Текст книги "Стая (СИ)"
Автор книги: Оксана Сергеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 47 страниц)
Юля уже выбежала из гостиной, а он все никак не мог заставить себя сдвинуться с места. Потом пошел за ней. Не рванул, не побежал, – пошел шагом, ибо на резкие движения стал сейчас не способен.
– Ах, да, – спохватилась она стоя у двери уже в куртке. Сдернула сумку с плеча и вжикнула молнией. – Ключи… – достала ключи от его квартиры.
– Прекрати! – рыкнул Денис, очнулся, словно его вывели из-под гипноза. Забрал ключи и, снова забросив их в сумку, ожесточенно рванул бегунок молнии.
Можно уходить, но она стояла. А уходить нужно: запал прошел, огонь угас, тело налилось тошнотворной болью – вот-вот слезы градом. Но никак не решалась ступить за порог его квартиры. Там будет другая жизнь. Там темнота и неизвестность. Там – без него.
* * *
Сидя в кресле Наталья молча наблюдала за дочерью, задумчиво подперев кулаком подбородок. Юля так и чувствовала на себе ее взгляд, пронзительный и обволакивающий. Как хорошо, что мама не пытается утешать, хотя у нее обязательно найдутся слова поддержки и понимания. Сейчас Юля не хотела ни того, ни другого. Может быть, позже, даже обязательно, но позже, она поговорит с матерью, выскажется, наверное, попросит совета. Но сейчас хотелось перестрадать наедине с собой. Выть волком в одиночестве, в истерике кататься по полу, чтобы без оглядки. А слова будут потом.
Медленно и задумчиво Юля укладывала вещи в чемодан. Не все, конечно, но кое-что. А кое-что оставляла в комнате – все равно когда-нибудь придется оставаться на ночь у родителей. Да и чтобы увезти все на квартиру, не один чемодан придется заполнить.
Дошла очередь до шкатулки с украшениями. Сначала не хотела брать ее. Практически все, что в ней было, подарил Денис. Однако передумала. Незачем заниматься самообманом, избавляясь от его подарков или вещей, с ним связанных. Тогда полжизни надо вычеркнуть, а это невозможно. И из сердца его выкинуть невозможно. Не пыталась даже, не рассчитывала на это. Просто думала – где взять силы, чтобы все это пережить. Откуда их взять. И кольцо с безымянного пальца не сняла. Не смогла. Без него совсем холодно. Порывшись в шкатулке, Юля достала еще несколько вещиц. Сменила серьги, защелкнула на запястье золотой браслет, повесила на шею золотую цепочку с кулоном.
Появился Самарин и завис в проеме, зацепившись плечом за косяк.
– Вить, присядь на диванчик, я почти готова.
Он кивнул и вдруг вытянулся по стойке «смирно». Стало понятно, что это отец пожаловал с ней попрощаться. Самарин исчез, будто растворился в воздухе, и в комнату вошел Монахов.
– Все-таки решила уехать, – констатировал он глухо, увидев упакованные чемоданы.
– Да, ремонт в квартире давно закончен. Что она пустует? Наверное, там уже все грязью заросло и пылью покрылось.
После разговора с Денисом Юля поставила отца в известность, что хочет жить отдельно, – родители давно подарили ей квартиру. На этот раз она не устраивала скандал, не выясняла отношения, не обвиняла отца во всех смертных грехах, – коротко и безразлично сообщила о своем решении, никак его не обосновывая. Не отчитывалась, не объяснялась. Отец, конечно, поинтересовался, в чем причина, – хотя предполагалось, что и сам уверенно знает ответ, – но Юля с чистой совестью проигнорировала его вопрос. Отговаривать дочь от переезда – бесполезное дело: в ее голосе звучала стальная решимость. Но покоробило, что разговаривала она с ним, как с чужим человеком.
– Возьми Зою, пусть поможет.
