Текст книги "Прыжок рыси"
Автор книги: Олег Приходько
Жанр:
Боевики
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)
Наконец капитан в бушлате махнул полосатым жезлом и «ЛАЗ» продолжил путь. Евгений закрыл глаза.
«Терактов опасаются. Чеченцы лютуют. Пока всех русских не перебьют – не успокоятся».
«Ну, так уж и всех-то?»
«А им что? Ихних убийц Аллах в рай принимает без очереди. У них убийство за честь почитается, это мы все боимся, нам вера руки кровью марать не позволяет».
«Бабушка, а что такое «штормовое предупреждение»?»
«Когда старик пошел к морю в первый раз, оно слегка разыгралось; во второй – «помутилося синее море»; в третий – неспокойно стало. Предупреждало, значит. А потом начался шторм:
Видит, на море черная буря:
Так и вздулись сердитые волны,
Так и ходят, так воем и воют.
«А почему старик не послушался, когда оно его предупреждало?»
«Потому что старухи он боялся больше».
«А чего она хотела?»
«Я же тебе рассказывала, Костик: денег и власти она хотела. А когда человек хочет денег и власти, он ни перед чем не остановится».
Глава пятаяВ холле «Паруса» пахло пережаренным луком. Хозяйка оформляла новых постояльцев, по всему – супругов из села: у двери были свалены корзины и грязные туристские сумки.
Евгений был уже посередине лестницы, когда она спохватилась:
– Молодой человек, у вас срок проживания закончился. Продлевать будете?
– Я уезжаю. Мне ваша яичница надоела…
Он вошел в комнату, куда тоже успел проникнуть приторный запах, сел на кровать. Следовало выспаться, но тогда пришлось бы платить еще за сутки, а денег оставалось в обрез.
Рубашка на батарее высохла. Он сложил ее, сунул в пакет вместе с комплектом чистого белья; в боковой карман сумки, где лежали фонарик и набор РК-1350 в кожаном футляре, запихнул кроссовки. Набор включал специальные инструменты, позволявшие мгновенно открывать запертые окна, двери, а также любые замки – английский, автомобильный и гостиничный специальной конструкции. Его подарил Евгению Кристиан Марселей, французский коллега-сыщик, арендовавший помещение в офисе Мишеля.
Запершись, Евгений почистил «скиф». В барабане оставалось четыре патрона (остальные они расстреляли с Нонной в парке), но и их он считал лишними, относясь к означенному в лицензии на частную детективную деятельность оружию исключительно как к средству психологического воздействия: «На всякого Макарова найдется свой Калашников», – шутил.
Помимо ста четырех тысяч, отложенных на обратную дорогу – неприкосновенных, хранившихся в отдельном конверте, денег оставалось еще на сутки проживания и скудный завтрак. Пять тысяч «съел» утюг, но на сей раз Евгений предпочел остаться голодным, следуя поговорке «Встречают по одежке…», и ровно в расчетный час появился в холле в тщательно отутюженных брюках и надраенных до зеркального блеска туфлях.
– Спасибо, хозяюшка, – простился весело. – Насчет яичницы не обижайтесь, это я пошутил.
– Цель визита в карточке вы так и не проставили, – упрекнула она ворчливо.
Евгений наклонился к самому ее уху.
– Я здесь с секретной миссией, – сообщил он с напускной важностью и, подмигнув ей на прощание, вышел.
* * *
Город так умывали и прихорашивали, что он начинал казаться грязным. То ли лавры Лужкова не давали здешнему мэру покоя, то ли выборы губернатора имели для Приморска значение большее, нежели выборы Президента для России. Впрочем, Россия, как утверждал «диск-жокей» Полянский, большая – всю не отмоешь.
Евгений остановился у тумбы на Театральной площади. Внимание его привлекла афиша, обещавшая в филармоническом зале Первый концерт Рахманинова. Он снова подумал о Валерии, собиравшейся на конкурсное прослушивание в оркестр «Гранд-опера». Завтра открывалась выставка нидерландской живописи XY – XVI веков в картинной галерее.
«А ментов-то, ментов! – покачал головой Евгений при виде очередного патруля. – Так и хочется ходить с поднятыми руками». К киоску «Роспечати» подошел пассажир «волги» с мигалкой на крыше, но покупать ничего не стал; переговорив с киоскером, вернулся в машину, и она, нагло развернувшись на встречной полосе, умчала в обратном направлении. «Не иначе – стукач», – оценил Евгений функцию киоскера и поднял глаза на предмет обнаружения снайпера на крыше. Причина усиленного патрулирования улиц накануне выборов вопросов у него не вызывала: Гридин обещал электорату покончить с преступностью в городе.
Перед Домом прессы он оглянулся по сторонам (встреча с Полянским или Таюшкиной была бы для него крайне нежелательна) и вошел во второй подъезд, где находилась гостиница Гостелерадио.
Поздоровавшись с женщиной-администратором и терпеливо дождавшись, покуда она пересчитает деньги, вежливо напомнил:
– Я звонил вам сегодня утром, вы обещали меня поселить.
– А, это на сутки-то? Помню, – она протянула ему два голубых листочка: – Заполняйте.
Он присел за журнальный столик под пальмой; вписал по памяти паспортные данные, уверенно проставив в графе «цель приезда» «командировка», и вернулся к стойке.
– У нас в Москве ведомственные гостиницы охраняются милицией, – «взял на пушку» администраторшу, не обнаружив в вестибюле давешнего милиционера с «Плейбоем». – Особенно принадлежащие к телерадиокомпании. Согласно постановлению номер 587 правительства…
– Боитесь, что вас украдут? – сверив листки прибытия с его паспортом, стукнула она о стойку массивным алюминиевым брелоком. – Пятьсот седьмой.
– У вас телефонный справочник есть?
– По городу?
– По телецентру.
Он взял тоненькую, затрепанную книжицу, выписал телефоны редакторов студии новостей.
– Спасибо. Вы входную дверь на ночь запираете?
Она с ироничной усмешкой взглянула на трусливого постояльца.
– Шестьдесят две пятьсот, – пробежала пальцами по кнопкам калькулятора. – Не запираем, но вы можете не опасаться. Ночью здесь дежурит милиционер.
Осталось еще двадцать тысяч, на которые предстояло прожить неопределенный срок…
Окна 507-го номера выходили на север. Непритязательная обстановка – шкаф, кровать, тумбочка с телефоном, телевизор «Горизонт» и неизменный графин с водой – окрашивалась наличием душа. Расположившись, Евгений снял трубку и набрал номер.
– Слушаю, – откликнулся женский голос.
– Будьте любезны, нельзя ли попросить к телефону Нелли Грошевскую?
– Одну минуту… – тут только он сообразил, что к разговору совершенно не готов и не решил даже, как представиться ей, чтобы не насторожить и не дать повода отказаться от позарез необходимой ему встречи. – Вы знаете, у нее сегодня по плану съемочный день.
– А когда она будет, не подскажете?
– Должна быть завтра. Могу дать ее домашний телефон.
– Буду очень признателен.
– Записывайте…
Адрес узнать не удалось. Женщина сказала, что он может быть разве что в отделе кадров, но туда Евгений звонить не стал, заведомо зная, что неизвестному его не дадут, да и являться на квартиру Грошевской без предварительного звонка необходимости не было. Заперев дверь, он разделся и лег в чистую прохладную постель.
Не на шутку разыгравшийся ветер бился в черное стекло окна.
Пока прогревался старый телевизор, Евгений успел принять душ. В двадцать три тридцать – за полчаса до последнего выпуска новостей – он отправился на поиски буфета, удостоверился в наличии милиционера в вестибюле и отсутствии какого бы то ни было персонала на втором и третьем этажах, отведенных под общежитие. Гостиница занимала с четвертого по девятый этаж, на каждом из них с завидной усидчивостью несли вахту дежурные. Буфета (который, впрочем, и не требовался Евгению) в гостинице не оказалось. Купив пакетик растворимого кофе и пачку печенья «Привет» у дежурной на своем этаже, он вернулся в номер, опустил в стакан с водой кипятильник и стал ждать появления на экране Грошевской.
В репортаже о ходе предвыборной кампании показали Астраханова и Берлинского. Последний с безапелляционностью завзятого коммуниста утверждал, что ему должны отдать предпочтение все сохранившие здравый смысл. Получалось, что электорат остальных составляли потерявшие рассудок. Астраханова перспектива недоверия избирателей не страшила, в целом он был доволен своим нынешним положением и хорошо отозвался о Гридине. Поведение обоих претендентов в точности соответствовало предсказаниям Павла.
«В час ночи Грошевская покинула общежитие, – размышлял Евгений, не стараясь вникать в скучную информацию. – Битник запер дверь после ее ухода и утверждает, что никого из посторонних в общежитии не было, никто его не будил и в поле зрения не появлялся. Связь между ее визитом и убийством Павла если и не доказана, то едва ли случайна. С момента ее ухода до убийства прошло два часа. Что могло произойти за это время?.. Положим, она объявилась там не по своей инициативе. Вернувшись домой, сообщила о разговоре с Павлом, результат которого, судя по ее состоянию, охарактеризованному Битником («Выскочила как ошпаренная…»), был негативным. И тогда тем, кто послал ее к Павлу, было принято решение…»
На экране появился Гридин. Начало эксплуатации нового цеха на заводе вертолетных двигателей мощностью 448 кВт… продление договора с «Уэстленд…»… В целом ничего интересного, однако шаг в предвыборной борьбе более расчетливый и эффективный, нежели голословные заявления противников.
«…решение об устранении вставшего на чьем-то пути Козлова, – продолжил отработку версии Евгений. – Допустим, Битник говорит правду и убийца прошел не через общежитие, а через гостиницу. Либо он мог поселиться в одном из номеров и ждать команды, либо… Дверь в гостинице открыта круглосуточно, но в вестибюле дежурит милиционер. Теоретически он мог отлучиться или, увлекшись «Плейбоем», не обратить на убийцу внимания, как не обратил внимания на меня, когда я вошел с группой телевизионщиков. Убийца должен был войти в гостиницу, проникнуть через дверь на втором или на третьем этажах общежития журналистов, а потом выйти, не вызвав подозрений…»
Последние пять минут теленовостей занимал репортаж Грошевской. Она брала интервью у Леона Израилевича Шатрова – главного врача Управления санаторно-курортного лечения облздрава, уверенно комментируя его ответы, касавшиеся состояния здравоохранения в области. Евгений прервал размышления и внимательно вгляделся в экран.
Чуть раскосые глаза за большими, скорее всего декоративными очками с дымчатыми стеклами, широкоскулое лицо молодой и, в общем, весьма недурной собою женщины… Среднего роста, стройная, она обладала низким приятным голосом. В вопросах Шатрову ставку на импровизацию не делала, вела беседу по хорошо продуманной схеме и точно уложилась во время, ни разу не перебив интервьюируемого. В ее жестах, взгляде, словах сквозил рационализм, в тональности беседы чувствовалась если и не надменность, то, по крайней мере, властность, граничившая с демонстрацией превосходства. Полусапожки на высоких каблуках и длинный модный плащ стального цвета увеличивали тележурналистку в росте. Под плащом на шее Грошевской виднелся ярко-красный газовый шарфик.
Репортаж с морского берега сменился сводкой погоды.
Евгений подскочил к стакану с бурлящей водой, выдернул из розетки вилку кипятильника. Долго размешивая сахар и кофе, он никак не мог вернуться в русло своих размышлений, прерванных появлением Грошевской на экране, – настолько сильным оказалось впечатление, произведенное ею.
«Штучка, однако, – отломил он половинку печенья. – Пашка хоть и старше был, а по сравнению с ней – пацан… Чего же она, черт побери, хотела? Не кассету же с видами на Париж и Измайлово?.. Блокнот Павел привез в Сутеево до поездки во Францию и по возвращении не забирал. Едва ли он ничего не писал в это время. Значит, был другой?..»
Вопросов было хоть отбавляй. Не исключено, некоторые уже нашли ответ в прокуратуре, но что не вызывало сомнения у Евгения, так это то, что убийство было совершено не из мести (Павел ничего не успел сделать, иначе его деяние не могло не стать достоянием гласности), не из соображений пресечь его журналистские выступления и не из ревности (иначе Грошевская уже сидела бы в следственном изоляторе). Оставалось два возможных мотива: занял деньги и не вернул или располагал каким-то компрометирующим материалом.
Первый наверняка не стоило принимать в расчет: паршивая тысяча (пусть даже две или три) могла перевесить человеческую жизнь разве что в среде уголовников. К тому же, занимая деньги, здравомыслящий Павел наверняка знал, как будет их отдавать. Да и не такой уж большой срок прошел, чтобы кредитор в качестве санкции стал прибегать к крайним мерам: поставили бы на «счетчик», пригрозили бы, избили, в конце концов…
Если же он раздобыл какую-нибудь пленку или документы с компроматом, то они могли попасть в прокуратуру или их забрал убийца (для чего, возможно, и приходил).
«Что это могло быть? – допив кофе, принялся расхаживать по комнате Евгений. – По словам Алевтины Васильевны Кравцова заинтересовали «какие-то бумаги и проявленная фотопленка «Кодак». Проявленная. Не исключено, с нее уже были отпечатаны фотографии. Убийца мог забрать фотографии, а пленку не найти. Алевтина Васильевна сказала, Павел продал фотоаппарат до поездки в Париж. В Париже и после он снимал видеокамерой. Что же получается? Какие-то «несущественные вещи» он привез домой в Сутеево, чтобы не оставлять их в общежитии, а содержащую важную информацию пленку оставил в столе?.. Значит, либо эта пленка не представляла никакой ценности, либо он привез ее из Парижа – снимал, положим, фотоаппаратом Климанковича. Еще вариант: фотографировал до отъезда и возил пленку с собой. Но тогда вряд ли это не нашло бы отражения в его дневнике, последняя запись в котором сделана за день до отъезда. Нет, фотопленку принимать в расчет тоже, пожалуй, не стоит, тем паче что прокуратура уже наверняка проверила каждый кадр. И если бы на следователя оказывалось давление с целью сокрытия улик, то едва ли он стал бы рассказывать матери Козлова об изъятии пленки…»
За полночь путем логических умозаключений Евгений сузил круг проблем, но и тех, что оставалось, хватало с лихвой. На первый план выступало странное исчезновение Павла на пять дней в феврале. Может быть, именно в этот период на видеокассете появилось нечто такое, что послужило причиной убийства?.. Полянскому он сказал, что собирается провести отпуск у матери. Но в Сутееве не появлялся. Выигрывал время и таким образом дезориентировал проявлявших к нему повышенный интерес?
Предстояло ответить на три главных вопроса:
1. Что искали в комнате Козлова?
2. Где видеокассета?
3. Где находился Козлов с 23 по 28 февраля?
С определением степени причастности к убийству Грошевской Евгений не спешил. Ясно пока было только, что Павел ей не доверял, и для чего ему понадобился отпуск, не сказал: о том, что в Сутееве он не был, Грошевская не знала. Иначе она не поехала бы туда через два дня после похорон и не стала бы искать в тайнике то, что ее так интересовало и что до седьмого марта найти не удалось.
Был и четвертый вопрос: «Как найти ответ на первых три?» В его решении умозаключения, не подкрепленные фактами, значили куда меньше, чем случай и интуиция, а потому предстояло действовать.
Сменив туфли на мягкие кроссовки и облачившись в черную водолазку, Евгений положил в рот пластинку «Орбит», рассовал по карманам футляр с отмычками, фонарик, размером и формой походивший на авторучку, и осторожно выглянул в коридор. В два часа пятьдесят минут дежурная погасила свет. Оставив настольную лампу включенной, она постелила в холле на диване постель и пошла в туалет – крайнее у окна помещение в западном крыле. Воспользовавшись ее отсутствием, Евгений выскользнул из номера, бесшумно прошел по ковру до холла и спустился по лестнице.
На четвертом этаже было темно, дежурная спала. Если убийца действительно поселился в гостинице и проник в общежитие журналистов таким же путем, то не исключено, что время убийства было продиктовано режимом дежурных.
Козлов жил на третьем этаже, стало быть, проходить через второй было нецелесообразно: чем короче путь, тем меньше шансов встретить какого-нибудь полуночника. К счастью, жильцы общежития в это время уже спали, лишь в одной из комнат приглушенно работал приемник – кто-то черпал информацию из радио «Свобода» или ждал трансляции собственного репортажа.
Преодолев расстояние до голубой двери, разделявшей коридор, Евгений нашел нужную отмычку, заглянул в скважину и, убедившись, что впереди его не ждут неприятные сюрпризы, через десять секунд оказался по ту сторону межведомственного барьера. Запирать за собой дверь и тем самым осложнять отход он счел нелогичным.
Стоило сейчас появиться вахтеру или выйти из комнаты знавшему его Полянскому – все рухнуло бы, как план построения коммунизма, однако дойти до опечатанной двери 301-й комнаты, в которой жил и умер журналист Козлов, Евгению ничто не помешало. Суровая нить, прикрепленная к косяку сургучной печатью с отчетливым оттиском «Общежитие «Прессинформ», была обмотана вокруг ручки. Подсунув под кружок размером с медаль «За взятие Берлина» лезвие ножа, Евгений бесцеремонно отделил его от косяка и принялся за замок. Если верить Полянскому, он должен был держаться на честном слове, но оказалось, что это не так: дверь отремонтировали и замок заменили на новый. Несмотря на простоту его конструкции, подобрать нужную пластину удалось с третьей попытки.
Кто-то закашлял в комнате напротив. Хлопнула дверь на лестничной площадке второго этажа. Евгений почувствовал, что ладони стали горячими и покрылись влагой. Мелькнула мысль об отпечатках пальцев, которые он оставляет сейчас на всем, к чему прикасается – ручке, косяке, сургуче, – но уверенность в том, что эксперты свою работу давно закончили и никому не придет в голову повторять ее спустя две недели, была стопроцентной. Он вошел в комнату, запер дверь изнутри.
На то, чтобы справиться с сердцебиением, ушла минута. Пахло краской и каким-то химическим средством с примесью хлора. Он включил фонарик и пядь за пядью стал обследовать помещение.
Дверь слева отделяла от пятачка прихожей совмещенный санузел. Ничего из возникавшего в луче интереса не представляло: мыльница, прикрепленная присоской к кафельной стене; кронштейн для туалетной бумаги; полбанки не то хлорки, не то стирального порошка на краю раковины; картонная коробка на антресолях, застеленных клеенкой; резиновый коврик; патрон без лампочки – все вызывало… уважение к труду уборщицы. Не найдя ничего и в прихожей, за исключением проволочных «плечиков» на самодельной вешалке, Евгений вошел в комнату.
Она также была приведена в порядок: стол, стул, кровать без матраца, двустворчатый платяной шкаф, тумбочка с телефонным аппаратом без шнура… От батареи парового отопления под окном исходил жар. Оклейка окна нигде нарушена не была, но и свежестью не отличалась – бумага пропылилась и пожелтела. Пролезать в форточку взрослый человек не мог, а значит, убийца и вошел, и вышел через дверь. Кое-где на обоях темнели пятна, которые могли появиться после того, как замыли кровь.
«А они и позже приезжали. Пятого марта и девятого, кажись. Ну да… Аккурат после праздников. Все стучали, стучали. Я думала, ремонт затеяли».
Никаких следов ремонта Евгений не обнаружил. Слова Таюшкиной могли означать только одно: во время осмотра места преступления третьего марта следователь Кравцов не располагал фактами, которые появились у следователя Ленциуса, и он приезжал сюда пятого для повторного осмотра. А вот девятого… «Все стучали, стучали…» Простукивали?.. Но что тут можно было простукивать – стены в полкирпича толщиной?
Евгений провел лучом по стенам, заглянул в шкаф. Целостность обоев нигде нарушена не была. Он присел на корточки и стал по дециметрам обследовать пол, с трудом удерживаясь от того, чтобы не постучать костяшками пальцев по паркетинам. Минут через пять, добравшись до угла под столом, обнаружил две незакрепленные дощечки, но пустоты под ними не было, и спрятать туда что-нибудь, кроме листа бумаги, не представлялось возможным.
Стараясь не скрипнуть дверцей, он отворил шкаф. Полки были застелены белой мелованной бумагой. На одной из них он нашел пустой конверт без адреса и марки; на другой – целлофановый пакет от сорочки: внизу, в самой глубине шкафа, лежала пустая картонная коробка из-под видеокассеты типа «Бетамакс». Находка к результатам поиска ничего не прибавляла – в доме, где был видеомагнитофон, наверняка перебывало и множество видеокассет.
Верхний и средний ящики стола также содержали мало интересного: «штрих», использованная 13-мм лента для пишущих машинок, простенькие шариковые ручки с исписанными стержнями, ластик, корректор, бутылка фиолетовых чернил, блок копировальной бумаги, папка с вырезками из центральных газет годичной давности, пачка разрезанной на форматные листы плотной типографской бумаги – все было аккуратно сложено уборщицей (не следователь же занимался наведением порядка! Следствием комната была полностью отработана – это было ясно по оттиску на печати, сделанному не милицией, а комендантом общежития. Дело стало за ремонтом, после чего ее сдадут новому жильцу.
Из суеверия или порядочности уборщица оставила здесь все, что не увезла Алевтина Васильевна, за исключением восьми бутылок из-под вина «Рошель», о которых говорил Полянский. В третьем, нижнем, ящике стола Евгений нашел коробку из-под швейцарского ванильного мороженого. Помимо двух пустых катушек от фотопленки, пипетки, градусника и пустой газовой зажигалки французского производства, в ней лежало то, что с лихвой окупало временные и нервные затраты Евгения на нелегальный осмотр: паспорт-инструкция на видеокамеру «Сатикон». Этот документ, по непонятной причине не заинтересовавший следствие, Евгений забрал с собой.
Покончив с комнатой, он переместился на маленькую кухоньку. Не рассчитывая найти здесь чего-либо существенного, осмотрел окно, пол, духовку газовой плиты, шкафчик, заглянул в тумбу под мойкой… Слева в стене зияла вентиляционная отдушина; оклеенная обоями решетчатая жестянка, прикрывавшая ее, лежала на дне тумбы рядом с пустым мусорным ведром. Во время ремонта Павел заклеил отдушину обоями – вероятно, имея намерение перекрыть доступ тараканам. Судя по закопченному потолку, ремонт делался три-четыре года назад, когда у преуспевающего журналиста едва ли могла возникнуть потребность в тайнике. В том же, что эту отдушину Павел использовал в качестве тайника, сомнений не возникало: отверстие было заложено плотно подогнанной по ширине фанеркой, служившей днищем. Евгений приложил крышку к проему. Теперь, чтобы найти тайник, стену оставалось либо простучать, либо обследовать с лупой: рисунок на обоях совпадал, ничем не обнаруживая бритвенного разреза по вертикальной линии.
Больше искать было нечего. Он выключил заметно подсевший фонарик и, убедившись, что коридор пуст, вышел. Помимо восстановления кислотно-щелочного баланса во рту, разжеванный «Орбит» без сахара помог вернуть на место сургучную печать.
Обратный путь никакой опасности не представлял.
