355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Олег Приходько » Прыжок рыси » Текст книги (страница 18)
Прыжок рыси
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 05:51

Текст книги "Прыжок рыси"


Автор книги: Олег Приходько


Жанр:

   

Боевики


сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

4

Кравцов выплеснулся и уснул, укрыв ноги стареньким одеялом. Что-то из его пространного монолога дополняло картину, за что-то можно было ухватиться, но раздражала попытка воздвигнуть непреодолимую стену из безликого в своей расхожести понятия «мафия», за которым ни черта не стояло.

Вымыв стаканы, Евгений достал из сумки видеокассету и включил магнитофон. Кравцов мирно похрапывал, отвернувшись лицом к стене.

Едва засветился экран, появилась знакомая картинка: устремленные в небо шпили собора Парижской богоматери. Камера медленно съехала вниз, обозначились выпавшие из кладки камни… пропанорамировала по фундаменту, поползла по фасаду с грозными химерами на верхних ярусах… На фоне башни в юго-западной части здания возник мужчина в длинном плаще и картузе, из-под которого торчали седеющие волосы…

Даже неискушенному в съемке Евгению видно было, что Павел с камерой обращаться не умел: она дрожала, объектив наводился на что попало, в неорганизованности кадров Нотр-Дам представал как бы по кускам, фрагментарно, словно на глазах сбывалось предсказание Жерара де Нерваля о том, что со временем собор превратится в руины.

Мужчиной в плаще был, по всей видимости, Климанкович. Через несколько кадров они стояли с Павлом в обнимку на набережной Сены… Дальше шел длинный проезд по Елисейским полям – снято из окна автомобиля. Остановка у Мулен Руж. Павел выскочил из авто, купил в киоске «Русскую мысль», помахал ею… Череда ресторанов, баров, кафе… Плошадь Шарля де Голля – бывшая Этуаль…

Сразу – Лувр, Павел держит под руку красивую еврейку в розовой куртке, повязанную длинным черным шарфом. «Жена Климанковича Римма», – понял Евгений. Она сняла с Павла очки, примерила… Павел жестикулирует, изображая слепого…

Встык – другой город, провинция… Аньер?.. Да, Аньер, там они с Валерией были вдвоем, без Жаклин и без Шерифа, коротко совсем – один день… Храм Христа Спасителя – Павел и Климанкович выходят после службы с толпой прихожан… Мгновенный переход на маленькую улочку с ухоженными домами… Машина «кабриолет»… Общий вид города откуда-то с высоты…

Съемка в интерьере, Римма накрывает на стол… Павел забавляется с жирным белым котом на диване… Сумка Павла и его чемодан – мельком, у двери… Климанкович – крупно: теперь снимает Павел. Камера в руках Климанковича ведет себя увереннее…

«Поехали в Париж, – соображал Евгений, – там купили камеру. Это, видимо, прощальный обед. Бережет кассету?.. Нет денег, снимать в провинции не хочет… Точно! – следующий набор кадров: опять Париж…»

Триумфальная арка. Павел…

Эйфелева башня (сверху вниз). Павел у подножия… подходит Римма…

Орли. Климанкович с сумкой и чемоданом. Самолеты, площадь перед аэровокзалом… Такси, такси – бесконечное металлическое стадо… Бутылка шампанского «по-русски» – из горлышка…

«Конец поездки. Очень мало. Франции для видеосъемок хватило бы на всю жизнь, и не на одну. Галопом по Европам: Лувр, Арка, Эйфель… Словно отметиться спешил. Камеру купил за сутки до отъезда, до этого в Париже был. Проезд в такси – специально для съемок. На последние деньги. Эмигранты Климанковичи на миллионеров не смахивают. Снялся на память у классических достопримечательностей».

