Текст книги "Стая (СИ)"

Автор книги: Оксана Сергеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 47 страниц)

Вуич кивнул, реагируя на слова Дениса. И, спохватившись, остановил его, когда тот достал бокалы:

– Брось ты, Шаур, свои буржуйские замашки. Давай водку и огурцы. И сала бы еще. Я вообще не помню, когда ел сегодня в последний раз.

– Вот она – правда жизни. Кому-то жрать нечего, а кому-то – некогда. Водки так водки. Разносолов не обещаю, не готовился. А вот водкой накормлю до отвала.

– Вы что – пить собираетесь? – На кухню вошла Юля.

Не смогла она остаться в спальне. В голову лезли сумасшедшие мысли, под одеялом казалось холодно, а в темноте одной – страшно. Страшно, как в детстве.

– А похоже, что у нас тут слет юных Василис по обмену премудростями? – усмехнулся Денис и положил ей руки на плечи. Юлька как раз усаживалась на стул. – Разумеется, пить.

– А что – Юль Сергевна, желаете с нами остограммиться?

– Размечтался, – уязвил его Денис, – для детей у меня есть кефир и булочки с изюмом.

– Что правда есть? – спросила Юля, оборачиваясь.

– Чистейшая.

– А пельменей у тебя случайно нет? – поинтересовался Лёня.

– Пельмени у меня есть всегда.

– У него даже шпроты есть, – усмехнулась Юля, заглядывая в холодильник, чтобы проверить, есть ли там на самом деле кефир, – латвийские.

– Исключительно латвийские. Я и шпроты люблю, не только икру красную.

– Угу, вам еще газетку на стол постелить и вообще красота будет.

– Вот не надо оскорблять наше маленькое интеллигентное общество, – шутливо возмутился Лёня. У нас все очень благородно. Давай сюда эти шпроты, я сейчас такие бутербродики изображу, закачаешься.

– В этом я даже не сомневаюсь, – двусмысленно усмехнулась Юля, – изобразить ты всегда можешь.

Кефир и правда нашелся в холодильнике – самый вкусный, самой высокой жирности. И булочки сладкие с изюмом.

– Танюха пельмени лепила. По почерку вижу, – чуть позже одобрительно улыбнулся Лёня, и с удовольствием потянул носом, когда Шаурин поставил перед ним тарелку с аппетитными, обжигающе-горячими пельменями.

Юля улыбнулась, хитро блеснув глазами, и тронула свой стакан, собираясь отпить, но Денис не дал ей этого сделать, довольно резко отодвинув от нее кефир.

– Холодный, – бросил объясняясь и прокомментировал Лёнькино замечание: – Разумеется. Если я начну покупать магазинные пельмени, сестра меня проклянет. – Юлька продолжала сверлить его взглядом, недовольно уставившись. – Холодный. Не с твоим горлом пить из холодильника, – мягче сказал, спокойнее, уселся рядом и свернул крышку с бутылки. Разлил водку по стопкам. Взялся за свою.

– Подожди, – Вуич поднял указательный палец и, вторя голосу Кинчева из радио, пропел строчки из песни «Веретено»: – …когда-нибудь замедлить бег и уже неспеша-а увидеть как… берет разбег… душа-а… давай, – опустошил рюмку.

– Леонид, ты сегодня в голосе? – тщательно иронизируя, оценила Юля попытку Вуича солировать. Хотя стоить отметить, голос у Вуича красивый. Очень сочный и хорошо поставленный. И петь он может, что за душу берет. Имела уже представление.

– По-моему, он не только в голосе. Еще пара стопок, и рифмовать начнет.

– Наливай, – кивнул друг на бутылку, – Между первой и второй можно выпить целых шесть. Сегодня я тебе зарифмую все, что только можно. Было время, сочинял я стишки для прекрасных дам. Где-то валяется дома блокнотик. – Зови меня, любимая, приду… Зови меня, родная, я услышу, Как солнце огненное…

– Слышь, богемный подонок, это не наша станция. Нам еще рано тормозить, – оборвал Денис пламенную поэтическую речь друга.

– Чего-то там, в общем… – махнул рукой Лёня, заговорив своим обычным тоном.

