Текст книги "Прыжок рыси"

Автор книги: Олег Приходько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

8

«Каяться никогда не поздно, – философствовал Козлов, расхаживая по комнате в одних трусах. Было три часа ночи. – Украл – покаялся, убил – покаялся. Какая может быть мораль, Евгений? Откуда она взялась – из Библии, что ли?.. Чушь! Библии, почитай, двадцать веков, а люди как убивали друг друга, так и продолжают убивать. Да убийцы при этом еще и в наваре остаются! Авель вроде честный парень был – землю там пахал, первый город заложил… нет, ты скажи, Евгений?..» – «Ну, честный, честный», – улыбнулся Евгений, глядя на то, как гость протирает трусами очки. Он лежал на раскладушке и боролся со сном. «Вот!.. А пришел родной братец и убил его за здорово живешь. Двое всего жили на Земле, да и те не ужились. А что же Бог? Покарал убивца?.. Мне б такую кару – вечную жизнь! Выходит, одобряет Седобородый насилие? Нравится ему. Так что зло закономерно, в нас во всех – задатки жестокости, потому что все мы – потомки Каина…»

Библейская эта метафора Евгению запомнилась, но ни к чему она относилась, ни чем кончился тот ночной, двухмесячной давности разговор, он теперь не знал.

«Мне б такую кару – вечную жизнь…» – все прокручивал и прокручивал в памяти случайно оброненную Пашкой фразочку, звучавшую после известия о его смерти почти мистически.

Он шел по оттаявшей, умывавшейся в беспрестанной мороси Москве куда глаза глядят, протискивался сквозь встречную толпу, сливался с попутной – лишь бы не быть одному. Выгуляться – верный способ душевного похмелья. На четыре шага вдох, на восемь – выдох, на четыре – вдох, на восемь…

Неожиданная, как инфарктный толчок, мысль заставила Евгения остановиться. А что, если Пашка Козлов, следуя логике Каменева, тоже остался на его совести?.. Ведь болело же что-то у парня, сильно болело, раз не преминул он поделиться этой болью со случайным попутчиком? И домой он не спешил – явно оттягивал время отъезда…

«Убийц его, конечно, не найдут, – думал Евгений, продолжая путь в никуда, – точнее, не раскроют, потому что знают наверняка».

По сравнению со своим недавним попутчиком у него еще оставался шанс пережить ненастье. Горькая обида, нанесенная Каменевым, при воспоминании об убитом журналисте стала еще горше: «Неужели и ты, Козлов?.. Чужой совсем, без году неделю знакомый, так отчаянно стремился пробиться ко мне, а я не внял, не захотел расслышать… Неужели и ты (будь проклят тот день и час, когда мы оказались в одном купе!), уйдя в могилу, будешь держать меня за горло? Но ведь я не Каин, я не убивал тебя!.. Как не убивал Петра и Кольку, Хобота и Светлану, и старика Джека Батурина. Не предавал Валерию и Шерифа…»

«Ну как же не убивал, не предавал, – ответствовал Внутренний Голос. – А разве Колька не в твоей машине взорвался? Разве не в тебя через занавесочку метили, когда попали в старика?»

Можно было сопротивляться и приводить доводы в свою защиту, можно было пить до забытья, но кому лгать и сколько может продолжаться эта ложь? Самому себе и до конца дней? ' То ли острое желание спрятаться куда-нибудь от людских глаз, то ли действительно наступила пора оглянуться, а может – близость к вокзалу, куда вынесла его судьба в образе многоликой толпы, а скорее и то, и другое, и третье, и много еще чего, взятое вместе, подвели Евгения к кассе.

– Билеты есть?

– Куда?

Хотел сказать «куда-нибудь»…

– В Приморск? – сорвалось с языка.

И тут, впервые за много дней, прошедших с тех пор, как он помахал Валерии в окошко уходящего в безвестность поезда, Евгений почувствовал облегчение – спокойную уверенность перед новым барьером, еще неведомым, но уже начавшим обретать реальные очертания.

– На какое число?

– На завтра.