Сразу – какая-то квартира… Это же его комната в Измайлове!.. А вот и он сам – в «позе стража буддийского храма», голый по пояс, смеется… Этот день Евгений помнил хорошо… Павел извлекал из чемодана дареное и купленное барахло, чтобы достать камеру «Сатикон» со дна. Потом они поехали кататься по Москве…

Кадры, которые снимал Евгений: Павел на Красной площади… Пантомима «часовой у мавзолея»… Отметился! Поехали дальше…

Павел у входа в родной университет…

Измайлово… С «Ельциным» в обнимку… Да, когда-то на этом месте стоял «Горбачев»… Интересно, кого следующего превратят в куклу?.. Пьет «Рошель» – тоже из горлышка, конечно… Евгений (ужас, позорище!) предлагает выпить «президенту». Живой бы не отказался… Подходит фотограф – хозяин куклы… Успокаивающий жест ладонью: все, старик, о’кей, заканчиваем… Вот они вдвоем по обе стороны «главы государства» – снимал фотограф «Сатиконом» по их просьбе…

Вокзал, перрон… Совсем коротко – ни к чему, просто на память… Евгений на перроне…

Комната общежития. Алевтина Васильевна входит… смущается, машет руками, закрывает лицо… Камера приближается… Совсем близко… Застолье… это в другой комнате – у Полянских. Да: Марина, Вовка, Алевтина Васильевна… сам «диск-жокей»…

Мертвый Павел…

Крови действительно много. На обоях, на столе, на пишущей машинке, на шторе… Павел в залитой кровью футболке уткнулся в стол лицом… страшная рана на шее… На столе – перекидной календарь: «2 марта»… Страничку перевернуть не успел – очевидно, делал это по утрам… Панорама по комнате: окно… разобранная постель… дверь… прихожая… Телефон на тумбочке за дверью… Камера скачет… Еще бы! – не Полянскому такие кадры снимать…

Чистая пленка, ничего не снято – секунд 5…12…15… 20… 22… Все. Стоп. Конец.

– Откуда это у тебя?

Отставной следователь стоял за спиной Евгения.

– Грошевская подарила.

– А у нее откуда?

Евгений вынул кассету, выключил телевизор. Кадры, засвидетельствовавшие смерть Павла, могли произвести впечатление на кого угодно.

– Давай еще по пятьдесят, Иван?..

Отправились на кухню. Сели, выпили не чокаясь.

– Снимал Полянский, – заговорил Евгений после минутного молчания. – Краденой у Павла камерой. Камеру продал Войко, деньги вернул ростовщику, у которого занимал для Павла перед поездкой. Грошевская видела камеру у Павла накануне убийства. Утром ты камеру не нашел и в протоколе убийства не зафиксировал. Откуда-то ей стало известно об этом.

– Положим, не от меня. Остается кто-то из понятых, эксперты, милиция, Федин… Достаточно, одним словом. Дальше?

– Она решила, что камера у Полянского, который обнаружил труп. Пришла четвертого вечером, стала шантажировать, тот отдал кассету. Я его прижал, он раскололся. Потом позвонил Грошевской, она сделала для меня дубликат.

Кравцов оценил работу детектива молчанием, поставил чайник на газ.

– А с чего она взяла, что камера у Полянского? – спросил он неожиданно. – По-моему, между ее уходом из общежития и утренним вторжением Полянского там побывал кто-то еще, тебе не кажется?..

Евгений удивился тому, что не сделал такого очевидного вывода раньше: конечно, камеру мог взять убийца. Но Грошевская пришла к Полянскому, а значит… значит, она знала, что убийца камеру не брал?

– Н-нда, вывернуть бы ее наизнанку, москвич, – усмехнулся Кравцов, старательно оттирая мочалкой заварочный чайник. – Где ты, едрена корень, раньше был? У меня бы она заговорила. Не хочет ее Ленциус за попку взять, не хочет. Цэу есть сверху, не иначе. А кто за Ленциусом и Фединым стоит – тайна покрытая мраком.

– Милиция? УФСБ?

– Да нет, думай. Она-то четвертого пошла к Полянскому. Ленциусу Федин передал дело пятого вечером, милиция подключилась к нему девятого, тогда же и контрразведка. – Кравцов пошарил в шкафчиках, нашел банку с чаем. – Набросить бы на шею Федина удавочку да попытать… Или Грошевскую отловить?.. Сегодня ты, кажется, убедился, как ее пасут.

«Зачем же она мне в таком случае отдала кассету? – подумал Евгений. – Хотела, чтобы я от нее отстал? Или «дезу» подсунула? В чем она…»

Он вернулся в комнату. Зарядил кассету в магнитофон, отмотал пленку на минуту назад.

Алевтина в комнате Полянских…

Труп Козлова…

Панорама…

Телефон… Конец. Чистый «хвост» длиной в двадцать две секунды…

Что говорил Полянский?.. «Париж… Аньер… виды: улицы дома, машины, ограды. Эйфелева башня, собор Нотр-Дам, Лувр Павел, его друг, жена друга – на улицах, за столом… Потом Москва, вы с «Президентом»… Алевтина Васильевна в комнат Павла… у нас…»

Нет! Не то! Раньше!..

