Текст книги "Поиски счастья"

Автор книги: Николай Максимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)

Глава 27
В БУХТЕ СТРОГОЙ

Все лето у берегов Чукотки сновали «Морской волк», «Китти», «Бобер» и множество других шхун. Русский торговый пароход подошел лишь в сентябре.

Опасаясь неприятностей с властями, капитан наотрез отказался взять на борт беспаспортную семью русского американца. Он посоветовал Василию отправиться за разрешением в бухту Строгую, где находился чукотский уездный начальник – барон Клейст, подготавливая перенесение туда своей постоянной резиденции из Славянска.

В закрытой бухте среди гор стояли шхуна уездного начальника и «Морской волк», знакомый Василию еще по Аляске.

Через несколько дней Устюгов поднимался на крыльцо дома, где временно поместился барон.

В приемной сидело на лавках несколько человек. Один из них – в черной косоворотке – обратил на себя внимание Устюгова своим быстрым и пытливым взглядом, которым он, казалось, хотел проникнуть в самые мысли Василия.

Василий поздоровался и присел на край скамьи. Он был прямо с дороги: в руках винчестер, за спиной котомка.

Из кабинета важно вышел высокий худосочный чиновник в зеленом мундире с металлическими пуговицами, неся под мышкой папку. Он оглядел сидящих.

– А ты что? Вызван? Фамилия?

Устюгов назвал себя, рассказал, кто он и зачем явился.

– Барон занят, – секретарь небрежно отвернулся и сбросил с носа пенсне. Оно блеснуло на солнце и, удержанное шнурочком, повисло на уровне живота.

Человек в черной косоворотке подсел к Василию.

– Будем знакомы, – он протянул руку. – Фельдшер Иван Кочнев.

Секретарь нараспев пробрюзжал из-за своего стола:

– Присутствие – не ярмарка. Его превосходительство терпеть не может… да и мне мешаете.

– Извините, – Иван Лукьянович стал говорить полушепотом.

За дверью слышался восторженный голос «его превосходительства».

– Как это любезно со стороны мистера Роузена! – Барон держал в руках иллюстрированные журналы, которые только что получил от капитана «Морского волка». – Передайте, пожалуйста, мою искреннюю признательность. Право, я теряюсь, чем мне благодарить его за такую заботу и щедрость, – Уездный начальник оглядел стол, где лежали подарки директора: золотой портсигар, блоки сигар, прекрасно изданные книги, А рядом, на полу, стояли круглые картонки с парижскими платьями для жены…

Чернобородый янки улыбался, дымя сигарой с золотым ободком. Он был в высоких сапогах и кожаной куртке, на ремешке висел бинокль.

– Вы, американцы, истинные джентльмены. О, я это высоко ценю! Право, так надоели эти ваши Иваны. Но служба, служба. – Холеное лицо сорокалетнего остзейского немца выразило понимание печальной необходимости.

– Мистер Роузен, – заговорил капитан, – будет рад, узнав, что вы решили перенести свою резиденцию из Славянска сюда.

– Дорогой мой, скука, скука заставляет. Ведь отсюда до Нома – рукой подать!

– Мне поручено передать вам, что акционеры-организаторы избрали вас почетным членом-акционером компании.

– Что вы говорите! – уездный начальник показал в улыбке крупные зубы. – Но чем я заслужил такое расположение?

– И, как почетному члену, вам полагаются акции.

– Да? – немец засопел, заерзал на стуле. Но лицо его быстро приняло прежнее радушное выражение, когда он узнал, что за пачку акций, которые достал из кожаных штанов янки, ему платить вовсе не нужно. – Да, кстати, запишите себе, будьте любезны, – изящно продолжал он разговор. – Мне хотелось бы иметь сочинения Спенсера, Броунинга и, знаете, как ни странно, Толстого в английском переводе, – Он знал английский лучше русского.

