Текст книги "Терновый венок надежды (СИ)"
Автор книги: Ольга Резниченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)
Люди все так же сновали туда-сюда, озабоченны своими мирскими, низменными делами, лишь иногда придаваясь коротким, отдаленным вспышкам философии, – и вновь тонули в темени проблем. Проблем простых и невзрачных, но жизненно важных. Для их жизни – важных...
Еще немного – и прошла сквозь ворота, словно призрак... еще шаги – и нырнула в Храм моей прежней жизни.
Портреты представителей рода Авалос больше не украшали стены парадного зала, более того, во многом даже изменен был стиль оформления комнат.
Здесь было все чужим и иным, не таким, как закрепилось в моей памяти. Словно параллельный мир – холодный, претенциозный, показушный и притворный.
Не скрою, многое благоухало роскошью и прекрасным вкусом, но все было каким-то нарисованным, выставочным, искусственным, не пригодным к простой, счастливой, уютной жизни.
Я бродила коридорами прошлого и с ужасом понимала, что мир, мир... который я помню – больше не существует. Более того – места ни для меня, ни для моих близких – здесь отныне нет.
Остался ли кто из моих прежних знакомых, друзей и родных? Живы ли они? Осталось ли хоть что-то, что в какой-то степени несет в себе отпечаток всего того, что помню, чем жила и дышала?
Или теперь лишь звон, эта земля и стены – жестокий памятник тому, сколько я пропустила и утратила. Жестокий памятник тому, что мимо меня пролетело...
***
Знакомые, забытые пути – и выбрела к двери. Знакомой двери. К двери комнаты, что была когда-то моей. За этим деревянным полотном так скрупулезно пряталось счастливое детство, а затем – нежная, полная трепетных чувств и сладких надежд, супружеская жизнь с Ферни.
Но кто теперь здесь хозяин? Во имя кого вновь и вновь зажигают слуги свечи, и от чьего имени дают балы?
Чьей теперь душой пропитан Арагонский замок?
Друг, милый, дорогой мой друг, кто... теперь... твой покровитель?
Несмело коснулась пальцами вычурных узоров талантливого мастера – и на мгновение показалось, будто почувствовала гладкую твердь... Но фикция, самообман, внушение. Движение – и рука провалилась внутрь. Я – ненастоящая. Я – выдумка... Шаг вперед – и замерла среди руин прошлого. Неровные, малознакомые контуры в холодном, бледно-голубом свете луны. А вот кровать. Моя, наша с Фернандо кровать, но на ней спим отнюдь уже не мы.
Девушка, лет шестнадцати на вид... Роскошные рыжие волосы небрежно разбросаны по подушке. Одеяло скомкано в ногах; покрывало, сползшее с кровати, валялось на полу.
Но как бы она не безобразничала, ее лицо, лицо ангела, подкупало даже меня. И хотелось прощать, прощать ей исключительно всё.
Чистое, милое, невинное. Оно излучало доброту и тепло. Детскую наивность и непорочность.
Отступила я назад, словно признавая свое поражение.
Не я, не моё и не наше.
И так правильно, так естественно, и так нужно.
Еще шаг – и уткнулась в тумбу. Разворот – зеркало... я никогда не разрешала его сюда ставить, отчего-то считая неправильным ловить отражения заходящего солнца...
Погодите.
Замерла в ужасе и осознании.
В зеркале, в зеркале... отражение. Оно было. Оно, действительно, было. Я видела себя, свой образ, свою фигуру. Такую, как помню в тот далё-ё-ёкий, далекий день, когда Фернандо вновь отправился в поход, а я больше не могла сражаться с одиночеством в чертогах нашей обители, и спешно за ним покинула Арагонский замок, как оказалось, в последний раз в статусе какой-никакой, но счастливой жены...
