Текст книги "Поиски счастья"
Автор книги: Николай Максимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц)
Глава 11
КОЛЫМСКИЙ ИСПРАВНИК
Зимний день угасал. Голубые вершины сопок, еще недавно подернутые алой краской заката, блекли, сливались с посеревшим небом. Долина тонула в сумраке.
Путники спешили, чтобы засветло добраться до жилья. Правда, вдоль побережья есть нартовый след – «дорога», но долго ли впотьмах сбиться с него!
Цепочкой, одна за другой, скользят две нарты. Высунув красные языки, дымящиеся на морозе, матерые псы тянут их. На каждой нарте по два человека. С головы до ног они укутаны в добротные меха. Поверх кухлянок из оленьих шкур белые халаты, предохраняющие мех от снежной пыли. У троих за спиной ружья. Завидев поселение, собаки тявкнули, подналегли на упряжь и понеслись вскачь.
Казаки-каюры воткнули в снег, между копыльями нарт, остолы – окованные железом тормозные палки, – струи снежной пыли взметнулись вверх, но скорость от этого заметно не уменьшилась. Нарты мчались, подпрыгивали, готовые каждую секунду перевернуться.
– Держи! – рявкнул седок первой нарты.
Казаки схватились за остолы обеими руками.
Упряжка обогнула первую ярангу и бросилась на замешкавшуюся поселковую собаку. В один миг та была разодрана в клочья. Нарта стала, но совсем рядом пронеслась вторая упряжка, и казак, сидящий на ней, невольно толкнув ногой первую нарту, перевернул ее.
– Чертова морда, расшибу! – взревел исправник поднимаясь.
И не замедлил привести в исполнение свою угрозу. Казак, сваливший его, не удержавшись на ногах, упал.
Из яранг опасливо выглядывали чукчи.
Казаки распутывали собак, пристегивали к ошейникам цепи. Исправник осмотрелся. Пятнадцать – двадцать яранг да какой-то склад из гофрированного оцинкованного железа – вот и весь Ванкарем.
– Идем! – не называя никого по имени и ни на кого не глядя, сказал он, направляясь к складу.
За ним вперевалку, мягко ступая толстыми меховыми торбасами, – казак.
Навстречу вышел из домика-яранги мистер Джонсон в меховой куртке и брюках из черной кожи, в такой же шапке, в теплых унтах.
– Кто таков? – не здороваясь и уставившись на него, вопросил колымский исправник и стряхнул иней с пышных усов, лихо подкрученных вразлет.
Мартин Джонсон, ничего не поняв, приоткрыл рот, слегка склонил набок голову.
– Ну, язык отсох, что ли?!
По тону пришельца щуплый швед догадался, что это какой-то начальник. Но откуда, бог мой?
– Хау ду ю ду! – он слегка поклонился.
– Ты мне дурака не валяй, чертов сын! Кто таков? Дую-ду… – передразнил его исправник и, не ожидая приглашения, полез в ярангу, из которой появился янки.
За ним проник в помещение казак, зацепившийся ружьем за дверь.
Последним двинулся хозяин.
Приезжие сняли с себя халаты и кухлянки, и Джонсон увидел кокарды на их шапках и револьверы у поясов. По его спине пробежала неприятная дрожь. Впрочем, это случалось с ним не впервые. Каждый раз при встрече с человеком в форме полисмена ему казалось, что это пришли за ним…
Еще девятнадцатилетним парнем, приехав на каникулы в год окончания коммерческого колледжа, Мартин привез из Чикаго нехорошую болезнь. Вскоре заболела служанка в их доме, а потом дочь почтмейстера. Мартин был взят под арест, его ожидал суд. Однако за день до процесса отец сумел подкупить стражу и дал возможность сыну бежать, по-отечески посоветовав надолго покинуть штат. Джонсон решил разбогатеть на Аляске, понимая как коммерсант, что деньги, когда он их «сделает», помогут ему восстановить свою репутацию порядочного человека. И вот с тех пор – хотя минуло четыре года и он сейчас был очень далеко от своего штата – ему все чудилось в таких случаях, что его разыскали и настал час расплаты.
Исправник уже проник в жилую часть яранги, стянул с себя меховые штаны, надетые поверх формы.
Джонсон увидел оранжевый кант на его брюках и еще больше убедился в необходимости быть особенно тактичным, внимательным и предупредительным.