– Не надо. У меня еще целая неделя до занятий, у себя дома я хочу сама навести порядок. – Надеялась, что это отвлечет ее от мыслей. Как-то поможет справиться с собой. Отодвинет немного безнадежность. – И кстати, этого красавца… – кивнула на дверь, – то есть Самарина, я у тебя забираю. А то я за рулем себя еще неуверенно чувствую. Да и привыкла я к нему.
– Конечно, – только и сказал отец.
Показалось, что вид у него слегка потерянный. Юля улыбнулась, но не для того, чтобы как-то приободрить отца.
– Не расстраивайся, папа, – сказала, подбоченившись. – Я же не на край света уезжаю. Я буду тебе звонить, рассказывать, как у меня дела, а на выходных мы будем устраивать тихие ужины в лучших семейных традициях.
Юлина улыбка – какая-то холодная и чужая – сверкнула ярче, чем бриллианты в ушах, и было в ней насмешки больше, чем тепла и искренности.
– Витя, забери чемоданы, – выглянула в коридор, и Самарин подскочил с небольшого диванчика. – Мамуль, – тепло обратилась к матери. Наталья неохотно поднялась с кресла, двинулась к дочери тяжело, как двигается сраженный болезнью человек. Юлька обняла маму крепко, прижалась к ней, вдохнула любимый аромат «Шанель». – Прости, мне нужно побыть одной. А потом я тебе позвоню, и мы поедем с тобой по магазинам, купим мне домой кучу всякой фигни – посуду, постельное белье, салфетки. Мне столько всего нужно! – воскликнула бодро, но получилось это слишком наигранно, потому что в глазах снова стояли слезы. Потому что силы сдерживаться почти истощились, кончились, как кончается завод у механических часов.
– Пойдем дорогая, я провожу тебя. Только обещай отвечать, когда я буду звонить, не пропадай, не замыкайся. Иначе я места себе не найду, – с грустью попросила Наталья.
– Обещаю, – твердо сказала Юля.
Мать и дочь вышли из комнаты. Юлька не удостоила отца даже прощальным взглядом. Монахов застыл посреди пустой комнаты. Ноги внезапно сделались ватными, он упал на стул, дернувшись, как будто кто-то ударил его под колени. В душе у него царила такая же пустота.
* * *
Дверь открыли толчком. Воздух в кабинете взметнулся, и мужчины замолчали.
– Утро доброе, – поздоровался Поспелов и, уловив напряженную атмосферу, остановился у порога. Стал осторожно прощупывать общее настроение: – Увидел твою машину… – посмотрел на Дениса.
– Виталя, дай поговорить, – сразу грубовато прервал его Денис.
– Мне бы тебя на пару слов.
– Через пятнадцать минут.
– Понял.
– Пошли покурим, – мотнул головой Шаповалов, и вместе с Поспеловым скрылся за дверью.
После щелчка замка Лёня подтянул рукава молочно-белого пуловера и достал сигареты. Пальнул зажигалкой, коротко затянулся и долго не выпускал дым из легких, словно ждал, что он растворится внутри него полностью.
– Шаур, я что-то откровенно не врубаюсь, – неторопливо начал он. Редко на лице его можно было видеть такую задумчивость и в движениях такую заторможенность.
– Чего ты не врубаешься? – ответил в его же манере Денис. – Я, кажется, ясно сказал: Стас едет со мной, а ты остаешься здесь – с Монаховым.
– Я все понимаю. Я только не понимаю – почему Стас?.. – в его низком голосе сквозила обида, и Вуич не пытался ее как-то скрыть или замаскировать легковесным тоном. – Мы же с тобой… в какой только заднице не побывали. Я ж всю жизнь твою голову прикрываю. Почему теперь-то Шип?
Денис не спешил отвечать. Помедлил, придавая своим словам больше значимости. Лёня легким движением головы выразил особое внимание.