– Ничего себе. А вы не торопитесь, друзья мои? Если будете ехать на такой скорости, то очень быстро приедете.

– Мы сейчас в таком состоянии, Юленька, что нам хоть литров по «…надцать», так и помрем трезвыми, – фыркнул Вуич и снова запел, поднимая рюмку: – Сне-е-ег летит, кружит время метель, на-а-ам с землей белая ка-ни-тель… давай, Шаур. Юль Сергевна, твое здоровьице.

Юля, конечно, была слегка шокирована скоростью, с которой мужчины заправлялись спиртным. Хотя пили красиво: глотали не морщась и почти не закусывали. Наверное, после четвертой остановились. Словно оба чувствовали эту грань. Без каких-либо замечаний немного оплыли на стульях, чуть свободнее откинулись на спинки, расправили плечи и расслабили руки. Наконец стали есть. И напряжение как будто слегка отступило. У самой тоже. Придвинулась ближе к Денису, точно чувствуя, что уже можно. Развернула стул, села полубоком, перекинув одну ногу через крепкое шауринское бедро. Устало опустила голову ему на плечо. Устала очень, но отходить от Шаурина не хотела. Иначе в голову сразу ринутся страшные мысли. А он, как броня, от всего ее закрывал. С ним ничего не страшно. Так и сидела некоторое время, не стесняясь Вуича и не боясь доставить Денису неловкость. Не одобрял он тисканий на людях. Однако не препятствовал. Сам положил ладонь ей на колено. А Вуич рядом с их парой столько лет, что его уже ничем не удивишь.

– Дай телефон, позвоню маме, – после решительного выдоха сказала Юля, и Денис вытащил свой сотовый.

Все это время Юля не переставала думать о родителях. Ни на минуту. Тягостные мысли наливали виски тяжестью. Теперь знала, что отец жив, но в тяжелом состоянии. Предпочитала радоваться, что он жив, а не плакать, что он «тяжелый». Иначе можно сойти с ума. Вот только не могла никак до этого момента поговорить с мамой. Решила, что сообщения Бардина, что с ней все в порядке, будет пока достаточно. Знала, как матери плохо. И знала, что услышав мамин голос разревется. А не хотела. Нужно поддержать мать, убедить и тоном своим и словами, что все отлично, что беспокоиться больше не о чем, а не добавлять ей переживаний истерикой. Мама и так из-за отца места себе не находит.

– Разве можно так любить? – вдруг спросил Вуич, когда Юля вышла из кухни. Денис поднял на друга серые глаза. Уставился, словно непонимающе. Тогда Лёня продолжил: – Я вот этот твой взгляд уже много лет наблюдаю. С того самого вечера, как мы с Очаровашкой в карты резались на Поселковой. Она еще была в такой красной кофте до колен. В такой чудной красной кофте… – протянул он последние слова и тяжело выдохнул, будто выпустил остатки напряжения.

Денис с задумчивым видом изучал лицо друга, заглядывал в глаза, искал корень вопроса. Он не улыбался, но губы его расслабленно чуть растянулись.

– А как еще любить? Вполсилы, что ли? Как еще любить, Лёня?

Вуич сказал как-то нерешительно, с сомнением:

– Нужна же мера.

– В чем? – сразу резанул Денис. – В чувствах?

– И в чувствах в том числе, – подтвердил Лёня, но глаза его зеленые говорили, что сам он в этом не так уж уверен.

– Там, где есть мера, Лёня, чувств уже нет.

– Почему?

– Потому что гладиолус.

Лёня не стал долго задерживаться, за что Юля испытывала к нему безграничную благодарность. Пока Денис провожал его, взялась помыть посуду. Несмотря на разбитое состояние, не смогла оставить в раковине грязные тарелки. Как представила, что утром зайдет на кухню и наткнется на них взглядом… И так на душе невесело, не хватало еще вокруг плесень разводить.

С одной стороны, Юля очень радовалась уходу Вуича. Из сил выбилась. Не было их не то что полноценно в разговоре участвовать, но и просто сидеть за столом. Усталое ноющее тело просилось в постель. Хотелось укутаться в одеяло и заснуть крепким спокойным сном, но только не в одиночестве. Однако, как ни странно, вместе с Лёнькой исчезла непринужденность, и воздух снова налился напряжением, как наливается и чернеет в грозу небо.