Глава вторая1

После не очнувшейся от зимней спячки Москвы, после унылых, вечно озабоченных чем-то физиономий столичных жителей утренний Приморск казался Евгению чем-то вроде Города Солнца Томмазо Кампанеллы. Ранний восход, несколько бурных встреч на перроне заставили его полной грудью вдохнуть непривычный, пахнущий йодом воздух и выдохнуть его вместе с былыми неприятностями. Перрон, вокзал и площадь перед вокзалом были чистыми и сухими. Люди в большинстве своем улыбались – то ли вследствие заложенного природой южного темперамента, разнящегося со столичным на всю тыщу верст, то ли оттого, что яркие вывески магазинов, неоновые рекламы, шикарные автомобили, нарядные лотки, оранжевый нимб на горизонте, предложения экскурсий и услуг на каждом шагу, перезвон гитарных струн с вокзальных ступеней были всамделишными и соответствовали весеннему настроению.

Чего боялся Евгений, так это взять да неожиданно проснуться; боялся, что кто-нибудь грубой выходкой или неучастливым словом разрушит иллюзию свежести этого мира, никак не походившего на его представления о провинции, и вместо долгожданного цветного сна взору предстанет Россия-мать, трижды проклятая и воспетая, а в душу вернется боль. Но ничего такого не происходило.

«Дурак, – корил он себя, глядя на широченные улицы и проспекты из окна экскурсионного «икаруса». – И надо же было торчать в Москве!.. Путешествие – вот панацея, вот чего не хватает недовольным своим бытием!..»

На время он даже забыл о цели своей поездки, а когда вспомнил, задался вопросом: а была ли она вообще, эта цель? Не вести же, в самом деле, самостоятельное расследование убийства, которым занимается прокуратура, не имея ни денег, ни жилья, ни прав? Очень даже может быть, убийц Козлова уже нашли, и картина теперь яснее ясного.

Экскурсия длилась час, за этот час город ничем не омрачил первоначального впечатления. Тут и там высились здания в строительных лесах – по рассказу экскурсовода, шла реставрация построек 50-х; дома, построенные ранее, были снесены в прошлом десятилетии (морской климат сделал свое дело – подточил фундаменты, подгноил стены), и теперь на их месте вырастали суперсовременные коробки. «Монпелье – ни дать, ни взять», – благосклонно подумал о Приморске Евгений. Порт – ворота города… Гудки теплоходов на рейде… Низколетящие лайнеры – аэродром в городской черте… Круглые замысловатые башни – «пятизвездочные», если верить экскурсоводу, отели. Американо-российский проект.

– Приморск объявлен зоной свободного предпринимательства, – тараторила студенческого вида девушка в микрофон. – Сейчас мы проезжаем по северной окраине города, вы видите коттеджи – ведется строительство городка для уволенных в запас офицеров и их семей. Проект разработан германскими архитекторами. С реставрацией химкомбината, пуском первой очереди нефтеперегонного завода появились рабочие места. Долговременная сдача в аренду здравниц и курортов, расположенных вдоль побережья, строительство отелей совместно с американскими и турецкими компаниями позволили изыскать ресурсы для расширения завода вертолетных двигателей, остановленного четыре года тому назад из-за недопоставок комплектующих в результате распада СССР и межотраслевых неплатежей. Посмотрите, пожалуйста, направо. Перед вами открывается перспектива гигантской верфи судоремонтного завода, куда заходят корабли всех стран…

Экскурсанты, которых набралось пол-автобуса, глазели по сторонам. Чувствовалось, что размах приморских преобразований никого не оставил равнодушным.

«Ни фига себе провинция! – удивлялся Евгений. – Хьюстон, да и только. Развитой капитализм».

Автобус свернул на радиальную улицу и через пять минут оказался в стилизованном под готику районе, в котором не хватало разве что квартала красных фонарей и красоток у кричащих витрин супермаркетов.

– С 1992 года в Приморске работает студия телевидения, оснащенная современной техникой. Здание слева – картинная галерея, открытая в позапрошлом году. Здесь проводятся выставки и презентации. Здание с колоннами – драматический театр имени Достоевского. Шесть человек из труппы театра удостоены почетного звания «народный артист России». Недавно театр побывал на гастролях в Великобритании. Внизу на огороженной площадке вы видите строительство олимпийского стадиона. В городе есть своя футбольная команда. Выход к морю, удобное расположение города, теплый, мягкий климат способствуют развитию сельского хозяйства и промышленности быстрыми темпами. Главным же фактором в росте доходов населения, строительстве жилья и распределении прибылей жители города считают личностный – всего этого удалось достигнуть с приходом нового губернатора Константина Гридина и его команды, сумевшей в кратчайшие сроки воплотить в жизнь его уникальную экономическую программу…

За дурацким, зазубренным и не очень грамотным текстом Евгению виделись чиновник, накропавший его за скромное вознаграждение; цензор, вносивший поправки, и ряженые чекисты, которые учинили этой студенточке тройную проверку.

И тем не менее экскурсией он остался вполне доволен. Окончилась она там же, где и началась, – на железнодорожном вокзале. Справившись в платном бюро о гостиницах, наличии в них мест и расценках, ошарашенно отошел в сторонку: получалось, что по его бюджету он мог прожить здесь не более двух суток, если при этом ничего не есть… Огорчение, однако, длилось недолго. Едва он остановился у расписания отправления поездов, к нему подошла женщина средних лет, одетая в кожаное пальто, и предложила остановиться в частной гостинице «Парус» неподалеку от порта, пообещав домашний уют, стол и приемлемую цену. Механизм взаимодействия сотрудницы «Справки» с агентом гостиничного сервиса был очевидным, но это Евгения ничуть не смутило. «Бизнес – он и в Приморске бизнес», – справедливо рассудил он и взял из рук женщины визитку с адресом гостиницы и схемой маршрута. Поездка в трамвае заняла сорок пять минут. За это время он успел вздремнуть под неимоверный грохот колес.

Неказистое, в угольной копоти трехэтажное строение у высокой бетонной стены, ограждавшей портовые склады, комфорта не обещало, но впечатление оказалось обманчивым. Едва пышная мадам с ярко накрашенными губами привела постояльца в двухместный номер на втором этаже, Евгений почувствовал себя медведем из русской сказки: огромные кровати на резных ножках, обшитые деревом стены, кованые решетки на маленьких оконцах-бойницах и даже доносившийся сюда шум прибоя придавали номеру уют отчего дома.

– Столоваться будете? – безучастно поинтересовалась горничная.

– А то как же, – опробовал Евгений пружины кровати, – прикажите подать телятины и бутылку бургундского.

– Могу поджарить яичницу, – не приняла она игры. – Есть пиво «Приморское» и водка.

– Яичницу давайте, остального не требуется, – расстегнул он «молнию» на сумке. – Вода у вас где?

– Душ в конце коридора направо. Еду вам сюда принести?

– Да.

Евгений достал из сумки спортивный костюм и полотенце, сунул под матрац револьвер и направился в душевую.

«Тишь да гладь да божья благодать! – стоя под горячей струей, чувствовал он, как возвращаются силы. – Бросить все на фиг да поселиться в этом Гонконге навсегда?..»

Самое большое впечатление на него производило давно не виданное море. Хотелось стоять у окна и смотреть на волны, хотелось прокатиться на теплоходе с какой-нибудь приморочкой, хотелось отправиться к рыбакам или докерам, хотелось всего, что выпадало на долю москвичей лишь изредка, в периоды душных и многолюдных курортных сезонов. Что-то во всем этом напоминало юность, жизнь здесь представлялась простой и бесхитростной.

Горничная принесла здоровенную сковороду с яичницей.

Запах копченого сала заполнил келью. Появилось желание выпить водки, но лучшее – враг хорошего, не стоило ехать на край света, чтобы с помощью одинакового повсюду зелья возвращать то, от чего убегал.

– Чай, кофе?

– Кофе. Крепкий и без сахара.

Он включил телевизор, нашел местный канал. Транслировали то ли документальный фильм, то ли передачу о каком-то мужике, по виду напоминавшем председателя колхоза. Сидя за рулем «волги», он отвечал на вопросы корреспондента.

«Отец мой был кузнецом. Он умер, когда мне было десять лет – в пятьдесят шестом. Воевал, дошел до Вены. Вернулся с двумя ранениями. Пил. Я его не осуждаю – пил, потому что болели раны. В одиночку, помногу и все время молчал. Таким я его запомнил…»

«Вы росли в семье один?»

«У меня есть старшая сестра. Живет в Казани, на родине».

На экране возникла надпись: СЪЕМКА 11/3.92 г. СУТЕЕВО – ПРИМОРСК».

«Константин Григорьевич, сейчас принято ругать коммунистов, обвинять их во всех смертных грехах…» – последовал то ли вопрос, то ли утверждение.

Мужик некоторое время молча смотрел на дорогу.

«Ну что ж. Ругайте и меня, раз так принято… В партию вступил на третьем курсе МИСИ. Работал инструктором в райкоме, учился в ВПШ, возглавлял заводской партком. Отчитывался то перед народом, то перед начальством, недосыпал, готовя партсобрания, получал выговоры – мне не привыкать, ругайте», – в голосе его тем не менее зазвучала обида.

«У вас есть дети?» – поспешил сменить тему корреспондент.

Он неожиданно засмеялся:

«Хотите знать, как я их пристроил? В каких гарвардах и кембриджах обучал?.. Не выйдет! Нет у меня детей. Втроем живем, с женой и больной матерью».

Яичница была вкусной, Евгений умял ее со зверским аппетитом, не особенно прислушиваясь к беседе с очередным расстригой. Горничная внесла кофе, едва он успел вымазать коркой сковороду, будто подсматривала за его трапезой в замочную скважину.

На экране телевизора возникла тысячная аудитория; с трибуны выступал все тот же мужик.

«Почему бы не заменить коня во время переправы, если видно, что конь до другого берега не дотянет? – риторически вопрошал он у притихшей толпы хорошо поставленным голосом. – Люди жалуются на безработицу, на дороговизну, невыплаты, разгул преступности. Вспомните, когда это началось!.. Мне не хочется принижать заслуг своего оппонента, хотя, честно признаться, я не знаю, есть ли у него заслуги…»

Последние слова потонули в хохоте и аплодисментах.

«Я знаю Приморск, я здесь с восемьдесят третьего года. Вы знаете меня по горкому и обкому, который я возглавлял с восемьдесят шестого. И я знаю, что нужно сделать, чтобы в Приморске забыли о преступности, чтобы у людей появилась работа! Это ложь, что нет денег на преобразования!..»

– Кто это? – спросил Евгений у горничной, поблагодарив за кофе.

Та без интереса покосилась на экран.

– Губернатор, – ответила односложно и удалилась.

На экране появилась надпись: «СЪЕМКА 27/6.1992 г. ВСТРЕЧА НА СУДОРЕМОНТНОМ ЗАВОДЕ».

Затем экран погас и вспыхнул снова. Изрядно поседевший губернатор сидел в студии рядом с симпатичной ведущей лет двадцати пяти.

«Константин Григорьевич, – сказала она, – мы только что посмотрели кадры четырехлетней давности. Зрители получили возможность еще раз услышать ваши предвыборные обещания, сравнить их с тем, что выполнено, в преддверии новых выборов…»

Евгений допил кофе, посмотрел на часы. Была половина двенадцатого. Слушать эту предвыборную ахинею он не собирался, ответы губернатора знал наперед из экскурсии по городу, а потому выключил телевизор и с наслаждением прислушался к морю.

2

Визитка Козлова привела его на Столичное шоссе – широкую и прямую улицу, отсекавшую добрую треть города. На крыше сорок первого дома громоздились алые буквы «ПРЕСС-ИНФОРМ», обозначавшие не то принадлежность, не то рекламу и делавшие его едва ли не самым значительным в административном центре.

Два первых подъезда занимали общежития – Гостелерадио и Союза журналистов. На тротуаре припарковался автобус с надписью «ТЕЛЕВИДЕНИЕ» на ветровом стекле; несколько молодых парней выгружали из него треноги и ящики с аппаратурой.

Евгений толкнул двустворчатую дюралевую дверь и оказался в холле. Дальнейший путь преграждал мощный никелированный турникет. В обшитой полировкой будке сидела пожилая вахтерша в капоте и платке, повязанном так, точно у нее болели зубы. Хотя, судя по уверенности, с которой она вгрызалась в сухари, последнее предположение было явно ошибочным.

– Приятного аппетита, – наклонился к окошку Евгений.

– Вы здесь живете?

– Нет, я здесь не живу, – любезно ответил он и достал из кармана паспорт. – Я приехал в командировку из Москвы, хочу повидать своего давнего университетского приятеля.

– В какую комнату? – заглянув в паспорт, поинтересовалась вахтерша.

– В триста первую. Можно пройти?

Она нажала на педаль турникета, но, едва Евгений дошел до середины холла, окликнула:

– Минутку, гражданин! А фамилия вашего приятеля как?

– Козлов, – остановился он. – Паша Козлов, Павел Сергеевич. Вахтерша выплюнула в руку недожеванный сухарь, выбросила его в корзинку и вышла из будки.

– Разве вы не знаете? – заговорила она растерянно. – Паша здесь больше не живет.

– Вот как? А где же мне его найти?

– То есть… я хотела сказать… он вообще больше… Пашу-то схоронили.

Улыбка медленно сползла с лица Евгения. Некоторое время он смотрел на вахтершу молча, потом прикрыл глаза, что должно было означать полуобморочное состояние.

– Я думала, все уж знают – газеты об этом писали.

Он глубоко вздохнул, приложил к груди ладонь.

– Как же так? – прошептал. – Он же молодой был, спортсмен?

– Что ж, спортсменов не убивают? – развела вахтерша руками.

– Что вы сказали?.. Убивают?.. Его что же, убили?!

Она кивнула.

– Когда это случилось?

– Да уж неделю тому. Хоронили аккурат пятого, я из отпуска вернулась, за свой счет брала – внучку поглядеть. Да вам, никак, дурно? Зайдите ко мне, я корвалольчику накапаю.

«Сработало», – с облегчением подумал Евгений и, пробормотав слова благодарности, засеменил «на ватных ногах» за сердобольной привратницей.

В будке было душно – работал обогреватель. Дверь в задней стенке вела в подсобку со швабрами, тряпками, ведрами в углу у раковины, чайником на плитке и обшарпанным навесным шкафчиком, где хранился корвалол. Евгений опустился на мягкое автобусное сиденье на табуретках под стендом с ключами; пока вахтерша отсчитывала капли, успел просмотреть график дежурства. В ночь со второго на третье дежурил некто Битник Е. А.

– Выпей-ка, – подала женщина стакан с налетом чая на стенках.

– Мы с Павлом виделись недавно в Москве, – сказал Евгений с неподдельной грустью, выпив лекарство. – Он ко мне по пути из Парижа заглядывал.

– Ездил, ездил, – согласно закивала она, – мне фонарик оттуда привез на ключи. Я его внучке подарила. Кабы знать, что такое, – на память бы оставила.

Евгений помолчал.

– Простите, вас как звать?

– Евдокия Григорьевна.

– Кому же Павел дорогу перешел, Евдокия Григорьевна?

– Э!.. Кто же теперь узнает. Ребята говорили, нелады у него с начальством. А у кого их нет? За это убивать – народу не останется. Да я-то не знаю ничего – так, с чужих слов. К дочке в Псков ездила, аккурат к похоронам и вернулась. А третьего в ночь Битник дежурил, у него поспрошайте. Одни говорят, его за политику убили, другие – Нелька виноватая. Навроде хахаль у ней объявился, не поделили девку.

– Он мне о ней не рассказывал.

– Была у него тут… телевизионщица. Раньше в ихнем общежитии жила, в соседнем подъезде. Теперь навроде квартиру дали. Жаль парня, неплохой был. За что б ни убили, а все одно жаль.

Евгений покосился на стенд. Гвоздь под номером «301» пустовал.

– Как бы мне его комнату посмотреть?

– Это нельзя. Отпечатанная она. И ключа нету.

– А у кого ключ?

– Не знаю. Их тут столько понаехало в тот день!.. Сам Дворцов пожаловал.

– Так вас же не было тогда?

– А они и после приезжали. Пятого марта и девятого, кажись. Ну да, да. Аккурат после праздника. Все стучали, стучали. Я уж думала, ремонт затеяли.

– Дворцов – это кто? – уточнил Евгений.

– О! – вскинула брови вахтерша, будто он непременно должен был знать эту фамилию. – Генерал. Начальник милиции всего Приморска и области.

Последнее прозвучало как «Патриарх Московский и всея Руси».

– Битник когда на дежурство заступает? – посмотрел Евгений на часы.

– Егор-то? Да он уж свое отдежурил, – недобро покривилась вахтерша. – Уволили его.

– Вон оно что.

– Я вам так скажу, – понизив голос, наклонилась она к Евгению, – и правильно сделали!.. Оно, конечно, спасибо ему за пустые бутылки, а только негоже на работе пить. Надо было кому девку в комнату затащить – так и ждали, когда Битник заступит. Стакан ему нальют – кого хочешь впустит. Днем, когда комендант на работе – он у нас хоть и молодой, а строгий, военный человек, – еще куда ни шло. А как ночное – выпьет, седушку вот эту в подсобку утащит и дрыхнет – не добудисся.

– Дверь у вас на ночь запирается?

– А то как же! С часу до пяти. А Егор вот не запирал – чтоб не будили, значит. «Кому надо, – говорил, – тот и в окно влезет. Общежитие, – говорил, – не ракетная база: секретов нету». Пустой человек.

– А живет он где? – спросил Евгений.

Она выдвинула ящик под столешницей, принялась перебирать записки, конверты, бирки от ключей.

– Вот, – протянула наконец сложенный вчетверо листок.

Это была доверенность, написанная корявым почерком и не очень грамотно. Она содержала «просьтьбу выдать аванс гражданина Битника Егора Александровича, проживающего по адресу Приморск, ул. Одесская, 22 вахтерше Таюшкиной Евдокие Григорьевне всвязи с невозможностью прибытия 16/2.96» и, судя по тому, что сохранилась среди хлама в столе, по назначению не попала.

– Спасибо, – вернул листок Евгений, – я запомнил. Скажите, вот Паша вам брелок подарил. Вы были с ним в хороших отношениях?

– Тю! – удивилась она вопросу. – Я ни с кем не вздорю – жить-то осталось всего ничего. Зачем мне врагов наживать?.. А Паша умный был. Только статьи злые писал. Губернатора нашего поливал, милицию поливал. А губернатор-то преступников к ногтю прижал – по улицам стало можно ходить. Пенсию нам на двадцать тыщ поднял за счет городского бюджету. Три бесплатных столовых открыл. Мой сын до него год без работы сидел, на рынке железками торговал. А теперь сборщиком на вертолетный устроился. Как бы вам сказать, чтоб не обидеть-то, про Пашу…

– Да чего уж там, – махнул рукой Евгений.

– Все про него говорили, что он скандалом живет.

– Ясно. А кто его труп обнаружил, не знаете?

– Как не знать. Витя Полянский, сосед из триста третьей.

– Можно с ним поговорить?

– На работе они, а сын Вовка в школе. Часикам к семи соберутся, тогда и приходите. Меня, правда, не будет. Ну да вам какая разница? Сдадите паспорт, скажете, что к Полянским.

– На этажах дежурных нет?

– Нет, тут только, внизу. У телевизионщиков есть. Там первые три этажа под общежитием, а выше гостиница.

– А ключи проживающие всегда сдают?

– Раньше не сдавали. Это после убийства Козлова комендант распорядился. У нас теперь с этим строго.

Евгений встал, застегнул «молнию» на куртке.

– Что ж, спасибо, Евдокия Григорьевна. Пойду я.

– Сердце-то прошло?

– Прошло. – Он вышел из будки, остановился и покачал головой: – Нечего сказать, навестил дружка. Где его хоть похоронили-то?

– В Сутеево отвезли. Там у него мать осталась, она так захотела.

– Сутеево, Сутеево… что-то знакомое… Далеко отсюда?

– К лиману вдоль железки. Километров тридцать будет.

– Что ж, съезжу. Здоровьица вам, – кивнул Евгений вахтерше.

– В добрый час. Остановились-то где?

– В отеле «Континент», – соврал он неизвестно зачем.

– Боже! Деньжищи-то! В долларах, поди, берут?

Евгений не ответил, улыбнулся и, миновав турникет, вышел на улицу.

На том месте, где стоял телевизионный автобус, громоздились кофры и ящики. Сидевший на круглой металлической коробке парень с сигаретой во рту оставался в качестве охранника, двое других перетаскивали аппаратуру в подъезд, где находилась гостиница Гостелерадио.

– Давай помогу, мужики, – взялся Евгений за ручку высокого железного кофра.

Долговязый очкарик встал по другую сторону.

– Снаряды у вас там, что ли? – крякнул Евгений.

Ребята засмеялись в ответ.

Здесь холл бы устроен по-другому, вместо будки вахтера вдоль стены тянулась длинная полированная стойка, за которой сидела администратор гостиницы; в центре возвышалась пальма, посаженная в большую дубовую бочку из-под солений. Под ней вместо папуаса сидел милицейский сержант и лениво перелистывал «Плейбой». Лифт оказался до половины загруженным аппаратурой, и горничной – кровь с молоком молодайке с уложенной короной косой – пришлось тащить увесистый тюк с бельем по лестнице. Избавившись от своей ноши у лифта, Евгений догнал ее, подхватил тюк:

– Между прочим, по КЗОТу женщине больше пяти килограммов поднимать не положено, – сказал с напускной строгостью и легко зашагал вверх по лестнице.

– Ой, – зарделась та, – да мне аж на пятый!..

Три первых этажа были безлюдны. Вход на четвертый преграждала стеклянная дверь, за которой сидела дежурная. Обогнав горничную на пролет, Евгений толкнул дверь и оказался в вестибюле.

– Не сюда, не сюда! – послышалось с лестницы. – Нам выше!

Он успел оглянуться. Длинный ряд дверей слева, на торцевой стене крыла – солнечное окно, запад. Справа от вестибюля – глухая стена, за которой, судя по планировке, находилось общежитие журналистов.

– Извините, – буркнул Евгений и ретировался. – Просчитался малость, – объяснил подоспевшей горничной.

– Может, отдохнете?

Правое крыло пятого этажа тоже упиралось в стену. Сообщения между подъездами не было.

– Вот спасибочки, – задыхаясь, прислонилась горничная к двери. – Ну и скорость!

– Не на чем, – в тон ей ответил Евгений. Спустившись на третий этаж, он беспрепятственно вошел в общежитие. Пахло борщом и жареной картошкой. Мальчик лет пяти колесил по коридору на велосипеде. Из комнаты в комнату перешла женщина в белом махровом халате. Здесь, так же как и двумя этажами выше, торцевая стена слева зияла окном, зато в стене справа была стандартных размеров голубая дверь.

Евгений спустился на второй этаж. Точно такая же дверь была и здесь. Он подошел ближе, заглянул в скважину врезного замка под ручкой. Коридор тянулся до восточного окна – со множеством дверей и вестибюлем посередине. Дверь разделяла общежития журналистов и телевизионщиков. Очевидно, когда-то первые три этажа или все здание в целом принадлежало одному ведомству.

– Подглядывать неприлично, – бесшумно подкатил к Евгению мальчик. – Вот я папе расскажу, будешь тогда знать!

– А за корзину печенья и таз варенья не расскажешь? – спросил он и, пока юный чекист подсчитывал выгоду от предлагаемой сделки, незаметно исчез.