– Потому что там, чтобы прикрыть голову, мне и Шипа хватит. А здесь у меня сердце – семья, сестра, Юля. Тут мне ты нужен. Только тогда я смогу повернуться спиной и уйти.
Вуич чуть не подавился сигаретным дымом, у него от этих слов дыхание перехватило. Нечасто можно такое от Шаурина услышать – равносильно, что признание в любви получить и в безграничном полном доверии.
Нужно что-то ответить сейчас – пообещать, что Денис может на него полностью рассчитывать. Но впервые в жизни слова не шли на ум.
– Понял-принял, – выдохнул он и, словно боясь совсем расчувствоваться, поспешил заполнить возникшую паузу: – Что-то Сладкий сияет как медный самовар. Может, папа Серёжа ему уже работенку новую подкинул в виде моей фотокарточки в конвертике, – мрачно пошутил он.
– Ладно тебе… Я же тихо уезжаю, значит, и у тебя должно быть все тихо. Все, по коням, еще увидимся. – Подхватил пиджак, лежащий на бильярдном столе, и направился к двери, натягивая его на плечи.
ГЛАВА 47
2003 г., август
– Катюша, привет! Я задержусь, ты меня не теряй, у меня сегодня не день, а одна сплошная несостыковка – дебет с кредитом не сходится, – Юля избавила от обертки и сунула в рот леденец от горла. Щелкнула мышкой, отправив документы на печать. Поддакнула пару раз подруге и повесила трубку. Но тут же затрезвонил вновь. – Да что ж это такое сегодня… – проворчала, нахмурившись, но просветлела, услышав в трубке голос отца. – А, пап, привет!
– Как ты себя чувствуешь? Я себе места не нахожу, – беспокойно говорил он.
– Нормально я себя чувствую, не переживай, – поспешила успокоить дочь. – Правда. Горло немножко першит, а так нормально. Я, кстати, почти закончила с твоими документами…
– Это подождет, даже не вздумай сейчас что-то делать.
– Поздно, я уже все сделала. Можешь кого-нибудь прислать? А то мне самой некогда заезжать. Вроде распланировала день, а все в тар-тарары.
– Пришлю, конечно.
– А ты как?
Отец усмехнулся:
– Порядок.
– Ну вот и славненько, вот и хорошо. Шли гонца, целую. Скоро увидимся.
Положив трубку, Юля некоторое время смотрела на телефон, словно ожидая, что он снова растревожит воздух пронзительным звуком. Но этого не случилось.
Принтер едва слышно жужжал, выдавая последние листы. Хотелось побыстрее покончить с делами. Горя внутри нетерпением, девушка сжала голову ладонями, слегка помассировав кожу, взъерошила волосы, встряхнула их – они пышной гривой накрыли плечи и спину. Пальцы ее тут же ловко свернули их в узел. Вместо шпильки пригодился карандаш.
– Ты же можешь вообще не работать, а жить в свое удовольствие и не напрягаться. Зачем тебе сидеть сутками над документами, практически не поднимая головы?
Юля вскинула глаза на сидящего напротив мужчину.
– Во-первых, не сутками. А во-вторых, чтобы не отупеть.
– И уж тем более, если ты неважно себя чувствуешь.
– От семьи не бывает выходных, отпусков и больничных.
– Не понимаю я этого.
– А мне твое понимание в этом вопросе не-нуж-но, – с милой улыбкой, но твердо сказала Юля. Потом отложила бумаги, покрутила авторучку, напустив на лицо задумчивость. – Когда теряешь близких, начинаешь по-другому смотреть на многие вещи. Я тебе этого от души не желаю. А сейчас, Славочка, пожалуйста, помолчи хотя бы пятнадцать минут, дай мне сосредоточиться и доделать работу.