Когда покончила с уборкой и устало поплелась в спальню, почему-то уверенно думала, что Денис уже в давно в постели. Но он сидел на краешке кровати, слегка опустив плечи и сцепив руки в крепкий замок. Стало не по себе. Приглушенные нервные чувства всколыхнулись с новой силой.

Сам же говорил: в постели не ругаться. Может, потому и не разделся.

– Блин, зубы забыла почистить, – вовремя вспомнила Юля и поспешила скрыться в ванной.

– Юля, – позвал ее, останавливая.

Точно что-то задумал. Снизу из желудка поднялась знакомая тошнотворная волна, но Юля лишь на секунду замерла на пороге и попыталась улыбнуться:

– Ложись, я быстро.

В ванной тянула время. Сама не могла понять, почему, но тянула: дольше обычного чистила зубы, полчаса водила щеткой по волосам. Какое-то холодящее внутренности чувство мешало действовать быстрее. Но и выйдя из ванной, застала Шаурина в том же положении. Кажется, он даже не шевельнулся, не двинулся.

А шевельнуться у него сил не было. Не находилось их даже на то, чтобы поднять руки и стянуть с себя футболку. Все мышцы как будто свинцом налились.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил и пошевелился, чуть выпрямив спину.

– Лучше, чем два часа назад. Видишь, как резво бегаю по квартире? – на первый взгляд непринужденно откликнулась Юля на вопрос, сразу качнувшись в сторону Дениса.

– Да, порхаешь как птичка.

В ответ на его слова снова попыталась улыбнуться. Хорошо, что подбородок ее уперся в его жесткую макушку, и Денис не видел ее лицо. Улыбки не получилось.

Теперь поняла, почему медлила и не выходила из ванной. Разговора боялась. Слов. Своих собственных мыслей. Задушенных страхов, которые тугим комком свернулись в груди, мешая дышать. Знала, что начнется у нее истерика.

Страшно начинать разговор о произошедшем, вытаскивать из себя всю жуть, рассказывая, как читала стишок, блокируя паническую волну; как тошнило ее от тех засохших бутербродов. Как про себя, а иногда и вслух, молила Дениса вытащить ее из этого гадюшника, страшно…

И не напрасно боялась: едва руки тяжело упали ему на плечи, внутри все скрутило от боли. Кажется, и дыхание оборвалось, еле-еле втягивала воздух сквозь приоткрытые губы. Наверное, Денис услышал, как неистово билось ее сердце: положил ладонь ей на грудь.

Не передать словами, каково это – потерять ее в душе, а потом держать в руках живую и теплую. Не мог насмотреться, сам себе не верил, что она дома, рядом. Надышаться теперь не мог. Обхватил, прижал ее к себе неистово, словно боялся, что исчезнет снова. Прижал так, что она начала задыхаться. Не от объятий его крепких, не от сильных рук, конечно. От слез, которые жгли глаза. Всю душу уже выжгли, точно кислотой.

– Давай спать. Давай ляжем, – дрожащим голосом проговорила Юля. И не проговорила, не произнесла, а с силой вытолкнула.

Не мог оторваться от нее, руки как будто приклеились, тело оцепенело. Все закончилось, но мысль, все это время его убивающая, еще кружилась в голове – что не только Юльку мог потерять, но и ребенка своего не рожденного. Они же не предохранялись – Юля, может, беременна уже…

– Если ты и дальше продолжишь выносить мне мозги, – глухо сказал Денис, немного отстраняясь от ее тела, чтобы видеть лицо, – то у тебя и свадьбы не будет. Я тебе просто принесу новый паспорт на Шаурину с печатью о регистрации брака и все. И никакого тебе праздника.

– А при чем тут…

– А при том, что если бы ты была рядом со мной, ничего бы не случилось. Ничего этого бы не было. – Денис говорил не громко, но казалось, что в воздухе стоит звон, похожий на стук бильярдных шаров. Или нервы у Юли трещали от напряжения, как высоковольтные провода.

– Я не могу не отходить от тебя ни на шаг.

– Можешь.

