Текст книги "Драйвер (СИ)"
Автор книги: Олег Север
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 36 страниц)
Вскоре его услуги стали пользоваться спросом не только у дам и кавалеров, но и у влиятельных политиков и представителей криминального мира. Джироламо стал посредником в щекотливых делах, хранителем чужих секретов, арбитром в спорах. Он знал, кто с кем спит, кто кому должен, кто кого предал. Эти знания были его оружием, его щитом и ключом к безграничной власти.
Он виртуозно балансировал на грани, играя со смертью, как с картами. Опасность придавала его авантюре особый привкус, опьяняла его разум и толкала на все более рискованные предприятия. Он был уверен в своем успехе, в своем умении предвидеть последствия и избегать ловушек. Но Палермо – город коварный, полный неожиданностей и предательств. И даже самая хитрая орхидея может погибнуть, если корни ее проникнут в отравленную почву. Однажды утром он был разбужен явившейся по его душу королевской стражей и доставлен под Палермо в летнюю резиденцию короля.
Джироламо, сохраняя выдержку, словно отточенную веками, тщетно пытался разгадать причину столь внезапного и грозного визита. В лабиринте его мыслей метались догадки, но ни одна не казалась достаточно значимой, чтобы привлечь личное внимание короля к его скромной персоне. Его провели в просторный зал, щедро озаренный утренним солнцем, превращавшим пылинки в танцующие бриллианты. На троне, словно изваянный из льда и надменности, восседал король Вильгельм. В его глазах не было и искры радушия – лишь ледяной, пронизывающий взгляд хищника, оценивающего добычу.
Король заговорил первым, и его голос, ровный и бесцветный, словно приговор, повис в воздухе: – Нам известно о твоих… талантах, Джироламо, и нам нужна твоя помощь, дабы королева понесла наследника. Способно ли твое искусство сотворить это чудо?
Джироламо склонился в легком поклоне, пряча за учтивой улыбкой рой тревожных мыслей. Королевский заказ был столь же неожиданным, сколь и соблазнительным, но сквозь блеск перспектив зловеще проступали очертания опасности. "Ваше Величество, для меня великая честь удостоиться подобной милости. Мои скромные познания в области… естества, смею надеяться, окажутся полезными", – ответил он, стараясь придать голосу уверенность, которой отчаянно не хватало.
Вильгельм кивнул едва заметно, не позволив ни одной эмоции нарушить маску непроницаемости. – Мы заплатим щедро, Джироламо. Но помни: неудача исключена. Если королева не забеременеет в течение года, ты исчезнешь навсегда. И не только из Палермо.
Холод в голосе короля заморозил надежду. Это был не заказ, а смертный приговор, облеченный в форму королевской просьбы. Джироламо понял, что вступил в опасную игру, где на кону – его собственная жизнь. – Для наилучшего исполнения твоего долга ты будешь жить во дворце. Тебе выделят покои, лабораторию и стражу, – продолжил король, словно перечисляя пункты похоронного обряда.
Джироламо склонился в глубоком поклоне, чувствуя, как страх ледяной хваткой сжимает его сердце. – Я сделаю все, что в моих силах, Ваше Величество. Мои навыки и опыт – в полном вашем распоряжении.
Джироламо покинул королевские покои с тяжелым сердцем. За маской учтивости и лести скрывался леденящий ужас. Он понимал, что теперь каждое его действие должно быть выверено с предельной осторожностью. Малейшая ошибка – и плаха станет его новым домом.
Глава 30
Март 1189 года
Кларендон близ Солсбери
Генрих II Плантагенет.
Король умирал, но предсмертные его указы, словно раскат грома, сотрясли политические устои Европы. Указ, в народе окрещенный «о слуге двух господ», рубил сплетенные узлы вассалитета: отныне ни один подданный не мог присягать на верность двум синьорам одновременно. Более того, указ лишал самого короля и его род права преклонять колено перед кем-либо, кроме главы династии.