У жирника сидела молоденькая девушка. Она заменяла здесь Мартину оставленную в Уэноме дочь Кочака. Исправник причесался, расправил усы, оглядел девушку.
– Иван! – крикнул он.
Появился казак-переводчик – помощник исправника.
– Бумаги, – шевельнув лихими усами, приказал исправник.
Иван перевел его приказание на чукотский. Мартин понял, о чем идет речь, хотя чукотским языком владел еще неважно. Он быстро взялся за ремешок на темной от копоти стене полога и потянул его к себе. Ремешок оказался дверной ручкой. Небольшая дверь – раньше ее совсем не было – вела из полога в комнатку.
– Пожалуйста, войдите, – Мартин снова вежливо поклонился исправнику, приглашая следовать за ним.
– Иван, за мной!
Исправник и его помощник вошли в комнатку. Здесь можно было стоять во весь рост. В комнатке находились кровать, железная печка, стол, кресло, табурет, полка с бумагами и винами. Окно было закрыто красной занавеской. Под потолком висела лампа. Стены обтягивал пестрый ситец.
Мистер Джонсон протянул паспорт.
С серьезным видом исправник стал рассматривать документ, заполненный по-английски. Кашлянул, уселся в кресло, еще повертел в руках паспорт, для солидности посмотрел его на свет. Спросил:
– Кто таков? По какому поводу здесь проживаешь?
Казак перевел. Мистер Джонсон, как умел, пояснил.
Исправник накручивал на палец ус.
– Ты что же, чертов сын, стоишь, как пень? Не знаешь, как встречать исправника?!
– Господин исправник хотят с дороги кушать, – перевел казак.
– О, да, да. Конечно. Извините меня. Я быстро! – и Мартин выскочил из комнаты, гремя ключами от склада.
Исправник ухмылялся.
– Вернется, опроси его, не проезжал ли тут наш беспутный владыка. Да иди с богом, посмотри за псами. Чертей чумазых попытай о бате. Заночуем, а утром – в путь-дорогу. Поспешать надо.
Довольный, что все обошлось хорошо, мистер Джонсон угощал русского полисмена, как он про себя назвал его. Исправник пьянел медленно.
– А там что у тебя за девка? – он указал рукой на дверь.
Мистер понял не сразу. Однако «полисмен» сумел разъяснить, что именно его интересует.
– Волоки ее сюды!
Мартин покосился на серебряные погоны и позвал девушку.
– Ну, как зовут, чумазая?
Девушка смущенно опустила голову.
– Пей! – исправник налил ей стакан разведенного спирта.
Та замялась.
– Ну, чертова дочь! Чего стоишь?!
Натужно улыбаясь, Мартин Джонсон начал уговаривать девушку. Морщась, та осилила полстакана и мигом стала хмелеть.
Исправник налил себе еще. Выпил, посопел и, не закусывая, склонился на стол, широко раздвинув локти. Молодая чукчанка качала головой:
– Э-э… Этки![13]13
Плохо
[Закрыть]
– Чего? – исправник поднял глаза, огляделся. – А ты чего торчишь тут? – рявкнул он на Джонсона. – Иди! – и махнул тяжелой рукой в сторону двери.
Хозяин открыл рот, заморгал, начал что-то говорить.
– Что?! Пошел! – гаркнул исправник. Качнувшись, встал, одной рукой сгреб мистера Джонсона за шиворот и вытолкнул за дверь.
Замок захлопнулся.
* * *
Утром кортеж исправника двинулся дальше. Как выяснил казак-переводчик, отец Амвросий через Ванкарем проезжал минувшей зимой.
День обещал быть хорошим. Настроение у казаков было бодрое. Кожаный мешок, в каких обычно возят пушнину, потолстел. Исправник, вполне довольный собой, и не подозревал, какой неприятностью для него чревата минувшая ночь…
К вечеру следующего дня достигли Энурмино.
Здесь не было ни одной постройки европейского типа.
– Есть ли в вашем селении люди другой земли? – по приказу исправника спросил чукчу казак-переводчик.
Тот указал на ярангу Тэнэт. Исправник пошел туда. В душе он всячески бранил отца Амвросия, устроившего ему эту веселую поездку. Ему чертовски надоело таскаться по туземным жилищам, спать и есть среди этих «чертей чумазых», как он величал чукчей. Конечно, ему было бы куда приятнее заночевать среди русских. Но его ожидания опять не оправдались.
