Текст книги "Стая (СИ)"
Автор книги: Оксана Сергеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 47 страниц)
– Тебе Монахов сам меня раскрыл? – Все-таки задал вопрос прежде чем Шаурин смог вернуться к обсуждаемой теме.
– Нет, – улыбнулся Денис. – Я очень догадливый.
– И как?
– Наблюдал за тобой: куришь в пол; стойка твоя при стрельбе, положение; манера держать оружие, двигаться, прицеливаться. Сам знаешь: много мелочей, непроизвольных движений, которые становятся частью тебя, твоей сущностью. И которые ты уже не контролируешь. Ты на оружие смотришь нежнее, чем на девку голую. Своих и не узнать…
Поспелов испустил тяжкий и, меж тем, понимающий вздох.
– А ты где был? Под Тулой? – предположил, зная, что под Тулой находится одна из снайперских школ спецподразделений армии. Сам когда-то там стажировался. До Афгана.
– Под ней самой и пришлось.
В кабинет вошли Лёня и Стас, и Поспелов, не глядя, чуть наклонил голову в их сторону:
– И эти тоже?
– И эти тоже, – подтвердил Денис.
– Молодцы, что тут скажешь.
– Ничего не говори, слушай. «Веселовских» выведем в промзону, на территорию заброшенного сажевого завода на юго-западе. Им без разницы, а нам хорошо. До этого времени, пока Юра все утрясет, смотаетесь туда, наметите выгодные точки обстрела. Разделите между собой сектора. Узнайте прогноз погоды, чтобы потом не говорили, что дождик помешал. Это вам не рыбалка. Людей убирать по важности. Думаю, они сами себя выдадут.
– А поговорить? – саркастически оскалился Лёня.
– А с Андрюшей кто разговаривал? Или с Игорем? Поговорили уже, хватит. Всех валите, чтобы они даже оружие достать не успели. Как наши ребята. Это легко можно сделать, пока они будут ухмыляться, гадая, что за два лоха к ним на стрелку приехали.
– А кто эти два лоха, позволь полюбопытствовать? – спросил Виталий и поднес к губам сигарету.
– Я и Шип, – злорадно улыбнулся Шаурин. – Как закончите, снимайтесь. Лёня первый, Виталик, ты на зачистке, если что. Оружие не оставлять. Ясно?
– Ясно все, командир. – Лёня почесал затылок. – Вы тогда сильно не высовывайтесь, чтобы не дай бог…
– А мы что? Мы с Шипом в сторонке покурим. А если что отстреляемся. Вопросы есть?
– Пока нет. Сейчас съездим на сажевый, осмотримся, потом поговорим. Да, Виталя?
– Само собой. Темнеет уже только.
– Да тебе, поди, к темноте не привыкать.
– Это уж точно.
– Я думаю, что дело будет происходить утром, часов в шесть. Так что водку не пить, баб не валять, – предупредил Денис.
– Обижаешь, все будет в лучшем виде. Эх, но я бы этих гадов лучше бы по одному вылавливал, – немного разочарованно вздохнул Лёня.
– На это надо уйму времени, они как крысы запрячутся и будут сидеть по норам, – вставил свое слово Стас. Поздно уже, по одному их вылавливать.
– Это точно, – согласился Поспелов.
– Как же я хочу, чтобы среди них был тот, кто Жэку грохнул, – стискивая зубы, зло проговорил Вуич, постукивая кулаком по бортику
– Если вопросов нет, тогда все свободны, – отпустил парней, не реагируя на последнюю реплику Леньки. Тому важно найти конкретного виновного человека, Денис же с удовольствием прострелил бы голову заказчику. Но так как последнее пока исключалось, он вполне удовлетворится выбитыми из обоймы людьми.
Оставшись в одиночестве, Денис закрылся в кабинете и вытащил свое оружие из сейфа. Ощутив в руке привычную и приятную тяжесть, теперь полагал, что после грядущей разборки пистолет станет его постоянным спутником. Сев за стол, снял затворную раму. Чистенький. Пристрелянный. Если и хранился в сейфе, то это не означало, что из него не стреляли. Стрелял Шаурин регулярно.
…Юра сработал быстро. Даже быстрее, чем ожидалось. Поспелов с Вуичем только и успели территорию осмотреть и выбрать наиболее выгодные позиции для обстрела.
