Текст книги "Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) (СИ)"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 36 страниц)

– Танька, беги быстрее! – крикнул я, прикидывая, как бы отрезать от неё преследователей…

И вдруг – ещё один огонь вспыхнул впереди, там, куда мы бежали, на баррикаде. Несколько человек размахивали факелами, а потом ломающийся мальчишеский басок прокричал:

– Держитесь, братья! Мы идём, держитесь!

Люди в пещере даже не задумались, кто там сражается с неграми. Несколько секунд – и около дюжины мальчишек с оружием в руках ударили на наших преследователей. Ребят вёл черноволосый атлет с непокрытой головой, в руках которого с бешеной скоростью вращались два топора-бартэ. Я видел, как он оттолкнул за свою спину Таньку и подал сигнал отступать к пещере.

Я прыгнул плечом к плечу с высоким парнем, мельком бросил на него взгляд, увидел шрам на щеке, удивлённую улыбку – и крикнул:

– Привет, Басс!

– Ребята! – заложило у меня ухо от отчаянного клича. – Олег вернулся! Ро-о-ось!!!

* * *

– Он умирает, – тихо сказала Радица и сделала шаг в сторону, давая мне дорогу. Широко посаженные карие глаза девушки смотрели скорбно, но в то же время изучающее, почти враждебно. – Пройди, он хочет говорить с тобой…

Я вытер лицо рукавом куртки. Как во сне скользнул взглядом по знакомым и незнакомым лицам, окружившим меня в колеблющемся свете костра. Блестело оружие, слышалось сорванное дыхание, пахло мокрой кожей, потом, сталь., кровью… Я ещё ни с кем не успел обняться, никому не успел пожать руку… И не до этого стало сейчас.

– Борис, – сказала Радица за моей спиной и всё-таки заплакала, оттолкнула меня и упала на колени возле закинутого пышной грудой шкур топчана.

На нём лежал тот самый темноволосый парень. (Я, кстати, почти не удивился, узнав, что он и есть Борис, здешний князь) Его кое-как перебинтовали (я узнал руку Ингрид), но разрубленные рёбра и лёгкое так просто не починишь, и расколотый череп – тоже. Тем не менее, Борис был в сознании и даже улыбнулся, увидев меня.

– Я так и подумал, что ты Олег, – он говорил по-болгарски, но я понимал без усилий. – Ещё я думал, как мы уживёмся вместе, когда Вадим сказал, что отправляется за тобой… – он трудно сглотнул, и я вдруг отчётливо понял, что он держится на этом свете каким-то запредельным усилием, на какой-то тоненькой ниточке… – Но вот видишь, уживаться нам не пришлось… – Борис закашлялся и выплюнул кровавый сгусток. Радица, продолжая всхлипывать, бросилась к нему с платком.

– Я не стремился к этому, – искренне сказал я, – и с радостью подчинялся бы тебе.

– Не придётся… – с трудом сказал Борис. – Я хотел сказать… теперь всё на тебе… и не бросай… моих, кто ещё остался…

– Клянусь, что они будут такими же "моими", как и мои старые друзья, – я сжал холодную сухую руку Бориса.

И понял, что он мёртв.

– Умер, – я поднялся на ноги и повернулся к остальным. Радица тихо плакала, лёжа лбом на плече мёртвого. – Теперь я – ваш князь.

Ответом не было молчание. Не неприязненное, нет. печальное, и я их понимал, поэтому просто обвёл всех взглядом, с облегчением убедившись, что "мои" все целы. Чертовски приятно было вновь видеть знакомые лица, хотя не хватало Сергея, Андрея…

Я правда этого не хотел.

Обведя всех взглядом ещё раз, я вздохнул:

– Мне бы хотелось познакомиться с теми, кого… кого я ещё не знаю. Не думаю, что вам много обо мне рассказывали – я вообще-то не собирался возвращаться, удрал в большом гневе, со всеми перессорившись. Но уверяю вас, что я человек довольно мерзкий: занудный, придирчивый, самоуверенный и упёртый…

– Это всё правда, – буркнул Басс, и я, заметив, что кое-кто слабо заулыбался, мысленно поставил себе "плюс" и продолжал:

– Конечно, это будет выглядеть очень официально и немного смешно… но я попрошу всех по очереди мне представиться. Радицу я уже знаю… – я ощутил сильное неудобство от того, что веду этот деловой разговор, стоя спиной к трупу хорошего, смелого парня, погибшего, чтобы спасти меня, Танюшку и Вадима… – я снова выдержал паузу и продолжали: – Я понимаю, что… В общем, я не хотел такой чести. И я готов её уступить любому из вас. Но если желающих нет… – я ещё раз примолк и молчал довольно долго, пока тёмно-русый синеглазый мальчишка, невысокий, но широкоплечий, не сказал вдруг:

– Видов… Видов Земич, я серб…

Черноволосый стройный парнишка со свежей раной на левом виске, зашитой, но не забинтованной, обнимавший медно-рыжую большеглазую девчонку, кивнул:

– Меня зовут Ясо, а она – Клео, мы греки.

