Текст книги "Терновый венок надежды (СИ)"
Автор книги: Ольга Резниченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)
Искья. Моя родная земля, я вернулась к тебе из пекла. Я вернулась, .... чтобы умереть.
Еще вчера выпит последний шприц с кровью, к которой у меня теперь зависимость. И если ты не заступишься, я буду с голода лезть на стены, жаждать разодрать в клочья все человечество, лишь бы раздобыть безумства эликсир. Я стану живым усопшим, без памяти и рассудка, а затем... и вовсе.... угасну.
Такие волнительные, пугающие шаги в сторону туннеля. Еще немного, еще... немного.
И вдруг из темени отделились фигуры.
Узнала.
Среди них был Асканио...
Замерли те в ужасе. Изучающий взгляд то на меня, то на Соколова.
Аско побелел, словно мрамор, забыв как дышать, обреченно опустил руки, осунулись плечи. В глазах его плескался лишь один вопрос: "За что?"
Криво, стыдливо улыбаюсь. Прячу виноватый взгляд.
Во рту моем пересохло – невозможно говорить, даже звук издать. Руки дрожат, словно сибирский мороз грызет плоть. Зубы выстукивают друг о друга. Ноги немеют и подкашиваются. Отпусти меня Федор – тут же рухну. Скоро вновь начнутся конвульсии.
Я умираю. Мой выбор. Это – мой выбор.
И простите меня за него.
По крайней мере, это случится здесь. Дома. На родной земле...
Дрогнул Колони и быстро пошагал навстречу.
– Я ее заберу, – навязчиво вклинился между мной и Хирургом. Подхватил на руки – и развернулся ко входу.
– Помогите ей, прошу, – наконец-то осмелился заговорить Соколов. – Мои знакомые должны были связаться с вами. Прошу, пусть помогут. Я всем чем смогу – отплачу. Сполна. Пусть Она поможет ей. Я умоляю вас...
Замер Асканио в удивлении. Разворот к Федору, который поспешил за нами. Обмерли оба.
– Кто "Она"?
Взволнованно замялся Алексеевич, словно неопытный юнец, страшащийся признаться, что обезумел, раз верит в глупые легенды...
– Виттория... Колони... Говорят, она...
– Это и есть – Виттория... Колони, – дерзко перебил его брат. Злобно скривился, видимо, ненавидя моего друга за то, что тот позволил всему этому случиться. – Она сама себе должна была помочь, а если не смогла – значит, уже поздно.
Разворот и пошагал...
...оставив не шевелящегося, казалось, замершего навеки, словно каменная глыба, "товарища Хирурга".
В голове моей мучительно вторилась лишь одна просьба, но никто ее не слышал, ни до кого не могла докричаться я, и даже во мне не осталось сил сосредоточиться, чтобы явиться духом и успеть ухватиться за ускользающее прошлое.
"Федя, Федечка, не уходи! Не уходи, пока я еще тут! Не уходи... ты мне так нужен... Федя..."
Глава 44. Повод жить
***
Но нет. Увы... Соколов исчез из моей жизни, словно выдумка.
На фронт. Он вернулся на фронт, и судя из того, что могу выудить из памяти, теперь он на передовой. Остается молиться, лишь тихо молиться, чтобы Смерть его обошла стороной. Ведь хоть мы – и вечные, но не бессмертные. Теперь еще более уязвимые. Новое оружие – взрывы невиданной доселе мощности, могут так же легко убить Древнего, как и любое другое живое существо.
Федя... Нет, я не привязалась к тебе, как мужчине, но и без тебя, твоих советов, издевок, шуток... голоса, запаха... мне не хочется жить. Странные эти чувства. Странные. Чего кривить душой, что-то засело во мне, и отчаянно тянет к тебе, хотя и, вопреки всему, все еще не готова открыть сердце для супружеских отношений. Плотской игры, любви и взрослой страсти.
Повод. Повод жить. И тем не менее, в моем сердце горел весомый повод жить, пока бьется сердце твое, мой такой двоякий (грубый и нежный, вспыльчивый и хладнокровный, самовлюбленный и самоотверженный) Хирург.