Около года назад похоронили Юрия. Все очень тяжело переживали его смерть. Особенно отец. Наверное, больше всех переживал отец. У него случился инфаркт – еле спасли. Для Юли тогда в очередной раз мир перевернулся. Она никогда до этого времени не видела отца в таком беспомощном состоянии. Привыкла, что он несгибаем, непоколебим во мнении. Всегда сильный, а тут… И у самой сердце останавливалось и вся жизнь – перед глазами, когда представляла, что больше никогда не увидит его, не услышит, не поговорит, не скажет всего того, что очень хотела, но не могла из-за гордости. Много причин – из-за чего не могла.
Поневоле задумаешься, отчего так поздно приходит к людям понимание. Почему осознание и просветление наступает, только если рядом мелькнет смерть.
– Не злись, я не хотел тебя как-то обидеть. Меньше всего, – вздохнул Ярослав.
– Я знаю. И я не злюсь. Помнишь, как в КВН? – «А потому что тишина должна быть в библиотеке! Тихо я сказал, или я тихо сказал!?» Мои слова надо воспринимать буквально. Совсем ты в своем Лондоне русский язык забыл. Если я говорю, что мы не можем сегодня увидеться, значит, мы не можем. У меня все по часам распланировано. Вот столько, – отмерила пространство руками, – на работу. Вот столько – на встречу с Катюшей. А вечером я наглотаюсь таблеток, напьюсь сиропов, завалюсь в кровать и буду сутки спать.
– У меня тоже были сегодня дела, но я заехал, потому что беспокоюсь за тебя, – резковато проговорил он. Как и все целеустремленные люди, Славик был слегка самолюбив, и такое отношение его очень задевало.
– Да будь я хоть трижды мертвая… Так, все, – отмахнулась она, изобразив досаду и сосредоточенно уставившись в монитор. – Ладно, котик, – сказала мягче, – ты тоже не злись, сейчас я закончу, и мы с тобой пойдем пить кофе.
Чуть зашуршало белое кожаное покрытие дивана – Ярослав поднялся с места. Поправил голубой свитер, шевельнул широкими плечами. Замер у окна. В каждом его легком движении чувствовалась тщательно сдерживаемая энергия.
Дыхание перехватило, когда краем глаза Юля заметила его движение. Но это мимолетное смущение сковывало ее только до тех пор, пока она не поднимала взгляд и не охватывала его глазами целиком. Пока его смутный абрис не приобретал четкие очертания…
– Если хочешь, посмотри пока телевизор в гостиной, – предложила Юля.
– Нет, – уверенно проговорил он и обратил неспешный взгляд к стеллажу с книгами и фоторамками.
Через некоторое время с расчетами было покончено; кофе сварен. Едва белые чашки наполнились темным ароматным напитком, в дверь позвонили.
Как и предполагала Юля, это отец прислал «гонца» за документами.
– Привет, – растянулся в широкой улыбке Лёня. – Ты, говорят, болеть вздумала? А если ремня для профилактики?
Юлька рассмеялась.
– Мороженого, наверное, на радостях объелась.
– Интересно мне – на каких таких радостях? – Заметил в прихожей мужскую обувь.
– На обычных, Лёня, житейских, других у меня не бывает. Кофе хочешь? Я только сварила, – предложила Юля.
– Да, с огромным удовольствием. Ношусь с утра, как савраска.
– Заметно, – улыбнулась Юля, бросив на него взгляд: черный пиджак небрежно распахнут, синий галстук на белой рубашке схвачен косоватым узлом.
Войдя на кухню, Лёня пожал руку Ярославу:
– Я смотрю, ты надолго в наших краях.
– Да, еще около месяца пробуду.
Мужчины уже сталкивались несколько раз, и хотя внешне ни тот, ни другой никак не выказывал свое напряжение, Юля знала: особой симпатии они друг к другу не испытывают. Что неудивительно, ибо Ярослав ревновал, а Лёня… Лёне просто положено быть недовольным.
– Вот почему я не Ален Делон? А то я б на тебе, Очаровашка, женился. Спортсменка, комсомолка и просто красавица! И кофе варить умеешь. Что еще для счастья надо?