«Пленка как раз была на конце, там «хвостик» оставался чистый, ничего стирать не пришлось. Снял немного: крупно труп… провел панорамку… и все, БОЛЬШЕ НЕ ПОМЕСТИЛОСЬ…»

Грошевская переписала изображение на кассету того же типа. А куска длиной в двадцать две секунды явно не хватает!

– Что-то вспомнил? – появился в комнате Кравцов.

– По Парижу затосковал. Кто здесь живет?

– Саня Субботин. Нормальный мужик, надежный. Одно время работал в кабаке «Таверна». Через кабак этот наркота проходила. Бармен всем заправлял. Саня взялся там порядок наводить. В одиночку, дурило. Впрочем, а как еще-то? Стучать на них не мог и участвовать в этом бизнесе не хотел. Короче, далеко зашел. Вечером нагрянули руоповцы, поставили его мордой к стенке и вытащили из кармана ЛСД. Вполне хватило, чтобы парня по двести двадцать четвертой засадить. Ты знаешь, что такое ЛСД, москвич?

Евгений знал. Диэтиламид лизергиновой кислоты. Синтез алкалоидов, содержащихся в спорынье. Вызывает галлюцинации. Особенность этого наркотика состоит в том, что эффект достигается приемом миллионных долей грамма – 10 -6, поэтому ЛСД можно распространять очень малыми порциями, которые не всегда удается обнаружить без специальных приборов, и любой уличный торговец может торговать ЛСД практически без опаски.

– Пакетик с сотней доз можно зажать между пальцами и «вынуть из кармана», – продолжал Кравцов. – Это дело попало ко мне на доследование. Саню я из-за решетки через полгода выдернул. А посадить на его место никого не удалось. Он теперь шибко на них злой… Пойдем, чайку свеженького хлебнем?

Они вернулись на кухню. Кравцов налил в чашки чай.

– Устроили его механиком в гараж. Там же, при «Таверне», – продолжал он, кроша в мощном кулаке сушки.

– Гараж при кабаке? – удивился Евгений.

– Ну, как тебе сказать. Вообще «Таверна» – это не кабак. Это она раньше кабаком была. Что-то вроде клуба. Вся мишпуха, о которой я тебе сказку сказывал, там обретается. Казино – это само собой. Зал с отдельными кабинками. Кабинеты наверху. И членские билеты у них есть. Под Дикий Запад работают, сволота. А внизу – ринг. Понажираются, а потом зрелища себе устраивают, стравливают специально отобранных бойцов… Мы с Саней так рассудили, что готовят их в том самом центре, о котором я тебе говорил. Где-то там и удавочка значится. Но прикрыт этот центр, если он, конечно, существует в действительности, очень надежно. Задачи перед ними ставятся серьезные, как ты сам понимаешь, никто из «бойцов» по пьяной лавочке не засветится. Аганишина контрразведка в Карабахе вычислила – его тут же убрали. По этому факту я сделал вывод, что они все проходят в горячих точках «обкатку». В охране практически всех предприятий, супермаркетов, крупных гостиниц, порта, борделей обязательно есть кто-нибудь, кто числится в их списках. Но списков не достать. Ставить на то, что кто-нибудь из этой команды расколется – дохлый номер. Они знают, чем это пахнет: им тут же вынесут смертный приговор, достанут и в тюрьме.

– Так чьи они? Зачем?

– Москвич, ты меня разочаровываешь.

– Жену с дочкой ты в Малошуйку отправил? – спросил Евгений, помолчав.

– Мало ли, – неопределенно ответил Кравцов. – Сдуру-то к чему в ад переть? За шесть лет в Приморской прокуратуре я много повидал. Мне ошибаться неприлично.

– И что же ты, один?

– Почему один? У меня тут в поселке дядя живет, Василий Андреевич. Брат отцов. Рыбачит в тамошней артели. Свой мотобот у него имеется, я с ним в море выхожу.

– Я не про то…

Но ни о каких других своих связях Кравцов рассказывать не захотел. Замолчал, словно не понял уточнения.

– А что за бумаги ты изъял у Павла?