В яранге, кроме девушки и старухи, он увидел огромного, как он сам, человека, который перед этим что-то подсчитывал в записной книжке и теперь молча поднял глаза на вошедших. Его почти квадратная челюсть отвисла, белобрысые брови нахмурились. Было похоже, что он не в восторге от их визита и не собирается заискивать и гнуть спину.
Бент Ройс и Устюгов не сумели своевременно, летом, продвинуться дальше на север, к устью реки Колымы: они все ожидали продовольственного подкрепления из Нома от компании, но оно так и не пришло. Льды и холода вынудили их зазимовать здесь. Сейчас Ройс только что подсчитывал запасы продовольствия, вычисляя дневные нормы расхода. Продукты были на исходе, и он давно уже приобщился к чукотской пище Тэнэт и ее старухи матери.
Василий ушел на охоту.
Ройс сидел в чукотской обуви, тюленьих штанах и европейской сорочке. Никаких признаков гостеприимства он проявлять, видимо, не собирался.
«Откуда их черт понагнал сюда?» – подумал исправник, хотя прежде в этих местах ему и не приходилось бывать.
– Что ты за человек? – он ткнул пальцем в сторону незнакомца.
Норвежец не понял. Казак повторил ему вопрос по-чукотски. Не двигаясь с места, Ройс ответил:
– Проспектор «Северо-Восточной компании».
– Это еще что за компания?
– Господин колымский исправник, – разъяснил казак-переводчик, – требуют подробно доложить им, кто суть вы есть и по какому виду проживаете на земле Российского государства.
По-чукотски Ройс пояснил, что компания по поискам золота на Чукотке создана с согласия русского правительства и он один из ее представителей здесь.
– Бумаги! – потребовал исправник.
Проспектор предъявил паспорт и плотный лист, где что-то было напечатано на машинке латинским шрифтом.
Исправник ни о какой «Северо-Восточной компании» до сих пор не слыхал. Однако наличие бумаг, упоминание о русском правительстве и независимый вид этого «бугая с поросячьими глазами», как про себя окрестил его исправник, несколько смягчили крутой нрав блюстителя порядка. Да и не по этому поводу он прибыл сюда.
– Так, так… Золото, значит?
– Господин колымский исправник требуют подробно доложить им касательно золота, – уточнил казак.
Неразговорчивый норвежец оживился, надеясь, что представитель русского правительства сможет оказать ему помощь продуктами, людьми, транспортом. И он действительно подробно начал рассказывать о поисках, о чукчах, которые боятся копать землю, о трудностях, о продуктах и прочем.
– Спытай, Иван, сколь много золота он намыл…
Золото? Нет, нет, золота Ройс еще не добыл. Исправник покосился па него. «Брешет. Знаю я этих искателей!» Ему стало скучно слушать долгие россказни. Он зевнул, потянулся.
– Тащи-ка, Иван, вечерять. Да будем ложиться.
Ройс угостил их спиртом. Тэнэт согрела чай. Нерпу казаки есть не захотели.
К вечеру с пойманным песцом вернулся Василий. Он не имел никакого представления о значении формы, в которую были одеты казаки.
– Русские? Вот радость-то! Хау ар ю, земляки? Откуда вы, куда? – он протянул усатому руку, но она повисла в воздухе.
Исправник не шевельнулся.
Бент Ройс недоуменно смотрел на них.
– Беглый? – сурово спросил исправник, не сводя с Устюгова прищуренных глаз. Бородатое лицо казалось ему знакомым.
– Беглый? – повторил Василий. – Это как?
– А ну, лоб покажи. Каторжник, никак?
Помощник исправника осмотрел лоб Василия, пояснил:
– Ты, хлопец, дурака не валяй. Сказывай прямо господину колымскому исправнику, откуда сбежал. Вид на жительство имеешь?
Паспорта у Василия не было – все русские из Михайловского редута не приняли «американства» и жили без подданства. Но у него был контракт. Василий предъявил бумагу.
– С Русской Америки я, с Аляски. Мы вместе вот с ним, – указал он на Ройса.
– Это еще что за Америка? – не удовлетворился разъяснением исправник.
Путая русские слова с английскими, Устюгов рассказал свою историю, еще крепче убедившись, что царь, видно, и впрямь не знает о них, горемычных.
– Тяжело нам, сэр исправник, жить там среди чужеземцев, – сказал он под конец, – вот сделаю свой бизнес и подамся сюда вместе с семьей.
– А золота много намыл? – вновь поинтересовался тот.
Но, услышав примерно такой же ответ, как от Ройса, потерял интерес к дальнейшей беседе.
– Ну, леший с тобой, – он безразлично махнул кистью руки. – Живи, – разрешил исправник.
И стал укладываться спать, предварительно выпроводив к соседям Тэнэт и ее мать.
Из-за непогоды выехать на следующий день в Энурмино не удалось.
* * *
Шнырявший по ярангам помощник исправника под вечер заметил какого-то, как ему показалось, подозрительного человека, входившего в поселение. Был он в собачьей дохе и такой же шапке, запорошенных снегом, в оленьих унтах; за спиной виднелся дорожный мешок.
Казак быстро распознал в нем русского.
– А ну, поди-ка сюды! – повелительно подозвал он, видя, что тот направился в жилище.
Богораз подошел. Как ни был он утомлен, но, услышав русскую речь, пусть даже грубоватую, Владимир Германович обрадовался.
– Документы! – потребовал помощник исправника, исподлобья уставившись на него своим тяжелым, холодным взглядом.
Зная нравы властей, этнограф, конечно, немедленно показал бы ему паспорт, если бы мог почти онемевшими от стужи руками забраться под доху, в карман пиджака. Но руки не слушались его.
– Дайте мне хотя бы обогреться с дороги.
– Обогреться? А потом сбежать? Обогреешься на каторге. Иди! – и казак жестом указал ему направление.
Измученному длинным переходом, озябшему Богоразу было не до спора. К тому же он знал, что всякие возражения были бы напрасны. Он подчинился.
Прямо в запорошенной снегом дохе казак едва не втолкнул его в полог. Ройс, исправник и Устюгов одновременно подняли головы. Перед ними выпрямлялся вползший сюда человек в заснеженной одежде. Его ресницы заиндевели и теперь, в тепле, слипались, закрывая глаза; он протирал их рукой. Следом за ним, тяжело дыша, вполз казак, доложил:
– Задержал! Беспаспортный бродяга, господин колымский исправник.
– Вы потрудитесь, – не выдержал Богораз, – потрудитесь, – повторил он, повышая голос, – узнать, с кем имеете дело, прежде чем… – он не договорил, снял шапку, белые от инея брови круто изогнулись, и уже спокойнее, обращаясь ко всем, он сказал:
– Здравствуйте.
Ему никто не ответил. Только Устюгов едва заметно кивнул головой.
– Разрешите раздеться? Кто здесь хозяин?
Василий быстро поднялся, чтобы помочь ему стянуть доху. Ройс слегка склонил голову, приоткрыл рот, стараясь понять, о чем говорят русские. Исправник и его помощник озадаченно переглянулись.
Вытерев платком оттаявшее лицо, этнограф представился:
– Владимир Богораз. По поручению Российской академии наук с разрешения министра внутренних дел занимаюсь изучением…
– Богораз? – переспросил исправник. – Вот оно что! Бо-го-раз… Ссыльный?
– Ссылку я отбыл давно. С кем имею честь? – спросил ученый, хотя ему и так было ясно, с кем свела его судьба.
– Давно, говоришь, отбыл? Знаю, что отбыл, видал тебя, помню твое обличье, – соврал исправник. В действительности он вспомнил фотографию Богораза, приложенную к секретному циркуляру министра об установлении негласного надзора. – Проверь, Иван, точно ли он тот, за кого выдает себя.
Помощник ознакомился с паспортом и открытым листом министра, где предписывалось «предъявителю сего оказывать всякое законное содействие к исполнению возложенных на него поручений».
– Так точно, господин колымский исправник, сия личность есть тот самый Богораз, о котором вы мне сказывали еще в Нижнеколымске.
Владимир Германович метнул на него быстрый взгляд.
– У вас еще будут вопросы или мне можно идти? – устало спросил он.
– А куда тебе идти по пурге? Будешь ночевать здесь. Да и обспросить тебя надо кое о чем. Не мне же к твоей милости с визитом являться?
– Как вас звать? – спросил Богораз Устюгова, видя, что от властей не избавиться так скоро, как хотелось бы.
– Василий, – отозвался тот. – А что?
– Дайте мне, пожалуйста, если можно, кружку кипятку. Продрог.
Чайник висел над жирником, и Устюгов тут же исполнил просьбу. Богораз развязал дорожный мешок, достал кусок сахару и сухарь.
Исправник заметил в рюкзаке книгу.
– Запрещенная?
– Что? Книга? Нет. Автор ее печатается в «Современнике», в «Восточном обозрении».
– А ну, Иван, проверь сию книжицу.
Помощник бесцеремонно полез в чужой вещевой мешок.
– Омулевский, – прочел он.
– Мулевский? Не слыхал. А ну, читай!
– «Дело святое за правду стоять», – начал казак и вопросительно взглянул на исправника.
– Так… – нараспев процедил тот, почесывая ухо. – А еще там про что писано?
– «Не думай, что труд наш бесследно пройдет, не бойся, что дум твоих мир не поймет, – монотонно читал казак. – Работай лишь с пользой, – продолжал он после паузы, – на ниве людей да сей только честные мысли на ней!»
– Будя, Иван, – остановил его исправник. Глаза его сузились. – А есть ли на ней государево дозволение к печати?
Иван внимательно оглядел первую страницу, но такого дозволения не обнаружил.
– Что-то не видать, господин колымский исправник.
– Изъять! – с наслаждением приказал тот. Составить протокол сей же час.
Богораз поставил на кожаный пол кружку с кипятком. Глаза его озорно блеснули.
– Пожалуйста! Я помню ее всю наизусть.
– Присовокупить! – взбешенный дерзостью, раздраженно скомандовал исправник и тут же велел проверить все, что имеется в мешке бывшего ссыльного.
Но там больше ничего любопытного для властей не оказалось. Коллекции же и записные книжки не интересовали исправника.
Иван составил акт, торжественно огласил его, поглядывая на своего начальника. Заставил Богораза расписаться.
– Куда теперь направляешься? – упорно обращаясь к нему на «ты», спросил исправник.
– В Уэном, потом – в бухту Строгую, затем – в Славянск, оттуда кораблем – разумеется, через Владивосток – в Петербург.
– Идешь откуда? – допытывался тот.
– Из тундры.
– Отца Амвросия встречал?
– Амвросия? Ах, да! Видел весной в стойбище Омрыквута.
– Весной, говоришь? – Исправник закрутил ус. – Но ведь теперь зима!
– Вы не ошиблись: сейчас действительно зима… – заметил Богораз, укладывая в дорожный мешок свои вещи.
Колымский правитель почувствовал издевательские нотки в его голосе и, не зная, чем бы еще досадить этому преступнику против самодержавной власти, спросил:
– А за что тебя, мил человек, в Колымский округ ссылали?
В глазах Владимира Германовича метнулись гневные огоньки.
– Представьте себе, вас это не касается!
– Как? – взревел тот. – С кем говоришь?
– Вам предписано министром, – спокойно, но очень серьезно продолжал свою мысль Богораз, – оказывать мне содействие, а не чинить допросы. К тому же я устал и хочу спать. Спокойной ночи, господа! – Он положил голову на вещевой мешок и не то притворился, не то действительно сразу заснул.
Исправник пытался задавать ему новые вопросы, однако убедился, что и в самом деле обращается к спящему…
Подобным непочтением к господину колымскому исправнику возмутился было и Иван. Он предложил свои услуги, чтобы растолкать «ссыльного», но исправник не решился применять физическую силу: не получилось бы неприятностей. Ведь в секретном циркуляре говорилось только о негласном надзоре, а он и так учинил ему целый допрос с обыском…
– Бес с ним, Иван! Пусть дрыхнет, – он махнул рукой. – Иди. Да утром – пораньше в дорогу.
…Утром, когда Богораз еще спал, помощник исправника явился с докладом. Нарты готовы, батюшка Энурмино проезжал, погода ладная, надо бы поспешать – до Узнома далече, кабы не заночевать в тундре: дни-то еще коротки.
Исправник был хмур.
– Спытай, нет ли у них лекаря.
