Текст книги "Драйвер (СИ)"

Автор книги: Олег Север

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 36 страниц)

Однако, гнев Рюрика был обращен не столько на беглых берендеев и их покровителя, в роли которого он подозревал крымского князя Юрия Андреевича, сколько на собственную слепоту. Он упустил нечто важное, недоглядел, проморгал. Не могли же люди, десятилетиями служившие Киеву, просто так, без причины, сорваться с насиженных мест. Значит, тому была причина, и причина веская, как набат.

«Найти! Допросить! Выяснить!» – приказал он себе, словно военачальник, бросающий в бой свои полки. И немедля, словно стрелы, должны быть отправлены самые надежные люди в Торческ, Саков, Берендичев, Берендеево, Ижеславль, Урнаев и другие земли, где обитали чёрные клобуки, дабы распутали они клубок обстоятельств, словно искусные ткачи. А главное – узнать: сколь родов покинуло обжитые края, и что стало той искрой, что разожгла пламя бегства.

Князь Рюрик не любил ждать, особенно когда дело касалось безопасности его земель. Пока гонцы седлали коней, он вызвал к себе воеводу Мирослава, человека немногословного, но надежного, как скала. Мирослав был не просто воином, но и опытным дипломатом, умевшим находить общий язык даже с самыми упрямыми степняками.

– Мирослав, собери три сотни лучших воинов, – приказал Рюрик, – и отправляйся в Торческ. Там разберись на месте, что к чему. Но действуй осторожно, не провоцируй половцев. Главное – выясни, что толкнуло черных клобуков на бегство. Ищи тех, кто остался, кто может рассказать правду. Не верю я, что все они разом с ума сошли.

Мирослав поклонился и вышел, а Рюрик остался один на один со своими мыслями. Он чувствовал, что за бегством берендеев кроется нечто большее, чем просто недовольство. Возможно, крымский князь Юрий Андреевич плетет интриги, стремясь ослабить Киев. Или за этим кроется другая история. Но для того чтоб противодействовать надо сначала понять чему, а уж потом озаботиться вопросом как? В любом случае, Рюрик понимал, что времени у него мало. Каждая потерянная пядь земли – это удар по его власти и по безопасности его княжества. Рюрик подошел к окну, вглядываясь в серую даль. Замок Овруч, стоявший на высоком холме, казался неприступным, но князь знал – даже самые крепкие стены бессильны против предательства и обмана. Его взгляд упал на реку Норынь, лениво несущую свои воды к Ужу. Там, на юге, начинались земли чёрных клобуков, теперь опустевшие и тревожные.

Мысли его прервал тихий стук в дверь. На пороге стоял молодой дружинник, запыхавшийся после долгой скачки.

– Князь Рюрик, гонец из Киева! – выпалил он, протягивая князю, свернутый в трубку пергамент. Рюрик развернул послание. Печать Святослава Всеволодовича, великого князя Киевского, говорила сама за себя. Текст был краток и суров: "Бегство берендеев – удар по моей державе. Требую немедленного выяснения причин и восстановления порядка. В противном случае, пеняй на себя".

Князь поморщился. Святослав, как всегда, был далек от реального положения дел, сидя в своем златоверхом Киеве. Ему важен был только престиж, а не судьба людей, живущих на окраинах княжества. Но спорить с ним было бесполезно. Придется действовать.

Рюрик вновь подозвал Мирослава.

– Возьми с собой не три, а пять сотен воинов, – приказал он. – И не только в Торческ. Обойди все земли чёрных клобуков. Найди хоть какую-нибудь зацепку, хоть ниточку, за которую можно ухватиться. И помни, Мирослав: действуй хитро, как лис, но будь готов к бою, как волк. От этого зависит, не только моя власть, но и судьба всей нашей земли.

Август 1188 года

Великая степь

Кочевья хана Кончака из рода Шарукидов.