И вот я силой вливаю в себя ненавистную мне кровь дурных животных, бьюсь в ужасе и конвульсиях, жадно ногтями скребусь по стенам и дико вою от боли, добровольно запертая в подвале, но вырываю у смерти свое законное право на дальнейшее существование. Земля. Лишь она меня успокаивала. Улегшись на нее, голую, я, в одной сорочке, пыталась пропитаться этим запахом и надеждами, что она в себе еще хранит. Пропитаться жизнью и сменить свою обреченность на прощение. На еще один шанс бытия.
Был, наверно, более простой способ перебороть все это, правда, куда радикальнее остальных. Vivi sepultura – и если не на весь срок, а на несколько месяцев – или год, два... Он мне казался куда страшнее этих мук и самой смерти. Всяческие тонкие намеки Ивуара я отметала, словно ночь – солнце. Даже под его строгим присмотром.
Нет. Я справлюсь сама. И справлюсь непременно...
Ведь Хирург.... Теперь у меня есть мой Хирург.
Федечка, мой Федечка.
Я тебя еще найду. Найду. Непременно, найду!
И мы вместе еще будем спасать людей, этих хрупких, но таких храбрых и сильных духом... существ. Героев. Тех, на кого нынче я ровняюсь, на кого стараюсь быть похожа. Пример которых дает мне силы сейчас сражаться со своим собственным пеклом, со своими невероятными страхами и муками, и, вопреки всему, жить.
***
Прошло несколько месяцев, прежде чем... дрожь из рук ушла, а провалы в памяти перестали меня мучить. Прежде, чем я смогла спокойно питаться другой кровью, а не требуя лишь ту, которую мое тело считало единственной "настоящей", "полезной", от которой было так глупо, но глубоко зависимо... Моя земля, и вправду, обо мне позаботилась. Искья... она и в этот раз явила чудо, даруя вместо падения – новый взлет.
Я знала, что меня ни Аско, ни Ар за последующее не простят. Не только не похвалят, но и не простят. И тем не менее... руки в кулаки и резко отчеканить, поставить перед фактом принятого решения.
– Я еду на фронт. Сегодня же.
Вдруг ухмыльнулся Асканио, встал из-за стола и прошелся по своему кабинету. Еще немного – и замер около меня, застывшей у двери.
Ивуар не шевелился. Потупил взгляд в пол. Молчит.
– И когда нам в очередной раз ждать тебя на грани срыва? Или в этот раз ты все-таки прикончишь тех, кого собой лечила, а потом и прочих заодно? – ядовито отчеканил Колони и замер напротив меня, раздирая жестоким, мерным взором мою душу.
Пристыжено спрятала глаза.
– Я могу только пообещать, что больше не буду столь безрассудна.
Захохотал вдруг Аско.
– Виттория, неужто я лучше знаю тебя, чем ты сама?
Заметала взгляды, то в пол, то на него.
– Я же обещаю.
– Ну-ну. После прежнего такого яркого твоего вранья, сложно поверить.
– Кто бы говорил? – злобно рявкнула (задел за живое), смелый взгляд в очи. – Я никогда прежде не врала. А тот мой поступок – благороден. Как бы ты не пытался его сейчас очернить.
Улыбнулся загадочно. Неспешные шаги в сторону. Подошел к комоду, разворот – и облокотился на него. Взгляд то на меня, то на Ара.
– А ты что молчишь? Уговори свою подругу. Она тебя куда чаще слушается, чем меня.
Чувствую, что краснею. Тяжело сглатываю. В груди защемили переживания: я знаю, что делаю им больно, но не могу, не могу иначе.
– Пусть едет.
– Что?
– Что?
Едва ли не хором переспросили мы с Колони.
Взгляды наши встретились.
– Я сказал, пусть едет. Это ее судьба – спасать людей, ... вампиров, полукровок. Не все же одним нам помогать, слепым безумцам. Пусть едет, только, действительно, в этот раз держи слово не переходить грани рассудка.
– Ты ополоумел, что ли? – резво сорвался Колони, но учтиво замер в шаге от того. Гневные жестикуляции, будучи не способным сдержать эмоции. – Да то, что она еще среди нас – несусветное чудо! А ты хочешь вновь ее отпустить сумасбродничать среди пуль и чертовых взрывов? Пусть кого хочет спасает. Но всему есть свои пределы. И потом, зачем тогда Совет занимал позицию невмешательства? Или теперь его решения – ничего не значат и можно даже нам нарушать его постановления? Чего тогда казним прочих непослушных ублюдков? Разве они теперь хуже нас?