– Так, ничего интересного. Роман в сорок семь страниц. Часть на машинке, часть рукой – взял, потому что на столе лежало. Последнее, что он писал. Девочка из Казанского детдома приезжает в Москву, не поступает в институт, хочет остаться в столице. Возникают всякие там соблазны – мальчики, знакомые путаны, авто… Не до конца, самое начало – все перебивается детскими воспоминаниями: мать-алкашка, «свинцовые мерзости детдома»…

– А пленка «кодак»?

– Пленка-то? – Кравцов медленно встал, вышел в прихожую. Оттуда вернулся с черным пакетиком размером 6x9, стал выкладывать перед Евгением фотоснимки отличного качества, сопровождая каждый комментариями: – Мадам Грошевская с неустановленной личностью… Ленциус теперь установит… Президиум собрания на судоремонтном заводе по выдвижению кандидата… Вот это Гридин, ты знаешь, его портреты на всех углах… Это – Хализев… Грошевская выходит из машины у своего дома на Новой набережной… Четыре кадра – ресторан «Таверна» со всех сторон… На этом – Алия с Дворцовым в штатском… Фургон выезжает из ворот химзавода. Море, катер, Гридин зачем-то переснят с телеэкрана. Зачем, скажи, было тратить на это пленку?.. Пацан Полянского идет из школы с ранцем… Общий вид Приморска из окна редакции. Рабочий стол Павла… Хализев и Бурлаков у колонны конференц-зала в обладминистрации… В общем, иллюстрации к его статьям, только безликие, никаких выводов по ним не сделаешь. Просто – проявлял интерес к общественной жизни города. И что?.. Можешь взять эти картинки, мне они ни к чему.

– Спасибо. А «пальчики» ты с фотопленки снимал?

– Да его, его там отпечатки. Зачем такую белиберду подбрасывать? Если в комнате что и было ценного для следствия, так это убийца унес.

– А почему он камеру не унес?

Кравцов помолчал.

– Об этом никто не узнает, москвич. Хочешь, я тебе с точностью до одной десятой скажу, чем это дело кончится?

– Хочу.

– Убийцу Козлова найдут. Он окажет ожесточенное сопротивление. Может, даже заложников возьмет. Так что, во избежание жертв, его придется застрелить при задержании. Дней через десять установят его личность. Им окажется вполне «конкретное» лицо – Иван Иванович Кузнецов, нигде не прописанный, без определенных занятий, наркоман. Сам понимаешь – сумасшедший уже был, негоже повторяться. Следствие продлят до установления мотивов преступления, потом спустят на тормозах: народ хочет возмездия, мотивы его не интересуют.

Евгений открыл форточку, выглянул во двор.

– Не уеду я, Иван, – сказал он, не оборачиваясь. – Мафия здешняя меня не интересует. Она для меня имеет одно, как ты говоришь, вполне конкретное лицо – это лицо убийцы Павла, его я достану из-под земли.

Кравцов вздохнул, вынул из кармана ключи и положил ни стол.

– В гостиницу пока не суйся. Поживи здесь. Саня у матери перекантуется, я ему позвоню. «Хвост» сюда не приведи. Меня не искать! Если понадоблюсь – запомни телефон…

Глава девятая1

Собрание Союза предпринимателей проходило бурно.

Гридин категорически отказался занять место в президиуме, сидел в третьем ряду, сожалея, что вообще должен здесь присутствовать.

Выступающие часто обращали к нему риторические вопросы, адресовывали колкие замечания, в открытую высказывали недовольство – за каждым шагом им мерещилась перемена курса, хотя связано это было не столько с Гридиным или администрацией, сколько с предстоящими выборами президента страны. Не все понимали, что страна будет парализована в ближайшие полгода, которые продлится предвыборный марафон. Частичная национализация, заявленная в программе КПРФ, заставит активизироваться российских предпринимателей, чтобы успеть запастись впрок и заготовить пути отхода на Запад. Россию ожидает диковинный отток капитала, замораживание инвестиций, а в случае возвращения коммунистов – кровопролитная война, ввязываться в которую никто не пожелает, но будут вынуждены те, кому недостанет средств покинуть страну.

Каверзы Гридин пропускал мимо ушей. Он сидел с каменным выражением лица и большей частью не слушал выступавших. Всех он хорошо знал, но знал и то, что ни от них, ни от него сегодня ничего не зависит.

