Текст книги ""Мистер Рипли" + Отдельные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-12 (СИ)"

Автор книги: Патриция Хайсмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 206 (всего у книги 223 страниц)

39

Джерард гнался за ним по лесу, размахивая всеми уликами – клочками перчатки, лоскутом от пальто, даже револьвером, потому что Джерард уже заполучил Гая. Гай, связанный, лежал в лесу у него за спиной, из правой его руки хлестала кровь. Если он не сумеет сделать круг и добраться до Гая, тот умрет от потери крови. Джерард на бегу хохотал, словно Гай с Бруно здорово над ним подшутили, разыграли отменный фокус, но он их в конце концов раскусил. Вот сейчас Джерард тронет его своими мерзкими лапами!

– Гай! – позвал он, но голоса не было слышно. А Джерард уже тянулся к нему рукой. Да, в этом и заключалась игра – чтобы Джерард до него дотронулся.

Бруно изо всех сил заставил себя очнуться и сесть в постели. Кошмар отваливался от его сознания тяжелыми каменными плитами.

Джерард! Да вот же он!

– Что с вами? Дурной сон?

Розовато-сизые руки дотронулись до него, и Бруно в мгновение ока скатился с постели на пол.

– Вовремя я вас разбудил, а? – рассмеялся Джерард.

Бруно сжал зубы так крепко, словно хотел раскрошить их. Он метнулся в ванную, налил и выпил, оставив дверь за собой широко распахнутой. Его лицо в зеркале напоминало поле боя.

– Прошу простить за вторжение, но я выяснил кое-что новенькое, – заявил Джерард возбужденным пронзительным голосом, что означало очередную небольшую победу. – Это касается вашего приятеля Гая Хайнса. Того самого, кого вы только что, если я не ошибся, видели во сне.

Стакан сломался в руке у Бруно, он тщательно выбрал из раковины осколки и сложил их на зазубренное донце стакана, после чего со скучающим видом поволокся назад в постель.

– Когда вы с ним познакомились, Чарлз? Не в декабре прошлого года, – произнес Джерард; он облокотился о комод и зажег сигару. – Вы познакомились полтора года назад верно? В поезде, которым ехали в Санта-Фе? – Джерард выждал, затем вытащил из-под мышки книгу и бросил на постель: – Вспоминаете?

Это был Гаев Платон, которого он хотел отправить из Санта-Фе, все еще упакованный, с полустертым адресом.

– Конечно, – и Бруно отодвинул книгу в сторону. – Я потерял ее по дороге на почту.

– Она так и валялась на полке в гостинице «Ла Фонда». Как к вам мог попасть том Платона?

– Нашел в поезде. – Бруно поднял на него глаза. – Там был указан адрес Гая, поэтому я решил ее возвратить. Вообще-то я нашел ее в ресторане.

Он посмотрел в лицо Джерарду; тот не сводил с него своих маленьких остро-упорных глаз, в которых далеко не всегда можно было что-то прочесть.

– Когда вы с ним познакомились, Чарли? – снова спросил Джерард с усталым терпением человека, задающего вопросы ребенку, который заведомо врет.

– В декабре.

– Вы, разумеется, знаете об убийстве его жены?

– Еще бы, читал в газетах. Потом прочел, что он строит клуб «Пальмира».

– И вы подумали – как интересно, ведь за полгода до этого вы нашли принадлежащую ему книгу.

Бруно поколебался и сказал:

– Да.

Джерард хмыкнул и взглянул на него с гадливой усмешкой.

Бруно стало как-то не по себе. Когда-то он ее уже видел, такую же усмешку, которая последовала за хмыканьем. Когда? В тот раз, когда наврал отцу по какому-то поводу, наврал откровенно и еще цеплялся за ложь, отец хмыкнул, недоверчиво ухмыльнулся, и ему стало стыдно. До Бруно дошло, что он и сейчас просит глазами у Джерарда прощения, поэтому он нарочно отвел взгляд и посмотрел в окно.

