Текст книги "Прыжок рыси"
Автор книги: Олег Приходько
Жанр:
Боевики
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)
Игорь ночевал на автовокзале в Елабуге.
Ноль градусов – это ноль; замерзнуть не замерзнешь, но и не согреешься. Временами он отходил в сторонку, прячась за киоски, приседал, что хоть ненадолго, но все же разгоняло сон и прибавляло тепла.
Город навевал размышления о Шишкине, который здесь родился, о Цветаевой, которая свела здесь счеты с жизнью. Сидя в пластиковом желтом кресле кассового зала, Игорь пытался вспомнить ее стихи, но, как выяснилось, ни одного не помнил до конца. Строчка «Я закину ключи и псов прогоню с крыльца» отчего-то засела в мозгу, становясь мотивом надвигавшейся простуды.
В половине четвертого утра возникло искушение пройти эти оставшиеся двадцать километров пешком, но тогда уже это следовало сделать сразу, а теперь – что ж, вроде и смысла никакого, глупость, мальчишество… Тяжелая, вязкая, как деготь, ночь сбила кураж, который вел его по следу Павла, вояж уже представлялся безрассудством, в секунды забвения грезилась теплая постель, в которую он непременно сляжет по возвращении. Когда же сон отступал перед одержимостью сенсацией и силой молодого организма, где-то рядом оказывались Павел и Евгений. Он чувствовал себя посредником меж ними, призванным восстановить порушенный баланс жизни и смерти; теперь от него зависело нечто важное и нужное, в первую очередь – ему самому.
Неоднократно представлялась возможность добраться до Челнов попутками за символическую плату, но ведь и там пришлось бы коротать ночь между небом и землей.
«Я закину ключи и псов прогоню с крыльца…»
Будет ли этичным написать роман обо всей этой истории после Павла?..
«Трупоедство!» – отмахнулся он от этой затеи.
Утром пошел рейсовый. Минут через…надцать пути Игорь пригрелся на заднем сиденье и провалился в бездонный уют…
Челны.
С Камы тянуло сыростью, было промозгло, марево в глазах все не хотело растворяться, будто кто сыпанул в них песком. Сомнамбулой продвигаясь по невыспавшемуся городу, добрался до интерната по наводке сердобольной старушки; в какой-то момент возникло ощущение раздвоенности. Он увидел себя со стороны, будто все это не с ним, не в реальности – того и гляди наступит пробуждение, перенесет его за две тысячи верст обратно, и ничего от этой кошмарной бессонницы не останется.
Вновь появился Павел:
«А ты помнишь, старик… мы сидели ночью в редакции и пили чай. Я ушел. И ты, телок-несмышленыш, можешь сделать на моем уходе красивую честную карьеру».
«Трупоедство»…
Очень скоро отыскалась в тайнике души помеха, червоточинка: «Сенсация, будь она неладна! О чем ты думаешь, душеприказчик? Выходишь за рамки амплуа… Павел тогда сказал: «Мысль о результате – главный тормоз творческого процесса, старик. Всякий творческий процесс – не что иное, как противопоставление алгоритма хаосу».
– Здравствуйте. Я корреспондент газеты «Губернские ведомости» Игорь Васин из Приморска…
Толстая и добрая завуч по внеклассной работе выпуск шестилетней давности помнила. И Нелли помнила. Ничего из этого не вытекало, за исключением уверенности, что он не промахнулся и попал туда, куда надо.
Но вот второй шаг в системе заданного алгоритма оправдал поездку:
– Я же все рассказал вашему коллеге? – пожал плечами математик. – И адреса одиннадцати ее одноклассников отыскал – тех, что остались в Челнах…
Значит, Павел был здесь. Интуиция не подвела. Игорь шел по следу Павла, по заключительному отрезку его пути, за которым зияла черная пропасть.
– Коллега умер, Михаил Михайлович…
За словами сочувствия – адрес воспитательницы Нелли, ныне пенсионерки.
«Не теряй ни минуты», – значит, начинал с главного.
Целый час ушел на поиски дома, в котором проживала Роза Максимовна, она же – Рауза Максудовна; еще два, исполненных отчаяния и досады («Теперь на самолет не успеть!») – на ожидание: старая татарка-воспитательница выживала, перепродавая на рынке товары залетных южан, о чем поведали соседи Поведали дежурно, с небрежительностью и скептицизмом даже, так что просить их о помощи в скорейшем поиске он не рискнул.
