Текст книги "Стая (СИ)"
Автор книги: Оксана Сергеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 47 страниц)
ГЛАВА 46
– Кто там? – настороженно спросила Таня, посмотрев в глазок. Кто за дверью, не разобрала. Почему-то свет на площадке не горел, хотя вчера сама лично вкрутила новую лампочку.
– Это у вас велосипеды за мальчиков дают?
Услышав Юлин голос, Таня тут же открыла дверь, выражая свою бурную радость придушенным писком. Кстати говоря, на площадке было светло. Просто кто-то предупредительно прикрыл глазок, чтобы запутать именинницу. Это точно была не Юля: ее руки заняты огромным тортом.
– Я уже думала: меня так никто и не поздра-а-в-и-т! – Татьяна распахнула дверь и посторонилась, впуская в квартиру большую шумную компанию.
– Обижаешь сестра, – сказал Денис, – держи. А то я как Винни-Пух чуть к тучкам не улетел, – вручил Тане связку цветных воздушных шаров. – Поздравляю с днем рождения, желаю счастья в личной жизни!.. Это если коротко, все дифирамбы позже.
– А сказал, что праздновать будем в выходной, что все вы жуть как заняты. – Таня обняла брата и прижалась к нему крепко-крепко. Не могла отпустить его некоторое время: нужно было совладать с собой, потому что слезы уже подступили, затуманив взор. Денис стиснул сестру сильнее. Успел заметить влажный блеск в ее глазах. Тане, чтобы расчувствоваться до слез, много не надо…
– Фух, – молодая женщина наконец выдохнула и оторвалась от мужской.
– А мы тебя специально запутали, – ухмыльнулся Вадим, сгружая на именинницу цветы, мягкие игрушки и коробки в блестящей обертке.
– Ты бы знала, как я себя сдерживала целый день, чтобы не позвонить тебе и не проболтаться! – Юля сбросила туфли и поспешила на кухню, чтобы освободиться от тяжелого торта.
– Ничего себе сюрприз! – воскликнула Таня и суетливо забегала по квартире в поисках большой вазы. Такой большой, чтобы вместить все подаренные розы, естественно, не нашлось. Поставила в гостиной один букет, для других набрала воду в ванну.
– Сестра, хорош голосить! – крикнул Денис. – Приняла подарки – теперь раздавай поцелуи. Малявочка, а ну-ка иди сюда, – позвал Настю. Она несмело выглядывала из-за двери в детскую, но услышав его, выскочила из комнаты и бросилась в объятия любящего дядюшки.
– Черт, а я сегодня небритый и без тельняшки. Все равно можно, да? – состроив гримасу, Лёня поскреб небритый подбородок. Подпер плечом косяк, в ожидании пока Таня покончит с цветами и даст ему возможность помыть руки.
– Можно и Машку за ляжку, и козу на возу, – тут же выдал ему Денис, поднимая Настю на руки.
– Я чур первый в очереди, – присоединился к разговору Вадим.
– Капитан, ты в очереди на Машку или на козу? – заржал Лёня. – Я, кстати, вот так по-крупному с ментами водку никогда не пил.
– А ты думаешь менты как-то по-другому водку пьют? – усмехнулся Вадим.
– Да так же и пьют, как мы. Пьют, как собаки.
– Блин, – Таня сорвала с крючка полотенце, поспешно вытирая руки, – ну вы бы правда хоть намекнули, что приедете. Я даже не одета, не говоря уже о том, чтобы стол накрыть, – бросила на себя критический взгляд: футболка и шорты – не очень праздничный наряд.
– А мы порядочные гости – ходим со своим, – Стас растянулся в белозубой улыбке.
– Ну все, – Таня счастливо улыбнулась, – теперь я готова раздавать поцелуи. – Вадя, ты первый, я помню…
– Танюха-а-а… – Лёня последний раскинул руки, чтобы потом сжать в них стройную фигурку Татьяны.
– Ты как Брежнев, – засмеялась Таня, расцеловавшись с ним по три раза в обе щёки.
– Скажи спасибо, что я тебе уши не надрал.
– Спасибо, дорогой! Ой, спасибо!.. – шутливо отвесила поклон.
