Текст книги "Черная стая(СИ)"

Автор книги: Ольга Сословская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

– Эскадрон! Галопом! Марш-марш!

Французы, как и следовало ожидать, прибавили скорость, надеясь уйти от погони. Карета поравнялась с холмом, и зеленые бутылочные гранаты мелькнули в воздухе, разорвавшись под копытами передней пары коней, заволакивая все густым белым дымом. Истошное ржание и взметнувшиеся над дымовой завесой гривы возвестили о том, что Эрлих прекрасно справился с задачей. Шеволежеры резко осадили коней, спешно готовясь встретить надвигающуюся черную лавину залпом карабинов.

– В карьер!

Труба гремела и звала вперед, гул конских копыт, отраженный от каменистой стены холма вторил ей бешеным ритмом.

Длинное белое облако заволокло дорогу, трое гусар вылетели из седла, но эскадрон уже на полном скаку врезался в цепь неприятеля, прижимая его к холму. Звуки смешались в оглушительный гул битвы, сквозь клочья белесого дыма замелькали черные и зеленые мундиры.

Тонким розовым туманом заволокла зрение пелена ярости. Войцех методически рубил саблей, не давая бешенству окончательно взять над собой верх. Сейчас он был одним из многих, но в любой момент эскадрону мог понадобиться здравый смысл командира, и терять голову он просто не имел права.

Из кареты показалась фуражка майора интендантской службы. Оглядев обстановку, он что-то крикнул кучеру, и тот хлестнул лошадей, надеясь в суматохе выбраться из свалки. Подлетевший вовремя Дитрих перерубил постромки, и испуганные лошади понеслись вскачь, уходя вперед по гладкой дороге. Кое-кто из шеволежеров, сообразив, что сражение уже проиграно, устремился за ними. Войцех, с трудом перекрикивая шум битвы, отрядил за ними полуэскадрон Ортманна, и бой закипел с новой силой, когда черные гусары остались в меньшинстве.

Из кареты высунулся ствол мушкета, конь под Лампрехтом зашатался. Корнет проворно соскочил на землю, с убийственным спокойствием заряжая упавший французский карабин. Налетевшего на него француза Карл свалил с коня выстрелом почти в упор, от сабли другого увернулся, рухнув плашмя в придорожную траву, замешкался, выбирая между саблей и разряженным карабином.

Подоспевший вахмистр Цох ловко подхватил под уздцы лошадь убитого Карлом француза, и Лампрехт вскочил в седло, оставив карабин на земле. Блеснул клинок, но Войцеху, пробивающему себе путь к карете, показалось, что рука у корнета дрожит. На переживания, впрочем, времени не было, из окна снова показался мушкет, на этот раз нацеленный Шемету в грудь. Выстрелить майор не успел, Войцех поднял Йорика на дыбы, и сбитая конским копытом фуражка покатилась по земле. Майор распахнул дверцу и выскочил из кареты с поднятыми руками.

Завидев сдающегося командира конвоя, французы побросали оружие, и бой прекратился словно по мановению дирижерской палочки. Войцех, поручив вернувшемуся Ортманну разбираться с пленными, заглянул в карету. Тяжелый сундук, окованный железом, занимал большую ее часть, висячий замок был залит красным сургучом с армейской печатью. С замком Шемет возиться не стал, пары выстрелов из французских мушкетов хватило. Откинул крышку и, едва слышно присвистнув, поспешил снова захлопнуть. Староста не ошибся, майор, похоже, вез жалование чуть не всей армии вице-короля.

Пока Войцех размышлял, что делать с каретой, оставшейся без упряжки, на поле битвы объявился сам майор фон Лютцов, оповещенный о налете на конвой отправленным к нему с донесением корнетом Энгелем. Шемет с облегчением свалил ответственность за пленных и добычу на командира, и отправился разыскивать Карла. Лампрехт сидел в стороне, прислонившись к одинокому придорожному дереву, и задумчиво разглядывал положенную поперек вытянутых ног саблю.

– Герой, – улыбнулся Войцех, – молодчина. Тяжко пришлось?

Карл печально поглядел на него и покачал головой.

Гарц

Понимая, что захват казны французы безнаказанным не оставят, фон Лютцов повел фрайкор на север, в леса Гарца. Длинные переходы измотали пехоту, да и кони чувствовали себя немногим лучше. Привалы, пользуясь теплой майской погодой, сокращали до последней возможности, спали прямо на земле, завернувшись в шинели и плащи, на завтрак обходились водой с сухарями, чтобы выступить с первыми лучами солнца.

Войцех, отправив с утра разъезды, придирчиво осматривал рысящий по узкой дороге строем по четыре эскадрон, требуя, чтобы и в походе гусары держали боевой порядок. После чего, оставив гусар на попечение унтеров, собирал офицеров в авангарде и пытался втиснуть в считанные дни все премудрости военной науки, которым его обучали в отцовском доме. Особого внимания удостоились, конечно, фон Зейдлиц и фон Цитен, кавалерийские гении Фридриха Великого, чьи теории сейчас вся Европа применяла на практике.

Просветительские замашки командира подхватили и другие. Пока Войцех давал отдых натруженному горлу, Дитрих вводил собравшихся в курс последних открытий астрономии, Ганс Эрлих читал популярный курс химии, а регулярно присоединявшийся к ним Теодор – свои и чужие стихи, которых знал превеликое множество.

Через пять дней фрайкор скрылся в густых лесах Гарца. Разъезды уже два дня доносили, что преследователи их потеряли, и фон Лютцов позволил, наконец, разбить лагерь. За фуражом и провиантом на этот раз отправили драгун, и гусары расположились на отдых со всеми возможными в походе удобствами – поставив холщовые палатки, разведя костры под большими котлами для постирушек и супа, расседлав коней и пустив их пастись на зеленеющих свежей травой полянах.

Поручив фон Таузигу обустройство лагеря и расстановку пикетов, Шемет решил провести этот вечер в свое удовольствие. После ужина, прихватив с собой свечу и томик фон Клейста, Войцех отправился в лесную чащу, где под сенью векового бука предался блаженному ничегонеделанию.

Новелла "Маркиза д'О" произвела на него довольно-таки сильное впечатление, но приятное или нет, Войцех все никак не мог решить. Предложение русского графа, обесчестившего только что спасенную им от рук злодеев женщину, находившуюся в беспамятстве, загладить свою вину женитьбой представлялось ему едва ли не более отвратительным, чем сам проступок. Впрочем, главная идея новеллы была совсем не в том, и написана она была прекрасно, поэтому винить автора за выбор сюжета Войцех не стал. И все-таки, читать дальше расхотелось.

Голоса из лагеря затихли, утомленные длинными переходами гусары отправились на покой. Лес шуршал и шелестел, настраивая на меланхолический лад, в гуще ветвей вспыхивали желтовато-зеленые холодные искры светлячков, запах прошлогодней листвы мешался с ароматами свежей, клейкой зелени.

Войцех задул свечу и откинулся к стволу, наблюдая за мерцающими сквозь ажурную крону звездами. Мысли о тяжелой женской доле, навеянные новеллой, бродили в голове, не желая складываться в стройную систему, из которой можно было бы сделать окончательные выводы.

Легкое прикосновение к плечу прервало поток неясных мыслей, и Войцех резко обернулся.

– Кофе не хотите, герр лейтенант? – в руках у Карла была дымящаяся кружка. – Ночью прохладно, а вы без шинели.

– Как ты меня нашел? – спросил Войцех, принимая угощение. – И спасибо.

– По следам, – даже в темноте было заметно, как Карл залился румянцем, – вы же их не прятали, герр лейтенант.

– Кажется, в Берлине ты называл меня по имени, – заметил Войцех, прихлебывая кофе, – думаю, нет смысла это менять. Присаживайся, не на часах стоишь.

– В Берлине вы не были лейтенантом, – возразил Карл, но, все-таки, опустился на траву рядом с Войцехом.

– Ну да, – рассмеялся Шемет, – там я был поручиком. Давай, без чинов. Мы же друзья.

– Ну да, друзья, – печально подтвердил Карл, – только не знаю, хорошо ли это.

– Да что в этом может быть нехорошо? – Войцех чуть не поперхнулся и отставил кружку. – Ты уж прямо скажи, что тебя гнетет, не трави себе душу.