– Иван Топлодольский, – представился черноглазый, но светловолосый худенький мальчишка моих лет, – я из Болгарии.

– Раде Рачацки, я македонец, – назвался высокий голубоглазый красавец с девичьим, нежным и смуглым лицом.

– Я Мило… – начал мальчишка, стоявший у входа, а тот. Который стоял рядом с ним и был очень-очень похож, продолжил:

– …а я Боже, мы сербы и наша фамилия Бранкованы…

– Я Зорка Коржич, тоже из Сербии, – последней назвалась стройная высокая красавица.

– А где Ристо? Где Харт? – вклинился Вадим, оглядываясь, словно впервые.

– Они погибли на опушке, – сказала Ирка Сухоручкина. – Не добежали… И Саша, и Анте с Марицей, и Гинтис…

Вновь опустилась тишина. Ирка добавила:

– А Генчо убили уже здесь, во время штурма, – она кивнула в сторону, и я увидел у стены ранее незамеченное тело, закрытое шкурой.

– Вот как… – Вадим провёл рукой по глазам.

– Я не сказал ещё кое-что, – вновь вклинился я. – Я обращаюсь сейчас к своим старым друзьям. Вадим, Арнис, Игорь, Ольга, Андрей, Сергей, Джек, Лена, Наташка, Ирина, Ингрид, Вильма. Я хочу просить у вас прощенья, – обведя всех названных взглядом, я увидел, что они застыли, переглядываясь. – Я хочу просить у вас прощенья за то, что бросил вас. За то, что по моей вине ушли наши друзья. За то, что позволил сиюминутному раздражению говорить моим языком. Вот что я хотел сказать.

Тишина стала смущённой. Потом Басс сказал:

– Вообще-то, Олег… вообще-то мы тут всё время думали, что это мы виноваты…

– Но мы принимаем твои извинения, – добавила Ленка Власенкова. А Джек с усмешкой заключил:

– Если ты примешь наши.

* * *

– Их ещё не меньше сотни, – Раде повёл рукой в воздухе. Я искоса посмотрел на македонца; он ответил мне невозмутимо-холодноватым взглядом.

Для себя я уже составил мысленные портреты всех "своих новеньких". Видов Земич – немногословный, предпочитает делать, а не говорить, может быть – слегка ограниченный, но скорее – просто из молчунов… Ясо Сарагис – храбрый, романтичный, вспыльчивый, очень любит Клео… Клео Бальи – преданная, верная, буквально созданная для поддержки "своего" парня девчонка… Радица Милованич – "хозяйка", чем-то похожая на Ленку Власенкову, только сейчас долго ещё будет "отходить" от смерти Бориса… Иван Топлодольский – задумчивый, мечтательный, наверняка ему труднее остальных здесь… Братья Бранкованы – храбрые, гордые, какие-то средневеково-диковато-притягательные; Мило – поумнее, Боже – попроще… Зорка Коржич – настоящая принцесса, немногословная. Сильная духом и телом, решительная и ответственная, но такие часто бывают одиноки… А вот Раде… Вадим сказал, что его отец и мать – крупные функционеры Союза Коммунистов Югославии (македонского отделения) Раде, правда, не выглядел избалованным сынком "деятелей". Но взгляд на мир у него, кажется, был циничным.

Их бы с Зоркой свести, подумал я. Хорошая была бы пара. Только… ладно, посмотрим.

Я выдохнул клуб морозного пара (похолодало) и ещё раз внимательно осмотрел лагерь негров, остававшихся там же, где они и были. Дымились костры. Трупов наших убитых на прежнем месте уже не было.

– Съели, – сказал я, отвечая своим мыслям.

– Угу, – подтвердил Раде. К нам неслышно подошёл Джек – над плечом качалась рукоять меча. Раде, чуть наклонив голову, скрылся в пещере.

– Спасибо, что вернулся, – сказал Джек, положив ладонь мне на плечо. Я посмотрел на него и уточнил:

– Спасибо, что вернул Татьяну?

– Да, – он ответил мне прямым взглядом.

– Странная ситуация, – признался я.

– Не бойся, – он улыбнулся и перешёл на английский: – Я щит ей и опора, а не твой соперник.

– Вот что, щит и опора, – без насмешки сказал я. – Не хочется мне сидеть тут в осаде.

– А ты не изменился, – одобрительно заметил Джек. – Приятно видеть и это. Но нас всего двадцать три человека.

– По четыре негра на каждого из нас, – презрительно посчитал я. – Бывало и больше.

– Исключи девчонок, – напомнил Джек, – и будет по пять. С кусочком…

– Тоже не слишком страшно, – отмахнулся я.

– Ты серьёзно, что ли? – наконец свёл брови Джек.

– Там разберёмся, – уклончиво пообещал я.

Мы вернулись в пещеру. Огонь полыхал вовсю; Джек опустил за собой меховой полог. Я подошёл к очагу и, плюхнувшись на шкуры, распустил шнуровку тёплой куртки. Только после этого обратил внимание на то, что все смотрят на меня.

– Эти взгляды надо расценивать, как ожидание от меня многочисленных и суровых распоряжений? – я потыкал ножом в оленью ляжку, жарившуюся с краю над углями. – Я больше десяти месяцев никем не командовал. Нужно восстановить навыки.

Послышались смешки. Вот чёрт, так я приобрету репутацию остряка. Только этого мне не хватало… Поэтому я не стал продолжать в том же духе, а занялся завтраком, подавая пример остальным.

Если честно – я не врал, что мне нужно восстановить навыки. Я всё ещё не пришёл в прежнее состояние и толком не мог свыкнуться с мыслью, что вновь "занял трон". И ещё более тревожной была эта мысль от того, что над пещерой, в свежей могиле, лежит мальчишка, чьё место я занял всего лишь сегодня ночью.

– Вадим, Раде, – я оторвался от еды, – заканчивайте, смените Арниса и Ивана. Лен, ты мне вот что – ты мне покажи-ка все здешние припасы.

– Пошли, – Ленка с готовностью отряхнула руки и встала. Я вздохнул, печально посмотрел на недоеденное мясо и ругнулся про себя – ведь знал же одержимость Ленки в хозяйственных делах.

– Ну пошли…

– Тут отсек почти как в той, нашей пещере… голову ниже… – Ленка сняла со стены факел. – Вот, смотри – они, наши запасы.

В пещере было холодно. Она, правда, была не очень удалена от основного жилища, но сюда по-хозяйски натаскали здоровенные бруски льда и выложили ими стены. Часть продуктов вообще лежала на этих ледяных полках. В свете факела я увидел корзины, грубые кувшины; с потолка, под которым проходили жерди, свисали окорока, ещё что-то… Кончался февраль, а кладовая выглядела весьма солидно.

– Ещё в августе начали запасаться, – с гордостью ответила на мой невысказанный вопрос Ленка. – Борис этому большое внимание уделял.

– Не исключено, что со мной так сытно не будет, – мельком заметил я.

– Да господи… – с непонятной интонацией повела плечами Ленка. И вдруг добавила: – Мы все ждали, что ты вернёшься. Поэтому и уговорили Бориса, чтобы отпустил Вадима.

* * *

Я снова вышел из пещеры. Ярко сияло солнце, снег сверкал, словно огромная бриллиантовая россыпь. Негры у своих костров казались на нём пятнами грязи.

Вадим и Раде стояли метрах в десяти, за баррикадой. Меня они не слышали, хотя специально не скрывался – и услышал их разговор, точнее – его кусок.

– Не знаю, – Раде повёл плечами. – Мне он не показался. Пацан, как пацан, – он говорил на смеси русского с македонским, кажется, и я его легко понимал.

– Ты не видел, как он фехтует, – равнодушно буркнул Вадим, облокотившийся на верх баррикады. Похоже, мой побратим не был настроен на разговор.

– Я не об этом, – Раде чуть повернулся к нему, – не о фехтовании и не о том, какой он боец. Я о том, какой он князь. Мы ведь должны теперь зависеть от него…

– Какой он князь? – Вадим тоже посмотрел на него. – Ну вот я тебе расскажу, а ты послушай, какой он князь. Прошлой зимой – вот примерно в это же время – получилось так, что Олег влетел в лапы ниггеров. Так они я уж не говорю, что его били. Они ему под левым боком разожгли костёр. Вот ты себе это просто представь, Раде. Они его жгли огнём и спрашивали, где наш лагерь и сколько нас. А он им всё равно ни хрена, – Вадим покачал пальцем перед лицом македонца, – он им ни хрена не сказал. Просто взял и не сказал. Как пионер-герой. Знаешь про таких?

Раде молча царапал пальцем выемку в снежном блоке. Вадим, кажется, почувствовал моё присутствие – оглянулся и, нервно улыбнувшись, махнул рукой:

– Всё спокойно, Олег.

– Я вижу, – флегматично кивнул я. – Только это спокойствие меня не очень-то устраивает.

А. Галич

Я считал слонов – и в нечет и в чёт.

И всё-таки я не уснул,

И тут явился ко мне мой чёрт

И уселся верхом на стул.

И сказал мой чёрт:

– Ну как, старина?

Ну, как же мы порешим?

Подпишем союз – и айда в стремена,

И ещё чуток погрешим!

И ты можешь лгать, и можешь блудить,

И друзей предавать гуртом!

А то, что придётся потом платить,

Так ведь это ж, пойми, потом!

…Аллилуйя, аллилуйя,

Аллилуйя (потом!)

Но зато ты узнаешь, как сладок грех

Этой горькой порой седин,

И что счастье не в том, что один за всех,

А в том, что все, как один!

И ты поймёшь, что нет над тобой суда,

Нет проклятия прошлых лет,

Когда вместе со всеми ты скажешь: да!

И вместе со всеми: нет!

И ты будешь волков на земле плодить

И учить их вилять хвостом!

А то, что придётся потом платить,

Так ведь это ж, пойми, потом!

…Аллилуйя, аллилуйя,

Аллилуйя (потом!)

…А что душа? Прошлогодний снег!

А глядишь, пронесёт и так!

В наш атомный век, в наш каменный век

На совесть цена – пятак!

И кому оно нужно, это добро,

Если всем дорога – в золу?!

Так давай же, бери, старина, перо

И – вот здесь – распишись в углу!..

…Тут чёрт потрогал мизинцем бровь

– И придвинул ко мне флакон,

И я спросил его:

– – Это кровь?

– – Чернила! – ответил он.

– …Аллилуйя, аллилуйя,

– – Чернила! – ответил он.

* * *

Я лёг поздно – можно было даже сказать, что уже утро. Поэтому вполне законным было моё возмущение, когда меня начали тормошить – и выяснилось, что всего полседьмого, а проспал я едва полтора часа.

"Начинается, – подумал я. – Водрузил на себя Шапку Мономаха, поздравляю…" Вслух я вежливо спросил:

– Какого чёрта надо?

– Олег, – будил меня Басс, – вставай. Тут к тебе человек приполз.

– Ты что, заболел? – осведомился я, садясь на топчане. Около огня сидел незнакомый мне парнишка… нет, знакомый, только я не помнил, откуда его знаю. Парнишка грел над пламенем руки и улыбался. Лицо слева у него было поморожено.

– Ты меня не помнишь? – спросил он по-немецки. – Я Мюлле. Мюлле Френкель.

– Мюлле! – я почувствовал, что тоже улыбаюсь. – А, конечно, мы же бегали вместе – ты меня обогнал, тогда, ну, на Малее, да!

– Точно, – Мюлле улыбался ещё шире. – Это я.

– Погоди. Постой, – я встал, начал разыскивать в полумраке сапоги-унты. – Что ты здесь делаешь?!

– Я не один, – Мюлле встал и перестал улыбаться. – Меня послал Андерс, наш фюрер. У нас девятнадцать мальчишек, мы ночуем в лесу, километрах в пяти от опушки. Мы готовы вам помочь – ударить утром с тыла по неграм.

– Так, – я затягивал ремни унтов. – Ты шёл один?

– Да, меня никто не заметил, – Мюлле принял из рук Зорки котелок с настоем вереска, кивнул благодарно. – Я немного поморозился, но это ничего… Мы шли мимо на нашу вторую зимовку, на Дунай. Ну и… – он присосался к котелку, потом передохнул и продолжал: – До света я ещё успею вернуться. Что передать фюреру?

– Да что тут… – начал Басс, но я взглянул на него, и он умолк.

– Но это правильно, – согласился я. – Вот что, Мюлле. Допивай – и давай обратно. Во-первых, конечно, поблагодари Андерса за помощь. А во-вторых – во-вторых, когда будете готовы, подайте сигнал.

– У нас есть рог, – торопливо сказал Мюлле, отставив котелок. – Мы затрубим в него перед атакой.

– Да, – кивнул я. – Тогда мы тоже атакуем.

– Негров лучше гнать в ту сторону, – я увидел, что Вадим тоже на ногах. – Там вдоль Марицы идёт овраг, заросший буреломом. Сейчас там доверху снега.

– Я передам, – согласился Мюлле, надвигая капюшон. – Ну, я пойду, а вы готовьтесь.

– Осторожней, – сказал я ему уже в спину. Басс пошёл проводить. Я посмотрел на Вадима и со вздохом продолжал: – Буди остальных. Всех.

– Не выспался? – понимающе спросил он.

– На том свете отосплюсь, – я потянулся за бригантиной.

– А мы на каком? – ошарашил меня вопросом Вадим.

Я не нашёлся, что ответить.

* * *

– Два дубочка вырастали рядом,

Между ними тонковерхая ёлка.

Не два дуба рядом вырастали,

Жили вместе брата два родные…

У Зорки был хороший голос и, по-моему, она сама толком не замечала, что напевает, ровными движениями брусочка песчаника затачивая свою корду. Мне не хотелось останавливать её пение, тем более, что песня по-сербски звучала очень красиво – я невольно и с грустью вспомнил Кристину… Но потом я всё-таки подал голос:

– Можешь не стараться. У меня есть правило: девчонки идут в бой только тогда, когда другого выхода просто нет.

Зорина медленно подняла на меня глаза и свела брови – красивые, длинные и тёмные:

– Что? – прищурила она один глаз. – А ты знаешь, как я стреляю?

– Наверное, хорошо, – я пожал плечами. – Но это ничего не меняет.

Несколько секунд мы мерялись взглядами. Потом Зорина отвела глаза… и я перехватил над плечом, отклонившись, брошенный мне рукоятью в лоб охотничий кинжал.

– Ай-ай, – с насмешкой сказал я, перебрасывая оружие ей обратно. – Вот тут ваша вещь… Пока нас не будет – расспроси о наших правилах кого-нибудь из моих девчонок.

– У тебя гарем? – она убрала кинжал.

– Ну что ты, – улыбнулся я, – мне хватает Танюшки. Кстати, можешь как раз с ней и поговорить.

Повернувшись спиной, я зашагал к мальчишкам, скопившимся у баррикады, но через два шага повернулся и добавил:

– А поёшь ты очень хорошо.

Я ещё издалека заметил, что на меня смотрит Раде. И, когда я подошёл к мальчишкам, он без насмешки сказал:

– На твоём месте я бы поостерёгся теперь, чтобы она не зарезала тебя ночью.

Я промолчал, натягивая на левую руку крагу. Куртки на мне не было, на плечи поверх бригантины, надетой на летнюю кожу, был наброшен меховой плащ. Справа от меня Игорь Басаргин, положив палаш на баррикаду, задумчиво рассматривал блик на его лезвии. Потом искоса глянул на меня и вдруг сказал:

– Дарю вам с Танюшкой. Слушай.

Во сне и наяву, едва глаза закрою —

Пульсируют, стучат два сердца, два птенца…

С тобой я танцевал под солнечной страною,

Но всё-таки – увы! – не различил лица…

Слепил полярный день истомою полночной,

Сверкая, падал снег, и музыка лилась…

Во сне и наяву мы танцевали молча —

Сначала в первый раз. Потом в последний раз…

Покуда два птенца, крича, рвались друг к другу,

Мы, крепко обнявшись, кружили над землёй.

С тобой я танцевал под солнечную вьюгу…

Во сне и наяву там ты была со мной…

Покуда длился танец, покуда мы молчали,

Покуда длился день, и ночь, и явь, и сон —

Два выросших птенца с окрепшими крылами

Рванулись в вышину. Под синий небосклон…

– Спасибо, – я пожал его локоть.

Впереди, на опушке леса, тяжело, длинногласно и мощно взревел рог.

* * *

Мы не бежали в атаку. Это было не нужно. Дело в том, что у негров просто не было выхода: бежать (только в сторону Марицы) или драться. В первом случае они попадали в овраг. Во втором – всё равно будут наши, так зачем спешить?

