355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Олег Приходько » Прыжок рыси » Текст книги (страница 13)
Прыжок рыси
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 05:51

Текст книги "Прыжок рыси"


Автор книги: Олег Приходько


Жанр:

   

Боевики


сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

Посвящать Игоря в причину своего интереса к «диск-жокею» Евгений не счет нужным. Все, о чем рассказал ему Васин, было важным, но едва ли продвигало дело.

– Что это у вас за пепельница? – вытряхнул он «дамку» в корзину для бумаг.

– Да не знаю, валялась тут. Мы ее приспособили. Шпагин курить в рабочих помещениях запретил, приказал завхозу все пепельницы изъять. Новый стиль руководства: забота о здоровье подчиненных. Скоро производственную гимнастику делать будем.

– Давно? – Евгений повертел пепельницу в руках. На донышке была наплавлена буква S, обрамленная золотистой каймой.

– Что давно?

– Давно она появилась?

– Точно не знаю, не буду врать. По-моему, на Пашином столе стояла или у Зинаиды Григорьевны… А что? – скептически посмотрел Игорь на детектива, не представляя, чем может привлечь интерес какая-то баночка из-под импортного крема.

– Можно мне взять эту штуковину на память? – попросил Евгений.

– Конечно. Ты всерьез собираешься искать убийцу?

– А как его еще можно искать? Не всерьез, что ли?

– Один?

– Почему один? Тому, кто думает, что он работает один, это только кажется. Вместе с журналистом, который пишет статью запершись в тихой, уютной комнатке общежития, ее пишут тысячи, а то и миллионы людей. И если у меня нет криминалистической лаборатории или штата сексотов, то это вовсе не значит, что я работаю в одиночку. Вот ты со мной – я уже не один. И тем, что ты мне рассказал, твоя миссия не исчерпывается: ты еще должен будешь написать обо всем, что стояло за этим убийством. В «Губернских ведомостях» или «Русской мысли» – в зависимости от погоды.

Васин покивал и вздохнул – так, как если бы перед ним сидел барон Мюнхгаузен. На самовлюбленного павлина московский детектив не походил, но явно проигрывал гигантской машине официального следствия с тысячами сотрудников, ушлых и продажных, и потому особого доверия не внушал.

– У тебя хоть какая-нибудь версия есть?

Его искренность располагала к взаимности.

– Версии у меня нет, – ответил Евгений. – Есть улики факты, показания и не подлежащие сомнению умозаключения. Те, которые сомнению подлежат, я не учитываю. Возможно, через пару часов появится и версия. По крайней мере, «план оперативно-следственных мероприятий». А твою версию я готов выслушать.

– С чего ты взял?

Евгений сел в позу ожидания – скрестив руки на груди и положив ногу на ногу – и с улыбкой смотрел на собеседника, выдававшего наличие собственной версии всем своим видом.

– Знаешь, почему я все-таки не верю в успех этого дела? – заговорил Васин после паузы. – Потому что за ним стоят люди, для которых процесс накопления капитала уже закончился. Они могут купить все – киллера, страну, любовь. Деньги вокруг Павла не крутились, статьи его если и не были пустым звуком, то особого вреда тем, против кого были направлены, тоже не приносили. Федин – прокурор Гридина, Давыдов – ГБ, то есть «Гридинская безопасность», Алия Федина – театр Гридина. Здесь его заводы, его верфь. Как тебе понравится такое: «Городской прокуратурой произведена проверка фактов, изложенных в статье собственного корреспондента газеты «Губернские ведомости» (считай, «Гридинские ведомости») Павла Козлова «Конверсия или коррупция?»… Дальше можно не продолжать, как было сказано в одной эпитафии: «Спи спокойно, дорогой Ицик, факты не подтвердились». Ты, Женя, извини, но ты со своей московской пропиской влез не в свою драку. Чтобы развязать этот приморский узел, тебе придется все ногти обломать. Здесь все так увязано-упаковано, что логарифмическая линейка не поможет.

Евгений сделал успокаивающий жест, выставив обе ладони:

– Чак Колсон, член администрации Никсона, был замешан в «уотергейтском деле». Надеюсь, тебе не нужно объяснять, что администрация Никсона отличалась от администрации Гридина долларов этак… на несколько сотен миллиардов? А Колсон был одним из влиятельнейших людей планеты. И тем не менее пошел в тюрьму как миленький! И оттянул, что положено, от звонка до звонка.