Пламя возмущения охватило не только Францию, где, по донесениям дипломатов и тайных агентов, король несколько дней пребывал в неукротимой ярости, едва не вызвав на дуэль гостившего Ричарда. Впрочем, монарх одумался, а Ричард, рыцарь куртуазный, упустил свой шанс. Как говорится, нет человека – нет проблемы.
Заволновался и Ватикан. Церковным иерархам предстоял мучительный выбор: либо отказаться от обширных земельных владений, включая целые города, либо основать независимую от Рима церковь. Ни на то, ни на другое они пойти не могли, но и открытый мятеж был равносилен самоубийству. Войска стояли наготове, и Генрих был бы рад подобному развитию событий, ведь тогда проблему можно было бы решить одним росчерком топора королевского палача.
Однако хитроумные церковники нашли лазейку в законах, словно змея в траве. Они воскресили из пыли веков древнюю доктрину, гласившую, что папа римский – не просто синьор, но наместник самого Господа на земле, а посему присяга ему – не феодальная повинность, а акт духовного смирения. Генрих, пылая гневом от этой изощренной уловки, вынужден был признать её, ибо не желал ввергать королевство в противоборство с самим Святым Престолом. Но и он не остался в накладе, потребовав от архиепископов и епископов вассальной клятвы за их земельные владения. Те, скрипя зубами и упираясь рогом, но, прижатые к стене неоспоримой властью, в конце концов пошли на уступки.
Ситуация разгорелась с новой силой, когда император Священной Римской империи Фридрих Барбаросса, словно эхом отозвавшись на указ Генриха, своей властной рукой начертал аналогичный закон, очевидно, стремясь обуздать хаос в своих обширных владениях. Под жернова этой политики попал и папский престол, чьи епископы оказались в щекотливом положении, вынужденные лавировать между духовным саном и волей земного владыки, на чьих землях располагались их домены. Франция же ощутила горечь потери, когда "Анжуйская империя" отторгла от нее значительную часть территории. На востоке же землевладельцы оказались перед мучительным выбором: какие земли им дороже – французские, или те, что находились под скипетром Священной Римской империи.
Европа погружалась в эпоху непрекращающихся конфликтов, где религиозные убеждения переплетались с политическими амбициями, а личные интересы определяли ход истории. В этой сложной и переменчивой обстановке выживали лишь те, кто умел приспосабливаться к обстоятельствам и находить союзников в самых неожиданных местах. Исход этой борьбы за власть оставался непредсказуемым, но одно было ясно – Европа стояла на пороге больших перемен.
Март 1189 года
Феодоро. Крым.
Князь Юрий крымский и Суздальский
Юрий сладко потянулся, позвонки отозвались тихим хрустом, вставая на свои законные места. В голове мелькнуло завистливое: вот у попаданцев жизнь – ух! Пьянки, драки, красотки на каждом шагу, приключения каждый день. А тут – серая рутина: пыльные отчеты, нудные совещания и прочая канцелярская тоска. Отрада хоть в том, что вечера можно провести с семьей, да в Левкополье с очередным исследованием рвануть. Эх, не такой представлялась жизнь простого попаданца… Хотя, с другой стороны, те, кто её описывают, хоть чем-нибудь, кроме клавиатуры, управляют? У них небось за бюджетом жена приглядывает, а то мигом все спустят на выпивку, баб и штрафы. Ведь каждый пишет о том, в чем хоть чуточку смыслит – или думает, что смыслит.
А ведь, казалось бы, чего проще? Гвоздь! Кусок металла с шляпкой и острием. Но в деталях кроется дьявол, как говорится. Чтобы этот кусок металла держал, не гнулся при забивании и не ломался при малейшей нагрузке, нужна определенная марка стали, определенная закалка. Иначе гвоздь будет или гнуться как проволока, или ломаться как стекло. А сталь – это уже целая наука, требующая знаний о плавке, легировании, температурной обработке.
Проволока тоже не так проста, как кажется. Тянуть ее из крицы – занятие трудоемкое и требующее немалого мастерства. Нужно правильно нагреть металл, подготовить волочильную доску, соблюдать усилие. Иначе проволока будет рваться, получаться неровной или иметь разные дефекты. А от качества проволоки напрямую зависит качество гвоздя.
И вот, даже получив проволоку и поняв, как делать шляпку и острие, возникает вопрос – как это все автоматизировать? Как наладить массовое производство, чтобы гвозди не стоили как золотые? Тут нужны станки, инструменты, а главное – люди, умеющие их изготавливать и обслуживать. А с этим в новом мире, где войны и священнослужители ценятся гораздо больше чем ремесленники, большая проблема.
Поэтому и приходится кузнецам осваивать производство гвоздей поштучно, выковывая каждый гвоздь вручную. Медленно, дорого, но все же лучше, чем ничего. И пусть гвозди получаются кривые и разные по размеру, зато они есть. И каждый гвоздь – это маленькая победа над технологической отсталостью. Маленький шаг к прогрессу.
Юрий откинулся на спинку кресла, глядя в окно на мартовское солнце, на цветущий миндаль, абрикосы и сливы появившиеся здесь при его княжении. Мысли о гвоздях, проволоке и стали не отпускали. Какая ирония – будучи инженером по образованию, он, князь крымский и суздальский, вынужден заниматься такими приземленными вещами. Но кому, если не ему? Ведь от этих самых гвоздей зависело многое: и строительство кораблей, и возведение крепостей, и даже банальная починка телеги. А без крепких кораблей не будет торговли, без крепостей – защиты от кочевников, а без телег – нормального сообщения между городами.
Конечно хочется бросить все и отправиться открывать Америку. Но скорей всего, когда он вернётся от княжества ничего не останется, разнесут все по кускам.
Поэтому экспедицию он конечно готовит, но самому отправиться не резон.
В памяти всплыла недавняя сцена – посещение княжича Злотана, легко раненного в стычке с ордой кочевников при возвращении домой. Юрий словно вновь видел перед собой перебинтованную голову юного торка.
– Ранен? – переспросил он, нахмурив брови.
– Ранен, князь… – подтвердил Злотан, виновато потупив взгляд.
– Ну и дурак! Ты командир, отвечаешь за жизни вверенных тебе людей! Не имеешь права подставлять свой лоб под всякую шальную стрелу! – голос Юрия загремел, словно гром среди ясного неба, так всегда происходило когда он подавался эмоциям.
– Дак… Стрела ведь, Юрий Андреевич, она не разбирает – кто князь, а кто…
– Стрела-то не разбирает, а ты сам разбираться должен! Голова-то тебе на плечах зачем? Вот, к примеру, идёт отряд походным порядком… Где должен быть командир?
– Впереди, на лихом коне! – браво ответил Злотан.
– Должен идти в середине отряда, обеспечивая работу дозоров и боевого охранения. Теперь, противник пошёл в атаку! Где должен быть командир?
– Быть впереди… – неуверенно пробормотал княжич, чувствуя подвох.
– Должен перейти в тыл своего отряда и с какого-нибудь возвышения наблюдать за всей картиной боя! Иначе отряд могут обойти с флангов. Теперь, решительными действиями отряда и его командира противник отброшен и обращен в бегство. Наш отряд преследует отступающего в панике врага. Где должен быть командир?
– Вот теперь точно впереди, на лихом коне! И первым ворваться в город на плечах неприятеля!
– И тут ты не прав. Командир должен обеспечить спокойный захват города, по возможности избежать засад. Вдруг это имитация отступления, как это любят делать степняки? Это ты должен предвидеть!
– Э-э-э… князь, вы лукавите, – осмелился возразить Злотан, – если надо, вы всегда сами впереди идёте. Лихим соколом.
– Да… Ну так-то – если надо, – отрезал Юрий, смягчившись в голосе, и в глазах его мелькнул лукавый огонек.
Отвлёкшись от воспоминаний Юрий вздохнул и вернулся к бумажной работе, он вызвал к себе писца и велел принести последние донесения от тайных советников с различных мест княжества. Нужно было знать, где какие проблемы, чтобы оперативно на них реагировать. Юрий понимал, что его власть держится не только на силе, но и на справедливости. Люди должны чувствовать, что он заботится о них, что он готов защитить их от врагов и помочь в трудную минуту, и основой такого отношения были княжеские суды, поэтому к судьям предъявлялись высокие требования, как интеллектуального, так и морального толка.
И тут, словно молния в ночи, Юрия озарила гениальная мысль, способная сэкономить и время, и казну. А что, если предложить Вольдемару повторить дерзновенное плавание Эрика Рыжего и его сыновей? Быть может, основанное ими поселение в Гренландии еще теплится жизнью? С Юрия – знания, финансирование и научное сопровождение экспедиции, а с Вольдемара – отвага, опыт и практическое воплощение дерзкого замысла. Идея эта так захватила князя, что он, немедля ни мгновения, склонился над пергаментом, чтобы изложить свои мысли в послании.
Перо заскользило по бумаге, рождая витиеватые строки. Юрий излагал свою мысль четко и убедительно, рисуя перед Вольдемаром картины новых земель, несметных богатств и вечной славы. Конечно, о главной цели – поиске новых растений и животных – он упомянул вскользь, словно это было делом второстепенным.
Впрочем, Юрий не был наивен. Он понимал, что Вольдемар может отказаться. Тот был человеком осторожным и не любил рисковать. Но Юрий надеялся, что жажда приключений и перспектива обогащения перевесят страх перед неизвестностью. Закончив письмо, Юрий вызвал гонца и велел доставить его Вольдемару с наивысшей скоростью.
Март 1189 года
Торецк
Кун-тугды, князь чёрных клобуков из племени торков.
Весна на новом месте ворвалась буйно, как степной ветер, ослепляя ярким солнцем и пьяня запахом талой земли. Кун-тугды жадно внимал этому времени года – времени надежд и обновления. Каждое утро он выходил из терема, вдыхая полной грудью свежий воздух, настоянный на ароматах цветущих садов и влажной земли. Живительная сила, казалось, проникала в каждую клеточку его тела, изгоняя зимнюю скованность и усталость. Здесь, на берегах великой реки, он лелеял мечту о новой жизни, стремясь оставить позади горький пепел старых обид и неудач. Но весна – это не только пробуждение, но и время тяжкого труда. Земля требовала заботы, скот – ухода. От зари до зари трудились люди, не зная усталости. И князь не чурался забот: то один, то другой вопрос требовал его участия. От Юрия прибывали все новые и новые переселенцы, в основном лютичи. Более тысячи семей обживались на новой земле, возводя дома и распахивая поля. Разросся и городской посад, увеличившись почти вдвое, и Кун-тугды все чаще задумывался о возведении стен вокруг города.
Золтан, вернувшийся из похода, словно в одночасье повзрослел. Кун-тугды с удовлетворением отмечал уважительное отношение к княжичу со стороны воинов, прошедших с ним бок о бок. Наблюдая за сыном, князь видел перемены не только во взгляде, но и в осанке, в движениях. Исчезла мальчишеская угловатость, уступив место уверенности и сдержанности. Голос окреп, стал ниже. В разговорах Золтан предпочитал сначала выслушать всех, и лишь затем молвить слово. Однако, сердце Кун-тугды тревожила тень грусти, поселившаяся в глазах сына. Однажды, во время вечерней трапезы, князь не выдержал и прямо спросил о его переживаниях. Золтан долго молчал, глядя на пляшущие языки пламени в очаге, а затем тихо произнес:
– Отец, я влюбился в боярскую дочь. Князь Юрий обещал быть сватом, если ты дашь согласие, но я боялся тебе признаться, не зная, как ты на это отреагируешь.
Кун-тугды отложил нож и с интересом взглянул на сына. В его сердце разлилось тепло. Золтан, его первенец, его гордость, наконец, повзрослел и готов связать свою жизнь с другой. Князь улыбнулся, вспоминая свою молодость и первую любовь. Да и князь повёл себя как хороший сюзерен, не стал идти против отцовского слова.
– Золтан, сын мой, что может быть лучше любви? Я рад слышать это. Конечно, я дам свое согласие. Если Юрий обещал быть сватом, значит, девушка из достойной семьи. Не тревожься, сын. Любовь – это дар небес, и я благословляю твой выбор. Кто она? Как ее имя? Расскажи мне о ней.
Золтан облегченно вздохнул. В его глазах вновь заискрился огонек.
– Ее зовут Арина, дочь боярина Кошки. Она добра, умна и очень красива, отец. Я видел, как она помогает бедным и заботится о раненых.
Кун-тугды одобрительно кивнул, радуясь выбору сына. О боярине Кошке шла молва как о человеке честном и несгибаемом, столпе справедливости, на которого можно положиться в любом деле. Занимался Кошка торговлей широкой, в последнее время его струги и в Византию хаживали, и к свеям, и к даннам. Поговаривают что боярин содержал ватаги удальцов, промышлявших пушниной в глухих лесах. Кун-тугды задумался. Боярин Кошка – фигура значимая, его влияние в княжестве пусть не велико, за то богатство приумножается с каждым днем. Такой союз пойдет на пользу роду, укрепит его позиции. Однако, Кошка славился своей независимостью и прямотой, что могло создать определенные сложности в будущем. Но, разве не в этом и заключается суть жизни – преодолевать препятствия и находить компромиссы?
– Арина, дочь Кошки… – проговорил князь, словно пробуя имя на вкус. – Хороший выбор, Золтан. Боярин Кошка – человек уважаемый. Завтра же отправлю послание Юрию с благодарностью и соглашением. И сам навещу его, чтобы обсудить все детали сватовства. Золтан просиял. Он вскочил с места и, подойдя к отцу, крепко обнял его.
– Спасибо, отец! Ты сделал меня самым счастливым человеком на свете.
Август 1188 года
Белгород на Днестре
тысячный Ратмир
На высоком валу Белгородской крепости, словно изваяние из стали и мужества, застыл воевода Ратмир. Взор его, закаленный в битвах, пронзал туманную даль, где Днестр, извиваясь, терялся в мареве горизонта. Вокруг Белгорода, вопреки бушующему пожару галицкой распри, царила зловещая тишина. Обманчивое затишье перед бурей. Память хранила воспоминания о том, как этот город не раз становился ареной кровавых схваток, когда орды кочевников, словно саранча, накатывали на причерноморские степи, ведомые жаждой добычи и славы. Но на этот раз угроза надвигалась с Запада, в лице разъяренного венгерского короля.
Это затишье, подобно призрачному миражу, дарило лишь мимолетную отраду, но гнетуще давило на сердце опытного воеводы. Галицкое восстание, подобно урагану, смело с лица земли венгерскую власть, и младший сын короля Белы пал под яростным натиском повстанцев. Своевременное появление Ростислава Ивановича с дружиной развеяло остатки вражеского войска, словно осенние листья перед ледяным дыханием зимы. Ратмир, чья интуиция была отточена годами сражений, нутром чуял, что король Бела не оставит гибель сына неотомщенной. Венгерский гнев, подобно грозовой туче, навис не только над Галичем, но и над всеми, кто посмел встать у него на пути. Ратмир знал жестокий нрав Белы: тот не простит ни гибели отпрыска, ни разгрома венгерской дружины. Вопрос лишь в том, когда разразится буря и какой силы будет удар. Воевода понимал, что Белгород, хоть и крепкий город, вряд ли выдержит долгую осаду многочисленной армии. С другой стороны, вряд ли венгры смогут собрать более тридцати тысяч воинов – большая часть сил несомненно будет брошена на Галич. Рискнет ли Бела разделить войска? И если даже да, то пять-десять тысяч для города – угроза хоть и серьезная, но не смертельная. Однако, что последует после осады Галича, предугадать было невозможно. Слишком многое зависело от изменчивой фортуны войны.
Ратмир обвел взглядом укрепления, что день ото дня росли, словно грибы после дождя, и радовали глаз воеводы. Присланные зодчие, охваченные творческим огнем, преображали город. Могучие стены, сложенные из дикого камня, теперь вздымались неприступной громадой, обещая надежную защиту. Внутри крепости деревянное зодчество постепенно уступало место красному кирпичу: казармы, склады, кузницы – все, что ковало силу обороны, обретало новую, каменную плоть. Детинец, сердце города, уже блистал обновленным великолепием, а его закрома ломились от припасов. Воевода, получив весточку от князя Юрия, князь сообщал, что в ближайший месяц венгры не решаться пойти на Галич: хорватская смута отвлекла их, да и борьба за Далматинское побережье между Венгрией и Венецией набирала обороты. Такое послание было приятно воеводе, было понятно что князь их в беде не бросит и внимательно следит за развитием событий.
Ратмир довольно кивнул, поглаживая эфес меча. Известия от князя Юрия были добрыми, но полагаться лишь на них было бы непростительной глупостью. Война – игра непредсказуемая, и даже самые точные расчеты могли рухнуть под напором внезапных обстоятельств. Поэтому воевода не собирался ослаблять бдительность.
Он подозвал сотника Микулу, обветренного жизнью воина с серебром в волосах, чья преданность и богатый опыт были на вес золота.
– Микула, увеличь число разъездов вдвое. Особое внимание – западным рубежам. Пусть дозорные смотрят в оба, не пропуская ни единого шепота ветра, ни малейшей тени. Заметите что-либо подозрительное – немедленно докладывай.
Микула, козырнув – ещё одно новшество, введенное князем – отправился исполнять приказ, а Ратмир вновь обратил свой взор на город, живущий своей жизнью, несмотря на военные приготовления. Торговцы зазывали покупателей, расхваливая свой товар, ремесленники отбивали чеканный ритм молотками, а дети, беспечные и неустрашимые, гоняли голубей на главной площади. Эта мирная картина вселяла надежду и давала воеводе силы для грядущих испытаний. Он знал, что защищает не просто каменные стены и сторожевые башни, а саму жизнь этих простых людей.
Март 1189 года
Феодоро
Ерофей Тимофеев
Провожая Ерофея к новому месту службы, Юрий долго наставлял его, заостряя внимание на стратегической важности крепости Абаата (Гагра), что высилась над одноимённым портом. Однако не скрывал и суровых реалий: болотистая низина, воздух, влажный и тяжкий, словно свинцовый саван, и неумолимая малярия, чья костлявая рука душила эти земли. Потому, вслед за Ерофеем, отправлялся целый полк лекарей, призванных укротить заразу, не дать ей расползтись смертоносным туманом.
Но Юрий не ограничивался простой обороной от напасти, его замысел был куда шире. Он мечтал преобразить самый климат, усмирить его нрав, сделать благосклонным для жизни. Вместе с лекарями в путь двинулись и зодчие природы – плеяда биологов, которым предстояло сотворить чудо: разбить на побережье дивный парк. Субтропические редкости – величавые пальмы, благоуханные магнолии, пышные олеандры – должны были сплестись в гармоничном танце с влаголюбивыми созданиями: трепетным чубушником (жасмином садовым), различными видами ив, дурманящей сиренью, терпким багульником и изящным водосбором, что исподволь осушат болотистую почву. В парке планировалось создать тихие пруды, украшенные игривыми фонтанами, а тенистые аллеи приглашали отдохнуть у мраморных изваяний и в уютных беседках.
Однако, помимо парка-рая, искусным мастерам предстояло возродить былое величие древней римской цитадели, вдохнуть в ее каменные стены новую жизнь, а также полностью преобразить порт и городок, тесно прильнувший к его бокам.
И, конечно же, особое внимание уделялось изысканиям, призванным напоить крепость и город чистой, как горный хрусталь, живительной водой.
Юрий возлагал на это место огромные надежды. Он видел в нем не просто укрепление рубежей, а создание оазиса цивилизации в этом диком и неприветливом краю. Город должен был стать не только стратегически важным форпостом, но и сияющей жемчужиной, притягивающей взоры и рождающей восхищение.
Ерофей внимал наставлениям Юрия, впитывая каждое слово. Он осознавал всю тяжесть ответственности, возложенной на его плечи. Крепость и порт – не просто объект военной важности, но ключ к управлению регионом, трамплин для расширения влияния. И ему, Ерофею, предстояло этот ключ не только удержать, но и приумножить его силу. Помимо ратных дел, он должен был стать умелым администратором, рачительным хозяином, вдохновителем для множества людей, призванных преобразить этот уголок земли.
Перед дальней дорогой Юрий вручил Ерофею старинный компас в серебряном корпусе.
– Пусть он укажет тебе верный путь, Ерофей, – произнес он, крепко пожимая руку на прощание.
Ерофей принял компас с благодарностью. Ощущение прохладного металла в руке придало ему уверенности. Он понимал, что этот компас – не просто навигационный прибор, но и символ доверия, возложенной на него миссии. Символ того, что Юрий верит в него, в его способности справиться с поставленной задачей.
Предстоящий путь лежал вдоль побережья Русского моря и сулил неминуемые испытания. Северо-восточные ветры, хоть и утихали, еще хранили в себе ярость, способную обрушить шторм на караван судов. Ерофей решил не обременять себя сразу большим числом переселенцев, намереваясь опереться на силу и выносливость местного населения, веками приспосабливавшегося к суровому влажному климату.
Март 1189 года
Тьмутароконь
Улеб – наместник князя
Улеб давно молил князя избавить его от тяжкого бремени управления городом. Его душа рвалась в бой, жаждала звона клинков, топота копыт и яростной сечи. Что может быть лучше для воина? Но увы, княжеское наместничество оказалось непосильной ношей. Управление городом – словно лабиринт интриг и нескончаемых забот. Всегда найдется недовольный, что бы ты ни делал. Вот, к примеру, замостил улицы… нашлись те, кому мостовая показалась скользкой, или слишком ровной, лишающей привычного ощущения родной грязи под ногами. Не замостил бы – кричали бы о непролазной топи и болезнях. С каждого купца глаз да глаз нужен, чтобы меру знал в торговле и не обвешивал покупателей. А ведь купцы – люди влиятельные, обижать их не с руки. С ремесленниками тоже не легче: то сырья им не хватает, то цены на него взлетели, то завидуют друг другу, грызутся, как псы.
Улеб вздохнул. Лучше бы десять раз с татями биться, чем разбирать тяжбы между соседями из-за пьяной драки и сломанного забора. Скучал он по простым и понятным вещам: вот враг, вот меч, вот поле брани. Там все ясно и честно. А тут… За каждым словом, за каждой улыбкой – подвох, за каждым делом – последствия, которые не всегда предвидеть возможно. Не раз подумывал Улеб о том, чтобы бросить все и уйти в дружину к какому-нибудь удалому воеводе. Да только князь на него надеялся, доверял ему…
И вот наконец свершилось прислал князь нового наместника, молодого да раннего,
Улеб с облегчением вздохнул, чувствуя, как с плеч сваливается гора. Теперь можно с чистой совестью оставить городские дрязги и вернуться к тому, что он умеет лучше всего – войне.
Молодой наместник Ярослав, окончивший специальные управленческие курсы, организованные князем, успел отличиться в развитии приморского форпоста на Русском море, прибыл с немногочисленной свитой, словно весенний ветер, полный свежести и напора. Город встретил его настороженно, он же, с искренним любопытством в глазах, жадно впитывал рассказы о городской жизни, проблемах и надеждах. Улеб, передавая бразды правления, был предельно откровенен, словно исповедовался перед исповедником, не скрывая ни подводных камней, ни собственных ошибок. Ярослав слушал внимательно, в его взоре плясал огонек юношеского энтузиазма, сквозь который, однако, проглядывала и тень неопытности.
– Ничего, жизнь – лучший учитель, – подумал Улеб, провожая его взглядом.
-Молодость – не порок, а лишь временное затмение. Главное, чтобы сердце у парня было честным, а рука – справедливой.
Сам же воевода собрал свой небольшой скарб, простившись с бывшими подчинёнными он взошел на галеру, которая должна была увезти его в столицу – Феодоро. Галера, скрипя мачтами и вздымая брызги, отчалила от пристани, унося Улеба прочь от города, ставшего частью его души. Ветер трепал его седеющую бороду, а взгляд, устремленный вдаль, казался задумчивым и немного печальным. Он покидал место, к которому успел прикипеть душой, где сражался, строил, любил и терял. Теперь его ждала столица, новые задачи, новые лица. Но в сердце навсегда останется этот приморский город, его шумные рынки, крепкие стены и суровые, но справедливые люди.
В письме князь обещал подобрать дело по душе старому вояке, а значит впереди ждали походы, битвы и слава. Улеб чувствовал себя вновь рожденным, полным сил и надежд.
Март 1189 года
Тьмутароконь
Ярослав – наместник князя
Мог ли сын кузнеца помыслить, что когда-нибудь судьба вознесет его к вершине власти, и сделает наместником в Тмутаракани? Конечно, нет. Даже в самых дерзких грезах, даже когда кованые ворота кадетского корпуса скрипнули за его спиной, даже когда пыль учебных залов курсов управленцев осела на плечах, даже когда год пролетел в тени сурового воеводы Кореня в Олешье, он не смел мечтать о таком. А теперь, словно по мановению волшебной палочки, – назначение главой одного из самых значительных городов княжества.
Город встретил его настороженно, он же, с искренним любопытством в глазах, жадно впитывал рассказы о городской жизни, проблемах и надеждах. Улеб, передавая бразды правления, был предельно откровенен, словно исповедовался перед исповедником, не скрывая ни подводных камней, ни собственных ошибок. Ярослав слушал внимательно, в его взоре плясал огонек юношеского энтузиазма, сквозь который, однако, проглядывала и тень неопытности.
Первым делом Ярослав объехал город, желая увидеть Тмутаракань своими глазами, а не из окон наместнического терема. Он посетил шумный рынок, где торговцы наперебой предлагали свои товары, заглянул в ремесленные мастерские, где кузнецы, гончары и ткачи неустанно трудились, и побывал в порту, где кипела жизнь и стояли корабли, прибывшие из разных уголков света. Постепенно перед ним открывалась картина непростого городского хозяйства. Он видел, что предыдущий наместник был честным и неподкупным, но совершенно не разбирался в экономике, чем беззастенчиво пользовались некоторые купцы и он собирался покончить с этим. И первым делом он решил проверить честность и компетентность служащих таможни.
Таможня встретила Ярослава привычным гомоном голосов и густым запахом заморских диковин. Он не стал выставлять себя напоказ, оставив свиту дожидаться за воротами. Облачившись в простую одежду, словно заправский торговец, Ярослав растворился в толпе, наблюдая за работой таможенников. Вскоре его взгляд зацепился за плотного купца с востока, торговавшего сладостями и пряностями, который подозрительно быстро проскользнул мимо контроля. Уже на выходе с таможни Ярослав приблизился к купцу. Представившись торговцем из Киликии, он, на армянском, небрежно поинтересовался, каким образом тому удается столь беспрепятственно миновать досмотр. Купец, расплывшись в самодовольной усмешке, намекнул "соотечественнику" на "особые отношения" и посулил за "небольшую благодарность" свести его с нужными людьми. Ярослав кивнул, поблагодарил за щедрое предложение и пообещал "учесть совет". Вечером того же дня, призвав к себе начальника стражи, он отдал приказ: взять под стражу всех таможенников, дежуривших в первую смену. Новость о внезапном аресте пронеслась по городу, словно удар грома среди ясного неба. Купцы притихли, словно мыши, чиновники заволновались, словно потревоженные осы, а простой люд, по обыкновению, судачил и злословил, смакуя детали происходящего. На следующий день Ярослав лично возглавил расследование. Он допрашивал каждого таможенника, вникая в мельчайшие детали их работы и выявляя хитроумные схемы коррупции. Вскоре вскрылись многочисленные факты взяточничества, подлогов и преступных сговоров с купцами. Некоторые таможенники, дрожа от страха, выдавали своих сообщников, словно крысы, бегущие с тонущего корабля, другие пытались оправдываться и выкручиваться, плетя паутину лжи.
