Текст книги "Поиски счастья"
Автор книги: Николай Максимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)
– Уж и не чаяла дождаться, – всхлипывая, причитала Наталья.
– Заждалась она тебя. Совсем, гляди, извелась баба.
– Наталья! Нешто на радостях помирать собралась? Гляди, волосы заиндевели! – зашумела на нее соседка. – А ты не видишь, что ли? – укоризненно бросила она Василию. – Обрадовался, шалый!
Изба едва вместила встречающих.
– Колька-то где?
– В Номе, у трактирщика в услужении.
Отец нахмурился.
– А батя?
– Преставился Игнат, – дед, покачивая головой, перекрестился. – Царствие ему небесное.
Соседи опустили головы, почувствовали, что они тут лишние, и потихоньку начали выходить.
Василий широко открыл глаза, оглядел еще оставшихся, хотел, видно, что-то сказать, но лишь скрипнул зубами – и отвернулся. Еще не известное ему чувство горечи и стыда кольнуло сердце.
– Женку твою хотели снасильничать, – продолжал дед. – Оплошал я малость, не успел второго супостата топором тяпнуть.
Хлопнула еще раз дверь, и в избе остались только свои.
– Кто?
– Известно кто, городские. Кто их узнает! Напакостят и были таковы.
Василий опустился на лавку. Даже неизвестно, кому мстить за отца! И в мыслях не было, что такое ждет его дома.
Все молчали. Каждый думал о своем. Дед и Наталья уже свыклись с потерей. Сейчас им хотелось лишь радоваться возвращению внука и мужа, расспросить об успехах, но они понимали его состояние и не нарушали молчания. А Василий не мог простить себе смерти отца.
– Разденься, Васенька. Обедать станем, Николка не придет до воскресенья.
Пришел отец Савватий – высокий худощавый старик лет шестидесяти, с болезненным лицом.
– Мир дому сему. – Подошел к Василию, перекрестил его, обнял, поцеловал, разделся.
– Садитесь, батюшка! Вот сюда, – указала ему Наталья место под образами.
– Ну, чадо, повествуй о странствиях своих.
Хозяйка достала из-за божницы бутылку самогона, наполнила стаканы, накрыла стол.
– За благополучное прибытие, сын мой! – Савватий выпил, утер рукавом пышные усы и бородищу, – Поутру благодарственный молебен отслужим.
Возвращением Устюгова было нарушено обычное течение жизни всего русского поселения. Подвыпив, родственники и знакомые шли на огонек в его избу.
– Дозволь поздравить, Василий Игнатович, с прибытием. – И сразу несколько бород просунулось в дверь.
Наталья суетилась.
– Раздевайтесь, дядя, садитесь, гости радостные!
На столе появилось еще несколько бутылок.
Гости крестились и размещались на лавках.
– Бог троицу любит, – наливая себе уже третий стакан, приговаривал отец Савватий.
– Кушайте, батюшка, кушайте, гости!
– Отродясь такого крепача не видел, – расхваливал самогон священник. – Однако не берет. С чего бы это?
Василий выпил полный стакан.
– Как же ты, чадо, достиг нас зимою?
– Никак по льдам?
– Чудной ты! – начал у Василия развязываться язык. – Нешто по воде?
– Предерзостен ты, чадо! Такого не слыхивал.
– А чевой-то вас в экую стужу подперло идти?
– Каким числом сей подвиг совершили?
– Один я пришел.
– Ой ли? – дядя выпучил глаза, не дожевав закуску.
– Пойдешь, ежели ни хлеба, ни долларов.
– Это как же так? – вмешался дед.
– Едва не пропал там. Как завезли – так и все. Хочешь – живи, хочешь – помирай.
– А гоулд[18]18
Золото
[Закрыть], чадо?
– Пропади оно, то золото.
– Стало быть, не нашел?
Василий отрицательно качнул головой.
Гости притихли. Наталья присела на край скамьи.
– А тут, чадо, тем золотом бойкая торговля идет. Мы чаяли, ты с того и не идешь, что жадность обуяла тебя.
Василий рассказал о своей жизни за проливом.
– Завтра к самому Роузену пойду, – закончил он. – Тысячу шестьсот долларов причитается мне с компании. Без малого три года отмучился. Едва не пропал во льдах-то. Видно, крепка молитва ваша. Услышал господь. Эх, бати вот только нет!..
