Текст книги "Терновый венок надежды (СИ)"
Автор книги: Ольга Резниченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 33 страниц)
Нервно дрогнула я, рыча (едва слышно) Крегу на ухо:
– Ты что ей рассказал?
– Не боись, без подробностей.
Хотела, было, еще что гаркнуть, но вмиг раздался детский плач, привлекая к себе внимание. Тотчас ринулся схватить малышку Доми, но уже резкий шаг вперед сделал Луи, отчего Бельетони отступил.
Несмелое, волнительное:
– Можно?
– Д-да, конечно, – замялся отец. – Прошу, дед. Наслаждайся.
И лукаво рассмеялся.
Еще миг – и мой старый друг ухватил свою кровинку на руки, бережно прижал к груди. Закачал, малютку, что-то уже ей сюсюкая, мурлыкая, напевая себе под нос. Заметались, забегали взгляды, то на детское личико, то на Жо, то на Марию, то на меня. Рдеет от смущения. Волнуется, а на глазах заблестели слезы.
– Девочка.
– Ага, очередная, – язвительно подколол его Шон. Шаг ближе, обнял за плечо – уставился на малышку. – Глаза Жо.
– Ага, такие же опухшие, – съязвила молоденькая мамочка.
Рассмеялись мы.
Еще миг – и осмеливаюсь на движения уже и я. Едва ли не в унисон с Марией подошли ближе, обступили дедушек и давай наблюдать, радоваться своему... громадному, совсем нежданному счастью, боясь даже вздохом... нарушить покой, умиротворение сей столь прекрасной крохи.
***
– Как рожала? Где?
– О! – вскрикнула Жо и откинулась на спинку, дожевывая курицу. – Доми мне нашел лучших специалистов. Те, бедные, я думала, со страху сами быстрее родят, нежели я. Чуток помучилась, но затем сильно прыгнуло давление. Раскрытия толком не было. Ой, то еще веселье. В общем, не долго думая, сразу куча уколов, анестезия эпидуральная – и уже взвалили на стол. Кесарево делали. Страшно было, просто жуть. Но оно того стоило. Я видела, как ее достали. Показали мне.
– А Доминик с тобой был?
– Пф! Тот еще вопрос! Он вообще, удивительно, как дал вам ее на руки взять. Это такой диктатор – что просто спасу нет. У него врачи ходили, кланяясь и по стеночке сторонясь. Сам следил за ходом операции. Будто что-то в ней понимал.
Рассмеялся Бельетони, прожевал еду, подошел ближе, обнял за шею – и поцеловал в макушку. Шаг назад, уткнулся плечом в стену – и вновь пристальный взгляд на нас.
– Хоть бы сел да нормально поел. Уснула?
– Там бабушка воркует. Меня выгнала к вам.
– А ты и послушался?
– Ага.
– Надо будет спросить у нее, как это ей удалось.
– Это – магия, Жо. Магия...
– О-о-о! Точно, – взревела моя малышка. – Я вам потом после ужина кое-что покажу.
– Ну, началось! – с притворным недовольством произнес Бельетони. Но затем миг – и в унисон оба рассмеялись, сообразив, вспомнив что-то свое. Поддались мы – улыбнулись. Но больше от этой их слаженности и милых, добрых споров. Давние, тайные мои тревоги отступали. И если когда и были сомнения – то теперь они развеивались в прах.
...
– Кстати, – вдруг вновь отозвалась Жо, – а знаете почему одни полукровки стареют, а другие – нет?
– Почему? – не удержалась я.
– Все дело в душе, – тотчас сделала умный вид моя девчушка и закивала поучительно пальцем. – Состарившаяся душа в состарившейся плоти, а молодая – в молодой. Вот почему мой Доминик такой моложавый шкодник, – ехидно расхохоталась Бестия и метнула на мужа колкий взгляд, – эта упертая зараза отнюдь не хочет взрослеть!
– А то, – отозвался вдруг Бельетони, даже не думая обижаться на подобные заявления. – Буду я еще глупостями себе голову забивать, нет уж, дорогая. Хочу твоей заботы и ласки. Хочу чтобы и меня мамочка баловала, а не только нашу Ани. А то еще придется мне ходить, бурчать себе под нос и сетовать на унылое житье-бытие.
Шаг – поцеловал вновь в макушку. Замер за ее спиной.