Негры выбрали второе. Их всё-таки было втрое больше, чем нас, а то даже и более сильный перевес. Они явно собирались прорваться в лес и столкнулись с мгновенно сплотившимися немцами.

– Поскорей, – довольно громко окликнул я своих, выхватывая дагу левой и переходя на трусцу; хорошо, что снег тут был почти везде утоптан. Слева от меня с равнодушным лицом бежал Вадим, в левой руке покачивался отпущенный до колена кистень. Я покосился направо с внезапно вспыхнувшей иррациональной надеждой увидеть Сергея, но там бежал Олег Крыгин – шпага лежала на плече, в левой руке тоже была дага.

Ну что ж. И это неплохо.

Негры не смогли пробиться. Не успели. Мы набежали на них сзади, как вторая половинка сжимающихся тисков…

…Толла чёрной молнией улетела в сторону, в снег, от удара моей даги. Палаш ушёл куда-то сбоку от щита, в мягкое; я перехватил дагой широкое лезвие ассегая – стоп! Получай – пинок между ног… Ятаган скользнул по оплечью бригантины, я отрубил чёрную руку пониже локтя, крутнулся волчком в снегу, подсекая ноги в меховых обмотках… Дага ударилась в твёрдую кожу щита, из-под которого коротко высунулся ассегай – мне в пах! Я изогнулся, уходя от укола, пригнулся – над головой пронзительно свистнул ятаган. Ударив в щит спиной, я над плечом выбросил назад дагу – попал! Перескочил через тело, наступив на щит, и увидел впереди ещё одно знакомое лицо, даже имя вспомнил – Ханзен, боксёр, спарринг-партнёр Сергея!

Всё, кажется… Ханзен, отдуваясь, вытирал кровь с палаша и улыбался. Я подошёл к нему, и мы пожали друг другу руки…

…До оврага не добежал никто из негров. Их трупы лежали кучно на месте схватки и отдельными пятнами – километра на полтора в сторону Марицы.

Меня это мало интересовало. Убитых в моём отряде не было, но Боже ранили ятаганом в левое плечо, а Вадиму рассекли левое бедро ассегаем, и он несусветно ругался, сидя на окровавленном снегу, пока Ирка бинтовала ему рану, что-то добродушно и спокойно приговаривая. У Андерса тоже были раненые, а сам он подошёл ко мне.

– Помнишь, как мы фехтовали? – весело спросил он. Лицо немца с нашей последней встречи изменилось – на подбородке, там, куда я когда-то попал ему во время поединка концом палаша, белел широкий шрам, явно от толлы.

– Помню, – подтвердил я, и мы, поддавшись внезапному порыву, обнялись. – Спасибо за помощь!

– Брось, пустое, – отмахнулся он. – Как бы это я шёл мимо и не помог – даже незнакомому, а уж тебе…

– Будет нужда, окажусь под рукой – любая помощь в любое время года и суток, – пообещал я…

…В лагере негров мы нашли останки наших убитых – ещё не доели, сволочи. К их несчастью, среди негров оставались живые – с десяток – и мы честно поделили их с немцами.

– Оставьте мне там одного, – попросил я, направляясь к Танюшке, которая только-только закончила разговаривать с немецкими девчонками – они тоже не участвовали в бою. Танюшка выглядела мрачной. – Что случилось? – я приобнял девчонку и, зубами сдёрнув крагу, глухо зарычал, делая вид, что треплю её.

– Не дурачься, – попросила Танюшка печально. – Знаешь, Марьяту убили.

– Марьяту? – переспросил я.

– Ту венгерку, с которой я выступала тогда… В сентябре, в Югославии. Жалко…

– Иди, Тань… – я подтолкнул её в спину. – Я скоро приду, иди…

…Вопли от того места, где находились негры, ещё не утихли. Если честно, я попросил "оставить" мне одного в шутку. Когда я подошёл, Арнис, используя метательный нож, методично потрошил негра, которого держали Андрюшка Соколов и Видов. Негр не кричал – он дёргался всем телом и икал, перекосив рот и выкатив глаза. Арнис аккуратно раскладывал на мгновенно тающем снегу петли кишок, по временам вороша их ножом.

– Ну-ка, отойди, – Ясо чуть отстранил Арниса и, встав над негром, приспустил штаны. Весело посвистывая, он начал мочиться в распоротый живот; послышался смех.

– Эй, ты мне руку обоссал! – заорал Арнис.

Я поднял глаза к небу и начал смотреть в солнце.

* * *

– Олег, Олег, подъём!

Господи.

– Олег, подъём!!!

Да когда же это кончится?!

– Вставай, Олег!!!

Трубы Судного Дня.

– Да вставай же, урод!!!

Это уже лишнее…Не открывая глаз, я сообщил:

– Басс, я не просто не выспался. Я страшно не выспался. Если я открою глаза, я тебя убью. Подумай, прежде чем продолжать меня будить.

Вместо сколько-нибудь логичного ответа мне в разрез спальника запихали комок снега.

Я не дрогнул. Я даже глаз не открыл, хотя снег немедленно подтаял и противно скользнул куда-то под бок, где продолжал расплываться холодными струйками. Вместо воплей и ругательств я вздохнул и сказал:

– Если ты побежишь достаточно быстро – то проживёшь ещё около часа.

– Олег, – это был голос Таньки, – на берег выбросило корабль.

* * *

Странно, но я узнал корабль сразу. Дело в том, что дома у меня лежал (да, собственно, и лежит) набор открыток "История корабля", и там был точно такой. Когг, вспомнил я название. Мачту, скорее всего, снесло, корабль лежал на боку, но вроде бы был цел – в смысле, без проломов и трещин, даже бушприт не обломлен и площадка на корме – не повреждена. Палуба – а её тоже было хорошо видно – застыла подтёками льда, но и на ней не замечалось следов катастрофы. Когг имел длину метров двадцать. Не из самых больших.

– Сбылась мечта Сани, у нас есть корабль, – сказал Вадим.

– Мда, – согласился я. Мы все – даже часовые – стояли на берегу, рассматривая судно. Басс оживлённо рассказывал, как они с Иваном, бродя по берегу в поисках плавника, увидели это чудо на отмели и в сумерках спорили, кит это или спятивший плезиозавр. Почему-то никто не спешил лезть на корабль… и я понял – почему.

Одно дело – увидеть убитых в бою. Другое – утонувших… или замёрзших.

Я глубоко вздохнул и направился к кораблю первым…

…Доски покрывал лёд, но, ставя ноги на выступы и пользуясь дагой, я влез до носового люка, с которого была сорвана крышка, и заглянуло внутрь. Трюм был пуст и достаточно светел – свет падал ещё и через кормовой люк. Плескалась чёрная вода, слившаяся к борту и не успевшая взяться льдом. "Гуммп!" – ухнуло эхо от сорвавшейся под моей рукой сосульки, разбежались волны. Тень задвигалась по воде, и в кормовой люк свесился Арнис.

– Никого? – спросил он, вновь пробудив эхо. Я помотал головой и, ставя ноги на фальшборт, пошёл на корму, даже отсюда видя, что дверь в кормовую каюту цела. Арнис уже лез к ней. Ясо окликнул нас откуда-то из-за кормы:

– Руль сломан у основания!

– Ясно, – буркнул Арнис. – Им сломало руль, начало кидать и, наверное, переломило мачту. А самих смыло или убило и смыло.

– Корабль-то цел, – возразил я, становясь ногой в подставленное Арнисом "стремя" из ладоней. – Не упадёшь?.. Могли остаться люди в каюте… Аап!

Я поставил ногу в упор на косяк, другую – в притолоку. Потолкал дверь, но она то ли разбухла, то ли примёрзла.

– Валенок, – сказал снизу Арнис, – она же наружу открывается.

Мысленно я сплюнул. Конечно, наружу, чтобы даже в самый свирепый шторм не распахнуло… Извернувшись, я поддел дверь метательным ножом, и она отвалилась, едва не сбросив меня и не прибив Арниса. Он промолчал, но очень выразительно.

– Эй, ты куда полез?! – забеспокоилась Танюшка.

– Внутрь, – коротко ответил я, разглядывая вделанные в пол и стены стол, скамьи, лавки у стен, сундук, какое-то мокрое барахло…У самой двери висели, за что-то зацепившись, часы. Блестел браслет, под стеклом стояла вода, я не мог разобрать, что это за марка и сколько на них времени.

– Тут часы, – сообщил я Арнису. – И пусто. Сундук, правда, какой-то… А, спрыгну, – решился я, – нам его всё равно обживать!

Я сел на край люка, спустив внутрь ноги. До стенки, ставшей полом, было метра два, а любви к высоте у меня в последнее время не прибавилось. Я чертыхнулся для бодрости и соскочил, примериваясь на сундук.

Попал. Вот только сундук оказался скользким, ноги поехали – и я сел. На угол. Не копчиком, но достаточно хорошо, поэтому секунд десять в непонятках тупо созерцал, занятый своими ощущениями, человеческую кисть с обломанными ногтями, торчащую из мокрого барахла.

– Эй, тут люди! – закричал я наконец…

…Ребят было двое, и я сперва подумал, что они мертвы. Очевидно стараясь согреться, они обняли друг друга – и так застыли, причём лица и руки имели оттенок снега в лунную ночь, а одежду схватил лёд. Мы и доставать-то их стали только потому, что вроде бы неудобно оставлять людей непохороненными. Поэтому все отшатнулись, а часть девчонок завизжала, когда мы уложили "трупы" на снег у кромки прибоя – а один из них открыл глаза со смёрзшимися ресницами и обвёл нас бессмысленным, но живым взглядом.

* * *

Старший из мальчишек так в себя и не пришёл, но Ингрид после двух часов возни авторитетно заявила, что теперь он просто спит, мы сумели его напоить малиновым настоем и, закутав в шкуры, оставили у костра.

Младший – тот, который открывал глаза – к вечеру оклемался настолько, что смог поесть и говорить внятно. Правда, несколько раз он, отворачиваясь, начинал плакать, и над этими слезами смеяться не хотелось, потому что было ясно – они не от духовной слабости. Мы деликатно пережидали эти истерические приступы и постепенно вникли в суть рассказа Анри Пюто – так звали тринадцатилетнего пацана-бельгийца…

…Сам Анри был в этом мире относительным новичком. В числе десятка других мальчишек и девчонок из Бельгии он попал сюда в августе. Им повезло – они сразу столкнулись с голландским (в основе своей) отрядом Пита деГрелле и присоединились к нему. Голландцы достраивали когг, намереваясь до зимы успеть на побережье Португалии и зазимовать там, чтобы весной плыть в Австралию – просто так, низачем.

Сначала плавание проходило удачно. Но в декабре на уже вполне обустроенную стоянку напали негры (мне вспомнился Крит, и я, оглядев своих "старичков", по их лицам понял, что и они вспоминают то же), и отряду пришлось поспешно бежать в Атлантику, где они попали в ураган и были выброшены на побережье Африки. Негры напали вторично. В схватке погиб деГрелле, который, как и подобает вождю, защищал тех, кто пытался спустить на воду когг. Когда это удалось, в Средиземное море ушли всего восемь человек – явно недостаточно для того, чтобы управлять коггом в бурю. А бури не заставили себя ждать… Последняя, окончившаяся вчера, была страшной. Анри мало что помнил – ему ещё до этого так рассекло руки вантами, что он был совершенно беспомощен и сидел в кормовой каюте, мучаясь ожиданием и слушая рёв урагана, сквозь который по временам доносились крики… Потом в каюту ворвался Михель ванСпрэг, запер за собой дверь и сказал Анри: "Всё. Руль полетел, и мы одни." Дальше – вообще яма, провал. Анри только помнил, как его страшно швыряло в темноте, и ещё как он ждал, какой удар окажется последним, но почему-то удары были не такими уж и сильными… Тут Анри снова разревелся, а мы поняли, что Михель просто закрывал младшего пацана собой…

Когг строили прочно. Он выдержал, и я подумал, что, спрячься они в самом начале все в каюте – живы были бы восемь, а не двое. Но просто так спрятаться и ждать покорно – этого они не могли. И мы не смогли бы… Когда борешься – умирать не так страшно.

– Не плачь, не плачь, – Ингрид поерошила волосы бельгийца. – Михель будет жив, он отоспится и придёт в себя. а уж с тобой-то и точно всё в порядке.

Девчонкам – дай только поутешать… Меня это уже не интересовало, и я, показав глазами на выход Джеку, выбрался из пещеры.

Под луной синели снега. Слышно было, как над входом посвистывает и хрустит снегом Видов – он стоял на часах.

– Джек, – негромко спросил я, – ты ведь ходил на кораблях? – он кивнул. – Этот парень, Михель – тоже…

– Иван почти четыре года занимался в парусной секции, – добавил Джек. – Если ты о когге, то его можно привести в порядок и даже спустить на воду. С меньшими силами, чем у нас.