Текст книги "Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) (СИ)"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 36 страниц)

Ночь темна. Наверно, поздно

Ощущать себя разбитым,

Если и хрусталь небесный

Уступает грубой силе.

Мне сегодня стало тесно

В этом доме. Или – или?

Или мы совсем не звёзды

И умрём не так красиво…

Может, тихо. Может, грозно,

Может, даже агрессивно.

Или – звёзды?! Это значит,

С неба падая упрямо,

Мы летим туда, где плачут

Дети, брошенные мамой.

Загадайте пожеланье —

Мы замедлим ритм паденья,

До последнего свиданья

Будет целое мгновенье.

Всё исполнится, поверьте…

…Только нам, судьбой забытым, -

Тихий хруст зеркальной смерти

Под раздвоенным копытом.

* * *

Я проснулся около семи – по ощущению, потому что не особо смотрел на часы, а свернулся удобнее в спальнике и остался лежать, с наслаждением переживая минутки приятного безделья. Судя по всему, никто не вставал ещё, кроме дежурных.

Наверное, я бы опять уснул, но послышались шаги, голос Андрюшки Соколова что-то спросил, и я понял, что ошибся – не семь, а восемь, смена часового. Начал подниматься кто-то – я вспомнил, что сейчас идёт Мордва и, со вздохом откинув клапан спальника, сел, кивнув всем, кто не спал.

Андрей, стоя у огня, стягивал куртку. Игорь, сидя на лежаке, шнуровал сапоги. По другую сторону костра сидела Ленка Власенкова с блокнотом на колене, а Наташка Бубнёнкова, пристроившись рядом с ней на корточках, мешала в побулькивающем котелке. В нашем жилище было достаточно тепло, хотя по полу, как всегда, поддувало. Я влез в штаны и отправился в угол умываться.

– Всё тихо? – плескаясь водой из котелка, я искоса посмотрел на Андрея. Тот помотал

растрепавшимися волосами, потом зевнул:

– Холодно… А так всё тихо. Волки опять подходили к низу тропинки, дальше не пошли.

– Поел?

– Поел час назад… Я ложусь.

– Я пошёл, – сказал Игорь, затягивая капюшон. – Когда чай скипятят – вынесите мне.

– Вынесут, иди, – я проводил его до выхода, постоял, ёжась, пока Игорь не занял место

и вернулся к огню. – Правда холодно… Чем кормите?

– Гуляш, – Наташка куском кожи прихватила ручку котелка, переставила на камень. —

Немного… Ещё вон там чай брусничный заваривается… Олег, я тоже пойду спать, ладно? Всем ведь уже вставать пора.

– Иди, конечно, – я окликнул Андрея, который ещё не лёг: – Кинь сапоги… Оп. Спасибо.

Лен, – обратился я к Власенковой, – ложилась бы ты спасть тоже. Что я тебя, как маленькую, загоняю? Ведь каждый вечер почти!

158.

– Да, Олег, – вместо нормального ответа спохватилась она, – там часа в три от

Шверды двое прибежали.

– Ночью? Что случилось?! – встревожился я. Ленка успокаивающе махнула рукой:

– Нет, ничего… Они нас всех зовут Новый Год встречать. Прислали муки. Килограмм

пятнадцать. Я как встала, их с твоей Танюшкой накормили, так и не ложилась.

– Они что, ушли?

– Нет, вон там спят… Я, Олег, думаю – надо отказаться, – она помахала блокнотом. —

Это морально важно. Наш первый Новый Год тут, мы все живы, вот и надо встречать самим… Я тут посмотрела, – она вновь раскрыла книжку, – что мы можем соорудить на праздник… Вот, смотри.

Вместо того, чтобы смотреть, я с улыбкой тронул её висок:

– Что бы мы без тебя делали?

– Питались бы одним мясом, – уверенно ответила она. – Ладно, хватит меня в нос тыкать. Смотри, говорю! – она толкнула меня локтем в бок. – Если теперь есть мука – можно соорудить тортик, печенье… Кстати, остальное я предполагаю замутить на сухари. А то сожрут за полмесяца в виде свежего хлеба – и всё, а весной фигу.

– Откуда у них зерно? – немного не в тему спросил я.

– Пшеница дикая в нескольих ущельях растёт, я узнавала, – пояснила Ленка. – Они вообще неплохо живут.

– Неплохо, – кивнул я, – только вон едва отбились… Ладно, что там у тебя ещё?