– Так, сестра, подожди, – задержал Танюшу, подхватив за локоть. – У меня еще один презент. И наряд твой как раз кстати, – знающим и одновременно хитрым взглядом окинул Таню с ног до головы. – И даже не думай переодеваться!
– Лёня, не дай бог ты мне подаришь пионерский галстук!
– Кто шагает дружно в ряд? Пионерский наш отряд!.. – зачитал часть пионерской речевки, вытаскивая из кармана пиджака алый кусок ткани. – Танюха, это тебе, – повязал ей на шею галстук. – И не снимай. Знать, судьба у тебя такая судьбинушка! Быть тебе пионеркой, раз ты в День Пионерии родилась. Так и будем с тобой водку пить: ты в галстуке, а я… а я просто так.
– Стоять… Давайте я вас щелкну. Фото для семейного альбома, – тормознула возле парочки Юля.
– Не надо меня щелкать. Я, можно сказать, только жить начинаю: на пенсию вышел, – проговорил Вуич голосом почтальона Печкина.
– Улыбочку… – Юля сделала желанный снимок и убежала.
Это был единственная постановочная сцена, остальных она фотографировала без предупреждения. В кадр попали все: Настя, которая притихла в материнской спальне и с упоением избавляла подарки от праздничной упаковки; Денис с Вадимом, раскладывающие большой обеденный стол в гостиной; Стас, который решил помочь на кухне, почему-то взявшись за нарезку колбасы и сыра, пока Татьяна возилась с закусками.
Наконец уселись за стол. Казалось, что огромная комната нагрелась от нетерпеливого ожидания. От шуток и анекдотов, порой пошлых, – а как иначе в практически мужской компании.
Настя почти перестала стесняться, хотя вела себя тихо и толком не разговаривала.
– Настюш, пойдем к нам, – позвала Юля.
– Насть… – Денис похлопал себя по бедру.
Но девочка проигнорировала их приглашение. Сделала вид, что ничего не слышит. Невозмутимо пристроила большого плюшевого медведя у Лёни на колене.
Дело привычное. Денис всегда переставал существовать для Насти, если рядом с ним находилась Юля. Никак не могло детское сердечко смириться с такой несправедливостью.
– Че, медведя кормить будем? – Вуич взял девочку на руки. Та довольно кивнула, тряхнув светлыми локонами.
– Настя, доча, иди сюда, не мешай Лёне!
– Тань, тащи еще одну тарелку, у нас медведь оголодал, – шутливо потребовал Вуич и сказал спокойнее. – Да ладно, пусть посидит.
– Ладно, – смирилась Таня, – все равно ей скоро спать уже.
Медведя, конечно, кормить не стали, убрали, устроив в углу дивана. Зато Настя решила полакомиться с Лёниной тарелки, стащив с нее кусочек соленой рыбы.
– Настя! – Таня тут же бросилась вытирать запачканные руки дочери салфеткой.
– Вот бывают же люди до чужого добра жадные, – нарочито возмутился Вуич и отмахнулся от Таниной помощи. – Слушай, мать, отстань ты уже от нас, дай нам поесть спокойно!
Беспокойная мамаша слегка утихомирилась, но Настю из виду не выпустила.
– Дочь, меня уже сейчас тревожит твоя судьба. Из всех более-менее приличных мужчин ты выбрала именно дядю Лёню.
Комнату взорвал дружный смех. Поддержав всех, малышка тоже громко засмеялась и захлопала в ладоши.
– Вот спасибо, Танюша! Так приятно быть более-менее приличным мужчиной, – утешился Вадим.
– Настенька, прыгай на пол и беги от этого охломона подальше! Беги к дядьке он спасет! – посмеялся Шаповалов.
– Ничего вы не понимаете, – разулыбался Лёня.
– Мы-то прекрасно все понимаем, да, Танюх?.. – Это ж все твоя ко… женолюбивая сущность работает, – не удержалась Юля от иронии.
– Да. Ну люблю я женщин, что поделать. А главное, женщины меня тоже любят. Ты их не слушай, очаровашка, – погладил Настю по голове, – они тебе просто завидуют, бабы эти неугомонные.
– Так, прошу минуту внимания, – Денис постучал вилкой по хрустальному бокалу и поднялся.
– Тихо всем, – скомандовала Таня, – сейчас мне брат будет речь говорить. Я тоже встану, не могу сидеть в такой момент, – поднялась и поправила падающие на плечи волосы. Так и осталась хозяйка вечера в футболке цвета салатной зелени, джинсовых шортах и алом пионерском галстуке.
Денис окинул сестру долгим взглядом: фигура тонкая стройная, даже ключицы чуть выпирают; голубые глаза блестят радостно; губы, розоватые от вишневого сока, растягиваются в улыбке, а не опускаются разочарованно.
– С днем рождения, Танюша. Счастья, удачи, мира в доме, здоровья… С этим все понятно, но сейчас я буду говорить о другом. О том, что мне хочется подарить тебе кевларовый бронежилет. – За столом раздались смешки, но Денис не поддержал улыбок, а сделал паузу, набрав полные легкие воздуха. – Я не шучу. Потому что я недавно понял, что с таким большим и добрым сердцем, как у тебя, жить невероятно трудно и опасно. Хочу, чтобы ты стала чуть-чуть эгоисткой. Ровно настолько, чтобы оставаться собой, но научиться себя беречь. Я тебя люблю, сестра, вот такую настоящую. И давай, что ли, по водочке. Слезами шампанское не запивают. Слезами можно запивать только водку.
Таня только и смогла, что кивнуть. Душили слезы. Вадим подставил ей рюмочку на ножке. Татьяна выпила ее залпом и не поморщилась. Никогда не имела ничего против водочки в хорошей компании и с хорошей едой.
– Ну все, – глубоко вздохнула и помахала у себя перед лицом ладонью. – А теперь есть, пить, гулять, веселиться…
– А что мы будем делать с самым младшим членом-корреспондентом нашей маленькой редколлегии? – спросил вполголоса Вуич, указывая взглядом на спящую Настю.
– Пойдем, уложим ее в кроватку. Сможешь вместе с ней подняться?
– Естественно, – чуть не оскорбился Лёня, услышав в голосе Тани сомнения. Осторожно встал со стула, чтобы не потревожить малышку.
– Она спит крепко. Можно хоть из пушек палить. Это до года я практически ночей не спала, а сейчас отбой в девять вечера и хоть на ушах стой.
– Вадим, покурим? – предложил Стас.
– С превеликим… – согласился Бардин, выбрался из-за стола и потянулся. – Давай еще этого женолюбителя возьмем, – поддел вернувшегося Вуича.
– Я за любой кипиш. Еще не знаю, куда, но я согласен.
– Я с вами подышу, – присоединился Шаур.
– Вот никак не пойму, за каким ей тут «Три богатыря»? – проговорил Вадим, задумчиво глядя на большую картину на свободной стене.
– Не «Три богатыря», а «Богатыри», – поправил Денис, тоже замерев напротив масляной копии известного полотна кисти Васнецова. Вздохнул, вспомнив сколько нервов потратил, чтобы достать приличную копию. Хотя с сестры станется, она и фотообои бы наклеила, и не поморщилась. – А хрен ее знает, зачем и почему. Это ж Таня. Захотелось ей.
Согласен был с другом. Картина эта очень выбивалась из общего интерьера квартиры, явно не соответствуя выбранному современному стилю с прямыми линиями мебели и глянцевыми поверхностями. У Тани в квартире много было таких вещей, на первый взгляд, нелепых, но важных для нее.
– Эх, горе-академики! – посмеялся Вуич. – Непонятно им – зачем тут «Богатыри». Что тут непонятного… Пошли курить.
* * *
2001 г., август
Шаурин медленно опустил бегунок молнии тонкой кожаной куртки, чувствуя на сестру легкое раздражение. Та встретила его в махровом халате. Не то чтобы Денис против халата, но рассчитывал, что сестра будет готова к его приходу и ему не придется задерживаться.
Таня сухо улыбнулась. Сухо и без души, словно в это ранее утро улыбаться не полагалось. Обняла брата, прижалась губами к его гладко выбритой щеке, от лосьона терпко пахнущей. Они давно не виделись, а повод выпал безрадостный. Ее плечи зябко дрогнули, но она быстро отстранилась. Раздражение Дениса тут же опало – как скатилось. Руки сестры пахли кофе. Сколько ж она его выпила?.. Наверное, после того как позвонила ему в три часа ночи, сообщив, что мать умерла, и не ложилась больше. Наверняка не ложилась. Сидела на кухне до утра, тихонько подсаливая слезами черный кофе.
– Тань, только давай побыстрее, – поторопил Денис.
– А я никуда не собираюсь ехать, – возразила Таня и туже затянула пояс халата, словно подтверждая свои намерения.
– В смысле? – переспросил Денис, не скрывая удивления.
– В прямом, – Таня равнодушно пожала плечами. – Я на похороны не поеду. Мать для меня умерла три месяца назад. А ради приличия плакать я не буду – наплакалась уже. Надоело мне быть хорошей. Могу я хоть раз в жизни совершить неправильный поступок?
– Только давай сейчас обойдемся без этих доморощенных страстей.
– Не груби.
– Да я вежливый, как стюардесса, – с усмешкой возразил. Да и так, будто – то ли усмехнулся, то ли съел что-то горькое. – Таня, надо было мне так сразу и сказать, что не поедешь. Я бы не заезжал за тобой, не тратил время.
– Ты не спрашивал, поеду я или нет. Ты просто сказал, что заедешь…
И правда ведь не спрашивал, потому что считал вопрос решенным. Разговор у них состоялся короткий. Таня рассказала о смерти матери, ответила на вопрос: «Когда это случилось?». И получила в ответ равнодушное: «Заеду в семь». А что еще говорить?.. Как жила мать всю жизнь в пьяном угаре, так и смерть свою встретила.
– Ладно. О чем спор… Не хочешь, как говорится, воля твоя.
Спорить не собирался, возмущаться – тем более. Так даже лучше, потому что планировал лишь заплатить ритуальному агентству за организацию траурного мероприятия, а присутствовать на похоронах не хотел – в своем сердце давно уже мать похоронил. Шаурин понимал, почему Таня решилась никуда не ехать. Вот только не мог уяснить для себя, отчего именно такой момент выбрала – не самый удачный, для того чтобы ставить в жизни новую точку отсчета.
– Давай кофе попьем… – попросила сестра. Именно попросила – и взглядом, и голосом.
Денис задержался с ответом. Не хотел же тратить время – не до кофе сейчас. Нужно быстро разделаться со всем этим и заняться своими делами, которых, как обычно, по горло. Но глянул на сестру: на лицо ее, стянутое напряжением, на плечи, будто не в домашний халат укутанные, а скованные железными доспехами. Это для него после смерти матери ничего не изменилось, а вот для сестры – еще как.
Слабые духом люди иногда способны на удивительно сильные решения. Только идут они к этим решениям долго. Тане для своего – немало времени понадобилось. Нет, не для того, конечно, чтобы к матери на похороны не пойти, а для того, чтобы отступить от принятых ориентиров – перестать верить во вселенское добро.
Денис вдруг испугался, что сестра совсем разочаруется, окончательно утратит свою очаровательную наивность и редкую душевную доброту.
– Давай попьем, – быстро сказал он и сбросил куртку.
Нет, кое-что изменилось и у него. Чувствовал Шаурин какое-то облегчение и внутреннюю свободу. Дышалось легче, потому что на все вопросы о матери теперь можно отвечать коротко: «Она умерла».
* * *
Напряжение этого пасмурного утра и к вечеру не сошло. Монахов вызвал Шаурина к себе. Разговор шел тяжело. Все чаще в вопросах координации совместных действий мужчины вступали в противостояние. Сегодняшний вечер не исключение.
– А я думаю, что нужно их прижать, – уверенно сказал Сергей Владимирович. – И прижать серьезно. «Рынок» надо держать жестко. Иначе все, кому не лень, начнут направо и налево ракетами торговать.
– Нельзя делать это открыто, – не согласился Шаур, бесстрастно глядя ему в глаза, ничего не выражая. – Не стоит. Время громких акций давно прошло, уже не «девяностые», когда неугодных пачками валили во имя порядка. За каждой «шестеркой» человек стоит. Прижать можно и нужно, но по-другому: через суды, милицию, прокуратуру, администрацию. Перекрыть кислород со всех сторон. Прессинг нужно возложить исключительно на власти, а не на наемников.
– Здравая мысль, слава богу, рычагов влияния хватает, – поддержал Юрий. – Экономическая ситуация в стране меняется. Нужно подстраиваться под новые условия. Сергей, все рвутся в политику, мы тоже должны разделять эти интересы.
– Я перед этими политиканами раком никогда не стоял и впредь не собираюсь!
Шаурин тягуче вбирал в себя воздух. Медленно. До тех пор, пока легкие не заломило от переизбытка кислорода.
– Сергей Владимирович, никто не говорит про «раком»… Но если вы будете действовать грубо, то это может не понравится Лазареву. А если это не понравится Лазареву, он сменит «смотрящего».
Глаза Монахова недобро блеснули. Неосторожное замечание Шаура его порядочно разозлило. Но злился он только глазами: плотно сжатые губы и напряженные щеки делали его лицо каменным.
– А ты, я смотрю, много знаешь. С Лазарем совсем на короткой ноге.
Губы Дениса сами дернулись в ироничной улыбке.
– Знаю я столько же, сколько и вы. И вижу его настроение. Беспорядки в регионе ему не нравятся. Он очень заботится о своем имидже и не признает блатных понятий. А что до «короткой ноги», так разве это секрет? Даже странно слышать, после того как мне лично пришлось отрабатывать его поощрение удара по «веселовским».
– Долги надо отдавать, ты же сам понимаешь.
– Понимаю. А то я не представлял, во что мне выльется эта инициатива… – как будто невзначай махнул пальцами, сбивая невидимые пылинки с рукава рубашки, – не то серой, не то синей, скорее, сизой, цвета голубиного крыла. Случайный жест, но даже в нем чувствовались обузданная сила и собранность.
– С «веселовскими» ты тогда особо не церемонился.
«Веселовские» просто к слову пришлись. Но Сергей Владимирович мог еще не один случай привести, когда Денис не действовал так лояльно, как предлагал сейчас.
– У меня был личный мотив. Под личный мотив я могу полгорода подчистить. А если его нет, незачем руки марать. Есть масса других методов.
– Завтра пошли людей и сделай, как я сказал, – настаивал на своем Монахов.
Взгляд Шаура стал неподвижным, потяжелел. Монахов сначала не заметил перемены в его настроении, потом переспросил:
– Ты меня понял?
– Я не хочу входить в конфликт с Лазаревым. Он и без того сейчас напряжен. Обстановка и так накаленная. Я могу через Крапивина…
– Ты подчиняешься мне, а не Лазареву! И будешь делать то, что я тебе прикажу!
Шаурина тихо взорвало. Монахов не заметил его тайного раздраженного вздоха.
– Вы ничего не перепутали, Сергей Владимирович? Рабство уже давно отменили. Я с вами не из-за денег. И не из-за «боюсь». А вы меня никак понять не хотите… – казалось, сожалея, сказал Денис. – К слову, Лазарев совсем не против, если я стану с ним работать еще теснее. У него как раз «кадровый дефицит». Он мне уже пару раз предлагал в Москве осесть…
– Не боишься прыгать выше головы?
– А я прыгать не собираюсь. «Голову» можно обойти, – четко проговорил Шаурин и вдруг поднялся, словно его вытолкнули из кресла. Понимая, что конструктивный разговор окончен, стянул со спинки свой пиджак.
– Сергей!.. – попытался прервать брата Монахов-младший. Все это время он наблюдал за двумя мужчинами, то и дело передвигая по поверхности стола золотую зажигалку.
Но Сергей лишь отмахнулся от него и продолжил:
– Если станешь работать с Лазарем «еще теснее», – намеренно выделил последние слова, повторив за Денисом, – имей в виду – это другой уровень. У тебя не должно быть никаких личных связей.
Но Шаур молча натягивал на плечи серый твидовый пиджак с таким видом, будто надеть его и разгладить на нем складки было много важнее, чем внять словам Монахова. Давно зреющее решение вдруг четко оформилось, обрело плотность. Как будто раньше логики не хватало. Или смелости. А сейчас все сложилось, срослось. И каждое слово Монахова уже не удар в спину, а толчок к действию.
– Если хочешь, я могу сам с Юлей поговорить, – Монахов точно за ногу у двери хватал, кусал напоследок. Но снова не получил от Шаура ожидаемой реакции. Неоткуда было взяться той реакции. Слова бились об него, не проникая в сознание. Полон уже.
Юра сверлил брата яростным взглядом, нервно сцепив пальцы.
– Не пожалеешь? – уже практически стоя на пороге спросил Шаур.