Убедившись в полном расположении к нему уездного начальника, чернобородый наконец коснулся главного поручения директора компании:

– Мистер Клейст, Эдвард Гарриман и все организаторы синдиката крайне обеспокоены затяжкой вопроса о концессии Транс-Аляска…

– Майн готт! – воскликнул барон. – Ведь я едва не забыл. Ну, как же! Я выполнил просьбу мистера Роузена. Перед самым отъездом сюда мною получено письмо из Петербурга. Передайте, пожалуйста, что… – Клейст секунду о чем-то подумал, потом спросил: – Вы когда отплываете?

– Спешу. Чукчи говорят, что близко льды.

– Да, да, конечно! Вот что! Знаете… Я сам напишу мистеру Роузену: вы не запомните все так, как это нужно. Да, да, так, как это нужно, – повторил он. – Только чем же займетесь в это время вы? Ну, хотя бы «Нивой», что ли, там иллюстрации.

– О-кэй, мистер Клейст, о-кэй! Не беспокойтесь обо мне, – и капитан «Морского волка» отошел к другому столу.

Уездный начальник писал по-английски:

«Доверительно

Дорогой мистер Роузен!

Всего несколько дней назад мною получено из столицы радостное для края известие, и я спешу поделиться им с Вами. Я в восторге от настойчивости достопочтенных организаторов синдиката, направленной на прогресс человечества. Цивилизованный мир не забудет их неустанных трудов. Только такие деловые люди, как вы, американцы, могли найти в себе достаточно терпения годами не отступаться от начатого дела, получив трижды отказ от моих соотечественников. Я также счастлив, что и мои бдения о судьбе этого дикого края не напрасны. Министр двора барон Фредерикс пишет мне, что он поддержал ходатайство синдиката о ТрансАляска-Сибирской железной дороге перед государем и государь император высочайше повелеть соизволил ходатайство о концессии передать министру финансов для безотлагательного представления на рассмотрение совета министров. При этом государю императору благоугодно было повелеть, чтобы рассмотрение этого дела в совете министров происходило при участии августейшего председателя совета государственной обороны великого князя Николая Николаевича, который, как Вам известно, всецело нас поддерживает.

Проект синдиката уже рассмотрен в особой комиссии, образованной государем после энергичного вмешательства его императорского высочества Николая Николаевича. Комиссия признала желательность строительства железной дороги и допустимость сдачи этого предприятия в концессию. Вмешательство упомянутых выше лиц парализовало упорство многих министров, до сих пор тормозивших и отклонявших Ваше великолепное предложение России.

Из письма барона Фредерикса совершенно ясно, что вопрос о концессии уже предрешен положительно. Вы поймете меня, как мне приятно, что время моего пребывания на посту чукотского уездного начальника ознаменовывается столь значительным и важным событием для этого глухого и жалкого края. Позвольте же и мне искренне поздравить Вас с блистательной победой, мой дорогой Эдгар Роузен! Примите мои заверения в глубочайшем к Вам уважении и передайте мое восхищение Эдварду Гарриману, Альфреду Куртису, Лойк де Лобелю и всем другим высокочтимым организаторам синдиката!

Всегда Ваш барон Клейст».

В приемной ожидающие теряли терпение. Наконец капитан «Морского волка» получил запечатанный сургучом пакет и вышел из кабинета. Секретарь заспешил ему на смену. Вскоре он вызвал троих золотоискателей.

– Что? Эти прохвость еще здесь? – набросился на них уездный начальник. – Как вы смель ослушаться меня? Да я вас, негодяи!

– Ваше превосходительство, сжальтесь, велите возвратить лотки и инструмент.

– Нет, ви любуйте на них! – негодовал барон. – Нарушиль мой инструкций и еще просят?! Ви же зналь, что я запретил старателям поиски золота в полосе на сто верст вдоль побережья от Камчатка до Чукотка! Из-за вас я вынужден теперь выслушивать неудовольствий мистер Роузен. Возмутительно! – кричал он. – Убирайте вон!

После старателей вошел русский купец, принесший жалобу на американцев:

– Разоряют дочиста, вашество. Как лед уйдет, так они идут. Наши-то корабли покедова подойдут, а шхуны ихние всю пушнину-то и скупят. Нешто это ладно?

– Коммерция, люпезный, коммерция.

– Какая же это, вашество, коммерция? Навезут спирту да гнилья всякого. А наш-то товар добротный, не могем мы по ихним ценам торговать. Да и фрахт тоже денежку просит.

– Учись, учись, пратец, торговать!

– Неужто так и будет? Не стану откупать патент. Закрою лавку-то. Одни убытки этак несу.

– Твое, пратец, дело, твое. Компании теперь разрешено и торговать.

– Нешто эта земля уже не нашенская, что ли? – насупившись, буркнул купец.

Барон промолчал.

– Самому енерал-губернатору, вашество, челом бить буду.

– Ну, люпезный, ступай, ступай! Там еще кто-то ждет.

Не простившись, купец ушел.

– Ну, кто там еще? – крикнул Клейст.

– Иван Кочнев, ссыльный поселенец, медик, – доложил о себе Иван Лукьянович.

Барон уставился на него немигающим взглядом.

– Знаю, знаю. О чем просишь?

– Вы приказали явиться.

– Ах, да, да! Приказал, – вспомнил он, – Кочнеф? Политический? Чем занимаешь?

– Лечу больных.

– Это хорошо, – проговорил барон. – Ну, иди с потом, молись за грехи свои. Царь-патюшка милостив. – Когда ссыльный ушел, барон надел фуражку и направился к выходу.

– Ваше превосходительство! – остановил его за дверью Устюгов, – Всю ночь пешком шел…

– Что? Ночь? Откуда? Старатель?

– Русский я, с Аляски. Разрешения прошу на реку Амур. Не берут без дозволения вашего.

Барон недоуменно оглядывал его.

– С Аляски? А как ты попал туда?

– Тамошние мы.

– А-а, – протянул уездный начальник, – Аляска, люпезный, территорий не наш.

– Так, ваше превосходительство! Там нашенские, русские, остались. Как же они?

– А кто их посылал туда? Как пришли, так пусть и уходят.

– О чем ты просишь? Говори толком, – вмешался секретарь.

– Разрешения на реку Амур.

– Какое разрешений? – правитель пожал плечами.

– На родину мы хотим вернуться. Не под силу более с янками жить.

Лицо барона раздраженно перекосилось.

– Родина, люпезный, там, где живешь, а не там, где прадед родился. Вся земля-матушка – наша родин, – наставительно заметил он. – Ви, Сидор Алексеевич, приказаль готовить шхун?

– Так точно-с, ваше приказание выполнено, – худосочный чиновник согнулся в полупоклоне, его пенсне на шнурочке отделилось от мундира.

– Как звать? – неизвестно для чего опросил Клейст.

– Устюгов Василий, сын Игнатов.

– Да. Так фот значит, Ифан: Аляска – территорий Соединенных Штат, – рассеянно глядя в окно, говорил барон.

– Василий я.

– Что? Фасилий? Ну, Фасилий, Ифан – какая разниц! Дело не в этом, – он махнул безразлично кистью руки. – Прикажит, Сидор Алексеевич, все перенести на «Исумрут», – и уездный начальник направился к выходу.

– Так как же разрешение, ваше превосходительство?

– Какое разрешений? – барон, поморщившись, остановился. – Я же сказал тепе. Ступай с погом, ступай! Не то тепя тут…

– Продали нашу землю, – не выдержал Устюгов, – а мы хоть передохни там?

– Что? Рассужтать? Ну, ну! – прикрикнул Клейст. – Нашелся министр, смотрите! Ступай, а то я фот… Там поговоришь мне. Польсуешься, люпезный, моей допрота. Ступай, Ифан, ступай! – закончил он, неожиданно улыбнувшись, и ушел.

У крыльца Устюгова ждал Кочнев.

– Идемте ко мне чай пить, Василий Игнатьевич, – он взял Василия под руку, и они медленно зашагали рядом. – Получили разрешение?