– Кисель, – она подчеркнула в блокноте ногтем строчку какой-то кабалистики. – И компот. Из сухофруктов. Леваш ягодный. Свежего мяса на леднике горы – сделаем шашлык с луком, жаль, помидорков и перчика нет…

– Помидоров, – педантично поправил я. – До Америки доберёмся – будут и помидоры, и перец, и картошка. И кукуруза.

– Кукурузу я не люблю, – категорично отрезала Ленка и карандашом почесала нос.

– Не ешь, – согласился я. – Что там у тебя ещё?.. Э, погоди, а уксус для шашлыка?

– Сделали мы уксус, – буркнула Ленка. – Думала, ты не спросишь… Яблочный, правда…

– Спросил, и что тако… – я внимательно посмотрел на неё. – И бухло забодяжили?

– Какие слова… – вздохнула она. – Тоже надеялась – не сообразишь… Яблочную наливку поставили. Не очень много, так, по глотку… Ну Олег, Новый Год же!

– Ладно, ладно, – отмахнулся я. – Что там ещё у тебя?

– Копчения – рыбка-птичка… Мёд – в чистом виде подадим, и в пряники… Ты не знаешь, как там, в древние времена, напиток тот, мёд, делали?

– Не знаю, – признался я. – Читал много, а как делали – не в курсе.

– Ладно… Тесто сделаем на закваске, уже поставили… Салатик – рыбка солёная, капуста квашеная, свёкла, солёные огурцы. И всё, наверное?.. А, нет, грибов ещё нажарим! Вот теперь всё.

– Ну что, получится вполне приличный праздничный вечер, – одобрил я. Помолчал. Ленка тоже молчала, закрыв блокнот. Я спросил: – Лен, а как ты Новый Год встречала?

– Дома, – тихо ответила она и, резко встав, сказала: – Я правда, наверное, пойду спать. Скажи Олегу… нет, я потом сама.

Она как-то очень быстро легла, а я взялся за гуляш – если честно, не ощущая его вкуса, хотя он был с жареным луком и каким-то очень вкусным соусом. Потом лениво потянулся к котелку с чаем – тот настоялся и был вмеру горячим, но мне и пить-то как-то расхотелось, я заставил себя сделать несколько глотков и, поднявшись, накинул на плечи один из меховых плащей. Потом взял котелок и вышел наружу.

Ещё не рассвело толком. Голубой свет лежал на сугробах, призрачно синели снежные шапки, устроившиеся на ветках. Особая зимняя тишина замерла над замороженным миром. Через проход в скалах я видел волка – он сидел в снегу на хвосте,

159.

подняв лобастую морду и хмуро рассматривал меня янтарно-жёлтыми глазами. К волку подошёл, низко опустив голову, второй – зевнул, нервно дёрнув головой и, быстро повернув голову в мою сторону, замер.

Игорь подошёл сбоку, похрустывая снегом. Я подал ему котелок.

– Мне ночью сон снился, – Игорь отпил брусничного настоя, помолчал и продолжал: – Тараканы взобрались на кухонную подставку и хором поют. Да ведь на три голоса! – он дёрнул плечами и добавил: – Приснится же такое…

– Что пели? – спросил я. Игорь удивлённо поднял подбородок: – Что пели? – повторил я.

– А чёрт его знает, – пожал плечами Игорь, снова отпив чаю. – Помню, что – пели, и всё… Ты, как Иришка встанет, скажи, чтоб пришла, скучно же стоять.

– Скажу, – пообещал я, направляясь обратно к пещере и плотнее запахивая плащ. Но навстречу мне вышли двое парней – позёвывая и потягиваясь. Одного я узнал с ходу – это был Ян. Второй – смуглый синеглазый парнишка с золотистыми кудрями – нагнулся, зачерпнул пригоршню снега и начал вытирать лицо, пофыркивая и сплёвывая.

– Доброе утро, – Ян пожал мне руку. – С наступающим – так у вас говорят?

– Рождество-то отметили? – осведомился я.

– А то… Ну, пойдёте к нам на Новый Год?

– Вы что, сейчас обратно? – уточнил я. – Подождите, пока солнце взойдёт… Князю и Юлии передай привет и наилучшие пожелания с благодарностью, но мы в своём кругу как-нибудь… И вообще, – я понизил голос и, опершись ладонью о камень, слегка прижал чеха корпусом, – не надо меня убеждать, что вы отмахали сорок силометров, чтобы довезтит нам милое приглашение и муку.

– Ладно, – охотно пожал плечами Ян. – Но сорок километров – это плевок… Люди и больше проходят… Георгий, иди сюда.

Золотоволосый подошёл. Пожал мне руку и на очень плохом английском – как раз достаточно плохом, чтобы я понял – заговорил:

– Мы живём на Скадаре, это озеро. Десять дней назад я был там.

Начало мне показалось очень интересным. Если я правильно помнил – до Скадарского озера на албанско-югославской границе было около восьмисот километров.

– Мы живём там третий год – двадцать пять человек, в основном – греки. Две недели назад с юга к нам прибыли ребята, тоже греки – они живут на островах. Они предупредили нас, что идут негры – много, около полутысячи. Одеты по-зимнему, идут медленно, специально ни на кого не нападают. Когда негры пришли на наши земли, мы отступили, но взяли двух пленных. Одного – не из простых… из этих, странных, которые знают языки… – я кивнул, вспомнив свой плен и допрос с невольной дрожью. – Он рассказал перед смертью, что его отряд идёт специально на князя Шверду. Один из наших раньше жил на севере, он венгр – он знал, где живёт Шверда. Мы пошли на север, чтобы предупредить. На берегу залива, километрах в ста отсюда, на нас напал отряд негров – другой отряд. Ференци убили толлой. Я был ранен, но легко, сумел оторваться и найти их… – он кивнул на чеха.

– Через неделю после Нового Года они будут здесь, – Ян вздохнул. – Поможете? Австрийцы с запада ещё обещавли подойти…

– Мы с тыла резанём, – добавил Георгий.

– Конечно, – кивнул я. – Через денёк после праздника я подскочу к вам, всё как следует обговорим.

– Тогда мы пойдём, – Ян оглянулся. – Борислав нас ещё ночью ждал, но ваши девчонки тебя разбудить не дали.

– Вы собирайтесь, а я кое-что сделаю, – с этими словами я вошёл внутрь.

* * *

– Вообще-то я очень люблю Новый Год, но ради общего дела готов рискнуть, – Саня потянулся и зевнул.

160.

Мальчишек я поднял и выгнал по насущным делам – большинство на тренировку, но Андрей Альхимович с Колькой и Валькой ушли на охоту, пообещав вернуться засветло. Большинство девчонок спали, только Ирка ушла к Игорю, да Ленка Рудь и Наташка Крючкова поднялись и занимались делами по хозяйству.

– Ничем не надо рисковать, – отмахнулся я. – Отпразднуем. Бери Сморча. Бери Щуся. Бери Севера. Пойдёшь искать негров, про которых грек рассказывал. Не воевать с ними, а искать и контролировать передвижения. Помнишь, как тогда с бугровскими пацанами? – Саня кивнул, его лицо, обычно насмешливое и живое, построжало, глаза были внимательны. – Когда войдут в предгорья – пошлёшь кого-нибудь ко мне.

– Походе, ты всерьёз собираешься воевать со Злом, – заметил Саня.

– Тебя это не устраивает? – осведомился я. Саня пожал плечами:

– Ты – князь…

… – Иди, разомнёмся! – окликнул меня Сергей. Голый по пояс, он пританцовывал на снегу. Я махнул ему и, скидывая куртку, в которой вышел из пещеры, направился к поджидающему в боевой стойке другу. Через несколько минут от нас повалил пар, и Сергей теснил меня ко входу. В какой-то момент я подался в сторону, захватил его запястье и швырнул Земцова через себя, но он не упал, а встал на ноги и, засмеявшись, обнял меня за плечи мокрой от пота рукой:

– Отлично!

– Неплохо, – я нагнулся за курткой. – Слушай… Когда разберёмся с неграми, пойдёшь на юг?

– Пойду, – пожал он плечами. – Зачем?

Я засмеялся – ответ был вполне в его духе.

– Понимаешь, я весной хочу идти в Грецию. Надо бы заранее разузнать, что там к чему. Возьми Баса, Олега Крыгина – и посмотри. Йенс на карте ничего не показал, они там не были.

– Сделаю, – кивнул Сергей. – Давай-ка ещё!

– Позже, – я поймал брошенные Щусём клинки. – Ну, есть желающие?..