– Кем положено-то, Женя?

– Правосудием.

– Вот именно. А у нас ты правосудие видел?

– Ладно, Игорь, не отвлекайся. Красиво начинал.

– Да, так вот… Вольно или невольно мы связываем убийство журналиста с его амплуа. В данном случае убили «борца с мафией», а не «танцора диско», как здесь называют Полянского. Убили бы его – возник бы совершенно другой ассоциативный ряд: что-то украл, переспал с чужой женой, влез в общину геев или наркоманов. А смерть Павла – «борца с мафией» потащила за собой все, о чем мы тут с тобой полтора часа говорили. Попробуем забыть про его статьи?.. Сбросим клише, увидим здорового, симпатичного тридцатилетнего мужика…

Это была та самая простота, которая воровства отнюдь не хуже и может оказаться сродни гениальности. Евгений внимательно смотрел на Игоря, поймав себя на том, что сам до сих пор не пытался анализировать поступки и личность Козлова без учета его профессиональной принадлежности.

– Речь пойдет о Нелли Грошевской?

– Речь пойдет о любви.

– Валяй.

– Подведем итоги. Павел приезжает в Приморск осенью 1991 года. Опальный в период империалистической агонии герой августовского путча, засучив рукава, принимается за уборку оставшейся территории…

– Я тебя умоляю, Игорь, – перебил его Евгений, – прибереги эпитеты для статей.

– Ладно, – согласился Васин и, секунду помолчав, перешел на другой регистр: – Короче. Первого секретаря обкома сменяет наместник Берлинский. В «Губернские ведомости» приходит писатель местного значения, но довольно честный Зырянов, знакомый Павлу с юных лет: когда-то он занимался у Зырянова в литобъединении «Амфора». Приезжает, получает ту самую комнату, в которой через пять лет найдут его труп, и начинает работать засучив рукава. Год я тебе говорил, какой выдался – было из чего лепить себе имя. Популярность газеты – а вместе с нею и Павла – растет. И вдруг… резкий откат: опять Гридин! Опять все сначала! Можно, конечно, уехать – годы молодые, но, во-первых, здесь одинокая мать; во-вторых, это означало бы в некотором роде предательство – и Зырянова, и читателей; в-третьих – и самых главных – это означало бы капитуляцию и было не в его правилах. Наш подпольщик остается и начинает борьбу против, как ему кажется, диктаторского режима. Пока запретов никаких – свобода слова в силе.

С помощью Зырянова Паша публикует «Фальсификаторов». Ждет. Реакции со стороны администрации Гридина нет. Потом закрепляет эту – повторяю, как он считает – победу серией других острых публикаций. Тихо. Начинается легкое головокружение: молчишь – значит, согласен. А Гридин между тем делает свое дело – то, что считает нужным, то, что обещал избирателям. Гридин отлично держит удар, избиратели видят: губернатор – крепкий мужик, его соплей не перешибешь; Козлов – шавка из подворотни: лает, а караван идет. Так проходит еще один год. В следующем – 1994-м – расширяется, обновляется студия телевидения. И вот однажды сентябрьским погожим деньком по трапу белого парохода «Александр Горохов» на приморскую землю спускается выпускница Симферопольского журфака Нелли Грошевская. Незамужняя, недурная собой – все, как говорится, при ней. Она поселяется в гостинице Комитета по радиовещанию, позднее переименованного в Телерадиокомитет, но это неважно. С Павлом Козловым по соседству, вот что важно. Трудно сказать, где и как они познакомились и кто первым протянул руку дружбы. Думаю, что Павел. Надо отдать ему должное, мужик он был нормальный и о своих лямурных делах не распространялся. Через некоторое время их начинают видеть вместе – в кафе, в кино, в парке, на пляже. Сколько времени нужно для того, чтобы маленький флирт перерос в большое чувство? Год?.. Во что-то же эти прогулки должны были вылиться? И вот проходит еще полгода. Нелли все чаще начинает появляться на экране. Вначале – в передаче «Доброе утро!», затем в «Истории края», а там и в элитарных «Новостях Приморска». О чем она говорит?.. О том, какой у нас замечательный край, как впечатляет размах строительства, как расцветают поселки окрест, какой энергичный человек мэр, как уникальна программа преобразований, предложенная администрацией нового губернатора, и тэ дэ. Теперь сравниваем выступления двух журналистов, напомню, для всех – влюбленной парочки. Павел пишет статью «Блеф» – Нелли берет интервью у Хализева о строительстве нового здания аэровокзала, отелей в стиле а-ля Нью-Йорк, прогуливается с главным архитектором по центру. Павел пишет «Конверсию…» – Нелли делает передачу о фениксе, восстающем из пепла, – химзаводе «Сульфат». Павел пишет «Смотрите, кто пришел» – Нелли создает цикл передач об администрации под названием «Команда». Слышишь?.. «Кто пришел?» – спрашивает Павел. «Команда», – отвечает Нелли. И что же я – среднестатистический зритель, читатель – должен думать об этом тандеме?