Те, кто заправлял жизнью области и города, на собрании не присутствовали. Обещание поддержки Гридина на выборах было искренним лишь наполовину, а поддерживали ораторы себя, хорошо понимая; не будет Гридина, не будет их. Необлагодетельствовавшие собрание присутствием видели оборотную сторону медали: пока вершить делами будут они, Гридин никуда не денется. Основания для такой уверенности у них были…

Губернатор вспомнил 27 ноября 1992 года…

– Ну! – спросил Хализев, едва он положил телефонную трубку.

Только что назначенный заместитель сидел, вальяжно положив ногу на ногу, и барабанил отполированными ногтями по столешнице.

– Помочь, говорят, нечем, – сообщил Гридин упавшим голосом. – А свободу предоставить готовы. Относительную, разумеется. Им сейчас – «баба с возу, кобыле легче». Потом станут прижимать.

Хализев захохотал – искренне и простодушно:

– Чего же ты ждал, Костя? Да одно то, что их ставленник Берлинский не продержался здесь больше года, делает тебя пусть не врагом, но чужаком – это уж точно. Ты же политик, цену независимости понимать должен. В регионах нужны люди, которые будут считать себя обязанными «его величеству». Вот им-то всегда найдется, чем помочь. А тебя сейчас к ногтю не прижмешь – тебя народ избрал.

– Что я этому народу через полгода скажу? На какие деньги его кормить буду?.. Посдавать к чертовой матери всю область в долгосрочную аренду – и дело с концом! Года на четыре, до конца срока.

– Сдай, Костя, сдай. – потешатся Хализев. – И автономию попроси. А может, и независимость, а?

– Ладно, Аркаша, хватит. Весело тебе, я погляжу. Свободная экономическая зона – это, конечно, провокация: утопить хотят.

– Совершенно верно, – кивнул Хализев. – Только мы свободой воспользуемся, а тонуть не будем. Попросим спасательный круг,

– У кого?

– У людей, которые зря времени не теряли, покуда ты вел народ к коммунизму – в противоположную, как теперь выяснилось, сторону.

– И что же это за люди? – насторожился Гридин.

– Скажи мне, пожалуйста, друг и соратник. Когда ты обещал искоренить преступность, ты о чем-то думал? Что город кишит вчерашними солдатами, вернувшимися с войны, и забит оружием под завязку? Что для того, чтобы «искоренить», нужно как минимум ввести чрезвычайное положение, а потом менять через каждые три месяца весь личный состав правоохранительных органов, потому что его систематически будут перекупать, а у тебя на эту «рулетку» ставок не хватит?.. Думал, к чему приведут облавы, аресты, перестрелки, разборки? Сколько невиновных пострадает? И при этом все равно ни черта не выгорит – они только глубже зароются в землю и будут действовать исподтишка. С преступностью можно бороться только тогда, когда люди получат возможность работать и станут зарабатывать столько, что жить под угрозой разоблачения станет невыгодно. Впрочем, тогда и бороться с ней ни к чему, но нам до этого времени не дожить, не обольщайся. Власть – это деньги, Костя. И все! И ничего больше! По крайней мере, не партийные идеи. Надо быть последовательным материалистом. На деле, а не на словах. Когда ты был первым секретарем обкома, власти у тебя не было. Ты был просто проводником идей. Потому что деньги, на которые ты воплощал эти идеи, были не твоими. Не стало тех, кто тебе эти деньги давал, – и тебя не стало. Теперь тебя наделили властью, но она будет оставаться у тебя до тех пор, пока не выяснится, что за ней – пустота. Ты беспокоишься, что скажешь своим избирателям через полгода? Долго же ты собираешься продержаться!.. Не через полгода, а завтра утром у тебя будет полная приемная просителей. Не веришь?..

Ему предоставили слово.

Он шел по проходу, чувствуя себя нашкодившим школьником, которого застали врасплох. Предпринимателей подхлестнуло выступление предыдущего оратора, шло бурное обсуждение, это позволило выиграть минуту, чтобы собраться с мыслями. Заняв место на трибуне, он налил минеральной воды в стакан, но пить не стал.

Справа за кулисой губернатор увидел Саенко.

Охранники стояли у каждого входа, сидели в каждом ряду.