…Санёк, как и все остальные, многому научился. Пожалуй, он даже ловчей меня владел двумя руками. Я замахнулся для рубящего удара сверху в голову палашом – Саня мгновенно вскинул дагу, но я не ударил, в самый последний миг дёрнув палаш назад и вниз – так, что он образовал с моей же дагой букву Х. В её развилку попала выброшенная мне в грудь валлонка сани, и я, сделав дагой такое движение, словно что-то соскребал со своего палаша, отбросил её в сторону. Одновременно моя рука с палашом дёрнулась назад, вперёд – и кончик клинка замер в сантиметре от груди сани, который даже не успел опустить вскинутую над головой дагу.

– Если сделать это быстро, – я отвёл клинки в стороны, – то такой удар неотразим… Коль, займись со всеми самбо, – я вонзил клинки в снег и, достав из перевязи два метательных ножа, отошёл к мишени. Тут же через куртку пробрался холод.

Последнее время я усиленно тренировался в метании и делал успехи. С кистенём – что-то не получалось, а вот ножи слушались меня всё лучше и лучше. Но сейчас, ьросив все три (и попав в цель!), я оставил тренировку и, подобрав оружие, пошёл в пещеру, успокоительно махнув рукой в ответ на полетевшие в спину вопросы.

Девчонки поднялись, но вели себя достаточно вяло, как-то неактивно готовили завтрак и вообще больше делали вид, что занимаются делами по хозяйству. Лично Танюшка вообще ничего не делала – если не считать того, что с вдумчивым видом играла с Ленкой Чередниченко в самодельные шахматы, недавно сделанные Колькой.

– Кто выигрывает? – спросил я, подходя и присаживаясь рядом.

– Первую играем, – ответила Ленка. Танюшка мельком посмотрела на меня и, зевнув, уставилась в доску, расчерченную на плоском камне.

– Тань, я вот думаю, – вновь попытался я затеять разговор, – у нас где-нибудь толстая

161.

кожа есть?

– Есть, – отрезала он, – у тебя. Своя собственная.

Я убито вздохнул. Последнюю неделю Танюшка была какая-то взвинченная и всем недовольная. Когда я попросил её постирать плавки – она их тщательно намочила в холодной воде и этот тяжёлый, мокрый, ледяной комок бухнула мне на живот. На голый, между прочим. Не знаю, что на этот счёт подумали другие, а я почему-то даже обидеться не смог.

– Олег, – уже в спину окликнула меня Танюшка. Я обернулся. – Нет, ничего, иди.

Я ушёл не сразу. Какое-то время глядел на неё – и она отвела глаза.

Игорь Басаргин

Королева моя… Напротив

Не дышу, как перед святыней.

Вы владычица душ и плоти

Всех, кто в дом ваш заходит ныне.

Вам ни в чём не найдётся равных:

Ни в уме, ни в любви, ни в танце.

Что же я на доспехах рваных

Не навёл, так как должно, глянца?!

Вы, картинно вздымая руку,

Поднимаете кубок алый…

Мои песни наводят скуку,

Чуто кривя ваших губ кораллы.

Но о том, кто меня достойней,

Упоённо щебечут гости.

На земле прекратились войны,

Залегли по могилам кости.

Я смешон в старомодной драме,

И мой меч не достоин чести —

Рисоваться в старинной раме

Со своим господином вместе.

Но, всегда оставаясь другом,

Вы велите: "Идите, рыцарь,

К моим верным и честным слугам.

Вам туда подадут умыться."

Я пройду сквозь любые двери,

Я уеду навек отсюда,

Отрекаясь от суеверий,

Как надежд на слепое чудо.

Вы коснётесь оконной рамы

И вздохнёте притворно-тяжко:

"Он всегда был немного странный,

Но он любит меня, бедняжка…"

* * *

Вадим догнал меня метрах в двухстах от нашего лагеря. Это было не особо трудно – я и на настоящих-то лыжах ходил так себе, а уж на самоделках… А вот он лыжником всегда был неплохим, что и доказал сейчас, легко меня настигнув и двинувшись рядом. Просто – молча, ровным спортивным накатом. Я тоже помалкивал, отмахивая руками, только уныло.

В молчании Вадима было сочувственное понимание. Это меня бесило. Потом он сказал:

– Смотри, как вытерло.

Я глянул, куда он указывал – на своё бедро. Чтоб удобней было идти на лыжах, я подвернул полы сделанной Танюшкой зимней куртки, и Вадим показывал на то место, где ножны палаша стёрли кожу штанов до белёсого цвета.

162.

– Да, – равнодушно ответил я.

– Пусть Танька заплату поставит, – сказал он. Я усмехнулся:

– Танька… Кто она мне, чтобы штаны латать? Сам сделаю…

– Олег, – очень серьёзно сказал Вадим, – я вот понять не могу. Ты такой умный парень. И такой дебил в некоторых вопросах.

– Да? – не обиделся я. Мне было как-то всё равно. – Ну например?

– Сергей на год почти младше тебя, – продолжал развивать свою мысль Вадим, – а они с Ленкой ещё осенью подо всеми кустами в округе траву поукатали.

– Знаю, – лениво ответил я, – какой бы я был князь, если б не знал… И, между прочим, знаю и про вас с Наташкой. Только молчу, потому что неё дело.

Вадим намё, кажется, понял, но не унялся:

– Да я не об этом… Ты что, не понимаешь, за что она на тебя взъелась?

– Нет, – честно отрезал я. Вадим сделал большие глаза и постучал по лбу (своему) кулаком:

– Ну ты и ку-ку.

– Хороший звук, – заметил я, – постучи ещё.

Он не преминул стукнуть меня в лоб и заявить:

– Звук ещё лучше. Чистый дуб. Морёный. Она за тебя боится, а ты мало того, что лезешьна рожон – вспомни, что ты отмочил, когда мы отбивали негров?! – так ещё и ведёшь себя как нерешительный кретин. Ты её целовал?

– Не пользуйся тем, что я хуже хожу на лыжах, – попросил я.

– Не могу видеть, как на корню засыхает мой лучший друг. Не лопух, чай… И вообще – поехали-ка обратно, – предложил он, – завтрак сейчас. Или ты к братьям-славянам завтракать намылился? Так это мы только к следующему завтраку поспеем, не раньше…

Я остановился, откидывая капюшон.

– Нравится она мне, Вадим, – признался я. Он смотрел серьёзно и понимающе. – Люблю я её. Давно. Оттуда ещё. Она косо глянет – и мне плохо. Улыбнётся – в душе всё поёт. Понимаешь? Ведь у тебя есть Наташка…

– У нас с ней всё не так… – возразил Вадим. Низачем стряхнул снег с большой разлапистой ветки. – Романтик ты, Олег. Ну, может, и она – тоже… Всё. Не буду тебе больше ничего советовать. Но правда – идём обратно. Скоро Новый Год, олег. Глядишь, что-то у вас наладится…

Игорь Басаргин

Для графини травили волка.

Его поступь была легка…

Полированная двустволка —

Как пропетая в гневе строка.

Он был вольный и одинокий —

На виду или на слуху…

Стрекотали про смерть сороки

Суетливую чепуху…

Упоённо рычала свора,

Егеря поднимали плеть —

Все искали, где тот, который

Должен выйти и умереть?..

…Нет, любимая. Даже в мыслях

Я не буду ничей холоп.

Я уже не подам под выстрел

Свой упрямый звериный лоб.

И моя негустая шкура

Не украсит ничей камин…

Пуля – дура. Конечно – дура.

163.

Только в поле и я – один…

Всё бело – и борзые стелют

Над равниной беззвучный бег…

Эх – дожить бы хоть до апреля,

Поглядеть, как растает снег!

Как по небу бегут беспечно

Облака до краёв земли…

И влюбиться в тебя – навечно.

За секунду до крика:

"ПЛИ!!!"

Танюшка нашла меня, когда я устраивал в импровизированной стойке свои лыжи. Подошла, тихо спросила:

– Зачем тебе кожа, Олег?

Я повернулся к ней. В зелёных глазах была чуточка виноватости, скрытая за деловитостью, как за дырявым плетнём.

– Куртку себе хочу сделать, – пояснил я, – доспех такой, как у ребят Лёшки. Вон, Сморч делает такой.

– Есть толстая кожа, – Танюшка кивнула на закрывающую вход на склад плетёнку, обтянутую шкурой, – там. Я принесу.

– Спасибо, Тань – потом, – я покачал лыжи, удостоверившись, что они стоят прочно.

* * *

Из всех Новых Годов в своей жизни я только один – в третьем классе – втсретил не дома, лежал в больнице на операции. Помню, что мне было мало того, что плохо после анастезии, но ещё и обидно, что Новый Год встретят без меня. Этот праздник для меня всегда был "домашним". Я и подумать не мог, что когда-нибудь придётся встречать Новый Год – так.

Я понимал, что эти ребята и девчонки вокруг – они теперь и есть моя семья. Они на самом деле были моими друзьями. Но мне вдруг стало почему-то почти физически тошно от предпраздничной искренней суеты, от радостных лиц – а самое тяжёлое – некуда было уйти от всего этого. Просто уйти в комнату и закрыть за собой дверь.

Всё общее. Казарма…

Ох, как же плохо мне было в последний день старого, уходящего, 87-го года… Вдвойне плохо от того, что я должен был делать вид: мне тоже весело, мне хорошо, всё просто здорово…

…Девчонки нас отпихнули от "стола" окончательно и бесповоротно. Сами они при этом носились, как электрополотёры, производя немногим меньше шума. Все повседневные дела у нас валились из рук – такое состояние в праздники, конечно, знакомо всем – и только Север с Арнисом хладнокровно простёгивали (по Сморчовскому и моему примеру) себе бригантины из полос толстой кожи, изо всех сил делая вид, что ничего необычного не происходит.

Я полулежал на своём спальном месте – затылком в стену, подбородок в грудь. Танюшка мотнулась наружу, что-то с хихиканьем протащила на ледник, следом за ней вихрем пролетели ещё несколько девчонок… Они явно готовили какой-то сюрприз, но меня это почему-то совершенно не колебало.

– Олег, сколько времени? – пихнул меня локтем Санек. Я поднёс к глазам свою испытанную "ракету":

– Полчаса осталось.

– Так-так! – оживился и весело озаботился Саня, вскакивая. – Пора шашлык мастерить… Щусь – за мной!

Сергей, верная душа, перебрался ко мне – почувствовал моё настроение. Толкнул меня в колено, тихо спросил:

– Ты чего?

164.

– Ничего, – я сел, скрестив ноги. – Так, раскис немного… Пройдёт.

Сергей посмотрел с сомнением, но больше ничего не сказал. И не ушёл.

Стол у нас был настоящий – собранный на козлах из подогнанных одна к одной жердей, но низкий – чтобы можно было сидеть прямо на шкурах, устилающих пол. По пещере уже вовсю плыл запах шашлыка, а девчонки аккуратно и быстро таскали на стол всё новые и новые грубые глиняные блюда. Как всегда чудовищно медленно ползли последние полчаса. Да ещё и при совершенно неновогоднем настроении.

Игорек басаргин достал гусли – этот самый "официально утверждённый" гибрид арфы, гуслей, лиры и гитары с натянутыми вместо струн кусками конфискованной у Игорька Мордвинцева лески. Эта штука звучала, как ни странно, вполне приемлемо, и все, даже я, учились на ней играть. У меня получалось настолько отвратно, что у Игоря руки опускались.

Игорь сбацал про то, что "вокруг растут берёзы и прочие дрова" – подпел хором. Потом рванул совершенно нам незнакомую – очевидно, сочинил как раз к Новому Году, очень смешную:

– …Дед Мороза долго били,

Оторвали бороду,

А Снегурочку водили

Голую по городу!

Мы все вместе целовались —

Женский пол и пол мужской, -

А потом в снежки играли

И трезвые пошли домой!..

– Как там шашлыки?! – крикнул Вадим. Санек поднял, не глядя, большой палец: они со Щусём ворочали над углями с краёв костра длинные ветки шампуров. По пещере плыли, странно не смешиваясь, как спиртные слои в коктейле из иностранных фильмов, запахи шашлыка, печева, компота и ещё чёрт-те-чего.

Вернулся выбиравшийся наружу Олег Фирсов. Размахивая руками, он почти заорал:

– Там такой кайф!!! Луна! Всё вокруг серебряное! Искры по деревьям! Как лампочки – настоящий Новый Год, пошли смотреть!

Мальчишки повалили к выходу. Я остался в инертном состоянии и положении. По-моему, этого даже и не заметил никто, что меня обидело до конца и последнего края. До такой степени, что я почти решил: сейчас лягу спать. Было без пяти минут полночь. Конечно, реально могло быть и больше, и меньше – часы-то я подводил приблизительно. Но с дургой стороны – вся наша жизнь сплошная приблизительность, философски подумал я. Почему-то от этой мысли расхотелось спать. К вопросу о воплях Фирса "кайф!" вспомнился похабный анекдот – записи из дневника онаниста. "Среда. Дрочил левой рукой. Кайф! Четверг. Дрочил правой рукой. Высший кайф! Пятница. Имел женщину. Сла-абое подобие левой руки." Я не выдержал – засмеялся негромко, хорошо ещё, мой смех перекрыл вопль Ленки Власенковой:

– Мальчишки-и-и-и!!! за сто-ол!!!

Подниматься не хотелось, но не подняться – значило весьма бессовестно испоганить всем настроение. Нет, не "всем". Друзьям. А это немножко совсем другое. поэтому я, поднявшись, переместился за стол и подставил котелок под разливаемую девчонками из кожаного бурдюка золотистую струю с отчётливым запахом спиртного. Мне этот запах никогда не нравился, да и вообще – спиртное у нас в компании в особом почёте не было. Возле стола быстро и с шумом рассаживались все, несколько девчонок в страшной спешке зажигали самодельные жировые светильники, расставленные по центру стола. Слева от меня приземлился Сергей, а справа…

Справа – Танюшка.

Не успел я радостно осмыслить этот факт, как Ленка Черникова, перегнувшись

165.

через стол, бесцеремонно вывернула мне руку и завопила:

– Полночь! Новый Год!

– Ур-р-р-р-ра-а-а!!! – от души, не сговариваясь и очень слаженно грянули все за столом, вразнобой, но радостно потянувшись друг к другу котелками. Санек переорал радостный гам:

– Поздравляю всех, что вы живы – и желаю встретить будущий год в том же составе!

– Ур-р-р-р-ра-а-а!!! – взревело застолье вторично и снова полезло друг к другу чокаться котелками, как в фильмах о Великой Отечественной. Я осбрался было, перечокавшись, поставить котелок – но внезапно увидел глаза Танюшки и её губы. Она шепнула:

– С Новым Годом, Олег.

– С Новым Годом, Тань, – я тронул её котелок краем своего, отпил кисловато-сладко-горбкую жидкость и только после этого поставил посудину на стол. – Тебе что положить?

– Клади всего понемногу, – попросила она. – Салатика побольше положи.

– Потолстеть боишься? – подковырнул я.

– Тут особо не потолстеешь, – возразила Танюшка, – при такой-то жизни… Веришь, нет – там я Новый Год всегда ждала, потому что просто… ну, ощущение радостное! А тут наполовину – чтобы налопаться по самое горло… Смешно.

"Смешно" она сказала как-то сердито и обиженно. Я поступил очень мудро – навалил на глиняную тарелку гору салата, сдвинул на один край, а другой уркасил копчёностями, грибами и длиннющим шампуром, в шашлык на котором Танюшка тут же злобно вгрызлась, брызнув мясным соком себе на щёки. Шашлык у Сани удался как обычно – я это понял, едва сам взялся за шампур. Весь день не жрал, а на столе всё было вкусным. Правда – вкусным, девчонки расстарались. Я, например, никогда не любил кисель – но тут он был двух видов, черничный и малиновый, обалденный. За столом бурлили уже отдельные разговоры и продолжали работать челюсти. Когда первая волна схлынула, Ленка Власенкова, толкнув Наташку Бубнёнкову, умелась на ледник, а оттуда они вытащили, держа в высоко поднятых руках, большое блюдо, изображая при этом туш губами. Блюдо грохнулось на мгновенно расчищенный центр стола, в него сразу сунулись физиономии тех, кто сидел ближе. На миг воцарилась тишина, потом кто-то неуверенно-радостно сказал:

– Мо… мороженое?..

– Черничное! – торжествующе заявила Ленка. – Уберите лапы!!! – она едва ли не

грудью легла на холодную горку. – Сама положу!..

…Самопального яблочного самогона хватило едва грамм по сто пятьдесят. Я так и не допил, да и наелся очень быстро – за собой мне такое было известно: не нажираться с ходу, а весь праздник то и дело возвращаться к столу. Несколько человек отправились гулять, кое-кто даже лыжи взял – но большинство оставались за столом и хором удивительно слаженно "а капелла" орали на мотив старой "По полю танки грохотали":

– Над полем стрелы пролетали,

И Пересвет взлетел в седло…

А Че-лу-бе-я-а…

Мы вида-али-и…

С ним даже драться западло!

Француз штыком в Россию тыкал,

Да не прошёл Бородино…

На-по-ле-о-он здесь…

Горе мы-ыкал…

А мы их "оппа!" всё равно!

Фашист пришёл и в нас стреляет!

Ох, лютовал он здесь, полец…

Но вся Евро-опа-а…

Нынче зна-а-ает…

Какой фашиста был конец…

Потом девчонки хором спели под общий хохот: "И когда оборвутся все нити, и я

166.

лягу на мраморный стол, я прошу вас – не уроните – бум! – моё сердце на каменный пол!.." Басс вновь перехватил инициативу вместе с арфолирогитарой и, аккомпанируя себе резкими аккордами, запел свою – такой мы ещё не слышали:

– Торопится время, бежит, как песок,

Незваная Гостья спешит на порог.

Мороз обрывает с деревьев наряд,

Но новые листья из почек глядят.

Доколе другим улыбнётся заря,

Незваная Гостья, ликуешь ты зря!

Доколе к устам приникают уста,

Над Жизнью тебе не видать торжества!

Незваная Гостья, в великом бою

Найдётся управа на силу твою.

Кому-то навеешь последние сны,

Но малые зёрна дождутся весны…

Все разговоры умолкли после первого куплета. Игорь умел писать стихи – печатал их в газете, и пели их почти все тургруппы района – шуточные, лирические, философские, даже про войну… Но таких мы от него не слышали ни разу. Странный металл звенел в голосе, а глаза – глаза смотрели сквозь нас, сквозь каменные стены, куда-то в морозную лунную ночь. И в зрачках колебалось пламя светильников. Я увидел вошедшего с холода Кольку Самодурова – о нсмеялся чему-то, когда вошёл, но сейчас привалился к камням у входа плечом, поднёс ладонь к губам и так окаменел не хуже окружающего базальта, не отрывая взгляда от Игоря.

– …Незваная Гостья, повсюду твой след,

Но здесь ты вовек не узреешь побед.

Раскинутых крыльев недвижен излом,

Но мёртвый орёл остаётся орлом.

Незваная Гостья, ты слышишь мой смех?

Бояться тебя – это всё-таки грех.

Никто не опустит испуганных глаз,

А солнце на небе взойдёт и без нас…

Танюшка нашарила на столе мою руку и отчаянно сжала пальцы. Я даже не очень это заметил.

– …Доколе над нами горит синева,

Лишь Жизнь, а не гибель, пребудет права.

Вовеки тебе не бывать ко двору,

Незваная Гостья, на нашем пиру!

Покуда мой меч вкруговую поёт

И дух не забыл, что такое полёт,

Я буду идти, вызывая на бой,

Незваная Гостья – смеясь над тобой!

Игорь приглушил ладонью струны, отложил инструмент и, обведя нас всех блестящими глазами, резко поднялся, вышел, на ходу схватив тёплую куртку. Мы не сразу зашевелись. Так и сидели, ошарашенные этой песней. Не знаю, как остальные, а я ощущал какую-то звенящую, напружиненную пустоту внутри, как перед схваткой. Какие-то образы всплывали в этой пустоте – словно поднявшиеся из глубин той памяти, которую зовут наследственной.

Север неуверенно потянулся за лирой, взял её. Пощипал струны, устроился удобнее и тихо запел хорошо всем знакомую, словно разбавляя густую тишину…

– Знаешь ли ты, как память

В эти часы остра?

Стиснутые лесами,

Мы сидим у костра…

…Я вышел наружу. Луна, хотя и неполная, сияла; серебристыми искрами брызгали сугробы. Поднявшись на скалу, я невольно улыбнулся – местность не казалась мёртвой. Несколько человек неподалёку катились по склону между деревьями. Перекликались голоса. Кто-то развёл большой костёр, возле него Саня что-то объяснял своей сестре. Совсем неподалёку Вадим сбивал с лыж слежавшийся снег, а Наташка Крючкова за его спиной коварно лепила снежок.

Я выбрался на тропинку, ведущую от нашей пещеры, и подошёл к костру. Санек с сестрой уже куд-то умелись, и я, присев на притащенное кем-то бревно, уставился в огонь.

Настроение улучшилось… Нет, неправильно – настроение изменилось. Мне было

167.

спокойно и чуть грустно. Кончится праздник, придут негры, снова будут схватки, и, может быть, чья-то кровь зальёт снег – не может ведь нам бесконечно везти… Кто это будет, интересно?

Заскрипел снег. Я не очень охотно обернулся; за моей спиной на лыжах стояла Татьяна. Мою пару она держала в руках.

– Пойдём, походим на лыжах? – предложила она. Я молча поднялся, принял у неё самоделки, начал затягивать ремни вокруг пятки унтов. – Олег, тебе не кажется, что мы тут друг с другом меньше, чем в Кирсанове? Всё время рядом – а вместе почти не бываем.

– А тебе этого хочется? – я выпрямился. Танюшка накинула капюшон: