Текст книги "Терновый венок надежды (СИ)"
Автор книги: Ольга Резниченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)
Сука ты, Колони. Ведь знаешь, что было. Не Поверенных, но... все же отпускали.
Давно... но отпускали.
И в какой-то миг резко стихли страхи внутри меня. Тишь наступила. Штиль... перед грозной бурей. Огромной, бессердечной, вездесущей, смертельной бурей.
Нехотя кивнул Луи и печально улыбнулся.
– Понимаю.
– Это хорошо. Хорошо, что понимаешь. Палачи!
Вмиг подсудимого за плечи схватило двое исполнителей казни.
Глаза мои тотчас широко распахнулись, хватая любое, даже крохотное, движение. Время учтиво замедлилось...
Не дрогнул Матуа.
– И ты думаешь, Аски, я позволю тебе это сделать? – холодный, ровный, могильный голос откуда-то изнутри меня, словно сама Судьба сейчас смеется над сими глупыми попытками править целым миром, столь наивного, слабого, мелочного мальчишки.
– Не надо, – тяжело вздохнул Луи Батист.
Встала я с софы… Растянутые, плавные, неспешные движения. В центр залы, рядом с, дорогим сердцу, существом.
Гордо выпрямилась перед братьями… Презренный взгляд Асканио в глаза.
– А разве Искья другого мнения? – насмешливо (хотя и с опаской) крикнул братец. – Разве? моя дорогая… Она дала предписания нам… не для каждого отдельно, а так, как должен жить из нас… всякий. Так что, Виттория, СМИРИСЬ.
– Я – ЕСТЬ ИСКЬЯ. И Я БУДУ ПРИНИМАТЬ РЕШЕНИЯ. А не глупые своды правил.
– Побойся, побойся своих слов, сестра!
– Чего же? – короткий, с вызовом шаг навстречу.
– Когда-то я тебя уже наказал. Хочешь повтора?
– С тех пор уже много чего произошло в наших судьбах. Например, то, что последние триста лет ты поклоняешься… МНЕ.
Нервно скривился.
– Не тебе, моя дорогая, НЕ ТЕБЕ. Как обрала Богиня тебя в свои Хранители и Оракулы, так и передумать может. Твой разум помутнел. И не Справедливость движет нынче тобой.
– Возможно, – еще один шаг ближе, – возможно. Нет! Точно. Так и есть. Не справедливость. И ЧТО?
Уткнулась взглядом в его черные угли глаз.
– Что молчишь? И ЧТО? ЧТО С ЭТОГО?
Тяжело сглотнул. Короткий вдох. Отвернулся.
– Не зли меня, не зли, девка.
– Я тебя не боюсь. БОЛЬШЕ не боюсь. Понял?
Вдруг резкое, молниеносное движение – Асканио сорвался с кресла.
Не успела среагировать: кол в грудь, в сердце – и пала на пол. Глаза мои обмерли, словно мертвые. Но еще видят.
И в ушах еще звуки дразнят слух.
– Унесите в темницу, – словно гром, раздался гадкий, повелительный голос Асканио. – Есть еще кто… радикально настроенный? Есть еще кто… возомнивший из себя Божество?
– Ты за это заплатишь! – послышался голос Луи...
Насмешливо фыркнул Колони.
– Ба, кто отозвался. Неужто щенок умеет еще и лаять?
– И КУСАТЬСЯ.
– Рассмешил, право, рассмешил ты меня, Матуа. Правда, всё равно это тебя не спасет. Прости…
ЧЕТВЕРТОВАТЬ и спалить к чертовой матери!
– Только троньте его, и тут же все рассыплетесь в прах! – гневно завопила я.
Все обернулись на голос.
Стояла своим неприкаянным духом у дверей.
– Братец, за то столетие, подаренное тобой, под землей, я не только обрела Искью, но и обуздала свои способности. Лишив меня тела – не лишил сил. Мой ДУХ силен! Глупец!
Ликующая, едкая улыбка.
– Неужто? – рассмеялся Асканио.
Вдруг… из моего призрачного тела огромными, багровыми реками стала сочиться… из десятка страшных, рваных ран, кровь.
– Продолжим, милая, или все же пожалеем тельце?
– Рви, кусай, грызи мое тело! Хоть ПОДАВИСЬ! – и вдруг на последнем слове в долю секунды взорвались стекла. Разлетелись окна. Стеклянный купол, что был над нами, рассыпался в дребезг. Сотней, тысячей мелких осколков, хрустальными слезами посыпался вниз.
Погасли свечи.
– Я разорву тебя на куски. И в душе ничего не дрогнет, – прорычала во мне доселе неведомая сила. – Я! Я – ИСКЬЯ ! Я – ТВОЕ БОЖЕСТВО! МОЛИСЬ, НА МЕНЯ, КУТЕНОК! МОЛИСЬ! – в мгновение подлетела к Асканио и жадно вцепилась руками за горло
(остальные же братья, послушники смиренно замерли).
Я жаждала видеть его сердце на своих ладонях. Я жаждала смерти на своих руках. Все то, что он так отчаянно сие долгое время преподносил мне.
– Я ЗАБЕРУ ТВОЮ ЖИЗНЬ, ЗАБЕРУ ТВОЮ ДУШУ,… ЕСЛИ НЕ БУДЕТ ПО-МОЕМУ!
Замер, побелев, словно камень. Зрачки его не шевелились. А грудь не вздымалась больше от вдохов.
Мир вновь замер, остановив время.
Я смотрела в это лицо, принимая самое сложное решение.
Убить. Убить его – за всё, что учинил. За всё, на что обрек. За всё, что еще непременно сделает.
Миг – и моргнул, паскуда. Стал задыхаться, словно из крови его убрали весь воздух.
Отчаянный взгляд молил объяснить, что происходит. В конце концов, спасти. Не шевелюсь я, лишь злобно сверлю взором, сгорая от пылающего соблазна.
"Умей прощать," – внезапно послышалось за моей спиной. Резко обернулась, но видение тут же растаяло, словно выдумка. Хотя узнала. Успела я уловить взглядом ее лик: моя милая ... Баттиста.
Тягучее... несмелое... болезненное осознание; принятие решения – и нехотя уставилась на своего подсудимого. Глубокий вдох,
...отступаю.
– Ты отныне всегда будешь мне подчиняться, если того будет требовать судьба. Ты будешь слушать меня, даже если это сломает твою гордость и покалечит самолюбие. Ты даже не представляешь, во что меня превратила твоя жестокость. Ты даже не представляешь, чем я стала из-за тебя. И теперь, я – твой крест. Тяжелый, неподъемный крест. Неси меня, волоки по земле, в жутком одиночестве, пока не искупишь все свои изуверские прегрешения...всю свою – бессердечность. И только лишь твоя жизнь – бескорыстно отданная за другую, сможет освободить тебя от сего мерзкого, вечного проклятия.
Да, сегодня я тебя отпускаю, ведь мудрее тебя. Добрее. И сильнее. И всегда так будет. За что и благодарю...
Дыши.
Глава 68. Обещание
***
Фундамент заложен. Остается не дать сгнить брусу – и возвести, наконец-то, жилище.
Я догадывалась, что Матуа не успеет добраться до Эйзема прежде, чем произойдет самое страшное. Более того, остается лишь надеяться, что этот ужас уже не произошел.
Мигом бросаюсь духом через шальные мили навстречу светлому будущему моего Хирурга.
Еще немного – и уже Эйзем виднеется впереди.
***
Кабинет Клариссы.
– Перечитай… и внизу запечатли свое согласие, – проговорила Аббатиса протягивая сверток бумаги девушке.
Тактичное мое покашливание, дабы привлечь внимание присутствующих.
От сей внезапности бедная Мария вмиг содрогнулась и испуганно отпрянула от стола.
Резкий разворот.
Жеманно улыбаюсь.
– Виттория? Какая неожиданность, – холодный, мерный тон монахини.
– Я так и думала, что Матуа не поспеет вовремя. Простите, что без спроса… и предварительной записи.
– Да как же Искья и по записи? – ехидно улыбнулась та.
– Да все мы… – люди. Были когда-то, – рассмеялась невольно я. – Так… чего я пришла?
– Да, чего? – язвительно передернула мои слова женщина: хоть и был у нас с ними неписанный союз и добрые отношения, но та слава, которая вот уже сколько веков бродит за мной, не дает ей, полной предубеждений и страхов, полукровке... покоя: рисуя в ее воображении меня скорее бездушным бесом, нежели порядочным, благодетельным существом. – Да еще Дух, без тела… Что-то произошло… страшное? Важное?
– Я спешила оградить новую мою послушницу от неверных действий.
Удивленно дрогнула ее бровь.
– Мария теперь принадлежит Ордену Эйзема.
