Текст книги "Черный пес Элчестера"

Автор книги: Ольга Митюгина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

И Милица нагнулась и поцеловала его в ответ.

...Ему нравилось просыпаться первым и любоваться, как прозрачный утренний луч скользит по лицу его милой. Милисента и рассвет – для него они сплетались в некую мистическую связь надежды на будущее... Мили принесла смысл в его жизнь, как солнце приносило новый день миру... Будить поцелуями и обладать ею – уже не так неистово, как в первые дни их связи, но с той же заботой и нежностью, с куда большей любовью... Свет этой любви давно начал разгораться в его глазах, сначала робко, неуверенно, а теперь сиял радостно и ликующе, переполняя его сердце счастьем. Да, он любил ее, давно любил, едва ли не с первых дней их знакомства, и наконец перестал лгать себе.

Проснуться первым...выйти в туманный утренний лес, принести к ее изголовью осенних горьковатых ягод, поставить в миске рядом, на стул. Растормошить ласками... Его всегда огорчало, если первой просыпалась она, и первой будила его, но все равно – проснуться от ее поцелуев, от порхающих прикосновений рук – в этом была несравненная сладость.

Горница теперь пахла сладко и волнующе: Милица готовила на зиму варенья. Она отправлялась за ягодами далеко в горы, и наконец-то позволила своему умирающему от беспокойства "мужу" ходить вместе с ней, закутав его в шерстяной жилет и шарф, связанные собственноручно – для любимого.

Он не мог ей отказать, хотя чувствовал себя по-дурацки в этом теплом коконе, на что Мили строго заявляла:

– На тебя все равно смотреть некому!

– Черт возьми, на меня будешь смотреть ты!..

Они ползали по мокрым склонам и замшелым уступам, взбирались по скалистым выступам на вершину горы, что нависала над их долиной, – вершину, покрытую пожухшей травой – и, сидя над пропастью, смотрели на свой домик внизу. Фрэнсису нравилось целовать губы любимой, хранящие вкус горных туманов, смотреть на бледные радуги над потоком в ущелье, когда редкое осеннее солнце пробивало толстые тучи, ловить на ладони капли холодного дождя...

Все это было таким чистым и новым, словно не имело отношения к его прежней жизни, словно с появлением Мили родился другой Фрэнсис, а тот, прежний, умер вместе с Фредерикой. И между этими двумя жизнями – ничто, черная бездна небытия...

Никто из них не говорил о любви.

Оба – боялись. Слишком много в свое время было сказано ненужных слов, чтобы теперь могли прозвучать – нужные...

И оттого их забота друг о друге, нежность и уступчивость росли с каждым днем.

"Быть может, он догадается?.."

"Быть может, она поймет..."

Одной из самых любимых забав Фрэнсиса и Мили стало совместное купание, когда, раскалив в печи камни и накидав их в огромную кадку, они ныряли в теплую воду вдвоем и, хохоча, плескались и шалили, намыливая друг друга, не забывая о поцелуях и объятиях.

То была игра: не страсть и не нежность. С Мили вполне могло статься, повиснув всем телом на его шее, начать бултыхать ногами в воде, визжа и смеясь. Это входило в купальные развлечения, как теплый пар и брызганье.

В отместку он опрокидывал ее в воду с головой, так, что на волнах, поднятых ими, словно бурые водоросли, качались лишь ее волосы... Секунда – и вот уже Мили, ловя ртом воздух, выныривала...о, ее дальнейшее поведение было непредсказуемым: она могла обрызгать его, попытаться уронить в воду, а могла прильнуть, осыпать поцелуями, обвить ногами – и продолжение уже не было игрой... То могла быть жадная страсть, со вскриками и неистовыми поцелуями, когда для двоих не существует ничего, кроме слияния их тел; могла быть упоительная в своей чистоте близость, когда Фрэнсис нежно и почти целомудренно целовал лицо любимой, а их единение было лишь вдумчивой, самой доверительной лаской...

...Отшелестел листопад, отплакали ливни, и по земле пронеслись белые кони звонких заморозков. Под ударами их копыт каменела слякоть и грязь, в черный лед обращалась вода, одеревенела почва. Сухой бисер снежной крупы сыпался с грив и хвостов этих коней, чьим дыханием были свежие свирепые ветры, а глазами – искры тусклых осенних звезд...