– Значит, вы названивали в Меткаф, еще не познакомившись с Гаем Хайнсом? – спросил Джерард, взяв книгу с постели.

– Названивал?

– Да, несколько раз.

– Может, разок и звонил по пьяному делу.

– Несколько раз. О чем?

– Об этой чертовой книге! – Если Джерард так хорошо в нем разбирается, мог бы понять, что именно так он и должен себя вести. – Может, позвонил, когда узнал, что его жену убили.

Джерард отрицательно покачал головой:

– Звонили вы до убийства.

– Ну и что? Может, и звонил.

– Как «ну и что»? Придется спросить мистера Хайнса. Учитывая ваш интерес к убийству, разве не странно, что вы не позвонили ему после убийства?

– Надоело мне слышать про убийство! – заорал Бруно.

– Верю, Чарли, верю! – Джерард вышел в коридор и не спеша направился в мамину комнату.

Бруно принял душ и оделся – не торопясь и тщательно. Он вспомнил, что Мэтт Левин вызвал у Джерарда куда больше интереса. Если он не ошибается, в Меткаф были сделаны всего два звонка из «Ла Фонды», где Джерард, должно быть, и ознакомился со счетами. Можно будет сказать, что мать Гая ошиблась, в остальных случаях звонил не он.

– Что было нужно Джерарду? – спросил Бруно у матери.

– Совсем немного. Он хотел узнать, знакома ли я с твоим приятелем Гаем Хайнсом, – ответила она, зачесывая щеткой волосы вверх, так что они торчали в разные стороны над ее спокойным усталым лицом. – Он, по-моему, архитектор, верно?

– Угу. Я с ним не очень близко знаком.

Он прошелся по комнате у нее за спиной. Как он и думал, она забыла про вырезки, что он показал ей в Лос-Анджелесе. Слава Богу, он не стал напоминать ей о Гае, когда везде начали появляться фотографии «Пальмиры». Видимо, какое-то шестое чувство уже тогда подсказало ему, что он заставит Гая сделать то самое.

– Джерард говорит, ты прошлым летом звонил этому своему знакомому. Что это за история?

– Ох, мамик, мне эти Джерардовы идиотские намеки просто осточертели!

40

В то же утро, только попозже, Гай вышел из кабинета директора «Чертежного агентства Хэнсон и Напп». Уже несколько недель он чувствовал себя таким счастливым. Воспроизведение проекта больницы, самого сложного из всех, что делались под его наблюдением, шло к концу, от поставщиков поступили последние подтверждения на стройматериалы, а рано утром он получил телеграмму от Боба Тричера и порадовался за старого друга. Боба избрали в Консультативную инженерную комиссию по строительству новой плотины в канадской провинции Альберта, о чем тот мечтал последние пять лет.

Пока он шел к выходу, кто-нибудь из чертежников – они работали за длинными, расходящимися веером от директорского кабинета столами – время от времени поднимал голову и провожал его взглядом. Гай приветливо кивнул в ответ на улыбку старшего проектировщика. К нему начало возвращаться самоуважение. Хотя, возможно, все дело было в новом костюме, третьем за всю жизнь, который он сшил у портного. Анна выбрала материал – серо-голубую шотландку. Анна же утром подобрала галстук к костюму – шерстяной, густого помидорного цвета; старый галстук, но из его любимых. Перед зеркалом в простенке между лифтами он подтянул узел. Из густой черной брови выбивался седой волос. Брови удивленно приподнялись. Седой волос он обнаружил у себя впервые.

Дверь агентства открылась, его окликнул один из чертежников:

– Мистер Хайнс? Хорошо, что успел вас поймать. Вам звонят.

Гай вернулся, рассчитывая, что разговор будет кратким: через десять минут он встречался с Анной за ленчем. Разговаривал он из пустого служебного помещения рядом с чертежной.

– Алло, Гай? Слушай, Джерард раскопал того Платона… Да, в Санта-Фе. Теперь слушай, это ничего не меняет.