И вдруг, вдруг... словно раб, следуя моим воспоминаниям, менялся вид в воссоздании... Вот я в пышном, бежевом, усеянном множеством атласных цветов, платье, как в тот день, когда я отправилась на воскресную службу в церковь, где в последний раз видела свою Лукрецию, где и дала то злосчастное обещание, что так перевернуло наши жизни. А вот скромное, темно-зеленое одеяние, в котором застал меня Авалос, когда внезапно вернулся из неудачного похода домой. А далее – черный бархатный плащ с громадным капюшоном, что скрывал меня от чужих глаз, меня, бегущую из Рима. А в этом я приехала навестить Микеланджело после смерти Фернандо, моего далекого, но так безнадежно влюбленного и одинокого, как и я, друга. А вот я как в тот вечер, когда отправилась на поиски надежды к руинам Этфе. Еще миг – и наконец-то застыла в конечном, нынешнем наряде – белая, льняная, мятая рубаха на голое тело и деревянный, затертый молитвами, крестик на веревочке, что испуганно застыл на моей груди.
Вот она моя, несчастная жизнь в окне времени, в бегстве сомнений, решений и последствий.
Вздернула головой, погоняя видения – и вдруг растаял мой образ в зазеркалье.
Коснулась рукой холодной глади – но ничего, лишь только провалилась внутрь.
Резко отстранилась и кинулась прочь. Выбежала в коридор и замерла, испуганная, словно преступник.
Что я творю? Что я ищу? Чего добиваюсь?
Зачем ворошу прошлое? Зачем его к себе зову?
Не нужно. Не нужно! Молю, не нужно!
Отпустила же. Давно отпустила – где отмолила, там забыла. Где не простила – приняла.
Но прошлое – осталось в прошлом. На том и всё, на том – и дело.
Тома. Томмазо – вот моя нынешняя головная боль.
Наш Тома...
Я должна тебе стать если не палачом, то, хотя бы, холоднокровным судьей и бесчувственным блюстителем справедливости, дабы очистить имя Баттисты...
Но где же тебя искать? С чего начать? Кем в свете общества себя мнишь? И где коротаешь ночи?
***
Я обошла всю околицу, дома в пределах крепости, да что там – весь остров Искья, но Томмазо так и не отыскала.
Завтра направлюсь в Неаполь, и да смилуется надо мной судьба...
Но едва в моей голове зародилось это отчаянное решение, как тут же из внутренних рассуждений в мир земной вырвал меня внезапно раздавшийся грохот копыт стремительно приближающихся лошадей. Замерла я в ожидании. Еще немного – и наконец-то моему взору (а вернее, уповаю на это) откроется нынешний хозяин Арагонезе.
Йокнуло что-то внутри – и оборвалось.
Ловкий вираж – и буквально в пару футах от меня замерли новоприбывшие.
Я смотрела ему в лицо – и понимала, как бы я не отрицала и не боялась самого противного и неприемлемого, этого мне никак не изменить и не избежать.
Мастерски соскочил на землю, на ходу уже отдавая поводья вовремя подоспевшему мальчику-слуге.
– Велите накрыть на стол для меня и моих гостей!
Высокий, статный, черноволосый молодой мужчина (лет так двадцати пяти от роду, не больше и не меньше), с цвета неба (ледяными, колких взоров) глазами... и с дерзкой, едкой ухмылкой на искусно выточенном, словно божества, идеальной красоты, лице. Эта усмешка, кажется, уже так органично влилась в его образ, что даже в самом глубоком покое или благоволении души сего существа, не смажется оная и ее ядовитость даже и на крупицу.
Рывок – и, ни капли не дрогнув, отнюдь ничего не почувствовав, прошел через меня (словно я пустое место, чистый воздух) и, быстро перешагнув небольшие ступени, скрылся внутри строения, внутри замка.
Тома– Тома... вот я тебя и нашла.
***
Несмелые шаги за ним, не обращая внимание на тех, кто резвился, пускал шуточки и, впервые на моей памяти, заставлял Арагонский замок стать чем-то большим, чем просто тихая обитель смиренных вельмож.
Юношеский пыл, неугасаемый задор, звонкий смех и излишняя самоуверенность просто взрывались эхом в просторных залах Величия.
Еще шаг – и мой взор прикипел к молодой паре...
Рыжий ангел лежал в объятиях моего Томы и, утопая в чувствах, сгорал в сладком поцелуе, в Его поцелуе...
– Томмазо делла Торре! Немедля представь нас этому невероятному созданию! Я просто пленен сей божественной красотой!
Шаг назад, выпуская из хватки и учтиво (с некой шутливой загадочностью в голосе) прошептал своему товарищу:
– Моя будущая жена – Агата Бентивольо, а это – мой давний друг, о котором я вам, моя дорогая, уже столько рассказывал – Энцо д'Эсте.
Глава 15. Истинность
***
Я запуталась. Я основательно запуталась. И нет, не были мои чувства всему тому виной. Нет, отнюдь. В этой части ситуации я была непоколебима и решительна, как и прежде. Но вот Ангел, Рыжий Ангел... Что будет с ней? На что обрекаю? Как переживет?
... может, я не права? Может, все совсем иначе? Они любят друг друга... и суждено этому союзу быть совершенным, и более того – стать удачливым и плодовитым.
Может, с ней... он будет иным?
Все мы грешны, и заслуживаем, если не прощения, то хотя бы – второго шанса.
Его я получила, тогда почему должна лишать возможности исправиться Томмазо?
... и чем глубже я в эти рассуждения погружалась, тем сложнее и тяжелее было определить правильную сторону и сделать окончательный выбор. Выбор пути... прощения или мщения. Я не Бог, но в моих руках оказалось слишком многое...
***
Тома... Томмазо делла Торре...
Комната, что когда-то служила покоями моему любимому Фернандо, теперь принадлежала тебе, столь противоречивому созданию. Хотя нет, не так противоречив ты, как мои чувства к тебе...
Если к Авалосу я питала всепоглощающую, чистую, великую любовь, то к тебе – лишь интерес, привитую Баттистой симпатию, и адскую, жгучую ненависть вперемешку с болезненной обидой.
Я стою у твоей двери и боюсь зайти внутрь. Боюсь даже прикоснуться рукой к пустынной глади.
Нет мне места там, ... да и не рвусь туда. В моей голове совсем другие планы. И Ангел, Ангел у тебя есть... Рыжий, прекрасный, нежный Ангел... Береги же его. Береги!
Вдруг шаги по коридору – стремительно нарастает звук, уверенное приближение.
Из-за поворота выныривает знакомый молодой человек. Энцо д'Эсте.
Испуганно, неосознанно дернулась я в сторону, пытаясь скрыться от выкрывающий правду глаз, да только зазря – колючее осознание... Замерла в нерешимости.
Пустой, взволнованный, полный тяжелых дум, взгляд его шаркал по полу, погоняя за собой своего хозяина. Еще несколько футов – и замер около двери. Несмело поднял кулак, возвел его к дверному полотну, но сразу ударить так и не решился. Мгновения тяжких рассуждений – глубокий вдох, и лишь потом коснулся твердым стуком.
– Да-да, – раздался уверенный тенор изнутри.
... направилась и я в комнату, следуя за гостем.
Тома лениво лежал, развалившись на кровати, и внимательно наблюдал за своим товарищем.
... как тот несмело прошелся к креслу, короткий взгляд метнул на Торре, но так и не получив ни приглашения присесть, ни какого-либо другого замечания, пожелания, интереса, развернулся и стал, застыл среди покоев, выровнявшись, вытянувшись во весь рост в нерешимости. Вздох – и, путаясь в словах и утопая в переживаниях, попытался донести до своего собеседника тревожащие его мысли.
– Тома... мы... мы же знакомы уже давно. Еще с глубокого детства знаем друг друга... Учились вместе, и даже...
– К делу, – не выдержав, гаркнул молодой человек, перевернулся на бок, и, упершись локтем в постель, подпер голову рукой. Пристальный взгляд на Энцо.
– Ты же знаешь, что мой отец недавно скончался и было оглашено завещание.
– Да, знаю.
– Так вот... Оказывается, из всего ныне положенного мне имущества, что осталось от этого старого дурака, это – долги. Земли, золото, скот – все проиграл он. Проиграл под чистую, оставив по себе лишь целый сундук векселей...
– И? – не выдержал паузы Томмазо.
– И... , – обрадовавшись заинтересованностью друга, уже более собранней, живее и уверенней заговорил Эсто, – Есть одно к тебе дело. Как я уже сказал, все земли, в том числе и виноградники, перешли от нашей семьи к его партнерам по Primero[6][6]. Виноградники, и заброшенная, старая винодельня. Еще когда я был мальцом, его отец, мой дед, рассказывал мне, что глубоко под землей, в одной из потайных комнат подвалов этих руин, запрятаны бочки с отличным, домашним, приготовленным по особому рецепту, вином, вкус которого со временем станет еще более изящнее, а цена за него вырастет в несколько десятков раз. Ты только подумай, в несколько десятков раз!