Лекаря не было. Был шаман, но он, когда к нему обращались, вместо того, чтобы врачевать, с бубном носился по пологу, выкрикивая заклинания, вызывал духов-помощников, гремел побрякушками и амулетами, коими шаманы обвешивают свое платье. А исправнику был нужен лекарь…
– Прикажете подавать нарты, господин исправник?
Ройс спросил:
– Мистер Исправникофф болен? У меня есть медикаменты.
Больной безнадежно махнул рукой, покачал головой и начал облачаться в меховые штаны.
– Иди. Заболел, мол, ваш исправник. Не успеют к темну до жилья – зашибу чертовых детей!
Исправник уехал.
Тотчас проснулся Богораз.
– Доброе утро, Василий… как вас по батюшке?
– Отца Игнатом кличут.
– Вот и отлично. Значит, Игнатьевич. А фамилия?
– Устюгов.
– А ваш товарищ не знает русского?
– Нет. Норвежец он.
– Да? А сюда как попал?
– С Аляски. Мы вместе.
– Ах, вот оно что! Тогда он должен владеть английским, не так ли?
Ройс насторожился, водянистые зрачки его маленьких глаз застыли.
– Гуд морнинг, сэр![14]14
Доброе утро, сэр!
[Закрыть]
– О! – радостно воскликнул золотоискатель. – Вы говорите по-английски?! – бритое лицо с тяжелым подбородком ожило.
Оказалось, что этот язык не диво и для Устюгова. Начались взаимные расспросы.
Вскоре возвратились изгнанные исправником владельцы яранги: Тэнэт и ее мать. Богораз заговорил с ними по-чукотски. Дочь и мать удивились, что таньг так хорошо знает их язык.
– Вот здорово! И чукотский знаете? – не менее женщин изумился Устюгов. – Значит, можете и по-русски, и по-английски, и по-чукотски?
– И по-эскимосски, и по-ламутски, по-французски, иттельменски, украински, – засмеялся Богораз, – и даже немного по-индийски.
На Устюгова это произвело огромное впечатление.
– Неужто? Где научились?
– Учусь всю жизнь, Василий Игнатьевич. В школе учился, в университете, в тюрьме, в Петропавловской крепости, в ссылке, в Америке – всюду.
– И в Америке, говорите, были? А отца Савватия знаете?
При слове «Америка» Ройс снова забеспокоился.
– Мистер Богораз, пожалуйста, говорите по-английски.
– Извините, ради бога. Я опять забыл, что вы не владеете русским. Знаете, в России как-то не думаешь о том, что тебя могут не понять. Да, – продолжал он, снова обращаясь к Устюгову, но уже по-английски, – бывал я в этой Америке. – Этнограф посмотрел на женщин и, не закончив, спросил: – А не лучше ли нам разговаривать по-чукотски, чтобы нас понимали и наши любезные хозяйки?
– Ноу, – запротестовал Ройс, замахав своими непомерно длинными руками.
Поддержал его и Устюгов, еще плохо освоивший чукотский язык.
– В таком случае извините меня: я временно прерву нашу беседу, – и Богораз снова заговорил с женщинами на их родном языке.
Из беседы выяснилось, что хозяйка яранги – вдова, дочь ее – девушка, а покойная сестра Тэнэт Тауруквуна была замужем за братом Тымкара.
– Тымкар? – переспросил Богораз. – Из Уэнома? Я знаю его, мы встречались. Хороший юноша, смелый, умный, настойчивый.
– Какомэй! – в один голос, удивленно и радостно воскликнули мать и дочь. – Откуда знаешь его?
Владимир Германович рассказал.
– А почему так рано умер твой отец, Тэнэт? – спросил он девушку. – Ведь ему, наверное, было совсем мало лет?
Дочь посмотрела на сильно постаревшую за последнее время мать, которая теперь, при упоминании об отце, показалась ей особенно немощной. Пожилая маленькая женщина молчала. На ее лбу собрались морщины.
Пользуясь наступившим молчанием, Ройс попытался заговорить, но Богораз жестом остановил его, указывая глазами на хозяйку.
– Да, мало, однако, живем, – как раз в это время заговорила мать Тэнэт, покачивая седеющей головой. – Раньше чукчи жили долго.
– Это верно, – подтвердил Богораз.
– Голодаем. Распугали зверя люди с того берега. От огненной воды также многие умирают. Плохо теперь хорошим охотникам, – вздохнула она. – Много, Тэнэт, отец твой добывал песцов. Однако приучили его американы пить дурную воду. Загорелась в нем огонь-вода Не затушил шаман. Умер твой отец, Тэнэт…
Василий участливо посмотрел на девушку, и Богораз догадался, что он понял рассказ ее матери.
Хотел было Владимир Германович и в этой яранге, как он это делал почти всюду, попытаться раскрыть глаза людям, рассказать, в чем их несчастье, что делать, как сохранить свой народ от вымирания, но передумал: кто его знает, этого Ройса. Да и Устюгова видит он первый раз. Разнесут того и гляди повсюду… Годы тюрьмы и ссылки научили его осторожности. Но женщин он все же утешил:
– 1 Не печальтесь. Настанет лучшее время. Верьте в него. Есть люди, которые думают о вас. Думайте и вы. Старайтесь жить так, как жили прежде, до прихода сюда людей другой земли.
Помолчали. Устюгов задумался. Слова о лучшей жизни вновь растревожили его сердце. К тому же второй год он ничего не знает о семье. Как-то там Наталья, Колька, отец, дед? Компания оставила Василия с Ройсом без продуктов, забыла о них. Снова наступила томительная зима. Неспокойно на душе у Василия.
– Да, – опять по-английски заговорил Богораз, – вы спрашивали про отца Савватия? Нет, не встречал, не знаю.
Тэнэт и мать о чем-то шептались, поглядывая на необычного гостя.
Услышав английскую речь, норвежец оживился:
– Мистер Богораз, вчера мистеру Исправникофф вы, кажется, говорили о русском городе Владивостоке, я не ошибся?
– У вас прекрасный слух, мистер Ройс.
– И вы, наверное, будете там?
– Конечно.
– О! Это превосходно!
– Почему? – удивился Владимир Германович.
– В русском городе Владивостоке, насколько мне известно, есть представительство «Северо-Восточной компании». Мы будем вас очень просить передать туда наше письмо, чтобы его немедленно переслали мистеру Роузену в Ном.
– Пожалуйста. А кто такой мистер Роузен?
– Вы не знаете мистера Роузена? – Ройсу казалось невероятным, что на свете могут быть люди, которым незнаком главный директор компании. – О, мистер Роузен – это же известная личность!
И он рассказал все, что знал о Роузене.
– Вероятно, шхуна компании не сумела разыскать нас, но мистер Роузен, как только он узнает…
– Смотрите, мистер Ройс, чтобы этот Роузен не надул вас, – прервал его восторги русский ученый, – Насмотрелся я на этих дельцов. Кстати, вы давно из Норвегии?
Ройс рассказал. Умолчал он только про Марэн.
– Давненько вы покинули родину! Не тянет? – Богораз внимательно всмотрелся в него.
– Без денег – нет, – откровенно признался норвежец, не обратив внимания на то, как вдруг изогнулись брови собеседника и брезгливо перекосились губы.
– Значит, в России решили разбогатеть?
– Мне все равно, где сделать бизнес. Конечно, в этой ужасной стране…
– И вы так думаете, мистер Устюгов? – не дослушав Ройса, спросил Богораз.
– Моя думка – пробиваться всей семьей к своим православным людям. Невмоготу среди янок, – на русском языке отозвался Василий, теребя бороду.
Глаза Владимира Германовича сразу подобрели, он почувствовал, как кровь прилила к лицу: стало стыдно, что этого простого русского человека он чуть было не обидел, – нет, уже обидел, назвав мистером и подумав, что и он, родившись на Аляске, вырос таким же, как норвежский бизнесмен.
– Извините, извините ради бога! – Ему хотелось взять Василия за плечи, обнять, сказать ему: «Дорогой вы мой!» Но он только спросил: —А почему вы здесь один, без семьи?
– На заработки поехал. Россия-то, она далече, матушка! Без грошей не двинешься.
– А разве вот здесь, где вы сейчас, это не Россия, по вашему? Почему бы вам не перебраться сюда и жить тут или переселиться потом отсюда, ну, скажем, на Амур? И что вы там, на Аляске, маетесь!
Эта мысль поразила Василия своей простотой и неожиданностью. Он жадно начал расспрашивать о всей Чукотской земле, о Сибири, Амуре.