– Господа, – Гридин замолчал, пораженный наступившим безмолвием, словно кто-то выключил радио. – Сегодня возникла необходимость временно остановить завод «Сульфат» для его переоснащения. Если вы всем миром не поможете тем, кто останется на время без работы и без зарплаты, мне придется залезть в долги. Но завтра может возникнуть аналогичная обстановка на заводе вертолетных двигателей; предприятие частично финансировалось Минобороны, Грачев, как вы знаете, объявил о вынужденном сокращении расходов на оборонную промышленность, иностранные партнеры увеличивать внеплановые инвестиции отказываются. Таких «Сульфатов» в России десятки. И если можно удесятерить прибыли за счет уникальной возможности использования сырья, которого нет в других регионах, то сделать это необходимо. И сделать так, чтобы не пострадали интересы рядовых акционеров, а не держателей контрольных пакетов, которые живут сегодняшним днем и спешат снять сливки, не заглядывая в день завтрашний и не желая идти на перепрофилирование. Четыре года тому назад тоже не хотели вкладывать деньги в строительство нефтеперерабатывающего комплекса. Тогда мы эти средства нашли за счет приватизации. Сегодня за это приходится расплачиваться: мы вынуждены закупать собственную продукцию по ценам, превышающим мировые. Завтра мы попадем в зависимость от Центра, и экономическая свобода, не окрепнув, обернется национализацией! Пора, наконец, разобраться, кто в доме хозяин. Я считаю, что на сегодняшний день ваше собрание – высшая инстанция! Выше только закон. От принятых вами решении будет зависеть, оставаться ли региону зоной свободного предпринимательства. Все, о чем вы тут сегодня говорили, касается выгоды отдельных предприятий и отраслей. Я не противник свободного предпринимательства, но смотрю на область в целом – вынужден смотреть. И хочу, чтобы предприятия приносили прибыль не только тем, кто, использовав трудные для области времена, их купил!

Гридин покинул трибуну, не дожидаясь вопросов. Его шаги заглушала возмущенная многоголосица. «Это и есть национализация!», «Раскулачивание!», – слышались выкрики в зале. – «Первый секретарь обкома готовит приход своих!», «Коммунистический переворот!»

Что он мог сказать этим людям? Что меньше всего думает о политике? Что уже перестал делить мир на «своих» и «чужих»? Что самостоятельность их мнимая, так же как и его губернаторская власть? Рассказать о том, как четыре года тому назад поставил их всех и себя в зависимость от «паханов»? О том, что его просто подставили, как дешевку, и теперь водят под прицелом, дергая за ниточки?

Рассказать о собрании на чащинской даче в декабре 199 года, где были распределены роли и область разделена на сферы влияния?..

В первый же приемный день губернатора двери его кабинета не закрывались. Прося, требуя, плача, угрожая, люди связывали с приходом Гридина надежду на работу, квартиру, устройство детей, пересмотры уголовных дел, доступные цены – на все, что копилось долгое время и от чего было не уйти, не отмахнуться, потому что во всем этом была и его вина. Он обещал разобраться, рассмотреть, позвонить, помочь, перепоручал жалобы прокурору, заместителям, квартотделу, понимая, что не разберется, и сделает и не поможет, как не помогла ему верховная власть, не помог Президент, ибо всех связала общая беда – отсутствие средств.

Верный друг Аркаша Хализев организовал и подготовил обещанную встречу. Практичность и прозорливость заместителя, подкрепленная завещанием Дорохова, породившего их тандем, затмевала истинный смысл этой дружбы. Гридин любил прокатиться «с ветерком» на его «мерседесе», попировать на его вилле в обществе приятных людей, выйти в море на его яхте, но вопросом «откуда у него все это?» не задавался. Зачем?.. Так было удобно. Любой руководитель мог позавидовать такому заместителю: подскажет, научит, подготовит, организует и при этом не метит на его место.

«Все будет» «хоккей», Костя. Это тебе говорю я – Аркаша Хализев!»

7 декабря 1992 года на госдаче в Чащине было многолюдно. Какие-то парни в одинаковых дубленках принимали у ворот «феррари» и «мерсы», «ауди» и «БМВ» гостей, составляли в линеечку у высокого каменного забора.

Всех, кого Аркаша созвал на вечеринку, Гридин знавал и раньше, но дел с ними не имел. За столом, уставленным бутылками с коньяком, шампанским, диковинными винами, блюдами с рыбой, крабами, устрицами, жареными поросятами, копченой птицей, сидели подлинные «отцы» города – «дельцы теневого бизнеса», в пору его секретарства фигурировавшие в сводках милиции и прокуратуры.

Существует целый штат сотрудников, призванных охранять первых лиц от достоверной информации. Местная «мафия» представлялась Гридину толстопузым жульем – завмагами и завскладами, действовавшими заодно с хулиганами, вооруженными кастетами и ножами.

Обаятельный, веселый красавец Асхад Атуев взял на себя обязанности тамады.

«Господа! Кушайте и ничего не бойтесь. Все вкусно, вы под надежной охраной моих парней!» – призывал он гостей, разбрызгивая шампанское.

Того, что тренер областной сборной по борьбе курировал рэкет, собирал дань с киоскеров и кооператоров, водителей такси и большегрузных машин, грабил иностранцев и поставлял охранников во все места, где было чем поживиться, Гридин в ту пору еще не знал.

Да, эти люди не теряли времени даром, и списывать разгул преступности на время правления Берлинского было бы смешно. За год не мог набрать силы Картель – подпольная организация, деятельность которой подразделялась на три этапа: получения сырья, производства и переброски наркотиков потребителям. Не успели бы за год обрести такую уверенность ни хмурый нагловатый Новацкий, ни взирающий на суету сует с необъяснимого высока Алферов, ни вчерашний уголовник, одинаково чувствующий себя «паханом» на зоне и на воле Бурлаков, ни тихий и интеллигентный на вид директор завода Астраханов – четверка, возглавлявшая Картель.

О том, что в отелях Приморска промышляли проститутки, Гридин знал – начальник милиции Литвинов докладывал на бюро об успехах правоохранительных органов в борьбе с ними. Но связать с этим «бизнесом» присутствие на встрече заслуженной артистки Аллочки Фединой он не мог.

Бесхозные, разоренные, лишившиеся обслуживающего персонала тридцать шесть санаториев и здравниц, даже в разгар курортных сезонов не заполнявшиеся отдыхающими и наполовину из-за неблагополучной экологической обстановки на побережье и дороговизны путевок, приносили «дивиденды» их теневому куратору, добряку Шатрову, занимавшему скромную должность врача психоневродиспансера.

Гридин пытался оправдать появление этих людей умышленным развалом области, учиненным своим предшественником как до этого оправдывал низкую рентабельность буровых происками Миннефтехима, появление наркотиков – ослаблением таможенного контроля. Но оглядываться на прошлое и боялся, и не хотел, потому что прошлое региона было связано с ним. В тонкости он не вникал и не знал, что еще в семидесятом, когда он был студентом МИСИ, на Приморском рынке доминировал гашиш; когда он вступил в партию в семьдесят третьем – метаквалон; когда стал слушателем ВПШ в семьдесят пятом – героин… Смена сырья, технологии производства, связей и рынков сбыта влекла неизбежные разборки, на смену одним главарям Картеля приходили другие.

Средства сидевших перед ним людей во много раз превосходили областной бюджет и могли сделать регион цветущим краем, не зависимым не только от Центра, но и от России. Бороться ними было и бессмысленно, и глупо.

– Скромный ты у нас, Константин Григорьевич, – подсел новоиспеченному губернатору Бурлаков. – Может, тебе деньги нужны? Скажи. Дом, дача, квартира, машина? Оформим наилучшим образом.

Одна мысль о том, что этот полупьяный урка предлагает ему, главе администрации, свои услуги, заставила Гридина содрогнуться.

– Спасибо, Аскольд. – натянуто улыбнулся Гридин, запивая обиду водкой, – у меня все есть. Приморску бы помочь.

Осторожная попытка перейти к делу вызвала в компании дружный смех.

– При-мор-ску? – поднял черные брови Атуев. – Зачем ему? У него что, нет?.. У тебя есть, а у него нет? Да?..

Собравшиеся зааплодировали. «Накрыть бы вас сейчас… из миномета!» – подумал бывший десантник Гридин. И тоже засмеялся.