– Если бы не были друзьями, вы... ты бы, наверное, уже давно меня из эскадрона выставил, – выдохнул Карл, – гусар из меня ни к черту.

– Это как прикажешь понимать? – возмутился Войцех. – Думаешь, я тебя по дружбе в корнеты произвел явочным порядком? Хорошего же ты мнения о своем командире.

– Нет, что вы, герр лейтенант, – Лампрехт совсем растерялся, на глазах блеснули слезы, – но вы же...

– Ты, – напомнил Войцех, – мы договорились.

– Ты же не мог не заметить, что я саблей только для виду машу, – опустил голову Карл, – да и то недолго. Рука устает, выронить боюсь. А в дело ее пустить, так и вовсе никакой пользы не будет. Разве что соломенное чучело разрублю, и то, если на нем мундира нет.

Ну, конечно, он не мог этого не заметить. Но не придал значения, не подумал, не обратил должного внимания. Хорош командир, хорош друг. А теперь Карл чуть не ревет, потому что не может себе простить такой естественной для своего возраста слабости. Да сколько же ему лет? На вид совсем мальчишка, моложе, чем был он, Шемет, когда напросился в лейб-гусары.

– Ничего, – Войцех потрепал Карла по плечу, – это дело наживное. Главное умение. Возмужаешь, наберешься сил, все получится.

– Не получится.

Карл отвернулся, хлюпнул носом, но без рыданий обошлось.

Войцех молча смотрел на него, не зная, что и сказать. Между красной опушкой воротника и темными кудрями виднелась узенькая белая полоска тонкой шеи, изящная маленькая кисть судорожно сжимала траву, хрупкие, почти девичьи плечи вздрагивали под черным доломаном.

И тут Шемета озарило.

– Шарлотта? – тихо спросил он.

– Клара, – ответил Карл и разрыдался, уткнувшись лбом в плечо Войцеха.

Перед женскими слезами Войцех, как всегда, почувствовал себя бессильным и неловким. Но Клара на удивление быстро взяла себя в руки, и заговорила тихим, чуть сдавленным голосом.

Свою настоящую фамилию она назвать отказалась, но Шемет мог бы прозакладывать Мединтильтас, ставя на то, что «фон» перед ней имеется. А может быть даже титул. Начала Клара издалека, чуть не с самого детства, проведенного в родовом поместье, окруженном обширными лесными угодьями. Отец ее, страстный охотник, с юных лет учил сыновей стрелять, фехтовать и ездить верхом. Когда дочка, во всем старавшаяся подражать обожаемым старшим братьям, увязывалась за ними на конюшню или в лес, поначалу сердился, а потом махнул рукой и позволил Кларе учиться вместе с сыновьями. Но поставил условием, чтобы и свои девичьи уроки она не забросила, и не раз Клерхен приходилось упрашивать строгую гувернантку не жаловаться отцу на незаконченную вышивку или подгоревшее варенье.

К пятнадцати годам Клара мчалась по полям верхом на горячем коне, подставляя лицо ветру, на скаку перезаряжая охотничий карабин, могла продержаться на равных в поединке на рапирах с отцом чуть не четверть часа, а братьев зачастую и побеждала, ловко лазила по деревьям, находила путь из самой глухой чащи по лесным приметам и звездам и в лет била мелкую дичь. Вышивки ее не блистали совершенством, а варенья и соленья не вызывали восхищенных возгласов, но вполне годились для домашнего употребления. Зато танцевала она с упоением, и на клавесине играла без фальши.

Когда старший из братьев, Карл, погиб под Йеной, дом погрузился в траур. Отец все чаще пропадал в лесу один, мать дни напролет била поклоны в часовне, моля, чтобы Господь сохранил ей двух оставшихся детей. Предоставленные самим себе Клара и Рудольф еще больше сдружились, и, когда брат уехал учиться в Кёнигсберг, девушка едва не сбежала вместе с ним, переодевшись в мужское платье.

– А потом он вернулся, – сквозь зубы процедила Клара, – вернулся домой, когда почти все его товарищи отправились в Бреслау. Говорил о долге перед семьей, о бессмысленной гибели Карла, о маминых слезах. А я вижу одно – в глазах страх плещется. Трус. Трус, позорящий родину и семью. Ну, я волосы обрезала, оделась в старую одежду Карла и сбежала. Родителям записку оставила, просила не искать.

– И не искали? – спросил Войцех.

– Не знаю, – печально улыбнулась Клерхен, – но даже если искали, то не нашли. А теперь уж поздно.

– Поздно, – согласился Войцех, – вряд ли они тебя в Нижней Саксонии найдут.

– Значит, – глаза у Клары от удивления расширились и заблестели звездочками, – ты не собираешься отправить меня домой?

– Нет, конечно, – усмехнулся Войцех, – вы, господин корнет, присягу приносили. И не мне ее снимать.

Войцех замолчал и задумался. Клара отвернулась, чтобы не смущать командира нетерпеливым взглядом. Шемет допил остывший кофе, набил трубку, прислонился к дереву, разглядывая тающие по дороге к ясным звездам сизые колечки дыма.

– Вот что, Клара, – Войцех тронул девушку за плечо, и она стремительно обернулась, – пойдешь к интенданту, получишь отдельную палатку, котелок, мыло. Ну, что там еще вам на четверых полагается. К лекарю сходи, возьми у него все, что тебе может пригодиться. Скажешь, я приказал. В лес одна больше не бегай, отхожее место тебе организуем отдельно, но в пределах лагеря. Ширму соорудим, чтобы помыться могла. Пока, вроде все. Если еще что-то нужно, говори, сделаем.

– Не нужны мне привилегии, – обиженно нахмурилась Клара, – и вообще, тогда же всем станет ясно, кто я.

– Это не привилегии, – возразил Войцех, – это обычные меры безопасности. Я не могу поручиться за всех и каждого, Клара. Рано или поздно, кто-нибудь все равно догадается. Где гарантия, что не тот, у кого в голове дурные мысли? Теперь весь эскадрон будет твоей защитой.

– То есть, – растерянно протянула девушка, – ты хочешь, чтобы все узнали? Я, правда, сама собиралась сказать. Но только тебе.

– Я ведь еще недавно Дитриху говорил, что женщине в армии не место, – ответил Войцех, – Когда баронессу фон Лютцов в мундире увидел. Ошибся я, Клара, прости. Но прятать тебя я не стану. С утра к майору фон Лютцову пойду, с докладом. А после в эскадроне объявим.

– А они это примут? – с сомнением в голосе спросила Клерхен. – Ты уверен?

– Проверим, – усмехнулся Войцех, – но другого выхода нет. Ты мне напомни, зачем ты в гусары пошла?

– Служить Отечеству, – гордо вскинула голову Клара, – сражаться за свободу Пруссии. Девушка имеет не меньшее право любить родину, чем мужчина.

– Так если ты считаешь, что девушка имеет не меньшее право сражаться за Отечество, то и не требуй, чтобы к тебе относились, как к мужчине, – улыбнулся Войцех, – и ты не о том спрашиваешь, корнет.

– А о чем?

– Шпагу тебе подыщем, у кого-нибудь в пехоте может найтись. Но с саблей все равно упражняйся, не повредит. К Яну сходи, он подскажет, что делать, чтобы руки сильнее стали. Но это на крайний случай. Что там фон Зейдлиц про сабли в кавалерии говорил?

– Кавалерия побеждает не саблями, а хлыстом и шпорами, – не задумываясь, отрапортовала девушка.

– А фланкеры – меткой стрельбой и искусным маневром. Фланкеры – наше слабое место, Клерхен. Приглядись к гусарам, собери себе взвод. Учи их. Учи хорошенько.

– Я гусар, а не барышня, – в глазах у девушки сверкнул гневный огонек, губы сжались в линию, – а ты меня из строя вывести хочешь! По дружбе бережешь, или просто жалеешь?

– Дура! – взорвался Войцех. – Я тебя под пули посылаю. В самое пекло. Потому что больше некого. Потому что ты лучшая.

Он замолчал, опустил голову. Притихшая Клара прикусила губу.

– Знаешь, с какой бы радостью я последовал твоему примеру, – тихо сказал Войцех, глядя в землю, – скрыл свое имя, стал в строй рядовым? За ошибки командира солдаты жизнями платят, Клерхен. А мне потом с этим жить. Каждый раз после боя уснуть не могу, думаю, все ли верно сделал. Может, стоило круг сделать, в тыл зайти, а не во фланг? Может, на минуту раньше в карьер рвать? Схватка кровь горячит, ярость глаза застилает. А ну, как заведу эскадрон на верную гибель?

Шеф у меня был, Клара, в Гродненском полку. Кульнев, Яков Петрович. Герой, отец родной, чести и благородства несравненного. Увлекся преследованием, завел полк в дефиле на болоте под французские пушки. Сам погиб, сотню гусар положил. К черту такой героизм!

Но я не могу себе позволить отказаться от этой ноши. Потому что опыта и знаний у меня больше всех. Потому что другой на моем месте наделает еще больше ошибок. Ты поймешь, Клара. И ты справишься. Ты хороший боец, верный товарищ. Командир из тебя выйдет, что надо. Смелый, но осмотрительный. Погибнешь – век себе не прощу. Но под пули пошлю. Потому что выбора у меня нет.

– Спасибо, – улыбнулась Клерхен, – не подведу, герр лейтенант.

Рода

К середине мая фрайкор отошел за Эльбу, к Лауэнбургу. Из Берлина пришел приказ о присоединении корпуса к Российско-Германскому легиону, начавшему формироваться еще в 1812 году, в преддверии войны с Наполеоном, в России, но находившемуся на британском довольствии. Последнее не замедлило сказаться в лучшую сторону на обмундировании и экипировке Черной стаи. Английские ботинки и ружья Браун Бесс после странствий по тылам противника пришлись весьма кстати.

В Лауэнбурге Войцеха наконец нашло письмо из дому. Он уже начинал волноваться за Жюстину. Выглядела она не по годам, но возраст мог взять свое. Впрочем, привычка к труду и не изуродованная корсетом фигура, как оказалось, перевесили, и роды прошли легко. Мальчика назвали Тадеуш Жильбер, здоровья он был крепкого, и письмо Жюстины дышало покоем и счастьем.

Прекрасное настроение Войцеха, навеянное этим письмом, не смогли поколебать даже известия о поражении союзников при Лютцене и Бауцене и отступлении из Саксонии. В Дрездене обосновался Наполеон, но Шемет ни минуты не сомневался, что это ненадолго. Он верил в победу и намеревался принять в ее достижении самое деятельное участие.

Весть о смерти в Бунцлау светлейшего князя Смоленского вызвала у Шемета вздох облегчения. Михайла Илларионович был стар и болен и всеми силами противился участию России в европейском походе. Согласившись для виду с решением императора Александра покончить с Наполеоном раз и навсегда, армию, как и в 1812, задерживал на марше, решения принимал половинчатые и излишне осторожные, интриги плел чуть не на смертном одре. Графа Витгеншетйна, под чьим началом он воевал в Отечественную войну, Войцех в качестве главнокомандующего вполне одобрял. Как относиться к тому, что после Бауцена это место занял Барклай де Толли, не знал, но решил повременить с выводами. О том, что кампанию 1812 года планировал Барклай, Шемет был наслышан.

По предложению генерала Вальмодена, командующего Российско-Германским легионом, большая часть пехоты отряда Лютцова присоединилась к его корпусу. Остальных фон Лютцов намеревался послать в конце мая обратно в Гарц, но, услыхав, что граф Воронцов и генерал Чернышев планируют экспедицию к Лейпцигу, отправил их с русскими партизанами, определив командиром майора Петерсдорфа.

Сам же Лютцов решил снова отправиться в тыл к неприятелю. Двадцать девятого мая, перейдя Эльбу с четырьмя кавалерийскими эскадронами, он двинулся на юг, вдоль восточного склона Гарца, в Тюрингию, к Будельштадту. Веймар, занятый тысячей пехотинцев и расположившимися неподалеку полутора тысячами польских улан и французских драгун, фрайкор незаметно обошел стороной и к третьему июня вышел на дорогу, ведущую из Веймара в Йену.

На ночевку отряд расположился в лесу между Магдалой и Швабгаузеном. Разъезд донес, что в том же лесу стоит еще один прусский отряд, и Лютцов отправил туда одного из гусар с приглашением для командира присоединиться к походному ужину.

Штабс-риттмейстер Коломб, командир летучего отряда из девяноста гусар, выглядел весьма воинственно. Орлиный нос и пронзительный взор светлых глаз, лихо закрученные гусарские усы, достигающие чуть тронутых сединой бакенбард, заставившие Войцеха тихонько вздохнуть от зависти. Его собственные усы все никак не хотели приобретать бравый вид, хотя мужественности, несомненно, прибавляли.

Разговор зашел о планах австрийского правительства. Ходили упорные слухи, что, несмотря на близкое родство с Наполеоном и последние поражения союзников, император Франц, под влиянием князя Меттерниха, подумывает о присоединении к анти-бонапартистской коалиции. В этих обстоятельствах каждый удар в тыл французам мог послужить последней соломинкой, сломившей спину упрямого австрийского верблюда.

Менее чем за неделю до встречи с отрядом Лютцова, Коломб со своими людьми напал на артиллерийский парк в Цвиккау, захватив в плен более трехсот французов, отпущенных, впрочем, под честное слово не воевать до конца кампании. Зарядные ящики взорвали, пушки и гаубицы заклепали, ружья частью изломали, частью оставили себе, как и лучших лошадей. Остальных роздали местным жителям, весьма обрадованным таким поворотом дел.

– Капитан, командовавший прикрытием, даже побледнел, когда я велел ему идти на все четыре стороны, – усмехнулся Коломб, приложившись к серебряной стопке с рейнским из запасов гостеприимного хозяина, – не отстал, пока я ему свидетельство не выправил, чин по чину. "Сей капитан сдался только потому, что не имел никакой возможности устоять, будучи атакован храбрыми прусскими волонтерами".

– За вас, господин штабс-риттмейстер, – отсалютовал стопкой Лютцов, – и за ваших замечательных гусар. Что дальше делать думаете, Петер?

– Есть сведения, что через Богемию движутся саксонские войска, отступившие после дела при Калише. Австрияки их разоружили, но на границе они получат оружие обратно и отправятся в Фойгтланд, на переформирование. Напасть бы, пока они еще не готовы будут к отпору.

– Сколько их? – поинтересовался Лютцов.

– Две тысячи. Одним нам не справиться, но вместе мы вполне можем провернуть это дело. Хотите присоединиться, Адольф?

– Там еще неподалеку в Аугсбурге артиллерийский парк стоит, – заметил Кернер, сидящий рядом с командиром, – можем по дороге заглянуть.

– Хорошая мысль, – кивнул Лютцов, – нам подойдет. Завтра же двинемся к австрийской границе.

– Прекрасно! – сверкнул глазами Коломб. – Мы выходим на рассвете, по направлению к Эгре. Там и встретимся.

– Это будет радостная встреча, – рассмеялся Лютцов, – удачной дороги, Петер.

В путь выступили ранним утром. Июньское солнце, сиявшее сквозь лесное кружево, предвещало хороший день. Войцех, давно уже спрятавший ментик в баул, расстегнул доломан, снова сменил кивер на фуражку, и предался прекраснодушным мечтам о будущем. Рисовалось оно ему в золотистой туманной дымке, неопределенное, но непременно светлое и ясное, как погожий летний день.

Рядом ехал фон Таузиг, с ухмылкой поглядывавший на размечтавшегося командира.

– Мундир застегни, Шемет, – заявил он, поправляя накинутый ментик, – а то вид у тебя глупый.

– Это почему еще? – покосился Войцех. – Уж не потому ли, что я не обливаюсь потом по такой жаре, как некоторые?

– Потому что влюбленный, – рассмеялся Дитрих, – прямо вижу, как ты в мечтах Лизхен в золотой карете катаешь. Приготовился, доломан распахнул. Надо было ее с собой брать, карету мы у французов отбили. Вот бы и пригодилась.

– Так что ж ты Марту с собой не прихватил? – отпарировал Войцех. – Мы тут думали, как сундук без лошадей тащить, а она бы как перышко унесла. И Бонапарта у Марии-Луизы увела бы, вот как раз тогда австрияки бы воевать и надумали.

– Да уж, – фон Таузиг окинул друга скептическим взглядом, – австрияки бы воевать стали, а ты бы жену ублажал. Женатый мужчина – пропащий мужчина, запомни это, Шемет.

– Я тебе это напомню, непременно, – весело сверкнул глазами Войцех, – когда на свадьбу позовешь. Хочешь пари, что ты первый женишься?

– А давай! – подмигнул Дитрих. – Что в заклад поставишь?

– Усы сбрею, – решительно тряхнул головой Войцех, – а ты пострижешься. Идет?

– Идет, – согласился Дитрих, – слово даю.

К полудню, переправившись через Заале к югу от Йены, отряд вышел к небольшому городку Рода. Посланные в разведку гусары доложили, что на городской площади проходят учения рекрутов Рейнского Союза, ни сном, ни духом не чающих увидеть прусскую униформу по эту сторону Эльбы. Фон Лютцов, выслушав доклад, принял молниеносное решение.

Собрав офицеров отряда, он галопом влетел на городскую площадь и, резко осадив коня, не терпящим возражений тоном отдал приказ сложить оружие. Четыре сотни человек исполнили его приказ беспрекословно, и растерявшимся командирам ничего не оставалось, как последовать примеру новобранцев.

Зрелище они и вправду представляли собой внушительное. Фон Лютцов, восседающий на кауром лоснящемся жеребце с поистине генеральским видом, Кернер с горящим взглядом из-под темных кудрей, спадающих на высокий лоб; кряжистый и надежный, как столетний дуб, Ортманн; отважный лейтенант Рейхе из конно-егерского эскадрона с сабельным шрамом на левой щеке; широкоплечий Дитрих в лихо надвинутой набекрень фуражке. И Клерхен.

Когда утром Войцех вернулся от фон Лютцова, сияя после тяжелого, но закончившегося его полной победой спора с командиром, Клара сидела возле новенькой палатки и орудовала иглой. Что она сделала с мундиром, Войцех так и не понял, но, когда он собрал эскадрон, чтобы объявить о назначении корнета Клары Лампрехт командиром взвода фланкеров, принять ее за мальчика мог бы только слепой. Под черным доломаном вполне явственно круглилась высокая грудь, тонкая талия была перетянута кушаком, рейтузы сидели на девушке так, что Шемет задумался, не велеть ли ей носить литовку. Но махнул рукой, предоставляя ей самой разбираться с восхищенными взглядами гусар.

После первых учений, которые фройляйн корнет провела в тот же день, взгляды несколько потускнели. Новоиспеченные фланкеры усыпали порохом всю поляну, пытаясь зарядить карабины на скаку, но до ловкости Клары им было далеко. А ведь до галопа в первый день даже не дошло. Клерхен не теряла спокойствия, снова и снова повторяя урок, и уже через неделю дело пошло на лад.

Смущаться и краснеть по каждому поводу девушка тоже перестала. Теперь, когда ей больше не нужно было прятаться, серые глаза смотрели смело и ясно, а не укрывались в тени длинных ресниц, улыбка стала открытой и слегка насмешливой, а язычок у девушки оказался весьма острый. Что не замедлили ощутить на себе незадачливые ухажеры, попытавшиеся предложить ей свои услуги. Держалась Клара со всеми ровно и по-товарищески, грубоватые шутки пропускала мимо ушей, а на просьбу уланского лейтенанта Кропфа постирать его рубашки заодно со своими, поскольку дело это женское, ответила полным согласием. Непременно. В следующий раз. После того, как герр лейтенант продемонстрирует свою готовность делать это поочередно, прямо сейчас сменив ее у лоханки.

Сейчас Клара, горделиво выпрямившись, восседала на отбитом у французов гнедом, держа наперевес английский карабин, и ошеломленные рекруты таращились на нее, как на диковинку. Чем не преминул воспользоваться Кернер, обратившийся к германским соотечественникам с проникновенной речью о том, что стыдно немцам держать сторону Бонапарта, когда даже девушки сражаются за свободу Отечества. Речь эта имела такой успех, что все четыре сотни новобранцев немедленно вступили под знамена фрайкора, под начало лейтенанта Рейхе, и только офицеры, приносившие присягу Наполеону, были взяты в плен on parole*.