– Не печалься, чадо. Бог дал, бог взял. Помянем чарочкой Игната, царствие ему небесное!
Ночью, когда гости разошлись, а дед уснул, Наталья и Василий еще долго бодрствовали. Жена рассказала подробно об отце, о жизни, работе, о Кольке.
– Поди, не узнаешь! Вырос сынок-то наш.
– Получу деньги вот… таких и в руках-то не держал никогда. Придержим до лета. А там на какой ни есть корабль – и айда в Россию. Встречал я на Чукотке одного человека. Богоразом назвался. Он и тут бывал. Чего, говорит, маетесь там? Оно верно, и в России, сказывал, не сладко. Но все-таки свои кругом, русские. Душа истомилась, Наталья!
– Деда не сдвинешь. И слышать не хочет. Уперся: наша эта земля – и только. – Она помолчала.
– Что-то, Васенька, сердце ноет. Никак чует что недоброе?
Он привлек ее к себе, шершавой рукой погладил по щекам и голове.
– Помолимся, Вася, да спать будем. Поздно уж.
На печи что-то пробормотал сонный дед. Среди остатков ужина по столу воровато бегали тараканы. Под потолком помигивала лампа…
На следующий день после молебна в церкви, где собралось до сотни человек – больше женщины и дети, – Василий хотел идти в Ном за деньгами. Но Наталья отговорила его:
– Время за полдень. Не успеешь вернуться. Завтра с утра и пойдешь, Васенька. А ныне батюшка сказывал, чтоб зашел к нему. Есть, говорит, для него газеты припасенные и разговор будет. Да и отдохнуть тебе малость надо.
– Кольку хотел увидеть, – ответил только Василий.
Вечером отец Савватий говорил:
– Не ты, чадо, первый страдаешь. Ведомо мне, что многие там золота не нашли. Одни вернулись, другие в отчаянии кончили жизнь, Вижу теперь, что сие предприятие не от господа, а есть обман в целях наживы. Гляди-ка на газеты. Их читаючи, можно подумать, что золота там – как ягод в тундре. – С этими словами он взял с полки пачку «Ном дейли ньюс» и начал перебирать, показывая разные объявления, статьи, таблицы.
Изумленный невероятно циничной ложью, Василий вникал в смысл, то и дело нервно пощипывая бороду.
– Одна только, чадо, правдивая newspaper[19]19
Газета
[Закрыть] есть. Вот она.
Это была «Свобода» на русском языке: ее издавали в Америке русские и бесплатно рассылали по Аляске и Калифорнии. Она сплачивала русских вокруг церквей, разоблачала жульнические махинации бизнесменов, повествовала о жизни в России. «Свобода» предостерегала от увлечения шумихой вокруг чукотского золота, показывала, кто и как нагревал на этой шумихе руки. В противоположность ей «Ном дейли ньюс» всеми средствами возбуждала интерес к Чукотскому полуострову, печатала «рассказы» возвратившихся о том, как они находили золото, расписывала богатства края.
Из газет Устюгов узнал, что устав «Северо-Восточной компании» высочайше утвержден Николаем Вторым, Об этом почти в каждом номере не забывала напомнить «Ном дейли ньюс».
Правление компании находилось в Петербурге, но, как утверждала «Свобода», оно было там фиктивным, подставным, а фактически компания управлялась из Нома главным директором-распорядителем, которым был также «высочайше утвержден» мистер Роузен, ибо «устав» разрешал привлечение к делу иностранцев.
– Сия компания, чадо, гляжу я, зело темная… – вздохнул отец Савватий.
Помимо основных акций, мистер Роузен успешно продавал и акции созданных им «вспомогательных компаний». Все они давали право на участие в прибылях от эксплуатации русских территориальных вод и побережий.
Из газет можно было узнать, сколько должен золотоискатель уплатить компании, чтобы получить право добывать золото на Чукотке.
– Батюшка, – оторвался Василий от чтения, – однако компания не ведет больших разработок, а больше скупает у чукчей пушнину.
Отец Савватий взял со стола книжку, изданную недавно в Штатах. Называлась она «Забытая окраина», Ее автором был шталмейстер высочайшего двора, получивший концессию на Чукотском полуострове.
– А вот в труде этом, сын мой, повествуется о двух экспедициях компании на Чукотку, Такую прочитавши, трудно усидеть дома или не купить акций.
Он не сознался, конечно, Василию, что и сам грешен: прихватил малость акций…
– Ничего не понимаю! – Устюгов отложил в сторону газеты. – Возможно, другие партии нашли золото, – в эту минуту он опять пожалел, что не отправился на юг с Олафом Эриксоном, который звал его с собой. Он не знал, что именно Олаф и хотел обидеть Наталью, проломил голову отцу…
Еще до полудня следующего дня Василий зашел в контору «Северо-Восточной компании».
– Что вам нужно? – спросила его по-английски дородная девица в приемной директора-распорядителя.
– Устюгов я, Василий Устюгов, – уточнил он.
Но имя это ничего не сказало секретарше и только вызвало на ее ярко накрашенных губах снисходительную улыбку.
– Вы наверное хотите купить право добывать золото за проливом? – пришла она ему на помощь.
– Я проспектор из первой партии. Мне к мистеру Роузену.
– О, мистер Роузен сегодня занят, Вы русский? Придется ждать или завтра зайти…
– Подожду, – глухо ответил Устюгов и сел на стул.
Директор-распорядитель был действительно занят.
На его письменном столе громоздилась груда бумаг, планшетов, таблиц, карт. Только сейчас он закончил просмотр материалов гидрографической и картографической экспедиции, работавшей на том берегу, и составлял теперь сопроводительные письма, где просил ускорить высылку ассигнований на продолжение работ в предстоящую навигацию. На очереди лежал отчет капитана «Морского волка» о торговой деятельности Джонсона. Из-под него виднелся план использования «Китти», принадлежащей мистеру Роузену.
– К вам капитан «Китти» Бизнер, – доложила секретарша.
– Подойдите поближе, Элен.
Она стала рядом с его креслом.
– Это письмо со всеми материалами, – он быстро сложил их в одну кучу, – совершенно секретно отправьте по указанному здесь адресу, Сегодня же. Как ведут себя акции?
– Все в порядке. Спрос увеличивается. Тревожных телеграмм нет. Я доложу обо всем в конце дня. Звонила жена. Ждет к обеду. Я ответила, что вас нет… Ведь мы сегодня обедаем в «Золотом поясе»?
– Отлично! Быстро зовите Бизнера.
– Мистер Роузен сегодня не сумеет вас принять, – делая знак Бизнеру, чтобы он проходил в кабинет, сухо бросила секретарша Устюгову.
Василий подошел к ее столу.
– Вот мой договор. Мне тысячу шестьсот долларов причитается с компании. Пусть мне уплатят, и я уйду.
Брови секретарши приподнялись. Она брезгливо взяла истертый контракт, и ей все стало ясно.
– Вы когда вернулись?
– Позавчера.
– Зимой? Каким образом?
– Пешком.
Она внимательно осмотрела его, протянула обратно документ.
– По таким вопросам необходимо все изложить письменно. Разумеется, по-английски, – добавила она.
Из-за двери доносились голоса: крикливый – директора-распорядителя и спокойный, глухой – Билла Бизнера.
– Врете! В трюме «Китти» находилось более ста голов, я сам видел!..
– Но тридцать уже тогда болело, и мы не довезли их.
– Вы злоупотребляете моей снисходительностью. Я и так щедро плачу вам. Тридцать человек положить себе в карман – нет, это уж слишком!
– Но я продал только семьдесят и честно отчитался перед вами, мистер Роузен.
Секретарша забеспокоилась:
– Вы, конечно, сумеете изложить свое дело к завтрашнему дню? – сказала она Устюгову, – И все будет в порядке, – она даже улыбнулась ему.
Проспектор ушел.
Как только удалился и капитан «Китти», Элен доложила патрону об Устюгове.
Роузен расхохотался:
– Тысячу шестьсот, говорите? Завтра же передайте иск в суд. Мистеру Броунингу я позвоню сам. Нужно опередить этого бездельника. Ну, все остальное утром, – он потер руки, – а сейчас обедать! Ровно через четверть часа жду вас в «Золотом поясе».
* * *
На следующее утро, любезно приняв от Устюгова заявление и пообещав передать его директору, Элен сказала, что мистера Роузена, к сожалению, сегодня нет и будет он только через неделю: срочные дела потребовали его выезда из города.
В среду Василия вызвали в суд.
В Михайловском редуте повестка произвела переполох. В суд? За что? Но на этот вопрос не мог ответить и сам вызванный.
Все, кто оказался свободным от работы в городе, кто не ушел на охоту, направились в Ном вместе с Устюговым.
Дел слушалось много. Пришлось долго ждать.
– Устюгов Василий! – выкрикнул наконец лысый мистер Броунинг.
Устюгов поднялся.
– Подойдите ближе. Вот так. Имя, возраст?
– Василий, двадцать девять лет.
– Потрудитесь говорить по-английски.
Устюгов выполнил требование.
– Подданство?
– Русский.
– Вас спрашивают не о национальности, а о подданстве.
– Русские мы, – повторил Василий.
– Где родился? – продолжал мистер Броунинг, удобнее усевшись в кресле.
– Мы здешние.
– Отвечай о себе! Я тебя спрашиваю, откуда ты родом.
– Известно, откуда – с Михайловского редута, Мы здесь первые.
Судья усмехнулся.
Василий почувствовал, как его колени слегка задрожали.
– Вы нарушили контракт. Компания предъявляет к вам иск. Изложите претензии компании, – Обратился судья к адвокату, состоящему на службе у мистера Роузена.
В больших очках, худой, высокий, лысый, как и судья, адвокат быстро поднялся и добрых полчаса излагал претензии «Северо-Восточной компании» к проспектору. Свои доводы он подкреплял какими-то документами, которые то и дело с поклоном передавал на судейский стол.
Василий ошалело слушал весь этот бред, в котором мелькали главным образом цифры, которые как бы зримо являлись перед его мысленным взором, исчезали, возникали снова, соединялись, росли и, наконец, застыли, как отлитые из металла. 3700!.. Он тряхнул головой, чтобы сбросить с себя этот дурман. Но тройка, семерка и два нуля не исчезли.
– Ваше объяснение я читал, мистер Устюгов, – сказал ему судья, когда закончил адвокат, – Тут все абсолютно ясно. Ясно все с начала до конца. Закон не на вашей стороне. И я, как старший судья города Нома, удовлетворяю иск компании.
– Это как же так? – хотел возразить Василий.
Но мистер Броунинг перебил его:
– Я еще не закончил. Да. Я не закончил, Законы Штатов справедливы. Они обязывают нас внимательно изучать каждое дело. И я это сделал. Да. Я это сделал. Одновременно я удовлетворяю и ваш счет компании, – он сделал паузу, поднял палец. – Я определяю, что причитающиеся вам деньги согласно контракту компания обязана выплатить. Как бы там ни было, но вы работали. А труд в Штатах честно оплачивается. Вы, господин адвокат, – обратился он к тому, – должны понять меня. И вы поймете. Я вычитаю тысячу шестьсот из суммы иска и определяю его…
– Господин судья! – вырвалось у Василия.
Суд постановляет: иск компании удовлетворить в сумме две тысячи сто долларов. Срок погашения – четыре дня. Вы поняли? – с этими словами он стукнул деревянным молотком по столу, отложил «дело Устюгова» и взял следующую папку.
– Элиас Даури! – выкрикнул судья.
Поднялся белобрысый финн:
– Я.
– Это что же такое? – Устюгов растерянно повернулся, надеясь найти объяснение у своих, сидящих в зале. – Это что же такое? – повторил он, потрясая рукой с растопыренными пальцами.
– Элиас Даури. Суд…
– Какой же это суд?! – у Василия сдавило горло.
– Не мешайте суду. Ваше дело закончено. Идите.
– Грабители! Жулики! – хрипло прокричал Василий, повернувшись к судье и сжав кулаки.
– Что?! – взбешенный судья вскочил с кресла, стукнул молотком по столу. – За оскорбление суда…
Но прежде чем он успел закончить свою угрозу, земляки подхватили Василия под руки и вытащили за дверь.
За порогом им открылась полярная ночь. Столбы холодного пламени стремительно взметывались в небо и тут же рушились, Снега вспыхивали и гасли.
* * *
Ровно через четыре дня судебный исполнитель описал избу и утварь Устюговых.
У дома собрались соседи, отец Савватий, детвора. Женщины увели почти бесчувственную Наталью. Кольки не было. Василий молчал. Ни тени растерянности не скользнуло по его суровому и обмороженному лицу. Что-то новое – решительное и жестокое – появилось во взгляде холодных серо-голубых глаз. Казалось, он внимательно наблюдал, насколько тщательно исполнитель накладывает на дверь избы красную сургучную печать. И только дед, присев на завалинку, качая седой головой, твердил, жалуясь неведомо кому:
– Жили сами по себе, и беда – не беда. Попутал нечистый с янками – вконец разорили супостаты.
Глава 19
У ВАНКАРЕМСКОЙ ЛАГУНЫ
Зима загнала Тымкара в поселение. В один из морозных дней он появился в Ванкареме.
На нем была еще летняя одежда, вытертая на локтях и коленях. Из проношенной пятки правого торбаса торчала стелька, сделанная из сухой травы.
За эти два года он заходил сюда не впервые. Да и раньше, еще при жизни отца, ему случалось тут бывать. Ванкаремцы знали Тымкара.
– Тымкар, это ты? – встречали его жители поселения, ежась в теплых одеждах из оленьих шкур.
– Откуда пришел?
– Этти! – приветствовали его у следующего шатра. – Ты, однако, замерз, заходи кушать!
Все яранги стояли вдоль берега моря, и Тымкар не мог миновать их стороной. Собаки предупреждали о появлении чужого человека, и любопытные чукчи выглядывали из жилищ.
– Ходят слухи, что Тымкар убил таньга, – переговаривались они.
– Шаман изгнал его из Уэнома.
– Какомэй! Тымкар?! – из яранги выглядывали женщины.
– Есть слухи, что он хотел взять уводом дочь Омрыквута.
– Каждому человеку нужна жена. У Тымкара уже взрослое тело.
Тымкар не слышал их разговоров.
– Что ж, в Ванкареме немало девушек…
– Тымкар, заходи! Ты замерз ведь.
В открытых настежь дверях фактории стоял Джонсон. Тымкар прошел мимо.
Ванкарем – большое селение. А юноше нужно было в другой конец, и он уже жалел, что не дождался сумерек: слишком много внимания привлек к себе. «Что думают они обо мне?»
– Пусть к нам придет, – краснея, говорила отцу Рахтынаут-Амнона.
– Зачем? У тебя есть жених по обещанию, – вразумлял ее отец.
– Тымкар, здравствуй! Каковы новости? – раздался голос из следующего шатра.
– Кто же носит летнюю одежду зимой?
– Тымкар – «одиноко живущий человек», – оправдывал его другой.
Морозный ветерок дул в лицо, струилась поземка.
– Что делал он все лето в тундре, если у него нет теплой одежды?
– Говорят, он убил таньга, проезжавшего здесь две зимы назад.
– Но кто знает, верно ли это?
– Этти! Заходи, – снова слышались гостеприимные приветствия.
Тымкар шел дальше.
– Он с бородатыми людьми плавал к американам.
– Его отец Эттой добровольно ушел к «верхним людям».
– Брат Унпенер погиб на охоте. Тауруквуна замерзла.
– Какая? – спрашивала жена плечистого чукчи.
– Кто же не знает Тауруквуны из Энурмино!
– Какомэй! Откуда пришел он?
– Тымкар, здравствуй! – ласково кивала ему молодая красивая чукчанка.
– Пошла в ярангу! – зашипел на нее ревнивый муж, и они оба скрылись в шатре.
– Кстати пришел он, пурга будет.
– Чем же он рассержен, что ни к кому не заходит?
– Он, видно, идет к Вакатхыргину. Разве вы не знаете, что он всегда заходит к нему?
– У Вакатхыргина молоденькая дочь. Джон-американ поменял ей имя: теперь ее зовут Мэри, Не из-за нее ли он идет туда?
– Ты, однако, многоговорливая бабенка, Иди в ярангу!
– Тымкар, этти!. – седой чукча выходит к нему навстречу, берет за плечи, вглядывается в обмороженное лицо. – Ты пришел, Тымкар? – и ласково подталкивает его ко входу в ярангу.
Суровость исчезает с лица юноши. Вслед за хозяином он входит в наружную часть жилища, замечает торчащую из проносившейся обуви стельку, вытаскивает ее, обтирает рукавом иней с ресниц, снимает шапку.
Собаки недоверчиво обнюхивают гостя. Тот ощупывает онемевшие щеки. Старик молча глядит на него, такого же рослого, как он сам, ожидая, когда гость отряхнется от снега.
Вакатхыргину сорок девять лет, он еще бодр и сам добывает пропитание себе и дочери, но седина делает его стариком. Жены у него нет уже семнадцать зим: она умерла в тот радостно-печальный день, когда родилась дочь Эмкуль.
– Однако я позову Эмкуль.
Старик вышел и направился к домику-яранге Джонсона.
С тех пор как он отпустил ее «помогающей» к купцу, прошел месяц. Джон угостил его тогда спиртом, дал пачку патронов, чаю. Но дочь уже не раз жаловалась, что американ пристает к ней, настаивает, чтобы она на ночь оставалась в его жилище.
В этот предвечерний час Вакатхыргин теперь всегда отправлялся за дочерью и до утра уже никуда ее больше не отпускал.
Каждый раз, когда отец шел за Эмкуль, сердце его наполнялось гневом. Этот бездельник Джон дал кличку ей, как собаке, назвал какой-то Мэри… «Даже собаке трудно придумать более отвратительное имя!» – сплевывая, негодовал старик.
Вакатхыргин уже жалел, что позарился на патроны, табак, чай. Но как быть ему теперь? Где взять эти товары, чтобы вернуть их за дочь?
Старик хорошо знал покойного отца Тымкара: они были почти ровесники и всегда останавливались друг у друга, когда выезжали из родных поселений. Случалось им встречаться и на моржовом лежбище, и на осенних ярмарках у оленеводов. Своих сыновей у Вакатхыргина не было, дочери повыходили замуж и разъехались с мужьями по другим поселениям. Он давно привязался к Тымкару, помнит его еще малышом, потом – подростком, юношей. Теперь Тымкар стал уже совсем взрослым, и каждый раз, когда Тымкар заходил к нему, у старика рождалась надежда, что, быть может, он женится на Эмкуль, и они станут жить все вместе, в одном шатре.
Тымкар не говорил ему ничего про Кайпэ из стойбища Омрыквута. Однако по рассуждениям старика выходило, что юноша ходит в тундру наниматься «помогающим», чтобы жениться потом на дочери оленевода и со временем самому стать хозяином стада. И каждое возвращение Тымкара в Ванкарем радовало Вакатхыргина.
…Вместе с отцом к шатру подходила девушка.
Она еще издали приветствовала гостя, Тымкар ответил ей улыбаясь. Он стоял у входа в ярангу, высокий, стройный. Вползли в жилое помещение – низенькую комнатку из оленьих шкур. Эмкуль зажгла два жирника: над одним повесила чайник, над другим котел и лишь тогда вспомнила о подарке Джонсона, Вакатхыргин внимательно посмотрел на дочь, на Тымкара, на табак, рука уже доставала из-за пазухи трубку: он не курил целых два дня, но подарка не взял.
– ! Я не хочу его табака! – с раздражением, неожиданно громко отрезал старик и рунул трубку обратно за пазуху.
– Какомэй! – удивился Тымкар: ему очень хотелось курить, даже больше, чем есть.
– Ты молчи, – глаза старика сделались жесткими. – В этом шатре я хозяин.
– Конечно, конечно, – поспешил подтвердить гость, хотя вовсе еще не понимал, как можно отказаться от табака.
– У меня только одна Дочь. Мне не нужен его табак!
– Джон-американ просто так дал мне его, – поняв намек отца, смутилась девушка.
Старик не спускал глаз с дочери.
– Разве просил я у него? Дорогой товар! Плохие людишки – эти сильные товарами американы! Чем заплачу, Эмкуль? Карэм! – выкрикнул он. – Карэм!
Эмкуль заплакала, отбросила в сторону пачку. Разве это плохо, что она взяла табак для отца? Отец совсем стал старый…
Старик за чаем рассказал Тымкару о приставаниях купца к его дочери, о том, что Эмкуль уже третья, кого Джон зовет к себе «помогающими», а он, Вакатхыргин, старый, но потерявший разум морж, – согласился…
Девушка, пряча лицо, так согнулась, что черные косы касались пола.
– Ты с нами жить станешь, Тымкар? – спросил его старик перед сном.
– Не знаю, – уклончиво ответил Тымкар.
Вакатхыргин нахмурился.
– Разве ты не знаешь, что меня изгнали из родного селения? – удивился Тымкар.
Старик конечно это знал, но смолчал.
– Говорят, я убил таньга. Большую плату отдали за него уэномцы. Всех прогневил я. «Лучше бы нам не видеть тебя здесь», – сказал мне Кочак минувшей зимой.
Эмкуль и ее отец молчали. Человек, убивший человека, достоин презрения.
– Кто же захочет жить с убийцей? – хитрил Тымкар. – Что скажут ванкаремцы?
Старик достал трубку, бросил косой взгляд на пачку с табаком, что лежала в углу, отвернулся.
Кровля яранги шумела: поднималась пурга.
Все смолкли. Эмкуль и Тымкар вскоре заснули. И только старик ворочался на шкуре. Он был суеверен. Но разве не знал он сына Эттоя? Как мог сын его друга убить человека? Однако, уж верно ли это?
Как только стихла пурга, Тымкар собрался на охоту. Вакатхыргин дал ему свою теплую одежду и ружье с оставшимися четырьмя патронами.
Судя по пятнам на небе, разводья среди торосистых льдов были недалеко.
Проводив Тымкара, старик вернулся в спальное помещение. Эмкуль ушла к Джонсону. Она в тот же день вернула ему подарок, и Джонсон догадался о причине отказа старика принять его дар. Вообще этот Вакатхыргин не нравился ему. Мартин всегда чувствовал себя неуверенно, когда разговаривал с ним. Казалось почему-то, что старик проникает в его тайные замыслы, а это было Джонсону неприятно.
– Твой отец, видно, разбогател, – пренебрежительно бросил он своей служанке. – Положи на стол.
В эти дни Джонсон не приставал к Эмкуль, разговаривал с ней, что случалось редко, расспрашивал, ушел ли в тундру тот или иной чукча, а затем посылал ее позвать к нему жену какого-либо отсутствующего охотника, а Эмкуль отпускал домой.
Отец вначале удивлялся ранним возвращениям дочери, потом же, когда дочь рассказала ему о поручениях Джонсона, Вакатхыргин догадался о проделках американа. Он запретил дочери выполнять такие поручения, «Пусть сам зовет, однако, если ему нужно».
Сегодня Эмкуль опять возвратилась рано, но точно исполнила приказание отца: к Джонсону никто не пришел… Солнце еще не скрылось, а Эмкуль была уже дома. Она вышла на окраину, выглядывая Тымкара.
Тымкар не появлялся. Двумя выстрелами он убил двух нерп и теперь еще далеко-далеко от берега волоком тащил их, впрягшись в специальную упряжь.
Этой пищи хватит на семь, а то и на десять дней. Жира Для отопления старик запас летом: Тымкар видел три полных бурдюка из некроенных шкур тюленей.
Когда распухшее зимнее солнце, устав ползти по горизонту, улеглось между огненных столбов, Тымкар дотащился до яранги. И сразу же его окружили вдовы и те, чьи мужья ничего не добыли.
На следующее утро Тымкар вновь собрался в море, но старик остановил его:
– У тебя только два патрона. Где возьмем еще?
Тымкар понял, что нужно идти в тундру за пушниной, чтобы на нее выменять патронов. Джон-американ шкуры морских зверей не принимал.
Бродя летом по тундре, Тымкар приметил много песцовых и лисьих нор, но все они были слишком далеко.
Вакатхыргин еще накануне выварил в пахучих травах капканы и теперь указал на них Тымкару. Тот взял их специальной рукавицей, чтобы не оставить запаха человека, подвязал к поясу чистой камлейки и направился в тундру.
В этот день Джонсон пытался грубо овладеть Эмкуль, вначале накричав на нее за невыполнение вчерашнего поручения.
Эмкуль вырвалась и убежала домой.
Тымкар ночевать не вернулся. Всю долгую ночь старик прислушивался, не спал; наконец настало утро, Отец и дочь выпили чаю, старик пососал пустую трубку. «Только бы скорее вернулся Тымкар», – думал он: дочь рассказала ему о попытке Джона.
Впервые за всю жизнь Вакатхыргин нарушил свое слово: он не пустил больше дочь к американу, хотя и получил плату за ее работу. Эмкуль молча сидела в пологе. Отец хмурился, прислушиваясь к шорохам за ярангой. Его мучил стыд. «Что стану говорить? Чем заплачу?»
Джонсон не появлялся и никого не присылал за Эмкуль.
К ночи вернулся Тымкар.
– К радости тебя я имею! – воскликнул старик, взял его за плечи, помог раздеться, снять со спины тушку песца (вторым патроном Тымкар промахнулся, а в капканы еще ничего не попало).
За едой он рассказал ему о дочери и купце.
– Однако я не послал Эмкуль к нему сегодня. Это очень нехорошо: так не должны поступать чукчи, если дано слово и получены дары.
– Да, да, – соглашался Тымкар, – это так.
– К тому же у нас нет патронов и табаку. Где возьмем?
– Это так.
Старик то вынимал, то снова клал за пазуху трубку, Тымкар молчал. Девушка сидела потупившись, пряча глаза, щеки ее пылали.
– Кто защитит Эмкуль? Даже того, кто был бы назначен ей мужем, нет у нее. Дочь бедняка… – Он покачал головой.
Девушка еще ниже склонила голову: ей казалось, что сейчас отец предложит ее в жены Тымкару.
Хмурым взором отец поглядел на нее, на сына Эттоя, но ничего не сказал.
Тымкар молчал, Усталого, промерзшего, его, как всегда после сытной еды, клонило ко сну.
* * *
Через несколько дней, когда в яранге Вакатхыргина сушились уже четыре песцовые шкурки, Тымкар понес на обмен шкурку первого добытого зверя, Он дождался очереди и выложил свою добычу.
– Мне нужно за нее пачку патронов, табаку, чаю.
– Не слишком ли много? – усмехнулся Джонсон и взглянул на охотника. Где он видел этого парня?
Тымкар ждал.
– Как звать тебя?
– Тымкар я.
– О, Тымкар из Уэнома?
Тот кивнул головой.
– Ты оттуда привез мне этого песца? Олл-райт! Ладно. Я дам тебе патроны, табаку и чаю, чтобы ты знал и другим сказал, как хорошо платит Джонсон! – и он выложил на прилавок товары, оглядывая изумленных охотников. Им он не давал так много.
Тымкар замялся: ведь он вовсе не из Уэнома принес ему песца. Сейчас чукчи скажут об этом Джону… Да и самому неприятно, что он обманывает купца.
– Ну, что же ты стоишь? Растерялся от радости? Бери товары. – И, довольный своей остротой, Джонсон рассмеялся.
Чукчи тоже засмеялись. Какой тюлень этот Тымкар! А еще, говорят, он убил таньга…
В глазах Тымкара блеснули недобрые огоньки.
– Почему ты смеешься?! – набросился он вдруг на чукчанку, которая приглашала его к себе, когда он входил в Ванкарем.
Подбодренные его гневом и нелепым положением – над ним смеялась даже женщина! – ванкаремцы уже не скрывали своего веселья. Не каждый день случалось им посмеяться!
Красивая молодая чукчанка и не подумала смутиться.
– Ты зачем, Тымкар, пришел сюда? – шевеля плечами, спросила она его, явно намекая на Эмкуль.
Тымкар растерялся, не зная, что ей ответить.
– Ну, забирай свои товары! – властно произнес Джонсон и сдвинул их на прилавке в сторону.
Охотники все еще пересмеивались.
– Эти товары возьми себе обратно! – вдруг заявил молодой охотник и запнулся.
Лица чукчей вытянулись. Что слышат их уши?
– Что? – Джонсон опешил. Его зеленые глаза уставились на толпу.
– Эти товары ты дал старику Вакатхыргину за Эмкуль. Она не придет к тебе больше!
Молодая чукчанка побледнела от досады. Охотники смолкли. Всем стало ясно, что Тымкар берет Эмкуль себе в жены.
Джонсон, наконец, нашелся:
– Эмкуль – твоя невеста? Олл-райт! – и, как ни в чем не бывало, он убрал товары на полку.
Старик Вакатхыргин удивился, увидев Тымкара с пустыми руками.
– Я отдал ему патроны, табак и чай за Эмкуль.
– Тымкар… – старик обнял его, как сына. – К радости тебя имею я! Эмкуль – хорошая девушка.
– Да, да. Конечно, – перебил его Тымкар. – Она не пойдет больше к нему. У нас есть еще шкурки. Мы получим за них табак, патроны и чай.
– Эмкуль! – воскликнул отец, его глаза увлажнились. – Эмкуль… – слезы помешали старику договорить.
– Однако я пойду покормлю собак, – неожиданно и для отца и для дочери сказал юноша. – Утром на нарте поеду осматривать капканы, – и Тымкар выполз в наружную часть яранги.
* * *
Шли дни, недели, месяцы.
Тымкар не намекал о женитьбе. Тем не менее Эмкуль считала, что вопрос о ее муже решен. Она ухаживала за Тымкаром, как жена, недоумевая, почему он так долго тянет. Старик терялся в догадках, но жизненный опыт подсказывал ему, что нужно ждать: рано или поздно все станет ясно.