Я бы хотел просить тебя выкупить все эти земли и винодельню у их нынешнего владельца и отдать мне в пользование. Я бы отыскал бочки и продал вино, более того – в замке, и я знаю где именно, запрятан старинный рецепт безупречного крепленого напитка моих прадедов. Я, на вырученные деньги, восстановил бы производство. Возродил бы загубленное дело и вернул утраченную славу и богатство. Я верну все потраченное тобою, причем с лихвой, в кротчайшие сроки! Ни пить, ни есть не буду – забуду, что такое роскошь и удобства, пока не расплачусь, но прошу, – резкий шаг вперед к Торре и уставил на него свои взмолившиеся глаза, – прошу, помоги! Спаси меня и все то, что по праву, должно было принадлежать мне и моей семье, то, что с таким трудом и упорством наживали предки, и что так бестолково просадил отец. Прошу!
(руки невольно сложились в молитве – ладонь к ладони, и замер среди комнаты, в ожидании вердикта)
Тягучая тишина... жестокая пауза, и, едко цыкнул, поднялся, расселся на кровати Томмазо. Ехидная ухмылка, загадочный взгляд.
– Ладно, я подумаю...
– Благодарю! БЛАГОДАРЮ, дорогой! – кинулся к нему (с пунцовым, от переизбытка чувств, лицом) Энцо, желая, по всей видимости, в сердцах обнять товарища. Но тот лишь отпрянул, отмахнулся от него, ловко уйдя в сторону.
– Я сказал, ПОДУМАЮ! – гневно гаркнул Торре. Встал с кровати и прошелся по комнате.
Замер в нерешимости Энцо, но короткое мгновение – и, вновь поддаваясь наваждению эмоций, залился улыбкой и счастливой признательностью...
***
Прошло уже несколько недель с того дня, как приезжали товарищи Торре в Арагонский замок.
Я более-менее свыклась с тем миром, который меня теперь окружал. Бродила тихими улочками острова, темными коридорами замка, коротала ночи в комнате в северном крыле, где когда-то обитали светские гости и, однажды, даже сама Лукреция. Я жила безликим привидением в своем старом доме и ревностно пыталась понять, принять и осознать наставшие перемены.
За все это время Тома несколько раз покидал замок, оставляя нас с Рыжим Ангелом утопать в жестоком, болезненном одиночестве. Чего кривить душой, я скучала по нем... вместе с ней. Я отступила, я дала ему шанс... и более того, понимала, что придет время – и мне придется покинуть эту обитель. Покинуть, ибо негоже заглядываться на чужих мужей. Я лишь оправдывала свою неспешность в этом деле тем, что хочу удостовериться, что приняла правильное, верное решение – и Агате ничего не угрожает. Что с ней... он иной, другой, способный на доброту и любовь, способный на снисхождение и чувства...
... но пришел день, день когда все вновь перевернулось с ног на голову – и глаза демона вспыхнули с новой силой, требуя крови, жертвенной крови и клыки снова разорвали плоть...
Утром прибыл гонец с письмом от сестры Агаты, в котором оповещается, что их матушка очень больна... и скоро может случиться непоправимое.
Девушка, с позволения и, более того, настоятельной просьбы самого Томы, отправилась к себе домой, на родину, дабы побыть эти последние дни с таким дорогим сердцу человеком. Торре же обещал прибыть к ней, как только здесь управится с делами, что не терпят отлагательств.
А все начиналось так искренне и безобидно...
Но к вечеру, едва солнце склонилось к горизонту, как замку подъехала карета.
Уверенный, спешный шаг – молодая особа, очаровательная дамочка, жгуче устремилась на встречу с обитателем.
Учтиво открыта дверь, приглашая гостью войти внутрь.
Но, не дожидаясь пока объявят, позовут хозяина, бесцеремонно девица окликнула, крикнула на весь зал.
– Тома! Томмазо делла Торре!
Резвые, торопливые движения – и замер подле нее.
(облизался; едкая ухмылка застыла на лице)
– Что? Даже не поцелуешь? – едко прыснула та, и прошлась по комнате, на ходу уже снимая с себя шляпку и отдавая ее прислуге.
– Какими судьбами, дорогая?