Звезды дрожали в леденеющих небесах, кутаясь в тонкие былинки голубых лучей...

Лес стоял пустой и голый, словно открытый всем ветрам остов старого дома, и было так легко бегать по бурым палым листьям, промерзшим и ломким, играя в догонялки, прячась за громадными стволами... Мили навязала рукавичек. Фрэнсис, после многих трудов, перешил себе теплые сапоги разбойников, а для Мили, наловчившись, стачал новые: из меховой шубы. И теперь любовался на свою работу: сапожки так изящно обрисовывали стройные ноги его возлюбленной! Мили обшила верх подарка темной мягкой тканью, изукрасила жемчугом и золотом из награбленного бандитами добра, и сейчас порхала по стылой земле, в черной блестящей шубке, ничем не уступая грациозностью и убранством настоящей леди...

Смеясь, они носились друг за другом: она – стройная черная тень, он – гибкий и стремительный в коротком, изящном охотничьем полушубке. Набегавшись, стоять рядом... Он снимал с девушки рукавички, отогревал руки своим дыханием, целовал...

Раны его почти зажили, и Милица разрешила ему уходить с луком в лес, и даже в самые плохие дни Фрэнсис приносил в дом хоть двух зайцев, а нередко удавалось подстрелить и оленя – и тогда мяса хватало надолго...

Они часто бродили по окрестным скалам, он – в поисках дичи, она – собирая чагу и коренья для настоев и заварки. Они не могли не заметить, что дорога вглубь горных долин достаточно промерзла, и по ней вполне можно пройти до того, как ляжет снег... Но слишком велик был соблазн провести вместе зиму, никуда не торопясь, ничего не добиваясь, кроме одного: улыбки на любимых губах.

Это был их молчаливый заговор, безмолвное согласье жить вместе, немое признание в любви.

Им доставляло радость кататься верхом, и Фрэнки так приятно было обнимать свою милую, прижимая ее к себе, а ей – положить голову на его плечо, слушая неспешную рысь коня... Ехать так, бросив поводья, куда глаза глядят...и вот однажды Уголек вынес их на торную тропу, уводившую на перевалы – и дальше, через альпийские долины, во Францию.

Оба, замерев, затаив дыхание, смотрели на этот гладкий путь, представший их глазам, и каждый боялся услышать из уст другого – непоправимое.

А потом Милица посмотрела на своего любимого и попросила:

– Поедем домой,мой милый, пожалуйста, я устала...

И Фрэнсис посмотрел на нее в ответ, и в глазах его вспыхнула радость.

– Домой?Разумеется, родная. У меня далеко идущие планы на этот вечер! Едем, наш домскучает без нас.

И рыцарь развернул коня под смех Милицы. Они оставляли позади дорогу во Францию, к парижским ведьмам, к морю, к Элчестеру, а вместе с ней – все свои прежние планы, стремления и цели. Зачем вся эта мишура, если у них есть дом?..

И в сердце обоих родилась надежда на взаимность...

Тем же вечером, сидя перед огнем очага рядом с любимой, Фрэнсис снял со своей руки перстень с рубином и безмолвно надел на ее руку. Решение в его глазах было таким окончательным,что Милица, тоже не проронив ни слова в ответ, протянула ему свое тонкое темное колечко, вырезанное из рябины. Оно не налезало юноше даже на мизинец, и лорд, поцеловав кольцо, повесил на тонкой золотой цепочке на шею и заправил за ворот.

А потом вытянулся на шкуре, закинув руки за голову, и молча смотрел на свою суженую, и по его лицу скользили теплые блики пламени.

– Ты сделал мне очень дорогой подарок, – наконец неуверенно произнесла Мили, нарушив молчание.

– Бесспорно.

– Я... Мой подарок...эта самоделка...она ничего не стоит...я ничего не могу тебе подарить равноценного...

– Одно кольцо стоит другого, – отрезал граф.

– Ах, вот как?

– А тебе никто никогда этого не говорил? – рассмеялся Фрэнсис, притягивая ее к себе. – Ну-ка, ну-ка, признавайся! Никто и никогда? Ах ты, моя лгунишка! Знаешь, что я сделаю с тобой, врунья?.. Ах ты, наивность святая, перестань на меня глядеть такими невинными глазами! Лиса, ведьма несчастная!

Мили взвизгнула, когда он принялся щекотать ее, и отчаянно пыталась защищаться. От воплей "Фрэнки, прекрати!" звенело в ушах, но Фрэнки прекратил только тогда, когда девушка запросила пощады, клятвенно обещая больше никогда не выпрашивать объяснений тому, что объяснений не требует...

Переведя дыхание, они снова долго сидели, обнявшись, молча глядя на огонь.

– Фрэнсис, научи меня грамоте, – вдруг попросила Милица.

С тех пор у них появилось еще одно любимое занятие.

Юноша, насыпав крупы на черную столешницу, пальцем выписывал на ней буквы и цифры: поскольку ни чернил, ни бумаги здесь не нашлось, разумеется – и Мили старательно выводила под его диктовку слова и примеры.

А еще он читал ей на память стихи известных менестрелей и пел песни, жалея только об одном: что у него нет лютни. Рассказывал самые прекрасные легенды, какие только мог вспомнить, и самые известные: о Тристане и Изольде, о Ланселоте и Гвиневере, о святом Граале, драконах и злых феях, об эльфах и гномах... И Милисента слушала, затаив дыхание, порой вздыхая.

– Ты – настоящий рыцарь, – сказала она однажды, – а из меня никогда не получится леди... Если только лет через пятьсот!

– Вряд ли мы проживем так долго, – весело хмыкнул граф. – Да и не нужна мне никакая леди, мне нужна моя прекрасная ведьма!

– А ты бы хотел прожить пятьсот лет? – вдруг спросила Милица.

– Ну, что это за разговор? Хотел бы или нет? Я же не проживу.

– Не будь занудой! – фыркнула девушка. – Скажи...

– Я не понимаю, зачем мне эти пятьсот лет. Если мне хорошо сейчас. А там...ведь еще неизвестно, как там все будет... Как изменится мир.

– А я бы хотела посмотреть, – мечтательно протянула Милица, глядя в потолок. – На мир, на людей... Если не стареть, было бы так интересно! А потом еще пятьсот...и еще...

– Мили, – рассмеялся Фрэнсис, – прости, ты мне напомнила одну смешную притчу. Приходит скупой ростовщик к алхимику и говорит: "А не дадите ли вы мне средство от жадности? Да побольше, побольше!"

Милица звонко расхохоталась, запрокидывая голову.

– И что же, ему дали это средство?..

– А вот не знаю! Наверное, он съел его слишком много и отравился!..

– Ух, какой ты невозможный зануда! Вечно сидишь и нудишь, и нудишь, и нудишь! Какой старенький дедушка, двадцати одного года! – смеясь, девушка набросилась на своего любимого, и отщекотала за весь тот "разговор" о кольце...

...Мили никогда не забывала напомнить юноше, когда кончалось действие той травы, что позволяла им столь бездумно предаваться своей страсти. Не забывала сварить новое снадобье и отдать Фрэнсису. В последний раз, он помнил, это произошло в четвертую неделю октября.

Летели дни, ноябрь вычистил землю морозами, как юный паж горницу – перед приходом возлюбленной королевы, и уже расстилал белую дорожку поземки ей под ноги. И она шла навстречу, чистая и холодная, в ослепительном убранстве – и все замирало при ее приближении...

И Фрэнсис тоже замер, когда понял, сколько времени прошло...

С последнего "угощения".

Однажды ночью, обнимая любимую, он осмелился спросить:

– Ты хочешь ребенка?

Девушка изумленно подняла голову с подушки, посмотрев на молодого человека. Глаза ее, расширившиеся, полные радостного недоверия и удивления, блестели в лунном свете двумя озерами.

– Почему ты спрашиваешь?

– Я так подумал... – смутившись, сбивчиво начал объяснять молодой человек. – Просто ты давно мне не давала настой...

– Отвар, – поправила Милица, роняя голову обратно на подушку, и Фрэнсису показалось, что в ее голосе сквозит разочарование, хотя девушка прекрасно владела своим лицом. – Я теперь сама его пью.

– Почему? – Фрэнки слегка опешил.

Мили негромко рассмеялась:

– Потому что его нельзя принимать долго, родной! Грозит полным бесплодием! Я не могу сыграть с тобой такую жестокую шутку... Будем чередоваться... Только два месяца его можно пить безопасно, а потом два месяца капли в рот нельзя брать! Как видишь, мы вполне можем защищать друг друга, нисколько не страдая!