– Ты так… – заикнулась вдруг от непрошенной дурной мысли. Перевела дыхание и продолжила: – Ты так говоришь, будто в том, что произошло, одна я и виновата.

– Все виновные уже на том свете.

Ком в груди разросся до необъятных размеров – начала давить икота. Юля попыталась освободиться от крепкого шауринского захвата.

– А может, мне правда нужно было на колени встать? Упасть тогда рядом с розами? Тебе это нужно, Юля? Ну скажи… Ты этого ждешь? Посыпать голову пеплом, встать на колени, и тогда твое задетое самолюбие будет удовлетворено? Ну что ж ты… скажи… разве это большая проблема? – тут он отпустил ее и даже немного оттолкнул, заставив попятиться.

– Не сходи с ума, – ошарашено проговорила она, когда увидела, что он резким движение поддернул джинсы на коленях, но еще не поднялся с кровати.

– А что, давай попробуем…

– Не смей! Не смей, говорю тебе… Ты точно спятил! – вцепилась в футболку и нависла над Денисом, словно могла бы остановить. – Не смей этого делать! – с силой хлопнула его по плечу. А когда поняла, что он остался сидеть на месте, отпустила.

Распрямилась, но свои руки с плеч его не убрала. Хотя понимала, что все бесполезно. Если он захочет что-то сделать, то она ему не помешает. Шаурин слишком тяжелый – не хватит у нее сил ни с места его сдвинуть, ни на месте удержать. Особенно когда он в таком невменяемом состоянии, как сейчас. А он точно не в себе – по глазам видно, по скомканному дыханию.

Быстро смахнув ладонью выступившие слезы, всхлипнула почти беззвучно и сказала шепотом, скороговоркой почти, словно боялась запнуться и не досказать, а может, разреветься:

– Никогда не смей становиться передо мной на колени. Мне это не нужно. А тебе не за что. Даже из романтических побуждений. Оставь эту сентиментальную дурь. Я никогда не буду с мужчиной, которого можно поставить на колени. А ты не из тех, кто пиджак распахнутым носит, не застегивает, чтобы шире казаться. Ты так часто раньше напоминал мне, кто мой отец. А сам забыл, что ли? Неужели непонятно? Тебя даже сам Монахов не смог… Кто-то любит просто так, кто-то вопреки. А я за это. Понятно тебе? – снова вытерла мокрую щеку и вздохнула.

– Мне понятно, – сказал Денис как-то бесцветно. Юля не смогла распознать оттенок голоса, только хрипотцу в нем уловила и резкость.

Шаурин сделал протяжный и глубокий вдох, словно и не дышал до этого. Словно только что место для полного вдоха у него в груди освободилось. Точно немного пришел в себя. И Юльке легче стало, и сама она вот так же глубоко вздохнула.

– Ну, чего замолчала? Давай реви, – произнес он, как будто спокойно. Но чувствовалось, что к последнему слову голос набрал силу. И сила эта вот-вот прорвется криком.

– Зачем? – несмело и тихо сказала она, сдерживая икоту. В груди так заломило, что приложила к ней невольно руку: хотелось как-то эту боль унять. Что замолчала… А что говорить? Высказалась сполна. Да и горло у нее стянуло от сухости, словно это она водку хлестала, а не Шаурин.

– Потому что все нормальные бабы плачут. У каждого человека есть, о чем поплакать. Или у тебя совсем не о чем? Реви давай! – Денис пружинисто поднялся, Юлька сразу отскочила от него, бросилась к постели и откинула одеяло. Резко откинула, как содрала.

– Реви! – рявкнул он на всю комнату. А может, и на всю квартиру.

И заревела же. Как по команде. Бросилась в слезы и в кровать заодно. Накрылась с головой, сначала пытаясь сдерживаться, плакать тихо. Но не смогла – разревелась. Оплакивала те два года, которые без него умирала, и недавние часы ада, что довелось пережить, и шауринскую последнюю выходку. Которая все внутри перевернула.

А Денис не подходил, не утешал ее, не трогал. Остался на месте, будто ждал пока она разойдется в плаче. Так разойдется, что не сможет успокоиться. А когда дождался, двинулся к ней. Ступал неслышно, словно боялся спугнуть ее слезы. Выключил тусклый ночник, осторожно приподнял ее и прижал к себе. Вместе с одеялом.