Ветер Великой степи, извечный скиталец, яростно трепал кожаные полы шатра хана Кончака. Раскинувшееся по бескрайним просторам кочевье напоминало огромное пятнистое чудовище, дышащее огнем очагов. Кони ржали, женщины хлопотали у очагов, дети с азартом гоняли пыль. Но в сердце хана царила тяжесть, не поддающаяся ветру.

С тех пор как в степи объявился чужак – русский внук хана Кучума, правнук Аепы, – мир перевернулся, словно опрокинутая юрта. Лукоморская орда, некогда платившая дань Кончаку, ныне как хорошо выезженный конь была под его дядькой – каганом Кобяком. Бывший соратник, прошедший огонь и воду, а ныне постыдно ударился в торговлю да земледелие, что словно ядовитая плесень, разъедала степной уклад. Еще поколение-другое, и вольные кыпчаки забудут вкус кочевой жизни, променяв ее на тесные города и смрадные хутора, уподобятся оседлым черным клобукам. И пусть сила Кобяка росла, как тесто на дрожжах, притягивая к себе мелких ханов из Поднепровья и подчиняя орду с Днестра, Кончак видел в этом лишь неминуемую гибель степной вольницы. Нужно действовать немедля, пока еще крепка рука, но в открытом бою лукоморцев не одолеть. Остается лишь одно: объединить все орды кыпчаков, кочующих от Волги до самого Дуная, и искать союзников, для которых гибель Кобяка и его племянника Юрия – вопрос выживания.

Хан Кончак окинул взглядом свое кочевье. Он видел силу и слабость своего народа. Воины его были отважны и умелы в бою, но разрозненность и междоусобицы ослабляли их. Ему предстояло сломить вековые традиции, убедить гордых ханов забыть о личных амбициях и объединиться перед лицом общей угрозы.

Но как убедить тех, кто привык видеть в другом лишь соперника? Как заставить их поверить в то, что только вместе они смогут противостоять растущей мощи Кобяка? Кончак знал, что слова тут бессильны. Нужны были действия, пример, способный зажечь сердца и вдохновить на подвиг.

Первым делом нужно отправить гонцов во все концы степи, призывая ханов на курултай. Обещал не золото и власть, а лишь возможность сохранить свою свободу и независимость. Многих этот призыв оставит равнодушными, другие отнесутся к нему с подозрением, но нйдутся и те, кто готов был выслушать.

Одновременно с этим Кончак начал искать союзников за пределами степи и в первую очередь его взор упал на русские княжества. Кончак понимал, что русские князья – это зыбкий, непредсказуемый союз. Раздираемые междоусобицами, ослепленные жаждой власти, они редко видели дальше стен собственного княжества. Лишь две-три фигуры из всего сонма русских князей могли подойти на роль союзника. После долгих раздумий выбор пал на Всеволода Владимирского, еще один дядька Юрия, которому людская молва приписывает убийство двух старших братьев и их детей, ради княжеского стола.

Сквозь земли русские и половецкие неслись слухи о его жестокости и непомерных амбициях, а значит, он был готов на все ради достижения своих целей. Кончак решил обратить это в свою пользу. К Всеволоду отправились послы с богатыми дарами и посулами помощи в борьбе за великокняжеский престол, и, конечно же, в войне против племянника.

Август 1188 года

Торецк

Кун-тугды, князь чёрных клобуков из племени торков.

С дозволения половецкого кахана Кобяка, Юрий выделил торкам земли меж Волгой и Иловлей. Не пришлись по нраву вольным половецким кочевникам эти земли: леса дремучие, дубравы тенистые, да топи болотные – не степной то приволье для их лихого коня. Зато торкам, более осевшим, нежели кочевавшим, приглянулись эти угодья.

Семь тысяч торкских семей, ведомых князем Кун-тугды, потянулись за Юрием, и средь них – две тысячи воинов-рубак. Тысячу лучших Кун-тугды отправил с Юрием в Суздаль, во главе их поставив наследника своего – Злотана. Другая же тысяча принялась усмирять и обживать новую родину. Возвели град посередь выделенной земли и, без затей, нарекли его Торецком. И для земледелия, и для скотоводства хватало плодородной земли и простора. В междуречье селились не только торки, но и русские семьи. Торки уже больше ста лет жили бок о бок с руссами, переняли часть их традиций и обычаев, и князь тому не препятствовал, а лишь радовался. Чем больше переселенцев, тем легче будет выполнить просьбу князя – со временем поставить по Волге поселения, через день пути. Юрий особо наставлял: выполнять не спеша, дабы быть уверенными в их безопасности. Как ни странно, местных жителей почти не было. Семьи бродников, в малом числе жившие вдоль Иловли, на прибытие торков отреагировали настороженно, но постепенно привыкли к новым соседям. Торки не были враждебны, их воины, хоть и суровы на вид, не притесняли бродников, а скорее оберегали от набегов диких кочевников, что еще рыскали по степям. Постепенно завязалась торговля: бродники меняли рыбу и дичь на торкские изделия из металла и скот.

Время шло, хутора расползались все дальше и дальше от поставленного города, и вскоре уже на расстоянии семи дней пути встречались починки да околы. На Волге, на одной линии с Торецком, основали село Рыбинск (Верхний Балыклей), в месте, где река Рыбная впадает в Волгу. От Рыбного до Волоти выходило пять дней пути, и в первую очередь Кун-тугды планировал обустроить именно этот участок торгового пути. Он видел, что Волоть неплохо наживается не только на волоке, но и просто на стоянке купцов. Выделив из молодых родичей самых ухватистых и разумных, он отправил их в Волоть уму-разуму набираться.

Рыбинск, питаемый купеческими караванами, рос и крепчал, словно тесто на дрожжах, принося первую прибыль. В нём, как грибы после дождя, множились постоялые дворы, шумел базар, куда окрестные жители свозили свои немудрёные товары на продажу и обмен. Причалы ломились от судов, маня не только торговцев, но и лихих людей. Дважды волжские ушкуйники пытались взять богатое село нахрапом, но княжеская ладья, словно сторожевой пёс, вовремя пресекла их дерзкие поползновения, обратив разбойничьи струги в пылающие головешки. Эта кровавая наука на время отбила охоту у воровской братии, но Кун-тугды, не надеясь на случай, вынужден был отправить на волжский берег, с базированием в Рыбинске, пару конных отрядов, дабы зорко следили за порядком и лихим людом. По приказу Кун-тугды, у стен Рыбинска выросли бревенчатые казармы, где день и ночь кони били копытами, а в кузницах ковали оружие. Воины, облаченные в кольчуги и шлемы, патрулировали улицы, зорко высматривая подозрительных личностей. На базаре, среди торговцев и покупателей, сновали переодетые лазутчики, собирая информацию о замыслах недоброжелателей. Никто не смел нарушить установленный порядок, ибо знали, что за малейшую провинность неминуемо последует суровое наказание.

Август 1188 года

Константинополь

Иегуда бен Элиягу Хадассириал и ребе Цемах-Цедек

В этот раз духовный лидер караимов назначил встречу своему посланнику в тенистом саду, где аромат кофе, новомодного напитка, стремительно завоевывающего Константинополь, смешивался с благоуханием роз.

– Так, значит, с князем Юрием договориться не удалось? – спросил Иегуда, его голос был тих, но в нем звучала тревога.

– Увы, нет. Он не только отказал, но и хазар припомнил, мол, подобный трюк срабатывает лишь с теми, чья память коротка, – ответил Цемах-Цедек с горечью.

– Даже так… – протянул Иегуда, задумчиво потягивая обжигающий напиток из тонкой фарфоровой чашки, привезенной из Крыма.

– Я объехал окрестные державы, но нигде нам не рады, – продолжал посланник свой печальный отчет. – Даже грузины, несмотря на собственные неурядицы, встретили мои предложения с подозрением.

– Говорят, царица Тамара не чужда плотским утехам… Подобрать бы ей искусного любовника, а там ночная кукушка дневную перекукует, – промолвил Иегуда, отламывая серебряной вилкой кусочек медового пирога с орехами и ягодами.

– Не уверен, что ей сейчас до любовных игр. Идет ожесточенная борьба за власть с мужем. И хотя пока она одерживает верх, ситуация может измениться в мгновение ока, – возразил Цемах-Цедек, рискнув пригубить кофе в короткой паузе.

Дальше повисла тишина перемежаемая только звуками еды.

– А если русские княжества? – спросил Иегуда бен Элиягу добив последний кусок торта.

– Они там дикие, моются каждый день, ездят на медведях, пьют самогон, и князья любят вешать советников если их совет окажется неудачным. Да и холодно там большую часть времени, как в ледяной могиле, – бросился отговаривать своего собеседника ребе. – Один плюс, что христиане, а значит, не обложат джизьей (налогом на веру).

– Тогда какие предложения? Так как у нас обстановка становиться все хуже, младший брат императора, и его налоговая служба совсем житья не дают, не только проверяют все ли налоги уплачены, так еще стали охотиться на понимающих чиновников, готовых сделать одолжение за небольшой гешефт. А без смазки, ни одна государственная машина эффективно работать не будет. Это проверено ни на одной империи. – эмоционально произнес хозяин дома.

– Может в Европу? Например, Ричард Львиное Сердце, отличные правитель, ему вечно нахватает денег и плевать на своих подданных, – засуетился Цемах-Цедек.

– Отличная характеристика, друг мой. Давай подумаем в этом направлении, – воодушевился Иегуда. – Но и о Грузии тоже забывать не стоит. И помни отступить – не значит сбежать, а оставаться – неразумно, когда причин для страха больше, чем для надежды. Мудрый человек бережёт себя для завтрашнего дня и никогда не кладёт весь товар на один корабль.

– Ричард Львиное Сердце… – повторил Иегуда, поглаживая свою аккуратную бородку. – В его жилах течет кровь викингов, но деньги, как известно, не пахнут. Надо узнать, во что ему обходится каждая война, и предложить свою помощь, под проценты разумееться или под сбор налогов той или иной части его майората. Вопрос лишь в том, как передать ему наше предложение, не привлекая лишнего внимания. Тамплиеры? Они всегда были не прочь заработать на стороне.

Цемах-Цедек кивнул, обдумывая слова духовного лидера.

– Тамплиеры – неплохой вариант. У них свои люди во всех крупных европейских городах, и они не задают лишних вопросов. Но, боюсь, их услуги обойдутся нам недешево.

– Деньги – дело наживное, – отмахнулся Иегуда. – Главное – результат. Если мы найдем надежного союзника, готового принять нас под своё крыло, никакие расходы не покажутся чрезмерными. Нужно составить отчет о том, что мы можем предложить Ричарду в обмен на его покровительство. И, разумеется, подготовить достойный подарок для великого магистра тамплиеров.

Взгляд Иегуды вновь обратился к саду, где аромат роз смешивался с запахом кофе, символизируя перемены, надвигающиеся на их общину.

– Но не забывай и о Грузии, Цемах-Цедек. Пошли туда еще одного посланника, статного, красивого, более искусного в дипломатии любви, чем ты мой друг. Можно даже не из нашего круга. Пусть он изучит ситуацию на месте, оценит шансы на успех. И пусть не скупится на подарки для приближенных царицы Тамары. Иногда путь к сердцу женщины лежит через спальни её подруг. В политике, как и в шахматах, нужно просчитывать каждый ход на несколько шагов вперед.

Глава 29

Сентябрь 1188 года

Париж

Филипп II Август

Весь день двадцатитрехлетний король Франции провел в неустанных хлопотах. Сначала – бурная сцена с одной из фавориток, пылкая и скоротечная, как летняя гроза. Затем – сухой, как пергамент, отчёт королевского камерария Матье III де Бомона. Обед с супругой Изабеллой – ритуал, полный холодной вежливости, после которого вновь навалились государственные дела. Лишь к вечеру он смог позволить себе немного расслабиться, погрузившись в мягкое лоно «византийского» кабинета, обставленного удобной мебелью, щедрым даром сестры Агнессы, ныне Василевсы Анны. Мысли его текли лениво и плавно, как Сена в знойный июль, а рабыни, присланные сестрой, двигались с отточенной грацией: одна, с уверенностью египетской жрицы, массировала его усталую спину и шею, другая, стоя на коленях, дарила чувственное наслаждение, извлекая чарующие звуки из кожаной флейты.

Воспоминание о сестре вызвало в памяти образ Византии, словно феникс, восставшей из пепла былого величия. Завтра же необходимо вызвать канцлера Пьера Шалона и расспросить о реформах, затеянных императорами Андроником и Мануилом.

Далее мысли перетекли к внутренним делам королевства. Ричард все еще лелеял безумную надежду вернуть конфискованное у герцога Аквитанского более двухсот лет назад Раулем I графство Берри. И это создавало немалую проблему, ибо граф Тибо V де Блуа, хотя и связан кровью с королем через брак с его единокровной сестрой Алисой, отнюдь не являлся его верным сторонником. Да и Стефан I, граф Сансера, будучи вассалом своего старшего брата, Генриха Шампанского, вряд ли пропустит королевские войска через свои земли к Берри. Оставалось одно: обменять эту территорию на равноценную с графом Сансера или с кем-то другим, что тоже представлялось крайне сложной задачей.

Как досадно, что новый папа Климент занял выжидательную позицию и не поддержал с должным энтузиазмом идею крестового похода. Выдвенутую его предшественником! Это был бы идеальный шанс одним махом устранить врагов и укрепить собственную власть на троне. «Убить двух зайцев одной стрелой», – мелькнула в голове циничная мысль. Отправить в крестовый поход всех своих заклятых противников и позаботиться о том, чтобы они по тем или иным причинам не вернулись обратно – давняя, сокровенная мечта Филиппа. Но после того, как Генрих II, вслед за папой, не проявил особого рвения к Третьему крестовому походу, а призвал к освобождению Пиренейского полуострова от мавров, Филипп откровенно заскучал. Нет, если кто-то из его непокорных вассалов вознамерится отправиться на запад, он не станет чинить препятствий, напротив, постарается прибрать к рукам его земли. Однако добраться из Арагона во Францию значительно проще и быстрее, чем из Иерусалима. Значит, пришло время вновь использовать Плантагенетов – эта испытанная стратегия никогда не подводила. Отец, как всегда, был прав: «Плантагенеты дерутся – Франция прирастает». Никаких масштабных войн – лишь тонкие интриги, искусные маневры и осторожные шаги. Если ему удастся дестабилизировать обстановку, сбить врагов с толку, посеять смуту, они могли бы выполнить часть работы за него. И тогда, в тот самый момент, когда они станут уязвимыми, он, подобно волку, ворвется со своей армией в загон. Перспектива плетения заговоров оказалась даже более захватывающей, чем сама война. Филипп не смог сдержать хищную улыбку, представив, как его противники будут в панике метаться, пытаясь понять, кто стоит за этими волнениями. Со временем, если все пойдет по его замыслу, коронные земли непременно обогатятся новыми территориями и процветающими городами.

Новый папа – новая загадка. Наверняка, как и все его предшественники, он будет искусно балансировать между Сицилийским королевством и Священной Римской империей. Все эти папы одинаковы, независимо от их происхождения и убеждений, все они жаждут одного, вернее, двух вещей – власти и богатства.

Его размышления прервала волна удовольствия. Рабыня завершила свою игру на флейте изысканной нотой. Он открыл глаза, нежно погладил её по голове, а затем, схватив за волосы, резко притянул к себе, изливаясь в неё...

Как обычно, после оргазма душу Филиппа охватывала легкая эйфория, грусть, и предельная ясность мысли. Он почти физически ощущал, как его разрозненные идеи начинают обретать форму четкого, безжалостного плана. Действовать необходимо было быстро и осторожно, ведь в любой момент его замыслы могли быть раскрыты. Он мысленно начал составлять список потенциальных союзников и врагов, анализируя текущую политическую обстановку во французском королевстве. В первую очередь, он обратил внимание на ближайших вассалов – их непомерные амбиции и давние обиды могли обернуться его личной выгодой. Жажда расширить свои владения и усилить влияние – все это могло стать тем горючим, которое разожжет пламя вражды среди его конкурентов. Необходимо столкнуть их лбами, а затем помочь слабейшему одержать победу, взяв в качестве платы за помощь город или богатые угодья с деревнями. Филипп уже воображал, как и кому подкинуть дезинформацию о готовящихся набегах, как стравить своих вассалов, чтобы отобрать у них часть земель. Он даже задумал, как привлечь тайных сторонников из рядов противников. Несколько умелых эмиссаров различных мастей можно было завербовать, чтобы они распространяли ту информацию, которую он сочтет необходимой. Это была не просто игра – это была сложная стратегия, шахматная партия, где каждый ход имеет огромное значение. Своевременные слухи о предстоящих предательствах или конфликтов могли сыграть ему на руку. Он не раз был свидетелем того, как сила врага неожиданно оборачивалась причиной его поражения, от коалиции более слабых противников, и планировал провернуть этот финт еще раз.

Сентябрь 1188 года

Дворец Куба (Палермо)

Вильгельм Добрый

Король снова повздорил с женой и, смятенный, отправился утешаться в свой неофициальный гарем, где собраны рабыни, привезенные из различных уголков Ойкумены. Каждая из них была истинной красоткой, соответствующей капризам короля, но их ценник был немалый, и тут вновь виноватой оказалась Джоанна: любовницы должны быть не менее прекрасными, чем законная супруга, а если тебе досталась сама красивая принцесса, придется раскошелиться.

На этот раз Джоанна упрекала его в том, что он полностью пренебрегает делами королевства, отдав его на откуп своим вассалам. Вильгельм же больше всего угнетался тем, что не может зачать наследника. Сначала он грешил на жену, но, когда и его наложницы не могли забеременеть, задумался о своей собственной способности зачать наследника и собрал консилиум лекарей. Однако пока ни одно средство не принесло успеха. Приходилось лишь надеяться на свою тетку Констанцию, посмертную дочь Роджера II, которая была младше на год своего племянника. Возможно, именно она станет ключом к продолжению рода, но для этого требовалось найти ей достойного супруга. Несколько лет назад, прислушавшись к голосу мудрых советников, он отверг сватовство послов императора Фридриха I Барбароссы, просивших руки Констанции для Генриха Гогенштауфена. Весомую роль в том отказе сыграло и нежелание самой Констанции покидать благодатную Италию. И теперь, погружаясь в размышления о ее будущем замужестве, он вновь видел перед собой юную Констанцию – не только подругу детских игр, но и первую возлюбленную. И сейчас они изредка делили ложе, однако мысль о том, что он единолично решает ее судьбу, сдавливала горло. Ведь выбор должен был принадлежать ей. Ему необходимо было поговорить с ней, узнать ее истинные желания и чувства. Как бы абсурдно это ни звучало, он не мог избавиться от образа беззаботной девочки, с которой делил не только забавы, но и сокровенные мечты.

Собравшись с мыслями, он решил, что лучше всего будет встретиться с Констанцией наедине, где они смогут обсудить всё без лишних ушей. Он знал, что её отзывчивость и понимание смогут дать ему необходимый ответ. Их будущее зависело не только от его решений, но и от выбора Констанции. А выбирать ей предстояло не только между возможными мужьями, но и между свободой и обязанностью перед родом. Собрав воедино ускользающие мысли, он решил, что лишь встреча с Констанцией тет-а-тет поможет совместить приятное с полезным. Там, в тишине, без любопытных взглядов и пересудов, он надеялся услышать правдивый ответ. Ведь её отзывчивое сердце и мудрый ум могли стать тем компасом, который укажет верный путь. Их будущее висело на тонкой нити, сплетенной из его решений и её выбора. А выбор этот был мучителен: не просто между возможными женихами, но между манящей свободой и тяжким бременем долга перед своим родом.

Он помнил, как её улыбка, словно солнечный луч, рассеивала самые темные тревоги. Робкий стук в дверь, и вскоре Констанция, с удивлением приподняв брови, впустила его. В её глазах по-прежнему мерцал тот огонек доброты, что когда-то согревал его душу.

– Вильгельм, что-то случилось? – прозвучал её голос, словно нежная мелодия. Она протянула руку, словно приглашая в объятия, и сердце его бешено заколотилось. После короткой, но страстной борьбы с самим собой, Вильгельм поддался слабости и овладел ей…

Через некоторое время сидя рядом с обнажённой Констанцией он, избегая смотреть на её разгорячённое тело, произнес:

– Мне нужно поговорить о важном, Констанция, – его голос, несмотря на усилие, звучал натянуто. Внутреннее волнение сдавливало горло, но он понимал: пришло время действовать. – Я задумался о твоем будущем. О том, чтобы найти тебе достойного мужа…

Непонимание застыло в её взгляде, словно она пыталась прочесть между строк, увидеть истину, скрытую за его словами.

– Но, Вильгельм, разве это не ты должен принять решение? – в её голосе звучала тихая тревога.

– Я хочу знать, что ты думаешь… что чувствуешь ты.

Сентябрь 1188 года

Палермо

Иоа́нна (Джоа́нна) Англи́йская

Из своих двадцати трёх лет больше половины королева Джоанна провела вдали от дома, не видя ни отца, ни матери, ни братьев. Скучала ли она по ним? Конечно. Но тоска по родным берегам, по запаху вереска и морского ветра, давно уже притупилась, присыпанная пеплом дворцовых интриг и приправленная горьким привкусом политических игр. Джоанна научилась жить в этом новом мире, где улыбка – оружие, слово – щит, а доверие – непозволительная роскошь. Её жизнь вдали от родины стала чередой тщательно разыгранных ролей. Она была то учтивой королевой, то мудрой советчицей, то неприступной крепостью, то послушной женой. Но за каждой маской скрывалась юная женщина, отчаянно пытающаяся найти свое место в этом сложном мире. Иногда, ночью, когда замок погружался в тишину, Джоанна позволяла себе на мгновение снять маску. Тогда она вспоминала детство, беспечные игры с братьями на вересковых пустошах, сказки, которые рассказывала ей мать у камина. Эти воспоминания были для неё единственной отрадой, маленьким кусочком родного дома, который она бережно хранила в своем сердце. Однако долго предаваться воспоминаниям Джоанна не могла себе позволить. С восходом солнца начинался новый день, полный политических интриг и дворцовых переворотов. Она должна была быть сильной, мудрой и непреклонной. Ведь на ней лежала ответственность не только за свою жизнь, но и за судьбу целого королевства. И вот, каждое утро, Джоанна надевала свою маску и выходила в свет, готовая к новым испытаниям. Она знала, что путь её будет нелегким, но она не собиралась сдаваться. Все больше голосов обвиняли её в отсутствии наследников и иногда Джоанн казалось, что проще уступить домогательствам одного из вьющихся неё сановников.

Она понимала, что наследник – это не просто продолжение рода, это гарантия стабильности для королевства. Муж оказался не способен дать королевству законного наследника, и теперь эта задача лежала грузом на её плечах. Но как выбрать отца для своего ребенка, чтоб потом его не обвиняли в незаконнорождённости? Как отдать себя в руки человека, которого не любишь, ради политической выгоды? Эта мысль причиняла ей невыносимую боль. Джоанна знала, что должна принять решение. Она должна выбрать между своим счастьем и благом королевства. И этот выбор, возможно, станет самым трудным в её жизни. Но она была королевой, а королевы не отступают. Они сражаются до конца.

Сентябрь 1188 года

Паоло Сколари (Климент III)

Паоло Сколари, а теперь Климент III, все еще не мог сжиться с новым именем – оно звучало весомо, но непривычно царапало слух. Дни его проходили в неустанном труде, в распутывании хитросплетений обширной переписки, оставленной в наследство непродолжительным наместничеством папы Григория VIII. Климент видел свою главную задачу в умиротворении римлян, в исцелении кровоточащей раны давнего конфликта, тянувшегося с 1143 года, и в возвращении папства в Вечный город. Климент понимал, что для достижения мира необходимо проявить не только твердость, но и гибкость, умение идти на компромиссы и слышать голос каждой из сторон. Он начал серию встреч с представителями римской знати, с лидерами городских общин и с влиятельными кардиналами, выслушивая их жалобы и предложения. Он обещал облегчить налоговое бремя и обеспечить справедливость в судах. Параллельно с дипломатическими усилиями Климент укреплял свою власть. Он назначил новых преданных ему людей на ключевые посты в папской администрации, реорганизовал финансы и начал собирать небольшую, но надежную армию, способную защитить его от возможных врагов. Он понимал, что без сильной руки ему будет трудно удержать контроль над ситуацией и претворить в жизнь свои планы по умиротворению Рима. В тиши переговоров новый папа готовил «Пакта Согласия» с сенатом и римским народом. По нему папа признавал легитимность сената и других капитолийских магистратов, а сенат, в свою очередь, признавал суверенитет понтифика и возвращал большую часть его даров.

Старания Климента не осталось незамеченным. Весть о его миролюбивых намерениях и одновременно о твердой руке распространилась по Риму, оплаченными папскими агентами, вселяя надежду в сердца уставших от смут горожан. Многие, кто прежде занимал непримиримую позицию, начали склоняться к мысли о необходимости компромисса. Климент умело пользовался этим, проводя дипломатические переговоры, обещая блага тем, кто поддержит его, и предостерегая тех, кто продолжал упорствовать.

Вторым вопросом требующим его решением был провозглашённый её предшественником третий крестовый поход. Последние события, а именно совместное заявление Саладина и императора Мануила перевернули всё с ног на голову. В частном письме патриарх Константинопольский Василий II Филакопула советовал перенаправить участников третьего крестового похода на освобождение Пиренейского полуострова, но Климент понимал, что привлечь к такому походу высокопоставленных участников будет сложно, да и короли Арагона, Португалии и Кастилии вряд ли будут рады появлению анклавов, подчинённых другим государствам. На земле, которую они считают своей. Климент понимал, что крестовый поход на Восток – это не просто религиозная война, но и сложная геополитическая игра, в которой переплелись интересы различных государств и политических сил. Идея перенаправления сил крестоносцев на Пиренеи казалась ему не только мало реалистичной, но и чреватой новыми конфликтами. Он решил не торопиться с окончательным решением, а тщательно взвесить все "за" и "против", провести консультации с ведущими европейскими монархами и религиозными деятелями. Требовалось решение, которое могло удовлетворить большинство сторон, а главное принести выгоды Ватикану.

В папских покоях день и ночь кипела работа. Климент принимал послов, выслушивал доклады и анализировал поступающую информацию. Он прекрасно понимал, что от его решения зависит не только судьба Святой земли, но и авторитет папства в целом. Промедление могло привести к потере инициативы, а неверный шаг – к серьезным политическим последствиям.