К лифтам Гай возвратился через пять минут. Он всегда боялся, что книгу найдут. Ни в жизнь, утверждал Бруно. Бруно может ошибаться. Следовательно, Бруно может быть пойман. Гай зло скривился, словно сама мысль о том, что Бруно могут поймать, – несусветная чушь. Она и была чушью – до этой минуты.

Выйдя на залитую солнцем улицу, он на мгновение снова вспомнил про свой новый костюм и сжал кулаки от безысходной злости на себя самого. «Я нашел книгу в поезде, понимаешь? – сказал Бруно. – Если я звонил тебе в Меткаф, так это из-за книги. Но познакомились мы только в декабре…» Гаю не доводилось слышать, чтобы Бруно говорил таким, не похожим на свой обычный, голосом – захлебывающимся, взволнованным, настороженным, пугливым. Гай рассмотрел предложенную Бруно версию словно со стороны, как нечто, не имеющее к нему отношения как образчик ткани, которую он прикладывает взять на костюм. «Нет, ткань не сквозит, но будет ли носиться?» – вот в чем вопрос. Не будет, если найдутся свидетели, видевшие их вместе в поезде. Например, официант, который обслуживал их в купе у Бруно.

Он постарался выровнять дыхание, умерить шаг. Он поднял глаза на маленький кружок зимнего солнца. Его черные брови с одним седым волоском, с белым шрамом, его брови, которые последнее время начали становиться косматыми, как заметила Анна, разбили солнечный свет на осколки, защитив глаза. Если не мигая смотреть на солнце пятнадцать секунд, можно сжечь роговую оболочку, вспомнилось ему где-то читанное или слышанное. Анна тоже его защищает. Работа его защищает. Новый костюм, идиотский новый костюм. Он вдруг почувствовал себя неполноценным, туповатым, беспомощным. Смерть незаметно заполонила сознание. Смерть затянула его. Вероятно, он так долго ею дышал, что совсем с нею свыкся. Что ж, в таком случае он уже не боится. Он нарочито расправил плечи.

Когда он вошел в ресторан, Анны еще не было. Тут он вспомнил, что она хотела зайти в фотоателье забрать моментальные снимки, какие они наснимали дома в воскресенье. Гай достал из кармана телеграмму от Боба Тричера и принялся ее читать и перечитывать.

«Только что выбран Комиссию Альберты тчк Рекомендовал тебя тчк Это мост зпт Гай тчк Освобождайся поскорее тчк Утверждение гарантировано тчк Подробности письмом».

Утверждение гарантировано. Как бы он ни проектировал свою жизнь, никто не сомневается в его способности спроектировать мост. Гай задумчиво прихлебывал мартини; рука его ни капельки не дрожала.

41

– Я наткнулся еще на одно дело, – добродушно промурлыкал Джерард, созерцая лежащий перед ним на столе машинописный отчет. С той минуты, как Бруно вошел к нему в кабинет, он ни разу не взглянул на молодого человека. – Убийство первой жены Гая Хайнса так и осталось нераскрытым.

– Да, знаю.

– Мне казалось, что вы много об этом знаете. Итак, расскажите-ка все, что вам известно, – предложил Джерард, устроившись поудобней.

Бруно не сомневался, что сыщик только этим и занимался с самого понедельника, когда ему в руки попал томик Платона.

– Ничего, – ответил Бруно. – И никому не известно. Или я ошибаюсь?

– Ну а ваши соображения? Вы, должно быть, основательно обсуждали с Гаем это дело?

– Отнюдь. Совсем не обсуждали. С какой стати?

– Но вас ведь так занимает убийство.

– Что вы хотите сказать? Почему это меня «так занимает» убийство?

– Да хватит, Чарлз, не знай я об этом от вас самого, уж от вашего отца я об этом наслышан! – возразил Джерард с редкой для него вспышкой раздражительности.

Бруно полез за сигаретами, но передумал.

– Я говорил с ним на эту тему, – тихо и уважительно произнес он. – Гай ничего не знает. К тому времени он и с женой-то почти не встречался.

– Кто, по-вашему, ее убил? Вам никогда не приходило в голову, что мистер Хайнс мог это организовать? Может быть, вас заинтересовало, как он это устроил и вышел сухим из воды?

Джерард снова расслабился и откинулся в кресле, заложив руки за голову, словно они болтали о том, какая хорошая нынче погода.

– Разумеется, я не думаю, будто он это устроил, – возразил Бруно. – Вам, видимо, невдомек, что речь идет о человеке такого калибра.

– Единственный калибр, который заслуживает внимания, Чарлз, – это калибр ствола, – сказал Джерард поднимая трубку внутреннего телефона, – что, вероятно, вы первый мне бы и объяснили. Пригласите, пожалуйста, мистера Хайнса.

Бруно вздрогнул, и Джерард это заметил. Джерард молча за ним наблюдал, пока шаги Гая приближались по коридору. Он предвидел этот ход Джерарда, повторял про себя Бруно. Ну и что, ну и что, ну и что?

Гай нервничает, решил Бруно, но его обычная нервно-торопливая повадка это скрадывает. Он поздоровался с Джерардом и кивнул Бруно.

Джерард предложил ему единственный свободный стул с прямой спинкой.

– Я пригласил вас сюда, мистер Хайнс, с единственной целью – задать один очень простой вопрос. О чем большей частью разговаривает с вами Чарлз?

Джерард предложил Гаю сигарету из пачки, как отметил Бруно, далеко не первой свежести, и Гай закурил.

Бруно увидел, что Гай раздраженно сдвинул брови, что в высшей степени отвечало положению.

– Время от времени он говорил со мной о клубе «Пальмира».

– А еще о чем?

Гай посмотрел на Бруно. Тот с безразличным видом, настолько безразличным, что его можно было принять за беспечный, грыз ноготь на пальце правой руки, которой подпирал подбородок.

– Трудно сказать, – ответил Гай.

– Он говорил с вами об убийстве вашей жены?

– Да.

– И в каком плане он вел разговор? – участливо спросил Джерард. – Я имею в виду убийство вашей жены.

Гай почувствовал, что заливается краской. Он снова глянул на Бруно – как мог бы взглянуть любой, подумал он, любой другой человек, когда речь идет о третьем, который сидит тут же, но выключен из разговора.

– Он часто спрашивал, не знаю ли я, кто мог это совершить.

– А вы знаете?

– Нет.

– Вам нравится Чарлз?

Жирные пальцы Джерарда слегка дрожали, что было несообразно. Он принялся вертеть в руках пакетик спичек, постукивая о лежащую на столе книгу записей.

Гай вспомнил, как в поезде Бруно тоже вертел в пальцах спички, пока не уронил их в тарелку с бифштексом.

– Да, нравится, – удивленно ответил Гай.

– Он вам не докучает? Не навязывает вам свое общество слишком часто?

– Да не сказал бы, – сказал Гай.

– Вас огорчило, что он явился на вашу свадьбу?

– Нет.

– Чарлз вам говорил, что ненавидел отца?

– Говорил.

– Говорил, что хотел бы его убить?

– Нет, – ответил Гай все так же сухо.

Джерард достал из ящика письменного стола книгу, упакованную в коричневую обертку.

– Вот книга, которую Чарлз собирался вам отправить. К сожалению, сейчас я ее вам не верну – она еще может понадобиться. Каким образом ваша книга оказалась у Чарлза?

– Он сказал, что нашел ее в поезде.

Гай разглядывал сонную загадочную улыбку Джерарда. Тень ее он увидел в тот вечер, когда Джерард приходил к ним домой, но то была только тень. Улыбка, призванная вызывать неприязнь. Улыбка – оружие профессионала. Каково это, подумал Гай, изо дня в день встречать такую улыбку? Он непроизвольно посмотрел на Бруно.

– Но в поезде вы не встречались? – спросил Джерард, переводя взгляд с одного на другого.

– Нет, – сказал Гай.

– Я говорил с официантом, который приносил вам обед в купе Чарлза.

Гай не отвел взгляда от Джерарда. Голый стыд уничтожает скорее, чем чувство вины, подумал он. Он сидел прямо, глядя в лицо Джерарду, и в то же время чувствовал, что уничтожен.

– Ну и что? – взвизгнул Бруно.

– А то, что мне интересно – с чего бы вам двоим пускаться на такие ухищрения, – Джерард с довольным видом покачал головой, – лишь бы внушить, что вы познакомились на несколько месяцев позже. – Он выждал, чтобы дать им время проникнуться сказанным. – Ответа я от вас не услышу. Что ж, ответ напрашивается сам собой. То есть один ответ в виде предположения.

Сейчас все трое размышляют об этом ответе, подумал Гай. Ответ висит в воздухе, связывая его с Бруно, Бруно – с Джерардом, Джерарда – с ним самим. Ответ, до которого, по заверениям Бруно, никто бы не мог додуматься, навек недостающее звено.

– Не хотите ли его сформулировать, Чарлз, вы же прочли столько детективных романов?

– Я не понимаю, куда вы клоните.

– Через несколько дней, мистер Хайнс, убили вашу жену. Через несколько месяцев – отца Чарлза. Мое первое, оно же самое очевидное, предположение – оба вы знали о готовящихся убийствах…

– Ну и чушь, – вставил Бруно.

– …и обсуждали их. Понятно, это всего лишь предположение. Если исходить из того, что вы познакомились в поезде. Так где вы познакомились? – улыбнулся Джерард. – Мистер Хайнс?

– Да, – ответил Гай, – мы познакомились в поезде.

– А почему вы так боялись в этом признаться? – Джерард ткнул в него веснушчатым пальцем, и в самой прозаичности Джерарда Гай опять почувствовал его способность внушать ужас.

– Сам не знаю, – сказал Гай.

– Не потому ли, что Чарлз признался вам в своем желании, чтобы отца убили? Вы потому и тревожились, мистер Хайнс, что знали об этом?

Это и есть главный козырь Джерарда? Гай медленно произнес:

– Чарлз ни слова не сказал об убийстве отца.

Взглянув на Бруно, Джерард успел заметить быструю довольную ухмылку.

– Понятно, это всего лишь предположение, – сказал Джерард.

Гай с Бруно вместе вышли на улицу. Джерард одновременно их отпустил, и они, пройдя длинный квартал, вместе дошли до скверика, где находились станция подземки и стоянка такси. Бруно оглянулся на высокое узкое здание, в котором они только что побывали.

– Ладно, доказательств-то у него по-прежнему нет, – сказал Бруно. – Как ни верти, а нету – и все.

Бруно был мрачен, однако спокоен. До Гая внезапно дошло, с какой невозмутимостью тот парировал все наскоки Джерарда. А он-то всегда считал, что под нажимом Бруно устроит истерику. Он покосился на его высокую сутулящуюся фигуру, и его захлестнуло буйное, безрассудное чувство товарищества, как в тот день в ресторане. Но сказать ему было нечего. Конечно, подумал он, Бруно должен сообразить, что Джерард не собирается делиться с ними всеми своими открытиями.

– А знаешь, что самое смешное? – продолжал Бруно. – Джерард охотится не за нами, он за другими охотится.

42

Просунув палец между прутьями, Джерард помахал им, к вящему ужасу птички, которая трепыхалась в противоположном конце клетки, и тихо насвистел одну ноту. Анна – она стояла в центре комнаты – тревожно следила за ним. Он только что сообщил ей, что Гай лжет, и тут же отошел пугать птицу; ни то ни другое не понравилось Анне. Последние четверть часа Джерард ей решительно не нравился, а ей казалось, что в первый его приход он ей, напротив, понравился, и разнобой в оценках ее раздражал.

– Как зовут птичку? – спросил Джерард.

– Певунчик.

Анна слегка наклонила голову и смущенно повернулась вполоборота. В новых открытых туфельках из крокодиловой кожи она казалась себе очень высокой и элегантной. Туфли были куплены сегодня; она думала, что Гаю они понравятся и он невольно улыбнется, когда они присядут перед обедом пропустить по коктейлю. Но приход Джерарда все испортил.

– Как вы считаете, почему ваш муж хотел скрыть, что познакомился с Чарлзом в позапрошлом июне?

Когда убили Мириам, опять подумала Анна. Только этим ей и запомнился позапрошлый июнь.

– Для него это был трудный месяц, – ответила она. – Тогда погибла его жена. Он легко мог забыть про остальное, что было в тот месяц.

Она нахмурилась, почувствовав, что Джерард слишком уж раздувает свое маленькое открытие, что не так уж оно и важно, раз Гай после этого целых полгода даже не встречался с Чарлзом.

– Но только не об этом, – небрежно заметил Джерард, снова усаживаясь. – Нет, я полагаю, в поезде Чарлз говорил с вашим мужем о своем отце, говорил о том, что желает ему смерти, а может быть, даже рассказал, как он намеревается устроить…

– Я не допускаю, чтобы Гай стал такое выслушивать, – прервала Анна.

– Не знаю, – мягко продолжал Джерард, – не знаю, но у меня сильное подозрение, что Чарлз был в курсе готовящегося убийства и, возможно, поделился этим с вашим мужем тем вечером в поезде. Чарлз из тех молодых людей, кто на такое способен. А ваш муж, как мне кажется, из тех, кто сохранил бы это в тайне, но впредь постарался бы избегать общества Чарлза. Вы не согласны?

Это многое объясняет, подумала Анна. Но одновременно превращает Гая в своего рода сообщника.

– Уверена, что муж бы вообще с ним порвал, – твердо заявила она, – если бы Чарлз рассказал ему нечто подобное.

– Весьма справедливо. Однако же… – Джерард неопределенно замолк, словно погрузившись в свои неторопливые мысли.

Анне был неприятен вид его веснушчатой лысины, поэтому она стала смотреть на керамическую сигаретницу, стоящую на кофейном столике, и в конце концов взяла сигарету.

– Как вы думаете, миссис Хайнс, ваш муж подозревает кого-нибудь в убийстве жены?

Анна с вызовом пустила струйку дыма.

– Разумеется, нет.

– Видите ли, если той ночью в поезде Чарлз пустился в рассуждения об убийстве, то рассуждал обстоятельно. А если у вашего мужа имелись какие-то основания считать, что жизнь его жены в опасности, и если он упомянул об этом в разговоре с Чарлзом, – так, значит, их связывает обоюдная тайна, притом губительная. Это всего лишь предположение, – поспешил он добавить, – но следователям всегда приходится строить предположения.

– Я знаю, что муж никак не мог сказать о том, что тогдашней его жене грозит опасность. Когда пришло известие, мы были с ним в Мехико, а за несколько дней до того – в Нью-Йорке.

– А в марте этого года? – спросил Джерард все так же спокойно. Он потянулся за пустым стаканом и покорно согласился на повторную порцию хайбола.

Стоя у бара спиной к Джерарду, Анна припомнила март – месяц когда был убит отец Чарлза, припомнила, как Гай был тогда сам не свой. А та драка – когда это было, в феврале или марте? И не с Чарлзом ли Бруно он тогда дрался?

– Вы не допускаете, что ваш муж мог иногда встречаться с Чарлзом примерно в то время, а вы об этом не знали?

Ну, конечно, озарило ее, это же все объясняет: Гай знал, что Чарлз намеревается убить отца, пытался его остановить, подрался с ним в баре.

– Пожалуй, мог, – неуверенно сказала она. – Впрочем, не знаю.

– Вы не вспомните, миссис Хайнс, как ваш муж тогда держался, как выглядел?

– Он нервничал. Я, кажется, знаю, из-за чего.

– Из-за чего?

– Из-за работы…

И тут она почувствовала: все, больше о Гае ни слова. Что бы она ни сказала, Джерард – и в этом она не сомневалась – приобщит ее слова к неясной еще мозаике, которую составляет и в рамках которой пытается рассмотреть Гая. Она ждала, ждал и Джерард, словно они поспорили, кто первым нарушит молчание.

Наконец он погасил сигару и произнес:

– Если вам вспомнится что-нибудь новое в том времени – я имею виду Чарлза, – вы уж мне обязательно сообщите, ладно? Звоните в любое время дня и ночи, у телефона постоянно дежурят, так что мне передадут.

Он написал еще одно имя на визитной карточке и вручил ее Анне.

Проводив его, Анна поспешила к кофейному столику убрать стакан. Через окно на улицу она увидела, что он сидит в машине, упершись в грудь подбородком, будто спит, хотя на самом деле, заключила она, делает запись в своей книжке. Она огорчилась, подумав, что он записывает и то, что Гай мог встречаться с Чарлзом в марте, а она про это не знала. Почему она так сказала? Ведь она же знала – Гай сам говорил ей, что не встречался с Чарлзом с декабря до самого дня свадьбы.

Через час, когда пришел Гай, Анна возилась на кухне с блюдом, которое уже подходило в духовке. Гай задрал голову и принюхался.

– Тушеные креветки, – объяснила Анна. – Включу-ка я вытяжку.

– У нас был Джерард?

– Да. Ты знал, что он должен прийти?

– Сигара, – лаконично заметил Гай. Джерард конечно, рассказал ей о знакомстве в поезде. – Что ему было нужно на этот раз?

– Выспрашивал о Чарлзе Бруно. – Анна, стоящая у окна, бросила на Гая быстрый взгляд. – Хотел узнать, не говорил ли ты мне, будто в чем-то его подозреваешь И еще он расспрашивал про март.

– Про март?

Гай шагнул на приподнятый участок пола, подошел и остановился перед Анной. Она увидела его зрачки, которые внезапно сузились, а на скуле – едва заметную тонкую паутинку шрамов, оставшуюся с того вечера то ли в феврале, то ли в марте.

– Он хотел узнать, не подозревал ли ты, что Чарлз собирался в этом месяце устроить убийство отца.

Но Гай молчал и только смотрел на нее – не тревожно и не виновато, просто смотрел, а губы у него сложились в привычную прямую линию. Она отошла и направилась в гостиную.

– Правда, ужасно, – спросила она, – убийство?

Гай достал новую сигарету, постучал ею по стеклу наручных часов. Ему было мучительно слышать, как она произносит это слово – «убийство». Как хотелось ему вытравить Бруно и все с ним связанное у нее из памяти!

– Ты ведь и правда не знал, Гай, тогда, в марте?

– Нет, Анна. Что ты сказала Джерарду?

– Ты не считаешь, что Чарлз устроил убийство отца?

– Не знаю, хотя допускаю. Но к нам это не имеет никакого отношения.

До него не сразу дошло, что это неправда.

– Верно. К нам это не имеет отношения. – Она опять на него взглянула. – Джерард еще сказал, что ты познакомился с Чарлзом в поезде в позапрошлом июне.

– Да.

– И… и какое это имеет значение?

– Не знаю.

– Это из-за того, что Чарлз тогда сказал в поезде? Ты из-за этого его недолюбливаешь?

Гай засунул руки поглубже в карманы куртки. Ему вдруг захотелось бренди. Он понимал, что все написано у него на лице и скрыть это от Анны не удастся.

– Послушай, Анна, – быстро заговорил он, – в поезде Бруно сказал мне, что желает отцу смерти. Он не упоминал никаких планов, не называл имен. Мне не понравилось, как он об этом сказал, после этого я переменил к нему отношение. Ничего этого я Джерарду не стал говорить, потому что не знаю, устроил ли Бруно убийство отца или нет. Пусть выясняет полиция. Люди без вины попадали на виселицу только потому, что кто-то доносил на них за подобные разговоры.

Поверила она или нет, ему все равно крышка, решил он. Уж гнуснее, кажется, он ни разу не врал, да и поступка гнуснее тоже за собой не припомнит – собственную вину переложил на другого. Бруно и тот не стал бы так врать, не стал бы так на него наговаривать. С головы до ног он сплошь вероломство, одна сплошная ложь. Он выкинул сигарету в камин и закрыл лицо руками.

– Гай, я верю, что ты правильно поступаешь, – нежно сказала Анна.

Лицо – ложь, прямой взгляд, твердый рот, чуткие руки – все ложь. Он резко опустил руки и сунул их в карманы.

– Я бы, пожалуй, выпил бренди.

– Ты не с Чарлзом подрался тогда в марте? – спросила она, наливая ему у бара.

Еще одна ложь погоды не делала, но здесь он не мог не соврать.

– Нет, Анна.

Косой быстрый взгляд, которым она его наградила, сказал ему, что она не поверила. Вероятно, считает, что он схватился с Бруно, чтобы остановить его. Вероятно, она им гордится! Вечно ли он обречен на эту защиту, в которой даже не нуждается? Вечно ли все будет даваться ему с такой легкостью? Но Анна этим не удовольствуется. Он знал, что она будет возвращаться к этому снова и снова, пока наконец он ей не расскажет всю правду.

Вечером Гай растопил камин – первый огонь первого года в их новом доме. Анна лежала на длинной плите перед камином, подложив под голову диванную подушку. В воздухе чувствовался тонкий ностальгический холодок осени, он вселял в Гая печаль и беспокойную жажду действия – не бодрый осенний порыв, как бывало в дни юности, но жажду, замешанную на безумии и отчаянии, словно в часах его жизни истекает завод и это станет его последним броском. Так какое еще нужно ему доказательство, что в часах его жизни завод и впрямь истекает, чем то, что будущее совершенно его не страшит? Разве Джерард не догадается – теперь, когда знает, что они с Бруно познакомились в поезде? Разве истина не откроется ему в один прекрасный день (ночь, минуту), когда его толстые пальцы подносят ко рту сигару? Так чего они выжидают – Джерард, полиция? Порой ему начинало казаться, что Джерард намерен собрать все мельчайшие факты по делу, все улики до последней крупинки, изобличающие их обоих, разом все это на них обрушить и их уничтожить. Но пусть как угодно уничтожат его самого, подумал Гай, зданий его им не уничтожить. И он вновь почувствовал странную и одинокую отъединенность своего духа от плоти и даже сознания.

Но, предположим, их с Бруно тайну так и не откроют? Все равно остаются минуты, когда ужас от им совершенного сливается с беспредельной подавленностью и он начинает ощущать в этой тайне какую-то зачарованную неприкосновенность. Возможно, подумал он, именно поэтому он не боится ни Джерарда, ни полиции: он по-прежнему верит в ее неприкосновенность. Если до сих пор, несмотря на всю их беспечность, на все намеки Бруно, никто не разгадал этой тайны, так, может быть, есть нечто такое, что делает ее неуязвимой?

Анна уснула. Он смотрел на плавный изгиб ее лба, посеребренного светом камина. Затем потянулся губами и поцеловал ее в лоб, нежно, чтобы не разбудить. Снедающая его боль отлилась в слова: «Я прощаю тебя». Ему хотелось услышать их от Анны, и только от Анны.

В его представлении чаша весов, на которую брошена его вина, так безнадежно перевешивает другую, что этого нельзя даже измерить, но все же он беспрерывно подбрасывал на другую столь же безнадежно легкие – легче перышка – доводы самозащиты. Преступление совершено им во имя самозащиты, уговаривал он себя, но не решался до конца в это поверить. Раз уж он верил, что зло полностью в нем утвердилось, он должен поверить и в то, что оно естественным и неодолимым образом проявляется в нем. Он поэтому задавался время от времени вопросом, не доставило ли ему преступление определенного наслаждения, не извлек ли он из него некоего примитивного удовольствия, ибо чем еще можно объяснить свойственную роду людскому неистребимую терпимость к войнам, самоубийственное ликование, с каким их встречают люди, как не примитивным удовольствием от убийства? Поскольку же способность задаваться этим вопросом пробуждалась так часто, он признал за истину, что так оно и есть.