Текст книги "Прыжок рыси"

Автор книги: Олег Приходько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

2

За окном моросило. Быстро плыли над крышами тучи.

В переулке, куда выходило окно кабинета, было тихо и безлюдно. У дома напротив, поглядывая на часы, топтался человек в коротком плаще.

В одном из окон третьего этажа Гридин заметил мужчину в кожаной куртке. На секунду их взгляды пересеклись.

– Кто это там в окне, Ставров? – хмуро спросил он у начальника охраны.

Заметив подошедшего полковника, мужчина в куртке задернул штору.

– Капитан Щеглов.

– А внизу?

– Лейтенант Ильяшенко. Хороший парень. Вчера в тире из двадцати пяти выстрелов двадцать три в десятку всадил.

Унылое приморское воскресенье семнадцатого марта располагало ко сну, пьянке или разглагольствованию. Но сон не приходил, философские беседы вести было не с кем, пить было нельзя – чего доброго, подумают, что губернатор испугался.

На деловые разговоры в выходной налагалось табу.

– Ты завтракал? – спросил Гридин, чтобы не молчать.

– Так точно, – соврал полковник.

«Тоже кукла, – подумал о нем губернатор. – Игры какие-то в самом деле».

В кабинет вошла Дина Ивановна. С самого утра она сидела в спальне перед зеркалом, что делала, впрочем, всегда перед появлением на миру. С возрастом ее стал подводить вкус, но к имиджмейкерам первая леди области относилась высокомерно и от их услуг наотрез отказывалась. Платья предпочитала шить сама, верхнюю одежду покупала за границей, куда неизменно сопровождала супруга.

– Доброе утро, Коля, – поздоровалась она с начальником охраны, выразительно оценив початую бутылку коньяка на письменном столе. – Ты уже готов?

– Смотря что ты имеешь в виду, – пошутил Гридин.

С близкого расстояния от него можно было услышать коньячный запах, но он знал, что едва ли кого-нибудь подпустят к нему на близкое расстояние. С появлением же Дины на сей счет можно было и вовсе не опасаться: стойкий парфюмерный аромат, исходивший от ее платья, способен был перешибить зловоние выхлопной трубы «КрАЗа».

– Мы едем? – подойдя вплотную, застегнула она верхнюю пуговицу на его рубашке. – Ждут ведь, неудобно.

Больше всего Гридину хотелось снять к чертовой матери этот галстук, ослабить ворот и засесть где-нибудь на берегу реки с удочкой, имея в котомке бутылку мутного самогона, непременно заткнутую импровизированной пробкой из куска газеты «Губернские ведомости», шмат копченого сала и луковицу. И если бы выдалось хоть одно такое туманное, теплое, пахнущее сеном утро, то его вполне хватило бы не то что на оставшуюся до конца предвыборной гонки дистанцию, а и на весь последующий срок.

– Едем, едем, – вздохнул он и добавил вполголоса: – Барби ты моя… ненаглядная.

– Кто-о?! – поползли вверх ее выщипанные брови.

– Кукла есть такая. Будешь себя хорошо вести, я тебе подарю.

– А как я должна себя вести?

– Молчать.

Путь длиною в две тысячи четыреста метров был основательно «зачищен», и, несмотря на то, что губернаторский «ЗИЛ» сопровождало всего две машины – впереди и сзади на дистанции в двадцать пять метров, – Ставров за безопасность вверенного ему лица не опасался. Не только потому, что через каждые триста метров у обочин стояли неприметные с виду машины, оснащенные рациями; не потому, что сорок сотрудников, вооруженных автоматическими пистолетами, прогуливались по улицам на протяжении всего маршрута и просматривали каждые шестьдесят шагов, отделявших их друг от друга, не потому даже, что еще сорок человек были разбросаны по подъездам, этажам, залам и запасникам картинной галереи, где всего час тому назад закончили работу саперы и куда сейчас направлялись губернатор с супругой, но потому, что был уверен: появление в городе заказного убийцы – чей-то вымысел, чья-то козырная карта в опасной политической игре. Возможность же теракта в отношении должностного лица, относящегося к группе повышенного риска, – ситуация штатная, и учитывать ее необходимо постоянно. Не будь обострения этой ситуации в связи с появлением киллера – не видать бы Управлению охраны ста двадцати дополнительных миллионов, не расширить бы штатного расписания на пять единиц за счет вакансий УФСБ, не получить бы двух новеньких «ниссанов», припрятанных Дворцовым для своих нужд в гараже УВД, и много еще всяких «не».

Обязан своим назначением на должность Ставров был вовсе не Гридину, а его тестю Дорохову, чью персону сторожил до самой его смерти в 1991-м, но Гридина уважал и не считал зазорным время от времени ему подыгрывать. Положение начальника охраны губернатора не шло ни в какое сравнение с положением рядового охранника, хотя бы даже и в системе «девятки» при Гришине, и стоило маленьких, ни к чему не обязывающих жертв.

До тех пор, пока жив Гридин, Ставров за свое место мог не опасаться: губернатор знал, что полковнику хорошо известна механика его становления.

«Дину мою береги, Николай», – эти последние слова Дорохова Ставров понял как свое новое и пожизненное назначение.

Машина въехала на Театральную площадь, остановилась у белоснежного здания картинной галереи. Автобус с надписью «ТЕЛЕВИДЕНИЕ» был единственным транспортным средством, допущенным к подъезду на близкое расстояние.

Валентин Саенко, верный сторожевой пес, молчаливый и непритязательный, распахнул дверцу, подал руку Дине Ивановне. У парадного толпились мэр с супругой, Шатров, прокурор Федин и его жена Алия Сулейменовна – народная артистка России, за последние два года на сцену не выходившая, зато распоряжавшаяся коммерческой политикой и репертуаром театра как собственной жизнью. Хализев опоздал, приехал один. Его машина ворвалась на плошадь, когда высокопоставленные посетители галереи уже вошли в здание.

Экскурсию по выставке проводила искусствовед из Санкт-Петербурга. Немолодая сухощавая женщина в наброшенном на плечи оренбургском платке старалась из последнего, но городская ли знать была перед нею, нефтяники или крестьяне – ее совершенно не занимало: главным для нее было уложить в отведенное время как можно больше информации. Не приведи Господь, чтобы посетители остались в неведении, что для Европы означали Нидерланды в средние века, кем для Нидерландов были Габсбурги, в чем изобразительное различие «Карнавала в деревне» Мартина фон Клеве и «Поклонения волхвов» Питера Брейгеля Младшего. Не сразу, но ей удалось завладеть сановным вниманием. Пейзажи на полотнах все еще хранили энергию средневековых мастеров, все еще дышали свежестью Фландрии, целительные токи апостолов струились с картины Питера Артсена, и даже история Христа, всякому казавшаяся знакомой до мелочей, в присутствии «Святого Луки, рисующего мадонну» или «Голгофы» неизвестного брауншвейгского монограммиста представала в новых подробностях.

Будто связанные единой нитью, все чинно двинулись за экскурсоводом. Никто не заметил, что Гридин отстал.

Он стоял, чувствуя, как наливаются свинцовой тяжестью ноги, а в голове разрастается противный гипертонический звон: семнадцать пар глаз пронзали губернатора с «Группового портрета корпорации амстердамских стрелков» Дирка Якобса.

Причина смятения губернатора заключалась вовсе не в оценивающих взглядах этих давно умерших людей: картина висела как раз на той стене, у которой еще совсем недавно стояла его восковая копия.

Никаких других картин на этой стене не было!

До недавних пор судьба благоволила Гридину, но везение для него отнюдь не означало, что можно положиться на судьбу целиком и плыть по течению без руля и ветрил. «Ничто не может возникнуть ниоткуда», – любил повторять он, призывая подчиненных к активности. Но сейчас, в силу последних событий, едва ли в целом свете отыскался человек, способный убедить его, что ни в самом факте появления этой картины, ни в месте ее расположения нет коварного замысла или, что еще хуже, Божьего знамения.

3

В семь часов вечера Евгений позвонил в редакцию «Губернских ведомостей». Дежурил уже знакомый ему Игорь Васин. Н просьбу об аудиенции он откликнулся, как показалось Евгению, с удовольствием.

В сущности, детективу на сей раз было безразлично, с кем и коллег Павла беседовать, но в необходимости такой бесед перед встречей с Полянским он не сомневался. Заискивающие фальшивые интонации «диск-жокея» не просто настораживали тенденциозность его выводов и суждений могла повести предстоящий разговор по кривому руслу.

Игорь Васин встретил его у входа и предложил подняться комнату, где они встречались раньше. Производил он впечатление человека надежного и независимого, хотя Евгению доставало опыта, чтобы не доверять первому впечатлению.

– Игорь, я был знаком с Павлом без году неделю, как говорится, – Евгений достал из кармана синенькую книжицу с золотой тисненой надписью «ЧАСТНЫЙ ДЕТЕКТИВ». – Я не и милиции, провожу частное расследование.

Повиновавшись приглашающему жесту, он сел за стол Павла.

– Ни разу не сталкивался с частными детективами, – не без интереса повертел удостоверение Васин и, перетянув резинку на «конском хвосте», водрузился на стол напротив.

– Вы первый, кто знает о цели моего пребывания в Приморске. Я хочу, чтобы вы стали последним.

– Заметано. А Полянский?

– Ему я в таком качестве не представлялся.

– А почему? – в глазах сотрудника отдела писем заискрилось лукавство.

– Ну… зачем? – не сразу нашелся Евгений. – Он лицо не совсем нейтральное во всей этой истории, хотя бы потому, что жил по соседству.

Игорь кивнул, закурил и перенес на стол Павла черную, похожую на перевернутую чашку пепельницу.

– Вас интересует Павел? – перешел он к делу.

– Скорее его взаимоотношения – со Шпагиным, Полянским, на работе вообще.

Игорь чему-то ухмыльнулся, тряхнул «хвостом».

– Незавидная у меня роль, а? – спросил, подмигнув. – Что-то вроде сексота…

Евгений засмеялся:

– Вы с ума сошли! Сексот – это секретный сотрудник. А я работаю по собственной инициативе. Откровенно говоря, у меня на это расследование нет никаких прав – ни клиента, ни контракта, ни оплаты, ни согласования с органами. Один, без оружия и за собственный счет. Которого, впрочем, у меня уже тоже нет. Поэтому, в отличие от сексота, состоящего на довольствии в так не любимых вами органах (и мною, кстати, тоже), за вами остается право в любое время послать меня на все четыре стороны.

– Почему вы решили, что я непочтительно отношусь к «птенцам гнезда Дзержинского»?

– Презрительное «гэбэшники» во время нашего знакомства и замечание коллеги «у него все гэбэшники» привело меня к такому заключению. Я не прав?

Теперь засмеялся Игорь. Беседу прервал телефонный звонок.

– Редакция, – дотянулся он до телефона и снял трубку. – И что же?.. Редакция-то здесь при чем? Обратитесь к участковому… Ах, вот так, да?.. Интересно. Я сейчас вряд ли помогу, но если вы нам напишете… Да… Да, в отдел писем. Васину Игорю Николаевичу. И фамилии укажите – участкового, соседа, номер отделения милиции, куда обращались… Не за что пока, до свидания. – Он положил трубку, посмотрел на Евгения: – «Сосед грозится меня убить. Обратилась в милицию. Участковый сказал: «Вот когда убьет, тогда и приходите». Решила позвонить в редакцию. Не в прокуратуру, а в редакцию. Все звонят в редакцию – жалуются на милицию, на «Скорую помощь», на жэк, «Водоканал», соседей… Так у нас тут понимают функцию четвертой власти.

– Что ж, когда первые три не работают, – поддержал разговор Евгений.

– Я сварю кофе! – соскочил Васин со стола.

Он достал из шкафа немецкую кофеварку, большую жестяную банку с зернами, сахар в стеклянной вазочке и принялся священнодействовать с проворностью бармена.

– Можно мне задать вам один вопрос? – обратился к Евгению, не оборачиваясь.

– Валяйте!

– А на хрена вам, простите, нужно вести это параллельное расследование? К тому же за собственный счет?

Вопрос был в «десятку». Если бы Евгений сам знал, как него ответить, все было бы намного проще и яснее. По крайне мере, для него самого.

Поросячий визг кофемолки оправдал минутное молчание.

– Я, честно говоря, поначалу и не собирался ничего расследовать. Приехал в Приморск просто так – прошвырнуться, на могилке Пашиной выпить за упокой его души. А потом… слово за слово, неувязочки, расхождения. Сработал инстинкт. Теперь честолюбие бросать начатое не позволяет. У меня когда-то учитель был, кореец. Он любил повторять: «Лучший способ не намокнуть под дождем – окунуться в море».

Васин вернулся на свое место, погасил сигарету.

– Вам что-нибудь удалось узнать?

– А вам?

– Мне?! Я же не детектив, Евгений Викторович. Не знал бы с чего и начать.

– Так всего много вокруг этого убийства?

Игорь не ответил, неопределенно развел руками.

– Что все-таки об этом говорят? В редакции, в городе?

– В городе – известно что. Боролся с мафией. А с кем боролся, на того и напоролся.

– А ты как думаешь?.. Извините…

– Да нет, нет, меня можно на «ты», – заверил Игорь. – Меня никто на «вы» не называет. Возрастом не вышел, да и невелика «шишка».

– В общем, я тоже не старый, – засмеялся Евгений. – Да и по должности – топтун, сыщик. Так что давай-ка на «ты». Не подумай, что я таким образом пытаюсь вызвать твое расположение к себе.

Они пожали друг другу руки.

– Что думаю по этому поводу я? – серьезно сказал Игорь и потянулся за новой сигаретой. – Думаю, что это – его амплуа.

– Чье… амплуа?

– У журналистов, как и у актеров, тоже есть амплуа. «Политик», «борец с мафией», «лирик», «патриот»… Но это совсем не означает, что мы остаемся такими в жизни. Маски. Игра.

– У тебя что, тоже есть ап… амплуа?

– А ты думал! Хотя, казалось бы, какое может быть амплуа в отделе писем?.. Но есть, наверно. «Сострадатель», «исповедник», «просветитель», «душеприказчик», «сам участие»… Что-то и этом роде. Весь вопрос в том, насколько человек понимает, где кончается игра и начинается жизнь.

– Выходит, Паша играл в борца с мафией?

В кофеварке забулькало, запыхтело, и по комнате стал распространяться аромат.

– Я думаю, что Паша просто потерял эту грань. Игра превратилась для него в образ жизни. Это хорошо, наверно. Это, можно сказать, высший пилотаж. Он перестал быть представителем «второй древнейшей» и начал представлять власть. Пусть четвертую, но все-таки.

– И за это…

– Упаси Боже! – отчаянно замахал руками Игорь и, соскочив со стола, стал заниматься приготовлением кофе. – Это всем даже нравилось. Свидетельствовало о свободе прессы и подлинности демократических процессов, так сказать.

– Кому – всем? Губернатору тоже?

– Но даже если нет?.. Что бы выиграл губернатор, откажись его «шестерка» Шпагин печатать очередной Пашин опус, от которого несло жареным?.. Паша отослал бы материал в «Комсомолку», «Русскую мысль», куда у него была протоптана дорожка после перепечатки «Фальсификаторов». Или, скажем, в «Литературку». К нам летом Юрий Щекочихин приезжал. Хорошо говорил о Паше, предлагал ему присылать материалы, хвалил за стиль, смелость, обобщения… да мало ли!.. Хоть в «Правду»! А так – что же… Ну, выступил, ну, срезал. Оно здесь, внутри, погорело-подымило да и потухло. Все свои, и сор в избе остался.

Отказать ему в логике было трудно. О том, к чему Евгений только начал подступаться, проделав адскую мыслительную работу, неустанно анализируя ситуацию и обращаясь к корреспонденции Павла, Игорь говорил запросто, как о само собой разумеющихся, очевидных вещах.

– Спасибо, – взял Евгений чашку из его рук.

– Сахар клади.

– Да нет, я так, спасибо… Значит, ты исключаешь, что причиной убийства журналиста Козлова стали его публикации?

– Люди ЗГВ наизнанку выворачивают, Совмин чихвостят ничтоже сумняшеся, агентов ГБ называют по именам, своих агентов от журналистики уже в ГРУ, поди, внедрили… Что ни газета – то разоблачения. В МИДе, в Кремле, во внешней разведке. Арбатская шлюха расписывает, как она развлекалась в сауне с Русланом Имрановичем, грозится назвать остальных. И ничего – а все, слава Богу, живы. Свобода слова проходит период своего становления. А, – махнул Игорь рукой, – сам знаешь: треп все это!

– Что это была за статья, которая привела в бешенство вашего Шпагина?

– Х-ха! – Игорь снял трубку зазвонившего телефона и опустил ее на рычаги. – Про то, как Иван Иванович поссорился с Иваном Никифоровичем, не поделив какую-то часть госимущества… Шпагин, как я уже сказал, «карманный редактор» Гридина. С «Маской» получилась как раз обратная ситуация; здесь ее появление было нежелательным, за рубежом или, скажем, в Москве она никому на фиг не нужна. Какое там кому дело, кто и сколько денег вложил в приватизацию химзавода или судоверфи, кто у кого больше украл? О чем говорят москвичу или парижанину фамилии Гридин, Хализев, Новацкий, Астраханов и все прочие?.. К тому же все это нуждается в более достойном подкреплении фактами. А у Паши какие доказательства? В подобных делах Генпрокуратура по уши вязнет. Ну, приезжали тут «аж из самой Москвы» с проверкой по поводу его «Конверсии или коррупции?» – строительств городка для отставников. И что?.. Встретили эту комиссию генералы, адмирал флота. А сам Гридин, ты что думаешь, хухры-мухры? У него в Кремле концов нет? Да это «волеизъявление народа», которое его губернатором «всея Приморска» сделало, лет десять готовилось!

– Что ж, по-твоему, вообще писать бесполезно?

– По крайней мере, о России, приватизации и всем таком прочем, «глобально-необъятном». Полезно писать о бабе Маше из Савватеевки, к которой повадился ходить волк и задрал ее любимую козу Франю. Вся Савватеевка обросла штакетником, а люди нашли повод вооружиться, стали ходить на охоту и добывать себе на пропитание. Вот это резонанс!.. Нет, пока Россия не разбогатеет, пока не нагребут сегодняшние бандиты под завязку и не начнут сбрасывать излишки на культуру, искусство и прочие удовольствия – ни черта не выйдет!

В его суждениях Евгений узнавал мотивы дневниковых записей Павла.

– Что же в таком случае делать?

– Продолжать играть. В рамках избранного амплуа. Но не заигрываться, не путать сцену с залом. Я ясно выражаюсь?..

С такой концепцией журналистики Евгений еще не сталкивался и в другое время охотно бы поспорил с этим молодым прагматиком, но предстоящий разговор с Полянским заставил его изменить тему.

– Куда уж яснее… Спасибо за кофе.

– Давай я тебе еще налью, там бак на целый литр!

– С удовольствием. – Евгений почувствовал сытость и тепло, кофе как нельзя лучше сказался на самочувствии, страдавшем от вынужденного нарушения режима. – Значит, Шпагин ориентируется на Гридина?

– А то!.. Гридин эти «Ведомости» организовал, как только стал первым обкома с подачи Меченого.

– Кого?..

– Горбачева, кого! Он в восемьдесят шестом со своей благоверной сюда наехал, им тут такой прием устроили – роман можно написать. Кадры Михайло знал, ничего не скажешь. И Гридина, которого сюда спрятали от андроповских разборок с прежними соратниками, тоже знал, как выяснилось. Ну, может, не его самого, а тестя – какая разница-то? Ты у Пашки «Смотрите, кто пришел» читал?

– Читал.

– Вот!.. Держи… осторожно… горячий…

– Спасибо.

– По крайней мере, Дина Ивановна успела обнять Раису Максимовну, я объятия этих первых ледей своими глазами видел, а со мной – еще несколько десятков тысяч горожан, которые вышли поглазеть на последнего коммуниста планеты.

– Твоими бы устами! – захохотал Евгений.

– Да… Так вот, заметь: Гридин, который только-то и был, что вторым горкома, стоял по правую руку Меченого. Правда, «только-то» – это слишком мягко сказано. Под его опекой были химзавод, строительство нефтеперегонного, порт, моторостроительный, который производит моторы для боевых вертолетов 24, 28, противолодочного «14», десантно-транспортного 6 и тэ дэ…

– Откуда такая информированность?

– Да я там в многотиражке подвизался, покуда журфак заочно кончал.

– Намекаешь на ВПК?

– Не намекаю. А говорю открытым текстом: стратегически важный городишко наш Приморск. Так вот сразу после отъезда императора – буквально через три дня! – господин, а тогда еще товарищ Гридин становится… кем?.. Правильно: первым секретарем областного комитета КПСС. Еще через месяц «серый кардинал» Хализев из заместителей переходит в председатели областного исполнительного комитета.

– Почему «серый кардинал»-то?

– Ну, не знаю, так говорят. Подозрительная личность. Ты же читал у Павла, кем он был в Москве?..

Евгений пожалел, что читал невнимательно, пропуская фамилии, должности и даты ушедшего, как ему казалось, в небытие прошлого. В отличие от дотошного Козлова он не считал, что причастность к тому или иному политическому течению развалившейся империи есть нечто неотъемлемое или несмываемое и всякий должен находиться в плену былых убеждений пожизненно. Он просто не привык задумываться об этом, экскурсы в безвозвратную историю несуществующей теперь страны были для него пустой тратой времени, прерогативой политологов и журналистов. По крайней мере, платили ему не за это.

– Не помню, – признался он. – Это важно?

– Как тебе сказать… В Москве он был инструктором МГК КПСС в отделе, где работал отец Дины Дороховой – Гридиной по мужу.

– Да, теперь вспомнил. И что из этого?

– Ничего. Ты спросил, почему «серый кардинал», я рассказываю. Если не интересно – скажи, сменим пластинку.

– Нет, извини. Продолжай, все интересно.

Игорь помолчал, допил кофе.

– Ну вот. В 1982 году, как ты помнишь, нашу империю постигла тяжелая утрата. Летят «кремлевки», папахи, «уходят» всех, кого нельзя не «уйти», в том числе и Ивана-свет-Вениаминовича Дорохова. Последнее, что он успевает сделать – спрятать свое чадо с супругом в город на берегу моря: перспективный, имеющий промышленность, выход в другие страны и прочее. И вместе с ними приезжает Хализев. Уж не знаю, что они там планировали – пересидеть смутные времени или набраться политического опыта в провинции, чтобы потом въехать на белом коне в первопрестольную. Но факт, что они неразлучны, и это наводит на размышления.

– Может, они друзья? – искренне предположил Евгений. – Зачем же так сразу?

– Может, может. У нас тут один хохмач был… В общем, дурак, конечно, его потом за пьянку выгнали… Так он однажды написал в заметке о премьере в театре Достоевского: «К.Г. Гридин и А.Д. Хализев тепло приняли спектакль, на котором побывали вместе с супругой Диной Ивановной».

Евгений рассмеялся:

– Врешь!

– Точно. Другое дело, что ответственный редактор вовремя выпуск застопорил.

– Ладно, Игорь. Вернемся к газете. Итак, если я правильно понял, в начале перестройки по инициативе Гридина появляется газета «Губернские ведомости»…

– По инициативе Гридина, – перебил Игорь, – в начале его карьеры газета «Комсомолец Приморска» реорганизовывается в «Губернские ведомости» и становится областной. Так-то будет точнее.

– И финансируется?..

– Приморскими обкомами КПСС, ВЛКСМ и облсовпрофом, конечно.

– И возглавляет ее Сергей Вениаминович Зырянов?

– Ни черта подобного, Женя.

– То есть?..

– А вот то и есть, что возглавляет ее к тому времени вышедший из комсомольского возраста третий секретарь Приморского ГК ВЛКСМ, заочно окончивший Ленинградскую ВПШ по специальности «журналистика» Андрей Андреевич Шпагин.

– ???

– Но в августе 1991 года империю постигла вторая тяжелая утрата: приказала долго жить «горячо любимая» всеми КП, она же СС. И новый президент России назначает в Приморск наместника – главу администрации Алексея Самойловича Берлинского. И вот тут-то, в прокоммунистические, прокомсомольские, провонявшие застоем «Ведомости» приходит Сергей Вениаминович Зырянов. И принимает на работу выпускника MГУ Пашу Козлова. И начинается то, что войдет в историю журналистики под названием «демократизация прессы», если истории не возьмутся переписывать коммунисты, в случае чего эта страничка будет озаглавлена «разгул желтой прессы».

Евгений улыбнулся, покачал головой:

– Откуда тебе все это известно? Из писем читателей?

– И из них тоже. Читатели спрашивают – мы отвечаем. Но в основном, конечно, из рассказов Павла. Он сидел там, где сейчас сидишь ты, а я сидел здесь, где и сейчас сижу. Я был зеленым, неотесанным, писать не умел, в политике не разбирался. Пер на рожон, искал неприятностей, и никто, кроме Павла, повышением моего уровня не занимался. Только тогда у нас не было этой кофеварки, мы грели воду кипятильником и хлестали чифирь ночи напролет. Два холостяка.

– Вы были друзьями?

– Н-нет… наверно, нет. Мы были слишком разными. Хотя я бы ничего против такой дружбы не имел, но у Павла были другие интересы, другой круг общения, меня он туда не вводил. Я даже не могу сказать с уверенностью, был ли у него такой круг. Паша, вообще-то считался одиночкой, нелюдимом, некоторые думали, что он «себе на уме», что он чей-то ставленник, протеже. Так всегда говорят о талантливых людях.

– У него были завистники?

– Сколько угодно.

– А завидовали-то чему?

– Таланту. Независимости. Энергии. Паша ведь не мелочился, работал по-крупному. И взамен ничего не просил. Если писал о чем-то он – это проецировалось на Время, на Страну; если писали другие – на том же материале – это был уровень стенной газеты, многотиражки в лучшем случае.

– Ну хорошо… Потом были назначены свободные выборы, вернулся Гридин – уже в качестве губернатора. Но Шпагина-то на место он вернул не сразу?

– О-о-о!.. Ну ты, Женя, скажешь тоже! Да снять редактора обновленной, полюбившейся народу газеты, которую раскупают в мгновение ока, – такой минус себе поставить, что из-за одного этого на следующих выборах процентов двадцать голосов корова языком слижет!.. Для начала Гридину нужно закрепить свою победу. И вот он начинает стягивать сюда резерв из числа бывших своих и дороховских соратников, оказавшихся в опале или не у дел. Милицию обновил, охрану себе организовал…

– Откуда ты все это знаешь?

Игорь недоуменно посмотрел на него, выдержал паузу:

– Живу я здесь, понял? А если серьезно – от Пашки опять же.

– Кстати, о милиции и замене ее руководства. Неужели Гридину были выгодны такие статьи, как «Фальсификаторы»?

– «Фальсификаторов» печатал Зырянов. Я уже сказал, что они с Пашей пришли при Берлинском, а Алексей Самойлович любил подыграть пастве и сделал «свободу слова» основным своим козырем. Кстати, об этом ты можешь прочитать и в нынешней его предвыборной программе. А теперь посуди, кем был Гридин для Паши? Профессиональным коммунистом, первым секретарем обкома, ставленником застойного цековского аппарата, да еще женатым на дочери кандидата в члены Политбюро. Паша вообще отрицал способность к переоценке ценностей в позднем возрасте, а возврат Гридина они с Зыряновым называли не иначе как «коммунистическим переворотом».

– И тем не менее Гридин их терпел.

– Вот именно, что терпел. Уволь он Зырянова – народ инкриминирует «зажим свободы слова», напомнит о большевистском прошлом; запрети он выступления Павла – Павел выступит в столице. Вынужден был терпеть.

– Но Зырянова-то он убрал? И Павла в последнее время…

– Зырянов ушел сам. Он был действительно очень болен – сердце – и умер вскоре. А Павел… Павел хандрил в последнее время, и дело тут не в Гридине и не в Шпагине. Да и терпел он Павла вовсе не потому, что был жив Зырянов – эка проблема, скинуть старика! Просто он сам еще не набрал силу. А теперь самоутвердился и может делать все, что угодно: это его город.

Евгений укладкой посмотрел на часы.

– Игорь, ты сказал, что не мог бы назвать ваши отношения с Пашей дружбой. Думаю, поскромничал, да тебе виднее. А вот Полянский уверен, что был Павлу самым близким человеком.

Васин застыл, непроизвольно выгнув дугой брови, и соскочил со стола.

– Кто-о-о?! По-лян-ский?! Ну, воще!.. Это он тебе так сказал?..

Евгений кивнул.

– А я еще подумал, когда вы с ним вошли: ни фига ты себе нашел источник информации!.. Да Витюша Полянский – гондон штопаный! Ты меня извини. Если хочешь – могу при нем повторить. Бездарный, как украинский парламент! Павел просто вынужден был с ним общаться, потому что они жили по соседству.

– Он не очень любил Павла?

– Это мягко сказано. Он его ненавидел. Только с убийством ты этого не связывай, все, на что способен Полянский, – доставать, продавать, обменивать, ходить за чужой счет по кабакам и Дворцам культуры, представляясь музыкальным обозревателем и обещая рекламу в «Ведомостях» за небольшое вознаграждение. За пять баксов он может написать заметку о рождении новой звезды, а если кто-то предложит десять за то, чтобы он эту звезду обосрал, – сделает, не задумываясь. У него нет принципов – одни грамматические ошибки. Ничего общего с Павлом, повторяю, у них не было. Голову на отсечение даю!

– Он был вхож к Гридину?

– Боже упаси! Но если оказывался в театре на том же спектакле, что и Гридин, то назавтра в кафе у «нефтяников» за чашкой шарового кофе вскользь подпускал фразочку типа: «Сидим мы вчера с Константином Григорьевичем…» А там поди знай.

– А со Шпагиным у него какие отношения?

– Давние и дружеские. Шпагин – секретарь ГК ВЛКСМ по идеологии, Полянский в то время – комсорг хоро-дирижерского отделения культпросветучилиша. И, я так думаю, стукач ГБ. Наверняка следил за Павлом.

– Вот как?.. А откуда у него папка с ксерокопиями статей Павла? Он их ему что, подарил?

– Ни черта он ему не дарил! Павел отксерил несколько экземпляров, чтобы взять с собой в Париж. Пришел в понедельник утром, то есть назавтра после смерти Павла, Полянский, стал рыться в его столе – будет, мол, обыск, мало ли какой компромат. Он, с понтом, спаситель репутации Козлова. Друга тут из себя изображал. На поминках нажрался на халяву в зюзю – роднее всех родных. И папочку эту притащил, матери сует – вот вам, мол, на память о сыне, какой он был талантливый… Вспомню – блевать тянет, ей-бо!.. А может, рассчитывал в папке что-нибудь из неопубликованного найти, пройдет время – выдаст за свое.

– Ты говорил, ГБ обыск проводила?

– Ну, это как раз нормально, три ведомства по распоряжению Гридина город шерстят. Представляешь, как он перебздел: накануне выборов популярного журналиста убили!

– А что это за история с Союзом журналистов? Павел сказал Полянскому, что едет на конгресс от Союза, а Алевтина Васильевна мне говорила, поездка была частной?

– Очень просто. Приморское отделение Союза, прознав о поездке Павла, само к нему приползло и предложило аккредитацию. Денег-то у Союза – с гулькин нос, а тут получается, что есть возможность на шару послать своего представителя на конгресс, а потом трендеть по всем углам, дескать, мы выходим на европейский уровень. Материал из первых рук – и все бесплатно. Вернее, за Пашкин счет… А Полянскому… Паша его просто поддразнил. Амплуа Полянского – «завистник». Он Пашу сожрать готов был от зависти. Бурно одобрил его публичное отречение от квартиры, мол, правильно, плюй на них, не поддавайся. А причиной тому было одно ма-аленькое обстоятельство: у самого-то Витюши квартиры нет. И никто ему, семейному, квартиру не предлагает. «Купи», – говорят. А холостяку Козлову предложили. Квартира у Полянского была, но его первая жена, которую он бросил в интересном положении, ее отсудила. Да черт с ним, с Полянским! Дался тебе этот гнус!