Все знают, что они, так сказать, в хороших отношениях, и видят – что?.. Правильно: игру! Получается, что все эти выступления – блеф Павла, а не Гридина. Что Павел нарочно пишет не про то, что есть на самом деле, что создает иллюзию, фон, на котором Гридин выглядит поборником демократии. Подруга-то его в «команде», а значит, и он в «команде». И Паша начинает нервничать, сбиваться. Наверно, были промеж ними и выяснения отношений, и споры, и ссоры. Что-то не заладилось. Дальше – больше. Паше дают квартиру – он отказывается. Нелли дают квартиру (обрати внимание: через год!) – она в нее въезжает. Можешь ты себе теперь представить, в каком положении оказывается Павел? В том, что он ее любит, я не сомневаюсь. Он вообще был человеком искренним, может, это его и погубило. Но как он теперь с ней должен жить дальше? Переедь он к Нелли – хана! Статья «Выгодная покупка» – про то, что преданный власти Союз журналистов пытается купить крамольного корреспондента – тоже окажется блефом: отказался, зная, что переедет к жене. И все поймут, что он соблюдал условия, оговоренные с объектом своих нападок, а вовсе не боролся с мафией, понимаешь?

– Кажется.

– Вроде как следователь добрый и следователь злой. На самом-то деле они заодно, просто договорились перед дверью следственного изолятора об игре… И наш Ромео тухнет на глазах. Но все это – фигня по сравнению с тем, что было дальше… Только теперь начинается уже моя версия, потому что все, о чем я рассказал до сих пор, очевидно и общеизвестно, а все, о чем я собираюсь рассказать, основано на моих личных наблюдениях и размышлениях уже после смерти Павла. Так вот… Суть этой версии в том, что Павел рубил дерево не по себе. И Нелли – чистая и честная девушка, сирота…

– Сирота? – Евгению вспомнился замысел романа, изложенный Павлом в блокноте. – Почему сирота?

– В прямом смысле. Кто-то из сотрудников однажды брякнул, что Нелли, мол, чья-то протеже. А Паша очень нервно возразил, что она – сама по себе, и вообще – круглая сирота. Больше к разговору о ней ни в его присутствии, ни за глаза не возвращались… на чем я остановился?

– На том, что чистая и честная девушка, сирота…

– Да. И у этой сироты, совсем еще не оперившейся журналистки с очень, наверное, небольшим окладом – заметь, она даже не ведущая программы, а просто телекор, – помимо скоропостижно появившейся квартиры на Новой набережной (это наше Царское Село, там живут Гридин, Хализев, Дворцов – вся «семья»), появляется машина…

– У Нелли есть машина?

– Есть. Маленькая, недорогая «таврия», но есть. Если пораскинуть мозгами, то машина у человека появляется тогда, когда он уже обзавелся всем необходимым– мебелью, нарядами и тэ дэ.). Так?.. Не знаю, откуда все это могло появиться у нее, и мне, поверь, довольно-таки противно считать чужие деньги и интересоваться их источниками – навроде Полянского что-то получается… Когда бы не убили Павла, мне бы и в голову ничего подобного не пришло. Одно могу сказать точно: бессребреник Паша ничего этого ей купить не мог, и сама она, я думаю, тоже. Даже если бы жила впроголодь. Как-то мельком я видел ее у «Таверны». Это ресторан у нас такой крутой – ни тебя, ни меня туда не впустят. Там казино, варьете и прочее. Иностранные моряки, наши мафиози. Думаю, что, помимо игральных автоматов, так и «нумера» имеются. Не хочу делать выводов, но когда я по дурости сказал Павлу, что видел Нелли у «Таверны», то думал, придется вызывать «скорую»: он вначале покраснел, как полковое знамя, потом стал белым, как лейкоцит, и вышел… В общем, разошлись они, так и не поженившись. И я не стал бы связывать с нею убийства Павла, если бы не узнал, что она побывала у него вечером второго марта. Дальше развивай сам.

