Текст книги "Драйвер (СИ)"
Автор книги: Олег Север
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 36 страниц)
Алексей собрал свои нехитрые пожитки, словно хороня под ними прошлое. С ним остались лишь горстка верных наёмников, веривших в его померкнувшую, но не угасшую звезду, преданный оруженосец, да звонкое золото – последняя милость королевы, которой он не стал перечить, предвидя бурю куда более страшную. Покидая королевство, устремляясь в далёкую Антиохию, он не пылал гневом, лишь глубоким разочарованием, словно яд, медленно отравлявшим душу. Впереди простиралась туманная даль неизвестности, но Алексей знал – его меч ещё не раз обагрится кровью. Мир погряз в несправедливости, и всегда найдутся те, кто отчаянно нуждается в защите. Жизнь наёмника, прежде казавшаяся мрачной и беспросветной, теперь приобретала оттенок надежды. Слава, пусть и потускневшая, влекла к нему молодых воинов, жаждущих обрести опыт и признание. Да, это были не закалённые в боях ветераны, но каждый путь начинается с первого шага. У них есть рвение, а у него – время и золото, чтобы выковать из этой сырой стали грозную силу, способную вершить судьбы.
Май, 1188 года
Вальдемар Молодой (Гольштенский)
Путешествие домой тянулось нудно и однообразно, словно нитка бус, на которую нанизаны серые дни. Вальдемар втайне молил северных богов о том, чтобы эта тягомотина длилась вечно. Три дня в Саксине стали яркой вспышкой, отдушиной для его дружины, выплеснувшей накопившуюся ярость перед долгим и трудным путем. Больше никаких городов, в качестве стоянок не предусмотрено, – лишь реки, волоки и леса. Им предстояло пройти немалый путь: вверх по Волге, в Оку, затем в Угру, волоком до Осьмы, а там и до Днепра. Еще один волок – и вот она, Западная Двина, серебряной лентой ведущая к Варяжскому морю. И вряд ли найдется безумцы, чтобы бросить вызов его закаленным в боях воинам.
Солнце, словно уставший путник, медленно клонилось к горизонту, окрашивая воды Волги в багряные тона. Вальдемар, восседая на носу драккара, вглядывался в монотонный пейзаж, который утомлял взор своей бесконечностью. Дозорные сменялись каждый час, не давая дрёме овладеть ими. Мысли конунга текли так же неспешно и плавно, как воды великой реки. В руках его были пергамент и гусиное перо. Он скрупулезно записывал каждый день пути: сколько пройдено, какие приметные ориентиры встретились на пути, свои мысли, наблюдения, планы. Он мечтал не только о славных победах, что воспоют скальды, но и о процветании, о новых торговых путях, что принесут богатство его народу.
Однажды к нему подошел старый воин, седой, как зимний иней, чье лицо избороздили шрамы былых сражений, и спросил: "Зачем тебе все это, конунг? К чему эти письмена? Воину нужна сталь в руках, а не чернила на пальцах." Вальдемар отложил перо и посмотрел воину прямо в глаза. "Сила в руках – это хорошо, – ответил он, – но сила в голове – несоизмеримо лучше. Мы должны не только уметь сражаться, но и думать, как взять желаемое, избежав лишнего кровопролития. Мы должны не только завоевывать, но и строить."
Воин хмыкнул, но в его глазах мелькнуло нескрываемое уважение. Он видел, что этот молодой конунг – не просто рубака, он – вождь, видящий дальше горизонта. Он – тот, кто поведет их вперед, к новым победам и новым землям. И пусть возится со своими пергаментами, если это поможет им выжить и преуспеть.
Встречные караваны шарахались от варягов, словно черт от ладана. Лишь с парой купцов Вальдемару удалось перемолвиться словом, да и те, чуть живые от страха, всё никак не могли поверить, что избегнут ограбления. Но и из этих обрывочных речей Вальдемар сумел выудить кое-что полезное. Например, о том, что недавно заработал волок между Волгой и Доном, и русские княжества, имеющие выход к Поясу Богородицы (Оке), вкупе с булгарами, начали активно им пользоваться, что значительно сокращало путь в Византийскую империю. Весть о новом торговом пути заставила Вальдемара нахмуриться. Это означало, что путь "из варяг в греки" теряет свою актуальность, а вместе с ней и доходы с таможенных пошлин, которые исправно платили проходящие суда. Многим князьям, привыкшим к лёгкой наживе, такое положение дел явно не понравится. Не исключено, что они попытаются силой вернуть себе контроль над торговлей, а это чревато новыми усобицами и кровопролитием. Новый волок между реками открывал перед ним заманчивые перспективы. Он мог бы сам наладить поставки товаров из Византии, минуя жадных князей и получая всю прибыль в свои руки. Окрылённый новыми планами, Вальдемар приказал своим воинам ускорить продвижение на север. Он хотел, как можно скорее добраться до места, где Волга встречается с Доном, и лично оценить возможности нового торгового пути. Он чувствовал, что судьба даёт ему шанс, и он не намерен его упускать.
На привалах дружина Вальдемара молниеносно разбивала лагерь, разжигала костры, готовила пищу. Воины были немногословны, каждый знал свое место и свою задачу. Они были единым целым, сплоченным долгим путем и общими испытаниями. Всё могло быть намного быстрее, если бы юный конунг не настоял на том, чтобы место стоянки всегда было огорожено и защищено, хотя бы по минимуму. Этим были вечно недовольны старые воины, считавшие, что сила настоящего воина – в верном мече, а все эти "римские штучки" – не для закаленных в боях мужей.
Вальдемар понимал их недовольство, но он видел дальше. Он помнил рассказы наставников о набегах, о внезапных нападениях, когда враг заставал врасплох, и лагерь превращался в кровавую баню. Нет, он не позволит этому случиться с его дружиной. Лучше потратить лишний час на укрепления, чем потерять воина в ночной стычке, став жертвой подлой удачи.
Вечерами, когда костер потрескивал, а воины рассказывали байки о былых сражениях, а скальды пели старые песни и слагали новые. Путь домой продолжался. Река сменялась рекой, лес – лесом. Вальдемар и его дружина неуклонно двигались на север, к Варяжскому морю, к дому. И в каждом взмахе весла, в каждом шаге по земле звучала надежда на то, что там, в конце пути, их ждут.
Май, 1188 года
Поселение Волоть
Золтан, княжич чёрных клобуков из племени торков.
В дороге их намерения изменились: соколиная почта принесла весть о том, что князь Юрий готовится посетить поселение в устье Дона, вблизи древних развалин греческого Танаиса. Князю требовался прямой путь, что соединил бы его Суздальское княжество с дальними землями, и новый торговый путь, что распахнет врата русским купцам на Восток. По его воле, словно три богатыря, поднялись из степи три крепости, призванные охранять этот жизненно важный путь. Азов – страж устья Дона, там, где река впадает в Сурожское (Азовское) море, и две крепости-близнеца в месте волока из Дона в Волгу: Цимлянск на левом берегу Дона, Волоть – на правом берегу Волги. Между ними, словно нить судьбы, протянулась обновленная система волока, где-то восстановленная из руин, где-то возведенная заново. Охранять этот ладный механизм князь Юрий доверил не только своим воинам, но и нанимал на месяц половецкие роды, мудро чередуя их, дабы каждый мог вкусить выгоды от волока. Поначалу купцы с опаской взирали на новый путь, им пользовались в основном княжеские люди и особо смелые торговцы. Но вскоре, особенно те, кто шел с Оки, оценили удобство и выгоду маршрута, и он стал приносить ощутимую прибыль. Князь мечтал о стоянках для ночлега через каждые двадцать поприщ, дабы караваны судов могли отдохнуть после дневного перехода, но пока эта забота была реализована лишь на Дону, от Азова до Цимлянска.
Кроме того, плодородные земли, раскинувшиеся вдоль рек, манили князя, обещая богатый урожай пшеницы и ячменя, что было жизненно необходимо для молодого княжества, жаждущего процветания и независимости.
Князь Юрий видел в этом не только торговый путь, но и плацдарм для расширения своего влияния на южные земли. Он понимал, что контроль над Доном и Волгой – это ключ к господству в регионе, возможность диктовать условия кочевникам и контролировать потоки товаров. Поэтому он не жалел средств на укрепление крепостей, привлечение поселенцев и развитие земледелия.
Постепенно вокруг крепостей стали вырастать слободы, населенные ремесленниками, торговцами и крестьянами. Они тянулись к защите стен, надеясь обрести здесь спокойствие и достаток. Князь Юрий всячески поощрял переселение, даруя льготы и привилегии тем, кто готов был осваивать новые земли. Он понимал, что сила княжества – в его людях, в их трудолюбии и преданности.
Однако, покой в этих землях был относительным. Степные кочевники, хоть и нанимались на службу, порой не могли удержаться от соблазна грабежа. Конечно виновных находили и жестко наказывали, порой вырезая под корень целые рода, что способствовало тому, что количество таких инцидентов значительно сокращалось
Князь Юрий понимал это и старался поддерживать боеготовность своих воинов, проводя учения и смотры. Вот и в этот раз Юрий прибыл на Дон с инспекционной поездкой.
Прибыв в Азов Золтан князя не застал и им пришлось нестись вверх по течению Дона к Цимлянску. Но уже не всей сотней – лишь десяток воинов допустили местные, и то лишь благодаря тому, что Арсена знали в лицо, да и железная пайцза – верительная бирка с княжеской печатью и вычеканной надписью на русском, введенная Юрием, – служила верным пропуском. В Цимлянске ожидаемо Юрия тоже не оказалось от со воеводой уехал смотреть обустройство волока. Золтан тоже не отказал себе в удовольствии ознакомиться с этим, доселе не известным ему делом. Оглянувшись округ княжич заметил, что от реки вглубь леса уходили две набитые до блеска тропы, скорее даже – две широкие, в три-четыре метра, дороги, бегущие параллельно друг другу. Пока Золотан изучал их, из-за деревьев, словно диковинный зверь, выполз струг. Его тянула упряжка из двух лошадей, запряженных «гусем», одна за другой, – узкая дорога не позволяла иного. Странное судно покоилось на низеньких двухколесных телегах, чьи колеса без спиц, как жернова, вращались вместе с осью. Целых пять таких телег поддерживали массивный корпус корабля.
Когда струг доставили к самой воде, лошадей быстро отпрягли, и под нос судна подкатили особые "подкаты" – короткие, обтесанные бревна, размером с тележку, чтобы струг, даже не на колесах, мог свободно катиться. С десяток дюжих мужиков ухватились за канаты, привязанные к корпусу, и медленно, с кряхтением, потащили его по бревнам. Еще две пары подкладывали подкаты, как только судно перекатывалось на очередную пару, пока днище струга не коснулось речной глади.
Вскоре появилась вереница подвод, груженых всяким добром, и началась неспешная погрузка товаров на струг. Это зрелище не слишком занимало Золтана, и он продолжил поиски князя. Размах работ по обустройству волока поражал воображение. В низинах и топях была уложена крепкая гать, видны следы отсыпки и искусно сложенных подпорных стенок. Там, где путь пересекал ручей, красовался добротный мост, шириной под стать дороге.
Князь обнаружился в самом конце пути, у ворот, где вместе с воями и местными волотчанами уплетал линду́ – наваристую уху из голов сёмги, сдобренную ржаной мукой. Пришлых, по старому русскому обычаю, сначала усадили за стол, накормили до отвала, а уж потом принялись расспрашивать, кто они и с каким делом пожаловали. Линду́ оказалась и вправду на редкость вкусной, а после долгой дороги – еще и весьма кстати. Пока воины уплетали уху, князь неспешно расспрашивал Золтана о дороге, о погоде, о том, как продвигается торговля в их землях. Чувствовалось, что торопиться ему некуда, и что истинную цель визита он оставит на потом. Золтан отвечал уклончиво, стараясь не раскрывать всех карт. Он понимал, что от первого впечатления зависит многое, и старался произвести благоприятное.
После еду князь отозвал Злотана и Арсена в сторону, где княжич вручил ему верительные грамоты. Князь внимательно изучил пергамент, его взгляд скользнул по печатям и витиеватым подписям. Лицо его оставалось невозмутимым, но Золтан уловил едва заметную тень сомнения, промелькнувшую в его глазах. Он затаил дыхание, ожидая вердикта.
"Что ж, Золтан, вижу, прибыли вы с важным делом," – наконец произнес князь, возвращая грамоты. – "Но дела государственные не терпят спешки. Сегодня вы гости мои, а завтра поговорим о делах. Отдохните с дороги, осмотритесь. Волоть – земля хоть и дикая, но богатая и гостеприимная."
Он махнул рукой, и к ним подошел один из волотчан, крепкий детина с добродушным лицом. "Проводи гостей в лучшие хоромы, накорми, напои, покажи им город. Пусть чувствуют себя как дома."
Золтан и Арсен переглянулись. Такой прием был неожиданным, но приятным. Они последовали за волотчанином, оставив князя у ворот. В голове Золтана роились мысли. Он понимал, что князь не так прост, как кажется. За его неспешностью и гостеприимством скрывается острый ум и твердая воля. Предстоящие переговоры будут непростыми. Пока они шли по улицам Волоти, Золтан внимательно осматривался. Город жил своей жизнью, шумной и многообразной. Торговцы зазывали покупателей, ремесленники работали в своих мастерских, дети играли на улицах. Несмотря на кажущуюся простоту, в воздухе чувствовалась сила и уверенность, чего так не хватало его родине.
Май, 1188 года
Гургандж
Визирь государства Хорезмшахов Низам алМулк Шамс ад-Дин Мас’уд ибн Али ал-Харави
Владения Хорезмшахов раскинулись от зыбких берегов Аральского моря и низовьев Сырдарьи до сумрачных гор Загроса, объяли Дженд, Мангышлак, сердце Хорезма, благодатный Хорасан и Персидский Ирак. В этом пестром государстве, где народы, словно ингредиенты в огромном салате, теснились бок о бок, но не смешивались, Низам видел не процветание, а предвестие бури. Его усилия, направленные на то, чтобы сплотить разрозненные племена в единый народ, разбивались о непреклонную волю Туркан-хатын, словно хрупкий челн о скалы. Казалось, ей доставляло дьявольское наслаждение рушить то, что Низам годами воздвигал с таким трудом.
Доведенный до отчаяния, визирь молил султана об отставке, просил назначить на свой пост того, кто окажется достойнее. Ала ад-Дин Текеш, вместо гнева, осыпал своего верного слугу знаками отличия. Ему преподнесли регалии великого визиря, облачив в одежды, достойные царя: белоснежный тюрбан, низанный золотом, шелковый халат, искрящийся золотыми нитями, тунику с подкладкой цвета запекшейся крови, саблю из дамасской стали, рукоять которой усыпана самоцветами. В довершение ко всему, ему даровали чистокровного арабского скакуна, масти рыжего золота, с седлом и сбруей, что слепили глаза чеканным золотом и жемчугом. В качестве нового местопребывания султан предоставил Низам Харави одну из своих резиденций в столице.
Воодушевлённый поддержкой, визирь с новой силой принялся отстаивать свою позицию. Земли, отнятые у тайных врагов и явных недоброжелателей – «ярлыкли-мульк», – щедрой рукой раздавались верным, испытанным и заслуженным феодалам. Тем самым он не только избавлялся от наиболее опасных и влиятельных смутьянов, но и закладывал прочный фундамент для грядущих свершений и реформ. В его распоряжении теперь была преданная знать, сплоченная единством веры и убеждений, а также растущее профессиональное войско, готовое в любой момент встать на защиту его начинаний.
Однако, Туркан-хатын не собиралась сдаваться. Она видела в усилении Низама прямую угрозу своей власти и влиянию, и плела свои интриги с удвоенной энергией. Её агенты, словно тени, проникали во все уголки дворца, распространяя слухи и сплетни, подрывая авторитет визиря в глазах султана и знати. Она умело играла на противоречиях между различными племенами и группировками, сея вражду и раздор.
Понимая, что открытое противостояние с Туркан-хатын может привести к непредсказуемым последствиям, Низам действовал осторожно и расчетливо. Он старался не давать ей поводов для прямых обвинений, избегал резких выпадов и публичных конфликтов. Вместо этого, он сосредоточился на укреплении своих позиций, заручаясь поддержкой влиятельных союзников и создавая разветвленную сеть лояльных ему людей.
Он знал, что победить Туркан-хатын можно только одним способом – доказать султану, что его реформы приносят пользу государству, что его усилия направлены на укрепление власти Ала ад-Дина Текеша и процветание Хорезма. Поэтому, Низам с утроенной энергией взялся за дело, проводя реформы в армии, финансах и управлении. Он привлекал к себе талантливых и образованных людей, невзирая на их происхождение и вероисповедание, и создавал условия для их профессионального роста. Таким образом он стал лидером оппозиции, направленной против старшей жены султана.
Беда подкралась, словно вор в ночи, откуда её совсем не ждали. Однажды утром визирь почувствовал лёгкое недомогание, не придав этому значения. Каждое утро он начинал с глотка сладкого шербета, и даже в самых мрачных снах не мог вообразить, что в этой прохладной сладости таится смерть. С каждым днем недуг крепчал, силы покидали его, словно песок сквозь пальцы, а разум отказывался понимать причину. И лишь когда тень смерти нависла над его ложем, визирю открылась страшная правда – он отравлен. Полные невыразимой печали глаза обратились к султану. Едва слышно, словно шелест осенних листьев, прозвучал его предостерегающий шепот: "Берегись, повелитель, тебя окружают змеи". С этими словами он испустил последний вздох, оставив после себя лишь скорбь, подобную густому туману, окутавшему дворец. Визирь, мудрый, как сама справедливость, был несокрушимой опорой султана и путеводной звездой для народа. Его советы не раз отводили от империи войны и голод, а щедрость его сердца согревала сердца обездоленных. Но, увы, зависть и злоба, словно ядовитые лианы, пробрались и в его светлую жизнь. Расследование выявило чудовищный заговор: отравленный шербет поднесла служанка, действовавшая по наущению коварного евнуха. Шептались, что за всем этим стоит сама султанша, чья красота затмевала лунный свет, но чьё сердце было чернее самой тёмной ночи. Она возненавидела визиря за его безграничное влияние на султана. Её гордость не могла смириться с тем, что кто-то, кроме неё, имеет такую власть над повелителем. И тогда в её голове созрел ужасный план. В тиши ночи, когда лунный свет, проникая сквозь ажурные решётки окон, играл тенями на стенах, султанша приказала своему доверенному евнуху добавить смертельный яд в кубок визиря. Яд этот был привезен из далёких, неведомых земель, и действие его было медленным и мучительным, словно предсмертная агония надежды. Султан, однако, не посмел поднять руку на мать своих наследников. И всю тяжесть правосудия обрушили на голову несчастного евнуха, которого казнили на центральной площади в назидание толпе, собравшейся со всех концов города.
Глава 26
Июнь, 1188 года
Князь Юрий
Левкополье
Беглец от докучливой опеки княжеского двора, Юрий вновь обретал умиротворение в стенах своих лабораторий. Здесь, вдали от государственных забот, он, однако, не забывал о благе княжества. Мысли его были поглощены двумя сложнейшими задачами: вывести из тупика разработку пороха и создать смазочное масло на основе каспийской нефти, чья отлаженная доставка уже не вызывала вопросов.
Секрет пороха, если это можно назвать секретом, крылся в удивительных свойствах селитры – её способности высвобождать кислород при нагревании. Смешанная с горючим веществом, селитра запускала цепную реакцию. Выделяемый кислород многократно усиливал горение, превращая его в неистовое пламя. Та же адская смесь селитры, нефти, серы и канифоли – известная как «греческий огонь», уже несколько лет была на вооружении княжества. Легко воспламеняющаяся сера служила запалом, а канифоль загущала состав, не позволяя ему вытекать из огнеметной трубы.
Юрий помнил классическую формулу черного пороха: 60% селитры, по 20% серы и древесного угля. Изыскатели от пиротехники, словно алхимики, грезящие о философском камне, заменяли ингредиенты, рождая диковинные смеси. Древесный уголь уступал место молотому бурому углю, порождая "бурый порох", а вата или сушеные опилки дарили миру "белый порох", легкий и эфемерный, словно дыхание. Шептали даже о "синем" порохе, где уголь заменяли лепестками васильков – взрывчатке, окрашенной в цвет небесной лазури. Но теория оставалась лишь тенью. Практика же требовала не только подтверждения выкладок, но и алхимического чутья, чтобы подобрать те самые, колдовские пропорции, способные оживить мертвую материю.
Пороховую лабораторию, по настоянию князя, вынесли за пределы города и оградили высокой стеной, превратив в загородную виллу отшельника. Князь грезил о "жемчужном" порохе. Он помнил, как в средневековье порох готовили в виде пудры, или "мякоти", липкой и непокорной. При заряжании оружия эта "мякоть" норовила прилипнуть к стенкам ствола, требуя долгих уговоров шомполом. "Жемчужный" же порох, состоящий из маленьких, твердых зерен, сам скатывался к казенной части, послушный силе притяжения. Зернение, словно волшебство, удваивало мощь пороха и в двадцать раз продлевало его жизнь. Оказалось, что размером зерен можно регулировать скорость его горения: чем крупнее фракция, тем горение пороха более "плавное". "Мякоть" же, словно капризная красавица, легко впитывала влагу и за три года обращалась в прах, теряя свою взрывную силу.
Юрий склонился над глиняным горшком, где зрела очередная партия "мякоти". Запах серы щекотал ноздри, воскрешая в памяти вулканические земли Кавказа, откуда ее доставляли. Он тщательно вымешивал смесь деревянной лопаткой, следя за консистенцией. Слишком жидко – и порох будет сохнуть целую вечность. Слишком густо – и зерна получатся непрочными, рассыпаясь от малейшего прикосновения.
Главная сложность заключалась в зернении. После долгих экспериментов он остановился на простом, но эффективном способе: просеивании влажной "мякоти" через грубое сито. Получавшиеся гранулы затем сушились под щедрым солнцем, а самые крупные – перемалывались и возвращались в горшок. Процесс был долгим и трудоемким, но результат того стоил.
Принцип порохового метания снарядов из металлических стволов обнаружился в пыльных анналах княжеской библиотеки, в древних китайских летописях VII века. К тому же времени относилось и открытие способа "выращивания" селитры в специальных ямах и валах из земли и навоза. Эта технология, взятая на вооружение в княжестве, позволила наладить регулярное использование огнеметов и ракет, чьи чертежи также были найдены в китайских трактатах, но значительно усовершенствованы местными механиками под бдительным руководством самого князя. Стрелы с прикрепленными пороховыми трубками помещались в конические плетеные корзины или деревянные короба, которые один воин мог переносить и использовать в бою. Из такой установки залпом вылетало до четырех десятков стрел, к древку каждой из которых крепилась бамбуковая или бумажная трубка, наполненная порохом и оснащенная коротким горящим фитилем. Экспериментальным путём было установлено идеальное соотношение для ракет: 40% селитры, 30% угля и 30% серы.
Княжество располагало и более грозным оружием – целыми ракетными повозками с заряженными коробами, обстреливавшими большие площади, пусть и не отличавшимися особой точностью, – прообраз реактивной системы залпового огня, названной, как и в будущем, "Градом".
Вторая задача – создание смазочного масла – казалась менее сложной, но не менее важной. Нефть из каспийских месторождений была щедра на полезные фракции, но в сыром виде малопригодна для смазки механизмов. Она содержала избыток примесей, вызывающих коррозию и забивающих трущиеся детали. Юрий экспериментировал с различными способами очистки и загущения нефти, используя глину, золу и даже пчелиный воск.
Однажды, случайно добавив в нефть небольшое количество древесной смолы, он заметил, что жидкость стала более вязкой и приобрела приятный янтарный оттенок. После испытаний на княжеской мельнице выяснилось, что новое масло значительно уменьшает трение и продлевает срок службы подшипников. Юрий ликовал. Он знал, что его открытия принесут княжеству процветание и безопасность. В тени этих изысканий, словно побочный плод, работники лаборатории нащупали путь к созданию дегтярного масла, пусть пока еще и весьма примитивного. Вскоре на окраине Левкополья выросла небольшая мастерская, где мастера трудились над усовершенствованием технологии, экспериментируя с различными сортами смолы и режимами нагрева. Юрий не жалел сил, стремясь довести свое изобретение до совершенства, чтобы каждая деталь, каждый механизм в княжестве работал как часы.
Не забывал Юрий и о дегтярном масле, понимая его важность для защиты древесины и кожи. Он поручил своим лучшим ученикам продолжить исследования в этом направлении, и вскоре примитивное дегтярное масло превратилось в эффективное средство, незаменимое в быту и ремеслах.
В перерывах между работой мысли князя возвращались к недавним событиям из всего вороха особо выделялись два, это договор с торками и их переселение в междуречье Дна и Волги, и встреча с своим дальним родственником Вальдемаром, сыном датского короля Вальдемара I Великого и дочери минского князя Володаря Глебовича, Софии. Юрий ухмыльнулся, вспоминая какой переполох в Волоти устроила варяжская флотилию. Сразу стало понятно над чем и как работать.
В тот же день состоялась беседа с Вольдемаром. Юный конунг, словно губка, впитывал знания об устройстве волока и перспективах торговли. Юрий, в свою очередь, не упускал возможности прощупать политическую почву Дании, понять настроения в отношении Руси. Союз с датчанами виделся ему ценным козырем в грядущей игре, особенно на фоне постоянной угрозы от кочевников и княжеских распрей. Вальдемар оказался на редкость смышленым юношей, схватывающим суть на лету. С живым интересом внимал он рассказам Юрия о торговых артериях, пронизывающих русские земли, о тех возможностях, что манят предприимчивых купцов. Вечером, после пира в честь высокого гостя, Юрий и Вальдемар уединились для обстоятельного разговора. Вскоре они сошлись на том, что союз между Русью и Данией необходим как воздух – для развития торговли и укрепления взаимной безопасности. Вальдемар обещал всяческое покровительство княжеским купцам в Дании, Юрий же, в свою очередь, гарантировал датским гостям безопасный проход через свои земли и выгодные условия. С удивлением Юрий узнал от Вольдемара, что в северной Руси он известен как Юрий Вещий, иногда – Юрий Долгорукий, но последнее прозвище не прижилось, дабы не возникало путаницы с дедом.
Встреча с Вальдемаром стала поворотным моментом для Юрия. Он осознал, что путь к его целям лежит через выстраивание отношений с другими государствами, через поиск союзников и верных партнеров.
Не забыл Юрий и о словах Вальдемара о его прозвищах. "Вещий" звучало лестно, подчеркивая его прозорливость и умение предвидеть события. "Долгорукий", хоть и реже употреблялось, намекало на его стремление распространить свою власть как можно дальше. Прощаясь с Вальдемаром, Юрий, не удержавшись от озорства, посоветовал конунгу не злоупотреблять одиночными возлияниями и присмотреться к славянским невестам, предостерегая от немецких и португальских. Как отнесся дальний родственник к этим словам, осталось тайной, но его чрезмерно серьезный взгляд породил в голове Юрия забавные мысли.
По черным клобукам Юрий не сомневался в верности принятого решения: княжичу была обещана широкая автономия и самоуправление для переселившихся родов в рамках княжества.
Злотан слушал, склонив голову, но в глубине его глаз мерцала нерешительность, словно отражение колеблющегося пламени. Слова о самоуправлении пленили слух, однако горький опыт прошлых лет выковал в нем броню осторожности. Юрий, заметив тень сомнения, усмехнулся лишь уголками губ. Он понимал: доверие – хрупкая ваза, которую нужно заслужить, особенно когда на кону стоят судьбы целого народа. Поэтому он отринул всякую недосказанность и заговорил прямо, обнажая трудности и вызовы, что поджидали их впереди. Он поведал о врагах, алчущих их свободы, о предателях, готовых посеять раздор в их рядах, о голоде и болезнях, что станут испытанием их стойкости.
Но речь Юрия была не только о мрачных предзнаменованиях. Он рисовал картины возможностей, расцветающих перед ними, если они сплотятся воедино, если станут чтить друг друга и лелеять свою землю. Княжич внимал ему, затаив дыхание, словно боясь спугнуть робкую птицу надежды, что запорхала в его сердце. Слова Юрия, словно факел, разожгли в нем искру веры. Он протянул руку Юрию, словно вручая ему свою судьбу, и произнес: "Я верю тебе. Я готов идти с тобой до конца." Их руки сомкнулись в крепком рукопожатии, скрепляя союз, словно ковка клинка, союз, призванный изменить не только судьбу княжества и его народа, но и саму ткань Истории. Впереди их ждали тернистые тропы и суровые испытания, но они были готовы встретить их вместе, объединенные общей целью и неугасаемой верой в светлое будущее.
Внезапный вихрь мыслей князя развеял гонец, посланный княгинями. Из Византии прибыл долгожданный торговый караван, несущий не только товары, но и весть. Вместе с ним явились послы: надменные генуэзцы, гонец от Романа Волынского и, что особенно удивительно, делегация от еврейской общины Константинополя. Последние вызвали у Юрия крайнее недоумение – что могло понадобиться этим гостям?
Июнь, 1188 года
Феодороребе Цемах-Цедек
В ожидании аудиенции посланник караимов, Цемах-Цедек, решил погрузиться в сердце Феодоро, увидеть город своими глазами, ощутить его пульс, хотя и донесения подчинённых, безусловно, не будут лишними. Феодоро, конечно, не мог тягаться с блистательным Константинополем в великолепии, размахе или мощи. Но в этом юном граде чувствовалась кипучая энергия, неукротимая сила роста, словно он тянулся ввысь, возводя жилые кварталы и неприступные оборонительные сооружения. В воздухе витал пьянящий аромат возможностей и несметных богатств.
Посланник неспешно брел по мощёным улицам, вглядываясь в лица прохожих. Здесь, словно в котле, смешались разные народы: русы, славяне, греки, аланы, готы, половцы – каждый поглощен своими заботами, никто не искал прохлады в тени. Цемах-Цедек отметил про себя: в Феодоро нет места унынию и апатии, здесь жизнь бьет ключом, пульсирует торговля.
Пряный запах специй из лавок переплетался с дурманящим ароматом свежеиспечённого хлеба, а звон молотов кузнецов вторил крикам уличных торговцев. Посланник остановился у лавки, где блистали шелка и драгоценные камни. Роскошные ткани, ослепительное мерцание самоцветов – все кричало о богатствах, сокрытых в Феодоро. Взгляд его задержался на вывеске торгового представительства «Княжеская мебельная мануфактура», и он невольно вздохнул. Мебель княжества ценилась в Византии и Европе на вес золота, и повторить её искусность пока не удавалось, несмотря на все старания ремесленников. А княгиня Ирина, известная своей непреклонностью и острым умом, уже успела зарекомендовать себя как серьезный и жесткий переговорщик. Среди его народа даже ходили слухи, что именно она, а не князь Юрий, правит княжеством, а князь выполняет лишь представительские функции, подобно супругу при царствующей особе.