– Теперь… – заикаясь начала она, – теперь я и без тебя справлюсь…

– Конечно, справишься.

– И вообще, я уже не в том… – не смогла договорить.

– Не в том возрасте, чтобы плакать? Или положении?.. – Чувствовал, что самому стало дышать невыразимо легче, будто что-то тугое выпустил из себя с криком. – Не переживай, я тем мужикам, которых ты на совещаниях отдираешь, не скажу, что ты умеешь плакать. Так что давай – реви. Можешь сморкаться в мою футболку.

Ничего ей больше не оставалось. Обняла его – окольцевала руками. Обвила ногами, прижалась крепко и зарыдала. Денис укутал ее плотнее в одеяло. Сам не знал, почему так сделал – укутал с головой. Может, плечи ее, содрогающиеся, подсказали, может, руки ледяные – не то согреть ее пытался, не то постарался заглушить надрывный плач, потому что с трудом выносил ее слезы.

Долго она плакала. Плакала так, что сердце чуть не надорвала. А потом заснула. Так и заснула в его руках. Затихла. Перестали вздрагивать плечи и дрожать руки. По дыханию понял, что спит, аккуратно откинулся вместе с ней на спину, чуть на бок повернулся, одеяло с себя сбросил. Юля не пошевелилась, только крепче сжала кулаки, сминая зажатую в них его белую футболку.

Вздохнул свободно раз, второй. А воздуха все не хватало. Задыхался. Все никак сердце не могло кровь разогнать. Раздеться бы… Одежду с себя скинуть, иначе через некоторое время вспотеет, станет мокрый и Юлька от него. Но не двинулся: с таким трудом Юля успокоилась, теперь боялся ее тревожить. Носом уткнулся в ароматный висок, пальцами в ее волосах запутался и сам прикрыл тяжелые веки. Ее тело дышало уже покоем и умиротворенностью, его – еще смертельной усталостью. А она спала, как ребенок, – тихо и беззащитно.

Открыл глаза, когда Юля зашевелилась. От жары проснулась. Недолго они спали, окно еще не белело рассветом, а значит, отключились оба, наверное, минут на двадцать. Но кажется сил прибавилось. Вдвое прибавилось. У Шаурина так точно.

– Я есть хочу, – хмуро сказала она. Эта хмурость в голосе просвечивалась. Хриплый он стал, надорванный, но зато не шелестел уже еле слышно. – Мяса хочу. Что мне этот стакан кефира с булочкой. Пельменей хочу. Много.

– Ну, в четыре часа ночи я тебе ничего другого, увы, не могу предложить. А хотел бы.

– Не надо, меня все устраивает.

– Тогда пошли на кухню.

– Тогда пошли, – согласилась Юля, но, как и Денис, не спешила вскакивать, с места не двинулась. Лежала, к любимому крепко прижавшись, и слушала, как размеренно бьется в груди его сердце.

А Шаурин не мог, не шевелился, словно сам себе не доверял, словно боялся, что тело его подведет. И не зря. Когда поднялся с кровати, голова закружилась. Но неуверенность в движениях быстро прошла, стоило только в лицо плеснуть ледяной водой. Сделал это на кухне. Юля закрылась в ванной – тоже пошла умыться.

– А ничего, если я снова просто посижу? А ты сваришь мне чудесных пельмешек и покормишь меня? – Появившись через несколько минут, уселась на стул.

– Ничего. Посиди. Я могу даже, как в том мультике, за тебя и пальцы загнуть. У меня все записано. Потом отработаешь.

– Курицу тебе пожарить? – улыбнулась Юля и стерла капельку воды с подбородка.

– Можно курицу, можно не курицу.

– И еще я хочу кофе. Или чаю. Чего-нибудь крепкого.

– Чаю.

– Чаю, – согласно кивнула и, перекинув волосы на одно плечо, заплела их в слабую косу.

– И перца мне, – напомнила Денису, когда получила свои пельмени.

– Перца ей, – усмехнулся Шаурин. – Что-то я не помню, чтобы ты раньше по мясу так убивалась. – Налил себе кофе, перед Юлей поставил чашку с чаем.

– Я просто есть хочу.