– Но обет еще не дан? Правда?
– Матуа ж был твоим другом. Неужели не хочешь пожалеть его чувств?
– А я за этим и пришла, Кларисса. За этим. Матуа больше не Поверенный, а простой Член Совета Искьи.
– Это тебе так твоя Богиня сказала?
– Это Я так решила. И Совет постановил.
– Я не отдам тебе полукровку.
– Делить не рожденного? Не кажется глупым?
– Я не шучу.
– Я тоже, я тоже. Вот как родится дитя, как достигнет восемнадцати годков, так пусть и принимает решение – быть с Искьей, или же с Эйземом. Справедливо?
– Чего же я не верю твоим словам, девочка моя?
Расхохоталась я, право, не ожидая такого открытого негодования и презрения в мою сторону.
– Я слово даю, а не пустые речи веду. С семнадцати лет – полгода у нас поживет, подучится, полгода – у вас. А дальше… Дальше – выбор за полукровкой: родительский Орден, или схожих по сути.
– Согласна, – гордо вздернула головой Аббатиса. – По рукам.
– А…, – неожиданно осмелилась на участие Мария.
Резко перебиваю ее я, мило (лживо) улыбаясь; повелевая, обняла за плечи.
– Не стоит, не стоит волноваться, Мария. Лучше поспеши на выход. Там тебя уже ждет… Матуа.
Короткий, вопросительный взгляд девчушки на Клариссу...
Тягучие мгновения притворства, и монахиня все же улыбнулась ей в ответ.
– Рада, что всё наладилось.
Виновато потупила бедняжка взгляд в пол.
Взвесить… «за» и «против» – и, наконец-то, короткие, быстрые шаги на выход.
***
Не провожаю ее. Замерла, почувствовав за спиной знакомый, пристальный взгляд.
Резкий разворот.
– Ба, какие гости, – ироническая ухмылка так и искажала его лицо. Бельетони.
Отвечаю тем же: радушием и усмешкой.
– Решила узнать, как ты тут без меня.
Шаги ближе. Замер рядом. Внимательный, изучающий взгляд в глаза.
И вдруг вновь заговорил:
– Я слышал, нынче у вас на Искье очень весело?
Невольно поджимаю губы, но все еще рисую на лице безмятежность и радость.
– Твоими молитвами, мой старый добрый знакомый. Всё обошлось. И теперь все мы будем ждать чуда.
Широко улыбнулся. Вдруг поднял руку в надежде обнять за плечи, но тщетно – провалился сквозь дух.
Лицо его на мгновение вытянулось, а брови изогнулись.
– Даже так? Никакого доверия?
– Глупости тоже мне скажешь.
Разворот – и пошагала прочь, на выход, по коридору. Не последовал за мной. Но вдруг серьезным, холодным голосом, отозвался вслед:
– Через восемнадцать лет все равно придется его делить. И уже ничего с этим не поделаешь. Ты же сие... осознаешь?
Обмерла я. Тягучие рассуждения – обернулась.
Лживая улыбка.
– Осознаю. Но и ты... особо ни на что не надейся.
Прищурилась ненароком, ухмыляюсь.
Рассмеялся.
– Время покажет, Виттория. Время... покажет.
Несмело, нехотя киваю я головой, хотя и не соглашаюсь. Миг – и растаяла, словно выдумка, оставив собеседника ни с чем.
Глава 69. Братская любовь
***
Буря утихла. Снежинки устало кружились, оседая пеплом побоища на моей душе.
Мария с Луи поселились в Арагонезе. Матуа старательно исполнял свои новые обязанности, являясь на важные заседания Совета и Суда, остальное же время полностью посвящал своей молодой, беременной жене. Ревновала ли я? Ревновала?
Конечно же...
да.
Без зла, без каких-либо вмешательств. Но... ревновала.
... тихо, едко исходила от странных, неправильных чувств, отчего еще сильнее ненавидела себя, стыдила и отчаянно корила. Я понимала, что не любовь меня к нему тянет и требует оного обратно. Я не завидовала их счастью, когда сама глядела в глаза жуткому горю. Отнюдь. Это были другие мысли. Просто... забрали мой кислородный баллон – и теперь приходиться самостоятельно карабкаться по жизни дальше, довольствуясь тем воздухом, который успела схватить при погружении... Еще тогда, ... когда рядом был Шон.
Эта себялюбивая жажда того, чтобы и дальше мой заботливый "брат" жил моей жизнью, а не своей собственной, была настолько явно нелепой, жестокой и безрассудной, что всячески я пыталась ее не только скрыть, но и гневно, тщательно подавить. Удушить, словно мерзкую гадюку. И это было тяжело, тяжело и страшно. И с каждым разом оставалось все меньше сил на сие тайное, отчаянное сопротивление...
А посему последующее решение было принято быстрее как спасательный акт, нежели наказание или безысходность: я всячески стала избегать их; а вернее, избегать того, кто мне отныне больше не принадлежит, и кого просто нужно отпустить; того, кому, действительно, нужна отныне свобода... от меня.
С Марией я, конечно, (в какой это степени было возможно в сиим моем положении) сдружилась. Однако это была скорее притворная любезность, нежели искренность и открытость. И пусть они оба чистосердечно пытались, когда на это выпадал шанс, оказывать мне поддержку, дарить свою любовь, внимание и дружбу, но я от этого всего еще больше начинала злиться и непроизвольно бунтовать. От неугодного, излишнего, не такого, как хотелось бы эгоистическому сердцу, внимания я еще сильнее уходила в себя и испепелялась от собственной никчемности и омерзительности. Я стремительно стала закручиваться в свой кокон, с головой уходя в желчное безумие... одиночества и лжи. Нелюдимость. Озлобленность. Депрессивность. Мизантропия. Я превращалась в жуткое существо. Существо, на которое даже самой было гадко в зеркало смотреть, а не то что... другим показывать.
... вот и пустилась я в бега.
Сначала Рим. Затем – Лондон.
Мысли о Шоне стали больным наваждением, и уже больше ни о чем и ни о ком я не могла мыслить, кроме как о нем. О том, что пережили. На что решилась с ним. И о том, как, в итоге, поступила.
Всё это полностью заполнило мою голову, отравляя трупным ядом каждую клетку организма. Рассудок поплыл. Медленно, но уверенно рождалось зловонное, трепещущее душу, безумие. И то, что поначалу смотрелось жутким и безрассудным, в итоге оказалось лишь тихим шумом дождя перед истинным раскатом грома.
Очередная ночь тяжелых дум и нервного срыва. Нет сил сосредоточиваться над книгами, над делами или рутинной работой по дому.
Забросить все – и выйти на улицу.
Небо чистое, звезды искрами заманчиво мерцают на небесах, да только все это больше не захватывает разум. Маниакальная тяга, давая неведомые доселе силы, ведет меня туда, куда не стоило бы идти... во что бы то не стало, не стоило. И тем не менее... шаг за шагом. Шаг за шагом... в собственное пекло. В собственный ад.
Тайно прибыть на Искью... Шаги знакомыми тропами – и вот уже направляюсь к утесу.
Лишь на мгновение дать себе запнуться, выуживая из памяти тот страшный день, а затем движение – и приземлиться именно там, где схоронена моя душа.
Рухнуть на колени перед своим палачом – и неистово, отчаянно завопить, не смущаясь, не стыдясь, не сдерживаясь ни в чувствах, ни в боли, ни в ярости.
Слезы соленой, жгучей рекой стекают по щекам, по груди и срываются на землю, а внутри полыхает свирепый пожар, испепеляющий сердце в миллионный раз, но все еще не вынуждающий его окончательно остановиться.
Задыхаюсь. Жадно хватаю воздух, но, увы тщетно: лютая ненависть и презрение самой к себе гневно разъедает жизнь внутри меня, требуя сдаться.
– Прости меня, прости меня, ШОН! ПРОСТИ! СЛЫШИШЬ, ПРОСТИ! – безнадежные, разъяренные удары кулаками об землю – и рухнула плашмя на все еще рыхлые следы предательства. Гребу, гребу на себя осколки черной вечности, но бесполезно: могила не хочет меня забрать в себя. Нет места там... предателям. Нет.
... скручиваясь от спазмов рыданий и боли клубком, разворачиваюсь, устремляю взгляд на свод своего личного захоронения: одиночества под холодными небесами; моей свободы, которая жалит больнее неволи; моей жизни, что пахнет дурнее тлена; моей любви, что не достойна даже... надежды.
...
Время карабкалось вперед. Боль стихала под давлением безысходности. Рыдания стихли, а немые слезы и вовсе превратились в холодный, пустой взгляд. Небо залилось кровью. Близился восход.
Нужно было убираться, пока никто не увидел сие мое падение. Не увидел столь жуткую тайну, которой место лишь в душе моей. Но мысль о том, что меньше ярда между мной и Шоном, что рукой подать – и этот ужас закончится, одно движение – в один рывок, пусть и нарушая все мыслимые и немыслимые каноны и правила, сводила меня с ума сильнее всякого горя.
... и в какой-то момент чаша весов с безумием перевесила рассудок.
Живо сорвалась на колени и стала отчаянно грести землю руками. Слой за слоем. Я чувствовала, как рассудительность яростью вместе со слезами вытекала из моих глаз, высвобождая внутри еще больше места для помешательства. Кровь, что временами проступала на руках от излишнего, больного усердия, с новой волной будоражила взорвавшуюся похоть запретного. Освободить, исправить. Починить. Сделать всё возможное, дабы отмотать время назад и принять другое, нужное сердце, а не разуму, решение...
И вдруг кто-то склонился рядом со мной (отчего я замерла, словно пойманный вор). Нагло, дерзко приблизился и мерзко зашипел мне в ухо.
– Ты думала я не догадаюсь? Ты думала, я оставлю тебя одну хоть на секунду с этим твоим бунтарством? Хочешь – убей меня, раз тебе так будет легче. Убей! Но только я тебе не позволю рушить всё то, что мы так рачительно сколько веков строили ценой не только твоих, дорогая сестра, усилий, но и платой чужих жизней. Тебе плевать. Ты думаешь теперь отнюдь не головой и трезвым рассудком. Это – твой выбор. Но так и знай, сдыхая, я утащу и его за собой. Не я, так другие – достанут этого мерзкого ублюдка из могилы или же найдут в любом другом конце света – и сожгут к чертям собачим. Ты его спасла от смерти – так дай этой твари хотя бы отбыть свой поганый, мелочный срок. Ибо иначе – иначе сама проклянешь себя за то, что содеяла. И никто тебе больше не поможет: ни ты, ни он, ни твоя Искья, ни даже Бог.
Тяжело сглотнула я.
Гнетущие мгновения рассуждений – и, наконец-то, приняла решение.
Несмело выпустила землю из своих рук. Побеждено, склонила голову. Закрыла веки.
Секунды на осознание своему судье – и нехотя, неспешно отстранился. Встал. Шаг назад.
(не оборачиваюсь)
– Еще раз тебя тут увижу здесь – и пинай на себя. Причем ты даже и не узнаешь, что его уже не стало среди нас. Пока ты будешь держать слово, я не трону его. Обещаю. Но хоть раз оступись – и можешь уже сразу начать забывать этого гнусного коротышку. Всё уяснила?
– Сука ты, Асканио.
(тихая насмешка)
– И вам того же, Виттория.
Резкий разворот, пошагал прочь.
Глава 70. Аетфе
***
Я знала, что Асканио сдержит свое слово. Причем оба варианта.
И, действительно, не спасет уже ни меня, ни Шона... моя Искья. Этот ублюдок, за все время своего существования, предусмотрительно в каждой точке нашей маленькой планеты обзавелся верными мерзкими, беспринципными и бесчеловечными, шестерками. И если будет на то его воля – в любое мгновение захлопнется мышеловка, разодрав жертву, пусть даже и кот на тот момент уже будет... мертв.
Придется подчиниться. В этот раз... подчиниться. Тем более, что цена уже не столь непомерно велика, как было ранее...
Тем же утром уехала на Аетфе.
Когда-то я исполнила обещание: отреставрировала сей дивный, таинственный, мистический мир, спасши его от безжалостного разрушения и окончательного забытья. Теперь же он мне платил добром в ответ: заботой, теплом и, каким-никаким, но покоем. Я обрела новый дом. Правда, и не совсем такой, который следовало бы искать: полный больного веселья, алкогольного, хмельного забвения, вместе с тем и едкого, болезненного одиночества; он лишил меня привычной жизни, подарив взамен болеутоляющий и мыслеубивающий дурман.
Днем я бродила по округе, наслаждаясь молчаливой природой, а по ночам топила боль в рюмке и пыталась громкой музыкой заглушить собственные укоры и нападки.
Очередная такая ночь. В глазах – пелена угара, а нервы натянуты такой струнной, что едва себя контролировала. Кровь напористо закипала в сосудах, требуя расправы, требуя жертвы, требуя чужую боль, дабы подменить ею свою...
Прикрыты веки. Звуки уже едва ли пробиваются к сознанию. Двигаюсь в такт ощущениям...
Но вдруг где-то вдалеке, напористо (словно запах дивного блюда для оголодавшего) раздался невнятный крик. Резко распахнула я глаза и увидела, как молодой человек силой пытался утащить за собой девушку на второй этаж, к vip ложам.
Тотчас напряглась я, загоревшись от дикой, больной жажды. Уничтожить. Я хотела тут же вмешаться и более того... медленно и мерно выудить из этого гадкого подонка жилой за жилой... его жизнь. Голодная, похотливая ухмылка исказила мое лицо. Очи вспыхнули яростью. Резкий рывок вперед,
... но вдруг... кто-то ухватил меня сзади, вынудив в момент остановиться: не успела совладать с собой, и, потеряв устойчивость, плюхнулась обратно. Подхватил, помог выровняться на ногах, но следом, нагло обняв за талию, обратно прижал к себе. Откровенно близко, плоть к плоти, а после и вовсе жаркое дыхание обдало мой висок.
– Не стоит.
И вправду, еще миг – и девушка язвительно рассмеялась, поддалась похотливой игре и последовала за своим истязателем.
Побеждено обмерла я. Прикрыла веки. Еще мгновение – и музыка, внезапно пробившая брешь в сознании, заставляет себе отдаться. Начинаю едва заметно двигаться, постепенно наращивая темп. А затем и интерес пробуждает разум, заставляя не только следовать позывам тела, но и услышать свой пьяный рассудок.
Попытка провернуться, не размыкая его рук, – поддался. Немного отдалилась. С презрением смотрю в очи сего бесстрашного охальника.
Бельетони. Лицом к лицу.
Ехидная ухмылка искривила мои губы. Не останавливаюсь, все еще двигаюсь под музыку (а тот стоит, словно статуя; лишь пристальный, изучающий взгляд в глаза). Ну же... что же будет дальше в сем странном спектакле?
Вдруг обнял за пояс и притянул вплотную к себе. Невольно рассмеялась я под очередной волной алкогольного опьянения.
Жаркий шепот на ухо.
– Не сопротивляйся.
Изумленно вздрагиваю бровями.
Поддаюсь...
Вдруг разомкнул объятия, но тотчас крепко ухватил за руку.
Еще миг – и уводит за собой...
Быстрые шаги в туннель.
– Бельетони, я еще не настолько пьяна, чтобы тебе отдаться, – не выдерживаю долгой интриги и громко захохотала, но все еще иду за ним.
Повороты, потайные хода катакомб – и наконец-то замерли у одной из комнат. Открыл дверь и втащил меня за собой.
Взгляд в глаза.
– И? – ухмыляюсь. Выжидаю. – Ты же не думаешь, что наступил тот день, когда я готова пуститься во все тяжкие? – и вновь прыснула от смеха, едва ли не поперхнувшись слюной.
Вдруг ответил ядовитой ухмылкой. Разжал хватку – и отпустил меня.
Неспешные шаги по комнате – присел на край стола. Руки скрестил на груди. Пристальный взгляд в глаза. Прожевал какие-то свои мысли. Возможно, шутки и издевки, и наконец-то заговорил:
– Я не знаю, что у тебя произошло. Вернее, мне плевать. Но то, что дальше за всем этим следует – я уже не могу пропустить мимо себя.
(и снова не сдерживаюсь – бесстыдно хохочу над его словами)
– Да? И что же следует?
Короткая лживая (его) улыбка, и вдруг на лицо спадает серьезность и некая печаль.
Отчего я тут же невольно устыдилась, помрачнела и замерла в ожидании продолжения.
– Я вижу в тебе – себя, – короткая пауза, – не сегодняшнего, нет. А именно того, который все еще был на грани. Когда еще метался между добром и злом. Вижу в тебе то безумие, которое вот-вот прольется через край – и всё, обратного пути не будет. Как сорвался я, так и ты рухнешь. Я же вижу, как ты стала неистово ненавидеть весь этот чертов мир. Презирая всех и каждого. И как бы это не было забавно осознавать, – ровно с той силой, с которой когда-то так отчаянно любила его, бескорыстно защищая от глупцов, подобных мне. А теперь ты его ненавидишь. И готова с легкостью разрушить всё то, что так упорно создавала. Именно этого я тебе и не позволю. Я не дам всё испортить, как бы сие тебе не хотелось.
Неожиданно (даже для самой себя) заулыбалась, рассмеялась я над сказанным. А дальше жуткая, мерзкая мысль залезла в голову. Обмерла я.
– И что ты мне сделаешь? Убьешь?
Ухмыльнулся. Встал. Прошелся по комнате, к выходу. Но в последний момент – застыл. Взгляд на меня через плечо.
– Хотел бы – давно убил. Я лишь желаю, чтобы ты остановилась и взглянула на себя со стороны, заглянула к себе в душу. Найди там своего демона – и укроти его. Окстись, пока не поздно. Пока в тебе еще есть добро, причем в большей мере, нежели зла.
Резкое движение – и захлопнулась дверь.
(оставив меня одну в комнате)
Живо кинулась – к кованному полотну, дергаю на себя – тщетно.
Грубо, недальновидно, вырываюсь духом вперед (тело осело, рухнуло на пол, получив ушиб от рядом стоящей мебели – чертова кровь вмиг проступила на теле и духе).
Бегу за подлым Бельетони следом.
Рывок– и резко хватаю его за локоть, отдергивая назад. Силой разворачиваю к себе лицом. Глаза в глаза.
Гневно рычу:
– Неужто ты думал меня удержать нелепой дверью?! ИЛИ ЧТО?
Ухмыльнулся. Без зла. По-доброму.
Отчего невольно опешила я.
– А ты подумай, стоит ли противостоять такой возможности, которую я тебе вручил? Ты же сама хочешь сейчас грубой оплеухи, дабы остановить свой ход по течению и наконец-то прийти в себя. Всем нам бывает больно, но мы сильные. Потому еще живы. Потому еще судьба нас балует встречами, будоражащими нашу кровь. Разве не так?
Двусмысленный взгляд в глаза.
Замерла в стыде.
– Я знаю, что четыре века назад не ошибся, поверив тебе и уступив. Потому сейчас я – добрый дяденька, а не злобный черт с вилами и плетью. Умерь свой пыл сама и рассуждай трезво. Насладись одиночеством, без этого твоего бессмысленного пьянства и дурного веселья. Просто тишиной, покоем и одиночеством... и до тех пор, пока оно не откроет тебе в твоем разуме всю истинную картину происходящего. Пока не найдешь все нужные тебе ответы и не примешь достойные решения. Здесь. Здесь, а не на своей Искье. Здесь, подальше от сумасбродного современного мира и твоего пошлого Арагонезе, от всех тех алчных, помешанных лишь на себе, особей. Оставь все свои беды там. Останься здесь, один на один с собой, – и окончательно приди в себя.
А как все завершится и будешь готова вернуться обратно в наш котел, воспользуйся ключом, что лежит на столе. Поверь, все бесы тебя дождутся. Ни одна тварь не сдохнет. Уж такие мы... послушные в сем деле.
Еще один вдох, резкий разворот – и пошагал прочь, а после и вовсе скрылся за поворотом.
...
Растворилась и я.
***
Последовала совету.
...Взгляд в потолок – и тяжелая ночь полная тугих мыслей.
А ведь и вправду, куда выведет меня эта дорога? Более того, не особо это мое отступничество помогает пройти сие гадкое испытание. Пятнадцать лет. Даже если я и протяну этот срок, сохранив хоть что-то приличное в себе, не факт... более того, вероятнее всего, дальше ничего лучшего не будет. Его в моей жизни... не будет.
Шон меня не простит. Не... простит. Вот и всё...
Просто, нужно смириться. Смириться со всем этим, пережить тяжелое время его мучений. И всё – отпустить. Найти в себе силы отпустить. Как когда-то Ферни, как Тому, как Вителеццо...
Черт! Но это же Шон! Шон, мой дорогой ШОН!
Но тем не менее... взять и отпустить.
... а отрыть его сейчас, и что из этого выйдет? Этот сукин сын не сможет втихую исчезнуть с глаз долой Ордена, сам по себе раствориться, да хоть на той же Аляске. Нет. Зуб даю, тут же потребует, а там и сам примется спасать своих друзей от сей злой участи.
... и все начнется с новым оборотом, вот только уже шанса оправдать их больше не будет. Да и я лишусь права на слово. На веру. На судейство... и на какое-либо другое влияние.
Так что придется смириться. Останется каждый на своем месте. И будем ждать. Ждать , пока Nature не сжалит ся ... и не отпустит нас восвояси .
Глава 71. Русое чудо
***
На Аетфе прожила несколько недель. Потом уехала в Рим. Купила там новую квартиру, так, что бы никто о ней не знал, жила в полной изоляции, взаперти.
Но как не скрывайся от этих бесовских созданий – все равно... найдут.
Стук в дверь.
Неспешно поднялась с кровати. Шаркаю к двери.
Провернула барашек замка и лениво потянула на себя полотно.
Асканио.
– Чего тебе?
(не особо удивляюсь)
– Я зайду?
Немного помедлила, взгляд около, а потом на него:
– А стоит?
Ухмыльнулся.
– Наверно, нет. Ладно. Я хотел как-то иначе тебе об этом сообщить.
(похолодело все внутри; замерла, не дыша; полный страха взгляд ему в глаза)
– Позавчера Мария родила. Девочку. Две четыреста восемьдесят.
Отлегло, от сердца отлегло. Слезы, на короткий миг замерев на ресницах, тут же сорвались с глаз, а в душе затрепетало радостное волнение.
Неспешно попятилась. Глубокие вдохи, чтобы прийти в себя. А губы так и раздирает улыбка...
Хотел, было, Колони подойти ближе. Но тут же отдернулась. Провернулась, взгляд в лицо.
– А Матуа? Почему он мне не сообщил?
Несмело пожал плечами.
– Наверно, потому, что твой телефон отключен вот уже сколько недель. А ехать за тобой у него сейчас нет возможности... и времени.
Взгляд около.
– Как она?
– Кто?
– Девочка?
– Отлично. Хорошо держится.
– А Мария? – взгляд на Асканио в ужасе предположений.
– Он ее еще не обратил. Решили, что первые месяцы будет сама вскармливать ребенка. А там... Но все равно ты им нужна...
– Да, да, конечно, – лихорадочно закивала я головой; бешено заметала взгляды по сторонам. Ищу во что одеться...
Бросаюсь к шкафу. Хватаю первые попавшееся платье.
Отворачиваюсь – снимаю ночную рубашку и ныряю в выбранную одежину.
Несмелые шаги ближе ко мне.
– Давай помогу.
Поддаюсь.
Взвизгнула молния.
Мигом метнулась к комоду, за расческу – и силой разодрать непослушные, спутанные волосы...
***
Еще один вдох – и робко, тихо открываю дверь. Взгляд тут же уткнулся на, сидящую с маленьким, белым сверточком на руках, Марию.
Слезы с новой силой полились из моих глаз.
Улыбается мне, машет головой, зазывая ближе, молодая мама.
Шаги. Шаги вперед, а ужас карабкается по спине, будоража память своими жуткими воспоминаниями.
... ведь и я когда-то могла вот так сидеть на кровати и кормить своего ребеночка. Нашего с Ферни ребеночка...
Еще движение – и замерла я, вглядываясь в красное, слегка поморщенное личико светловолосого чуда. Аккуратно опустилась на колени (дабы не издать лишнего, ненужного звука), руками прикрываю рот, сдерживая силой чувства. Дрожу.
– Жозефина наша, – едва слышно, нежно прошептала Мария. – Правда, такой же смешной вид, как и у сосредоточенного Луи?
Улыбаюсь, улыбаюсь... глотая очередные, жгучие, полные радости и неистового счастья, слезы.
– Ангелок, наш ангелок, – шепчу в ответ... Еще миг – и несмелым движением коснулась крохотной ручонки...
***
– Прости, Мария, что не было меня рядом... в столь трудный момент.
Усмехнулась та.
– Поверь, мне хватило злобного доктора Луи Батиста. Я думала, он быстрее родит, нежели я.
Не сдержалась и расхохоталась я.
– Матуа принимал у тебя роды?
– О да, он на отрез отказался от участи других. Только, разве что, пару медсестер допустил. Если бы не было так больно, я бы, наверно, смеялась над его видом. То еще испуганное, забавное зрелище.
Ухмыльнулась я.
– Он хороший доктор.
– Верю, только излишне нервный и истеричен.
– Нервный? Истеричен? – удивилась я. – Никогда не видела его хоть на долю выведенным из своего холодного равнодушия в процессе выполнения обязанностей.
– Если бы. Вот Кармина подтвердит, – кивнула куда-то в сторону. Последовала я за ее движением головы – только сейчас заметила рядом с нами девушку. Пристыжено улыбнулась... и вновь перевела взгляд на нашу малышку.
– Хочешь ее подержать? – вдруг дрогнула, ожила Мария. – На, я не против.