– Я тебя предупредил.
– Сергей, ты идиот! – вскричал Юра, как только шаги Шаура затихли в коридоре.
– Юра, не лезь!..
– Я не лез, пока ты держал себя в рамках! – оборвался, чтобы перевести дыхание. – Ты совершил одну очень важную стратегическую ошибку – допустил Шаура к себе слишком близко.
– Это можно быстро исправить. Один мой звонок – и он до аэропорта не доедет.
– Один его звонок – и ты не выйдешь из этого кабинета! И я тоже… Зачем нужно было настраивать его против себя! И брось ты про то, чтобы убрать его. Лазарь тогда тебя точно сменит. А знаешь, как «смотрящих» меняют? – только через кладбище. Какое-то время я понимал тебя, потом перестал. Чего ты добивался?
Монахов вскочил с кресла. Если бы в кабинете были окна, то он уставился бы в одно из них. А так взгляд некуда деть. Что разозлило еще больше. Вот и застыл неловко у края стола. Сунул руки в карманы брюк, чтобы как-то подтянуться.
– Не всегда для достижения поставленных целей достаточно одной только воли и амбиций. Нужна еще хорошая доля агрессии.
Юра рассмеялся с некоторой обреченностью.
– А ты думаешь в нем агрессии было мало? – рассмеялся еще раз, так же невесело, с мрачной иронией. – Да ты в него ее еще столько влил, что как бы все против тебя теперь не обернулось. Против нас.
– Шаур просто вышел из-под контроля.
– А был он – у тебя под контролем?
* * *
Когда у Юли зазвонил сотовый, Денис напрягся до отвращения. Он только-только глубоко втянул в себя воздух, так что под лопатками закололо, чтобы выдохнуть его со словами и начать наконец разговор, который все никак не решался начать. Позавчера, вчера… И чем дольше медлил, тем мягче становилась воля.
Ответив на звонок, Юля вышла из гостиной и вернулась со стаканом апельсинового сока. Только приехала, не стала переодеваться в домашнюю одежду, оставшись в узких джинсах и тонкой махровой кофточке, – надеялась вытащить Дениса прогуляться, пока стоят теплые предосенние дни.
– Чего это у тебя такой бардак? – пристроила стакан на край столика, заваленного документами, и уютно вжалась в угол дивана.
Денис бросил авторучку поверх бумаг и, чуть подавшись вперед, сцепил пальцы в замок, уперев локти в колени. Повернул голову.
– Мне нужно уехать.
Бурной реакции не последовало. Разве что грусть легкой тенью легла на красивое лицо любимой. Оно и понятно: он часто уезжал – чему тут удивляться.
– Куда? – спросила и принялась салфеткой промакивать помаду на губах. Этот вопрос тоже был привычный, сказанный обыденным тоном безо всякого выражения.
– В Москву, – встретил ее взгляд внешним спокойствием.
Однако что-то незнакомое промелькнуло в его серых глазах, заставив Юлю преждевременно занервничать.
– Надолго? – Теперь только распознала это чувство, притаившееся в темных зрачках Дениса. То был страх – страх остаться непонятым. Это напрягло, и чуть-чуть разозлило, словно он поймал ее на нехорошей мысли, а ведь она еще не успела ничего такого подумать. Всего лишь спросила, надолго ли он уезжает.
– Не знаю.
– Как не знаешь? – удивилась. Даже слегка усмехнулась, но усмешка ее быстро слетела с губ. Потому что Денис не улыбался. Не улыбнулся, не скривился недовольно, не отшутился мрачно, так и сидел закаменев и глядя на нее каким-то не своим взглядом. Оттого в желудке зародилось неприятное предчувствие, похожее на застарелую гастритную боль. Осторожно Юля начала отсчитывать время: – Неделя? Месяц?.. – Почему-то стало не хватать воздуха. Может быть, потому что он не остановил ее. – Полгода? Год?.. – последнее добавила для «ровного счета», как самый маловероятный вариант.
– На неопределенное время. – Прозвучало как «навсегда».
Почувствовала, как в одно мгновение холод сковал все тело, как заледенели пальцы от подступающего непонимания. Того самого, которого боялся Денис. И храбрилась бы еще, если б не то самое выражение в его глазах и иной тембр голоса. От которого вдруг захотелось заплакать. Плакать, не разобравшись, не зная толком, в чем суть.
– Я всегда знала, что ты что-то не договариваешь.
Он отвернулся и посмотрел в мелькающий экран телевизора.
– Тот, кто говорит все, что думает, обычно ничего особенного не думает. – Тут Шаурин оживился, потер ладонями лицо, словно умылся без воды, откинулся немного назад, чтобы видеть Юлю. – Я по-другому планировал, но сейчас обстоятельства складываются именно так. Мне нужно уехать.
– А что ты планировал?
Сначала не хотел ничего говорить о конфликте с Монаховым. Потом передумал, потому что не представлял, как сможет через время все объяснить. Это будет еще более неубедительно и расплывчато, чем сейчас.
– Я планировал, что со временем мы с Сергеем Владимировичем придем к согласию, но оказалось наоборот.
– Я не понимаю, Денис, – отчаянно прошептала она. – Не понимаю…
Что он мог ей сказать? – что если не уедет, то вступит с Монаховым в открытое противостояние, и тогда головы полетят? – не мог он ей этого сказать. Никак не мог. Хотя самому уже надоели эти бесконечные недосказанности и недоговоренности. Хотелось свободы во всем – в словах и в действиях. В отношениях с Юлей хотелось полной свободы.
– Мы с ним перестали понимать друг друга.
– Денис! «Перестали понимать…» – говорят про мужа и жену, которые со временем надоели друг другу. Да и тут все просто: понимание исчезает, когда люди перестают любить. А ты говоришь про моего отца! Вы что с ним – никак не можете поделить сферы влияния?
То, что Денис носит документы в портфеле от Версаче, еще не говорит о чистоте его морального облика. Юля прекрасно осознавала, каким чудесным образом он за короткое время смог сосредоточить в своих руках такую власть.
– Можно и так сказать, – мрачно согласился он, ничуть не удивившись ее прямоте. – Не только сферы влияния. Тебя тоже. И никогда не могли… – нелегко давалась такая откровенность. Но позже в этом разговоре не будет никакого смысла, а так есть надежда, что она со временем примет это. Рука ее замерла, застыла, запутавшись в волосах. Губы полуоткрыты – вот-вот с них сорвется какое-то слово. – Юля, я буду приезжать. Нечасто, но буду. Но сейчас это самый лучший вариант.
– Для кого лучший? – вскричала она, внезапно сбросив оцепенение. – А меня ты спросил? Ты и за меня решил, что так будет лучше?
Он мечтал бы очутиться сейчас в толпе. Среди народа. Может быть, в шумном парке или на текучей набережной, – там, где голос можно приглушить и разговор оборвать. Где можно иногда промолчать, недосказать, потому что нет интимности и уединения, потому что люди вокруг мешают и есть возможность отделаться незначительными фразами. Тогда ее точные вопросы не будут вонзаться в него, как стрелы, и слова такими колкими не будут. И на задуманное точно хватит сил.
– Юля, у мужчин другая планида. Мы иногда вынуждены принимать жесткие решения. И думать за других. Жертвовать своими чувствами. Не могу я всего тебе сказать. И не потому что не хочу, а потому что ситуация зашла так далеко, что просто не знаю, с какой стороны начать тебе ее обрисовывать. Не могу я допустить, чтобы он и дальше играл на моих… эмоциях. Мне это слишком дорого обходится. Я же не уезжаю навсегда, я вернусь, – убежденно сказал он.
Она пристально всматривалась в лицо любимого мужчины, обегала взглядом щеки, губы. Снова замерев, смотрела на него немигающим задумчиво-отстраненным взглядом, словно в уме решала какую-то сложную задачу. Словно ждала, что вот-вот к ней придет ответ.
– А ты система, Шаурин, – наконец тяжело сказала она, – такая же, как мой отец. Только он этого не понимает. А я в этой системе механизм, который работает неправильно, да? Я мешаю тебе функционировать нормально, и ты хочешь от меня избавиться. Оказывается, все просто до безобразия. А сам отъезд – это не смертельно. В этом нет проблемы, можно хоть каждую неделю летать друг к другу. Бывает, люди на два города живут, даже на две страны. Сложно, но живут, встречаются. Проблема в том, что тебе это не нужно, тебе сейчас нужно от меня избавиться. И знаешь, – подытожила она, но ее голос предательски дрогнул и ослаб, – я тебя отпускаю. Совсем. Я на твоих чувствах играть не буду. Потому что я, как никто другой, знаю, что это бесполезно. Уезжай. Ты свободен.
Она посидела некоторое время молча, давая ему возможность возразить, а потом вскочила с дивана. Денис успел перехватить ее за руку, среагировал молниеносно, сжав тонкое запястье.
– Юля!..
– Хочешь сказать, что я неправильно все поняла? Извини, работаю с тем, что есть. Ты ставишь меня перед фактом! – начала вырываться, делая вдох через каждое слово. – Вы не дали мне возможности сделать правильные выводы, вы, чертовы эгоисты! Манипуляторы хреновы!
– Прекрати, – вынужден был встать, чтобы удержать ее. Ожидал, конечно, от нее такой реакции – взрыва, криков. Хуже, если бы она приняла все бесстрастно. – Я не хочу уезжать вот так! Только не так!.. Юля, послушай! – скрутил ей руки, словно нацепил смирительную рубашку, показалось, что сейчас она размахнется и со всей силы влепит ему пощечину. Прочитал это в ее глазах и едва уловимых движениях. – Не ори, мне и так тяжело. Я же сказал: я вернусь.
– Это так ты меня бережешь – свое сердце? – она вдруг сменила тон, заговорила тихо и обреченно, беззащитно оплывая в его руках. Он обнял ее сзади и прижал к груди. Отпустил покрасневшие от его хватки запястья, стиснул ее так крепко, что она не могла вздохнуть. – Так ты меня бережешь? Оставляешь одну, неизвестно – на какое время! Господи, да даже когда из тюрьмы ждут – срок знают! Как ты можешь?.. Я же повзрослела с тобой. Я не умею жить без тебя. Не знаю, как это – жить без тебя. Я же люблю тебя, почему этого мало?
Он и сам давно уже забыл, как это – жить без нее. Что такое – не видеть ее, не слышать, не чувствовать. Не знал, как сможет выдержать. Любое сомнение ломает логику. Его твердое намерение уехать стало не таким твердым. Она его рушила, плавила. Каждым словом своим плавила. Каждым всхлипом и дрожащим голосом рвала ему сердце на части.
– Поехали, – резко развернул ее. – Поехали со мной, – убрал волосы от лица, обхватив его ладонями.
Юля сначала просветлела лицом, в глазах яркой короткой вспышкой мелькнула надежда, но потом их снова заволокло пустотой и во взгляде снова появилась сосредоточенная напряженность. Денис попытался ее обнять, но это не было похоже на объятие, Юлька вцепилась в его футболку, сжала ее в кулаках и застыла телом.
Покачала головой, в глазах стояли слезы:
– В другой раз – хоть на край света. Но ты начал с того, что тебе нужно уехать. Про меня ты не сказал ни слова. Меня в твоих планах нет.
– Поехали… – он даже встряхнул ее.
– Ничего не выйдет, – глухо и с трудом выдавила она, – станет еще хуже. Вы разорвете меня на части, – последнее уже прошептала.
– Я вернусь.
– Когда ты вернешься, я тебя не прощу. Слышишь? Не прощу.
– Может быть позже ты поймешь меня.
– Пойму. Наверняка. Но все равно не прощу. Потому что ты уезжаешь не ради нас, только ради себя. Это все амбиции – твои и отца. Всему виной ваши амбиции. А про меня нет и речи. Ни про мои чувства, ни про мои переживания. Ты свободен, я тебя отпускаю. И ты меня отпусти. Отпусти! – вскрикнула Юля и попыталась вырваться. Начала отталкиваться, упираясь ладонями ему в грудь, развернулась, упрямо подавшись вперед. Денис удерживал ее некоторое время, но потом разжал руки. А Юля словно не ожидая, вылетела из его объятий, едва сумев сохранив равновесие.
Что-то внутри оборвалось, точно хрустнуло, и мышцы сковало странное неприятное оцепенение. Будто в замедленной съемке, словно со стороны, видел, как она вылетает из его рук и тут же разворачивается. Волосы хлестают по лицу… Хотела же уйти, а в глазах все равно неверие. И удивление, что все-таки отпустил.