– Правильно. Ешь-ешь. Мясо ешь, значит, сын родится. Вон Танюха конфеты лопала, девку родила. А мне пацан нужен.

– Чего? – Юлька на миг дар речи потеряла и жевать перестала. – А с чего это ты решил, что я беременна?

– А с того, что от незащищенного секса дети рождаются. Или ты уже точно знаешь, что не беременна?

– Нет но… – задумалась в замешательстве, – не знаю.

– М-мм, – понимающе протянул он, – ешь-ешь, не отвлекайся, – указал глазами на тарелку и отпил из кружки горький кофе.

Юлька некоторое время жевала молча, раздумывала. Потом довольно вздохнула и иронично вздернула бровь:

– Насколько я помню, ты всегда говорил, что дети должны рождаться в браке.

– Так я и не рассчитывал на двухлетний мораторий.

– М-мм, – теперь Юля протянула с улыбкой.

– Что-то хочешь мне сказать?

– Нет-нет, – невинно ему улыбнулась, – все прекрасно. Все отлично. Я наелась, теперь чайку попью, – отодвинула от себя тарелку и размешала сахар в чашке. – Мне так хочется, чтобы Лёня повзрослел.

– В каком смысле? – Денис даже не удивился ее словам. Женщины способны совершать поразительные скачки в мыслях.

– В смысле, чтобы остепенился. Например, женился наконец.

Денис засмеялся. Громко и открыто.

– Ты сейчас как будто сказала: «Мне так хочется, чтобы Лёня в космос слетал». Что в сущности одно и то же. Лёня по жизни шлюха.

Юля еле сдержалась, чтобы не расхохотаться и постаралась вложить в голос укоризненные нотки:

– Ну зачем ты так про него, он же твой друг. И мой. Он очень хороший и добрый человек. Добрый и надежный.

– А как про него еще сказать, если у него – между первой и второй можно трахнуть целых шесть. Лёня бесценный человек, я в нем не сомневаюсь, его человеческих качеств нисколько не умаляю. Его блядский образ жизни меня не особенно волнует. Точнее, он меня не волнует вообще. Главное, чтобы Лёня яблоки только в своем огороде рвал.

– Да, – задумчиво сказала Юля, споласкивая чашку, – Вуич у нас знатный садовод.

– Юляш, а может все-таки «да»? – с надеждой спросил Шаурин, когда они улеглись в кровать. Денис только успел джинсы скинуть, Юлька быстро прижала его к постели, навалившись сверху.

– Что «да»? – спросила улыбаясь, поняла, о чем он говорил.

Его теплая рука тут же скользнула вдоль мягкой резинки, легонько потянула вниз персиковые штанишки и задержалась на ее плоском животе.

– Еще рано говорить. Ну чего ты всполошился? Узнаем в свое время, – без видимого волнения прореагировала, хотя в душе что-то всколыхнулось. Какое-то незнакомое чувство. Щемящее и немного тревожное.

– Мне надо сразу знать. Вот отдохнешь немного, придешь в себя, а потом сходишь к своему врачу, сдашь все анализы.

– Так, прекрати, Шаурин, – Юля приподнялась на руках и остановилась взглядом на его лице. Как будто его непомерную инициативность и решительность пыталась утихомирить. – Вцепился в меня прям мертвой хваткой. Вот будет задержка, сделаю тест, потом схожу к доктору. Все по порядку.

– Конечно, – с готовностью подтвердил, – вцепился и не отпущу. Теперь только вот так, – сунул руку глубже за резинку и сжал ее голую ягодицу.

– Как все серьезно… – усмехнулась Юлька.

– Серьезней не бывает, – он и правда так говорил – уже без игривых ноток. Свободной рукой стиснул ее плечи. – Я чуть с ума не сошел…

– Я так и поняла по твоей сегодняшней выходке.

– …не знал, кому молиться. Наверное, меня Бог любит, раз ты сейчас здесь, со мной.

Юля невольно издала нервный смешок, улыбка растаяла на губах. Привстав, она устроилась плотнее на Шаурине, откинувшись на его согнутые в коленях ноги, как на спинку стула.