– А ты и так это делаешь, – едко расхохоталась та, и вновь взгляд через плечо.
– Полно врать, козюлечка. Кто еще из нас брюзга?
– Че-го? – резво вскочила со стула и тут же кинулась на своего провокатора. Живо ухватил в объятия, прижал к груди. Короткие попытки сопротивления – и наконец-то сдалась. Обвисла, обмякла; провернулась к нам лицом, наградила счастливым, умиротворенным взглядом, а сама уже поплыла, тая в нежных чувствах к своему захватчику.
– А, да, все хотела спросить, как там Мигель?
– Мигель? – отозвался Луи. – Да ничего, слава Богу. Работает там же, в аудиторской компании. Недавно повысили. А так есть невеста, вот буквально пару недель назад нас познакомил с ней. Хорошая девушка. Живут вместе, может, скоро поженятся.
– А зовут-то как?
– Зовут? Зовут Николь.
– Человек?
(загадочно ухмыльнулся Матуа, короткая пауза)
– Человек.
***
Вышли на веранду.
Я и Доминик.
Немного пройтись по двору – и сесть напротив входа в дом, в беседке.
– Виттория, – вдруг первый отозвался Бельетони.
– Стой, – резко перебиваю его. – Дай скажу... прежде чем... В общем, куда бы потом разговор не зашел.
Кивнул головой, молча подначивая. Ухмыльнулся.
Тяжелый мой вздох.
Пристальный взгляд в глаза.
– Прости меня, Доминик. И пусть я не знала тогда всей сути происходящего, прости. Что не поверила, не дала шанс. Ты когда-то пошел мне на уступки, а вот я... я так не смогла.
Ухмыльнулся еще шире, лукаво щурясь.
– Брось, Виттория. Не вороши прошлое. Каждый получил по заслугам. Да и потом, ... если честно, – тяжелая пауза, – не потеряв ее, я, наверно, бы никогда не узнал, как эта рыжая стерва дорога моему сердцу. И, если тогда я еще сомневался, то после всего – точно понял, что эту женщину уже никуда не отпущу и ни на что не променяю. Так что, что было – то было. Все случилось именно так, как должно было быть. Одно страшно, что я едва ее насовсем не потерял, причем дважды. Но всё обошлось. Ведь так? И пусть все те беды и непонимания окажутся исключительно в прошлом, – замер вдруг, перебирая мысли. – А я вот смотрю на вас Шоном... и радуюсь, честно. Молодец, что наконец-то покончила с этим своим бессмысленным одиночеством и целомудрием. Счастливой тебе идет быть. Счастливой женой. И, я думаю, – замер вдруг на слове, вглядываясь мне в глаза, – пойдет быть и матерью... Чего не идёте дальше? Я понимаю, – торопливо отозвался, видя мое замешательство, – что это отнюдь не мое дело. Однако... такой он уж я: то одних сватающихся отгоняю, то другому уговариваю подарить дитя.
Ухмыляюсь. Весело ухмыляюсь, вспоминая тот день, когда пришла к нему обсудить сватание Вителеццо ко мне.
Черт, сколько же времени прошло. Сколько воды утекло.
– Не друг, а всё, по-прежнему, печешься обо мне, – едко подколола, сыронизировала я.
Заулыбался, а затем, вовсе, не выдержав, рассмеялся.
– И все-то ты помнишь!
– Прям как ты.
Ухмыляется злокозненно.
– С первого дня я был тебе другом. Да и ты сама это знаешь. Но не мог я развеять вот так просто свой ореол недружелюбного, злобного демона. Уж слишком долго над ним старался.
Захохотала я.
– Не верю, что ты такой мелочный.
Улыбается.
– Правильно. Просто, проверял тебя... Я тяжело схожусь... с двуногими, если ты еще этого не заметила.
Прыснула от смеха.
– Я думаю, весь мир уже давно это заметил.
– Вот и не серчай на меня. Ладно, – вдруг живо сменился его тон. – Все это хорошо. И прошлое у нас было веселое. Однако... ты не ответила. Или... это очередной бзик в туманной голове старушки Виттории?
– Сам ты старик, – гневно (наигранно) буркнула я себе под нос.
– Или твой Шон.
– Эй-эй, – вскрикнула я, вполне серьезно, с негодованием, пресекая его дурную шутку. – Не смей трогать моего Шона!
– Пардон, синьора, – едко рассмеялся Доминик.
– А ведь не отцепишься теперь, да? – оттаиваю тотчас.
Едко заухмылялся.
– В верном направлении мыслишь, подруга. Я добьюсь правды, и если там сидит какой червь – тут же его выковыряю. Сама знаешь, за мной не станется.
– Да это уж точно, за тобой не станется, – глубокий вдох и, смущенно заулыбалась я. Стукнула ладонями по коленям, приводя себя в чувства и сбивая свое волнение. Вмиг нахмурился Бельетони, подозревая неладное. – Так и быть. Мы хотели пока это сохранить в тайне, однако ты же, пиявка такая, уж точно не отстанешь.
– Ты меня пугаешь.
– Ага. Я уже на пятом месяце.
– Чего? – обмер, лицо его вытянулось. Изучающий взгляд, но затем не получив опровержение смехом, зашевелился. – Неужто правда? А по тебе и не скажешь. Хотя точно... платье он какое пышное. Как это – без корсета. Чет даже и не обратил внимание, – молча ухмыляюсь. – И что, прям твой драгоценный Матуа еще ничего не знает?
– Нет, но уже сегодня скажу, раз тебе растрезвонила.
– Пф, молодец, – закачал головой, все еще не веря. Затем вдруг миг – и крепко обнял, притянул к себе за плечи. Поддалась. Чувствую, как начинаю заливаться краской.
– Сейчас Шон увидит – и нас обоих убьет.
Рассмеялся. Отпустил, отстранился в сторону.
– Вот теперь я понимаю. А то ишь, какие, ходят они, попусту воздух в легких гоняют. Молодцы. Да и Крег хороший. Сразу, конечно, не скрою, очень удивился твоему выбору. Но теперь, иногда в нем что-то схожее с Жо замечаю, эта их молодость, легкость, взбалмошность... Они дают нам, старикам, силы и желание жить. Причем с новой силой. Так что полностью теперь понимаю, почему именно он, а не такой какой-нибудь сухарь, из тех, кто тебя у власти окружает.
Несмело закивала я головой, улыбаясь.
– Словно вновь двадцать пять.
– И не говори. Словно опять дурак неотесанный.
Не сдержалась, рассмеялась.
Невольная пауза разлеглась между нами. Мысли кружились в голове, порождая странные вопросы. И, наконец-то решилась я на один из них:
– А ведь я помню до сих пор... что ты рассказывал о себе, и о том, что бы сделал, если бы вновь женился.
(ухмыльнулся, смолчал, лишь отвел взгляд в сторону)
– Я рада, – осмеливаюсь на продолжение, – что ты рискнул. Удивительно, кончено, что этой... твоей женщиной, выбором... стала наша Жо. Хотя, конечно, она прекрасная девушка. Естественно, – рассмеялась я от того, что нахваливаю свое дитя. – Однако удивительно... Что ж, не зря говорят, что пути Господни неисповедимы.
Улыбнулся. Несмело закивал головой.
– Она на нее похожа? – решаюсь я на очередное откровение.
– А? – вздрогнул Доминик в непонимании. Тут же перевел на меня взгляд. – Кто на кого?
– Жо... на первую твою... жену?
Вскинул бровями; видно было, как неприятно ему было это слышать, и тем не менее – немного задумавшись, ответил:
– Нет, – скривился, перебирая воспоминания. – Причем ни внешне, ни внутренне. Это – совершенно разные... личности. Истории. Разные реки. И поверь, я очень рад, что у меня сейчас есть Жо, такая, как она есть, а не...
– А не кто? – вдруг звонко, гневно рявкнула за нашими спинами наша новоиспеченная мать, отчего меня тотчас передернуло на месте, а Доминик лишь резко обернулся на звук. Мило, добро улыбнулся.
– Иди сюда, – махнул ей рукой. Ленивые, нарочно дразнящее растянутостью Жозефины, и наконец-то та поднялась к нам в беседку. Еще немного – и, Бельетони, обхватив за талию, тут же притянул девчушку к себе, силой усадил на колени. Нехотя подчинилась, однако все еще разыгрывала свое недовольство, ревность и злость.
– Так что? Вы о ком говорили? – рычит, не унимается жена.
Виновато спрятала я взгляд. Черт, и кто же меня за язык-то тянул?
– О ком? – вдруг отозвался Доминик, тяжело вздохнув. – О моей первой жене.
Вмиг выстрелила я взглядом на Жо, с ужасом ожидая ее реакцию.
Но еще секунда осознания, и раздраженно скривилась, невольно высунув язык.
– Как же я ее ненавижу, – вдруг вкрадчиво (игнорируя мужа) прошептала мне, словно некую тайну.
(удивилась я ее осведомленности; но и с облегчением выдохнула)
– Хоть уже почти восемь веков назад это было, но, – вдруг вполне серьезно чиркнула зубами от злости, – ненавижу ее.
Понимающе, смущенно коротко улыбнулась я, пряча взгляд.
– Жо, не дури, – отозвался Бельетони. – Я уже толком даже не знаю, не помню, как она выглядит. Только что – чернявая и высокая.
– Во-во, мне и этого много. Забудь! – живо обернулась к нему лицом к лицу. Рычит, забавно хмурясь. – ЗАБУДЬ ЕЕ! Полностью!
– Кого?
– Во. Смотри мне. А то ишь ты какой... вспомнить он решил.
– Это – я... – несмело отозвалась я, каясь в прегрешении.
Живо обернулась ко мне, подмигнула Бестия и искренне, весело улыбнулась. Тут же приставил палец к губам:
– Цыц! Дай мне над мужем поиздеваться.
– Ах ты, зараза, – живо ухватил Жозе за боки и принялся щекотать – дико, отчаянно завизжала та, тут же срываясь на ноги.
– Сволочь! – разворот и вдруг стала его пинать руками. Прикрывается рукой и дико хохочет.
Залилась я румянцем, наблюдая за ними.. – тотчас уже видя в них нас с Шоном.
– Мать! – вдруг вскрикнул в шутливом отчаянии Доми. – Там дитя твое плачет! Иди в дом!
– Оно такое же мое, как и твое, зараза! И над ним баба с дедом сидит. А ты от расплаты не уйдешь!
Миг – дернулся вперед и, сжав в объятиях, тут же притянул к себе свою женушку. Жадный, деспотический поцелуй в губы. Тщетные секунды трепыхания – и вдруг сдалась, обвисла, несмело отвечая на ласки.
Отвернулась я, в смущении рдея. Взгляд около, на небо.
Несмело встала с лавы. Шаги к выходу из беседки.
– Я вас лучше оставлю.
– Ага, – на мгновение оторвавшись от ее губ, крикнул Доминик.
Но и тут же послышалось сопротивление Жозе, дикий вопль:
– Не смей! – сквозь смех.
Поддалась своему решению...
Лишь у самой двери обернулась. На мгновение уловить взглядом, как бесстыжий Бельетони уже повалил свою жену на лаву, разворот, и не желая ни себя, ни других больше не смущать своим вниманием, скрылась за кованным полотном.
***
И вновь в беседке, во дворе. Вот только уже собрались здесь все (все, кроме Марии – та была в доме рядом со своей внучкой).
– О! Как я и обещала! Зацените! – вдруг вскрикнула Жо и выбежала в центр.
Живо выставила руки вверх и замерла. Тягучие мгновение сосредоточения, усердная концентрация – и внезапно прямо воздухе появился огромный водяной шар. Немного повела пальцами вбок – и тот послушно стал двигаться за свой хозяйкой.
– Доминик много чему меня обучил. Но это – мое любимое, – завороженно прошептала девчушка.
Вдруг она отделила одну руку от второй, отчего шар заволновался, но не распался, не рухнул.
Живо закрутила указательным пальцем, словно отковыривая от пузыря, – каплю за каплей стала выуживать от общей массы. Затем характерные движения – и уже этот шар превращается в цветок, от которого идут красивые, утонченные лепестки.
Миг – и огромный водяной раскрывающийся бутон закружился в воздухе, поражая наши сознания своей красотой и нереальностью происходящего.
– Доми, помоги, – вдруг отозвалась Жо и немного подошла ближе к Бельетони.
Ухмыльнулся, нехотя поднял руку вверх муженек и тоже, словно рисуя, стал что-то творить с картиной. Нежные, золотистые переливы побежали по лепесткам, наполняя прозрачность цветом, – а затем миг – и капли, что были на концах, вспыхнули ярким огнем.
Обмерли мы, не дыша.
Пламя разгоралось все сильнее и сильнее, а цветок, словно живой, стал медленно, едва заметно пульсировать. Еще миг – и подняла его у себя над головой Жозе, трепетные, волнительные минуты – и наша волшебница вдруг развела руки в стороны – отчего вода тут же хлынула порознь, вниз, но ее не коснулась. Да и к земли тоже... не дошла – замерла заледеневшей раскрытой лилией, повисшей в воздухе. Короткое мгновения – и от внезапного взрыва льдина разлетелась тысячами крохотных бриллиантов, заблестев, зазвенев, издавая чудную, дивную музыку. Я невольно дрогнула, зажмурилась на миг, но едва моим глазам вновь явилась происходящая картина – как уже ничего вокруг не было. И даже след простыл.
– Это невероятно, – едва ли я могла прошептать сквозь шок.
– У-у-у, то ли еще будет! Я многое теперь умею, – вдруг захохотала наша девчушка, – правда, оно пока у меня выходит спонтанно и , почему-то, не поддается контролю.
– Научишься, – вдруг отозвался Луи и мило, радушно заулыбался. – Главное, остальных не порань.
– О, это она умеет! – вдруг отозвался Бельетони и загадочно рассмеялся.
В удивлении уставились мы на Жо.
Покраснела, отвела взгляд.
– А ты прям сразу жаловаться.
– А как же? – съехидничал, – кто же меня еще тогда пожалеет, как не родственники?
– Никто, – с притворной злостью прорычала девчушка и скривилась, показав ему язык.
Закачал головой в негодовании.
– Безобразница.
***
– Ну, что, ребята, – вдруг отозвался Доминик. – Шон, Луи, за мной. Я вам покажу кенгуру!
– Я те покажу! Опять наклюкаетесь! – злобно нахмурилась Жозе, смотря на него, на эту наглую тройку, через весь двор.
– А вы, бабоньки, лучше нам на стол накройте, чтобы когда мы вернулись – было чем закусить. Если, конечно, женушка, хочешь, чтобы я к тебе потом ночью на двух пришел, а не как вчера – на четырех.
Пристальный, хитрый, сквозь улыбку взгляд молодой мамаши на своего отбившегося от рук муженька. И вдруг, совсем не смущаясь, показала... не приличный жест своему Бельетони.
Замер, едко, коварно заухмылявшись.
– Пардон, ребята, воспитательный момент.
Резкие, резвые шаги – и тотчас ухватив за пояс Жо, перекинул через плечо, словно мешок, и потащил к дому. Невольно напряглась я в волнении.
Дико заверезжала, заистерила девчушка, гневно пиная по спине руками.
– Опусти! Отпусти, сволочь! Куда в дом? Там Ани спит! Нельзя туда!
Резкий разворот палача – и понес уже в сад, далеко за беседку.
Взгляды наши с Шоном вдруг встретились – скривился тот, еще миг – и вдруг показал мне кулак, грозя.
Пристыжено опустила взгляд, смиряясь с происходящим.
Мой Крег, слушала бы я тебя больше раньше, меньше бы дров наломали. Но... кто ж знал?
***
Не пошло и получаса, как, наконец-то, к нам, заскучавшим в беседке, вывалились из сада эти две наглые рожи: счастливый Доминик и замученная, с лохматыми, непослушными волосами, забитой в них травой, но не менее с радостной улыбкой до самых ушей, Жозе, – шагало наше семейство Бельетони.
Еще миг – и, оторвавшись от своей подобревшей жены, схватив, обняв за плечи Луи и Шона, потащил куда-то со двора.
– С тебя реальный кенгуру, – недовольным (сквозь смех) голосом пробурчал Крег.
– Да хоть два. Главное – догони его...
***
Всего хорошего – понемножку, тем более что мое нынешнее положение требовало от меня своих поступков. Мария и Луи на первое время остались у них, помогая молодой маме справляться со своими новыми обязанностями, а мы с Шоном – отправились восвояси. Домой. Готовиться к такому трепетному, долгожданному событию. Оставалось еще немного – и я... должна буду у Господа выпросить милостыни... и родить нам... сына.
Глава 100. Сон
***
Роды прошли успешно. И уже в конце лета на белый свет появился наш... первенец. Матуа предлагал свою помощь в сем нелегком деле, однако мой ревнивый муж (да и мне было бы неудобно нагой явиться взору своему другу) наотрез от сего отказался, причем сам решив и настояв на своем личном присутствии и даже частичном участии в этом волнительном процессе.
Так что, так или иначе, но наконец-то мы с Шоном стали родителями.
Самым трудным вопросом стал момент, как называть это наше... долгожданное чадо. И тут уже было много споров: от простых предпочтений до каких-то, вклинившихся в память, близких и родственников. И тем не менее, ничего общего так и не нашли.
Пока вдруг Шон, очередную ночь проведя в Интернете в поисках, не предложил – Таддеус. Имя, которое кроме красивого звучания, в себе хранило огромный, потаенный смысл: с греческого означало – "данный богом"...
Так в нашей жизни официально появился он – Таддеус Крег, наш родной... сыночек.
***
Завоевав почти все мои бастионы фобий, Шон плавно перешел к страху... сновидений.
– Не зря сон задумала природа. Да даже тебе было бы легче! Ведь сколько раз – проблемы, беды, сопли, вопли – лег спать, и на утро уже все прошло.
Кривлюсь раздраженно, прячу взгляд...
– Викки, но ты сама подумай, какого тебе жить в мире, который с громадной процентной вероятностью – иллюзия? Неужто тебя не пугает мысль, что я – выдумка? И, что будет, если потеряешь сознание?
– Уже было. Ну, или около того.
– Или ты вообразила, что потеряла сознание... бла бла бла. Тогда, может, вообразишь, что спишь?
– Отстань, прошу! – скривилась я и нахмурилась в негодовании. – Как болячка к собаке: как пристанешь, фиг отцепишься.
– Я, просто, хочу, чтобы ты поверила, что я, и все вокруг,– настоящие!
И так было каждый раз, когда начиналась эта тема.
...
Но а дальше... пришел день, когда мой Шон сумел выстрелить словом в самое сердце, заставляя дрогнуть даже самые далекие, непоколебимые струны этого моего упрямства, и... уступить.
– Посмотри на нашего ребенка. Посмотри на своего сына. Подумай, если он не настоящий, а выдумка – то стоит ли рискнуть и проснуться, ради того, чтобы выбраться из-под земли и дать ему и себе шанс на настоящую жизнь, а не в твоих грёзах? А если, все же, мы говорим тебе правду, и мы – не вымысел, не плод твоей фантазии, а настоящие: стоит ли этот малыш того, чтобы мама окончательно уверовала, что он – реальный, а не мираж? Ты сама эту жизнь ощутишь по-другому. Викки, посмотри мне в глаза и скажи: если прежние фантазии тебя не устраивали, и ты отчаянно искала подлинную жизнь, тогда почему в этот раз – ты сдалась и готова уступить измышлениям? Ну же... я тебе обещаю, когда ты проснешься, когда вновь откроешь глаза – мы будем рядом. Я, Шон, твой муж, и Таддеус, наш сын.
***
Это было погружение, словно в кислоту. Словно добровольно одеть рубаху смерти и ждать пока та придет и заберет...
Я разучилась это делать. Я разучилась спать. Так сильно и долго сопротивлялась этому состоянию, нужде, тяге, что теперь уж совсем забыла, как это происходит, как это делается.
Страх заживо свежевал меня, доводя до жуткой лихорадки, дрожи в конечностях, а безумие едва ли не заставляло выть. А что, что, если... Шон ошибся? Что если вся эта длинная, долгая история, весь этот тернистый путь, от самой Баттисты до Таддеуса, – вымысел? И никого не было в моей жизни, кроме умершего Ферни и предателя Аско?
Ни тебе того же Томы, какой бы он не был, ни дружбы с Ивуаром, ни Доминика и его поддержки, ни Вителеццо и его предательства, ... ни Матуа и той нашей трепетной дружеской связи, ни ... моего горячо любимого Шона. Ни нашего дитя... и Жо. Что если... весь этот чертов мир, пусть и полный заусенцев, шероховатостей и боли, но вместе с тем светлый и добрый, счастливый, в конце концов, для меня, – выдумка? Что если, ... сейчас я, в очередной раз сомкнув веки и силой, с той самой, с которой выкорчевала из себя нужду спать, заставлю погрузиться себя в телесный покой и сновидения, подписывая приговор собственному счастью?
Собственноручно, на пике своего рая, разрубить все канаты, как когда-то рубила, борясь с измышлениями, и вновь всё потерять. А дальше что? Снова начинать свой тернистый путь с нуля?
Я боюсь. Отчаянно боюсь, сильнее смерти или дальнейшего заточения в земли. Страшнее всего – всех их потерять. Всех, без исключения...
Но Шон прав. У меня есть сын. И я обязана ради него поступить, совершить сей столь жуткий, зверский поступок, дабы нащупав реальность, наконец-то дать оному право на настоящую жизнь, а не миражи и надежды.
И вновь я закрываю веки, меряя усердиями тишину, погоняя в голове ветер, душа мысли и утихомиривая нервы.
... считаю овец.
Прошло, наверно, несколько дней, прежде чем мои усердия, силы стали побеждать упрямство и страх. Та магия, что давала мне возможность творить чудеса и сопротивляться естественной нужде плоти и разума в отдыхе, сейчас услышала меня... и поддалась.
Еще миг – и вдруг завертелись необычные картины в голове, склеиваясь в странный калейдоскоп обрывочных воспоминаний и измышлений. Попытки куда-то бежать, от кого-то прятаться, и вдруг я оказываюсь под землей. Нет, не лежу, как прежде. А стою, в полный рост, да только везде, и над головой – плотная толщь земли, а руки мои прибитые к телу и не имеют возможности пошевелиться. Раскрыла я веки – и больше нет сил моргнуть. Темнота вокруг. Хотя отчетливо знаю, где я, непременно узнаю этот запах – родная земля...
И вдруг новый водоворот – и я уже бегу по чистому полю, к пяти могилам. Мой Шон – рухнула я на колени и начинаю грести руками захоронение. Вот только в этот раз никто уже не сопротивляется. Никто не бросается ко мне, силой пытаясь прервать жуткие, запрещенные действия. Тягучие минуты, руки в крови, а воля еще тверже – и появилась чья-то кисть. Но это не Крег. Рука женская... а вот и вовсе – драгоценный перстень. Узнала. Тот самый, который мне подарил Фернандо. Это – моя рука?
Поднимаю взгляд вверх – и уже стоит мой первый муж около меня, пристальный взгляд в глаза, загадочно улыбается. Но затем вдруг его губы исказило отвращение. Полный пренебрежения, негодования взгляд обрушился на меня.
– Ты все-таки меня предала.
– ЧТО? – нервно дернулась в сторону. – Ты же умер! Умер! И сам приказал жить дальше! Слово с меня взял!
– И ты послушала!
– Это несправедливо! Не смей!
Вмиг исчез, словно тень в полдень, а за моей спиной внезапно появился кто-то иной.
Резко обернулась.
И вновь мой Фернандо, вот только уже совсем иной, такой, каким я помню его при той, нашей далекой, тайной встречи, на Аетфе.
Нежно улыбнулся.
– Не слушай его. Это – твой страх, твоя совесть. Они глупы. Глухи... и слишком слепы. Я рад, что ты меня отпустила. Я обрел покой. Будь счастлива и никогда и нигде не ищи меня. Я не вернусь. Прощай.
Резко дернулась к нему на последнем слове – но вдруг тот растаял.
Поежилась.
Мигом срываюсь на ноги – и уже мчу, бегу к утесу.
Да только еще шаг – и уже стою на передовой, в том самом дне, когда я вернулась на фронт к своему Федору Алексеевичу.
А что бы было, если бы я пошла к нему навстречу до конца? Если бы еще тогда... позволила себе любовь?
Шаг ближе.
Обернулся, увидел меня, улыбается.
Но внезапно я обмерла в ужасе: и тогда никогда не бывать в моей жизни Шона, ни Таддеуса, ни Жо.
Еще одно мгновение – нахмурился Луи, чуя неладное. Замер, в замешательстве. А я всматриваюсь в эти глаза – и ничего... кроме брата там не вижу.
Резкий разворот – и мчу уже в другую сторону.
Мимо Ферни, мимо Томы, мимо Вителеццо, мимо вновь появившегося (только уже не в белом халате, а нынешнем) Луи, Доминика... прямиком к своему Шону.
Замерла в шаге, жадный, счастливый взгляд.
Улыбаюсь.
– Я тебя нашла.
Стоит. Молчит, на лице – равнодушие. Но вдруг миг – и губы его дрогнули. Опустил на секунду взгляд, а затем пристально, хитро щурясь, уставился мне в глаза. Ухмыльнулся.
– Ну, так иди ко мне. Мы с сыном уже тебя заждались.
Миг – и вдруг вспыхнул свет. Вокруг стало пустынно и белым-бело. Еще биение сердца – и неожиданно послышался навязчивый, упертый, гневный крик... детский крик. Узнала голос своего мальчика:
– Мама! Мама, вставай! Хватит спать! Мама!
Резко вздрогнула я от прикосновения.
Миг – ... и распахнулись мои веки.
***
Миг – ... и распахнулись мои веки.
Живо перевела взгляд, невольно повернув голову набок.
Туман рассеивался, а взор медленно наводил фокус.
– Я тебе что сказал?! – вдруг кто-то кинулся в мою сторону. Еще раз проморгать, и, наконец-то, заметила, как рядом со мной пристыжено замер мой горячо любимый Шон... и перепуганный Таддеус.
– Всё-таки не выдержал, разбудил, – сквозь смех прорычал мой Чертенок и, выпуская руку проказника, быстро подошел ко мне ближе. Присел на корточки рядом с кроватью. Нежно провел по волосам, короткий поцелуй в губы – и нежно так, заботливо прошептал:
– Девочка моя, добро пожаловать в реальность. И помни... мы тебя очень любим... и ты нам нужна.
(слезы жгучей рекой тут же сорвались с моих ресниц, а по коже побежали от его дыхания мурашки)
***
Спуститься вниз по лестнице – и замереть в волнении.
Тотчас все устремили на нас с Шоном и Таддом взгляды.
– Иди беги, – скомандовал мой муж, выпуская из своей хватки мальчика – уже прожогом вырвался на улицу к остальной ребятни: Анисия и Фёдор Бельетони, Марк и Эндрю Дейнли, Рэйден Смит, близнецы Тьери и Арно, Элена, Амели и Вероника Колони.
А вот и улыбки волной прокатились по лицам моих дорогих друзей, разговоры которых наконец-то стихли и все внимание прикипело лишь к нам: Ар и Ева, Кайл и Майя, Грэм и Деляра, Мэт и Мэйса, Асканио и Рита, Луи и Мария, Жозефина и Доминик, Маркантонио и Матиас (вместе со своими очередными невестами).
Вдруг сильнее прижал к себе меня Шон и тихо, едва заметно, шепнул на ухо:
– А то ишь, какая... захотела она от нас избавиться. По делам, красавица. По делам...
[1] – на основе сообщения кузена В. Колонны, кардинала Помпео Колонна. Википедия.
[2] – с латыни – "Вечные истины: Вечный город. Вечная ночь. Вечный праздник."
[3] – с лат. – "мертвый плач, плач усопшего"
[4] – с лат. – башня "покоя".
[5] – в последствии, после возрождения замка, название изменится на "Аетфе", "Аэтфе".
[6] – В Италии и Испании в 16 веке была популярна игра, которая была чем-то похоже на покер и называлась она «Primero». Ее правила и вправду похожи на покерные. Игрокам сдавалось по три карты, после по кругу объявлялись ставки, и побеждал игрок, который смог собрать старшую комбинацию.
[7] – vivi sepultura, погребение заживо (кедровый кол в грудь – и, пока Природа не смилуется, да тот не сгниет и не отпустит, лежит преступник под землей в сознании, но и полнейшем оцепенении один срок, приблизительно полтора десятка лет)
[8] – Источник: Война. Народ. Победа: статьи, очерки, воспоминания. – М.: Политиздат, 1983. – Т.2.
[9] ". http://www.otvoyna.ru/medik.htm
[10] – с франц. – "у всякого свой грешок".
[11] Целомудрие – моральная добродетель, означающая контроль сексуальных желаний; отказ от интимных связей.
[12] – Сублимамция – защитный механизм психики, представляющий собой снятие внутреннего (в первую очередь, сексуального) напряжения с помощью перенаправления энергии на достижение социально приемлемых целей, творчество. Впервые описан Фрейдом.
[13] – с итал.: figli di Puttana – сукины сыны; merda – дерьмо; liberta – свобода; brutta vасса – сука; Аnnoiato come sempre – скучно, как никогда; ceffo – урод; Chi e la? – Кто там?
[14] Rispettato Consiglio – c итал. "уважаемый Совет"; punto – точка.
