Текст книги "Черная стая(СИ)"

Автор книги: Ольга Сословская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

Линьи

По счастливому стечению обстоятельств Блюхер избрал для своей ставки мельницу у деревеньки Бюсси, между Сомбрефом и Бри, в близком соседстве с корпусом генерал-лейтенанта графа фон Цитена, еще с ночи занявшим позиции. Вручив главнокомандующему послание Мюффлинга, Войцех, наконец, явился в эскадрон и даже успел прикорнуть пару часов, завернувшись в шинель у походного костра. Разбудил его запах кофе, и живот тут же свело от голода, на ужин к герцогине Ричмонд он так и не попал.

Офицерский кофе в этой кампании вполне оправдывал свое название. Войцех захрустел сухарем, накрытым изрядным куском мягкого эврского сыра, сладко потянулся. После вчерашней скачки затекли плечи и спина. Дитрих, усевшийся рядом на расстеленную шинель, развернул большую льняную салфетку, вытащил оттуда волован с курицей, протянул другу.

– Где раздобыл? – поинтересовался Войцех, не переставая жевать.

– Здесь есть мельница, – подмигнул Дитрих, – а на ней – мельник. Старый черт.

– И молодая красавица-мельничиха, – хмыкнул Войцех, – как в сказке.

– Я подумал, что с тебя и волованов хватит, – Дитрих вонзил ослепительно белые зубы в слоеное тесто, слизывая с губ мелкие крошки, – а мельничиху я могу оставить себе. Ей усы нравятся, а тебе их скоро сбривать.

– А даже если бы и не сбривать, – Войцех отхлебнул кофе, – какая женщина в своем уме предпочтет лейтенанта ротмистру?

– Это несправедливо, – Дитрих смерил взглядом расстояние до кипящего котелка и перехватил кружку из рук Войцеха, – ты – офицерская косточка, с пеленок на службе, а я так – студент примазавшийся.

– Ротмистр, не начинай, – нахмурился Шемет, – они считали только выслугу в прусской армии, а у тебя ее на два месяца больше. И в отставку тебя отправили с повышением, все по уставу. Нам воевать еще месяц-другой, а там я – в Мединтильтас, ты в Йену. До генерала не дослужишься, а на эскадрон тебя хватит. Где не хватит, помогу. Все, оставь это, Дитрих. Слышать не хочу.

– Ребята говорят...

– Рядовые обсуждают решения высшего командования! – взорвался Войцех, но тут же взял себя в руки. – Кто говорит, ротмистр?

– Все говорят.

– Вот пусть все чисткой амуниции и займутся. Пока французы не подошли. В порядке повышения дисциплины. Я передам приказ, господин ротмистр?

– Не передашь, – вздохнул фон Таузиг, – тебя старик зовет. Ностиц приезжал, велел тебя после завтрака к фельдмаршалу отправить.

– Вот черт! – Войцех забрал кружку и осушил в несколько глотков, обжигая десны. – Опять с депешами носиться! Йорику это не понравится.

– Обсуждаем решения высшего командования? – ехидно поинтересовался Дитрих. – Не переживай, Шемет, на твою долю хватит. Завтракать закончил? Бегом в ставку! Выполнять, господин граф!

– Так бы сразу и сказал, – Войцех поднялся, вручил Дитриху пустую кружку и принялся оправлять мундир, – положение обязывает, черт бы его побрал, мой титул. Держись, ротмистр, денек будет жаркий.

Мельничиху Войцех заметил краем глаза, когда румяное лицо высунулось из окошка, чтобы поглядеть на блестящее собрание титулованных особ, оказавших честь холму, на котором возвышалась мельница, и мысленно поздравил Дитриха. Больше заняться было пока нечем, Блюхер и Гнейзенау, склонившись над походным столиком разглядывали карту, граф фон Ностиц, адъютант командующего, стоял рядом с папкой в руках, готовый по первому слову строчить приказы. Курьерам позволили держать коней в поводу, и Йорик, предчувствуя нелегкий день, нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

Около полудня на дороге, ведущей в Бюсси, показалась несущаяся во весь опор кавалькада из десятка всадников. Веллингтон лично явился к Блюхеру обсудить совместные действия против французов. Его войска стягивались к Катр-Бра, но двигались медленнее, чем герцог надеялся, выезжая из Брюсселя.

Славное зрелище представляли собой два полководца, съехавшиеся у маленькой бельгийской деревушки, чтобы решить судьбы Европы. Моложавый Артур Уэлсли, в шитом золотом красном мундире и с бриллиантовым крестом ордена Бани на груди и Гебхард Леберехт фон Блюхер, князь Вальдштадский, в черном, с голубой звездой Pour le Merite, с седыми кудрями, выбивающимися из-под фуражки, хладнокровный британец в расцвете лет и неистовый германец, чью кровь не охладили годы сражений. Обменявшись крепким рукопожатием, фельдмаршалы поднялись на самый верх холма, обозревая местность.

– Корсиканец, похоже, надеется разгромить нас поодиночке, – сказал Веллингтон, складывая зрительную трубу, – вклиниться между армиями по дороге из Шарлеруа. Мои войска уже на марше к Катр-Бра, князь, и к вечеру я смогу придти к вам на помощь со всеми силами. Но делить армию я не буду, это против моих принципов.

– Дьявол забери этих французов! – усы Блюхера воинственно встопорщились. – Мои ребята с утра поймали генерала де Бурмона, командира пехотной дивизии, и вытрясли из него их чертов план. Доннерветтер! Бонапарт считает, что я отступаю к Вавру, оставив у Линьи только корпус Цитена. Пусть и дальше считает. Тильман и Пирх уже на подходе. Бюлов запаздывает, но тоже явится. Лягушатникам не поздоровится.

– Не сомневаюсь, князь, – вежливо улыбнулся Веллингтон, – и сделаю все, что в моих силах, чтобы принять участие в битве. Мои резервы подтянутся к Катр-Бра часам к четырем пополудни.

– Мне кажется, герцог, что наилучшим решением было бы сконцентрировать войска в районе Фраснеза и оттуда двигаться прямо к нашему правому флангу у Вагнеле, – заметил, разглядывая карту Мюффлинг, – так вы сможете окружить левое крыло Наполеона.

– А вы что предложите, генерал? – слегка приподнял бровь Веллингтон, обращаясь к недовольно нахмурившемуся Гнейзенау, начальнику штаба Блюхера.

– Я бы предложил Вашей светлости двинуть войска по Намюрскому тракту, – ответил Гнейзенау, – и занять высоты у Бри и тем самым обеспечить прусской армии надежный резерв.

Войцех, слышавший со своего места этот разговор, подавил вздох. Гнейзенау, вероятно, надеялся, что пруссаки обойдутся и без помощи англо-голландской армии, стяжав себе всю славу победы над Наполеоном. Но такой маневр оголил бы дорогу на Брюссель, и Веллингтон, без сомнения, никогда не пошел бы на такой риск. К тому же этот план строился на весьма зыбком предположении, что герцог успеет передислоцировать армию в Бри за пару часов, во что Шемет, по дороге из Брюсселя наблюдавший маршировавшие колонны англичан и голландцев, категорически не верил.

Герцог, похоже, придерживался того же мнения, поскольку не ответил ни слова, с недовольным видом склонившись над картой.

– Хорошо, – объявил, наконец, Веллингтон, – я приду, если меня самого не атакуют.

Когда Веллингтон и Мюффлинг галопом умчались обратно в Катр-Бра, с вершины холма уже можно было видеть колонну наступающих французских войск. В два часа пополудни кавалерия Пажоля и Эксельманса из корпуса Груши налетела на правый фланг прусской армии, в то же время пехота генералов Вандама и Жерара под прикрытием мощнейшего артиллерийского огня в лоб атаковала центр и левый фланг.

Прусские солдаты, все еще не забывшие годы унизительной оккупации, дрались с мрачным ожесточением. Корпус Жерара ворвался в Линьи, но был выбит оттуда яростной контратакой пруссаков. С третьей попытки Жерару удалось овладеть половиной деревни, в то время, как корпус Вандама сумел захватить селения Сен-Аман и Сен-Аман-ле-Шато, находившиеся на левом фланге.

Десятки тысяч людей сошлись среди домов и садов, в огне и дыму пожаров, под свист ядер и пение пуль. Штык лязгал о штык, звенели сабли, с грохотом канонады сливались крики людей и барабанная дробь. Войцех носился из Бюсси в Линьи и Бра, развозя приказы фельдмаршала, с каждой минутой все более мрачного, но не теряющего надежды на победу. С запада, от Катр-Бра, тоже доносился приглушенный гром пушек – Ней атаковал еще не успевшую сосредоточиться армию Веллингтона, и на помощь англичан рассчитывать не приходилось. Но к Линьи все еще не подошел корпус Бюлова, и Блюхер до последнего надеялся, что старый соратник со свежими силами переломит ход битвы.

К половине шестого вечера Блюхер ввел в бой почти все имевшиеся у него силы, но и Наполеон решил задействовать резерв, бросив в сражение гвардию. Небо затянуло черными облаками, сверкнула молния, и грянул гром, словно сам бог войны решил вмешаться в исход битвы. Под натиском императорской гвардии дрогнул центр, и Блюхер, отчаянно ругаясь, лично повел в контратаку последний резерв – тридцать два эскадрона кавалерии Рёдера бросились на врага, закрывая брешь.

Войцех, сгорая от нетерпения, выхватил саблю и тронул коленями Йорика. Впереди, со сверкающим клинком в руке, фельдмаршал «Вперед» летел на врага, почти поравнявшись с ним мчался полковник Лютцов, за его спиной гремели боевые гусарские трубы.

– Эскадрон наступает рысью! – голос Дитриха прозвучал совсем близко.

Справа рассыпалась цепь фланкеров, Ганс Эрлих, разрядив карабин, развернул коня, уходя из-под яростного огня французской пехоты. Второго захода стрелков Шемет уже не увидел, Йорик сшибся грудью с кирасирским конем, и сабля встретила французский палаш оглушительно-радостным звоном.

Дождь хлестал, не переставая, на поле боя опустилась ночь, и только блеск молний выхватывал из непроглядной тьмы то взметнувшийся клинок, то полированную сталь кирасы. Под бешеным натиском французов пруссаки отступали, и Войцех, ослепленный пылом битвы, потерял своих, оставшись в ночной темноте посреди поля, усеянного человеческими и конскими телами.

– Кто здесь? – тихий и хриплый голос Ностица прозвучал справа, заставив Войцеха вздрогнуть от неожиданности.

– Лейтенант Шемет, Шестого Уланского полка, особый гусарский эскадрон, – по всей форме ответил Войцех, спешиваясь и подходя к Ностицу, стоящему у все еще дрожащей в агонии лошади с пистолетом в руке.

– Фельдмаршал ранен, – адъютант указал на землю, и только сейчас Войцех разглядел лежащего навзничь Блюхера, придавленного убитым пулей конем.

– Помогите мне вытащить его, лейтенант, – Ностиц опустил пистолет, – одному мне не справиться.

Шемет молча кивнул, и они разом взялись за передние ноги мертвого коня, пытаясь сдвинуть тушу, зажавшую ногу бесчувственного всадника. С третьего рывка труп поддался, и Ностиц бросился к Блюхеру, пытаясь привести его в сознание. Конский топот заставил его резко обернуться, снова выхватив пистолет.

– Кто идет?

– Унтер-офицер Шнайдер, Шестой уланский.

Вслед за Шнайдером подъехали и два взвода улан из кавалерии ландвера, а с ними и майор Буше, сообщивший, что арьергард находится в Сомбрефе, прикрывая отступающую в полном боевом порядке изрядно потрепанную, но не разгромленную армию.

Войцех, с помощью Ностица, взвалил все еще не пришедшего в сознание фельдмаршала на спину Йорика, вручив Шнайдеру поводья. Темнота и дождь надежно скрыли их от глаз французов, уже безраздельно господствовавших на оставленном прусской армией поле боя.

В небольшой деревеньке, где временно расположился штаб, они, наконец, отыскали врача. Блюхера внесли в деревенский трактир и положили на стол, накрытый походным одеялом. Фельдмаршал получил множество ушибов, придавленная конем нога отекла, на затылке налилась шишка, но переломов не было. Лекарь, осмотрев раненого, вытащил из медицинской сумки бутылку коньяка и принялся растирать ушибы. В разгар процедуры Блюхер открыл глаза и, не сказав не слова, выхватил из руки потрясенного лекаря бутылку, приложившись к горлышку.

В дверях трактира показался генерал Гнейзенау в сопровождении нескольких офицеров штаба.

– Благодарение богу, вы живы, – облегченно вздохнул Гнейзенау, оглядев Блюхера, – принимайте командование, господин фельдмаршал. Мы отступаем.

– Сам вижу, что отступаем, – проворчал Блюхер, – вот только куда?

– Через Намюр к Льежу, куда же еще? – чуть раздраженно ответил Гнейзенау. – К обозам и магазинам. Пусть Веллингтон сам выбирается из ловушки, куда его загнал Бонапарт, а мы дождемся русских и австрийцев, как и предполагалось по первоначальному плану кампании.

– Что? – Блюхер вскочил со стола, бутылка со звоном разбилась, и трактир наполнился густым ароматом коньяка. – Мы потеряли день, но не честь, Гнейзенау. И я, черт бы вас побрал, не намерен с ней расставаться из-за вашей нелюбви к Веллингтону. Мы отходим на Вавр. Немедленно пишите приказ. И принесите мне еще коньяка, он здорово помогает от ушибов.

– Коньяка больше нет, – горестно развел руками лекарь, – только шампанское.

– Тащите шампанское, – великодушно согласился Блюхер.

Вавр

Вчерашняя битва дорого обошлась не только пруссакам. Наполеон встал лагерем у Линьи, и отходящую в боевом порядке армию Блюхера до утра не потревожил никто. В ночи далеко разносились голоса дежурных унтер-офицеров, выкрикивающих номера полков, чтобы отставшие могли найти свои части, тут и там мелькали факелы, показывая направление заблудившимся, дружное чавканье сапог по размокшему тракту и лязг подков позволяли отличить пехоту от кавалерии.

Войцех отыскал эскадрон перед самым рассветом. Фон Таузиг встретил его вымученной улыбкой на потемневшем от усталости лице.

– Жив? Цел? Я уж и не чаял.

– Тяжко пришлось? – спросил Войцех, пристраиваясь к колонне.

– Полковник в плену, – угрюмо ответил Дитрих, – сам видел, как кирасиры его тащили, когда он с коня упал. Цох убит. Ортманну руку ядром оторвало, до лазарета не донесли. Еще десятерых потеряли. Не считая раненых. Фланкерам крепко досталось, кирасиры на них выскочили, пока они перезаряжались, не все сабли вытащить успели.

Он замолчал, собираясь с духом, и мрачное предчувствие охватило Шемета.

– Где Ганс? – голос сел в ожидании беды.

– В лазарете, – скрипнул зубами Дитрих, – колено ему пулей раздробило, хорошо, конь вынес. Отличный конь.

– Я съезжу? – Войцех вопросительно взглянул на командира. – Если тебе не нужен.

– Езжай, – кивнул фон Таузиг, – дорогу не потеряем. До Намюра доберемся, передохнем, и в Льеж. Жаль, Клара в Брюсселе.

– Так плохо? – Войцех до боли сжал кулаки, резко выдохнул и тряхнул головой. – Не хорони его раньше времени, ротмистр. И дорогу не потеряй. На Вавр.

– Фельдмаршал нашелся! – Дитрих даже просветлел и выпрямился в седле. – Эх, повоюем еще.

– Повоюем, – кивнул Шемет, – и скоро.

Полевой лазарет Первого Корпуса Войцех нагнал только к восьми утра. Солнце уже почти высушило землю, весело поблескивая в лужицах, луга по обочинам дороги искрились капельками росы, вымытые ливнем красные крыши деревеньки Виллеру купались в свежей зелени садов. Но уже на подъезде к северной околице ароматы летнего дождя и цветущей земли сменились до боли знакомым запахом гниющей плоти, засохшей крови и грязного белья. Войцех, в последний раз вдохнув чистый деревенский воздух, привязал Йорика к плетеной изгороди и направился к большому крытому соломой амбару, где разместилась операционная.

У амбара в ряд стояли холщовые носилки с ожидающими очереди ранеными. Одному из них, грузному артиллерийскому капралу, санитар деловито обматывал тряпьем разрубленную палашом голову. В образовавшейся щели пульсировала серая масса, и Войцех, сглотнув, отвел глаза. Изувеченные пулями, осколками ядер, штыками и саблями солдаты лежали молча, только двое тихо стонали в полузабытьи. Из полуоткрытой двери амбара донесся истошный вопль, но через пару минут все стихло, и на пороге показался паренек в заляпанном кровью кожаном фартуке, неся отрезанную руку, которую он, не глядя, швырнул в большую яму под старой грушей.

Войцех, не обнаружив среди ожидающих очереди Ганса, окликнул парнишку, прежде чем тот успел вернуться в амбар. Внутрь Шемета не пустили, но мальчишка почти сразу же сообщил, что лейтенанта Эрлиха в операционной нет, и не было, и посоветовал заглянуть в соседний сарай.

В полутемном сарае на глинобитном, устланном соломой полу раненые лежали вповалку, запах гниющей плоти и мочи тяжко висел в густом воздухе. Здесь стонали в голос или разевали рты в беззвучном крике, сил звать на помощь не оставалось ни у кого. Угрюмые санитары время от времени поглядывали на шевелящуюся людскую массу и выхватывали из нее уже неподвижные тела, относя их к большой телеге, запряженной меланхоличными першеронами.

Войцех пробирался между ранеными осторожно, но пару раз все-таки наступил на чью-то не вовремя откинутую руку, бормоча бесполезные извинения и вглядываясь в перекошенные страданием лица. Ганс лежал у левой стены, в осунувшемся лице не было ни кровинки, голубые глаза блестели от лихорадки, а белокурые волосы прилипли к высокому лбу.

– Здравствуй, Войцех, – прошелестел Эрлих, узнавая друга, – и прощай. Доктор говорит, я нежилец. Слишком поздно довезли, горячка началась. Гангрена, наверное. Кларе передашь...

– Сам передашь! – рыкнул Войцех, выскакивая наружу.

Санитар, перевязывавший капрала, уже освободился, и Шемет потянул его за собой, к сараю.

– Ошибка вышла, – уверенно заявил он, – там гусарский офицер лежит, почти как новенький. Подлатать немного – и снова в бой. Если не вытащим – точно ведь помрет. Помоги, братец, век не забуду.

– Герр Миних мне голову оторвет, – проворчал санитар, – ну, да ладно. Вдруг и правда выживет? Хороший паренек, ладный. Я его сразу приметил, тихий он. Тихие – они самые храбрые, герр лейтенант, им себя в собственной смелости убеждать не нужно.

Войцех от такого многословия поморщился, но промолчал. Санитар согласился помочь, а большего от него требовать было нельзя. Они вытащили Ганса, уложив на свободные носилки, и понесли в амбар, минуя очередь.

Герр Миних, крупный высокий мужчина с легкой проседью в густых бакенбардах, вытирал руки о покрытую бурыми и алыми пальцами простыню. Его кожаный фартук блестел от свежей крови, закатанные рукава когда-то белой рубахи краснели почти до плеч. В кресле, привязанный ремнями, своей очереди дожидался молоденький уланский корнет с оторванной ступней, нога его, чуть ниже колена, была перетянута обрывком портупеи.

– Что это за самоуправство?! – возмущенно воскликнул хирург при виде входящего с носилками Шемета. – Я еще час назад видел этого лейтенанта, и распорядился...

– Что я тебе говорил, Войцех, – прохрипел Эрлих, – оставь, не лезь на рожон.

– Заткнись! – рявкнул Шемет и обернулся к Миниху.

Суровые губы лекаря сжались в линию, и Войцех сразу понял, что нахрапом тут не возьмешь.

– Доктор, – проникновенным голосом произнес он, – нельзя ему умирать. У него в Брюсселе жена. Она ребенка ждет.

– Да что, он один такой, что ли? – взъярился Миних. – Там у каждого второго дома – семеро по лавкам и жена на сносях. Сказано – нежилец.

Он отбросил простыню и еще раз склонился над отвратительным месивом мяса, костей и грязи, которое прежде было коленом Ганса.

– Один шанс из десяти у него есть, – объявил хирург, – парень крепкий. Но я не стану тратить на него время, за которое можно спасти того, у кого шансов больше. Клаус, уноси лейтенанта, мне резать надо.

– Герр Миних, – взволнованно произнес Войцех, – вы меня не поняли. Дайте мне договорить, пожалуйста. Фрау Эрлих никогда не простит ни себе, ни ребенку, что Ганс занял ее место в строю. Она...

– Позвольте-ка, – перебил его Миних, – неужто фрау Эрлих...

– Корнет Клара Леттов. То есть, Клара Лампрехт, – поправился Войцех, – они осенью поженились, доктор. А тут снова война.

– Хорошо, – кивнул хирург, – я попробую. Но сначала – корнет. Так будет быстрее.

Миних подошел к столу, на котором стоял потертый кожаный чемоданчик, полный зловеще поблескивающих острых предметов непонятного Войцеху назначения. Санитары уже привязали корнета к креслу широкими ремнями, и перетянули обнаженную ногу выше колена жгутом – толстой полосой джутовой ленты, затягивающейся с помощью металлического винта.

– Время засеките, лейтенант, – посоветовал молодой помощник хирурга, проверяя крепость ремней, – герр Миних – один из лучших армейских хирургов в Пруссии.

Операция проходила всего в паре шагов от Шемета, стоящего рядом с носилками. Миних сел на табурет рядом с корнетом, держа в руке изогнутый нож, размером чуть поменьше крестьянского серпа, и сделал первый надрез, ведя лезвие от себя, вкруговую, а потом к себе, по направлению к сердцу. Помощники немедленно растянули разошедшуюся кожу в стороны от разреза, обнажая мышцы, на нижней кромке проступили обильные капли крови, но рана осталась чистой. Еще парой движений Миних разрезал упругие красные волокна и отложил нож. Санитар немедленно подал ему небольшую пилу.

До этого момента корнет, закусивший нижнюю губу, держался стойко, хотя на лбу его, под рыжеватыми прядями слипшихся волос выступили крупные капли пота. Но, когда пила со скрежетом вгрызлась в кость, глаза юноши закатились, и изо рта вырвался длинный, оглушительный вой. На темном сукне рейтуз, прикрывающих здоровую ногу, проступило темное пятно. Миних, словно не замечая страданий корнета, продолжал пилить. От себя – с нажимом, к себе – быстро и плавно. От быстрых движений пилы в воздухе запахло жженой костью.

– Забирай, – помощник подал отрезанную ногу стоящему рядом пареньку и тот выбежал из амбара, унося подальше от глаз корнета, провожавшего ее взглядом. Помощник хирурга споро наложил полотняную повязку, пропитанную скипидаром и спиртом, корнета переложили на носилки и вынесли из операционной. Юноша тяжело дышал, в потемневших от боли серых глазах стояли слезы, но он оставался в сознании и даже пожал Миниху руку в знак благодарности.

– Три минуты, – сообщил Войцех, взглянув на часы.

– Лейтенанту повезло, что его отправили в Виллеру, – кивнул Клаус, – в другом месте меньше, чем за пять, бы не справились. Герр Миних – хирург от бога.

– Ну, уж и от бога, – рассмеялся доктор, – твердая рука и неустанная практика, вот и весь секрет.

– Герр Миних, – набравшись смелости, спросил Войцех, – а нельзя ли попытаться сохранить ногу?

– Если бы это была кость, – покачал головой хирург, – я мог бы попытаться. Но не здесь и не сейчас. Такая операция заняла бы не меньше часа, а у меня люди под дверью умирают. А колено... Нет, господин лейтенант, это невозможно. Да к тому же и бессмысленно. После чистки рана заживает полгода-год, и шансы выжить намного меньше, чем после ампутации. А так, через две недели сможет протез примерять. Бегать не будет, но ходить – вполне.

Он закончил мыть руки и глянул на Эрлиха, которого трясло крупной дрожью, то ли от ужаса, то ли от лихорадки.

– Готовы, молодой человек?

Ганс умоляюще взглянул на Войцеха.

– Клара, – еле слышно прошептал он, – ты... ей...

– Я ей не скажу, – твердо пообещал Войцех, – кричи.

Отступление продолжалось весь день, и французы так и не побеспокоили армию Блюхера на марше. Разведка донесла, что маршал Груши с тридцатидвухтысячным корпусом, которого очнувшийся от летаргии Наполеон все-таки послал по пятам пруссаков, свернул на Намюрский тракт, очевидно приняв толпу дезертировавших с поля боя у Линьи саксонцев и силезцев за арьергард Блюхера. В дороге их настиг гонец Веллингтона, накануне одержавшего убедительную победу при Катр-Бра над маршалом Неем. Вдохновленный успехом британский фельдмаршал готов был атаковать потрепанного битвой при Линьи неприятеля немедленно, при условии, что Блюхер сможет послать ему на подмогу хотя бы один корпус. Ответа посыльный не получил, в прусском штабе все еще не знали о местоположении Бюлова, не успевшего к вчерашнему сражению.

Войцех, прочно занявший место курьера при "старике", помчался в Катр-Бра через час после отъезда англичанина. Бюлов доложил, что войска стоят на биваках вокруг Вавра и готовы вступить в бой по первому приказу. Блюхер пообещал Веллингтону прибыть на следующий день, и не со свежим корпусом, а со всей армией.

Всего двенадцать часов прошло с того момента, как войска Блюхера потерпели жестокое поражение, и горестный урожай убитых и раненых еще не был собран. Но старый воин уже рвался в бой, и его солдаты готовы были последовать за ним хоть в лапы к самому дьяволу. Прав, прав был Шарнхорст, когда рекомендовал на пост главнокомандующего не блестяще образованного штабиста Гнейзенау, сведущего в стратегии и тактике, разбирающегося в политике и снабжении, как никто. «Блюхер – единственный генерал, который не боится Наполеона», – говорил великий вдохновитель новой прусской армии, и «старина Вперед» в очередной раз доказал, что бывают войны, в которых боевой дух командующего важнее академической военной науки.

В Вавр, где отдыхали перед новым сражением пруссаки, Войцех привез послание Веллингтона, завизированное Мюффлингом. Герцог отвел свои войска по направлению к деревне Ватерлоо и разместил на высотах Мон-Сен-Жан, где и намеревался дать генеральное сражение Бонапарту.

Шемет и фон Таузиг простились с Эрлихом, отправлявшимся с обозом раненых в Брюссель. Ганс, которого все еще трепала лихорадка и мучали боли в колене, оставшемся в Виллеру, выглядел много лучше, и Миних, пришедший вместе с друзьями проводить обоз, почти уверенно сказал: "Жить будет" и попросил передать привет фрау Эрлих. Ганс, расчувствовавшись, тут же пригласил хирурга в крестные, к полному одобрению друзей.

Блюхер тоже шел на поправку, хотя и провел день в постели. Своему врачу, Бецке, пришедшему с мазью против ушибов, старый вояка сердито заявил, что ему все равно, отправится ли он в вечность набальзамированным или нет, и что скорее позволит привязать себя к коню, чем сдаст командование армией.

– Впрочем, – заключил он, чтобы утешить расстроенного Бецке, – если сегодня дело пойдет на лад, скоро мы будем принимать ванну в Париже.

Первым из Вавра должен был выступить корпус фон Бюлова, самые свежие силы пруссаков. Блюхер, пылавший жаждой битвы, присоединился к Четвертому корпусу вместе со штабом. Офицеры Особого гусарского, посовещавшись, решили потребовать от лейтенанта Шемета воспользоваться "протекцией" и попроситься под руку фон Шверина, командующего первым кавалерийским полком Четвертого корпуса, состоявшим из гусар Ландвера. Полковник фон Лютцов томился в плену, и гусары пылали решимостью отбить командира, с которым прошли столько славных дорог. Просьбу главнокомандующий удовлетворил, и на рассвете восемнадцатого июня эскадрон выступил в поход.

Войцех, присоединившийся к штабу фельдмаршала, то и дело озирался через плечо, довольно глядя, как ровно идут по дороге всадники в черных мундирах, а впереди, на рыжем коне, гордо выпрямив спину, едет ротмистр фон Таузиг, после дела при Линьи окончательно утвердивший свой авторитет командира.

При обычных обстоятельствах марш от Вавра до Ватерлоо не представлял бы никакой трудности. Но ночной ливень, после вчерашней жары налетавший шквалами, превратил дороги в потоки непролазной грязи. Прусские солдаты, толком не отдохнувшие после битвы и изнурительного отхода к Вавру, спали на голой земле, забившись в кусты и канавы. Утром они проснулись, продрогшие до костей и покрытые липкой жижей. Обозы с припасами так и не подошли, и войска донимал голод, лошади, тащившие пушки и снаряды, увязали по колено в раскисшей земле, и на каждом подъеме солдатом приходилось подставлять плечи под пушечные колеса.

В довершение неприятностей войска на марше нагнал курьер от генерала Тильманна, командующего Третьим корпусом, с сообщением, что Груши их нашел, и он вынужден обороняться от тридцати трех тысяч французов силами, не превышающими восемнадцать тысяч человек. Гнейзенау советовал послать Тильманну подкрепление, но Блюхер был непреклонен. Он приказал держать оборону, сколько возможно, но заявил, что не может отдать ни одного солдата, идущего на битву с Наполеоном.

К полудню, когда битва уже началась, корпус Бюлова был только на полпути к Мон-Сен-Жан, у местечка Сен-Ламберт. Перед Парижским лесом, к их удивлению не занятым французами, авангард остановился, поджидая растянувшиеся по дороге колонны. Вскоре путь войскам преградил крутой подъем по берегу небольшой речушки Ласне, и все попытки вкатить на него артиллерию казались безуспешными, колеса скользили по размокшей земле, лошади то и дело спотыкались, людям недоставало сил.

Блюхер выехал вперед, седые волосы развевались по ветру, в глазах горел неистовый огонь.

– Поднажмите, дети мои! – обратился к солдатам фельдмаршал. – Я знаю, что это свыше человеческих сил, но мы должны это сделать. Я дал слово моему другу Веллингтону. Вы же не хотите, чтобы я оказался лжецом?

Так велика была сила этого голоса, что уставшие воины дружно налегли на пушки, офицеры, спешившись, присоединились к солдатам, и артиллерия преодолела злосчастный рубеж.

– Вперед, дети мои! Вперед! – прокричал Блюхер, трогая коня с места. – Выше знамена! Нас ждет слава!

Ватерлоо

В то время как Войцех, то понукая коня, то спешиваясь и подставляя плечо под увязшее в грязи пушечное колесо, торопился к месту событий, на холмах Мон-Сен-Жан уже вовсю гремела канонада. Ночная гроза не только задержала прибытие Блюхера, но и Наполеона заставила отложить начало сражения почти до полудня. Величайшими своими победами прославленный полководец обязан был артиллерии, и здесь, имея почти двойное превосходство в орудиях, Наполеон не решился атаковать позиции англо-союзной армии, пока не просохнут дороги.

Надменный император французов верил в свою звезду и презирал своего главного противника. Как может быть великим полководцем тот, кто ни разу не попытался обратить армию в свою личную пользу, не возмечтал о короне, власти и завоевании? Наполеон намеревался устроить герцогу хорошую трепку и утром, за завтраком со своими генералами на ферме Белль-Альянс, где разместилась его ставка, оценивал свои шансы не менее чем девяносто к ста. Насмешку у Бонапарта вызывало все: и собранная наспех армия, в которой британских частей была едва ли треть, да и те состояли, по большей части, из необстрелянных новобранцев; и выбранная Веллингтоном позиция, перед самым лесом Суанье, отрезавшим пути отступления к Брюсселю; и сам герцог – сипайский генерал, не более того.

Проносясь перед войсками, выстроенными, как на параде, под гром барабанов и крики "Viva l'imperatore!" на белом коне, Наполеон не мог знать, что позицию его противник выбрал еще год назад, изучив каждую складку местности, каждый холм и ручей, позволявшие укрыть солдат от огня французских пушек. В 1814 году война обошла эти места стороной, но сейчас Веллингтон сумел навязать Бонапарту избранное им поле боя.

Первыми в атаку пошли войска корпуса Рейля, которые вел сам Жером Бонапарт, брат императора. Замок Угомон, давно превратившийся в простую крестьянскую ферму, встретил французские колонны дружным залпом мушкетов и смертельным огнем гаубиц. Веллингтон еще накануне распорядился укрепить старое здание, окруженное садом и лесом, в стенах кирпичной ограды прорубили бойницы, ворота завалили телегами и мешками.