– Говоришь, что тебя Бог любит… а я вот о Боге сегодня не вспоминала. Не молилась. Не пришло в голову. Потому что знала, что сегодня Бог мне точно не поможет. И от этих тварей не спасет! Только тебя звала и тебя молила, знала, что никто кроме тебя меня не найдет. Не сможет найти. Никто не сможет.

– Не говори так! – резко оборвал ее.

– А ты мне про Бога…

– Не говори!.. – зажал ей рот ладонью.

Юля убрала его руку от своего лица, но не продолжила, да и эти слова, наверное, лишние. Но сами собой прорвались, ничего не смогла с собой поделать. Потому что в те жуткие часы так себя и чувствовала. Так и думала, и была уверена, что только Шаурин ее сможет вытащить из этой заварухи. Только он и сумеет. Больше никто.

– Ты все еще боишься такой ответственности. Столько лет уже, а ты все боишься. Быть самым-самым…

Денис молчал. Думал ли или от ответа уйти пытался… Но молчал тяжело. Так же тяжело и сказал наконец:

– Юля, есть вещи, которые не стоит произносить вслух. Их просто нельзя говорить…

– Привыкай, и по-другому не будет, это тебе на всю оставшуюся жизнь, – веско сказала она, не дослушав.

Куда-то легкость делась из их разговора. Растворилась в воздухе, как тонкий дымок. Да и разговор сам оборвался, словно в тупик зашел, словно они с Денисом уперлись в стену.

– Я тебе еще не все сказала, – Юля попыталась перешагнуть через этот невидимый барьер. – Вернее, это ты мне не все сказал. Говори, как ты жил без меня эти два года. – Скомкала футболку у него на груди и тряхнула сжатыми кулаками, как будто угрожающе. – Я серьезно. Говори давай! Быстро говори, как ты жил без меня два года!

Шаурин сдавленно рассмеялся.

– Как жил… – задумчиво повторил он и вздохнул. – Пусто. И не страшно.

– Как это? – Юля растерялась. Не такой ответ ждала. И не знала, как это понимать. С усилием вслушивалась в его приглушенный голос, боялась хоть слово пропустить.

– Вот так. Когда ничего не страшно, это намного хуже, чем если скучаешь… чем когда крышу рвет от боли и тоски. Потому что, Юленька, не страшно – только мертвым.

Дыхание странно застряло в горле, скомкалось. Юля сглотнула и спросила шепотом:

– А у тебя срывало крышу?

– М-мм, – кивнул.

Почему-то в этот момент поняла, что не хочет знать подробности, хотя до этого намеревалась все у него выпытать. Все до мелочей. А сейчас побоялась. Видимо, прав Шаурин: есть слова, которые вслух произносить не стоит.

– А хотел вернуться? – задала другой вопрос, но так же очень ее интересующий.

– М-мм… – снова кивнул.

– Когда?

– После смерти Юры. После того, как на похоронах побывал. И у тебя.

Юлька и сама не заметила, как задержала дыхание, ожидая ответа. А услышав, вздохнула с облегчением. Но говорила все еще тихо, полушепотом. Словно боялась силой голоса разорвать тонкую ниточку, на которую он нанизывал свои признания. Трудно они шли. Кажется, пока слушала его, вслушивалась в каждое слово, мышцы свело от напряжения. Но шевельнуться не смела.

– Как удержался?

Помедлил с ответом.

– Разгромил свою квартиру.

– Как разгромил?..

– Молча. Разобрал мебель на щепки и сложил горкой. Все разнес и успокоился.

Юлька довольно улыбнулась.

– Я легко это представляю. И посуду разбил?

– Всю.

– Вот это ты скуча-а-ал… – с восторгом протянула она и почему-то поверила ему.

Верила, что он все так и сделал, как сказал – разнес всю мебель в своей московской квартире и перебил посуду. Верила безоговорочно. Потому что точно знала, что Шаурин не только может похвастаться умением сохранять хладнокровный и непробиваемый вид практически в любой ситуации, но с таким же успехом он в ярости может разнести все вокруг.

Вот этих его негромких слов оказалось достаточно. Думала, что всю душу ему измотает вопросами, но уже ничего не хотела спрашивать. Остыла. И устала. Внутри пусто было, но пустотой приятною – такой, которую хотелось поскорее чем-то заполнить.