На следующий день отряд достиг Нойштадта-на-Орле, пройдя за шесть суток по дурным дорогам тридцать четыре мили*. Присоединив в Шлейце еще сотню рекрутов Рейнского Союза, Лютцов прибыл шестого июня в Плауэн, где дал дневку людям и разослал разъезды для сбора сведений о неприятеле и слухов о видах австрийского правительства.

Пока обербургомистр Плауэна принимал старших офицеров фрайкора в старинной ратуше, молодежь собралась в трактире "У свиной головы". Войцех, пустив в ход все свое обаяние, добрался не только до погреба, но и до личных запасов хозяина, в которых отыскалась пара бутылок рому, и голубое пламя жженки затрепетало в темной зале старого трактира, объединяя и согревая друзей.

Кернер, освобожденный на этот вечер от своих адъютантских обязанностей, присоединился к ним, прихватив с собой пожертвованный бургомистром окорок. Теодор, оставив привычную мрачность, весело смеялся, пил за свободу Германии и красоту немецких дев, уговаривал Клерхен позировать своей сестре-художнице в гусарском мундире, вышучивал чопорные нравы австрийского двора и вообще показал себя с самой неожиданной стороны, чем весьма порадовал Войцеха.

Уже под утро Шемет обнаружил себя сидящим вдвоем с Кларой у нее в палатке за бутылкой Айсвайна, и битый час подробно посвящающим ее в свои планы по воспитанию Тадеуша Жильбера. Клерхен кивала головой с самым одобряющим видом.

– Из тебя выйдет прекрасный отец, – решительно заявила она, – можешь мне поверить, я-то знаю.

– Но плохой муж, – рассмеялся Шемет, – предпочитаю роль старшего брата. Хочешь, на тебе попрактикуюсь?

– Будешь ухажеров саблей отгонять? – Клара сердито сверкнула глазами. – Сама справлюсь. Тем более, что это в строю ты мне командир. А в братья годишься разве что в младшие. Так что будешь меня слушаться – получишь конфетку. Любишь конфеты?

– Не очень, – сокрушенно ответил Войцех, – а почему в младшие?

– Потому что я старше тебя почти на год, – расхохоталась Клара, – считать не умеешь?

– Точно.

Войцех поглядел на девушку и залюбовался темноволосой стриженой головкой в золотистом ореоле свечи.

– А ты красивая, – с удивлением заметил он, – никогда бы не подумал, что девушке может так идти стрижка. Мне нравится.

– И что это меняет? – протрезвевшим голосом спросила Клара.

– Да ничего, – Войцех с сожалением потряс пустой бутылкой над стаканом, поднялся и, чмокнув оторопевшую Клару в щеку, откинул полог палатки, – ничего не меняет. Мы друзья. И мне, черт побери, это нравится.

* – On parole (под честное слово) – подписка о неучастии в военных действиях до конца войны или на определенный срок, после которой пленных отпускают.

* – Немецкая, или Географическая: 1 миля = 1/15° экватора = 7420 м

Перемирие

Два дня спустя фон Лютцов, отрядив уланский эскадрон под командованием лейтенанта Кропфа и пехоту лейтенанта Рейхе к Хофу, направился с остальной конницей к Адорфу, дожидаться Коломба. Хоф, небольшой городок на полпути между Лейпцигом и Нюрнбергом, был важным стратегическим пунктом, с магазинами и складами полными продовольствия и боеприпасов для движущейся из Франции армии.

Уланы и пехота вернулись к полудню, и Кропф доложил, что они действовали весьма успешно, уничтожив неприятельские аванпосты и захватив предместья, и уже намеревались ворваться в город, когда начальник баварских войск сообщил им неожиданное известие. Еще четвертого июня союзники подписали в Плейсвице перемирие с Наполеоном, и военные действия прекращены до июля. Все союзные войска должны быть отведены за Эльбу не позднее двенадцатого июня.

Лютцов, вернув захваченных в Хофе пленных, немедля повернул отряд обратно к Плауэну, откуда отправил гонца в Дрезден, чтобы сообщить генералу Герсдорфу, командующему саксонскими войсками, о своем намерении вернуться в расположение Северной армии. В депеше особо подчеркивалась невозможность достичь Эльбы в предусмотренные перемирием сроки, в связи с чем Лютцов просил Герсдорфа предоставить ему комиссара для сопровождения корпуса по саксонским землям.