«А ларчик просто открывался!» – подумал Евгений, прикуривая.

– Павлу стало известно, откуда у нее деньги? – предположил он после минутного раздумья.

– Не то. Павел узнал об этом раньше, примерно в октябре, и это стало причиной их разрыва.

«Дневника он не читал, – понял Евгений. – Последняя запись о Нелли «Игорь видел се в «Таверне»… Перед этим… что было перед этим?.. А, да: «Звонок. Она хочет встречи. Нет!!!» Пожалуй, он прав. Обе записи сделаны в декабре, а раньше… «Занять бы денег у Г.! Но нет, не пойду. Она не должна знать…» Она?! Кто «она»?.. Везде, где Павел пишет о Нелли, она обозначена буквой «H.»… «Н.», а не «Г.»!.. А «Г.» – Гридин…»

– И откуда же все это у нее?

– А как по-твоему?

Евгений молча докурил. То, что в двух записях: «А если Г. в сетях?..» от 5.12. и «Занять бы денег у Г.» от 6.12 Нелли обозначена как «Г»., он заметил и раньше, но значения этому не придал, ведь фамилия Нелли – Грошевская…

– Ну ты, Игорь, даешь! – вымолвил он едва слышно.

– Так что Пашу зарезали без ножа задолго до третьего марта, когда он вдруг понял, что полюбил проститутку, – с торжественной какой-то безапелляционностью произнес Васин.

– Проститутку? – Об этом Евгений не думал. Но понял, что знает теперь больше Игоря: называя ее в конце дневника «Г.» Павел осознанно или неосознанно обозначал ее принадлежность Гридину.

– А кого, Женя? Если она даже не состоит в штате дома терпимости, то получает плату, неважно чем – машиной, квартирой, деньгами ей платят, но платят ведь? Входная плата в «Таверну» – сто долларов. Ничего?

«Н. содержанка?!» – впервые задается этим вопросом Павел 3 ноября, – размышлял Евгений. – Но о том, что она живет не по средствам, знает раньше: «Казанская сирота на самом деле сказочно богата», «Если в корне слово «грош»… – эти записи сделаны действительно в октябре».

– Тебе ни о чем не говорит фамилия Ветлугина? – спросил он у Игоря на всякий случай.

– Нет, ни разу не слышал. Кто это?

– Так, вспомнил тут… Слушай, а почему, собственно, проститутка? Может быть, у нее была другая любовь? Или, черт побери, любовник? Муж бывший, наконец? Она замужем случайно не была?

– Мне-то откуда знать?.. Но если подумать логически, она не стала бы скрывать бывшего мужа от Павла.

«А ведь он прав, – думал Евгений. – Во всем прав, чертенок! Меж камней, из которых он построил свою версию, не пролезет лезвие ножа. Как хорошо, что Алевтина Васильевна не отдала дневник ментам. И что у меня фотографическая память».

– Дальше рассказать? – спросил Игорь.

– Давай, я попробую? Только, если можно, еще чашечку кофе.

– Уже! – Игорь направился к агрегату.

– Один вопрос, Игорь. Ты не знаешь, где был Павел с двадцать третьего по двадцать восьмое февраля?

– Знаю, конечно! – включил кофемолку Игорь, и те пятнадцать секунд, на которые комната заполнилась шумом, показались Евгению часом. Сейчас любое его слово могло быть решающим. Запах кофе был первым, что услышал Евгений в наступившей тишине. Вторым было сообщение Игоря: – Знаю, конечно. У матери он был, в Сутееве.

«Не знает», – вздохнул Евгений. О том, что Павел к матери в эти дни не ездил, говорить не стал.

– Это он тебе сказал?

– Я просто присутствовал в кабинете Шпагина, когда Павел просил подписать заявление о внеочередном отпуске.

«Ясно. Кому-кому, а Шпагину бы он и вовсе не сказал, зачем ему понадобился отпуск».

– А что, разве Алевтина Васильевна не говорила тебе, что он был в Сутееве?

– Я не спрашивал, – ушел от ответа Евгений.

– Итак, ты хотел развить мою версию?

– Я передумал.

– Ладно, тогда я продолжаю… Ситуация складывается таким образом, что работа Павла – точнее, занятая им позиция – не позволяет ему переступить через барьер, который отделяет его от личной жизни…

– А проще?

– Проще я сказал в начале нашей беседы: для Павла перестало существовать различие между сценой и залом. Он не может переступить через рампу: для всех он «борец с мафией», как зрителя его никто не воспримет. А уйдя со сцены, обратно на нее он уже не вернется – ему перестанут верить. Так понятно?

– Вроде.

– Поехали дальше. Павел отравляется в Париж, где надеется обрести душевный покой, развеяться, забыть о несчастной любви, а заодно приобщиться к Европейской ассоциации независимых журналистов. Вернувшись на Родину, он собирается нанести сокрушительный удар, разоблачить… ну, не знаю… скажем так, мафию, борцом с которой был в глазах читателей.

– Он тебе про это говорил?

– Про статью не говорил, а про то, что собирается уехать, говорил.

– Куда?

– Я думаю, он сам не знал. Просто уехать, но непременно при этом хлопнуть дверью. – Стараясь не расплескать кофе, Игорь донес до Евгения чашку.

– Спасибо.

– Ну вот. И Паша начинает готовить взрыв общественного мнения. Зная его биографию, характер, я могу предположить, что это мог быть за материал.

– Интересно.

– Еще как!.. Это был бы очерк о том, как власть погубила молодую журналистку. Точнее – развратила. Но на сей раз Паша собирался выступить, оперируя фактами, документами, имея доказательства на случай, если его привлекут к суду. И Паша стал эти доказательства собирать. И он их собрал. Я не знаю, что именно – фотографии, аудио– или видеоматериалы… Полянский говорил, что он привез из Франции видеокамеру…

– Полянский? – насторожился Евгений. – Когда?

– После того, как Павла убили. Но он эту камеру продал вроде.

– Кто?

– Да Паша, Паша, конечно. Не Полянский же.

– Так, – улыбнулся Евгений. – Давай дальше.

– А дальше – все.

– ???

– Он собрал компромат. К нему приехала Грошевская и стала уговаривать его не делать этого. Судя по тому, что Павла убили, он остался верен своему амплуа.

Евгений чувствовал, что поневоле оказывается в плену этой стройной и наверняка небезосновательной версии. Хотя от нее отдавало мелодраматизмом и балаганом – то ли из-за французского «emploi», которое Игорь вворачивал к месту и не к месту, то ли оттого, что сам Павел во всей этой истории представал фанатиком, мстителем-одиночкой, протагонистом на котурнах, которого погубила роковая любовь и который решил использовать свое поражение на любовном фронте для очередного эффектного выхода на сцену.

– Ну, что? – с нетерпением ожидал оценки своих измышлений Васин.

– Красиво. По крайней мере, ты спас мои ногти, мне теперь не придется обламывать их, развязывая «приморский узел», – посмотрел на часы Евгений и торопливыми глотками допил кофе.

– Ты можешь что-нибудь возразить против такого предположения?

– Против предположения, Игорь, всегда можно возразить. Возражать нельзя против фактов и улик. И вот эта крышка, – Евгений показал предмет, служивший в редакции пепельницей, – от объектива видеокамеры «Сатикон» германской фирмы «Электроник», принадлежавшей Павлу Козлову, которую он никому не продавал, но которая в деле не фигурирует, значит куда больше всех наших предположений, поверь мне.

Васин смотрел на него с нескрываемым интересом.

– А версия у тебя шикарная. Хочешь еще одну?.. Это убийство – результат пьяной ссоры двух претендентов на руку и сердце Нелли Грошевской.

– Так просто? – недоверчиво усмехнулся Васин.

– А ты можешь против этого возразить?

4

В два часа дня Константин Григорьевич вышел из своего кабинета и попросил у жены сердечных капель. Поскольку раньше за ним такого не водилось, Дина Ивановна не на шутку взволновалась и предложила обратиться к семейному врачу Гридиных, чья квартира находилась по соседству.

– Нет! – отрезал Гридин. – Я просто попросил сердечных капель. Ничего больше.

– Ну хорошо, хорошо, зачем кричать и раздражаться, если болит сердце? Кстати, как оно болит? Тебе корвалол или валокордин?

В сердечных каплях Гридин не разбирался, а потому наградил жену соответствующим взглядом, послал ее к черту и удалился в кабинет. На ее стук не отворил – сослался на занятость; к обеду не вышел – сказал, что пообедает позже, но и в семь вечера на повторное предложение ответил отказом. Не стал смотреть программу «Время», и хотя в кабинете у него был маленький черно-белый телевизор, подкравшись на цыпочках к двери, Дина Ивановна привычных позывных не услышала.

– Костя! – постучалась она и встревоженно попросила: – Костя, открой, пожалуйста!

Какое-то время за дверью царила тишина, потом из глубины кабинета послышался его спокойный голос:

– Я могу обойтись без твоего общества?

Никаких видимых причин для скандала не было, и Дине Ивановне стоило немалых усилий сдержаться.

– Конечно, можешь. Я просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке.

С тех пор, как они поженились, прошло двадцать три года. За это время она научилась понимать его и была в курсе всех его помыслов, которых, впрочем, и сам Константин Григорьевич от жены не скрывал. Да и не смог бы, даже если бы захотел: без нее у него не было бы ни карьеры, ни этого дома, ни средств к существованию – не то чтобы непомерных, но, во всяком случае, придающих уверенности в обозримом будущем.

И только в последнее время отношения между супругами натянулись. Были причиной этому предстоящие выборы или шестой десяток, отсчет которому начался неделю назад, привносил свои коррективы, но Дина Ивановна чувствовала, что муж если и не сторонится ее, то инициативы в разговоре не проявляет.

Она сварила себе шоколад, раскрыла книгу «По ту сторону смерти», но, несмотря на поражавшие воображение факты, описанные в ней, пробегала глазами по строчкам бессознательно, то и дело возвращалась к началу страницы, пока наконец не поняла, что мысли ее в стороне и нужно выбирать между рецептами бессмертия и проблемами личной жизни, из которых самой больной на сегодняшний день был «ускользающий» муж.

Дина Ивановна ушла в спальню, легла, невидящим взглядом уставилась в цветное мелькание на экране. Какое-то знакомое до рези в желудке, до металлического привкуса во рту воспоминание создавало иллюзию, будто это уже было с нею когда-то давно, будто вот так же она лежала на спине и смотрела в телевизор, не в силах противостоять роковому течению не поддающихся анализу событий… Знакомое ощущение вернуло ее в тот давний, давний март (быть может, не случайно именно март) 1973 года, когда ей было двадцать лет и она была по уши влюблена в студента МИСИ Костю Гридина.

«Ускользает» – вот то самое слово, которое с мартовским ветром влетело в форточку и принесло ей давно забытые боль разочарования и страх потери человека, без которого она уже не мыслила будущей жизни.

Бледный, растерянный, подавленный студент, совсем не похожий на теперешнего Гридина, тогда не нашел в себе духа признаться, что в Казани у него есть женщина и что он обещал жениться на ней. Какая-то танцовщица или артисточка… как, бишь, ее звали-то?.. Дина Ивановна улыбнулась, представив вдруг, что было бы с этим порядочным, трезвым и предприимчивым человеком, женись он на артистке.

И отцу ее Ивану Вениаминовичу поведать сердечную тайну студент не смог. Отцу, которому ленинский стипендиат, молодой коммунист, комсорг выпускного курса Константин Гридин приглянулся с самого начала, в котором он – человек разумный и дальновидный – как-то сразу сумел разглядеть свое продолжение.

«Стыдно было», – сознался, когда все уладилось. И покраснел.

Рассказал об этой… (Дина Ивановна напрочь забыла фамилию-имя своей предшественницы в гридинской судьбе)… об этом увлечении Аркаше Хализеву. С тайным ли умыслом довести до сведения отца, готового удовлетворить просьбу о руке и сердце единственной дочери, или просто в порыве откровения со сверстником, работавшим инструктором в отделе МГК КПСС под началом Ивана Вениаминовича Дорохова – так впоследствии и не открылся. Да и сам знал ли?.. Рассказал, потому что не мог носить в себе, не мог разрываться надвое на пороге судьбы.

А судьба не выбирает. Выбирают ее.

И сейчас, по прошествии двадцати трех лет, не забыла Дина Ивановна разговора с отцом, должного решить и ее, и его, и Костин выбор. Как раздосадован был отец! Подобно сегодняшнему Косте, просил накапать сердечных капель в стакан и кричал, называя будущего зятя ловеласом и двоеженцем. «Он тебе в любви признался?.. Он?.. У которого беременная невеста в Казани?..» А она плакала, вздрагивая при каждом слове, как от пощечин, причитала, что ничего не хочет слышать, что любит его, что жить без него все равно не будет, и умоляла прекратить эту пытку и сделать что-нибудь…

А потом все как-то решилось само по себе, и у Кости с отцом была долгая, бесконечно долгая беседа, а Дина лежала в спальне точно так, как теперь, и то же словцо сверлило ее мозг: «ускользает»…

«Отцу тогда было пятьдесят, – думала Дина Ивановна. – А вот сейчас пятьдесят Косте. Мы прожили хорошую жизнь и никогда не вспоминали о той маленькой святой лжи, с которой она началась».

Провернулся ключ в двери, и Гридин вышел наконец из кабинета. Она слышала, как он набирал в чайник воду, шаркал тапочками и звенел посудой. Хотела пойти накормить его ужином, но потом решила подождать, пока он заговорит с нею или попросит о чем-нибудь сам. Он долго и звучно пил чай, шелестел многократно читанной газетой недельной давности с некрологом «безвременно погибшему» в результате несчастного случая председателю АОЗТ «Сульфат» Новацкому – сегодня было воскресенье, и свежих газет не принесли. Потом ее маленькая хитрость себя оправдала – ему ничего не осталось, кроме как прийти в спальню, опуститься как ни в чем не бывало в кресло-качалку, покрытое выцветшим шотландским пледом, и, зевнув, заговорить на отвлеченную, первой пришедшую на ум тему.

– К смерти готовишься? – взгляд его скользнул по книжице в ее руке.

– «Смерть – это цена, которую платит жизнь за повышения сложности строения организмов, – начала она читать вслух с чего попало. – Простые виды обходятся без нее, найдя гениальный выход: они делятся периодически на две самостоятельные особи, которые в свое время делают то же самое. Однако, создавая более сложные существа, жизнь не смогла сохранить это гениальное изобретение. Она стала заменять старые особи новыми, воспроизводимыми путем деторождения, обрекая родителей, давших начало новому поколению, на смерть…» Ты что-нибудь понял?

Он помолчал, глядя в экран.

– Понял.

– Что?

– Что если периодически не будешь делиться – умрешь.

Она захохотала, но осеклась тут же, по его лицу догадавшись, что он не подразумевал под своим ответом ничего смешного.

– Ты не хочешь мне рассказать, что произошло? Только не говори, будто ничего, я не первый год за тобою замужем.

Константин Григорьевич внимательно посмотрел на жену, словно желая убедиться, действительно ли она спросила о чем-то или это ему только послышалось, и она поняла, что он находится сейчас в другом измерении и ничего, кроме раздражения, ее попытки отвлечь его не принесут.

– Ложись спать. Впереди трудная неделя.

Константин Григорьевич выключил телевизор, взял пижаму из шкафа и отправился в ванную. Пустив воду, неслышно вернулся в кабинет, набрал домашний номер Дворцова.

– Геннадий Матвеевич, – сказал он, прикрывая трубку ладонью, – извини, что поздно. Что твои люди, не нашли еще этого Октябренка?.. Ну, ну… Ты мне вот что скажи: его отпечатки где-нибудь зафиксированы?.. Я понимаю, что в картотеке, а в купе Портнова?.. Нет?.. Ясно. Ну, лады. Спокойной… Да нет, я не волнуюсь. У меня надежная охрана. Ставров не спит, ты небось к каждому жителю по филеру приставил, Давыдов все прослушивает, все просматривает… Молодцы! Ай, молодцы!.. Отлично сработали, ребята!

Он бросил трубку, выругался сквозь зубы. Контрастный душ в сочетании с коньяком резко поднял давление – заломило в затылке, запульсировала в артериях кровь, зашлось сердце, которое он еще недавно собирался утихомирить каплями. Но сейчас так было даже лучше: инсульт так инсульт – все же не инсинуации.

«Пьяный рецидивист прирезал матерого профессионального убийцу, которого разыскивают спецслужбы Европы! – думал он зло. – «Расскажите вы ей, цветы мои»!..»

Полдня после вернисажа он пролежал на потертом диване, проигрывая варианты их удара в ответ на операцию «Шторм». Знал почти наверняка, что смерти Новацкого ему не простят, но с чего-то же надо было начинать?

Губернатор был не столь самонадеян, чтобы рассчитывать на бессмертие. Но и пешкой в игре тех, кто помог ему закрепиться у власти, больше оставаться не хотел.

Это была грязная игра.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю