Текст книги "Прыжок рыси"

Автор книги: Олег Приходько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

3

Ложь ползла из всех щелей.

Все, что до сих пор удавалось удерживать в надежде на лекаря-время, ускользало, таяло на глазах, и казалось, что замеревший в ожидании конца город смотрит на губернатора уже без христианских добродетелей, но с сочувствием и жалостью, понимая его, а, стало быть, и свою обреченность.

Тень Одиночества – его собственная тень – нависала над оставшимся отрезком пути. Можно было продолжать «игру» и дальше. Что нужно стареющему по часам недурной доселе репутации человеку? Область?.. Она жила и до него, и будет жить после. Оттого, что Петр строил города на крови и костях, они не разрушились. Стоять и построенному на грязи Приморску. Оттого, что хунта утопила Чили в крови, на Земле ничего не изменилось. Экономика процветающей державы прочнее ее нравственности. «Город строят не языком, а рублем да топором». Кровавые обличья петров и пиночетов потомков не интересуют. Неважно, откуда рубль, – был бы город…

«Рано, Гридин, рано. Еще не построили, еще не отъелись, еще не накормили алчущих, не накопили капитал. Вот наубиваются – все восстановится само собою, и не по твоему – по заведенному свыше порядку. И в средневековье донкихотство выглядело посмешищем. Пусть же Сила и Власть обеспечивают порядок; гнев инквизиторов по отношению к узникам окрашен цинизмом. Предательство всегда порождает предательство. Недавно ты услышал глас народа. «Долой!» и «Давай!» – вот все, на что он способен. И пусть скармливают наркотики тем, кого не устраивают реальности мироздания, пусть убивают тех, кто не может (а может быть, не хочет?) бороться за жизнь. Стадо и общество одинаково подвержены естественному отбору. Способность мыслить – это способность добывать, значит – отнимать. Это вовсе не волчьи, а общие законы – законы развития цивилизации и прогресса. Ты не хочешь подчинить себя им – уходи. Ты оказался в этом времени некстати – затопчут. В какие времена, в какой Атлантиде могло быть по-иному?.. Ложь… Ты болен психически, Гридин. То, что ты считаешь воскресением нравственности, продиктовано страхом. Но не перед Одиночеством, нет. Не перед смертью даже – прочь высокие материи! Это страх перед расплатой. Это страх, который в тебе воскрес, поселившись когда-то давно-давно, в пору первых прегрешений, и затаился непроросшим зернышком в глубине души. И вот теперь, когда Провидению стало угодно дать тебе почувствовать ничтожность и зависимость, и ты захотел вдруг обрести лицо, зернышко страха стало прорастать в твоей смятенной и порочной душе. Успокойся, Гридин, смирись. Посмотри вокруг: никто не мешает тебе идти по дороге, которую ты выбрал сам. Одно твое слово, одно раскаяние – и ты доживешь век в достатке и удовольствии. Все плохое спишется на усталость; все порушенное тобой восстановится. А гордыня – всего лишь один из семи смертных грехов, который, подобно другим, можно замолить Тот, кто придет на твое место, пойдет по тому же пути. Люди хотят тебя видеть честным и деятельным, в лучах славы; те, что станут скрываться за твоей спиной, никого не интересуют. Крест свой нужно нести радостно…»

– Константин Григорьевич, в приемной ожидает прокурор.

– Просите…

Алексей Борисович Федин – худой, с изборожденным морщинами хищным лицом человек – вошел в кабинет губернатора. Судя по фигуре и черным вьющимся волосам, по угловатым движениям и бархатно-вкрадчивым интонациям в голосе, лет ему было не более сорока, и когда бы не лицо это, и не очки в стариковской пластмассовой оправе, да еще, пожалуй, не глаза – водянистые, беспокойные, Федин вызывал бы расположение.

Мелким шагом преодолев расстояние до губернаторского стола, он протянул Гридину узкую, с чудовищно длинными узловатыми пальцами ладонь:

– Честь имею, Константин Григорьевич.

– Садитесь.

«И что она такого в нем нашла?» – ненароком подумал Гридин о пышной Алие Сулейменовне.

Под манжетами коротковатых форменных брючин прокурора блестели черные ботинки с высокой шнуровкой, напоминавшие ортопедическую обувь.