– Машку за ляжку и козу на возу, – сказала Юля одними губами, и Вуич грохнулся от смеха. Юля подхватив волну, залилась открытым звонким смехом. Только Ярослав сдержанно усмехнулся и указал глазами в сторону прихожей. Юля притихла и с готовностью соскочила с места.
– Мне пора, – Слава качнул темноволосой головой, кивая Вуичу, и потянул Юлю за собой, обхватив рукой за талию. – Проводи.
– Провожу…
– Машку за ляжку, – проворчал Слава шутливо, – где ваша субординация?
– О чем ты говоришь, я с шестнадцати лет его знаю, он меня учил водку пить. Какая субординация?..
Ярослав вынул карандаш из узла волос.
– Ты с этим поаккуратнее, голову береги.
Хотел запустить руки в шелковистые пряди, но Юля отклонившись, скривилась:
– Не надо, у меня голова болит. Не люблю, когда трогают, ты же знаешь.
Слава раздраженно выдохнул, напряг губы и щёки. Но потом расслабился и обнял ее. Прижался губами к щеке, скользнул к уху.
– Вот что ты меня мучаешь?
– Я? – слегка усмехнулась Юля. – Ты сам Герасим – на все согласен. Нет! – воспротивилась поцелую. – Я же болею, заразишься еще!
– Ты не представляешь, насколько у меня стойкий иммунитет.
Все равно приник к губам. Мягко и нежно, умело. Но его поцелуи всегда казались холодными. Как тот, самый первый, на крыльце кинотеатра много лет назад.
– Слушай, Очаровашка, – назидательно сказал Лёня, когда Юля вернулась на кухню, – ты давай заканчивай свои игрульки. А то приедет Большой Брат и снимет скальп с этого иноземца.
– Лёня не лезь не в свое дело, пожалуйста, – в эту минуту ее лицо стало начальственно гордым. – А то как бы тебе самому не досталось.
– Вот только не надо… – погрозил пальцем, – не надо портить нашу сердечную дружбу таким грубым и наглым шантажом.
– Даже не пытаюсь, но мы с тобой договорились о неприкосновенности территорий, ты помнишь?
– Если б я нарушил нашу договоренность, я бы этому… дяде с большими ушами, уши то пооткрутил.
– Ты-то за что? – весело уставилась на него серо-зелеными глазами.
– А просто так.
Юля проводила Лёню и тяжело опустилась на диван.
– Все, Паша, поехали, – сказал Вуич, усаживаясь в машину.
– А что реально Монаха подвинуть собираются? – вдруг спросил Хромов.
– Кто собирается? – невозмутимо отреагировал Лёня. – Ты с чего это такую мысль выродил?
– Да так… Монахов на нервяке – всякое может случиться. Интересно – кого пришлют? А Шаур че говорит?
– Молчит Шаур, и ты свой рот прикрой, пока кто-нибудь другой не постарался.
– Обижаешь, командир, я нем как золотая рыбка – молчу только да твои желания исполняю.
– На дорогу смотри, а то я тебе мигом чешую подправлю.
Нужно подняться, собраться и ехать к Катерине. Давно ведь хотели увидеться – наконец договорились. Теперь даже из-за своего плохого самочувствия Юля не хотела откладывать встречу. Однако же сейчас, вместо того чтобы встать, подобрала под себя ноги и уселась плотнее.
И снова тугим клубком свернулась в груди глубокая тоска. У самого горла встала – что ни протолкнуть в себя, не выдохнуть. Снова боль, не пережитая, а притаенная, полезла наружу. И вроде спрятала ее далеко-далеко, а она все равно находила выход, перекрывая кислород и лишая возможности двигаться.
Всего один раз за эти два года Юля виделась с Денисом – на похоронах Юрия. И то вряд ли это можно назвать полноценной встречей, так, столкновение в общей массе людей. А народу собралось немало. Юра умер внезапно – от сердечной недостаточности. Печальный парадокс: всю жизнь мучился язвой, а скончался от сердечной недостаточности.
Как сейчас Юля помнила тот кошмарный осенний день. Череду дней. Крапал мелкий противный дождь, некоторые старались укрыться под зонтами, Юля же не находила в себе сил держать этот, по ее мнению, совершенно лишний предмет, – черного платка на голове хватало. И так было ужасно душно. От боли и слез. К боли от потери любимого дяди примешивалась своя личная. Тяжело было видеть Шаурина, особенно такого, – отчужденного, совершенно равнодушного. Он стоял в кольце охраны с московскими партнерами отца и подошел выразить соболезнование вместе со всеми. Заученно и формально. Нет, конечно, как и многие, он хранил на лице искреннюю скорбь, но это все не то. Потом поминки… По разговорами Юля поняла, что вечером они улетают. Она уехала к себе. Не смогла остаться в родительском доме. Наглоталась успокоительного и легла спать в гостиной с включенным телевизором. Звук прибавила почти на всю, словно он мог выгнать из ее души одиночество. А Денис пришел, не улетел. Тихо пробыл с ней всю ночь, – то сидел застывшей тенью рядом с ней, то приносил чай. Они не разговаривали: она была не в состоянии.
Юля никому не говорила, что тогда он приходил, потому что сама до сих пор не могла с уверенностью утверждать, что ей это не приснилось, что это не плод ее, одурманенного успокоительным, мозга. Ведь дверь она открыла практически в невменяемом состоянии.
А сегодня наряду с привычной тоской и разрушающим отчаянием, почувствовалось что-то другое. Что-то необъяснимое – какое-то непонятное предчувствие щемяще запело внутри.
– Катюш, я скоро приеду, меня тут немного задержали, – устало предупредила Маркелову.
Та сразу сообразила – в чем дело.
– Командировочный твой, что ли, нарисовался?
– Ну, проведать пришел, забеспокоился некстати.
– И не надоел он тебе?
– Как он мне может надоесть? Он мне очень нравится: в коллективе морально устойчив, в быту уживчив, характер амёбистый. Как он мне может надоесть? – насмешливо сказала Юля, и Катя, поддержав ее, весело рассмеялась.
– Ладно, все разговоры при встрече.
– Конечно, при встрече.
Ярослав ей действительно очень нравился. Потому что ничего к нему не чувствовала: он не мог причинить ей боль. Не мог обидеть, расстроить, не понять, разочаровать. Именно поэтому он ей нравился. Они не виделись много лет, а встретились случайно – на одном из популярных горнолыжных курортов. А потом Слава вернулся в родной город якобы, чтобы провести время с родителями, и нашел ее. Но Юля точно знала, что через сорок шесть дней он улетит в Лондон и исчезнет из ее жизни.
* * *
Капельки воды защекотали кожу под ухом – Шаурин растер шею полотенцем и ответил на «Входящий»:
– Чудны дела твои, Господи, – вместо приветствия выдал низковатое и утверждающее, – Олег Николаевич, я только два часа, как в городе, а ты уже в курсе. Кого наказывать? – Провел по мускулистой груди и отбросил полотенце на кровать.
– Никого не надо наказывать, – усмехнулся Крапивин. – Считай, что это мне гадалка наворожила.
– Какой ты, однако, решительный, вот у меня бы ни за что смелости не хватило узнавать свою судьбу у гадалок.
– А может, разумности? Шучу я, конечно. Не знал я, что ты уже вернулся, набрал, аккурат, чтобы поинтересоваться.
– Я так понимаю, с лирическим вступлением можно покончить?
Коротко заверещал дверной звонок. Денис, не отнимая трубку от уха, впустил Вуича и взмахом руки отправил его на кухню.
– Истинно так. Очень встретиться хотелось бы.
– Взаимно. Я позвоню. Мне нужно некоторое время, чтобы скоординировать свои действия.
– Ну, разумеется. Буду ждать звонка.
С Вуичем Денис сегодня уже виделся, потому душевных объятий не последовало. Лёня сразу полез в карманы пиджака, вытащил две связки ключей.
– Машина… квартира, – бросил их поочередно.
Денис поймал обе и сжал в кулаке.
– Отлично. – На момент застыл острым взглядом на лице Вуича.
– Все тихо, – сообщил друг, предвосхищая вопрос.
– Даже тишина бывает громкой, – ответил ему Шаурин и качнулся вперед, сдергивая рубашку со спинки стула.
* * *
Крапивин ждал Шаурина в одном из городских парков. Это стало неизменной традицией: в теплое время года встречаться где-то на улице. Редко они решали свои вопросы в ресторане за ужином. В основном стояли застыв у пруда или медленно брели по живописным аллейкам под бдительным присмотром охраны.
– Я рад тебя видеть, Денис.
– Как дела, Олег Николаевич? Как здоровье? – Денис крепко пожал протянутую Крапивиным руку. Глубоко и приятно вдохнул чуть влажноватый воздух.
– Не могу ответить на твои вопросы однозначно положительно. Ну да ладно… Если честно, думал, что ты уже обосновался где-нибудь заграницей.
Шаурин многозначительно хмыкнул.
– Почему нет? – посмотрел в его лицо Крапивин.
– Все очень банально и пафосно. – Денис обратил взгляд к воде, и, сцепив руки за спиной, чуть шире разворачивая плечи, встал ближе к витиеватому кованному парапету. От набежавшего вдруг ветерка пруд покрылся рябью, и плавающие на его поверхности листья беспомощно задрожали. – Я патриот. Это мой город, моя земля. И жить я хочу здесь, и детей растить. Как в том детском стишке, помнишь? И тропинка, и лесок, в поле – каждый колосок… Это Родина моя. А отдыхать можно в любой точке земного шара.
– Резонно. Похвально. Согласен.
– Говори, Олег Николаевич, что у тебя за проблема, – не отрывая взгляда от дрожащих листьев, поощрил Крапивина на разговор. – Ты же меня не о погоде пригласил поговорить. Не о прелестях заграничных курортов и чудесах света.
– Возможно, у нас одна проблема на двоих.
– Не удивлюсь.
* * *
В «Эгоист» Шаурин, как и раньше, зашел с административного входа. Центральные двери были еще закрыты. Молодой и резвый охранник тут же преградил путь.
– Вы к кому?
– К Монахову.
Парень хотел сказать, как велено, что Сергей Владимирович не принимает, но оценив авторитетный тон и вид гостя, замешкался. Вызвал по рации старшего. Тот появился быстро, словно вынырнул из-за соседнего угла.
Денис, конечно, мог сам позвонить и предупредить о своем приходе или договориться о встрече в другом месте, но не стал. Потому с завидным терпением и железным спокойствием ждал, пока ребята выполнят свою работу.
По лицу старшего было видно, что Шаурина тот узнал: щека у него дернулась, и в глазах появилась совсем ненужная растерянность, что слегка позабавило.
– Я должен позвонить, Денис Алексеевич, – извиняющимся тоном сообщил он.
– Звони, – спокойно сказал Шаур. Дождался, пока охранник отзвонится и только потом шагнул к лестнице.
Подойдя к двери кабинета, решил, что стучаться будет излишне. Вошел без стука – не быстро, не медленно, – уверенно. Словно позволяя Монахову привыкнуть к своему присутствию перед тем, как заговорит.
– Добрый день, Сергей Владимирович, – предельно вежливо, но твердо поздоровался.
Порадовало, что Монахов в кабинете находился один. На какой-то миг Денис застыл у двери, а шагнул вперед, лишь когда Сергей Владимирович, приветствуя его, поднялся с кресла.
– Здравствуй, Денис. Неожиданно… – но вопреки сказанному, голос его свидетельствовал об обратном: совсем он не удивлен. Он не просто не удивлен, он совершенно точно имеет представление – зачем Шаурин здесь.
– Разве так уж неожиданно, Сергей Владимирович, – произнес Шаур с тонкой иронией и, распахнув серый пиджак, крепко уселся в ближайшее от стола кресло.
Монахов молча вернулся на место, осел как будто тяжело, но пристального взгляда от лица Шаурина не отрывал. Денис молчал намеренно, точно ждал главных вопросов, которые ему пока не задавались. Тишина расползалась по кабинету – становилась вязкой и напряженной.
Только слабые духом не выдерживают молчания – Монахов это знал. А теперь перед ним сидел равный и сильный противник. Сейчас даже наверняка еще сильней, потому что Шаурин знал все, а Монахов мог только догадываться, основываясь на слухах и намеках со стороны доброжелателей. Но кто-то должен заговорить первым. Оттого кто заговорит и как заговорит, зависел исход разговора.
– Я рад, что это ты, – расставив нужные акценты, наконец сказал он.
– Я приложил для этого все мыслимые и немыслимые усилия.
– Спасибо, что пришел сам.
Скольких Денис должен был опередить, превзойти, подмять, устранить, чтобы прийти к нему в кабинет вот так… И, как всегда, при абсолютной внешней расслабленности поражала сосредоточенность шауринского взгляда. Взгляда тяжелого и неподвижного.
– Но еще больше сил я потратил на то, чтобы все произошло тихо и без волнений. Чтобы вы смогли отойти от дел, сохранив свой авторитет и не получив «черную метку». После смерти Юры наверху вскинулась целая стая стервятников, готовых разодрать вас в клочья.
Монах понимающе качнул головой. Вернее, не качнул, а сделал едва уловимое движение, но оно очень красочно выразило его отношение к словам Дениса. Что и говорить, Монахов до сих пор пытался сдержать эту волну.
– Нам, Сергей Владимирович, непременно нужно прийти к взаимопониманию. Я призываю вас не делать никаких резких движений. Никаких. Потому что я не хочу на это отвечать, совсем не хочу кардинальных мер. Надеюсь, вы оцените мои усилия. – Его лицо особых эмоций не выражало, но говорил он тем тоном, каким обычно отдают приказы.
Монахов помолчал мгновение, но паузу затягивать не стал. Не было в ней никакой надобности. Все уже решено.
– Несомненно. Разговор у нас серьезный, потому я предлагаю перенести его в более удобное место.
– Согласен.
В этот момент дверь открылась, и в кабинет вошла Наталья. Вошла шумно и радостно, – словно принесла с собой пение птиц и солнце, – и растерялась. Судя по всему, не ожидала здесь увидеть кого-то помимо мужа. Но еще больше она удивилась, когда в посетителе узнала Шаурина.
– Денис! – воскликнула она. – О, Боже, какая неожиданность!
– Позволю себе спросить: приятная? – поднялся ей навстречу.
– Ну разумеется! – Ее как будто потянуло в его сторону. Едва он распрямился во весь рост, она прильнула к нему. По-матерински.
– Прекрасно выглядишь. Неизменно прекрасно, – улыбнулся. Этой женщине невозможно не улыбаться.
– Ох, льстец, – она царственно похлопала его по предплечью с полной иронии улыбкой.
– Нет, чистейшую правду говорю.
– Ты по делам или?..
– Или.
– А что, – вдруг решительно сказала она, словно внутри укрепилась в мысли, – а давай завтра к нам. У нас планируется большой семейный обед. Приходи, так сказать, поговорим за жизнь.
– Есть повод для большого семейного обеда?
– Главное, желание, а повод у нас всегда найдется.
– Тоже верно. Не знаю, удобно ли это.
– Удобно, – ответил за жену Монахов. – Завтра и продолжим наш разговор.