«Творчество, Паша, есть процесс, которым управляет постоянная мысль о результате, – спорил с покойником Игорь, расхаживая по расхлябанному вешнему двору. Часы пришлось снять с руки и бросить за пазуху, после чего время пошло быстрее. – Не противопоставление алгоритма хаосу, а их синтез!..»
«Я закину ключи и псов прогоню с крыльца…»
Если бы не постоянная мысль о сенсации! Павла уже не вернешь…
Роза Максимовна вернулась в одиннадцатом часу с двумя тяжелыми сумками. Она оказалась не такой уж старой, но явно забитой – измученной школой, пенсионной долей, соседями, судьбой. Дикий цейтнот, внутренние часы подстегивали, все слова учтивости пришлось опустить.
– Был у меня такой странный человек Павел.
– Его убили при невыясненных обстоятельствах…
Легенда, экспромтом сочиненная для Булатовой, сработала.
– … и вот мы теперь решили пойти по следам его неопубликованных материалов.
Она неподдельно всплакнула, накапала чего-то себе в стакан.
– Вы продрогли совсем, зубы стучат. Синий.
– Неважно!
– Курточка на рыбьем меху. У нас не Приморск. Я сварю чаю.
Чайная церемония длилась долго, но была как раз тем, что нужно: казалось, один глоток крепкого и горячего напитка способен поставить все с головы на ноги.
– О чем он спрашивал у вас?
– О Нельке Ветлугиной. Спрашивал, я говорила. Потом будто вспомнил о чем, альбома не досмотрел. Странный такой. Карточку оставил.
Визитка Павла была уже ни к чему.
– Роза Максимовна, вы не смогли бы повторить все то, что говорили Павлу?
Чайный цвет переливался тонкой пенящейся струйкой из чайничка в другой. Розовый цвет, многообещающий, хороший.
– А что она натворила, Вася?
– Васин. Игорь.
– Ой, ой, прошу прощения. Игорь?
– Кто натворил-то?
– Нелька?
– Почему? Ничего не натворила. Она интересовала Павла.
– Зачем?
– Я тоже хочу об этом узнать.
Он уже трижды пожалел, что обмолвился о его насильственной смерти. Это испугало, женщина что-то решала для себя, оттягивала разговор.
На салфетках опять появился чай, как ночь тому назад у Булатовой; и снова – кислая-прекислая, черная, как эта прошедшая ночь, пастила.
– Злая она была девочка, – начала со вздоха хозяйка. – Дикая, как рысь… Нет, вру. Неправда это. Не я сказала – обида во мне. Не дала себя приручить. Внутри у нее все болело, потом выболело. Пустая стала, прости, Аллах, – с печатью смерти в душе. Прямо скажу, не любили ее в интернате.
– За что?
– Не хотела, чтобы ее любили. Дома было плохо, потом предали, бросили. Мать поездом раздавило, отчим удрал. Пила Сонька и, говорят, разгульничала. Материнских прав хотели лишить. Ветлугин бить не бил, а дурак был. Совсем дурак.
– Нелли знала, что он ее удочерил?
– Дети – жестокий народ. Она все говорила, что отец ее великий писатель, во Франции живет. Вот окончит школу, и тогда он заберет ее к себе. И ей завидовали, и за это ее не любили. Из своей же зависти ее не любили. Кто-то деньги на нее перечислял – до шестнадцатилетия. Потом пустили слух, что мать ее снасильничали, оттуда, мол, Нелька и появилась на свет. Большой скандал в группе был, с дракой. Она мальчика, который это сказал, исцарапала зверски. До сих пор шрамы на лице. Ей бойкот объявили, она убежала. Два дня искали, в лесу нашли. Отыскали отчима во Франции, который ее сперва удочерил, потом бросил. Он ей по нашей просьбе и написал, что, мол, не родной. Это уже в десятом классе было. Мне ее жалко. Всегда жалко. Под конец учебы она смирилась, притихла, а все равно старалась быть одна.
– Что же, никто не поинтересовался, как сложилось у нее дальше?
– Я сказала уже: не было у нее друзей. А мы своими воспитанниками интересуемся, почему?.. Уехала она в 1989 году, сразу после школы, поступать в Ленинград. Много наших в Москву отправилось и в Казань. А она – в Ленинград, отдельно. Уехала и пропала. Запрашивали университет. Сказали, что поступила наша Ветлугина. У нас почти все, кто хочет, поступают: детдом, льготы. Учится, мол, на журналистку, на первом курсе. Через год парнишка один со спортивной командой в Ленинград ездил, я его просила узнать. Посылочку собрала. Оказалось, выскочила Нелька замуж за моряка. Самая первая, получается. Моряк тамошнюю мореходку кончал, уехали вдвоем по месту его службы.
– И все?
. – Знаете, Вася… Насильно мил не будешь. Мы на всех наших свадьбах гуляем, всех в армию провожаем. А от Нельки – ни строчки. Мы же, в конце концов, не виноваты?.. Пусть она будет счастлива. Аллах ей судья.
Обида брала в этой женщине верх. Обида и боль. То и дело слеза набегала на помутневший глаз, и чай в пиале остывал.
– Не обида это, – вдруг сказала она. – Все дети трудные, легких не бывает. И все обижают, раньше срока в гроб отправить норовят. Чем к ним лучше, тем они хуже. Раньше они такими не были – печаль их прибивала к земле. Теперь утверждаются – хватают, благодетелей топчут…
Игорь выпил чай.
– Можно?
– Конечно, извините…
Налил себе еще.
– Устала я. Сегодня с семи утра на рынке. Жить-то надо?.. Хотя и не знаю, зачем. Если бы государство ко мне так, как я к своим воспитанникам!.. Мне теперь перед ними стыдно. Позавчера один отличник у меня брюссельскую капусту купил. Импортную. Переплатил вдвойне – вроде как на бедность подал. Лучше бы он этого не делал.
– Роза Максимовна, вы Павлу показывали альбом?
– Да.
Она вышла в комнату в полинявших потертых коврах, призванных скрасить изъяны стен и полов.
«Я закину ключи и псов прогоню с крыльца…»
«Врет, – подумал Игорь. – Обстановка в интернате, поди, та еще. Под стать армейской дедовщине. За одиннадцать-то лет не приручить? Доброе слово и рыси приятно. Вышла замуж… Конечно – откуда же Грошевская иначе? Моряк… Поматросил и бросил. Или – она его? Гены отцов. Не в моряке ли причина интереса Павла?..»
– А как фамилия того моряка, за которого она вышла замуж?
– У меня есть, записано… вот… Грошевский Петр. И она теперь Грошевская. Да ведь не она вас интересует, а убитый друг, да, Вася?.. Ой!..
– Вы показывали Павлу альбом, – напомнил он, пропустив оговорку мимо ушей.
– Вот он. Их класс.
На простой картонной обложке так и было написано: «Наш класс».
Фотографии цветные и черно-белые, одиночные и групповые…
– Вот она, Нелька.
Девочка, подстриженная «ежиком». Белый фартук, в ручке – полевые цветы, насильно кем-то сунутые, а взгляд – затравленный, как у волчонка.
– Это – четвертый класс… В пятом – только общие снимки… А вот тут постарше – восьмой…
Формы уж не было. На шее появилась косынка. Волосы отросли.
В девятом она стала блондинкой…
– Это – в восемьдесят восьмом?
– Да.
– То есть восемь лет назад?
– Да.
Игорь улыбнулся и положил на альбом цветную фотографию Грошевской, выходящей из собственного авто.
– Изменилась, правда?
Пожилая женщина взяла с холодильника очки.
Такие же светлые короткие волосы. Все тот же тип лица – широкоскулого, со слегка подтянутыми глазками. И рост, подогнанный за счет каблуков. Косынка красная и там, и тут.
– Ну что вы! Я же знала ее с шести лет.
– Что, Роза Максимовна?
– Это… это не она.
– Вы уверены?
Долгое молчание. Протирка очков. Отход к окошку – к истинному солнечному свету.
– Может быть… конечно… за шесть лет… такой, знаете, возраст… развилась, стала женщиной… конечно… что-то я не пойму, Вася…
Отлегло, сон пропал. Алгоритм привел к решению. Поставить точку выпало Игорю.
– Значит, говорите, Павел ушел, как только посмотрел альбом?
Для такой статьи еще не придумали газету! «Я закину ключи и псов прогоню с крыльца…»
Она вернула ему фотографию, сникла и теперь была старухой, о которой говорили соседи.
– Что же сталось с нашей Нелькой?..
Хализев проснулся от головной боли. Большая водочная бутылка была первым, что он увидел, обведя каюту опухшими глазами. Не осталось ни капли.
«Плохая примета», – подумал он о пустой бутылке на столе и, заставив себя подняться, выбросил ее в иллюминатор.
Море было спокойным. Яхту, которую он не покидал уже два дня, слегка покачивало на волнах. Телефон упорно молчал, хотя Гридину доложили, где он находится.
Шла война амбиций, война нервов. Шаг, разделяющий любовь и ненависть, был сделан.
Сволочизм ортодокса Гридина должен был рано или поздно проявиться. Это предвидел еще Дорохов, который редко ошибался в людях. Но при его жизни Гридин был паинькой – знал, чем может обернуться демонстрация норова. Таких, как он, следовало держать в узде. Честные и неподкупные не могут устоять перед соблазном власти.
«Что ж, за четырехлетнее пребывание у корыта тебе расплачиваться нечем, – надев штормовку, Хализев вышел на палубу. – Посмотрим, чем ты станешь искупать свой старый грешок… Убрать тебя – выеденного яйца не стоит. Но это, Костя, не выход. Слишком много миллионов было поставлено на тебя в свое время. Слишком дорого стоил этот «выбор народа», чтобы вот так, за здорово живешь, отпустить тебя к праотцам. Ельцин, поди, того и ждет. Назначит своего – полетят наши головы. А переносить выборы поздно. Это ты, Костя, хорошо продумал, правильный момент для демарша подобрал. Переносить поздно. Через три месяца власть во дворе может перемениться. Приберут бизнес к рукам. Уж эти не упустят… Нет, Костя. Этот крючок я тебе двадцать три года готовил, с него тебе не соскочить. Вены ты не вскроешь, я тебя изучил. А заартачишься, на дно меня попробуешь опустить – сам ко дну пойдешь. Тебе предлагали все. Ты от всего отказался…»
Репетицию предстоящего разговора с Гридиным, которую Хализев проводил уже второй день, прервал нарастающий шум моторов. Со стороны морвокзала к яхте мчал знакомый катер. Хализев поглядел на солнце из-под руки, скрылся в каюте. Сразу показываться на глаза этому сыщику не стоит – пусть с ним сначала ребята по-своему потолкуют. Выяснят, чей он таков и что ему известно…
Он вошел в каюту, лег. Слышал, как ткнулся в борт катер, как бросили мостки и шаги застучали по палубе. Здесь никто искать не станет, а и найдут – отбить не смогут.
Детектива из Москвы вполне можно было выдать за киллера. Если он одержим стремлением заработать и окажется сговорчивым – обойдется малой кровью. Доктор Лео обещал продемонстрировать на нем свои гипнотизерские способности и уколоть каким-то препаратом, после чего он якобы признает себя не то что за киллера, а и за Магомета. Впрочем, если договориться не удастся, винтовка в руках мертвеца будет выглядеть еще более правдоподобно.
Уж второй-то столичный снайпер должен Гридина убедить?
Хализев посмотрел на часы. Вот-вот должен подгрести Асхад с коньяком…
– Что делать-то нужно, ребята? – ломал комедию Евгений. – Мы ж еще о цене не договорились?
– Придержи язык! – втолкнул его в каюту узкоглазый.
– Учтите, у меня морская болезнь! На «кругосветку» я не согласен!
«Браслеты» завели за ножку намертво привинченного к полу стола. На руки надежды не осталось.
Узкоглазый сел под иллюминатором, закурил. В каюту вошли двое неизвестных. На одном – со шрамом на щеке бушлат был надет поверх милицейской рубахи.
– В прятки играть не будем, – пообещал мент и сел рядом с узкоглазым. – Ты Столетник из Москвы, могу назвать адрес, телефон, номер лицензии и все прочее… Я задаю вопросы, ты на них отвечаешь.
– Меня что, арестовали?
– Я сказал: я задаю вопросы, а не наоборот… Что ты забыл в Приморске?
– Вы, гражданин начальник, путаете, – простодушно улыбнулся Евгений. – Иванов я. Сидор Матрасович. Из Урюпинска.
Джарданов посмотрел на часы, вздохнул.
– Не доводи до греха. Убьем и выкинем в море. Без проблем. Сначала тебя, потом Субботина.
– Субботина выкидывайте, я его не знаю. А меня не надо – холодно еще.
Удар узкоглазого пришелся мимо: его Евгений ждал. Промах привел Джарданова в ярость. Он схватил Евгения за куртку, притянул его к себе через стол. Больно натянулась кожа на руках, оказавшихся под столом.
– Кто тебя сюда прислал и зачем?
Евгений промолчал. Узкоглазый отыгрался-таки, ударил его наотмашь, в голове зазвенело.
– Сам приехал. На экскурсию…
Второй раз ударил в незащищенное лицо Джарданов, разбил губу.
– Тебе очную ставку с Козловой устроить, юморист-самоучка?
– Устроить… И с Барановой, и с Овечкиной тоже…
Неожиданно в руках узкоглазого появилась… плетеная шелковая удавка. Четвертый «виртуоз-удавитель», получалось, стоял перед ним? Видимо, Кравцов был прав, и кто-то открыл здесь целую школу…
В мгновение ока узкоглазый накинул удавку на шею Евгению, натянул… Перехватило дыхание… Врезался в горло кадык…
– Кто тебя послал и зачем?.. В последний раз спрашиваю!
Евгений закатил глаза и обмяк.
– Вырубился, – констатировал узкоглазый.
– Отпусти его!
Джарданов зашел сбоку. Это было его ошибкой: резкий удар ногой пришелся в пах, заставил его сложиться пополам; в ту же секунду колено врезалось в челюсть. Он отлетел к двери. Вторая нога Евгения метнулась через стол, но узкоглазый оказался профессионалом – уклонился, захватил стопу петлей, быстрым и точным ударом правой ноги достал до головы Евгения, отправил его в нокдаун…
Очнулся Евгений под столом. Кто-то лил на него воду.
«Посади его!» – дошел до сознания голос как сквозь вату.
Две пары рук оторвали его от пола. Снова вылили на голову воду, плеснули в лицо. Кисти затекли и распухли – инстинктивно он пытался вырвать их из «браслетов». Разлепил веки. Мутные пятна лиц раскачивались перед глазами. В подбородок снизу больно уперся ствол пистолета.
– Еще раз взбрыкнешь – вышибу мозги, – пообещал Джарданов.
– Главное… чтобы «браслеты»… не расстегнулись… – до отказа запрокинутая стволом голова мешала Евгению открыть рот, – а то вышибить не успеешь!..
– Крутой, да?.. Говори, кто тебя послал!
– Сам приехал… паспорт и деньги украли… уехать не могу. Какая-то старая шлюха работу обещала… велела позвонить… а вы…
Двинули чем-то по ребрам справа – рукояткой пистолета или ногой. Затошнило. «Хоть бы кости не сломали!» – мелькнула мысль.
– Оставь его, Евдоким! – раздался властный голос от двери. – Выйдите оба.
Ствол исчез. Голова безвольно повисла. На крышку стола закапала кровь – то ли из губы, то ли из носа. Евгений заставил себя посмотреть на визави… Хализев, заместитель самого губернатора!.. Тот самый, что на фото с Бурлаковым… Больше никого, двое вышли за дверь…
– У вас, Евгений Викторович, нет выхода, – сел Хализев напротив.
– У вас, Хализев, тоже.
– На кого вы рассчитываете?
– На себя. Я всегда рассчитываю только сам на себя.
– Не хотите сказать, кто вас послал?
– Не будем водить друг друга за нос, ладно? Я давно понял, что мафия бессмертна. Предлагаю сделку: вы мне сдаете убийцу Козлова, а я вас отпускаю на все четыре стороны.
Слышать подобное от скованного наручниками было забавно.
В каюту вошел охранник с радиотелефоном.
– Кто?
Охранник покосился на Евгения.
– Его можешь не стесняться, он уже труп.
– Дворцов.
Хализев взял трубку:
– Я слушаю… Да, у меня…
Евгений снова закрыл глаза. Нужно как можно чаще находиться с закрытыми глазами, это экономит силы и уравновешивает… Зачем они привезли его на яхту?.. Чего хотят?.. Узнать, кто за ним стоит?.. Как только узнают – он станет ненужным. А если он не скажет?.. Отпустят?.. Как бы не так!.. Значит, он прав: труп… Сколько их на борту?.. Мент, узкоглазый, еще двое с катера… Постой, постой… Как его назвал Хализев? Евдоким?.. Евдокимов!.. Иван говорил: заменили охранника гостиницы Слепнева на Евдокимова… И эта удавка… Лихо он с нею управляется. Что же получается, он Пашу убил?! И никого в гостиницу не впускал – самолично… Администраторша пошла спать… Так вот почему Паша открыл дверь и не поднял шума: милицейская форма! И сразу – удавка на шею…
– Я понял, генерал, – Хализев вернул трубку охраннику, кивнул на дверь. Когда тот вышел, долго молчал – видимо, Дворцов сообщил ему известие не из приятных. – Какое отношение ко мне имеет убийца Козлова? – спросил он у Евгения.
– Непосредственное. Павел Козлов хочет обнародовать родственную связь Гридина и Грошевской. Вам это не нужно. Вы посылаете к Козлову Грошевскую, а наутро находят его труп…
– Зачем? Зачем мне понадобилось сохранять информацию об их родстве в тайне?
– А зачем Гридину инсценировать непосредственную причастность собственной дочери к убийству? Чтобы засадить ее в тюрьму?.. Это могло быть сделано только с единственной целью: шантажа.
– Да, но я-то здесь при чем?
– Зачем же вы охотились за мной? И что делает на вашей яхте убийца Козлова Евдокимов? – Евгений внимательно следил за его реакцией.
«Много знает, – подумал Хализев. – Слишком много, чтобы остаться в живых. Зачем ему понадобилась эта легенда об украденных документах?.. Опасался, что по ним вычислят его клиента или ведомственную принадлежность?.. Не иначе!»
– Доказательств у вас, как я понимаю, не густо, Столетник? – проговорил он вслух. – К чему лезть в это дело в одиночку?
– А я всегда работаю в одиночку, господин Хализев. Так надежнее: предавать некому.
– Да?.. А вот мне только что сообщили, что взяли Субботина. Что вы на это скажете?
– Впервые эту фамилию слышу!
– А он говорит, что вы работали вместе.
– Тогда пусть он вам и расскажет, что вас интересует.
– Другими словами, вы будете молчать?
– Я не знаю, что вы хотите от меня услышать.
– Кто вас нанял?
Евгений усмехнулся, помотал головой.
– Зря. Есть совсем простой способ заставить вас заговорить. Сейчас мы снимемся с якоря и возьмем курс на Сутеево. А навстречу нам пойдет катер с Козловой на борту. Так будет быстрее. Минут через тридцать вы мне все разложите по полочкам!
Хализев встал и направился к двери.
– Погодите!.. – Евгений лихорадочно соображал, что предпринять. – Она ничего не знает.
– А мне и не нужно, чтобы она что-то знала. Вполне достаточно того, что знаете вы. – Хализев взялся за ручку.
– Стойте! – От удара по голове мутило. Все двоилось в глазах. – Стойте, Хализев. Не троньте ее.
Евгений помолчал еще секунд двадцать, просчитывая все варианты.
– Гарантий, как я понимаю, никаких? – еще потянул время.
– Ну почему же? Вы называете того, кто вам платит, а я снимаю пост в Сутееве.
– А что будет со мной?
– Это будет зависеть от вашего ответа.
«Все равно он прав: так или иначе – я труп. Я знаю имя убийцы и почти наверняка – заказчика… Они меня не выпустят ни при каких обстоятельствах…»
– Ладно, черте вами со всеми!.. Гори вы синим пламенем со своими разборками… Ваша взяла…
– Давно бы так. И кто же?
– Гридин.
– Кто?!
– Гридин, губернатор…
– Лжете?!
– А вы спросите у него.
«Или этот московский сыщик блефует… но тогда он должен быть просто гением… Или Костя действительно давно никому не доверяет…»
– Зачем же Гридину понадобилось нанимать частного детектива? У него мало спецслужб?
– Ваши спецслужбы – дерьмо продажное, – сплюнул Евгений. – После нераскрытых убийств питерского нефтяного магната и замдиректора судоверфи Гридин никому не верит. И прокурору вашему Федину в том числе.
Это походило на правду.
– Он вам платил?
– А вы думаете, я стану работать «на шару»? Я профессионал, у меня лицензия есть.
Теперь за киллера нельзя было выдать даже его труп, раз его нанял сам губернатор. Больше он был не нужен. Хализев встал и, не говоря больше ни слова, вышел.
Кровь остановилась, но шум в голове не утихал. Евгений попытался раскачать стол, и это оказалось не таким уж нереальным делом. Привинченная к полу «лапа» – основание металлической ножки – дала трешину, расширяющуюся с каждым толчком. Он попробовал перехватить руки, но ничего не получалось. Пришлось влезть под низкий стол, надавить плечом. Послышался щелчок, ножка спружинила. Теперь ее нужно было отогнуть сантиметров на пять, чтобы пропустить под нею наручники. Евгений попытался сделать это ногой, но не во что было упереться, переборка была далеко. Он присел на корточки, подставил плечо и приподнял угол стола. Ножка оторвалась, но кисти рук в таком положении до пола не доставали. Наконец он выбрал нужную позицию: приподнимаясь на одной ноге, другой уперся в основание сломанной ножки и надавил. Зазор увеличился. Зайдя сбоку, Евгений встал на колени, уперся руками в пол и резко, изо всех сил потянул на себя ножку замком «браслетов». Ножка спружинила, расстояния не хватило; «браслеты» едва не содрали кожу с костей. Отдышавшись и переждав приступ боли в руках, он сконцентрировался. Прикинул траекторию рывка: по ножке вскользь, до упора кулаком в пол и – на себя…
«Ай да Гридин, – думал Хализев, стоя на палубе. – И мне ничего не сказал… Значит, и меня подозревал?..»
К яхте приближался маленький прогулочный катер Асхада Атуева.
– Что с этим делать, Аркадий Давыдович? – справился Джарданов из-за плеча.
Хализев задумался об участи Столетника – не пригодится ли он на случай объяснения с Гридиным?.. Пожалуй, он принесет больше вреда, чем пользы… Тревожило другое. Только что позвонил Дворцов. УФСБ вышло на след Евдокимова, подбираются к Дворцову. Значит, Гридин все-таки предпочел идти ко дну вместе со всеми. Ну нет, Костя! Не выйдет… Давыдов якобы ездил к губернатору на аудиенцию… Что они там задумали?..
Не хотелось терять Евдокимова – верный человек, припаянный наглухо. Как он лихо кокнул матерого киллера Портнова – по высшему разряду… Сам все продумал, сам провернул, даже «угла» татуированного подставил. Может, не надо было им во второй раз рисковать?.. Но кроме него, Портнова никто не видел – тот только ему доверял… А Козлова он сам вызвался чикнуть – еще бы: двадцать кусков!.. Ай, влип ты, Евдоким!.. Теперь тебя самого нужно прятать…
Плохо!..
Первая заповедь, которую Евгений вывел для своего стиля «рыси», гласила: «Невозможное – удел спонтанности. Хорошая атака – это хорошо подготовленная атака».
Задержав дыхание, он собрал внимание на самом кончике ножки стола и, одновременно с резким рывком, выдохнул… Кровь сочилась из-под «браслетов», выступила на содранной коже кулаков. Кисти оставались скованными, зато теперь он мог свободно передвигаться по каюте. Ухватившись за ножку, он уперся ногой в край стола и отломал ее. В замкнутом пространстве каюты это оружие вполне могло соперничать с пистолетом. Путь через иллюминатор отпадал: одежда намокнет, потянет на дно; снять куртку не позволят наручники. Тем более до берега далеко – увидят, начнут стрелять. По той же причине не имело смысла выходить за дверь: даже если удастся убрать ближнего к каюте – выстрелит кто-нибудь из находящихся на палубе. Нет, так он превратится в мишень. Евгений приставил ножку обратно и вернулся в то положение, в котором его оставил Хализев…
Евдокиму знать об опасности пока рано. Он еще может пригодиться. К тому же узнает – неизвестно, как себя поведет. Уйдет в лучшем случае… Тертый волчара!
«Нет, Костя, – продолжал мысленный разговор с Гридиным Хализев, – яхта, машина, вилла, деньги – все ничто! Вот когда у тебя будет свой личный, «карманный» наемный убийца, который не остановится ни перед чем, тогда ты можешь сказать, что у тебя есть реальная власть!..»
– Скормите его рыбам, – махнул Хализев рукой и пошел навстречу пришвартовавшемуся Атуеву.
Атуев пожаловал с Русланом. Двухметровый сутулый борец в кожаном пальто первым ступил на палубу, неся в вытянутых руках ящик с французским коньяком.
– Принимай гостей, Аркадий! – весело крикнул Атуев с катера, заглушив мотор. – Да хранит Аллах твой корабль!
– Милости прошу, крутейшие из крутых, – улыбнулся Хализев.
Он облобызался с вечно небритым Русланом, отечески потрепал его за сломанное левое ухо. Обеими руками потряс лапу Атуева.
– Что невеселый, Аркадий? – хлопнул его Атуев по плечу. – Все наши ребята начеку. Этот город наш, даже если твоего глупого друга Гридина больше не будет под луной.
– Пойдем в каюту, Асхад. С утра в душе вес пересохло.
Охранник услужливо распахнул перед ними дверь…
– Сегодня Руслан гуляет!
– Разбогател? – нетерпеливо откупорил бутылку Хализев. Руслан расстегнул пальто, плюхнулся в кресло.
– Двадцать «штук» заработал, Аркадий. Разве это деньги? Целый год готовил товар.
Трое весело засмеялись.
– Рабами торгуешь, Руслан?
– Почему «рабами»? Обижаешь, Аркадий. Патриотами! О моих парнях сам Джохар хорошие слова говорил. Без страха воюют.
Хализев наполнил стаканы.
– Добро, аксакалы. Пусть их пуля не берет.
– Земля им пухом, – засмеялся Атуев.
Сдвинутые стаканы, наполненные до краев, не звенели.
Вошли двое – Джарданов и телохранитель Хализева. Евдокимов оставался где-то снаружи. Сунув руку в карман за ключом от наручников, Джарданов шагнул к Евгению. Телохранитель остановился в трех шагах, щелкнул затвором «Макарова»,
– Не дергайся, – лениво посоветовал Евгению Джарданов.
Руку из кармана он вынуть не успел. Евгений сделал длинный выпад и одновременно ударил его металлической ножкой в висок. Продолжая движение, развернулся на 180°, выбил оружие из руки телохранителя и захватил предплечьями его голову. «Браслетами» притянув противника за шею, он ударил его лбом в переносицу.
Эти двое в драке больше не участвовали.
Пистолет оказался в скованных руках как нельзя вовремя – в проеме распахнувшейся двери появился охранник, приносивший Хализеву телефон. Пуля попала ему в грудь, отбросила на палубу. Ключ у мертвого Джарданова забрать не удалось – снаружи послышались крики, топот бегущих ног. Времени хватило только на то, чтобы запереть дверь.
Двумя выстрелами Евгений выбил стекло иллюминатора. Совершенно не задумываясь о том, что его ждет – задумываться было некогда и выбора все равно не оставалось, – он подтянулся на руках, но вылезти успел лишь наполовину…
Сверху шею обвила удавка.
Несколько человек, рыча и матерясь, втащили его на палубу. Держали за ноги, замок «браслетов», шею. Никто не стрелял; вымещая злобу, били ногами. Скованные конечности мешали защищаться; перехваченное удавкой горло не позволяло дышать. Он инстинктивно считал удары. На восьмом кому-то удалось пробить пресс: мощный «кик» в солнечное сплетение выбил почву из-под ног. Мир перевернулся вверх тормашками и помутнел.
– В воду его! – рявкнул кто-то.
– Отставить!..
– Стой!..
С мостика спешил Хализев, Атуев и Руслан.
Охранники послушно бросили жертву – Евгений рухнул на палубу. «Живой?» – послышался голос издалека. «Дышит», – ответил другой.
– Никуда он от тебя не денется, Евдоким, – сказал Атуев. – Смертник. С Русланом поговори.
Руслан склонился над Евгением, со знанием дела ощупал мышцы, осмотрел кисти рук, заглянул в зубы и, брезгливо вытерев руки носовым платком, выбросил платок за борт.
– Я его куплю, Аркадий. Три тысячи даю. – посмотрел он на Хализева.
Тот улыбнулся, развел руками:
– С Евдокимом говори. Он за его жизнью пришел. Руслан перевел взгляд на Евдокимова.
– Ты не его, а меня оценивай, – усмехнулся тот. – Уйдет – каюк, заложит,
– Публика его не отпустит, – заверил Руслан. – Смертники – по двойному тарифу.
