Текст книги "Дом горячих сердец (ЛП)"
Автор книги: Оливия Вильденштейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)
Я фыркаю, уловив его намёк. Он явно имел в виду то, что они собираются захватить все три королевства, а вполне вероятно, что и четыре. Но поскольку я поклялась быть доброй, я увожу разговор подальше от политики.
– Это вино делается из чёрного винограда, или из зелёного, как фейское?
– Вообще-то, оно делается из beinnfrhal.
Должно быть, поэтому я предпочитаю его фейскому вину.
Эйрин касается руки своего сына и что-то говорит. Я разбираю только одно слово: «Зендайя».
– Мама говорит, что ты похожа на Дайю.
Я промокаю губы салфеткой.
– Мне это уже говорили.
Я пытаюсь вспомнить единственное видение, в котором она присутствовала, но я была так сильно сосредоточена на разговоре, что не запомнила её лица. Только оттенок её глаз.
«Ты бы хотела ещё раз на неё взглянуть?»
Я моргаю, глядя на Лора.
«Кажется, это первый раз, когда ты попросил разрешения проникнуть в моё сознание».
Он опускает столовые приборы и ждёт моего ответа, и я отвечаю ему кивком головы.
«Таверна-Базар» исчезает. Точнее, она подсвечивается. Солнечный свет проникает теперь сквозь люк, освещает бледно-серые камни и отражается от пылинок, заставляя их сверкать точно мишуру.
Какая-то женщина смеётся, отчего моя кожа покрывается мурашками, потому что мне почему-то знаком этот смех. Она сидит ко мне спиной, тёмно-рыжие волосы ниспадают волнами до самого её копчика.
Я подхожу ближе – я всего лишь призрак в воспоминании Лоркана. Я останавливаюсь только тогда, когда оказываюсь перед столом, за которым она сидит в компании других женщин и мужчин. Как и у всех у них, на её лице видны черные полосы и перо, которое я видела на щеке каждого ворона – всех, кроме Бронвен.
Может быть, чернила не держатся на её повреждённой коже? Я не даю себе развить эту мысль, так как знаю, что у меня мало времени, и мне нужно многое запомнить.
Взгляд Зендайи снова приковывает моё внимание. У неё приподнятые коричневые брови, которые оттеняют её розовые радужки, обрамлённые длинными ресницами. Этот оттенок глаз не встречается ни в Люсе, ни в Неббе, ни даже в Глэйсе. Я не унаследовала этот цвет, но он просочился сквозь голубой, сделав мои радужки фиолетового цвета, что заставляет фейри каждый раз останавливать на мне взгляд.
Цвет её кожи также отличается от моего. Этот блестящий оттенок оливкового напоминает обожжённую землю. Мой цвет кожи гораздо менее экзотичный – персиково-розовый, как у моего отца.
Единственная черта, которую я, пожалуй, ни от кого не унаследовала – это форма моего лица. Лицо Зендайи идеально овальной формы, а у моего отца – идеально квадратной. Что же касается меня… Бабушка считает, что у моего лица форма сердца. Это из-за моего острого подбородка и высоких скул. Я всегда думала, что пошла в маму, в Агриппину, потому что у неё тоже острый подбородок и выдающиеся вперёд щёки.
Но, очевидно, что это не так.
Я задвигаю подальше печаль, которая всегда сжимает моё сердце, когда я вспоминаю о секретах своего происхождения, и концентрируюсь на этом окне, в которое разрешил мне заглянуть Лоркан.
Губы Зендайи, полные и розовые, приоткрываются, и она улыбается такой яркой улыбкой, что та кажется неземной. Моё сердце сжимается при виде её радости, а затем сжимается ещё больше, когда я слышу её мелодичный смех. Интересно, смеялась ли она в последние двадцать лет?
Жива ли она?
Мои глаза замечают подвеску в виде перламутровой раковины в ложбинке на её шее. И хотя сама раковина белая, кончик её спирали – темно-красного цвета.
Моя мать встаёт, прижимает одну ладонь к столу, а вторую – к животу, к очень большому животу. Её пальцы ласкают живот, и хотя я больше не нахожусь внутри неё и никогда не чувствовала её ласки, моя кожа покрывается мурашками от этого фантомного прикосновения.
Она поднимает глаза, услышав шум крыльев. Гигантские вороны влетают в люк, точно пушечные ядра, их перья превращаются в дым, а затем в плоть. Одно из этих гигантских существ приземляется рядом с ней. Когда Кахол перевоплощается в человека, Зендайя обхватывает его руками за шею и притягивает к себе его лицо.
При виде такой большой любви моё сердце переворачивается и заполняет кровоток своими лихорадочными ударами.
Моя жизнь могла быть совсем другой, если бы Мириам не встала между ними… между всеми нами. Эта мысль заставляет меня почувствовать себя предательницей, неблагодарным ребёнком. Бабушка и мама дали мне всё, и как я им отплатила? Представляю жизнь в окружении других людей. Людей, которые даже не являются фейри.
Жар застилает мне глаза. Я закрываю их, и по моей щеке стекает горячая слеза.
Когда я снова их открываю, в «Таверне-Базаре» снова темно, а полуприкрытые глаза Лоркана ярко горят. Фибус и Эйрин тоже за мной наблюдают. И если губы Эйрин вытягиваются в мрачную линию, то Фибус так плотно сжимает губы, что ему едва удается уместить во рту хлеб, который он обмакнул во что-то жёлтое.
Я смахиваю слезу и одаряю его улыбкой, которая не снимает его беспокойства. Когда Лоркан переводит взгляд на свою мать, и их головы склоняются друг к другу, Фибус припадает губами к моему уху и шипит:
– Ты плачешь? Почему ты плачешь? Это Рибав заставил тебя плакать? Мне уже неважно, что у него есть железные когти и клюв. Если он сделал тебе больно…
Я поворачиваю голову, и наши носы почти сталкиваются.
– Он показал мне воспоминание о моей матери.
Зрачки Фибуса сокращаются, уступив место зелёным радужкам.
– Ох. Хорошо. Я предпочитаю не ввязываться в драки, в которых у меня нет шансов победить.
Я улыбаюсь.
– Какую мать он тебе показал?
– Зендайю.
Вниз по моей спине пробегает ток, когда я представляю, как её рука лежит на… мне.
– Думаю, я больше похожа на отца. Кстати, о нём…
Я поворачиваюсь к Лоркану и жду, когда Эйрин закончит говорить, после чего спрашиваю:
– Я ещё увижусь с ним перед своим отъездом?
– Отъездом? – голос Фибуса берёт такую высокую ноту, которую я не слышала со времён его пубертата.
– Лоркан разрешил мне вернуться домой. Разве это не чудесно?
Рот моего друга раскрывается, как и пальцы. Его бутерброд падает на тарелку, на которую он положил всего понемногу.
– По твоему голосу не скажешь, что это чудесно.
– И всё же это так. Я считаю, что это очень даже чудесно.
Он вытирает пальцы о салфетку, а его брови изгибаются, точно надутые ветром листья.
– Ты поедешь домой со мной или останешься?
Он колеблется, затем хмурится и смотрит на Лоркана.
– Я вернусь с тобой, Капелька, но, по моему мнению, это дерьмовое решение.
Я сглатываю, услышав его неодобрение, но затем напоминаю себе, что это идёт от его сердца. Фибус переживает, и не без причины. Перед отъездом из Монтелюса, Данте сказал мне, что для меня будет безопаснее держаться подальше от Люса, потому что фейри будут воспринимать меня как предательницу, которая убила их короля.
Эти слова вбили последний гвоздь в гроб моих чувств по отношению к нему. Ведь именно он потребовал голову своего брата, а не я. И, тем не менее, он обвинил во всём меня. Интересно, это именно то, что он всем рассказал, когда занял трон Исолакуори и объявил себя королём, надев на голову залитую кровью корону?
Я стараюсь найти ответ на этот вопрос в глубинах глаз Лоркана, но они ничего не выражают. Я пытаюсь проникнуть в его сознание, но наталкиваюсь на стену из обсидиана без начала и конца, и даже без единой трещинки. Я почти прошу его показать мне всё то, что он видел и слышал, но в глубине души я не хочу знать, так как это может повлиять на моё решение.
Я снова поворачиваюсь к Фибусу.
– Хорошо, что я не спрашивала твоего мнения, Фибс.
Он закидывает влажный хлеб в рот и начинает жевать его, точно бешеное животное, после чего хватает своё ягодное вино и залпом выпивает его. Кадык на его бледной шее двигается, точно бритва.
– Когда мы уезжаем?
– Утром, – говорю я.
Он кивает.
– Хорошо. Значит, у меня есть ещё несколько часов, чтобы покричать на тебя.
– Фибус, – вздыхаю я.
Он протягивает руку.
– Прибережём этот разговор до того момента, как мы окажемся за закрытыми дверями.
Ещё один вздох вырывается из моей измученной груди.
– Похоже, это будет совсем не разговор.
Он отворачивается от меня и переводит всё своё внимание на Эйрин. И хотя Лоркан не похлопывает его по спине, я понимаю, что раздражение моего друга доставляет оборотню удовольствие.
– Ничто и никто не заставит меня передумать.
– О, я и не питал иллюзий насчёт того, что ты останешься, Фэллон, – говорит он. – А что касается твоего отца – ты спросила, увидишься ли ты с ним. Он прочёсывает все три королевства в поисках Дайи, так что боюсь, он не успеет вернуться, чтобы тебя проводить.
Меня настолько шокирует эта новость, что мои пальцы отпускают мой импровизированный плащ. Тяжёлая ткань скользит вниз по моим рукам и остается лежать на сгибе локтей, словно шаль.
– Разве это не опасно?
– Он не один.
Я рада слышать, что мой отец отправился на эти поиски не один, и всё же…
Золотые радужки Лоркана вздрагивают, после чего застывают вместе со всем остальным телом.
– Воронам нелегко жить без своих партнёров.
Я не думаю, что он хотел меня в чем-то обвинить, и всё же именно чувство вины начинает наполнять мою пульсирующую грудь.
«Жаль, что я не та пара, которую ты заслуживаешь, Лор».
Он мне не отвечает. Наверное, тут не на что отвечать.
И, тем не менее, его молчание задевает меня за живое. И как бы я ни пыталась сосредоточиться на Эйрин и вопросах, которые она задаёт о моём детстве и моих увлечениях, вопросах, которые переводит мне Лоркан, мои мысли уносятся в другую сторону.
В мой маленький голубой дом в Тарелексо, с фресками на стенах и ароматной глицинией.
К моему верному розовому змею со шрамами, опоясывающими его плоть.
К мрачному ракоккинскому лесу, окутанному туманом.
К белым баракам, где я провела один вечер с Данте, будучи убеждённой в том, что это будет наш первый из многих других вечеров.
К горному перевалу, на который я взобралась на спине своего прекрасного скакуна.
К тому, как я впервые увидела Небесное королевство и поразилась ему.
К племени чистокровных фейри, которые атаковали меня ради мешков с золотом.
К Сельвати и человеку, который пожертвовал своей жизнью, чтобы помочь Лору и мне.
К Тареспагии и ужасным женщинам по фамилии Росси.
И к той последней поездке верхом, когда мой мир перевернулся и навсегда изменился.
Снова и снова я заставляю свои блуждающие мысли вернуться в настоящий момент. К этой женщине, которая намерена узнать меня, хотя я решила оставить её сына и его народ. Очень скоро, так же, как и фейри, вороны посчитают меня отступницей. Девушкой, которая отказалась от своего происхождения ради того, что ей даже не принадлежит.
Может быть, мне стоит уплыть на Шаббе?
«Не надо».
Я подпрыгиваю, услышав резкий голос Лоркана. И то, с какой горячностью он произнёс эти слова.
«Не раньше, чем я уничтожу магическую защиту».
Я изучаю резкие черты его лица, которые сделались ещё резче из-за его мрачного настроения.
«Клянусь не пересекать магическую защиту до тех пор, пока ты не убьёшь Мириам, Лоркан Рибав».
Он больше не смотрит в мою сторону до конца ужина, так же как не смотрит на меня после него, когда относит меня обратно в коридоры своего королевства, к моей камере, и затем улетает вместе с матерью, которая принесла Фибуса.
Фибуса, который с такой силой закрывает дверь, что она чуть не раскалывает дерево и не разбивает каменный проём.
Фибуса, который кричит до тех пор, пока его голос не становится хриплым, и у нас обоих не начинают бежать слёзы по щекам, потому что наш отъезд – это риск. Но я не могу прятаться внутри горы, пока мир вокруг разваливается на части. Прячутся только трусы, а я кто угодно, но не трусиха.
– Оставь борьбу тем, кто получает от неё удовольствие, Капелька. Пожалуйста. Ты не бессмертна.
– Но я могу ей стать.
Я смотрю на потолок, лежа на кровати, моя голова покоится в изгибе руки Фибуса, а левая рука переплетена с его правой рукой поверх его бурчащего живота.
– Если бы я нашла Мириам и заставила её разблокировать мою магию, я бы могла ей стать.
– Ты также можешь умереть.
Когда я торговалась о своей свободе, я не планировала принимать участие в войне между шаббианцами, воронами и фейри. Но чем дольше мы с Фибусом разговаривали – после того, как он закончил со своим горячим монологом – тем явственнее я понимала, что могу что-то изменить.
Если она умрёт, с ней умрёт и её коварная магия.
Моя мать будет свободна.
Жители Шаббе будут свободны.
Может быть, Мириам и хочет моей смерти, но, чтобы убить меня, она должна меня найти, и это делает меня идеальной приманкой.
ГЛАВА 13
Я резко просыпаюсь от звука грома.
Я издаю стон и утыкаюсь в теплое тело Фибуса, чтобы снова заснуть. Моя шея хрустит из-за того, что большую часть ночи я провела на его твёрдом бицепсе.
Я тянусь за подушкой и зарываюсь в неё лицом, но я знаю, что уже не усну. Моё сердце проснулось и бешено стучит, хотя моему телу ещё только предстоит освободиться от простыней, которые пахнут, как винокурня. Я с ужасом понимаю, что этот запах исходит от меня.
Издав еще один стон, я тащу своё тело в ванную. С каждым шагом в мои пятки вонзаются иголки. Боль пронзает мои икры и бёдра до самых костей. Желание провести остаток дня в кровати сильнό, но желание сделать что-нибудь полезное – сильнее.
Не говоря уже о том, что я так рьяно боролась за свою свободу, что было бы нелепо откладывать её. Но что, если Лоркан откажется выполнять свою часть сделки? В отличие от фейри у воронов не появляются кольца вокруг рук и отметины над сердцами, когда они заключают сделку.
Если он отменил своё решение, потому что я вовремя не ухватилась за возможность уйти, это испортит не только моё настроение. Это испортит весь мой пока ещё неоперившийся план, который продолжает оформляться, пока я тру каждый сантиметр своего тела ароматическим маслом.
Когда я начинаю пахнуть розой, которую окунули в сливки и мёд, я выключаю душ и иду в шкаф. Брюки и блузка Джианы не появились там, но я и не собиралась их надевать.
Сегодня я хочу надеть что-то, что мне подойдёт; что-то, что, по-видимому, было сшито специально для меня. Я выбираю серые замшевые леггинсы, к которым я подбираю блузку, способную сойти за платье. Я подвязываю белый материал поясом, украшенным серебряными монетами. Если приглядеться, они напоминают люсинские монеты с эмблемой солнца.
От Лоркана можно было вполне ожидать, что он сошьёт одежду из настоящих денег фейри.
Этот наряд отличается от того, что носят в Люсе, но я и сама отличаюсь. Как бы сильно я ни хотела раньше быть как все, сейчас я не испытываю такого желания. Фэллон, которая возвращается в Люс уже не та девушка, что его покидала. Я причёсываю волосы, заплетаю их в косу и подвязываю чёрной лентой, которую сняла с одного из платьев.
Теперь я готова к началу следующей главы своей жизни, поэтому я бужу Фибуса, который бормочет, чтобы я уходила. Я так и поступаю. Я разрешаю ему подремать ещё часок и ухожу в поисках завтрака для нас обоих.
В это время таверна почти пуста. Вороны либо спят, либо улетели в поисках мелкой добычи, которой можно согреть желудки.
Я морщу нос, вспомнив о кролике, которого пытался скормить мне Лоркан, когда мы поднимались на Монтелюс. После этого я объяснила ему, что не переношу никакого мяса или рыбы. Я не спросила его, характерно ли это для жителей Шаббе. Я много чего ещё у него не спросила.
Когда-нибудь я это сделаю, потому что когда-нибудь в Люс придёт мир, и Шаббе будет свободен от оков Мириам.
Когда я сажусь за стол, где я ужинала со своими друзьями, мои мысли переносятся к новости, которую сообщил мне Лоркан прошлым вечером – о Мириам. Неужели королева Шаббе выпытала место её нахождения у одного из попавших к ним фейри, или люди Лоркана нашли её, используя собственные методы? И если они нашли Мириам, то зачем мой отец ищет Дайю? Почему они не допрашивают колдунью, которая всё это затеяла? Я думала, что Мириам удерживает её.
Коннор подходит ко мне, и, хотя он не улыбается, он желает мне доброго утра с таким сильным акцентом, что мне требуется несколько мгновений, чтобы понять, что он говорит не на языке воронов.
– Это и правда буондиа, – говорю я с улыбкой. – Можно мне тарелку сыра, фрукты и ржаной хлеб? О, и кофейник.
Коннор кивает и уходит в сторону бара, который располагается рядом с одной из изогнутых стен. Я вижу, как он обменивается парой слов со своим коллегой-вороном, чьи светло-каштановые волосы кажутся мне необычными. Насколько я знаю, не у всех воронов чёрные волосы, но ни у кого из них нет светлых волос. Так же как ни у кого из них нет другого цвета глаз кроме тёмно-карего. Ну, не считая Лора.
Ворон со светло-каштановыми волосами поднимает глаза чёрного цвета и смотрит на меня. И хотя я могла неправильно считать выражение его лица, на нём как будто отражается отвращение.
Конечно, всё это время я не вела себя мило, но я сомневаюсь, что заслуживаю отвращения. Испытав раздражение, я отрываю взгляд от него и его осуждающего вида.
Сибилла закатила бы сейчас глаза и сказала бы мне не придавать значения его настроению. Я сосредотачиваюсь на том, что скоро её увижу. Так же как бабушку и маму, куда бы их ни спрятала Джиана. Сейчас они, наверное, уже не прячутся. Ведь Марко мёртв. Может быть, я даже посещу новое жилище Антони. Дом на Тарекуори должен быть просто огромным.
Несмотря на бушующую грозу, появившаяся радуга поднимает мне настроение. К тому моменту, как Коннор приносит мне еду, я успеваю повеселеть.
Я хватаюсь за край стола и придвигаю лавку поближе. Дерево скрипит по камню, а мои пальцы утопают в неглубоких бороздках. Я решаю, что их вырезали железные когти, но углубления гладкие и разные по размеру. Я не нагибаюсь и не заглядываю под стол, но ещё сильнее прижимаю пальцы к дереву, после чего подношу их к своему лицу.
Мой язык начинает пульсировать из-за учащённого сердцебиения, когда я замечаю три буквы на кончике среднего пальца.
Кто-то вырезал буквы на обратной стороне крышки стола!
Я резко вдыхаю, когда понимаю, что сижу на том месте, где сидел Антони во время нашего единственного совместного ужина. Стихотворение, которое всё ещё лежит у меня под матрасом, возникает у меня перед глазами. И хотя я не помню его дословно, я вспоминаю что-то про нож, который «вонзился в столешню» и призыв Антони «сесть с ним вместе за стол».
Это было не любовное письмо!
Это было послание, которое должно было привести меня сюда!
Дерево такое тёмное, а свет такой тусклый, что, если я не залезу под стол со свечой, я не смогу прочитать его тайное послание. Но если я заберусь под стол, то это привлечёт внимание, а мне не надо, чтобы кто-то сообщил о моём странном поведении Лоркану. Он не только запрёт меня, но и заставит Антони заплатить.
А что, если в его послании нет ничего такого? Может быть, это очередное прощальное письмо, что-то типа игры в поиски сокровищ, призванной не дать мне заскучать?
Даже я понимаю, что это полнейшее змеиное дерьмо.
Почувствовав на себе внимание светловолосого ворона, я хватаю кусочек сыра и начинаю жевать, а сама тем временем прохожусь рукой по обратной стороне столешницы, пытаясь понять, откуда начинается послание. Когда я обнаруживаю первое слово, я прижимаю к нему пальцы.
К тому моменту, как я нахожу все слова из первой строчки, я съедаю весь сыр. Еда ощущается точно мокрый песок в моём животе, который к тому же сжимается, когда следующие буквы начинают отпечатываться на кончиках моих пальцев – ЛЕС. Я понимаю, чем закончится это слово прежде, чем моя плоть касается его.
Мой желудок превращается в один гигантский узел к тому моменту, как я заканчиваю расшифровывать послание Антони. Несмотря на то, что он не подписал его, ворон смог бы понять, что это написал фейри, потому что воронам не нужны лестницы, так как они наделены крыльями.
Секретная лестница внутри колонны на эспаланде…
Знает ли Лоркан о её существовании? Может быть, он сам её построил? Разве это не угроза безопасности его людей?
Я пытаюсь вспомнить о том единственном разе, когда ехала по эспаланде на коне. Колонны казались такими гладкими. Неужели я могла пропустить дверь? Может быть, это случилось потому, что Лор быстро унёс меня с вершины горы, или потому что я была занята тем, что с изумлением разглядывала замок?
– Я надеялась увидеться с тобой до того, как ты нас покинешь, Фэллон.
Я подпрыгиваю, услышав голос Бронвен, и врезаюсь коленом в тёмное дерево. Металлические приборы звенят, ударившись о чёрные керамические тарелки и стакан с давно остывшим кофе.
– Можно?
Моя тётя указывает на лавку рядом с моей, словно она может её видеть.
– Конечно. Вам помочь?
Я начинаю наклоняться, чтобы выдвинуть лавку, но она останавливает меня, покачав головой.
– Я знаю Небесное королевство как свои пять пальцев; каждый уголок, каждый сучок, каждую трещинку в камне.
Мой пульс учащается. Неужели она намекает на скрытую лестницу? Она знает, что я о ней знаю? Может ли она видеть то, что скрывается у меня в голове?
– Вы пришли, чтобы отговорить меня?
– Нет. Я видела твою судьбу, и для того, чтобы всё случилось именно так, ты должна уехать.
Теперь мой пульс ускоряется уже по другой причине.
– И как всё должно случиться, Бронвен? Может быть, на этот раз мне предназначена корона Глэйса или Неббы?
Тон моего голоса язвительный. Но разве могло быть иначе, когда она сбила меня с толку своим пророчеством, которое служило только её народу?
– Ничего не поменялось, Фэллон. Ты станешь королевой Люса.
– Данте собирается жениться на невесте своего брата. Вы сами это сказали.
– У Люса только один настоящий король, и это не Данте, – она почти кричит.
Уф. А может ли она говорить ещё громче?
– Раньше меня, может быть, и интересовали короны, но теперь я хочу простой жизни.
– Тебе суждено снять проклятие, Фэллон.
– Я в курсе.
«Одному Котлу известно, как это сделать», – думаю я, но мне удается остаться невозмутимой.
– И я его сниму, но сделаю это спокойно и тихо, не обмениваясь клятвами в вечной любви.
– Ты получишь свою спокойную и тихую жизнь после того, как убьёшь Данте.
Огонь. Моя кровь превращается в огонь.
– Убью Данте? Вы, должно быть, перепутали меня с кем-то другим, потому что я никогда не смогу его убить!
Но Бронвен, в отличие от Коннора и других воронов, не слушает меня.
– Ты заранее спланируешь его смерть.
Ярость захлёстывает меня, точно я чайник, достигший точки кипения. Я кладу руки на стол и резко вскакиваю на ноги. Ножки лавки скрипят, когда я отодвигаю её назад. Мои пальцы врезаются в борозды, которые оставили когти Лоркана в ту ночь, когда он признался мне в нашей парной связи.
– Я, может быть, больше не люблю этого мужчину, но я точно не буду планировать его смерть.
Её фиолетовые губы смыкаются, а остекленевшие молочно-белые глаза вперились в каменную стену у меня за спиной.
И хотя мне очень хочется выбежать из таверны, меня неожиданно посещает мысль – точнее ударяет меня по голове – и я фыркаю. Ну, конечно, мать его.
– Лоркан подговорил вас. Это хитрый план заставить меня остаться, ведь так?
– Нет.
Она поворачивает ко мне лицо, точно подсолнух, ищущий тепла солнца, но всё, что она от меня получает, это колючий мороз.
– Лоркан всё еще считает, что сам убьёт Данте и потеряет в процессе свою человечность, потому что именно этому суждено случиться, если он отправит твоего бывшего любовника на тот свет до того, как будет снято проклятие.
Мои щёки заливает румянец, когда я понимаю, что Бронвен знает о том, что я провела день вместе с Данте на острове в бараках.
– Вы имеете в виду, что он превратится в железную статую? Дайте угадаю, а обсидианом пырну его я?
Ее глаза наполняются слезами, которые начинают бежать по её щекам, спотыкаясь о бороздки шрамов. Она плачет по другу, которого может потерять? Или она видит что-то ещё, чем пока не поделилась со мной?
– Нет, Фэллон, потому что ты уже будешь мертва.
ГЛАВА 14
Я тащу своё онемевшее тело назад в спальню на таких же онемевших ногах. Приятное ожидание, которое я чувствовала после пробуждения, было смыто пророчествами Бронвен.
Убийца или мёртвая девушка.
Вот два моих варианта.
И оба дерьмовые.
Как бы я ни была разочарована в поведении Данте, я не желаю ему смерти и не могу представить, чтобы что-то заставило меня отправить его на тот свет.
Но мысль о том, что я могу приговорить Лоркана и его народ, тоже мне не нравится. Тем более, что согласно этому сценарию, я тоже умру. У меня нет желания уходить в мир иной. Осталось ещё столько всего, что я должна сделать и увидеть в этом мире. Столько приключений, которые я ещё не испытала, столько мужчин, которых не поцеловала, и столько родственников, которых я не нашла.
И хотя я не в восторге от своего происхождения, мне любопытно познакомиться с этими ведьмами, которые являются моими предками. Вероятно, мне следует отправиться на Шаббе, пока эта битва за власть не поутихнет. Ну, почему мне не хватило дальновидности спросить у Бронвен о том, что случится с Данте и Лором, если я вообще уеду из Люса?
Да, я нарушу обещание, данное Королю воронов, но он ведь нашёл Мириам. Снятие магической защиты – дело времени. А когда это будет сделано…
Мне придётся вернуться в игру, хочу я этого или нет.
Я сжимаю каменный подоконник, розовый остров то исчезает, то снова появляется за пеленой дождя.
А что, если Лоркан проникнет сквозь магическую защиту? Конечно же, он никогда не отправится на остров по своей воле, но что, если я смогу обманом заманить его туда?
У каждого есть слабость. И всё, что мне нужно, это обнаружить её.
Либо я могу превратить его в кусок железа и перевезти на корабле сквозь магическую защиту на спине Минимуса.
О, как же разозлится Король воронов, но, по крайней мере, он будет в безопасности. Данте будет в безопасности. И, возможно, я тоже. Либо я всё равно умру, но, по крайней мере, они оба будут ненавидеть друг друга ещё пару столетий.
– Коннор… – бормочет Фибус с кровати, полностью одетый.
Я решаю, что он ещё не проснулся, как вдруг он добавляет:
– Ты пообещала принести мне завтрак, Капелька, но я не вижу никакой еды.
Беспокоясь о том, что выражение моего лица выдаст моё мрачное настроение, я продолжаю смотреть на Шаббе.
– Еду сегодня подавал не Коннор, а ворон со светло-каштановыми волосами.
Он зевает.
– Это сын Коннора.
– Сын?
На этот раз я отворачиваюсь от окна, позабыв о пророчествах Бронвен.
– Да. По словам Ифы, его родила смертная женщина за пару десятилетий до первого летаргического сна воронов.
Неожиданно меня посещает мысль о том, что Фибус очень сдружился с местным населением и, вероятно, не хочет уезжать.
– Может, тебе остаться?
Его изумрудные радужки темнеют, и он принимает сидячее положение.
– Тише, Капелька.
– Я не шучу, Фибс. Так будет безопаснее для тебя.
– Куда идёшь ты, туда и я, даже если место твоего назначения – болота, где живут люди.
Стук в дверь заставляет меня оставить наш разговор на потом.
– Войдите.
Мой пульс, ускорившийся из-за страха и чувства вины, стучит теперь из-за другого противоречивого чувства – мрачного предвкушения. Я хочу уехать, и в то же время не хочу.
Я предполагаю, что это пришли наши сопровождающие, но у мужчины, который стоит в дверях, нет крыльев.
– Я слышал, что вы уезжаете.
Лазарус, огненный фейри, который был лекарем у двух королей фейри, переводит взгляд с Фибуса на меня. Страсть воронов разукрашивать лица передалась и этому гиганту, который нарисовал вокруг своих глаз янтарного цвета чёрные полосы, которые делают его похожим на заправского воина.
– Так и есть. Мы скоро уедем. Вы поедете с нами?
Он переступает через порог, не закрыв за собой дверь.
– Мой дом убили несколько десятилетий назад, Фэллон. У меня ничего не осталось в Люсе.
Его домом был отец Данте, Андреа Регио, которого убил его собственный сын, хотя Марко обвинил во всём Короля воронов, чтобы настроить население против оборотней. Андреа, как и Данте, был готов заключить мирный договор, чтобы покончить со столетней враждой, а Марко этого не хотел.
– Я останусь здесь до тех пор, пока не будет снята защита, на случай если я понадоблюсь Лоркану.
Лазарус теребит сапфировую брошь, прикреплённую к стоячему воротнику его тёмно-синих одежд. И только когда он опускает пальцы, я замечаю две переплетенные буквы – «Л» и «А». «А» – значит, Андреа? Или фамилия Лазаруса начинается с буквы «А»?
– А затем я отправлюсь на Шаббе.
Его слова заставляют меня оторвать взгляд от искрящихся сапфиров.
– Шаббе?
Фибус закидывает ногу на ногу и вытягивает руки, из-за чего рубашка, которую он позаимствовал из моего шкафа, рвётся по швам.
Интересно, что сделает Лоркан со всей этой одеждой, когда я уеду? Раздаст её девушкам, которые будут бросаться на него из-за того, что он правит королевством? Девушкам вроде Имоген?
Вместо того чтобы снять рубашку через голову, Фибус срывает с себя то, что осталось от рукавов, и остается в сорочке, из которой виднеются его округлые плечи.
– Я слышал, что ваши лечебные кристаллы происходят отсюда. Это слухи?
– Нет. Всё верно.
Лазарус подносит руку к тридцати кольцам на правой ушной раковине, словно пытается убедиться в том, что небольшие цветные бусины, в которых содержится магия, всё ещё при нём. Он не проверяет другое ухо, в которое вставлено не меньше металла.
– Вообще-то, именно в этом причина моего визита. Фибус, я принёс тебе серёжку, которая сделает твою кровь невосприимчивой к железу и поможет тебе исцелиться, если только ты не будешь ранен в сердце.
Когда Лазарус приближается, Фибус садится прямее и свешивает ноги с края кровати.
– Я как раз хотел попросить у вас такую.
Мой друг убирает волосы в сторону и предоставляет Лазарусу доступ к одной из его многочисленных дырок, в которых он не носит украшения, как богатые фейри.
В школе его уши украшало множество дорогих побрякушек, но с тех пор, как он начал протестовать против кастовой системы Люса, порвал связи со своей семьёй и обрезал волосы, доходившие ему до пояса, он не носит почти никаких украшений за исключением редких гвоздиков.
– Как работает этот драгоценный камень, Лазарус?
– Ты трёшь его кончиками пальцев, а затем наносишь мазь на повреждение.
Интересно, почему он решил подарить его Фибусу именно сейчас. А не тогда, когда нас перенесли в Небесное королевство, где концентрация железа на квадратный метр гораздо выше, чем во всём Люсе?
Лазарус переводит на меня взгляд.
– Для тебя у меня тоже есть кристалл, Фэллон.
Я скрещиваю руки.
– Я невосприимчива к железу.
– Не для того, чтобы противостоять железу. Он просто поможет тебе излечиться, если кто-нибудь тебя поранит.
И седовласый фейри подходит ко мне. Его синие шёлковые штаны и струящаяся туника развеваются вокруг его ног точно свитер.