– А может...

Он запнулся и долго молчал.

– Что? – не выдержала она.

– Может, ты...мы совсем не будем его пить?

На сей раз долго молчала она.

– Опять будешь щекотаться, если я спрошу? – лукаво поинтересовалась наконец Мили.

– Опять, – шутливо вздохнул Фрэнсис.

– Тогда я отвечу, что посмотрим ближе к весне.

– Ты мое счастье... Самая дорогая женщина на земле.

Милица поцеловала Фрэнсиса и ничего не ответила.

Неужели он говорил серьезно? Неужели он...ее любит?..

Они долго молча лежали в темноте, взявшись за руки, и думали о будущем.

Глава XIV

Землю обняла зима пуховыми легкими рукавами, накрыла лес белой тишиной. Эта тишь струилась из окон, наполняла воздух, ложилась на плечи деревьев пушистыми искрящимися накидками. Солнце смеялось в тонкой вязи снежных кружев, лежащих поверх зеленых еловых лап. Переливалось в голубом льдистом узоре, затянувшем окна...

Салазки декабря неудержимо мчали год вниз, в пуховые сугробы уснувших лет, и в этом головокружительном, веселом скольжении как никогда чувствовалась близость праздника...

– Послезавтра Рождество, – задумчиво проронил Фрэнсис однажды утром, сидя перед огнем очага, на их излюбленном месте. Они заканчивали завтрак, и юноша размышлял вслух. – Надо будет раздобыть оленя... Или куропаток. Что тебе подарить, моя ненаглядная? – весело спросил он, оглянувшись на Милицу, сидевшую рядом.

– Праздник, – просто ответила она, прислонившись к его плечу. – Я хочу повеселиться... А что бы хотелось тебе, Фрэнки?

– Ну... – он заулыбался, подняв взгляд к потолку. – Мне всегда отчаянно хотелось, чтобы на рождественский стол подали свежие ягоды... Это невозможно.

Милица лукаво улыбнулась и промолчала.

– Хочешь, покатаемся на Угольке? – предложил молодой человек.

И Мили с восторгом обняла своего милого...

О таком взаимопонимании можно было только мечтать: Милица всегда готова была поддержать любую идею Фрэнсиса, сама была неистощима на выдумки: они запекали оленину в брусничном варенье – потом не знали, что делать с получившимся блюдом; добавляли мед в квашеную капусту с грибами – получилось очень даже неплохо. Танцевали ночью во дворе, под звездами, бегали встречать рассвет над пропастью... В полночь залазили на крышу сеновала, чтобы прыгать оттуда в сугроб – обязательно в обнимку, и там, в сугробе, целоваться как безумные...

Но больше всего они любили часы, которые проводили в объятьях друг друга. Мили никогда не отказывала Фрэнсису в самых смелых фантазиях – но всегда говорила, если ей что-то приходилось не по вкусу. Такой благородной прямоты, открытости, смеси дерзости и чистоты он не встречал прежде ни в одной женщине... Боже, как он боялся ее потерять! Потерять так же, как первую любовь... Иногда, прижимая Милисенту к себе, зарываясь лицом в ее волосы, юноша безмолвно молил небеса не забирать это счастье, и Мили не понимала, отчего тень боли отражается в его глазах...

...Они выбежали из дома навстречу морозному солнечному утру, и Милисента, постукивая сапожком о сапожок, отправила рыцаря седлать лошадь. Пятясь, Фрэнки выводил Уголька из конюшни – радостно фыркающего, предвкушающего прогулку – как вдруг ощутил сильный, тупой удар: в плечо врезался снежный комок, а за ним второй – в спину.

И, разумеется, эта девчонка довольно хихикала!

Скорчив самое зверское выражение лица, какое только мог, юноша, увернувшись от третьего снежка, нагнулся и зачерпнул полную пригоршню снега. Милица, хохоча, осып ала возлюбленного градом снежных снарядов, пытаясь помешать ему слепить свой – но такие проказы были рыцарю не в новинку. В детстве они с Диком часто устраивали подобные побоища во дворе замка, и нередко к юным лордам присоединялась орава челядинских чад...

Так что, на сей раз, его красавица не на того напала...