– Что ты утрируешь? И не строй себя праведного, – гаркнул ему в лицо Ивуар и встал из кресла. Шаги по комнате – к выходу. – Можешь ее хоть в подвал запереть, но уже утром ее там не будет. Причем и на Искье тоже. Это же – Виттория. Твой кол и земля ее не смогли удержать, а ты хочешь силою запереть. Хотя – вперед. Посмотрим, кто из вас сильнее.
Обмер Асканио. Тягучая тишина. Не шевелится.
Решаюсь сгладить ситуацию, не тревожа самолюбие брата.
– Отпусти добровольно, прошу. Зачем эта борьба? Я буду делать, как и прежде, все тихо. Прошу... поддержи меня. Асканио...
Молчит.
Шаг мой ближе – пытаюсь ухватить за руку. Но увиливает – отходит в сторону.
– Если тебе все равно, что она умрет, то мне нет, – едва слышно, обреченно прошептал Колони, все еще обращаясь к Ару.
– Поверь, я тоже не хочу, – таким же смиренным голосом прошептал Ивуар.
– Я тоже, – решаюсь впервые с ним на шутку, на вольность; нежным, добрым голосом...
Отчего того даже передернуло. Резкий взгляд на меня. Глаза в глаза. Долгое, тяжелое сражение – и наконец-то моргнул, отвернулся.
– Только останься живой, прошу. Не безумствуй.
Благодарно, счастливо заулыбалась я, захлебываясь облегчением. Резкий рывок – и обняла за пояс (со спины) брата. Шепчу на ухо.
– Спасибо тебе. Спасибо, Асканио. Я буду осторожна.
Отстранилась. Взгляд на Ивуара, и не издавая звуков, губами шевелю, чтобы тот меня понял:
"Благодарю".
Улыбнулся, понимающе закивал тот. Закрыл обреченно веки.
Затем разворот, и едва слышно шепнул:
– Товарищу Федору привет. И спасибо за помощь.
Дверь рыкнула – и старик вышел долой.
Глава 45. Передовая
***
Всё еще Клюева. Всё еще Анисия...
Я еду по прежнему назначению. На передовую.
Товарищ Хирург, я вас отыщу, во что бы мне это не стало. Во что бы мне это не стало...
***
Опять самолетом. А затем несколько суток поездом. Попутками – и уже скоро нужное место. Асканио похлопотал не только, чтобы я беспрепятственно попала в необходимый мне госпиталь, но и та моя "затерянность" стала вполне объяснимой. По пути прежнего перевода, внезапно перенаправили в другой. Документально все эти месяцы там числилась – и достаточно.
Что ж, а сейчас...
Воронежский фронт. Весна 1943 года. П ередвижной п олевой хирургический госпиталь.
Зеленая трава давно застелила землю мягким покрывалом, а на деревьях пробились из почек первые листочки. Полдень. Солнце слепило глаза, отчего людям приходилось с непривычки жмуриться. Жарко, душно, словно лето на дворе. Большинство уже сняли шинели, снуясь в одних гимнастерках и белых халатах.
Я стояла у него за спиной, сгорая от чувств, давясь воздухом от волнения.
Протер глаза, видимо, сражаясь с усталостью. Немного прошелся вперед – замер. Руку опустил в карман – движение, и достал оттуда платок. Вытер лоб. И вновь тугие мысли заставили замереть, нахмуриться. Затем разворот – резво шаг в сторону входа в госпиталь. Еще – и вдруг обмер в шоке. Глаза его округлились, а рот слегка приоткрылся. Не дышал.
Робко, несмело улыбнулась. Закусила губу. Переступила с ноги на ногу, и еще сильнее сжала от переживаний в руках ручку своей сумки.
– Давно не виделись... товарищ Хирург, – стыдливо прячу на мгновение взгляд. И вновь взор на него, смело заливаясь счастливой улыбкой.
Моргнул, Наконец-то моргнул. Тяжело сглотнул.
Неуверенно пожала плечами.
– Не обнимемся? – страх перед его реакцией и возможным негодованием, за поступки былые, за скрытность, нарастал во мне с каждым мгновением его безучастности. – Федя, ну, не молчи... прошу.