– Не думайте только, пожалуйста, что в России – рай. Здесь тоже трудно, но в России уже близок рассвет.
– Это как?
– Сейчас, дорогой, вы этого не поймете. Надо быть здесь постоянно, почувствовать, пережить. Но во всяком случае русским людям нечего делать в чужой стране.
Беседа затягивалась. Тэнэт уже сварила мясо. Пообедали. Ройс уселся составлять письмо мистеру Роузену. Потом ужинали. А Василий задавал все новые и новые вопросы:
– А почему вас вчера обыскивали и отобрали книгу?
Владимир Германович объяснил.
А в тюрьме за что сидели? Зачем были в Америке? Где ваша семья? Как там, в России?
Вопросам не было конца. Уже давно спали Тэнэт и ее мать. Ройс храпел над недописанным письмом, временами что-то выкрикивая по-норвежски. Догорал жирник, в пологе становилось темнее, а Богораз и Василий продолжали говорить, не замечая, что близился новый день.
Они заснули в тот час, когда кортеж исправника уже подъезжал к Уэному.
…Упряжки вбегали в родное селение Тымкара.
– Лекаря! – еще на ходу крикнул исправник Ивану.
Но лекаря не оказалось и здесь, как не было его ни в одном чукотском поселении. И в дополнение к этой неприятности выяснилось, что след Амвросия теряется именно в Уэноме. Из Энурмино выехал, сюда не приезжал. «Тут он и сгинул, – заключил исправник. – Пытай! Ищи! В Энурмино не таились, сказали: был, уехал. Здесь говорят: не видели…»
Как известно, отец Амвросий, выехав из Энурмино, свернул с побережья в тундру.
В бухте Строгой, к югу от Уэнома, по словам чукчей, торгует русский купец, там же есть и лекарь по имени Ван-Лукьян.
Видя, что задержка неизбежна, исправник приказал привести к себе шамана, так как никаких старост, старшин или каких-либо иных начальников у чукчей не существовало, и шаман был самой влиятельной фигурой в поселении.
Действительно, хотя Кочаку и случалось порой терпеть неудачи в своих предсказаниях и врачевании (впрочем, в таких случаях всегда оказывались виноваты сами чукчи…), тем не менее он слыл сильным шаманом, и чукчи дорожили его мнением.
Кочак вполз в ярангу Омрыргина, где поместился исправник, искавший одиночества. Яранга эта после смерти владельца и его дочери пустовала.
Шаман приветствовал таньга, остановив взгляд на оранжевых кантах его брюк.
– То, господин исправник, шаман ихний, как вы приказали, – доложил казак.
– Скажи, что ежели к утру мне не сыщут батю, запорю, заарестую, – входил в раж исправник, – сожгу дотла все это логово, этапом погоню! А еще, мол, исправник приказал, чтобы снарядили нарту, гнали днем и ночью и лекаря того ссыльного с бухты Строгой чтобы доставили сюда.
Казак перевел.
Шаман слушал, не спуская взгляда с длинноусого таньга с головой, похожей на моржовую.
– А ну, спытай, понял ли он.
Из ответа Кочака явствовало, что он все понял. Нарту сейчас отправят за лекарем, что же касается пропавшего таньга с рыжей бородой, то такого тут не бывало, но это ничего не значит: Кочак вызовет духов-помощников и постарается у них все выяснить, чтобы успокоить русского начальника.
Шаман выполз из полога.
– Иди, Иван, чини допрос, да за лекарем немедля чтоб ехали, – приказал исправник.
Иван ушел. Исправник остался один. «Ах, чертова шлюха черномазая! Так я ж полагал, что то его – как его, черта? – Мартина баба, Джонсона! Как же то могло получиться?»
Шаман созвал стариков. Нарта за лекарем отправлена, но раньше суток ее возвращения ожидать не следовало: не рядом. Озадаченные требованием русского начальника, старики сидели в яранге Кочака. Появление вооруженных таньгов, приехавших к тому же зимой, на собаках, и не с юга, а с севера, насторожило уэномцев. Таньги гордые: даже богатые оленями чукчи не относятся так к беднякам. Почему они угрожают побоями и пожарами? И какого человека они требуют? Да уж люди ли они сами? Не происки ли это злого и коварного кэле?