Вскоре влюбленные уже вовсю носились по подворью, петляя между постройками, устраивая засады за углами, играя то ли в прятки, то ли в догонялки, то ли в снежки – и их смех звенел под сводами зимнего леса...

Уголек недовольно фыркал и бил копытом, требуя внимания – и Милица решила, что самое лучшее укрытие – за спиной скакуна. Фрэнсис никогда не стал бы кидать снежками в лошадь, рискуя вывести ту из себя. Особенно если около животного – любимая.

Лорд просто свистнул, подзывая коня к себе – и мгновенно обрушил на Мили, оставшуюся без защиты, целый ливень снежков. Она визжала и уворачивалась, хохоча...

– Сдаюсь, сдаюсь, сдаюсь! – сквозь смех кричала девушка, вся в налипшем снегу.

Граф подбежал к ней, обнял, закружил в объятиях, осыпал поцелуями...

– Что, получила? – шутливо спрашивал он. – Получила, ведьма несчастная?.. Будешь знать, как подкрадываться?..

– Получила! Буду! – хохотала Милица.

– Ох, какая же ты!.. – выдохнул юноша, снимая с нее шапку и любуясь, как тяжелой волной по плечам и спине низвергаются волосы. Зарываясь в них лицом...

– Какая? – шепнула девушка.

– Невозможная. Красивая. Желанная. – Он помолчал и тихо закончил: – Единственная...

...Их долгий поцелуй прервал Уголек, недовольным ржанием пытаясь выразить всю глубину своего возмущения таким пренебрежением.

Влюбленные виновато посмотрели на коня, переглянулись, снова расхохотались и, взявшись за руки, пошли к заждавшемуся красавцу.

– Прости, малыш... – вздохнула Мили. – Я знаю, что ты скажешь: "Хозяева, тоже мне! Фрэнки двадцать один год, Мили осенью исполнилось восемнадцать... а все как детишки!"

– А вот и нет! Мне уже двадцать два! – прикинулся возмущенным Фрэнсис.

– О?.. И давно ли это?

– Сегодня... – он виновато потупился. – Правда, Мили, сегодня. Я не хотел говорить...неудобно... Ты же мне тоже не говорила!

– Так ты... – Милица смотрела немного ошарашенно. – Ты Козерог! Вот никогда бы не подумала!..

– Чей-чей я рог?.. – прикинулся возмущенным лорд, запрыгивая в седло и усаживая ведьму перед собой. – Что это еще за оскорбления? Чем я их заслужил, моя леди?

– Ты не рог! – смешливо фыркнула девушка. – Ты Козерог! Это астрология... Мне та волшебница, о которой я тебе рассказывала...

– Так. Если я козийрог...вот уж спасибо за такое! Не знаю, кто тут коза...хотя подозреваю, кто...

– Фрэнки!..

– То насчет рогов...я тебе их пока не наставил! И ваши инсинуации, моя леди...

– Инси...чего?..

– Ваши странные домыслы. Они меня задевают до глубины души!

– Фрэнки, не будь занудой! – возмутилась Милица. – Впрочем, если ты Ко...все, молчу...то чего от тебя еще ждать!

Рыцарь пустил коня рысью, и, под эту шутливую перепалку, они въехали под развесистые лапы елей. Шурша, за ними осыпался снег – с ветки, задетой головой всадника.

Лес наполняла тишина. Лишь ветер шумел в вышине, да изредка глухо обрывался с ветви холодный ком, потревоженный юркой белочкой, что провожала незваных гостей рассерженным взглядом.

И голос Мили звонко разносился на всю округу:

– Ну почему ты так надулся? Ну, виновата я, что ли, что твой знак так называется?.. А мой – вообще Скорпион, и ничего...

– Скорпион? – пряча усмешку в уголках губ, сурово поинтересовался Фрэнсис. – Ты его хоть видела?

– Нет, – растерянно помотала головой Милица. – Но я знаю о них! Я слышала... Это такая маленькая ядовитая тварь, вроде паучка...

– Значит, маленькая и ядовитая? – Фрэнсис уже с трудом сдерживал смех, глядя на хрупкую, такую миниатюрную в шубе Мили.

– Да... А что ты так на меня смотришь?

– Я? Да так, ничего...

– Нет, ты смотришь и смеешься!

– А ты знаешь, что у арабов есть такая казнь: преступника садят в яму со скорпионами?

– Ну и что?

– Я вполне понимаю арабов. Мне и одного-то такого "паучка" хватает...маленького и ядовитого... Ох, вот уже меня пытаются съесть!

Милица стукнула Фрэнсиса кулачком по плечу:

– Ты вредный! Я тебе объясняю, а ты издеваешься!

Юноша вздохнул.

– Я тебе тоже пытаюсь объяснить, Мили... Мы люди. В первую очередь люди... Почему ты не ожидала, что я Козерог или как его там?

– Потому что ты ведешь себя не так, как они...

– Может, это из-за того, что я не знаю, как должен вести себя человек этого знака? Подумай об этом, моя прекрасная ведьма.

Милица нахмурилась.

– Ты хочешь сказать... Нет, там ведь еще очень много чего влияет. Другие планеты... Так что у тебя вполне может быть Луна в том же Скорпионе, а Венера в подходящем доме...и тогда все становится понятным! Или асцедент...

– А твоя Луна?.. – прервал поток зауми лорд.

– В Тельце.

– И что это значит, мой прекрасный астролог?

Мили рассмеялась:

– Что я родилась в полнолуние! Кстати, вчера тоже была полная луна... Но, прости, мы за всеми этими разговорами забыли о главном: у тебя день рождения! – она приникла поцелуем к его губам и тихо выдохнула: – Что тебе подарить?.. Свежие ягоды на столе?

– Я же ничего тебе не дарил в твой... – столь же бесшумно выдохнул Фрэнсис в ответ, бросая поводья и прижимая к себе любимую.

– Кольцо, – ответила Мили, закрывая глаза и отвечая на поцелуй.

Юноша даже отстранился от изумления:

– Вот как? Это было в твой?..

– Да, – усмехнулась его красавица. – Не переводите разговор, лорд Фрэнсис!

– Мы говорили о подарках, не так ли, леди Милисента?

– Именно так, прекрасный сэр.

"Она напрасно говорит, что из нее не выйдет леди, – думал граф, поддерживая этот легкий диалог, – уже сейчас, прожив со мной три месяца, она переняла многие манеры знатной дамы. Обороты речи... Быть может, тут дело в легендах, что я ей рассказываю, в песнях, что пою... Мили отнюдь не глупа и схватывает на лету... А если попробовать обучать ее не только грамоте, но и танцам, и правилам поведения?.. Чтобы потом... Ну же, Фрэнки, договаривай! Чтобы потом, при дворе короля Франции, никто не заподозрил в женелорда Элчестерского крестьянку! Моя жена, моя леди, моя красавица... Чтобы наш ребенок, которого я уговорю тебя родить мне, рос наследником графа, а не бастардом, как Дик".

– Фрэнсис, не молчи!

– Хорошо, – тихо ответил он, нежно целуя ее волосы. – О подарках. Я хочу... Скажи мне... Ты бы хотела быть графиней?

Милица внимательно посмотрела на возлюбленного из-под приспущенных ресниц. Недоверчивая улыбка тронула ее губы:

– Ох, из меня графиня, как верховая лошадь из буренки!

– Если это единственное возражение... – усмехнулся граф.

– О... – задумчиво протянула Мили. – Если милорд говорил серьезно...то я не хочу закончить свои дни на костре. Жена королевского рыцаря не может быть ведьмой. Прости, Фрэнсис...

Он помолчал.

– Это ответ?

– Это ответ.

– Но...

– Ты же знаешь, что наши пути слишком разные. Стоит нам вернуться к людям – и они разойдутся. Я понимаю, твои намерения благородны...

– Мили! – он стиснул зубы. – Выслушай. Дело не в моем благородстве... ты думаешь обо мне лучше, чем я того стою, родная... Тогда, три месяца назад, впервые разделив с тобой постель, я и помыслить не мог, что когда-нибудь заведу этот разговор. Теперь все изменилось...

Милица опустила глаза и тихо покачала головой.

– Ничего не изменилось, Фрэнсис... – прошептала девушка. – В моих жилах не потекла дворянская кровь только потому, что милорд граф привязался ко мне...

Фрэнсис нервно рассмеялся.

– "Привязался"! Ты называешь это – "привязался"?.. О да, всем сердцем, Мили... Мне нет дела до того, что скажут люди...и откуда им знать, кто ты?.. Ты так быстро учишься... Я...

– Я ведьма, Фрэнсис. И ты прав: я быстро учусь. Моя дорога не отпустит меня, если мы вернемся... Вернемся туда, к людям.

– Мили! Мы не можем не вернуться... Мой брат попал в беду, я должен спасти его! Освободить его душу... Отомстить той мертвой мрази, что его руками убила моего отца и любимую... – Фрэнсис осекся, коротко глянув на девушку, но Милица промолчала, и граф продолжил: – Но ты...ты...слишком высока цена этому долгу, если я потеряю тебя... – голос его прервался. – О боже, я даже думать об этом спокойно не могу! Почему ты заставляешь меня выбирать между честью и тобой?

– Не заставляю, Фрэнки, – покачала головой Мили. – Потому что выбора на самом деле нет. Есть наш путь, наша судьба. Она сильнее. А выбор – иллюзия. Я тоже должна вернуться...чтобы найти подобных мне. И графиня, летающая на шабаши нечисти...поверь, не то, что прибавит тебе любви Церкви, короля и народа...

– Боже...да с чего ты вбила себе в голову этот вздор?.. – решился наконец выговорить Фрэнсис то, что давно думал. – Какая ты ведьма? Кто тебе сказал эту глупость, единственная моя? Светлая моя, добрая, хорошая... Ты великолепная целительница, знахарка... чуть-чуть волшебница... Может, и умеешь какую-то ерунду, до которой настоящая ведьма даже не снисходит! Зачем тебе идти по этому пути?.. Ты чистая, чуткая, отзывчивая... Ласковая, как весеннее утро... В тебе нет злобы, душа твоя сияет, как солнце... Зачем тебе служить тьме? Мили, я предлагаю тебе свое имя – самое дорогое, что есть у дворянина! Я никогда не предложил бы его жестокой и корыстной женщине... Ты не ведьма, ты ангел, посланный мне во спасение... – Фрэнсис спрыгнул с лошади, чтобы видеть лицо девушки, и стоял рядом, жадно вглядываясь ей в глаза. Она опустила ресницы, и было видно, как мучительно ей выслушивать эти слова...

– Быть может... мыбыли посланы друг другу... Ты отвела меня от края пропасти, от мыслей о смерти... Я, как безумец, ее искал, поддавшись отчаянию... Значит, мне надо увести тебя с той тропы, по которой ты идешь... Ты не ведьма, Мили...

– Помнишь, как-то ты рассказывал мне о монетке... Давно. Какая разница, на свету или во тьме крутится золото, если оно остается золотом?.. – Милица грустно усмехнулась. – Не обманывай себя, я ведьма... Это моя сила уничтожила разбойников, моя сила привела меня в болото, из которого ты меня вытащил, и именно моя сила дает нам возможность понимать друг друга! И она не даст мне быть просто женой и матерью. Она как огонь, как любой талант... Она – суть я сама... Если я откажусь от нее, то откажусь от себя...а вместе с собой потеряю и тебя...

Фрэнсис скрипнул зубами:

– Хорошо, ты волшебница. Я готов это принять... Но твой дар несет свет, он от бога, а не от дьявола! Он помогает людям!..

– Дьявола тоже зовут Свет Несущим! – отрезала Милица. – Почему ты считаешь его злым? Почему ты считаешь ведьм жестокими?.. Я – ведьма, и я добра, ты сам говорил! Тогда, в болоте, я взмолилась ему,Свет Несущему, и он послал мне тебя!.. Откуда тебе знать, какиесилы свели нас? Люцифер откликнулся на мою мольбу – и скажи мне теперь, что он не помогает людям! Ах, Фрэнки, что такое добро и зло?.. Неужели ты считаешь, что их можно пощупать, как дерево и камень? Коснуться, как огня и воды?.. Что у них могут быть господа?.. Или воплощения? И они суть Бог и Дьявол?.. Добро и Зло – как два воздушных потока, два крыла, несущих мир, танец ветров в небесах: шторм и бриз... Где одно, где другое?.. Этот ветерок, что запутался в вершинах деревьев – откуда он? Летел ли он среди грозовых туч или спал в облаках над полями?.. Каждый из нас может попасть в бурю или в цветущий сад... Это прихоть ветров...танец монеты на столе! Даже они, Фрэнки... Даже они...Бог и Дьявол... Даже над ними властвуют эти вечные стихии, а вовсе не наоборот... Не суди ведьм лишь по тому, что они ведьмы... Свет может так же ослепить глаза, как и Тьма... Главное – человек ли ты; что ты ищешь на путях Тьмы или Света...что хочешь принести людям...

– По-твоему, выходит, что на самом деле Добра и Зла нет...а если и есть, то настолько переплетены, что все равно, как будто их и нет...

– Да, – кивнула Милица. – И поэтому нет ничего выше милосердия и прощения. Как ты можешь судить по справедливости, если не можешь знать всей игры тени и света, всех прихотей бурь, что влекли душу?.. И потому всегда самым главным будет – милосердие... Для тех, кто знает, что Добра и Зла – нет. А знают это ведьмы, мой прекрасный рыцарь...

– Тогда пусть моя жена будет ведьмой... – тихо промолвил граф, нежно сжимая ее руки в своих. – Пусть она молится Свет Несущему, если душа ее полна этого света...но пусть она будет моей женой! Чтобы каждое утро я мог видеть, как первый луч скользит по ее лицу...принося свет миру, – юноша улыбнулся. – Чтобы мои дети были детьми этой женщины...

Милица вздохнула и покачала головой.

– Фрэнки, ты зануда...

– Да. Ты взяла мое кольцо и отдала мне свое. Ты обещала, что весной мы подумаем о ребенке... Поистине удивительно, что этот странный, надоедливый зануда имел глупость надеяться, когда ему не давали ни малейшего повода! И сейчас почему-то хочет понять, что означало все это для его леди!..

Милисента покраснела.

– Прости... Я не хотела тебя обидеть... Я не думала об этом всерьез...

– О! "Она не думала"...

– Нет, я не так сказала... Я не думала, что ты всерьез...

– Спасибо... – хмыкнул Фрэнсис. – Сначала меня считают дураком, потом – обманщиком...

– Фрэнки, Фрэнки... Не злись... – Милица улыбнулась и наклонилась с коня, чтобы поцеловать любимого. – Пойми меня тоже... Что ты такого во мне нашел?..

– Сам не знаю! – резко ответил граф, отводя ее руки. – Свое проклятье!

– Я не имею права соглашаться! Я не пара тебе!

– Мили, оставь эти сказочки для убогих умом детишек! Скажи прямо, что все это время ты терпела меня из жалости и благодарности, утешая бедненького несчастненького идиота, который спас тебе жизнь, а он вообразил невесть что по скудости разума!.. – Фрэнсис сжал губы и резко отвернулся. – И он тебе так осточертел, что видеть его не можешь! И ни богатство, ни титул не способны прельстить!.. И тебе наплевать, что тебя, нищую крестьянку, готовы вытащить из грязи...

– Ты меня уже вытащил один раз, – ответила Милица ледяным тоном.– Одного раза довольно.

Фрэнсис запнулся посреди фразы и медленно обернулся. Лицо Милицы стало холодным и чужим. Таким холодным и чужим, как стена неприступного замка...

И сердце юноши замерло – а потом оборвалось в какую-то темную бездну.

Он уткнулся в ладони, не зная, как вернуть, как исправить вырвавшиеся в гневе слова, как зачеркнуть тот миг, что так безвозвратно улетал в прошлое, тот миг, перед которым глаза любимой еще были теплыми...

– Мили... Прости меня... Прости! О господи, родная, чтоя сказал!.. – Он подошел, пытаясь поймать ее взгляд, но она вновь опустила глаза, и только темные ресницы дрожали над бледными щеками. А по щекам скользили слезы...

Фрэнсис стоял, не решаясь даже вздохнуть.

– Прости... – еще раз повторил он, растерянно и отчаянно. – Пожалуйста, прости, милая моя! Пожалуйста... – И глупо добавил: – Ведь на самом деле я так не думаю...

В лице Мили что-то дрогнуло, она обвила руками шею Фрэнсиса и разрыдалась у него на груди. И от облегчения юноша сам едва не заплакал...

– Моя... Моя нежная... Радость моя...

"Любовь моя"...

– Я согласна, – тихо шепнула Мили ему сквозь слезы.

– Что? – он даже не понял сначала.

– Я согласна выйти за тебя замуж, – почти беззвучно выдохнула она. – И помочь справиться с той тварью... Но только не проси меня отказаться от моего дара...