– Мне доложили, вас интересует дело Козлова? – расстегнул он папку на кнопках. – Понимаю.

– Что понимаете? – не в силах переключиться со своих размышлений на узкую тему предстоящего разговора уточнил Гридин.

Федин заученным кивком сбросил очки на середину длинного крючковатого носа и посмотрел на него поверх оправы:

– Понимаю, конечно, – обозначил улыбку. – Дело важное. Жизненно, я бы сказал, важное. И приняло такой оборот, что наша сегодняшняя с вами встреча вполне, так сказать, закономерна.

– Алексей Борисович, а нельзя ли без преамбул? Смерть журналиста вызвала общественный резонанс. Для вас не секрет, что я пообещал принять все меры к скорейшему расследованию убийства Козлова. Вы мне пообещали назвать имя убийцы к выборам, так?

– Безусловно верно.

– Завтра я намерен выступить перед избирателями в прямом эфире. Вопрос этот, как вы понимаете, мне будет задан. И с этой точки зрения наша с вами встреча, как вы выразились на своем прокурорском языке, действительно ЗАКОНОмерна.

Федин перелистывал какие-то документы, перекладывал их из одного отдела папки в другой, словно лектор, потерявший нужную шпаргалку.

– Константин Григорьевич, – прижал он наконец папку ладонями и поднял на Гридина прищуренные из-за солнечного света в окно глаза. – Я должен с вами поговорить, прежде чем дать ход информации об убийстве гражданина Козлова,

– У вас есть такая информация?! – занервничал Гридин. – В таком случае что вы, извиняюсь, вола за хвост тянете? Не иначе, убийца мертв?

– Почему?..

Гридин вздохнул, постучал карандашом по столу.

– В привычку вошло.

Федин улыбнулся, обнажив желтые, как у коня, зубы.

– Нет, нет, – тряхнул он кудрями, – в данном случае есть все основания полагать, что мы имеем дело не с трупом. Пока. Если нужны подробности – в приемной сидит следователь по особо важным делам Артур Макарович Ленциус. С протоколами и актами экспертиз.

– А без подробностей? Кто его убил?

– Невеста, с которой они расстались незадолго до этого.

– То есть вы хотите сказать, что это бытовое убийство?.. «На почве ревности?..» или как оно у вас там классифицируется?

Федин помолчал, снова пошелестел бумагами.

– Не совсем. Но для того, чтобы установить причину, нужно задержать убийцу.

– Так задержите, черт возьми!

– К сожалению, она скрылась.

Гридин едва не рассмеялся прокурору в лицо.

– Ну-у, еще бы!.. И кто же это?

– Нелли Грошевская.

– Корреспондент телевидения? – удивился Гридин.

Федин склонил голову набок и пристально посмотрел губернатору в глаза.

– Что вы, черт подери, так на меня смотрите?

– Не надо волноваться, Константин Григорьевич. Мы здесь одни, прослушивающей аппаратуры я с собой не ношу. И потом, нет ничего непоправимого. Заказное убийство – это одна статья; в состоянии аффекта, неосторожное, как результат превышения необходимой самообороны – совсем другое. От высшей меры до, можно сказать, нуля. И совсем другой общественный резонанс.

Нагловатый тон начинал Гридина раздражать; спрятав руки под стол, он крепко сжал кулаки.

– Вы мне расскажите все по порядку, Алексей Борисович. И, если можно, без загадок, Я понимаю: «закон – что дышло, куда повернешь, туды и вышло». Но все же, что я должен говорить на пресс-конференции?

– Хорошо. Я расскажу вам все, как есть, а вы уж решите, говорить ли об этом на пресс-конференции… Итак, представлять Павла Козлова как журналиста вам, видимо, не нужно. Его резкие клеветнические нападки…

– Не будем, не будем, – махнул рукой губернатор. – Резкие – да, а содержание в них клеветы нуждается в объективной проверке.

– Тогда – тем более, – оживился прокурор. – В последние четыре года, совпавшие с вашим, Константин Григорьевич, пребыванием у власти, журналист Козлов сотрудничал в газете «Губернские ведомости». Ваш приход он воспринял, мягко говоря, отрицательно. До этого вы возглавляли обком, находились в родственной связи с высокопоставленным в партийных кругах лицом. Козлов, проживавший в Сутееве, наблюдал за вами во время пикников, к тому же о многом был наслышан от своего деда, бывшего главбухом Сутеевского рыбсовхоза. И умершего, кстати, в результате инфаркта, полученного в борьбе с бесчинствами обкомовского начальства. От прежнего партийного руководства уже никого не осталось. Кроме вас, Константин Григорьевич…

– Вы обо мне рассказываете или…

– Попрошу не перебивать! – неожиданно повысил голос прокурор. – Вы просили все по порядку, так послушайте!..

Гридин хотел возразить, но вдруг онемел и почувствовал дикое, неестественное напряжение, нарастающее по мере рассказа прокурора.

– Я говорю о тех причинах, которые побудили журналиста Козлова Павла Сергеевича, убитого в ночь со второго на третье марта сего года, обратить против вас и вашего окружения весь пафос своих критических статей. Если вы считаете это несущественным – можем опустить. Но тогда, боюсь, все остальное покажется вам необоснованным.

– Продолжайте.

– Так вот… Не кажется ли вам подозрительным тот факт, что история с покушением на вас, истолкованная Козловым в 1992 году как фальсификация, начинает повторяться? Не дадут ли последние покушения основания для изменений в кадровой политике и использования методов «силового давления»? Первый вопрос, который обычно встает перед следствием: «Кому это выгодно?» В данном случае – кому было выгодно убрать журналиста накануне выборов?..

– Не хотите ли вы сказать…

– Минуту! То, что я хочу сказать, я скажу. Что должен подумать любой, мало-мальски здравомыслящий человек о сложившейся ситуации? Что смерть Козлова, известного своими нападками на губернатора, повредит ему на выборах. Повредит, а не поможет. А значит, его убийство – это, образно выражаясь, выстрел в губернатора Гридина, не так ли? Очередное, так сказать, покушение. На демократию и власть в одном лице. Ловко?

– Какое отношение я имею к его невесте?

– А вот с этим вопросом, Константин Григорьевич, я к вам и пришел.

– С каким вопросом? – окончательно сбился с толку Гридин.

– Где она скрывается?

– Кто?

– Грошевская Нелли Алексеевна,

Гридину казалось, что он спит и видит все это во сне.

– Вы пьяны? – догадался он.

– Нисколько.

– Тогда я прикажу вызвать специализированную психиатрическую помощь! – вскричал Гридин. – Вы думаете, какие вопросы мне задаете, или перепутали кабинеты?!

Всем своим обликом Федин выражал спокойствие грифа, парящего над трупом и уверенного, что добыча от него не уйдет,

– Прошу вас сесть, успокоиться и ответить на мой вопрос. Если он прозвучал недостаточно корректно, могу уточнить: где в настоящее время находится ваша дочь, урожденная Маликова, она же – удочеренная Алексеем Фадеевичем Ветлугиным в 1975 году Ветлугина Нелли Алексеевна, после замужества – Грошевская? Так понятнее?..

Вязкая тишина заложила Гридину уши. Он позеленел, уцепился за край стола и жадно, как выброшенная на лед рыба, хватал ртом воздух.

Прокурор, движения которого из суетливых стали вдруг размеренными и точными, вылил в стакан минеральную воду.

– Выпейте. Или вызвать специализированную кардиологическую помощь? – не удержался от сарказма.

«Вот оно… вот оно… вот оно…» – стучало в голове Гридина, и кроме этого рокового «вот оно» – ни мысли, ни чувства, ни воли что-то сказать, на что-нибудь решиться.

– Я не знал… не знал!.. – прошептал он, удивляясь скорости вращения люстры на потолке.

– Ну, ну, ну, Константин Григорьевич, – улыбнувшись, покачал головой Федин. – Знали, мой дорогой, знали. И денежки регулярно перечисляли на счет внебрачной дочери. Больши-ие денежки!.. Сейчас мы выясняем, при каких обстоятельствах погибла Софья Рафаэловна Маликова, но это, как говорится, дело времени. Ее уже не вернешь. А вот девятьсот шестьдесят тысяч долларов, которые лежат на зарубежных счетах Нелли Алексеевны с дарственной на ваше имя, вернуть еще не поздно. Это ваша доля от производства Новацкого? Что, он грозился обнародовать тайну этого вклада? За это вы приказали его убрать?

Щелчки кнопок на прокурорской папке показались Гридину выстрелами.

– Вон… отсюда… уходите…

– За исключением выводов криминалистических экспертиз, доказывающих причастность вашей дочери к убийству журналиста Козлова, все документы находятся у меня. – Прокурор зажал папку под мышкой и направился к двери. Взявшись за ручку, оглянулся: – А вообще она могла убить Козлова и случайно. Все будет зависеть от обстоятельств. Честь имею.

Тело перестало слушаться. Гридин достал из ящика стола сигару, прикурил, но выбросить горящую спичку в пепельницу не мог – пальцы не разжимались; и когда огонек коснулся пожелтевших фаланг, боли не почувствовал. Ему показалось, что он слышит шипение, а на полированную крышку стола капает расплавленный воск…

4

«Здравствуйте, с вами говорит автоответчик. Хозяйки нет дома. Оставьте, пожалуйста, ваше сообщение…»

– Здравствуйте. С вами говорит Столетник. Уважаемый автоответчик, передайте, пожалуйста, вашей хозяйке, что если ее интересует копия аудиозаписи, сделанной известными ей лицами в Париже на Сен-Жан, 123, то я готов встретиться с ней с глазу на глаз у причала на Якорной площади в 14.00.

В том, что автомат на набережной Колпакова засекли, он не сомневался. Но все так или иначе упиралось в Грошевскую. Вытащить ее нужно было любой ценой. Хотя бы выяснить, где она скрывается. Или ее скрывают.

На Угольном валу поджидал красный «форд».

– Автоответчик сработал, – сообщил Евгений, захлопнув дверцу.

– Далеко не увезли, держат где-нибудь в пригороде. А может, и в «Таверне», – посмотрел Кравцов на часы. – Ладно, попробуем вычислить…

«Форду» предстояло ремонтироваться еще три дня – до возвращения хозяина из Стамбула. Подвернулась новая халтура, и Саня закончил ремонт раньше.

Его Евгений еще не видел. То ли Кравцов не хотел их по каким-то соображениям знакомить, то ли связь личных встреч не предусматривала – так он распорядился, ему было виднее.

Встреча с ГАИ могла повлечь за собой крупные неприятности, однако приметный, как кит в пустыне, «москвич» Кравцова ни на что не годился и подавно.

Якорную площадь для встречи выбирал Кравцов. Она хорошо просматривалась со всех примыкавших улиц. Одна из них была с односторонним – в сторону площади – движением; две другие – с востока на запад – узкие, по две полосы в каждом направлении, контролировались из любой точки. Четвертую сторону площади омывало море.

– Может, оставить машину? – предложил Евгений.

– Поглядим, не загадывай.

По всему, Иван хорошо представлял, на какой шаг отважился. В действиях его чувствовалась звериная настороженность. На площадь выехали за тридцать пять минут до встречи. Слева у супермаркета стояло несколько автомобилей; за рулем одного из них сидел человек и читал газету, прикрывая ею лицо.

– Зеленый «опель», Иван. Наблюдение, нет?

Иван покосился в зеркальце.

– Глаз у тебя хороший, москвич. Наблюдение. Это я тебе сто процентов даю! – В руке его неожиданно появилась компактная «кенвудовская» рация: – Саня, Саня, что в газетах пишут? Не спи, замерзнешь!

– Ни фига себе, – восхищенно воскликнул Евгений.

«Не сплю я, Николаич, – хрипнуло в трубке. – Я тебя видел, пока никого больше».

– Ждем, Саня, ждем, – Кравцов отключился, объехав площадь по периметру, устремился на запад. – А ты думал, я с ними в бирюльки играть собираюсь?

– Где «уоки-токи» взял?

– Где взял, там нету. Это, между прочим, свежий «смар-трунк» – последний писк фирмы «Президент». Занятый канал не прослушивается.

Он свернул направо, поднялся вверх и опять – направо. Через два квартала притормозил и свернул в «карман» у какого-то здания-«свечки». На стоянке втиснулся в плотный ряд из полутора десятков машин, остановился у «мерседеса» с зеркальными стеклами.

– Нам бы такие стекла, а?

– И пару пулеметов на крыше.

С места стоянки просматривалась лишь небольшая часть площади; остальная должна была попадать в поле зрения Субботина.

Кравцов достал из «бардачка» бинокль:

– Обозревай.

– Я все равно никого не знаю.

– Думаешь, я всех знаю?

– Ну хоть кого-то? Банда, милиция, ГБ – у кого ее искать-то? Заодно она с ними или на дыбе подвесили в каком-нибудь подвале? Зацепка нужна, Иван.

– Если не явится – так, может, и на дыбе. А может, и рыб кормит… Пойди в кафешку, притащи чего-нибудь сладенького.

– Печенье «Привет» устроит?

Засадой могли блокироваться и стоянка, и кафе напротив. Но времени прошло еще немного, «таврия» преодолеть расстояние от Новой набережной едва бы успела; тем более – из пригородной зоны. Кравцову нужно было доверять – ничего другого не оставалось. Евгений перебежал через улицу и скрылся за стеклянной дверью кафе.

Сверху в направлении площади спустился шоколадный «ниссан» с выпученными глазами противотуманных фар.

– Саня, Саня, ну что у тебя там? – связался Кравцов с «опелем».

– Два мудака на черной «волжанке», еще двое прогуливаются у пристани.

– Смотри, сверху пошел «ниссан».

– Вижу, заруливает на стоянку… хорошо обкладывают, а?

– Спокойно. Тринадцать пятьдесят.

– Тринадцать пятьдесят две.

Из кафе вышел Евгений с пирожными и двумя пластиковыми стаканчиками кофе в крышке из-под торта. Какая-то женщина придержала дверь перед ним.

– Извини, картошки «в мундире» не было, – сев назад, не преминул поддеть он Кравцова.

Тот отпил кофе.

– Далась тебе эта картошка. Батя мой ее любил – просто так, без ничего, с солью. Детство ему напоминало, что ли…

На стоянку зарулила «канарейка», остановилась в двадцати метрах от «форда».

– А ну, косани на них. Видел кого-нибудь?

Евгений повернул голову.

– Вон того, длинного. В прошлом году в Лужниках вместе на восточной трибуне «Спартак» – «Динамо» смотрели.

– Дошутишься.

– Да не знаю я никого!

– Хорошо, если и они тебя не знают.

– Я им свое фото не дарил.

– Думаешь, его всему дивизиону демонстрировали?

– Это смотря в каком масштабе тебя ищут.

Трое милиционеров вышли из «жигулей», пошли к площади.

– Ну город, я вам доложу! – покачал головой Евгений.

– Рядовому, ни в чем не замешанному гражданину так не кажется. Прекрасный город. «Моя милиция меня бережет». Все тихо и спокойно.

– Николаич, есть! Грошевская собственной персоной на белой «таврии», – закартавил Саня. – Подъехала к берегу, остановилась и не выходит.

– Еще кто?

– Больше никого… Машин много, знакомых нет… Менты какие-то, трое… от вас спускаются… Вышла Грошевская!.. Оглядывается… Николаич, слышишь?

– Слышу, не глухой.

– На часы смотрит… Моторка вдоль берега идет…

– А крейсера «Аврора» там не видать?

– Одного мужика я, кажется, знаю… – сообщил Саня, пропустив шутку мимо ушей. – С Атуевым в гараж приезжал, точно!.. Юра Дерябин им «тридцать первую» латал после аварии…

– Как он выглядит?

– Здоровый бугай… сутуловатый такой…

– Одет во что?

– В кожу…

Евгений достал из кармана пачку фотографий, быстро нашел ту, где Грошевская была снята вместе с неизвестным, показал Кравцову.

– Саня, волосы «ежиком», небрит, одно ухо сломано слева?..

– Волосы «ежиком», щетина на морде тоже «ежиком», смахивает на грузина… насчет уха не скажу, мне отсюда… Николаич, к Грошевской кто-то подошел. Может, клеится, а может, и из своих кто… Поговорили… отходит…

– Я пройдусь, – отдал «смар-трунк» Евгению Кравцов. – Не высовывайся.

Он не спеша пошел по улице,

– Николаич!.. – позвал Саня.

Евгений прожевал, допил кофе и хотел ответить, но кто-то неожиданно резко постучал по крыше «форда».

– Николаич, слышь, Грошевская…

Евгений быстро выключил рацию и спрятал под сиденье. Подошел мужчина в плаще, наклонился к окошку:

– Прикурить, пожалуйста, любезный…

«Маскарад, – насторожился Евгений. – Проверка?.. Втащить бы его сюда да расспросить, что почем!»

– Не курю.

– А прикуриватель.

– В Америке остался.

Гражданин отошел. Евгений включил рацию:

– Саня, что у тебя?

– Погоди, не могу говорить…

В эфире воцарилась тишина. Минут через пять вернулся Кравцов.

– Одного узнал. Человек Дворцова, сейчас работает с Ленциусом по делу Козлова.

– Кто он?

– Джарданов, опер из горотдела.

– Линять не пора? Тут какой-то чудак насчет прикурить интересовался. Я так думаю, меня поближе хотел рассмотреть.

Кравцов взял с приборного щитка остывший кофе, положил в рот пирожное целиком.

– Некуда линять, – проговорил неразборчиво. Покончив с трапезой, пояснил: – Наверх – одностороннее; внизу – сразу засекут, у них там все машины схвачены. Ждем.

– Знаешь, чем то время отличается от этого? – спросил Евгений.

– Чем?

– Тогда долго думать нужно было, прежде чем стрелять. А сейчас нужно прежде стрелять, а потом можно не думать.

Кравцов засмеялся:

– Так нам и стрелять не в кого.

– Вот именно. Поэтому мы живем между прошлым и будущим.

– Николаич!..

– Да, Саня, говори!

– Села в «таврию»… поняла, наверно, что наколка вышла… Ну, москвич, и обложили тебя!.. В восемьдесят шестом так Горбатого не встречали… Поехала! Поехала, Николаич!.. Двигаем?

– Постой, Саня, – завел мотор Кравцов. – Я еду по Колпакова, потом сворачиваю. А ты поджидай на Дятловском, другого маршрута все равно нет. Как только сверну – подхватывай, понял?

– Понял, отключаюсь…

Кравцов тронул машину с места, выехал на проезжую часть и вдруг резко взял вверх – в запрещенном знаками направлении.

– Ты что, Иван?

– Спокойно. Пока они развернутся!

«Форд» выехал на параллельную берегу улицу с трамвайным полотном, успел проскочить перекресток на желтый свет и оказался на Запорожской – как раз в тот момент, когда в просвете между крайними домами промелькнула «таврия» Грошевской.

– Какая баба, ну ты посмотри! – прицокнув языком, воскликнул Кравцов. – Весь свет на ней клином сошелся.

– На мне, а не на ней, – уточнил Евгений. – Боятся утечки информации. Что они, интересно, могут мне пришить?

– Тебе ничего. Тебя могут.

– Не выйдет. Им-то почем знать, что я той микрокассеты и глаза не видел? Поблефуем. Теперь хоть ясно, зачем они стены в Пашиной комнате простукивали.

Между «фордом» и «таврией» вклинился «ниссан». На «хвосте» Кравцова висела черная «волга».

– «Волжанку»-то узнаешь? – весело спросил Кравцов.

– Экипаж другой.

– Еще бы!.. – Кравцов притормозил, пытаясь пропустить «волгу» вперед.

Преследователи притормозили тоже. Евгений сполз по спинке сиденья – так, что сзади его было не разглядеть. Оставалось одно из двух: либо продолжать гонку, рискуя, помимо прочего, нарваться на ближайший пост ГАИ, либо свернуть, Кравцов предпринял третье – самое рискованное и неожиданное: сбросил газ и принял вправо. «Волга» проследовала мимо. Развернувшись посреди проезжей части, Кравцов поехал в обратном направлении.

– Все, москвич, мы с тобой из игры вышли. Теперь надежда на Саню.

– Думаешь, нас выпустили?

– А они нас и не принимали в расчет. Мы на площади не появлялись – откуда им про «форд» знать?.. Иначе бы не выпустили, конечно.

Кравцов пересек газон старого Нахимовского парка и покатил по широкой аллее к пляжу. Выбрав место у замусоренных торговых навесов, он заглушил мотор и жадно, с наслаждением закурил.

– Ух, ек-макарек! – потянулся. – В жизни в гонках не принимал участия. Я ведь не опер, москвич. Работа у меня бумажная.

– Белый воротничок, – согласился Евгений. – К тому же это и не гонка никакая. Так – прогулка.

Кравцов включил «смар-трунк»:

– Саня, Саня, ты где? Ответь, если можешь!..

Прошла минута.

– Саня!..

– Николаич, она на Новую не пошла, слышишь? Не дома, значит!

– Уже хорошо. А где?..

– Все, Николаич, я возвращаюсь. Впереди перекрыто, у меня на «опель» документов пока нет… Четырнадцать сорок восемь, на Костомаров она пошла, в санаторную зону!.. Отбой!..

– Четырнадцать сорок шесть, – посмотрел на часы Кравцов. – Давай, Саня! Через часик я тачку верну. Телефункен в «бардачке» будет. Подберешь в гавани, отбой!..

Евгений посмотрел на свои «командирские». Было четырнадцать сорок семь, но он промолчал.

– Факир был пьян, и фокус не удался, – сплюнул в приоткрытое окошко Кравцов. – Тридцать шесть санаториев вдоль берега!.. А в общем, я и не рассчитывал.

– В «Таверну» идти надо, – твердо сказал Евгений.

– Проголодался?

– В «Таверну», Иван! И Атуев, и Дворцов вокруг крутятся. И, видишь, фраер этот небритый… А оттуда уже танцевать. Другого ничего не остается.

Кравцов бросил на него насмешливый взгляд:

– Ты там и поесть не успеешь, москвич. «Хулиганку» спровоцируют, заметут – и ничего не расскажут. Вполне понятно, что тебя они ищут, зачем глупости делать?

– А где я кассету прячу, они знают? И на кого работаю?.. Вряд ли поверят, что ни на кого. Крупно играют, нужно подыграть. Буду требовать встречи с Грошевской-Ветлутиной-Маликовой. Авось меня к ней подвезут?

Кравцов на минуту задумался.

– Дорогой «авось» получится.

– Ты говорил, они в «Таверне» игрища устраивают?

– Э!.. Думаешь, ты первый? Вон и Саня пытался. Он до Афгана акробатикой и боксом баловался. Пять тысяч долларей на дороге не лежат.

– Ско-олько?!

– Проигравшему – две. На похороны. Впрочем, как публика пожелает. Если минут двадцать продержишься – пожалеют. А нет – добьют. Правил там, как ты понимаешь, никаких. Ставки тысячные. Победителю – деньги и шанс попасть в телохранители к какому-нибудь крутому. Своеобразный экзамен в мафию, но до этого – тройная проверка. За одни кулаки туда не примут разве что на заклание в качестве барана.

– Саня на это рассчитывал?

– Саня рассчитывал, но его знают и в жизни на эту корриду не пустят. Он классный механик, иномарки как орешки щелкает. За что и держат. А на отборочных боях с ним просто играются. Потом бьют в простреленное пузо – знают больное место.

– Он что, этого не понимает?

– Простить тюрьму и подставу с ЛСД не хочет. Мать после этого с нервным расстройством слегла, жена с ребенком ушла и возвращать ребенка не хочет, хотя и сняли статью… Злой, все на чистую воду их вывести собирается. Это – тупиковый путь. Бойцы, которых они выставляют, хорошую подготовку проходят. Но это еще не все. Их перед боем подкалывают амфетамином. Новички, понятное дело, никакого допинга не получают. Этим их проигрыш почти гарантирован. Но если кто и одержал бы верх, то уйти все равно бы не дали. С такими-то деньжищами?.. И через год достанут.

– Я от бабушки ушел, я от девушки ушел…

– Даже не думай.

Они помолчали.

– За пацана тревожно, – сказал Евгений. – За Игоря Васина. Для него все игра! За сенсацией поехал. Если что – я ему про тебя рассказал. Рейс из Казани через день. Послезавтра вернется, надо встретить… И еще. Я с Алевтиной договор заключил. Оформил все, как полагается. Так что я – лицо официальное. В соответствии с заявлением клиента расследую обстоятельства смерти журналиста Козлова Павла Сергеевича. И точка!..