Текст книги "Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) (СИ)"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 36 страниц)

– Насколько я помню, у пиратов капитан вовсе не обязан разбираться в морском деле, – я посмотрел на чернеющую кромку леса, – кораблём заправлял штурман, а капитан только водил людей в бой…

– Хочешь отправиться в плавание? – напрямую спросил Джек. Я пожал плечами:

– Почему бы и нет? весной…

– До весны его можно починить полностью, – Джек тоже взглянул туда же. – Да там всех дел – новая мачта и перо руля. Ну и мелкий ремонт… Но на таком корабле можно ходить только в ветер…

– Слушай, – я уже не обращал внимания на то, что он говорит, – а что такое Пацифида? – Джек умолк и внимательно посмотрел на меня. – Ну чего? Я это слово несколько раз встречал в дневнике, который мне Тезис дал, помнишь? Это что так называется?

– То, – буркнул Джек. – В этом мире у Австралии нет северной части – полуостровов Кейп Йорк и Арнемленд… Ты себе карту Тихого океана представляешь?

– Да, и неплохо, – кивнул я.

– Ну вот… Представь себе, что на месте Новой Гвинеи, Микронезии, Полинезии – ну, всяких там Самоа, Тонга, Науру, Фиджи – короче, от Южного Тропика почти до Северного и от Филиппин до где-то 120-го меридиана – лежит здоровенный континент с три Австралии размером. Это и есть Пацифида.

Кажется, Джек ожидал, что я удивлюсь. Но я, как следует поразмыслив, деловито спросил:

– Ты там был?

Невозмутимое обычно лицо англичанина вдруг стало сердитым.

– Мы с Вальдером четыре года назад… нет, больше… Джек потёр переносицу. – Да, побольше… Мы полтора месяца ходили тогда вдоль побережья. Так и не высадились, ушли в сторону Вьетнама.

– Что так? – я спросил без насмешки, но Джек вновь сердито покосился на меня:

– А ты знаешь, что такое эта Пацифида?! Джунгли, деревья – до небес, всё это переплетено лианами и закутано туманом, а сверху постоянно льёт. Не дождь, а конденсат, потому что влажность больше ста процентов. Звуки такие слышатся, что даже на корабле страшно…

– Этот парень, Лотар Брюннер, прошёл Пацифиду с юго-востока на северо-запад, – задумчиво сказал я. Джек дёрнул плечом:

– Я не говорю, что это вообще невозможно. Я говорю только, что мы этого не сделали.

– И ты этим недоволен, – заключил я. На этот раз Джек отреагировал спокойно:

– Да. Недоволен.

– Потому что ты чокнутый, – проницательно добавил я.

– Да. Потому что чокнутый. Вальдер был недостаточно чокнутым, чтобы погнать своих людей туда.

– Он ведь всё равно погиб, а? – я скомкал плотный снежок, несколько раз подкинул его в руке. – Так что мы теряем?

– Конкретней, – потребовал Джек.

– Смотри сам, – я перекатил снеговой шарик с ладони на тыльную сторону руки и обратно. – Я хочу отправиться – может быть, даже этим летом, но точно пока не знаю – на запад. Часть наших пройдёт насквозь Северную Америку. Остальные на корабле обогнут её с юга…

– Тут нет Южной Америки, – добавил Джек. – Весь бассейн амазонки – морской пролив… А там, где Аргентина, юг Бразилии, Чили, прочее всё – большой остров.

– Это не важно, – поморщился я. – Дальше так же поступим с Пацифидой. Часть идёт вокруг на корабле, остальные – пешком по континенту. И вернёмся в Европу через Дальний Восток и Сибирь.

Глаза Джека стали ещё больше, чем обычно, уже после объяснения насчёт Пацифиды. Когда я закончил, он вдруг крепко выругался по-английски.

– Я ожидал более взвешенного и профессионального суждения, – заметил я.

– Чёрт побери! – уже по-русски определил Джек. – Ты сумасшедший! – он резко отвернулся и зашагал ко входу в пещеру. На полпути оглянулся и ещё более убеждённо повторил: – Ты сумасшедший!

Ему оставалось два или три шага до полога из шкур, когда я окликнул его:

– Эй! – и бросил снежок.

Поворачиваясь, Джек, ещё не глядя, поймал снежок неуловимым движением левой руки.

– Если честно, – сказал он, – я до сих пор чувствую себя не в своей тарелке из-за того, что мы тогда не попробовали Пацифиду на зуб, Олег. А терять мне нечего…

Игорь Басаргин.

Одинокая птица над полем кружит…

Догоревшее солнце уходит с небес…

…Если шкура сера и клыки что ножи —

Не зови меня волком, стремящимся в лес.

Лопоухий щенок любит вкус молока,

А не крови, бегущей из порванных жил.

Если вздыблена шерсть, если страшен оскал —

Расспроси-ка меня ты сперва, как я жил?

Я в кромешной ночи, как в пучине, тонул,

Забывая, каков над землёй небосвод!

Там я собственной крови досыта хлебнул —

До чужой лишь потом докатился черёд…

Я сидел на цепи, я в капкан попадал —

Но к ярму привыкать не хотел и не мог!

И ошейника нет, чтобы я не сломал

И цепи, чтобы мой задержала рывок!

Я бояться отвык голубого клинка

Или пули в упор, за четыре шага.

Я боюсь одного: умереть до прыжка,

Не услышав, как лопнет хребет у врага!..

…Вот бы где-нибудь в доме светил огонёк.

Вот бы кто-нибудь ждал меня – там, вдалеке…

Я бы спрятал клыки, я б улёгся у ног,

Я б тихонько притронулся к детской щеке,

Я бы верно служил, я б хранил и берёг —

Просто так, за любовь! – улыбнувшихся мне…

Но не ждут. И чудовищно путь одинок.

И охота завыть, вскинув морду к луне…

– Вопрос: зачем? – Вадим потянулся. Я подбросил в огонь охапку хвороста, поворошил угли палкой и только после этого ответил:

– Ответ: низачем. Как говорит наш общий друг Лаури – просто потому что интересно.

Вадим несколько секунд обдумывал сказанное, потом признал:

– Веская причина… Ну что ж, как я понимаю, мы теперь займёмся плотницкими работами? Всегда терпеть этого не мог.

– Нет, погодите, – Джек поднял голову от скрещённых под ней рук. – Прежде чем заняться работами, нужно придумать кораблю название и поднять флаг.

– У него есть название, – напомнил я. – "Нидерланд". Так на корме написано.

– Нет, – Джек покачал головой, – название нужно новое, раз корабль потерпел крушение.

Мы с Вадимом переглянулись, и он пожал плечами:

– Ну что же… Я, кстати, давно хотел, чтобы у нас был свой флаг. Чем мы хуже Борислава?

* * *

– "Морж", – сказал Вадим.

– О господи, – выдохнул я обречённо.

За последние сорок минут я выслушал около полусотни названий для когга – от элементарного "Быстрый", предложенного Серёжкой Лукьяненко, до совершенно серьёзно выдвинутого Андреем Соколовым "Крылатый мститель". (С отчаянья я чуть не принял "Быстрого"…) Ещё меня до глубины души потрясла всеобъемлющесть мировой классической приключенческой литературы. Так, Ясо предложил "Испаньонлу", а Анри – "Дункан".

Теперь вот "Морж". Корабль старого Флинта. Приехали.

Самому мне в голову вообще ничего не приходило. Я выслушивал предложения, меланхолично разглаживая на коленях часть большого – метр на два – льняного куска бело-серого цвета, который, как мне объяснил Анри, предназначался для запасного флага. И думал, что бы на нём изобразить.

Соображений на этот счёт было не густо.

– "Секрет".

Наступила тишина. Я поднял глаза.

– "Секрет", – повторила Танюшка. – Так назывался бриг Артура Грея в "Алых парусах".

– Чушь какая-то, – буркнул Арнис. Но его никто не поддержал. Все молчали и моргали, вслушиваясь в это слово.

Секрет. Сек-рет. Секрет…

– И песня такая есть, – приободрённая этим молчанием, продолжила Танька. И пропела своим красивым голосом: – Большой секрет для маленькой, для маленькой такой компании, для скромной такой компании огромный такой секрет!.. Красиво же!

– Точно, – сказал Вадим. – "Секрет" – это здорово.

– Только не просто "Секрет"! – я вскинулся, внезамно озарённый. – А… а "Большой Секрет!"

– Он же небольшой, – с сомнением сказал Боже. – В смысле – корабль…

– Да дело не в том, что… – я непривычно для себя запутался в объяснении и разозлился на себя за это неожиданно косноязычие. – Ну, не в размерах, а в том, что большой секрет – для нас! Ясно?!

И неожиданно до меня дошло – они поняли.

И я заулыбался в ответ на это понимание – широко и облегчённо… И внезапно мне в голову пришла ещё одна мысль – мысль о рисунке на флаге. Шальная. Странная. И даже… даже страшная. Но в то же время – невероятно чарующая и привлекательная.

– Ребята, – я провёл ладонью по ткани. – Насчёт флага. Я, кажется, придумал.

Английская баллада XII века (отрывок)

Он пришёл в этот дом,

И сказал эту речь.

И сушил над огнём

Плащ, что сбросил он с плеч.

А потом у огня

Пел он всех веселей…

…Он пришёл в этот дом,

Чтобы встретить друзей…

… – Да ты совсем ку-ку! Свастика!

Как ни странно, но активней всех сопротивлялся нововведению Андрей. Остальные в основном были просто удивлены, а кое-кто (я заметил) явно одобрил мой план нанести на флаг алую свастику с закруглёнными лопастями – знак с рукояти моего палаша.

– Если кто-то не знает, – вдруг вмешался Джек, всё это время сидевший в своей излюбленной позе: нога на ногу, ладонь на колене, – то я сообщаю: свастика – это символ солнечного света и добра. А что до нацистов… Понимаете, сами по себе символы не несут добра или зла. У них есть лишь форма и смысл, а моральными критериями их наделяют люди… Для тупых, – он улыбнулся, – объясняю: свастика красива, а нам под ней достаточно не совершать мерзостей, и всё будет в порядке.

На какое-то время настала тишина. Потом Вадим махнул рукой:

– Рисуй!

– Дай лучше я, – предложил Олег Крыгин.

* * *

Вообще говоря, я был согласен с Вадимом насчёт того, что плотничать – занятие довольно мерзкое. Но большинство наших, как ни странно, моих антипатий не разделяли, и мне уже очень скоро пришлось довольно близко познакомиться с тем, что такое трудовой энтузиазм масс.

Буквально на следующий день после нашего разговора о названии, флаге и прочем, началась весна. Классическая южная. Ночью нас всех разбудил страшенный грохот – на Марице взорвало лёд. Уже днём из пещеры было страшно выйти – в пойму реки с воем и рёвом неслись потоки, равнина до самого леса превратилась в разлив за два-три часа. Арнис с Олегом Крыгиным, ушедшие с утра на охоту, возвращались уже по пояс в воде. Через два дня всё вокруг кишело птицей, сводившей нас с ума своим гамом, а по гряде – километрах в четырёх на север от пещеры – шли и шли стада копытных. По склонам гряды трусили серые, исхудавшие за зиму, стаи волков. Какой-то самодовольный – хотя тоже тощий – медведь под наш хохот и вопли проплыл мимо на здоровенном выворотне, сидя на его "носу" со сложенными на животе лапами. Вадим пошутил, что теперь остаётся увидеть только Деда Мазая, эвакуирующего зайцев.

Деда Мазая мы не увидели, зато здорово побеспокоились – не снесло ли наш когг к чёрту в Средиземку. Выяснилось, что нет, и очень скоро я уже почти огорчился, что он уцелел.

Плотник-то из меня был никакой, это да. Но выяснилось, что для спуска когга на воду нужно копать котлован с отводным каналом.

Естественно, для этого нельзя было отвлекать квалифицированную рабочую силу. И так же естественно, что копать котлован пришлось неквалифицированным нам.

Это было убийство. Правда, песок сам по себе не промёрз и копался легко. Но копать его деревянной лопатой – это совершенно новое ощущение. я думал, что набить мне на руках мозоли – это задача практически невозможная. Конечно, таких мозолей, как у Лаури от весла, у меня не было, но попробуйте несколько лет подряд постоянно держать в руке шпагу и убедитесь, что даже уголь, положенный на ладонь, вас не сразу обожжёт…

Мозоли появились к вечеру первого дня.

Утром второго дня я подумал, что весьма опрометчиво назвал когг "маленьким". Вы не пробовали вырыть" окопчик" для автопоезда КаМАЗ самодельной деревянной лопатой?

Не пробуйте. Это долгий и трудный подвиг идиота. Даже если идиотов несколько.

Наши "корабелы" офигели от радости при виде новой игрушки. Михель ещё не оклемался толком, но всё равно притаскивался на откос, сидел на солнце и временами пытался отдавать распоряжения, из-за чего Иван начинал с ним спорить – сперва тихо и робко, но постепенно переходя на повышенные тона и взаимные обвинения, в результате чего разнимать их приходилось Джеку. Уж он-то самообладания не терял.

Помимо рытья котлована приходилось ещё работать по мелочам – например, притащить из леса мачтовую сосну, и ещё одну, из которой начали вытёсывать новое перо руля. Для поддержания бодрости духа я пытался ощутить себя Петром I на Воронежских верфях. Членушки, не получалось. В голову лез только Федька-Умойся-Грязью из романа "Пётр I", подневольно пахавший на строительстве Санкт-Петербурга.

Вечером я валился в спальник, как подрубленный. Это был плюс…

…Работы кончились на шестой день после их начала. На этот раз около котлована, в котором лежал когг, собрались все. Было солнечно, довольно тепло и вообще очень, как бы сказать, весенне; продолжали орать птицы. Несколько человек – я на этот раз был свободен – под руководством Джека раскапывали перемычку.

– Ой, я чего-то волнуюсь, – призналась Ленка.

– Тебе-то чего волноваться? – осведомилась Ирка. Разговор девчонок продолжения не имел – наши "чернорабочие" брызнули в стороны, и в котлован как-то сразу хлынула, неся с собой плитки льда, зеленоватая вода Средиземки.

Джек, весело дыша, подошёл ко мне. Я впервые видел у англичанина на лице такую улыбку и, внезапно испытав острый прилив дружеских чувство, обнял его за плечи:

– Доволен, Путешественник?

– Он ещё должен подняться, – Джек озабоченно следил за тем, как вода заполняет котлован, а когг уже начинает покачиваться.

– Поднимется, – карие глаза Ивана тоже весело блестели, – всё правильно сделано… Смотрите, начинает вставать!

Действительно, мачта, почти лежавшая на песке, отчётливо пошла вверх. И, не успел я отметить этот факт, как когг вдруг резко рванулся на днище, мачта описала дугу… и корабль встал на дне всё ещё продолжающего заполняться водоёма, поднимаясь вместе с водой.

Крепкий. Крутобокий. Наш собственный.

Дружным воплем радости разметало и закружило птиц. В воздух полетели не только головные уборы, но ещё краги, а следом – Джек, Иван и даже Михель, которого качали очень аккуратно, но с энтузиазмом. Олег Крыгин добрался до кормы, закрытой плетёнкой, а Ленка, прицелившись, с истошным воплем метнула в борт глиняный сосуд с заранее приготовленным пойлом из каких-то ягод, заорав:

– Нарекаю тебя – "Большой Секрет"!

Олег сбросил щит-плетёнку, открывая им самим вырезанные из бука и прибитые на корму буквы названия. Потом, переваливаясь по ходящей под ногами палубе, пошёл к мачте и взялся за фал. Значительно посмотрел на нас.

– Тихо! – заорал я. – Да тихо же! – и, подтянувшись, выхватил из ножен палаш, отдавая салют.

Вразнобой, но решительно засверкали обнажаемые клинки. Олег, вскинув лицо вверх, вздохнул (видно было, как резко поднялась и опустилась его грудь) и начал медленно перебирать фал руками.

Вверх поползло белое полотнище с алым разрывчатым колесом свастики. И я почти не удивился, услышав сильный, звонкий и торжественный голос Игорька Басаргина:

– Торопится время, бежит, как песок…

Незваная Гостья спешит на порог.

Мороз обрывает с деревьев наряд,

Но новые листья из почек глядят!

И я, уже не прислушиваясь ни к чему и не обращая ни на что внимания, подхватил, задыхаясь от странного чувства, неожиданно стеклянным голосом:

– Доколе другим улыбнётся заря —

Незваная Гостья, ликуешь ты зря!

Доколе к устам приникают уста —

Над жизнью тебе не видать торжества!

И только краем уха уловил – поют все.

* * *

– Олег, проснись!

– Гос-по-ди-и!!! – заорал я, вскакивая. – Да как же вы мне надоели!!!

Вокруг поднялись несколько голов. Физиономии были недовольными.

– Ты чего орёшь? – спросила голова Андрюшки Соколова, прежде чем рухнуть обратно.

Снаружи, кажется, было ещё почти темно. Меня будил Ясо. Волосы у него мокро блестели. Он что-то начал говорить, но от волнения по-гречески, и я уловил только "море", "доска", "человек"…

– Да погоди, погоди! – я дёрнул его за рукав. – Что случилось?!

– Я же говорю! – он изумлённо заморгал, потом хлопнул себя по лбу: – А, да… Доску, доску прибило к берегу, а к ней парень привязан, мы с Арнисом за ним в воду лазали… Он что-то важное сказать хочет. И, кажется, он русский.

– Да хоть немецкий, – я начал влезать в штаны. – Вы почему его сюда-то не принесли, умники?!

– Он умирает, князь, – серьёзно и печально сказал Ясо…

…Удивительно было не то, что парень умирал. Удивительно было, что он до сих пор жил. Не знаю, сколько его носило в, мягко сказать, прохладной мартовской воде, но она обкатала его, словно камень-гальку. Я никогда не видел у человека такого гладкого и синего тела, словно разбухшего изнутри, в которое врезались витки верёвок, надёжно притянувшие его к доске. Он сам себя привязал к этому широкому и длинному куску, или кто-то постарался, но сделали это умело. Рослый, широкоплечий мальчишка был, кажется, моим ровесником. Длинные русые волосы смёрзлись в сосульки.

А слева в боку торчала рукоять глубоко вошедшей толлы. Арнис как раз резал верёвки, когда мы подбежали.

Я помог перевернуть парня. Холодно ему, кажется, уже не было, но глаза в стрелках слипшихся ресниц смотрели неожиданно ясно и были похожи на кристаллы чистого льда.

– Потерпи, – сказал я, – мы сейчас тебя перетащим…

– Не надо, – он правда говорил по-русски. – Мне уже не помочь… я себя не чувствую… два дня на доске… Мне нужен князь Олег.

– Олег – это я, – я наклонился к нему. – Кто послал тебя?

– Ты не знаешь его… это князь острова Змеиный Ярослав… – мальчишка смотрел, не отрываясь, мне в лицо. – Я плыл на нашей второй ладье, но в устье Дуная негры напали с лодок… Нам рассказал о тебе Тиль…

– Тиль ван дер Бок? – спросил я. Мальчишка с трудом наклонил голову.

– Да… он просил, чтобы вы пришли на помощь… ради того случая, когда он помог в Карпатах… он будет ждать на Змеином… Ниггеры рвутся на Кавказ… остановить… помоги остановить… я выполнил свой долг… я… умираю… Олег, пожалуйста… встань… встань с нами…

Он выдохнул и вытянулся на доске.

Положив ему на лицо ладонь, я закрыл мёртвому глаза. Потом поднялся и, посмотрев на Ясо и Арниса, сказал:

– Похоже, плавание на запад откладывается. У нас появились срочные дела в другой стороне.

Игорь Басаргин

Ходит Времечко, чешет темечко:

"О-хо-хонюшки – во дела!"

А за Времечком, сплюнув семечко,

Вышел Смертушка, сукин сын.

А за Смертушкой – враз три ветрушка.

Старший – страшненький, морда зла.

Средний – лихонький, да нелёгонький.

Младший – тихонький, вьюн-пустынь.

Юбка чёрная колыхнётся —

Старший-страшненький улыбнётся.

Юбка красная пролетит —

Средний-лихонький просвистит.

Юбка белая – что крыло…

Знать, и младшего понесло…

Как за пазуху старший сунется —

Мужик к вечеру окочурится.

Средний дых зажмёт —

К утру сын помрёт.

Младший вьюнется по грудям —

Дочка скурвится ко блядям.

Никуда-то от них ты не денешься,

Не заслонишься, не развстренешься…

Хоть бы Смертушка поспешал!

Ждать – не прятаться, звать – не свататься,

Нараспах душа – ни гроша!..

…Ходит Смертушка, ищет хлебушка,

Сеет ветрушки про запас.

На приступочке у простеночка

Встало Времечко – чёрный глаз!