Василий ничего не ответил. Кочнев не задавал больше вопросов. Дома у себя он познакомил Василия со своей женой – худенькой женщиной с бледным лицом, скромно, но изящно одетой.

– Дина, знакомься. Наш, русский, – сказал Кочнев. – Раздевайтесь, Василий Игнатьевич. Стойте, помогу снять котомку.

После стакана водки Василий быстро захмелел. Он уселся поглубже в кресло, обитое шкурой белого медведя, и вскоре не смог уже бороться со сном.

– Я пойду к больным, Дина. – Иван Лукьянович поднялся из-за стола. – Скоро вернусь. Ты знаешь, мать Элетегина заметно поправляется, уже ходит. А помнишь ее ноги, когда мы с тобой приходили? Сплошной гнойник был.

Когда Иван Лукьянович ушел, Дина взяла книгу, села поближе к огню. Читать, однако, не хотелось. Она задумчиво смотрела, как играют отблески пламени на искусном узоре красиво расшитых торбасов, которые принесла ей в подарок жена Элетегина за то, что Дина учила его грамоте. «Как важно открыть этим людям путь к знаниям!» – думала она. Потом ей вспомнились подробности упорной борьбы, которую пришлось выдержать Ивану с шаманом и с самой матерью Элетегина, пока та согласилась на лечение… Грустно было думать молодой женщине о жизни, которая ее окружала. Скоро опять зима. Долгая, суровая. Уже целый год Дина не получала писем из дому. На днях ожидают прихода корабля. Постоит он здесь сутки-другие, привезет наверное почту, а потом опять на много месяцев они будут оторваны от всего мира…

Конечно, Дина мечтала о возвращении в столицу, когда ее отец сумеет добиться для Ивана сокращения срока наказания. Иногда ей становилось жалко себя, и тогда она внимательно всматривалась в зеркало, не находя, впрочем, ничего в своем облике, что могло бы огорчить ее. Жизнь, заполненная трудом, способствовала расцвету ее физических и духовных сил. И она не жаловалась на эту жизнь.

На Дине лежало все хозяйство по дому. Она много читала. Было у нее три ученика-чукчи. Часто встречалась она и беседовала с женщинами. В тихие зимние дни ходили с мужем на лыжах, а с осени катались по озеру на самодельных коньках.

Дина знала о принадлежности мужа к партии. Но имен товарищей, с которыми он поддерживал конспиративную переписку, Иван ей не называл. «Это не моя тайна, Дина, – говорил он, – а чужие тайны я не имею права выдавать».

Однажды он спросил ее, успела ли она прочесть работу Ленина «Что делать?» Да, она прочла, хотя это было и нелегко: экземпляр, напечатанный где-то в Германии, был очень ветхим, прошел, как видно, через многие руки.

– Скоро получу и «Две тактики социал-демократии», – сказал Иван. – Товарищи обещали прислать…

Дина вспомнила сейчас этот недавний разговор. Быть может, даже Ленин знает Ваню?

Сидя с раскрытой книгой у огня, Дина ожидала прихода Элетегина. Приближалось время очередного урока.

Как и обычно, Элетегин вошел без стука.

– Этти! – он поклонился, показав выстриженную макушку на черноволосой голове.

Молодая женщина поднялась с кресла.

– Ты заниматься? Молодец. Пришел даже раньше.

Нет, на урок он придет вовремя. Сейчас ему нужен «Ван-Лукьян».

– Он скоро вернется.

Элетегин остался ждать. Взял протянутую ему хозяйкой книжку и стал перелистывать, читая подписи под иллюстрациями.

Иван Лукьянович возвратился скоро, как и обещал.

– Элетегин? Здравствуй!

Они пожали друг другу руки. Рядом с огромным чукчей Кочнев выглядел мальчиком.

– Ты что? – опросил его ссыльный.

Тот замялся, глядя то на задранную бороду спящего в кресле Устюгова, то на задумчивое лицо женщины.

– Пойдем туда, – он показал на выходную дверь.

Когда они вышли, Элетегин передал Ивану Лукьяновичу объемистый пакет, который принес за пазухой.

Кочнев спрятал пакет к себе за пазуху и огляделся по сторонам.

– Кто привез?

Элетегин назвал имя чукчи, которого знал и Кочнев. Пакет «этапом» прибыл из Славянска.

Иван Лукьянович возвратился в комнату.

Почти до утра Кочнев не ложился спать, жадно читая полученную книгу. Это была размноженная на гектографе работа Ленина «Шаг вперед, два шага назад». Не имея права портить книгу пометками – он должен был вернуть ее, – Иван Лукьянович делал многочисленные выписки.

Полученный им сегодня пакет не адресовался никому. В нем не было и письма. Иван Лукьянович знал, что это необходимые меры предосторожности. Но он хорошо знал адрес и имя отправителя, как и отправитель знал, кому он посылает пакет.

Книга пришла из Славянска, где Кочневу через Владивосток удалось установить связь с ссыльными – профессиональными революционерами. Теперь Иван Лукьянович был не одинок. О нем знали и им руководили.

Василий проснулся лишь на следующее утро, когда начало светать.

– Доброе утро, Василий Игнатьевич! – приветствовала его Дина, уже хлопотавшая по хозяйству. – Как спали?

За долгие дни Василий впервые улыбнулся. Он чувствовал себя снова сильным и здоровым.

– Сколько он проспал, Дина? – спросил Иван Лукьянович, стоявший у умывальника с намыленным лицом.

– Вы подвели меня, – шутливо пожурила молодая женщина гостя: – Я проспорила. Ну что вам стоило поспать еще часов шесть! Были бы полные сутки, и я бы выиграла пари…

– Умывайтесь. Вот мыло, – предложил Кочнев.

Обстоятельный разговор начался за завтраком.

– Ну, рассказывайте.

Простота и задушевность хозяев расположили к себе аляскинца. Как давно не был он среди своих!

– Рассказывать-то нечего, – снова помрачнел Устюгов. – Думал, тут правда есть, а гляжу – и здесь неладно.

– А вы не боитесь при мне осуждать власти?

– Нешто неправду говорю, что ли?

– В том-то и дело, Василий Игнатьевич, что за правду в России карают. Вот и меня сослали сюда как политического.

– Это как – политический?

– Против царя пошел.

– Царя? – Василий внимательно оглядел его.

Потом глаза его скользнули по книгам, лежащим на столе. Только имена Пушкина и Толстого были ему знакомы. Все другие книги совсем не такие, как у отца Савватия.

Кочнев молчал, ожидая, что Устюгов сам разговорится.

– Про такое не слыхал, – уклончиво сказал Василий.

– Ну, ну. Так что вам сказал уездный начальник?

– А кто, говорит, вас посылал туда? На Аляску, значит. Как пришли, так и уходите. Это не наша территория. Ступай, говорит, с богом!

– Так, так, – задумчиво проговорил Кочнев.

– Встречал я тут одного человека, – сказал Василий. – Богораз назвался. Так он сказывал про Амур-реку.

– Что? Вы знаете Владимира Германовича?

– Встречал.

– Я тоже знаю. Недавно он прислал мне письмо из Петербурга.

– А вот как добраться до того Амура, не сказал, – продолжал Устюгов.

– Вы допустили ошибку, – заметил Иван Лукьянович. – Вам не следовало говорить капитану парохода, что вы с Аляски.

Устюгову не понравилось, что и этот человек, который произвел на него такое хорошее впечатление, толкает его на обман. Кочнев заметил тень досады в его взгляде.

– Нет, нет, обманывать не надо, Просто умолчите.

Василий вздохнул. Ему казалось, что переплыви он пролив, отвяжись от этих противных янок – и попадет он сразу в справедливый мир…

Кочнев уже понял, что перед ним взрослый ребенок, которому стало невмоготу на Аляске, и теперь в поисках счастья он пришел в Россию. Однако о жизни в России этот взрослый ребенок не имел, по-видимому, ни малейшего представления.

Иван Лукьянович рассказал аляскинцу о том, как и чем живет Россия последние годы.

– Неужто царь велел стрелять в народ? – усомнился Устюгов.

– Больше тысячи безоружных рабочих было убито в это «кровавое воскресенье» и свыше двух тысяч ранено.

Впервые Василий услыхал о существовании РСДРП, о Ленине, о том, что недалек час всероссийского восстания, которое положит конец самодержавию.

«Так вон он какой царь… – думал Устюгов. – А дед еще говорит: «Ты мне царя не трожь, слышишь?!»

Через окно было видно, как солнце раззолотило бухту. Вид моря и разговор о вчерашней встрече с Клейстом заставили Василия перенестись мыслями в Михайловский редут. «Не забывайте про нас, горемычных», – вспомнился ему наказ поселенцев. И на сердце стало совсем тяжело.

– О чем вы задумались?

– Про Русскую Америку думаю, – рассеянно теребя бороду, отозвался Устюгов. – Ну, ладно, я доберусь До Амура, а как же они?

Ивану Лукьяновичу понравилась эта заботливость. Он снова с интересом взглянул на своего необычного гостя.

– А как живут там русские люди?

Василий рассказал.

– Да, трудно живут. Но должен вас огорчить: барон вам сказал правду – Аляска нами продана.

– Быть того не может, чтоб задарма такие земли отдали!..

– К сожалению, это так.

– Шли наши деды, искали праведную землю, – Устюгов покачал головой, а попали к янкам.

Кочнев оживился.

– О какой праведной земле вы толкуете? Нет ее, этой земли. И быть не может, пока угнетен человек.

– Как же жить тогда? Что делать? – совсем расстроился гость.

– Бороться. Бороться, Василий Игнатьевич, за счастье людей на земле!

Однако Устюгов не смог осмыслить эту работу для себя иначе, как надобность пробиваться на Амур, где живет сам генерал-губернатор, которому он расскажет всю правду о своих земляках.

– Вы теперь в России, и думать вам надобно о ней, а не об Аляске.

– Да ведь там нашенские, русские люди маются. Неладно эдак, Иван Лукьянович.

– Понимаю, дорогой, что неладно. Соседи-то у нас с вами неладные.

Кочнев смолк.

Устюгов глядел в окно, полный своих невеселых мыслей.

– Надо знать, – снова заговорил Иван Лукьянович, – в каком тяжелом положении находилась Россия, когда ей пришлось отступиться от своих владений в Новом Свете. Сейчас вам это трудно понять: ведь вам совсем, я вижу, незнакома русская история.

Иван Лукьянович рассказал ему о поражении царизма в Крымской войне, об ослаблении позиций на Черном море, о трудностях охраны Аляски, которыми могли и стремились воспользоваться морские державы, о финансовых затруднениях, принявших в те годы грозный характер.

– Впрочем, – заметил Кочнев, – ничтожная сумма, полученная за Аляску, не могла, конечно, сколько-нибудь заметно улучшить состояние финансов России. Дело не в этом, разумеется. Все обстояло гораздо сложнее. Царские дипломаты вели политику уступок в отношении заморских владений. А Соединенные Штаты воспользовались ослаблением России и продажностью царедворцев и купили Аляску – по пяти центов за гектар. На Тихом океане у России военного флота, как вам наверное известно, нет. К владениям России в Новом Свете русские корабли ходили из Петербурга кругосветным путем. При такой обстановке, вы понимаете, Аляске угрожало много всяких опасностей, она была слабо защищена, и охранять ее было нелегко. Русские владения могли просто захватить. Это нанесло бы ущерб царскому престолу, показало бы слабость России, ее неспособность защитить свои владения.

– А с чего это царь взял, что слабые мы? Без малого сто лет держались! – заметил Василий.

– Дело в том, что Америка не только понимала, насколько плохо защищена Аляска, но и молчаливо, тайно потворствовала разбою пиратов и бостонских китобоев, которые делали невыносимыми условия жизни в русских владениях, разоряли их. Это вы должны знать сами. Пираты и китобои вторгались в русские земли, в наши воды и творили много других беззаконий. Царские министры в конце концов уступили домогательствам Америки и оформили вынужденную уступку, как продажу. Вы понимаете теперь, почему такое богатство, как вы сказали, задарма отдали?

– Выходит, воспользовались янки? Все одно, как у голодного дом купить за краюху хлеба, так, что ли? – гневно спросил аляскинец.

Кочнев изумился точности и ясности, с какой этот простой русский человек дал оценку «уступке» Аляски.

– В столице, Ваня, – вмешалась Дина, – говорят, что Аляска уступлена за вечную дружбу, обещанную Америкой. Но ходят и другие слухи: что якобы в этом преступном деле замешаны очень влиятельные лица и Даже сам великий князь Константин.

– Очень, очень возможно, – согласился Иван Лукьянович. – Слышал и я об этом. Похоже, что без подкупов дело тут не обошлось. Потому, видимо, и за платили смехотворную сумму, что много ушло на взятки великим князьям.

Он не стал развивать свою мысль, увидев, что на лице Устюгова снова появилось выражение настороженности.

– А многие считают, – продолжала Дина, – что Александр Второй просто избавился от «очага революционной заразы», как он называл калифорнийские владения России. Ведь известно, что там было много недовольных, сумевших в свое время скрыться от царской немилости.

Устюгову вспомнились открытки с изображением чека. Он рассказал о них и закончил:

– Теперь понимаю. Боятся янки, чтоб обратно не отобрали. Оттого и носятся со своим чеком.

– Плохие, плохие у нас с вами соседи, Василий Игнатьевич!.. – повторил Кочнев. – А знаете, я напишу товарищам в столицу, как вы сравнили эту покупку с приобретением дома за краюху хлеба.

– А все-таки, значит, продали? – грустно, как бы сам себе, сказал Устюгов, тяжело вздохнул и покачал головой.

Видно, до этого времени где-то глубоко в душе еще теплилась у него искра надежды на то, что его родная земля не продана «янкам». Но вот встретился человек, который лишил и этой надежды.

Собеседники смолкли. Вдруг Устюгов снова оживился.

– Сказываете, совсем задарма могли янки забрать Аляску? – И, не дожидаясь ответа, заявил: – Ни в какую не забрали бы. Нешто отступились бы мы от наших земель? Оружно поднялись бы, как один человек! А нас там немало… К тому же эскимосы, алеуты, индейцы завсегда с нами в дружбе. А кабы еще подмога от царя подоспела… Неправильно царь сделал, не спросясь нас.

Дина и Иван Лукьянович внимательно слушали.

– Опять же, – Василий поднялся на ноги, – кабы янки начали силой захватывать наши земли, война получилась бы. Ну, пущай, скажем, потеснили бы нас, а подмога подошла – и снова… А то взяли и задарма отдали, – Устюгов развел руками, не понимая, как это – царь, а не додумался до такого вместе со своими министрами…

– Вот с подмогой-то, Василий Игнатьевич, дело и обстояло неважно, – сказал Кочнев.

– Что же теперь делать? – помолчав, опять спросил Василий. – Куда податься?

– Во всяком случае, не в Америку, – ответил ему Иван Лукьянович.

Неожиданно Василий засобирался.

– Спасибо вам, люди добрые! За все спасибо.

– Вы куда? – всполошилась Дина. – Оставайтесь, отдохните хотя бы до завтра.

– Нельзя. Семья ждет – жена, сынок.

Сердце Дины защемило. Вот и у него есть сын, а они в ссылке не могут разрешить себе счастья иметь ребенка…

…Василий шагал назад, в Уэном. Много узнал он здесь, в доме ссыльного лекаря. «Хороший, видно, человек, – думал он, вспоминая не столько даже слова, сколько поразивший его взгляд пытливых и умных глаз своего нового знакомого. – Знать бы, за что его определили сюда… Не за малую обиду, должно, против царя пошел…»