– Слышала про твою суженную. И то, что она покинула замок.
– Агату?
Резкий разворот, удивленный взгляд на молодого человека.
– Да, Агату. И ее мать. Или у тебя есть еще какая другая суженная?
Стремительное приближение – и неожиданно заключил девушку в объятья, откровенно прижав к себе. Приблизился губами к уху.
– Кто же знает...
Резвый, уверенный, отчасти грубый, дерзкий поцелуй в губы.
(замерла я в оцепенении, шоке и жути)
Вдруг, даже не отрываясь от похотливой бесцеремонности, подал своим слугам однозначный знак, дабы те скрылись долой, оставляя их наедине.
Поспешно затворились двери, пряча похабность от чужих глаз.
(лишь только я стою среди комнаты с отвращением и ужасом, наблюдая за горьким, ядовитым бесстыдством)
Упиваясь разожженной страстью, Тома проворно подхватил девушку себе на руки и понес ее к софе. Тут же повалил на сидение и живо забрался сверху.
Похолодело все у меня внутри.
Поежилась.
Сердце болезненно сжалось и слезы обиды застыли на глазах.
Что же ты творишь?
... вскрикнула девушка от прилива удовольствия и жадно вцепилась когтями в спину своего кавалера.
Упорные, резкие движения...
Отвернулась я, сгорая от отвращения. Сгорая от злости, но едва захотела сделать шаг – убраться, исчезнуть от этого сумасбродства, как тут же раздался шум за дверью. Обернулась я ко входу – и в то же мгновение отворились двери. Крик стал четким и яростно-злобным.
– УБЛЮДОК! Скотина ты паскудная!
(узнала я Энцо в этом взбешенном существе)
Спешно хозяин оторвался от своей, пойманной в любовные сети, "жертвы" и, поправляя одежду, выровнялся рядом с софой, учтиво закрывая от позора свою даму.
(но та уже вскочила, отпрянула в сторону, забилась в угол комнаты, и испуганно прижалась к стене, лихорадочно налаживая то платье, то прическу)
– КАК ТЫ МОГ! КАК? – не унимался Эсте. – Я же тебе верил! Верил, как себе! Верил, как никому другому! Рассказал все тайны! А ты меня предал! ПРЕДАЛ!
– Все сказал? – прорычал непробиваемый Томмазо. Вдруг его лицо покрылось жестокой черствостью, искажая миловидность в безобразие, и глаза превращая в ледяной огонь, что с жадностью требовал казни.
– Ты не просто не вернул мне мои земли, нет! Ты отобрал их, забрал себе! Виноградники, винодельню, замок! Всё-всё отобрал!
– Я дал тебе год. Живи – наслаждайся, – жестоко, мерно прошептал кат.
Раздраженно рассмеялся, сплюнул вбок Энцо.
– Год? А дальше что? Куда я подамся? Я? Моя жена, дети? Что нас ждет? Голодная смерть где-нибудь на окраине былой жизни? А?
Промолчал Томмазо, промолчал, но глаза лишь еще ярче заблестели от сдержанной ярости.
– Молчишь? Молчи! Бог тебе судья, чертов демон!
(плюнул в сторону Торре)
Подавись ты всем, гад ползучий. Подавись, но рецепт вина не получишь, немощь проклятая!
Вдруг ехидно рассмеялся Тома.
– Он уже у меня.
Замер, обомлел Энцо д'Эсте. Лицо моментально сменило бордовый отлив на мертвецко-бледный.
Тяжело сглотнул.
– И дальше что? – подначивал бес.
Мгновения растерянности, а затем неожиданно сжался, стиснул кулаки отчаянный проигравший. Резкое движение – и вырвал из-за пояса меч.
– Мне погибать, но и тебе тоже!
Вдруг жестоко, холоднокровно рассмеялся делла Торре. Не обращая внимания на обнаженный клинок, повернулся к бывшему товарищу спиной, неспешно, самоуверенно прошелся, прошагал по комнате. Застыл у своего стола.
– А ты уверен, в своих словах?, – ловкое, четкое движение – и, вырвав, вытащив откуда-то снизу, выхватил из-под стола пистоль. Дуло вмиг прикипело к противнику. – И? Что теперь? Ты быстрее пули? А?