Вдруг резкие, смелые шаги – и тотчас схватил меня в объятия, невольно подняв, оторвав от земли. Жадно сжал, смелый поцелуй в щеку, и тут же закачал из стороны в сторону. Счастливо засмеялась я, дрожа от волнения. Поставил на ноги и еще сильнее сжал, отчего невольно уткнулась носом ему в шею. Тихий, сладкий шепот на ухо.
– Аня, Анечка... ты здесь. Ты жива. Как я боялся за тебя. Каждый день вспоминал. Жива... – вдруг обмер. Немного, навязчиво отстранил, взглянув в глаза. Тягучая пауза, а затем вдруг загадочно улыбнулся и шепнул, – Виттория...
Пристыжено спрятала взгляд. Щеки вмиг запылали жаром. К глазам подступили слезы. До боли закусила губу, чтобы не расплакаться... Робко дрогнула, а затем коснулась своими пальцами его рук (удерживающих мой затылок рядом с собой, на неприличном расстоянии). Насильно стянула их, стыдясь и боясь чужих взглядов. Но еще больше – собственных непонятных чувств и его... возможной реакции.
Отступила шаг назад, роняя его руки из своих. Нежная улыбка.
– Анисия. Я все еще Анисия Клюева.
Ухмыльнулся. Шаг ближе – и, подхватив с земли мою поклажу, взяв меня за руку, пошагал ко входу в госпиталь.
Молча шли. Временами вдруг мотал головой, видимо, противореча своим мыслям. Не верил. Он всё еще не верил своим глазам, ушам. Разуму...
Быстрые шаги по лестнице – и замерли у двери. Взгляд на меня, а затем рванул деревянное полотно на себя.
Просторная, белая комната с высокими, я бы даже сказала, высоченными потолками. Окна едва ли не от самого верха до низу. Здесь было очень светло и чисто, словно у Бога за пазухой.
Прошелся к столу, взгромоздил на него мою сумку. Разворот и замер, меряя взглядом с ног до головы. Усмехнулся.
Облизал засохшие губы. Глаза его все еще горели от нескрываемой радости, от чего я еще больше смущалась и пунцовела.
Прятала временами глаза.
– Чай будешь?
– Чай? – удивилась я.
Кривая, язвительная улыбка. ТА, которой мне так не хватало.
И вновь слезы подступают к глазам – и невозможно вдохнуть, чтобы не сорваться. Закусываю до боли губу и отворачиваюсь.
– Конечно, буду. Чего спрашиваешь, словно первый раз замужем.
Живо стираю предательские потеки с щек и вновь устремляю взор на него. Замер, не шевелясь, изучает меня.
– Ну, чего стоишь? Или заварка кончилась?
Усмехнулся. Дрогнул, развернулся к столу. Подтащил к себе ближе чашки.
– Все равно вниз за кипятком идти, – разворот и вновь на меня взгляд. Опять какие-то тяжелые сражения с рассуждениями, и все же решается сказать, – а ты изменилась. Похорошела.
Рассмеялась, спрятав на мгновение взор. Шаг ближе.
– Полно врать. Я вот уже сколько времени совсем не меняюсь. Тебе помочь? Или сам справишься, – метнула взгляд на стол.
Заморгал, видимо, запнувшись в ходе своих мыслей и моего вмешательства. Взгляд на свои руки, а потом на меня.
– Да черт с ним, с этим чаем. – Шаг в сторону и присел на стул. Почесал затылок, а затем снова на меня. – Ты присаживайся, – ткнул рукой на кушетку напротив. – Ну или на стул. Куда хочешь, в общем...
Подчинялась.
Короткая пауза.
– Расскажешь, что здесь да как, или так и будешь молчать, смущая меня взглядом?
Расхохотался. Провел рукой по своему лицу, стирая эмоции. Покраснел.
– Да что тут рассказывать. Всё как всегда...
***
Вечер скатился на землю, не успела даже вздохнуть.
Познакомиться с персоналом, уладить бюрократические моменты бытия, а затем отправиться осваиваться на новом месте, в комнате на несколько человек, которая мне будет последующие месяцы за дом родной.
Во дворе было светло, несмотря на то, что уже солнце давно спряталось. Луна учтиво заливала своим светом все вокруг, а маленькие звездочки старательно вторили ее усердному делу.
Во дворе пылал костер – и теперь каждый ходячий мог погреться рядом с ним, если того желал... Под аккомпанемент гитары и баяна, красивый, нежный, утонченный женский голос исполнял, цепляющие за душу, песни...
Пройтись немного ближе к лесу и рассесться на поваленном дереве. Я и Федор. Вновь наедине, как это было когда-то. Как тогда, когда я еще играла роль рассудительной женщины.
Взгляд на своего Хирурга и улыбнулась.
– Ты на меня не злишься за то, что я тебе сама правду не раскрыла?
– Злюсь? – удивленно дрогнули его брови. – Нет, конечно. Твое право...
– Честно? – радостно, но не без издевки переспросила, я и пристальнее уставилась ему в лицо.
Ухмыльнулся.
– Честно. Ведь и я тебе не все о себе рассказал.
Замерла я, разыграв удивление (но не без страха).
Пристыжено опустил взгляд.
Улыбался...
– Ведь ты была права, что во мне уж совсем мало русского.
– Да ты что? – передернула слова.
Закивал головой.
– И кто ты? Индеец?
(рассмеялся)
– Нет. Чернокожий абориген.
– Да ты что? – съязвила. – Как же я сразу-то не догадалась?! А ведь как похож!
(и вновь смеется)
Тягучая, интригующая пауза. И, немного приблизившись, шепнул:
– Во мне кровь француза. Что не есть. Луи Батист Матуа. По кличке "товарищ Федор".
Не сдержалась – громко расхохоталась. Но тут же испуганно осеклась – прикрыла рот рукой и замерла. Живо осмотрелась по сторонам – никто не видел.
– А говорил-то, – ехидно закачала я головой. – Смоленск, Смоленск.
– Зато я там учился.
Удивленно выгнула я бровь, метнув короткий взгляд. А потом застыла.
– Нет, ты, конечно, молодец. Не то что я.... толку что столько времени и чести? – Тяжелый вздох. – Все равно дальше медсестры боюсь идти.
Рассмеялся.
– Знаешь, я такой наглой лжи еще никогда не слышал.
– Чего?! – заревела я и уставила на него, полный негодования, взгляд.
– "Боится она вершить чужие судьбы". И кто это говорит, та которая за последние двести лет так все переменила в нашем обществе, что едва ли можно узнать что-то из старого, сумасбродного уклада.
Замерла я, кое-что осознав.
– Двести лет?
– Ну, где-то так... – поспешил оправдаться мой Хирург.
– Это сколько же тебе, подлый лягушатник?
– Это почему сразу подлый?
– Ты не ответил!
– Ты тоже!
– Я пошутила.
– А я нет, – резко дернулся и давай дразнить меня, пытаясь щекотать бока. Отдернулась, отбилась и тут же отодвинулась.
– Перестань! – обреченно вскрикнула, чувствуя, что проиграю (в принципе, как всегда).
Замер.
Не отступаю от своего.
– Так сколько тебе? Два века?
– Чуть больше. Два с половиной где-то. Я как-то не считал.
– И что, не помнишь в каком году родился?
– Примерно. Тогда было не до этого.
– Ужас какой, – съехидничала я, хотя понимала, что тут особо нет над чем иронизировать. Такие уж то были времена, тяжелые и темные... – Кстати, а разговариваешь, конечно, безупречно. Ни малейшего акцента.
– Да-к, сколько прожил в России. Моя вторая родина. А ты? Как тебе удалось, будучи... "принцессой макаронников"? – "оплеуха в ответ"; поймала, поняла, проглотила. Улыбаюсь.
– Да как, я же та самая "барышня" в нашем Ордене, которая так безумно помешена на искусстве и образовании. Вот и не обхожу стороной ни науки, ни языки. А года упорных тренировок берут свое. Chacun а son pйchй mignon[10][10], – едва слышно добавила, чтобы никто, кроме Федора, не услышал. Кроме... Луи.
Улыбнулся, тягучие секунды, и все-таки не совладав с собой, рассмеялся.
– Что? – пристыжено уставилась на него, чувствую что краснею.
– Ничего. Просто, неожиданно. Слушай, – вдруг резко вскочил на ноги. – Можно тебя пригласить на танец? Прошу?
Скривилась, сконфужено отведя взгляд.
– Да полно смущаться. Сегодня такой день! ТАКОЙ ДЕНЬ! Грех не повеселиться, тем более, что никто не знает, что нас ждет завтра. Ну же, давай!
Несмело коснулся моей руки своею. Потянул на себя – поддалась.
Робко прижал к себе, забыв о расстоянии приличия.
Уткнулась ему в шею. Глубокий вдох – и выровнялась.
Нежные, плавные движения в такт музыки. Веки прикрыла. Мысли неспешно кружились, словно снежинки, оседая на дне рассудка. Его аромат. Тихое, родное дыхание. Я тонула в этих умопомрачительных чувствах, отчего хотелось навсегда растаять здесь и сейчас, и больше никогда не расставаться.
– Луи, – едва слышно, неосознанно прошептала. Невольно дрогнул. Остановился.
Его щека коснулась моего лица, легкой щетиной слегка царапнув. Тепло вмиг разлилось по всему телу, скатываясь волной жара вниз. Облизал губы. Взгляды заметались то на мои уста, то в глаза. В шаге от поступка, от которого трепет дрожью пробивает все тело.
Но едва он дрогнул, наклонился в попытке приблизиться своими губами к моим – как тут же проиграла я сама с собой бой – и резко, стыдливо прижалась щекой к его плечу, прячась от греха и соблазна. Пристыжено зажмурила веки, отчего слезы не удержались на ресницах – и тихой рекой покатились вниз.
– Прости, – едва слышно шепнул. Но из объятий не выпустил. Не прогнал... – Прости меня, я не должен был.
– Это ты прости, Федя... я тебя люблю. Очень люблю, – искренность сама взорвалась во мне, словно давно созревший плод. – Только, боюсь, эта не та любовь, на которую ты рассчитываешь. На которую заслуживаешь. Я слишком давно одна, и я разучилась быть "чьей-то".
Руки его сплыли вниз, немного отстранил, давая себе возможность взглянуть мне в глаза. Нежная, понимающая улыбка.
– Друзья?
Пристыжено поджала губы (внутри сгорая от ненависти самой к себе; за свою слабость, за свой страх и боязнь к переменам, к открытости, к отношениям).
Несмело, неуверенно закивала головой. Кривая, лживая улыбка.
– Друзья, – решаюсь повторить... сухими от волнения, губами.
***
От того тяжелого, но такого важного разговора в ночь моего приезда, наши отношения, слава Господу, не испортились. Хотя я до ужаса этого боялась. Нет, Федор, Луи, все воспринял достойно, как и подобает воспитанному мужчине. И потом, возможно, он тоже не особо был уверен в своих чувствах. Просто, запутались. Ностальгия, переживания, разлука сыграли с нами злую шутку, перевернув все внутри и спутав нити разума и сердца, сотрудничества, дружбы и влечения.
Время шло – и многое в наших жизнях менялось. Вместе с линией фронта, мы плавно двигались вперед, к великой Победе.
Очень часто я помогала Соколову-Матуа в операционной. Страх и беспокойство мои отступали – и теперь уже могла свободно следить не только за процессом полосования скальпелем пациента, но и другими (шокирующие неопытный разум) манипуляциями с внутренностями человеческого организма. Шаг за шагом, во мне упорно Луи воспитывал врача, временами даже поручая не только самые простые, но достойные, в пору Ассистенту Хирурга, действия.
Вечера все так же просиживали вдвоем то за чашечкой чая, то за булочками, то просто... наблюдая за звездами или слушая капель дождя. Друзья. Мы стали истинными, самыми близкими, неразлучными друзьями, которым только можно завидовать. Их сплоченности, единомыслия и взаимопонимания. Нет, конечно, случались ссоры, крики и даже злобное чертыханье "товарища Соколова", но не проходило и дня, чтобы мы тут же не мирились и не шли вместе выполнять свою работу или наслаждаться досугом.
Глава 46. Победа
" ПРИКАЗ
Верховного Главнокомандующего
По войскам Красной Армии
и Военно-Морскому Флоту
8 мая 1945 года в Берлине представителями германского верховного командования подписан акт о безоговорочной капитуляции германских вооружённых сил.
Великая Отечественная война, которую вёл советский народ против немецко-фашистских захватчиков, победоносно завершена, Германия полностью разгромлена.
Товарищи красноармейцы, краснофлотцы, сержанты, старшины, офицеры армии и флота, генералы, адмиралы и маршалы, поздравляю вас с победоносным завершением Великой Отечественной войны.
В ознаменование полной победы над Германией сегодня, 9 мая, в День Победы, в 22 часа столица нашей Родины Москва от имени Родины салютует доблестным войскам Красной Армии, кораблям и частям Военно-Морского Флота, одержавшим эту блестящую победу, тридцатью артиллерийскими залпами из тысячи орудий.
Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины! Да здравствуют победоносные Красная Армия и Военно-Морской Флот!
Верховный Главнокомандующий Маршал Советского Союза И. Сталин ."
9 мая 1945 года
За долгие годы жизни на фронте, в состоянии вечного напряжения, дыхания смерти и боевой готовности, полностью привыкаешь к мысли, что этот ад никогда не кончится. Нет, веришь, искренне надеешься на грядущую Поведу, ведь иначе просто не может быть, ... но в месте с тем и свыкаешься с тем укладом, который тебя окружает каждый день.
Когда объявили о Победе, не сразу поверилось ушам. Не сразу поверилась глазам... разуму.
Но все же – это правда. Истинная правда, от которой лишь хочется громко кричать и отчаянно плакать, радуясь и печалясь одновременно. От счастья, что пекло замерзло на земле и теперь начнется такая долгожданная мирная жизнь. И от грусти... по всем тем, кто так и не смог дожить до сего, такого Великого, не побоюсь этого слова, Дня. Дня Великой Победы!
Спасибо вам, герои, за Вашу храбрость и стойкость! Спасибо за мирное небо над головой! Спасибо за слезы, пот и кровь, положенные на плаху жизни. Спасибо за будущее, дарованное потомкам!
***
– И что? Куда теперь? – криво улыбнулась я в сторону Соколова. – К себе .... или?
– Или куда? – язвительно улыбнулся тот.
– Ну, не знаю, может тебя кто-то там ждет... из прошлой жизни?
Тягучая, терзающая мою душу, пауза.
– Ждет, – наконец-то изрек. Нахмурился – но вдруг мгновение, и тотчас расхохотался, видимо, не выдержав моего ужаснувшегося, полного разочарования, вида. – Ждет меня с войны на далеком острове противная макаронница со странной фамилией Колони.
– Вот ты, – злобно чиркнула зубами и в сердцах стукнула кулаком ему в грудь. – Ты когда-то поплатишься за эти твои издевательства надо мной!
– Я? – удивленно вздрогнул Федор. – И не мечтай. Я от этого заговоренный.
Скривилась в улыбке.
– Сейчас расколдую – и по делам тебе будет.
– Хе-хе, – резко притянул к себе и обнял. Шепнул на ухо, – и куда ты меня тогда тащишь?
Оттолкнула силой его и рассмеялась.
– Никуда. Сиди здесь, а лучше он в чистом поле – и вредничай со стадом коров. А ожидания твоей макаронницы ты не достоин!
– Обиделась, что ли? – вновь пытается притянуть в свои дружеские объятия.
– Да на тебя обидишься, лягушатник подлый, – отталкиваю его вновь. Шаги к двери. – Еще проснешься с утра, перепутаешь, ненароком, и съешь меня.
– Ох, ты моя лягушка, куда намылилась?
– Куда-куда? Собирать вещи да домой пора ехать. Заждались там уже все. И кстати, с тебя должок.
Встал, оторвался от стола и прошелся по комнате за мной.
– Что это еще за должок?
– По окончанию войны ты обещал подумать над тем, чтобы окунуться с головой в политику Ордена и попробовать там навести порядок. Помочь мне.
– Вот так те на... Как это я так неосторожно заболтался, – расхохотался мой Хирург.
– Да-да, вот такая вот засада, – игриво проговорила я и отворила дверь. Шаг в коридор. Разворот лицом к Соколову (что уже следовал за мной). – Так что раз тебя никто другой не ждет, кроме меня, собирайся быстрее и будем отчаливать в родные мне места...
...
Так и сбылось, Федор Алексеевич Соколов, он же Луи Батист Матуа, любезно сопроводил меня на Искью и там, с моей настоятельной просьбы, принес перед Советом присягу на верность Ордену, вступив на должность Поверенного.
Это решение ему далось легко и без особых размышлений, ведь, как он сам говорил, ничего его больше не удерживало в прошлом мире. А уж страх перед обетом безбрачия – не такой уж и велик, учитывая что последние пару веков ему с этим как-то не очень везло.
Целомудрие хранить не требовалось – и на этом единственный волнующий его вопрос исчез, растаял, словно и не было.
Так я обрела не только очень близкого друга и единомышленника на Искье, но и верного товарища, советчика, который не только, как Аско, трезво судит и расставляет приоритеты в политике, но и отличается крайней жаждой к справедливости, отчего многое пришлось мне переменить и усовершенствовать. В частности, саму систему и поведение Поверенных. Умерить их пыл и амбиции..
Ивуару, как и Эйзему, новоприбывший в наш полк власти, сей Древний очень импонировал, а потому его слава и роль в деловых отношениях стремительно росла.
Во многом, Ар и Луи были схожи характерами, правда, душу открывать Матуа мне было куда проще, нежели старику. О личном, о наболевшем, и даже о глупостях – всегда готов мой лягушатник меня выслушать, поддержать, или оспорить и подсказать лучший выход из ситуации.
Луи стал моим вторым я. Правой рукой и верным, мудрым другом.
Каждый день я благодарила судьбу за то, что она нас свела. И более того, в последствии – не разлучила.
Глава 47. Эхо прошлого
***
Года бежали, словно ополоумевшие. Дела, дела, дела...
Да так, что и перемены едва ли замечались. Уже и XXI век подобрался к нам, сменив не только декорации и костюмы, но и многие приоритеты в жизни.
Покорение Марса, развитие авиации, кораблестроения, медицины, генной инженерии и прочего. А после и вовсе весь мир окутала "живая" паутина, в которой, будучи хоть на краю света, можно за считанные секунды найти себе нужного человека, увидеть воочию и даже помахать рукой (или же грозно показать кулак), при этом не особо себя утрудняя. Земля вдруг стала одной большой деревней, и уже толком неважно, кто ты и откуда. На первый план выходят общие интересы и развлечения.
Но нет. Это не рай спустился с Небес. Нет. И даже близко к тому не подобрались: много еще тех, кто страдает от голода, жажды и, казалось бы, самых примитивных болезней. И не просто страдает, но и ежедневно умирает. Международный терроризм, небольшие (в сравнении с прошлыми масштабами, но не мене трагические и неприемлемые) постоянные войны и конфликты; бактериологическое оружие. Уход от элементарных семейных, человеческих ценностей, прославляя "свободные отношения", незначимость института брака, порой, даже содомию.
Мир не потерял свою двоякость. И как преобразовывался День, так устрашалась и Ночь, неся с собой громадные разрушения...
Правда, теперь уже от всего этого я была немного далека. И говоря слово "немного", не кисло утрирую.
Моя закостенелость вновь начала набирать свои обороты. И все те перемены, что я жадно постигала в сороковые года, сейчас для меня давались нехотя и с натяжными усилиями.
Был, конечно, тот, кто заставлял меня не сидеть на стуле ровно. Это – Матуа. И тем не менее, все, что нужно для развития науки, образования и культуры, я делала основательно, а в остальном же – за книгу и в любимое кресло. При этом поблагодарите, что на тумбочке стоит электрическая лампа, а не масляная или свеча.
***
А дальше наступил день, когда все взорвалось, словно атомная бомба.
Передо мной мое прошлое и настоящие поставили жестокий выбор: или самый дорогой в жизни человек (существо), или же моя честь, верования, жажда и отчаянное преследование справедливости.
На кон выставили моего Луи Батиста Матуа. Моего Федора Алексеевича Соколова. Моего "Товарища Хирурга"...
И зря!
Это был неравный бой. Ведь исход известен заранее. Глупо даже сомневаться или надеяться.
Уж слишком много я отдала этому миру, чтобы сейчас позволить отобрать то последнее, что я так долго сокровенно берегу.
Зубы обломите. Клюева Анисия Дмитриевна никогда не сдается! И победа будет всегда за ней!
За Витторией Колони.
***
А все началось с того, что на очередное заседание Матуа не явился.
Помню, удивило меня это тогда не на шутку. Но Ивуар уверил, что беспокоиться не о чем и всё под контролем.
Так и быть.
Забыла...
А затем через несколько дней... Луи, бледный, дрожащий, исходящийся от пота, нехватки крови, отдышки, судорог, рухнул в туннель, ведущий на Искью.