До рассвета еще много времени. Он даже еще успеет выспаться. И выспится. Вот только докурит сигарету.
Холодно на балконе. Озноб хватал за плечи. Но курил Шаурин долго. Медленно и крепко втягивал в себя дым, смотрел на рубиновый кончик сигареты. Спроси кто-нибудь его сейчас, уверен ли он в том, что задумал, ответил бы: «Нет, не уверен». Но неуверенность та была другого характера – не комплекс неполноценности или слабость духом. Бродил Шаурин той неуверенностью, которая заставляла думать, просчитывать любые возможные варианты развития событий. Хотя, это только сегодня он пульсировал и нагревался от собственных мыслей, а завтра будет холоден, будто в венах у него не кровь, а ледяная вода течет.
Затушил сигарету в пепельнице, неосознанным движением поправил золотой браслет на запястье.
– Давай, милая, посмотрим, удержишь ты меня в этом мире или нет. Обещала же.
ГЛАВА 31
Даже самая кошмарная ночь когда-нибудь кончается и наступает утро. Закон природы.
Сегодняшняя казалась бесконечной. Не помогали ни сладкий чай, ни ложка меда, ни теплое молоко. Сон не шел. Юля согласилась бы на любой – самый скучный и серый. Только не бессонница, что грызла стенки разума полузабытыми тревожными образами и скалилась из окон бездушной чернотой.
Обычно, если не спалось, Юля, находясь в любой комнате огромного дома, не зажигала верхнее освещение, ограничиваясь торшером или настенным светильником. Сегодня все было по-иному, – люстра обдавала ярким светом, похожим на солнечный. Сегодня хотелось, чтобы на кухне не осталось ни одного затемненного уголка, и мистические тени не кричали эхом собственных старательно приглушенных страхов.
Остывший чай не вызывал желания сделать хоть глоток. Юля бездумно поводила ложечкой по дну широкой чашки и снова уткнулась в книгу. Выбрала самую скучную, чтобы забыться, погрузиться в сон, а не во мрак за окном. Но цепочка из букв – словно тупиковый лабиринт. Слова – не спасительные канаты. И время – тянущееся долго, страшно, бессмысленно…
Именно страшно и никак иначе. И раньше бывало. Но раньше она точно знала, почему. А сегодня внутреннее волнение, вызывающее дрожь в коленях, не поддавалось разумному объяснению.
– Ого, как ты рано встала! – удивилась Наталья, застав дочь на кухне в предрассветный час.
– Встала, – тускло, почти неслышно произнесла Юля, – я и не ложилась, – добавила с ноткой раздражения, – измучилась вся.
– Надо было меня разбудить.
– Зачем? Чтобы ты меня развлекала? – устало вздохнула девушка и, признаться, очень обрадовалась, увидев мать. А ведь закрадывалась такая мысль – разбудить ее и пожаловаться. Потому и не разбудила: не знала, на что пожаловаться. Просто на бессонницу? На необъяснимую тревогу и внутреннее отчаяние? Как рассказать, что внутренности жжет от предчувствия беды, и ожидание выворачивает наизнанку?..
– Кофе попьем? – Наталья поставила чайник. – Надо было тебе все-таки разбудить меня.
Юля в ответ поморщилась. При всем желании она не смогла в угоду себе потревожить сон родителей. Посчитала неудобным заходить ночью в их спальню. Не велик повод.
– Отца все равно нет.
– А где он?
– На работе.
– На какой работе? Ночью?
– В первый раз, что ли… – равнодушно (или устало?) Наталья пожала плечами и достала себе чашку.
– Вот именно, что не в первый. Знаю я его работу…
– Юля, не сгущай краски. Ты же знаешь, что твой отец давно уже сам не участвует… – Наталья оборвалась на полуслове, когда ее осенила догадка.
– Конечно, у него есть те, кто участвует! – чуть не сорвалась в истерику Юля, но остановилась, не смея воплощать свои мысли в слова. Слишком они прямолинейные, мысли. – Мам, ну он хоть что-то говорил? Когда придет? Ты ему звонила? – Спрашивая, собственной рукой открыла дверь своим страхам. Выпустила их наружу и сплела с ускользающими мыслями. Где отец – там и Денис.
Неприятное чувство, тлевшее в желудке, лишившее сна, загорелось истошным жаром; пытливый пронизывающий взгляд уперся в материнскую спину; в руках отчего-то почувствовалась странная слабость.
– Нет, я не звонила, и ты не думай, понятно? – немного отрешенно, как будто и безразлично, сказала Наталья, насыпая в чашку растворимый кофе.
– Понятно, чего ж непонятного. Я и не…
– Я не про отца говорю, – прервала мама Юлю и проговорила с нажимом: – Никогда не звони и не спрашивай, где он был. Иногда такое незнание полезно для здоровья.
Эти слова вызвали на щеках девушки румянец, лицо загорелось. Мама словно прочитала ее потаенные мысли. Пальцы так и зудели набрать номер Дениса. Хотелось спросить, как у него дела. Поинтересоваться о какой-нибудь мелочи. Поговорить ни о чем. Услышав его голос, убедиться, что с ним все в порядке. Наверняка, она так бы и сделала, но материнское внушение охладило ее пыл. Действительно лучше не поддаваться таким порывам. Потом можно глубоко пожалеть. И это касалось не только взаимодействия Дениса с отцом. В мозгу все еще стоял разговор о треклятом «лимонаде».
Едва в своих мыслях Юля дошла до любовницы Шаурина, стало совсем тошно. Так тошно, что один вид кофе с молоком, заботливо приготовленного матерью, вызывал рвотный рефлекс. Отяжелевший от переживаний разум грозил обмороком.
Поначалу Юля отодвинула кружку подальше от себя, чтобы по возможности не вдыхать исходящий аромат. Но разве это возможно? Теперь вообще не представляла, как будет пить свой любимый напиток. Надо было тогда назвать что-то отвратительное. Кто же знал?..
Захотелось плакать от собственного бессилия, но Юля подняла на мать улыбающееся лицо. Она стала так часто играть веселье, что чувствовала: ей это грандиозно удается. Не задуматься ли о карьере актрисы…
– Нашла из-за чего переживать. – Махнула бы рукой, но это, наверное, слишком уж театрально. Поняла, что разговор нужно уводить в другое русло. Но не находилось слов, чтобы пройти по этой острой грани. Поэтому для начала надела на себя привычную маску послушного ребенка. Привычную не потому что была такой уж искусной лицемеркой, а потому что в жизни так заведено – у каждого, будь то взрослый человек или ребенок, есть определенная роль, требующая качественного исполнения. Зачастую их несколько. Исполнитель – на работе; дома – жена, муж; примерный ученик – в школе.
– Мне всегда есть из-за чего переживать. Поменьше Шаурина цитируй.
– Заметно?
– Еще как, – хмыкнула Наталья.
Как услышала Юлькину фразочку, так и похолодела. Именно этого и боялась, что дочь начнет перенимать что-то от Дениса, в чем-то ему уподобляться. А он станет лепить из нее, как говорится, по образу и подобию… Юля девочка умная и сообразительная и сознательная не по годам, но все же в этом сложном возрастном периоде любой подросток подобен глине – как бы ни была тверда, а сдастся, размякнет, стоит лишь разбавить ее водой нужных слов и впечатлений. Тяга к новому и неизведанному поставит на колени все принципы и постулаты.
– Вот черт! – засмеялась Юлька, хотя было совсем не до смеха.
– Может, расскажешь, что тебя тревожит до такой степени, что ты весь сон потеряла? В чем причина бессонницы? И вообще… что у вас творится? – Последнее интересовало Наталью больше всего.
Уже давно для нее не осталось не замеченным, что отношения дочери с Шауриным сдвинулись с мертвой точки. Хотя сама Юля старалась ничем себя не выдавать, было что-то, сотканное из поступков, жестов, поз и выражений, что наводило мать на такие мысли. В поведении Дениса это просвечивалось тоже. Но только если хорошо присмотреться. Всегда найдется брошенный не вовремя взгляд, который не успел спрятать, или неконтролируемый, ставший безусловным рефлексом, жест. Не будет равнодушный мужчина, выходя с девушкой в одну дверь, касаться ее спины, будто направляя. Не трогают так чужих женщин – только своих. Или тех, кто нравится. Возможно кто-то, заметив подобное, не придал бы этому особого значения, но только не Наталья. А после поездки Юли к Кате Маркеловой все встало на свои места, и сомнений больше не осталось.
Юля некоторое время смотрела на свою кружку с кофе как на сосуд с ядом, потом потянулась и через силу сделала глоток.
Странно, но и молчать, и говорить об истинных причинах своего беспокойства было одинаково тяжело.
Хотя, наверное, говорить труднее, потому что сказав слово, выходишь из своей маленькой реальности и ступаешь в большой мир.
* * *
Весной небо быстро меняет цвет. Ранним утром оно словно затянуто молочной пенкой, но где-то далеко на горизонте уже виднеются яркие солнечные просветы горящего зарева. Пройдет немного времени, и эта мутноватая пленка растает, небо созреет, как зреют ягоды, наберется сока синевы и станет ярко-голубым, покроется то тут, то там облаками взбитых сливок.
Шаурин посмотрел на дрожащий небосклон. В очередь у входа в чистилище народу прибавилось. Сегодня он отправил туда девять человек.
– Даже покурить не успели, – по губам Шаповалова скользнула тонкая усмешка.
– И слава богу. – Денис выбросил зажженную сигарету и шагнул вперед, отходя от машины. У одного из парней Веселова разрывался сотовый. Не испытывая ни отвращения, ни угрызений совести, Шаурин обшарил карманы убитого и достал телефон. Посмотрел на дисплей и нажал кнопку принятия вызова. Сам собирался это сделать, позвонить, но Аркаша облегчил ему задачу.
– Сева, ну что там? Без проблем разобрались? – спросил грубый голос в трубке. Голос не знакомый, но это отнюдь не мешало знать все о его обладателе.
– Ну как без проблем… – вяло начал Денис, тут же переходя на жесткий тон. – Проблемы у тебя только начинаются. Их у тебя теперь по самое не балуй.
– А ты кто такой?!
– Шаурин моя фамилия. От Монаха тебе привет. Бойцов своих среди живых не ищи. – На этом Денис хотел остановиться, но Веселов начал орать что-то невразумительное. Очевидно не сразу врубился, что случилось и как случилось. А главное – почему. Пришлось продолжить разговор, да таким тоном, чтобы сквозь дикий ор слова были не только прослушаны, но и услышаны.
– А если не притихнешь, то будет тебе каждый день свеженина человеческая – мясо к завтраку! Сначала братву твою завалю, потом детей, жену, ее любовника, твою любовницу!
Аркадий Борисович замолчал, никак собственной злобой захлебнулся. Шаур не стал ждать ответа: нажал «отбой» и бросил сотовый на окровавленную грудь «веселовского».
– Теперь что? – спросил Шип без каких-либо эмоций на лице.
– Свободу Анджеле Дэвис, – мрачно съязвил Денис. Сев в машину, стянул с рук тонкие кожаные перчатки и кинул их между сиденьями. – Теперь к Монахову. Предоставлять отчет о проделанной работе.
Уезжая с места, Шаурин мельком взглянул на точки, откуда Поспелов и Вуич вели обстрел. Вчера еще искал решения несуществующих проблем, сомневался и был неуверен. Уверены во всем только глупцы. А он глупцом никогда не был. Своей жизнью дорожил, хотя бояться не умел. Не научился.
Сработали парни четко, на «отлично», даже с плюсом. Полторы секунды на человека. «Веселовские» только успели дверцами своих джипов хлопнуть. Поснимали их, как кур с насеста. Некоторые так и лежали – с застывшими на мертвых губах ухмылками.
Все закончилось. Завершилось именно так, как он планировал. Даже лучше. Что чувствовал?
Удовлетворение? Определенно.
Облегчение? Колоссальное.
Укоры совести? А что это такое?..
Не собирался падать на колени и сжигать свое сердце в огне горьких сожалений. Кому нужен этот прах? Жизнь предоставляет варианты. Их множество. «Закурил и забыл» – один из них. Закурил и забыл. Все проходит. И это тоже пройдет. Время – самый кровожадный зверь. Сожрет все подчистую. А жизнь сотрет все смелой жесткой кистью, напишет новые акты бытия, оформит новые зарисовки – такие же или круче. Стопроцентно – гораздо круче.
Монахов обманывал его. Обманывал, делая вид, будто воспринял все происходящее как должное: не удивился его инициативе, не воспротивился такому смелому плану, дал все карты в руки и полный карт-бланш.
Будет разговор. Чувствовал. Чуял кожей, что разговор будет. Еще не доехал до клуба, а в воздухе уже что-то сгущалось, какая-то взвесь мыслей. Дымок ощущений с опасным пьянящим запахом.
Войдя в клуб, Денис отправил Стаса к Монахову, а сам зашел в уборную. Глядя в широкую фаянсовую раковину, смыл с лица случайные чувства. Не смотрел в свое отражение.
Не поднимал глаз не потому, что боялся. Увидит ли что-то новое? Исключено.
То будут серо-стальные глаза. Его глаза. С черными зрачками. Ни сожаления, ни девяти трупов на самом дне.
А все потому, что сегодня сердце – просто орган, гоняющий ленивую кровь по венам. Никаких переживаний. Только где-то в районе солнечного сплетения жаркое желание услышать ее.
– Ты спишь?
Позвонив Юле, задал самый глупый вопрос, но проворковать в трубку «привет, как дела» куда глупее.
– Нет, – ясно сказала Юля. – Что случилось?
– Ничего. Хотел пожелать тебе доброго утра.
И правда не спала – понял это по голосу. Резанула тревога в нем. На самом деле хотел сказать, что желает увидеться сегодня. Но планировать такие встречи слишком рано. Еще не известно, чем закончится разговор с Монаховым.
– Это хорошо. Приятно.
Улыбалась. Знал, что теперь улыбалась.
– Очень рано, поспи еще. Люблю тебя. Ты знаешь об этом?
– Знаю. И я тебя, – сказала, чувствуя на языке привкус горечи. Не от этих слов. От других – тех, что собиралась сказать ему при встрече. За эту ночь обдумала все и приняла решение. Далось оно трудно. Неимоверно трудно. Уже сейчас сердце билось оглушительно и неровно. Не упасть бы только в обморок.
Шаурин поднялся в кабинет, сразу сбросил с плеч пальто и закатал рукава рубашки. Только сейчас, в эту минуту, в теле почувствовался иссушающий жар. И душно стало до испарины между лопаток. До раскаленных висков.
Монахов долго смотрел на хрустящую белоснежную рубашку Шаурина. С удивлением смотрел, немного озадаченно.
– Шутник, – покачал головой. – Ты над кем насмехаешься, Шаур? Над Богом, над чертом или над судьбой?
– Ага. Красавец, блин. Вырядился как на парад, – поддакнул без особого веселья Шаповалов.
Шаурин только засмеялся. Оставил эти комментарии без внимания.
Стас с Монаховым сидели за зеркальным столиком и заправлялись коньяком. Очевидно Шип уже успел обо всем поведать.
– Можете Веселову похоронные венки слать, – сказал Денис, сел на диван и потянулся к своему бокалу. – Девять штук. Как с куста.
– Веселов мне уже звонил.
– Да? Плевался ядом?
– Почти. Хочет встретиться. Наконец у него появился хороший для этого повод и горячее желание.
– И что?
– Я сам ему сообщу – где и когда. А пока пусть ждет. А венки пошлем. Из вежливости, с искренними соболезнованиями, – злорадно сказал Сергей Владимирович и глотнул спиртного. – Посмотрим, что нам Аркаша скажет при встрече. Может голову пеплом посыплет, да успокоится.
– Вы сами в это верите?
– Я? Верю. Не тот у него уровень связей, чтобы дальше дергаться.
– По-хорошему, Веселова убирать надо, – уверенно заявил Шип.
– Надо, но сейчас нельзя, – снова возразил Монахов.
– Не забудьте напомнить, когда будет можно, – предупредил Шаур, язвительно усмехаясь.
Вскоре Монахов отпустил Стаса. Впрочем, и Дениса он не задерживал, но было у того ощущение, что не все ему сказали. Что нужно ему остаться.
– Парней твоих отблагодарю как надо. Сработали они профессионально. Чего я, собственно, от них и ожидал. И от тебя.
– Что ж, я очень рад, что оправдал ваши ожидания.
– Не только оправдал. Ты их превзошел. Парни твои – дровосеки, а я всегда знал, что аналитики намного опаснее исполнителей. Убить не сложно, сложно заставить кого-то сделать это за тебя. Есть такие строчки: «Словом можно убить, словом можно спасти, словом можно полки за собой повести…». Знакомо?
Вот оно – то самое откровение, что звенело в воздухе и било по нервам, как по струнам.
– Немного. А еще там есть «Слава, Родина, Верность, Свобода и Честь…». Красиво все, а на деле получается, когда выполняешь свой долг перед государством, нет тебе никакого признания. Вот и пацаны мои, служили б Родине и ни хрена б не заработали, ничего бы у них не было. А тут… все. Почему?
– Потому что там политика, а здесь…
– А здесь?..
– А здесь не будем об этом.
В этом случае можно сказать: «Краткость – сестра таланта», ибо Монахов больше не стал развивать эту тему. Все это пустая демагогия и говорить можно бесконечно.
– А я все думал, ждал, когда ты начнешь двигаться. Полиняешь.
– В каком смысле? – Денис незаметно напрягся.
– В прямом. Ждал все это время, не трогал тебя, хотел посмотреть, как ты будешь себя вести. Я про тебя знал еще до того, как увидел той ночью в автосервисе. Неужели думаешь, что Иваныч что-то в обход меня делает? Ты вхож в мой дом, сидишь со мной за одним столом, ешь, пьешь, общаешься с моей семьей. Я знаю, чем ты дышишь, чем живешь. Я обо всех своих людях знаю…
Про себя Денис мрачно усмехнулся: если бы Монахов был в курсе еще кое-каких обстоятельств…
– Вот оно как…
– Человек, когда у него есть соответствующая свобода, предпочитает жить как умеет и делать то, что умеет. У тебя здесь все для этого условия. Рано или поздно тебе бы пришлось проявить себя. Вот и настал случай. Стрелять он в тире научился… – на лице Монахова промелькнула понимающая усмешка.
Слова Монахова резонировали в воздухе. Нужно удивиться, но Шаурин удивлен не был. Напуган – тоже. Теперь его очередь воспринять все как должное. Хотя, что скрывать, почувствовал себя кем-то вроде подопытной крысы. Посадили в определенные условия и наблюдают.
– Я вот что думаю. Надо дополнительные меры по безопасности принять. Нельзя же просто надеяться на здравомыслие Веселова. Взбредет ему в голову… повлиять на ход вашей встречи негуманными способами. – Говоря это, Денис холодел оттого, что предпринятое Веселовым может коснуться Юли.
– Своих отправь куда-нибудь, в Белокуриху, например.
– Родители не поедут. Я точно знаю. Хотя поговорю все равно, может, удастся убедить. А сестра беременная, насчет нее я вообще сомневаюсь. Она из дома-то боится лишний раз выйти. Никуда не двинется.
– Поговори. Если нет, тогда приставь кого-нибудь, чтобы присмотрели. Дочь моя изъявила желание Катерину повидать, так что моих можно пока на Поселковую отослать. Отвезешь, проверишь там все, усилишь охрану. Я заметил, что у вас с Юлей сложились определенные дружеские отношения. Интересно, почему?
Тревога коснулась души черными крыльями.
– Вы же все про меня знаете, – сказал Денис, не выходя из ровного тона. – Мы с ней в одной школе учились. Еще малявкой ее помню.
– Может, я не очень хороший отец. Но дочь для меня – все. Не дай бог что… пристрелю сразу.
Монахов разливал коньяк по бокалам, не поднимая глаз на Дениса. Вроде не к Шаурину лично были обращены эти свирепые слова (или к нему?), но во рту почувствовался привкус крови. Невольно возникло желание отступить от своих планов насчет Юли. Но невозможно же. Куда уже назад, когда провалился в эту пучину с головой. Они с Юлей только в начале своего пути, очевидно, не короткого, но уже столько пережили вместе, что не представлял, как можно вернуть все на исходную, перекроить свои цели и остаться без нее. Сразу с ума сойти. Слететь с катушек.
После угрожающего заявления Монахова на оболочке огрубевшего разума Шаурина нарисовался треугольник, состоящий из трех граней, одна из которых он сам, а две другие Монахов и Юля. До этого времени он отрекался, не хотел проводить подобных связей. Это как путы. Но есть мысли, от которых не убежишь, которые не прогонишь никакими внутренними силами.
* * *
В мире нет ничего внезапного, все приходит вовремя, только зачастую мало кто готов принять эту новую данность. Люди отказываются – перешивают время, застряв между прошлым и будущим, перекраивают мечты, переплачивают за эрзац, переписывают свою жизнь неровным корявым почерком.
Сказал, что от любви не болеет, но, похоже, начал температурить. От желания, рвущего вены. От неутоленной жажды. Еще год назад даже не думал, что может вот так любить. Так сильно. Крепко. Без мешанины в голове. Вот так – без суеты. Не верил в Бога отчаянно, не стоял никогда у икон с трепетным благоговением, не молился исступленно, ничего не просил, но и не насмехался. Закоренелым атеистом не мог себя назвать. Выбрал свою веру. В себя. Теперь в Юльку. Никогда не думал, что может вот так любить…
Нетерпеливое ожидание делало воздух сладким. Несмотря на терпкий сигаретный дым, вьющейся белой птицей. Несмотря на горький кофе в кружке… воздух сладок.
Дверь открылась резко, с вызовом. По-хозяйски. Точно – без стука.
Юля плавно влилась в помещение, как будто заполнив его собой целиком. И уже невозможно хранить угрюмое молчание, потому что рядом с ней все остальное, кроме нее, становилось посторонним. Ненужным. Лишним.
– Дверь, – коротко сказал Денис, когда Юля шагнула в его сторону. Выполнив просьбу, девушка защелкнула замок и присела на подлокотник дивана.
– Поехали?
– Поехали. – Продолжал упрямо шелестеть бумагами. Не укрылись от взгляда тревожная задумчивость в серо-зеленых глазах и выражение усталости на лице. Убрал документы в стол и поднялся с кресла. Оно скрипнуло, будто радостно выталкивая его, едва он сделал усилие, чтобы встать из-за стола. – Рассказывай…
– Что рассказывать? – отвечала вяло, что насторожило Дениса еще больше.
– Все. Я думал, ты раньше приедешь.
– Провозилась. То одно, то другое…
– Естественно. Дел куча, – мягко усмехнулся. Коснулся волос и вплел в них пальцы. И уже потерялся. В этих ощущениях, в ярких образах, в своем неутомимом бушующем желании. Перекинул ее волосы на одно плечо, затем на другое, потом взлохматил от корней. Убрал падающие на лоб пряди.
Тогда Юля улыбнулась. Наконец-то. Ее улыбка пахла солнцем. Непривычно видеть Юлю хмурой, аромат горечи ей не подходил.
– Чего ты меня треплешь как болонку?
– А болонок так треплют?
– Не знаю я, – сказала нарочито рассерженно.
– Девочка хочет покапризничать?
– Да, я не выспалась, – нахмурилась. – Теперь плохо себя чувствую…
Не заметил, как поцеловал ее. Правда. Ведь не замечаешь, когда делаешь очередной вдох. Не контролируешь. Не протестуешь. Против родного не протестуешь. Дышишь и все. Вдыхаешь полной грудью. Впитываешь в кровь живительный кислород. Живешь. Наполняешься настолько, что начинаешь задыхаться… и снова хватаешь воздух открытым ртом.
Вот так и целовал – чтобы выдавить из губ все соки. До железистого привкуса. Впитывал Юлю в себя. В голову, в душу, в сердце, в ставшие чуткими пальцы.
Целовал вот так – чтобы ладони в шелковых волосах, привкус тягучей сладости на языке, и дурман под кожей.
Не давал ей выскользнуть, подтянув к себе ближе, прижимал к телу сначала со всей силой, потом слабее. С тем чтобы на расстоянии вдоха чувствовать ее горячее дыхание и в звенящей тишине слышать взмах ресниц.
– Вот теперь точно поехали, – сказал низким неуверенно-сиплым голосом.
Нужно остановиться, не допустить, не перегнуть палку, не увлечься, иначе…
Но трудно невероятно. Безумно. Почти невмоготу. Это ж до ее восемнадцати рехнуться можно! Хотел ее до головокружения. Уже до тошноты. Уже неприятно и больно.
Всем своим существом чувствовал в ней потребность. Огромную. Непреодолимую. Не просто сексуальную. Другую – на каком-то ином уровне. Необъяснимом. За гранью. Без спасения. Чтобы кожа к коже. Горячо. Влажно. Моя. Еще…
Юлька не отпускала, словно руки приросли к его плечам. Немудрено. После такого-то поцелуя. Не хотела отпускать. Его всегда так мало. Говорил бы, целовал, ласкал… Переплавил бы ее разрушающие чувства во что-то другое. Любила же. Верила. Но ревность. Ревность жила своей жизнью. Сжирала изнутри, высушивала. Он мог бы избавить ее от всего этого. Неужели не хочет? Не нужна? Неужели с той приятнее?
Сегодня Юля не дала мыслям о его любовнице сожрать себя, не позволила. Может быть, когда-нибудь она научится совсем их не чувствовать. Будет дробить усилиями разума, сжигать огнем и распылять по ветру как горстку пепла.
С тяжелым нервным вздохом он отстранил ее, отошел и стащил с себя рубашку. Белоснежная рубашка в это утро – вызов небесам. Давно собирался переодеть ее, но замотался. Сейчас же воспользовался этим, чтобы отвлечься и занять руки, иначе эти руки снимут с его девочки всю одежду. Подошел к шкафу и прежде чем успел выхватить что-то, чтобы натянуть на себя, Юля обняла его. Прижалась к голой спине.
– Я хочу тебя потрогать, – произнесла то, о чем думала. Хотела трогать, касаться, ощущать под ладонями крепкие мышцы, стискивать руками широкую спину. Только без рубашки.
Это же надо сказать вот так! Так, чтобы парализовало, и сопротивляться, объясняя, что не стоит и не нужно им сейчас… сил просто не было. Как будто пароль подобрала, код из нескольких слов, который сломил волю и снес напрочь все барьеры. И мозг вынес тоже.
Она хочет его потрогать! Боже, как он хотел… Знала бы она, как он ее хотел…
– Юля…
– Мне надо с тобой серьезно поговорить. Только сейчас ничего не спрашивай. Завтра.
Сегодня у нее не хватит моральных сил начать тот разговор, что запланировала. А после него ей скорее всего не светят сладкие поцелуи и долгие объятия. Убийственно, конечно, но решение принято. Хотя откладывать его на завтра, значит – продлевать свою агонию.
В другой день и другой момент Денис бы, наверное, не стал ждать того знаменательного «завтра». Вытряс бы все из нее сегодня. Но Юлька сориентировалась быстрее, оттеснила его к дивану, и как только он уселся, забралась к нему на колени.
– Убери их, они мне мешают.
Юля сначала не поняла, о чем он. Тогда Денис коснулся ее волос.
Смущение промелькнуло искрой на девичьем лице и угасло не оставив следа. В кармане ветровки лежала резинка для волос, потому удовлетворить странную просьбу не составило трудности.
Пока Юля закручивала волосы в узел, Денис опустил язычок молнии вниз, расстегивая ее ветровку. Куртку Юля сняла сама, оставшись в джинсах и белой футболке.
Не снимать. Не снимать. Не снимать. Снял с нее футболку. Стянул через голову.
Время, которое до этого летело стремительно, остановилось. И воздух, что, казалось, закручивался в воронку, застыл. И в этой невероятной тишине каждый шорох стал подобен грому, а дыхание разделилось на множество оттенков.
И вот оно – объятие «кожа к коже», ошеломительное в своей нежности, нетерпеливое в касании рук, безжалостное – в своем окончании. Но пока время забыло о них, хотелось хоть на пару минут сойти с ума. Именно сейчас, когда ожидание поцелуя важнее, чем сам поцелуй. И первый не в губы. В шею, ниже. В ключицу. До тихого стона.
Еще не поцеловал в губы, но уже чувствовал на своих ее тепло. Мягкость. Вкус. Влагу.
Юля впервые ощущала его теплые ладони обнаженной кожей. Они гладили спину, бродили по плечам, слегка касались груди над линией бюстгальтера. Потрясающие ощущения. Совсем сумасшедшие, когда поцеловал. Будто обещал продолжение… Откровенно, обнажая свое желание. Это горячо и уже не просто приятно. Это заставляло дрожать. И хотеть большего.
Но Денис снова остановился. Задержал ладони на ее плечах. Потом на мгновение снова притянул к себе, целуя и слизывая с губ остатки горечи. Она была неизменной свидетельницей их встреч и от нее казалось невозможным избавиться.