Оцепенела и я от жестокости этого существа. Нет, нет и никогда не будет, не заслуживает оно прощения! Ни шансов, ни попыток, ни снисхождения!
Обреченно опустил взгляд Энцо, а затем... и оружие. Шаг назад.
– Ты когда-то за все это заплатишь.
Ухмыльнулся Томмазо.
– Посмотрим.
Несмелый разворот Эсте – и пошагал прочь.
Недолгие мгновения ожидания – дабы удостовериться, что бой, по истине, выигран – и враг бежал с поля боя, и, заткнув пистолет за пояс, прошелся неторопливо вдоль комнаты к забитой в угол, все еще утопающей в жутком страхе и не скрытом беспокойстве, девушке.
Страстно, дерзко обнял ее и прижал к себе. Бархатным шепотом на ухо:
– На чем мы там... остановились?
– Тома... – жалобно, взволнованно протянула та.
Но не слушал, не видел, и не хотел – тут же подхватил и усадил ее сверху на комод. Резкими, уверенными движениями задрал платье вверх – и...
... только и вскрикнула та от прилива чувств.
Тяжело сглотнула я. Обескураженная, обижено опустила взгляд в пол и тихо прошептала:
– Тома-Тома... – прошептала я, утопая в обреченном огорчении.
– Что? – вдруг резко оторвался от губ девицы и обернулся тот. Иступленный, испуганный взгляд по комнате, в мою сторону. – Ты сейчас слышала это?
– Что? – впала в недоумение та.
– Кто здесь?
Глава 16. Желания
***
Прежде, чем возвратится домой Ангел, необходимо было действовать. Мне действовать.
И все шло, складывалось, как никогда, лучшим образом, невольно потакая этому.
Тома свою "блудницу" выгнал почти сразу же после произошедшего: уже утром в замке ее и след простыл. Оправдываясь вынужденным (срочным) отъездом по неотложным делам, Торре разыграл целое представление со спешными сборами, сильной удрученностью и сверх занятостью, втянув во весь этот балаган даже слуг. Не было шансов. Девушка не могла не поверить. Более того, даже я не поддавала сомнению происходящее, ужасно волнуясь и боясь упустить птицу из клетки. Зазря, все было фикцией, искусно выточенной реалистичной притворностью, мастерским фарсом. А потому, едва карета дамы покинула остров, как молодой человек тут же дал отбой всей своей прислуге: велел расседлать лошадей и подавать на стол обед.
А пока направился в свой кабинет, что в южном крыле, топить дурные мысли в бокале.
С этого дня это стало его странной забавой.
Его... и моей. Мы запирались в этой крохотной комнате, и каждый тонул в своих думах.
Он сидел, вальяжно разлегшись, в кресле, время от времени попивая спиртное и выкуривая сигару.
Я в свою очередь – бродила по кабинету, непредумышленно меряя его шагами.
Мы стали эдакой пожилой, изжившей свои чувства, парой. Парой, что, хоть и существовала бок о бок, но давно уже не видела, не замечала друг друга, мы жили в своем собственном, узком мирке – своими мыслями, личными мечтами и непересекающимися надеждами. Мы были чужими, хоть и находились рядом, коротали дни вместе...
Что же его глодало, я упорно не могла разгадать. Более того, не могла предположить.
Судя по поведению накануне, в тот жуткий день, вряд ли его занимало его предательство друга, тем паче невесты или странное поведение с любовницей. Его сознание разрывало что-то иное.
Первым звоночком раскрытия тайны стал расспрос служанок, не было ли кого из чужих в его замке в тот далекий день. Он присматривался, прислушивался, но так ничего не узнавал и не находил.
Второй ход – он направился в самый низ, в подвал замка, и забрел в дальние складские помещения.
Томно потягивая из бокала вино, неспешно прохаживался по комнате среди разного рода предметов, учтиво укрытых от пыли белыми покрывалами. Еще шаг – и нашел то, что искал. Резкое, уверенное движение – и ткань слетела, явив нашим взорам портрет.
Альфонсо де Авалос, отец Фернандо.
Пристальный взгляд Томмазо, но затем неожиданно скривился, видимо, разочаровавшись находкой.
Еще рывок – и очередное полотно было оголено, открывая тайну пытливым разумам.
Иньиго Д'Авалос, кардинал, сын Альфонсо, брат моего мужа. Следующий – Иньиго Д'Авалос, что приходился отцом Альфонсо, дедом моему Ферни.
И снова не то, и снова не это...
Кларисса, Чезаре, Родриго...
И вдруг... мое изображение. Виттория Колони. Замер, словно пришпиленный.
Пристальный, изучающий взгляд...
(застыла и я, поледенев в душе от удивления, волнения и страха)
Внезапно ожил – движение, и, учтиво забросив обратно покрывало на картину, перекинул бокал, допивая остатки темной жидкости, и тут же разбил стеклянный кубок об каменный пол.
Уверенный разворот – и стремительно пошагал на выход.
И... каков итог?
Что это было?
Что он искал?
И что, в конце концов, нашел, ...осознал?
***
Томмазо молчал, а мои попытки прорваться в его мысли – были тщетными.
Казалось, чем сильнее я стремилась проникнуть в его голову, дабы нащупать истинные ответы, тем истовее... он старался от меня закрыться и спрятаться.
Вымыслы. Догадки. Надежды невпопад...
Да только... Gutta cavat lapidem.
Капля камень точит.
Нет, все не стало сразу, как на ладони. Отнюдь нет. Поначалу, это было сродно интуиции, внутренним подсказкам, которые точно указывали или предсказывали, что тот намеревался совершить или изречь в следующий момент.
А затем, затем и вовсе в моем сознании стали рождаться фразы, слова, речь, что совершенно не могли принадлежать мне... из-за своей черствости и твердокожести. Из-за своей жестокой бесчеловечности и бессердечности.
Тома абсолютно не считался с чувствами окружающих, будь то собака, или человек. Прислуга или друг. Блудница или невеста.
Да и потом, ubi rerum testimonia adsunt, quid opus est verbis? Где дело само за себя говорит, к чему слова?
Что же касательно его непонятных поисков и постоянной озадаченности чем-то серьезным и глубоким, – все осталось на прежнем уровне, на тех же позициях, как и доныне, все так же было недоступно моему пытливому разуму.
***
Не позабыла я и стремление прорваться сквозь решетки невидимости.
День у день сражалась со своей бестелесностью и нематериальностью.
Я пыталась тушить свечи; кричать, рычать, визжать от безысходности – но ничего. Ничего, кроме глупых гримас в отражении зеркала... Я пыталась бить стекла, рвать простыни, отчаянно крушить все, что попадалось под руку – безвыходно, напрасно... безнадежно.
По-прежнему – ничто. По-прежнему – призрак.
Привычно скрипнула дверь. Внутрь "наших" покоев зашел мой "недо-супруг". Уже давно не реагирую.
Все так же пристально смотрю в зеркальную гладь, заклиная вырваться изображение оттуда.
Но... вдруг что-то дрогнуло внутри меня. Что-то было не так. Не так, как всегда. Тома не прошелся по комнате, не открыл графин и не налил себе выпить; не лег на кровать спать; или не подошел к стеллажу за книгой и не опустился в любимое кресло, дабы предаться чтению. Нет. Что-то произошло. Что-то встревожило его. Остановило...
Полуоборот – и уставилась ему в глаза. В глаза, что так пристально следили, глядели на меня и, не скрывая глубокий интерес и, отчасти, замешательство, изучали увиденное. УВИДЕННОЕ!
– Вы кто? И как здесь оказались?
Замерла я, сгорая от волнения и неожиданности происходящего.
Вдруг шаг (его) навстречу, ближе. Буквально пару футов между нами...
Это – шанс. Это то, что так долго ждала, и что может уже никогда не повторится.
Набраться смелости, храбрости и сил – да разыграть необходимое во всю мощь и весь масштаб, достигая давно уже начертанной цели.
Налить в душу яд придуманного, чужого образа.
(скрыть свои чувства, сомнения и трепет. Скрыть всё, уступая холодности и манерности. Уступая правосудию...)
– А разве это – именно то, что стоит вопроса?
Ухмыльнулся. Плавный шаг ближе – застыл за моей спиной.
Выпрямилась, вытянулась и я – взгляды наши встретились в зеркальной глади.
Неожиданно наклонился к моему уху – и вкрадчиво, словно заговор, словно страстные, любовные слова, прошептал:
– Зачем ты здесь?
(неосознанно, томно прикрыла веки)
Мне казалось, я кожей чувствовала его жгучее, трепетное дыхание, отчего тотчас побежали (пусть и вымышленные) мурашки по телу.
Невольно стала задыхаться от наваждения чувств.
И в тот же мгновение устремила взгляд в зеркало. Только все то, что переживала, все то, что с новой силой возродилось, проснулось во мне (что когда-то заставляло отчаянно колотиться сердце) вмиг взорвалось, вспыхнуло и заныло в негодовании. Отчего-то вдруг резко стало противно и невыносимо болезненно. Но мое это, не с ним, и не к нему эти чувства, чистые и пылкие... Не тот человек сейчас за моим плечом. Лишь Фернандо принадлежит мое сердце и душа. Лишь ему, живому или мертвому. А остальное – неправильно, неправильно и гадко.
Я клялась, что не буду уповать на надежды, клялась, что буду жить с четким осознанием того, что меня ждет, едва выберусь. Но ничего не могу с собой поделать. И мне неважно, что выбираю одиночество, где бы оно не бродило – под землей, или на земле...
Живо дернулась вперед, и сама не поняла, как за кротчайшее мгновение оказалась в другом углу комнаты.
Захохотал вдруг Тома.
Обернулась, уставилась на него взглядом в непонимании.
Весь его вид выказывал ликование – он думал, что покорил меня, и я просто не выдержала натиска чувств вожделения?
Но не это важно.
Его совсем не занимала, не смутила моя скорость? Неестественность происходящего?
Молчу, невольно молчу, подбирая нужные слова и собирая осколки невозмутимого образа.
Вдруг его шаг навстречу, движение – и замер около стола (что рядом с кроватью).
Взгляд искоса на меня (а на лице так и разлилась всем своим ядом коварная ухмылка).
– Колони, – пауза... выжидая моей реакции. Отлично сыграно – от неожиданности округлились мои глаза, брови выгнулись; я замерла, не шевелясь. Мой вид явно давал положительный ответ в его догадках.
Победа за ним.
Я тону...
– Что происходит? – продолжил. Несмело взял в руки бокал и вытянулся.
Молчу и дальше.
Тяжелый его вдох и медленное движение, оборачиваясь ко мне целиком.
– ВИТТОРИЯ! – резкий, неожиданный вскрик и тут же полетел в меня бокал. Пронесся, пролетел через меня и с грохотом разбился о каменный пол.
Дернулась в сторону, но за тем замерла.
Казалось, побелела я от ужаса.
А тот... лишь вдруг громко, нервически захохотал.
– ЧЕРТ! Так и знал!
Мгновения тяжелых вдохов (его, моих вымышленных) – и набралась храбрости.
– И тебя все это никак не пугает?
– Пугает? ПУГАЕТ?! – от переизбытка чувств еще громче переспросил, а затем закачал отрицательно головой. – Приятно удивляет, радует, манит, но никак не пугает. Отчего?...– пауза. – Я слишком много повидал, чтобы такого пугаться.
(шаг от кровати в мою сторону и застыл)
– Видимо, слишком много, что стал таким бесчувственным и бессердечным.
Притворно, наигранно вздернул бровями.
– Кто знает...
(пожал плечами)
– Я знаю, – с вызовом, резкий шаг вперед и гордо выпрямилась.
– И? Что дальше? – игривая пауза. – Ты меня пришла перевоспитывать? – расхохотался над абсурдностью моего суждения. – Или что? ЗАЧЕМ ТЫ ЗДЕСЬ?
– Кто-то же должен тебе указать на твои "ошибки".
– И это будешь ТЫ? – еще громче рассмеялся. – Что, действительно, так думаешь? С этим пришла? На это надеешься? Именно этот бред туманит твою голову? А?
(напористо, дерзко, пренебрежительным тоном тараторил, бил словами, словно выстрелами)
Пустила взгляд около.
– Ты меня недооцениваешь.
– Да не ужели? А может ты себя переоцениваешь?
Уткнула свои очи в его глаза. Молчу, давая его взбешенному сознанию высказаться.
– Да ты – вообще, кто? А вернее, ЧТО такое? Мираж? Видение? ... призрак? ТЫ – НИЧТО! И сделать мне ничего не сможешь. Разве я не прав?