– Посмотри на эту красавицу, Константин, – панибратствовал Атуев, обняв за плечи Аллочку Федину. – От Бога артистка – ножки, фигура, талант! А ходит в «застуженных». Перед кем она «застуженная»? Перед Министерством культуры, да?.. А ее народ любит! – Он подошел к Новацкому. – Стасик – инженер-химик, да?.. А занимается чем? Заведует лабораторией. Завлаб. Фу, даже стоять с ним рядом противно!.. Это так Приморск свои кадры оценивает?.. Давай меня возьмем. Спортсменом был, медали для России зарабатывал. А кто я такой? Любой хулиган может меня на улице встретить и часы отнять, да? А у твоих депутатов, которые ничего не дают этому… как ты его назвал?.. Приморску, да?.. не имеет права, потому что у них есть неприкосновенность. Меня милиция заберет, а их не заберет. Справедливо это, скажи?.. Вот какой опытный и мудрый человек рядом с тобой сидит – Анатолий Сергеевич Астраханов, да? А кто он такой? Директор химического завода, который взяли да закрыли какой-то проходимец и какие-то «зеленые». Какая тут мораль? Не те «зеленые», понимаешь?.. Приморск ему помог? Приморск ему ничем не помог. А ты хочешь, чтобы он Приморску помогал. Зачем, а?.. Бедный Аскольд, которого прокурор Остапчук за правду в тюрьму посадил, шесть лет жизни потерял. Ты у него для кого денег просишь? Для Остапчука, да?.. – Каждое предложение, произнесенное распалившимся Атуевым, находило за столом горячую поддержку: то и дело раздавались одобрительные возгласы, взрывы смеха и рукоплескания. – А муж нашей Аллочки ходит в районных прокурорах и должен этому мафиознику Остапчуку подчиняться, да?.. Ай-яй-яй, как несправедливо устроен этот мир!.. Ты отели для кого обещал строить? Ты какую преступность обещал побороть? С кем? С Литвиновым, да?.. Вот хороший человек приехал, Геннадий Матвеевич, старый знакомый Аркаши. Большой человек, а всего лишь полковник. Вот он умеет с организованной преступностью бороться! А что он может? Кто он здесь такой?.. А наш Айболит, доктор Лео? Талантливый организатор, хотя и еврей. Врач-психиатр, гипнозом лечит! Почему он должен свою энергию на сумасшедших тратить, а какой-то спекулянт будет курортными путевками заведовать? Совсем развалилась санаторная зона: стекла выбиты в корпусах, охрана никуда не годится, берег грязный. А ты говоришь, денег дай! Нет, Константин, сперва хозяева нужны. Деньги счет любят, да? А сейчас какой-то старый мэр возьмет их, а отдать забудет…

Хализев смеялся, подмигивал Гридину, не принимай, мол, близко к сердцу, все идет по плану. Подливал ему красное вино в бокал и подкладывал в тарелку поросятину.

Асхад сорвал аплодисменты и сел; слово взял Стае Новацкий.

– Все, что ты тут говорил, Асхадик, мы спишем на твои спортивные мозги и не привыкший к алкоголю организм, – заговорил он серьезно, привлекая всеобщее внимание. – Я думаю, что учить опытного руководителя Константина Григорьевича хозяйничать ни к чему. Но в чем ты действительно прав, так это в том, что деньги на ветер бросать могут только дураки и бандиты, которым они легко достаются. Лично я готов подписаться под каждым пунктом той программы, которую Константин Григорьевич изложил перед своими избирателями. Меня тоже не устраивают шайки бандитов на улицах Приморска, не устраивают мертвые заводские трубы, загаженный морской берег и уходящая в неизвестном направлении нефть. А происходит это потому, что все оно – ничье. И мэр, и начальник милиции, прокурор занимают свои должности очень давно. Это люди старой формации, и никто не убедит меня в том, что с вашим избранием, Константин Григорьевич, они начнут мыслить и работать по-новому. Это физиологическиневозможно, врач Леон Шатров может подтвердить. Наша сегодняшняя встреча, Константин Григорьевич, свидетельствует о том, что вы умный гибкий человек, и возможно единственный, чьи мозги не закостенели на партийной работе. Если я правильно понял, – а понял я правильно, – вы хотите построить дом с окнами в цивилизованный мир? С вашими помощниками это утопия. Не использовать вынужденно дарованную Москвой свободу грех: регионы кровь проливают за такую свободу. Откроем карты, Константин Григорьевич, к чему лукавить? Вы сегодня здесь потому, что вас нет другого выхода. Государство, которое преследовало предпринимателей, сегодня провозгласило их своей опорой. Оно уж на пути к тому, чтобы легализовать средства предприимчивых людей; приватизация – первый к этому шаг. За ним последует второй – принятие новой, справедливой Конституции, где не будет законов, препятствующих бизнесу.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю