Текст книги "Поиски счастья"
Автор книги: Николай Максимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 36 страниц)
Глава 29
ЛИКВИДАЦИЯ «КОМПАНИИ»
После доклада Жульницкого на Чукотку были посланы лица для постоянного надзора за деятельностью «Северо-Восточной компании». Они подтвердили, что все предприятие фактически перешло в американские руки.
И хотя мистер Роузен сделал все от него зависящее: специально выезжал в Петербург, доказывал словами и долларами, что компания оказывает России огромную помощь в освоении окраин, – все же в 1909 году совет министров признал деятельность компании вредной для отечественных интересов и принял меры к ее ликвидации.
В том году навигацию в берингоморских водах открыл русский пароход «Колыма». Каждый день «Колыма» встречалась со шхунами, которые по-прежнему сновали у азиатских берегов, хотя все представительства компании были своевременно уведомлены об аннулировании концессионного договора. Капитаны уверяли, что о ликвидации они не информированы. Тем не менее им предлагалось возвращаться в Америку.
Но достаточно было «Колыме» скрыться за горизонтом, как шхуны вновь ложились на свои прежние курсы. Их трюмы были загружены товарами, предназначенными для торговли.
«Колыма» бросала якорь чуть не у каждого населенного пункта. Во многих по-прежнему спокойно здравствовали резиденты компании. И личный представитель губернатора под расписку предлагал иноземцам покинуть Чукотку.
Олафа Эриксона застали на прииске. Он чувствовал неизбежность краха и спешил добыть золота уже не для компании, а лично для себя и сотоварищей. Он решил приобрести небольшую быстроходную шхуну для контрабандной торговли. «Зачем искать золото в земле, когда пушнина – то же золото?» Большое количество товаров он уже сейчас роздал доверенным лицам из чукчей под пушнину будущего года. Он приплывет за ней на собственной шхуне.
Не будь с Устюговым жены и сына, ему не удалось бы убедить чиновника, что он не проспектор. Василий умолчал, что впервые он появился здесь по договору с компанией. Однако взять Устюговых на борт чиновник не разрешил: корабль идет со специальным заданием.
Тем не менее, невзирая на это специальное государственное задание, пока представитель губернатора обследовал поселение, матрос скупал для него пушнину…
«Колыма» ушла, и в Уэноме решили, что Василь будет, видно, зимовать с ними еще. Чукчи обрадовались.
На Ройса известие о ликвидации «Северо-Восточной компании» произвело ошеломляющее впечатление. Он долго стоял перед чиновником, лишившись дара речи, не веря, что это могло случиться.
До Ванкарема пароходу помешали добраться льды. И мистер Джонсон спокойно продолжал торговлю, получив от чернобородого новую партию товаров и банковскую квитанцию за свою службу, а от владельца другой шхуны – восемь тысяч долларов за пушнину, утаенную от компаньона.
Попытавшись пробиться сквозь льды на северо-запад от Энурмино, «Колыма» уже вскоре отказалась от этой попытки и взяла курс на Владивосток. Задание было выполнено.
Небольшие и сравнительно быстроходные шхуны, заметив русский корабль, снимались с якоря и скрывались, чтобы потом вернуться вновь.
Из-за отдаленности русским купцам было трудно поспевать за бесцеремонными американцами, и они, за малым исключением, ограничивали свое влияние Колымой, Камчаткой и Анюем, откуда их товары достигали морских окраин сухопутьем с камчадалами или чукчами-поворотчиками.
Формальная ликвидация «Северо-Восточной компании» изменила, таким образом, немногое. Правда, иноземцы утратили юридическое право пребывания на Чукотском полуострове, но они вовсе не собирались отказываться от контрабандной торговли с чукчами и китобойно-моржового промысла, тем более, что к этому не встречалось сколько-нибудь серьезных помех.
Итак, инженер Жульницкий получил внутреннее удовлетворение, губернатор заслужил характеристику «беспокойного старика, предотвратившего – как посмеивались в сенате – американизацию Российской империи». Пострадали рядовые держатели акций компании и некоторые проспекторы, включая Ройса, а все остальное шло почти по-старому.
Расписавшись в официальном уведомлении о ликвидации компании и дав требуемое обязательство выехать в Америку, Ройс растерялся: все это произошло так быстро и неожиданно!
«Колыма» уже едва виднелась в море, а норвежец все стоял там, где его встретил русский чиновник, и глядел на «Золотое ущелье».
К нему подошла Тэнэт. По ее фигуре было видно, что она готовилась стать матерью.
– Бент! – тихо окликнула его Тэнэт.
Норвежец не отрывал взора от «Золотого ущелья», но не видел его. Печаль затаилась в его неподвижных водянистых глазах, мозолистые руки безвольно повисли.
– Бент, – повторила женщина и провела рукой по его куртке из лоснящейся нерпичьей шкуры.
Ройс лишь на секунду взглянул на нее и снова отвернулся к мысу, за которым скрылась «Колыма».
«Что же делать? Что же делать тебе, Бент Ройс? – мысленно обращался он к себе. – Контракт – фикция, бумажка. Компании нет. Мало этого, тебя вышвыривают, как щенка, из «Золотого ущелья». А ведь там золото! Оно уже близко…»
– Иди кушать, Бент, – еще раз попыталась привлечь его внимание Тэнэт.
Но Ройс не отзывался. Тэнэт ушла в ярангу.
С юга быстро надвигалась сплошная облачность, Она уже закрыла солнце, коснулась вершин прибрежных гор.
Кто увезет Ройса в Ном? Ведь у него нет ничего, А там, что будет делать он там? К дядюшке? Грузить уголь? Увертываться от пинков хозяина?..
Усталый Ройс сел. Ему вспомнились Джонсон и Олаф Эриксон. Где-то Олаф? Вероятно, и он попал в такое же положение.
С моря тянуло сыростью.
Нестройная цепь картин прошлого мелькала перед невидящим взором норвежца: школа, родные, Марэн… Вот он на борту «Гоулд бич» плывет в Америку – «страну сказочных возможностей», где, как ему говорили, каждый парень может стать президентом… Потом Ливерпуль – город высоких зданий и бедных людей. Нью-Йорк, Калифорния. Встреча с дядей и родственниками, работа на ферме. Бегство, железная дорога. Путь к Сиэттлю. Друзья-попрошайки, грабители. Встречи с индейцами. Юкон.
Ройс поежился: влажный туман волнами наступал с юга. Вспомнились погибшие на Аляске, замерзшие золотоискатели, их окоченевшие трупы… Но он уже снова в Сиэттле. Он – машинист на шхуне. Потом – опять Ном. Неожиданное знакомство с Мартином и Олафом. И наконец мистер Роузен. И вот – четвертого июля 1900 года Бент высаживается на Чукотке, недалеко от залива св. Лаврентия.
Низкие облака совсем прикрыли море, стлались по берегу. Все утонуло в этой белесой мгле: и поселение, и очертания берегов, и море, и Бент Ройс.
Начал накрапывать дождь. Норвежец пошел к жилью.
Тэнэт и ее старуха мать с тревогой наблюдали, как беспокойно спит сегодня этот человек другой земли, хотя для них уже давно не чужой, Тэнэт стала его женой, скоро у них будет ребенок.
За эти годы Ройс свыкся с жизнью чукчей. Вместе с охотниками выходил на промысел, стал своим в поселении. Но все свободное время он работал в забое. Не раз владельцы шхун предлагали ему сделаться их торговым агентом, хотели оставить ему товары. Ройс не соглашался, это связало бы его, мешало бы поискам золота. Его не устраивали обещанные двести-триста долларов в год, он хотел большего: богатства, а не крошек со стола богачей. К тому же за долгие годы бродяжничества он привык к независимости. Здесь он не подчинялся никому, и он верил, что рано или поздно доберется до золота.
Ночью Ройс проснулся, сел, огляделся. Тэнэт и ее мать спали.
Да, он не должен был подписываться под этой бумагой. Он, наконец, мог бы объяснить, что тут у него Тэнэт… Но разве он знал? Спросили документы.
Бент закурил трубку. «Что же делать? Что же делать тебе, Бент? Вернуться в Ном? Компании нет. Договор – пустая фикция. Ах, мистер Роузен!.. – Ройс покачал головой. – А если все-таки остаться здесь, что будет тогда?..» Тогда будет то, о чем предупреждала подписанная им вчера бумага… Да, ему не следовало подписывать!
И снова, опять и опять, как днем, мысль его невольно возвращалась к прошлому, заставляя передумывать весь пройденный в поисках богатства, золота нелегкий и безрадостный путь.
По договору с компанией он должен был обследовать длинную полосу побережья. Но разве его вина, что мистер Роузен оставил его без продуктов? А ведь там, именно там, наверное, есть золото! Норвежец вспомнил проходившего через Энурмино немца-путешественника, за семнадцать тысяч марок тот пешком обходил земной шар. Этот немец шел с Колымы и говорил, что там золота много, как нигде в другом месте…
Ройс достал из-под шкуры дневник. Нашел записи, относящиеся к встрече с немцем. Семнадцать тысяч марок этот человек должен был получить лишь при том условии, если будет путешествовать без денег, добывая пищу в пути. И он шел… Почему же Ройс – сильный, закаленный человек – не может отправиться на Колыму, а сидит здесь, когда именно там, на Колыме, ждет его богатство и счастье?.. Он уцепился за эту мысль. «Золотое ущелье» никто не захватит, он всегда успеет вернуться сюда. Ему даже необходимо хотя бы временно покинуть эти места: ведь он подписал бумагу.
Поглаживая рукой заросшее лицо, он сосредоточенно думал. Сон вернул ему равновесие, он стал способен трезво рассуждать. У него есть ружье и патроны. Нужно быть дураком, чтобы вернуться в Штаты.
Где-то в другом конце Энурмино завыла собака. Мелкий дождь мерно шелестел по куполу яранги. Спокойно шумело море. Сейчас лето. До зимы он успеет…
Что-то бормоча, во сне зашевелилась Тэнэт. Ройс поглядел на нее. И вдруг ему стало жаль эту добрую тихую женщину. Вспомнил ее сестру Тауруквуну, задумался.
К воющей собаке присоединилась другая, уже ближе. Чего они воют?.. И так тошно.
Дождь, дождь, дождь…
А все-таки как же Тэнэт? Ройс снова набил трубку. Что ж Тэнэт? Он найдет золото и пришлет ей всего на десять лет. Разве это отразится на его благополучии? Не может же он из-за нее… Не должен же он…
Чуть не все собаки поселка подняли невыносимый вой.
– Проклятые! Чтоб вы сдохли!
Тэнэт успокоилась, спит. Старуха тоже опит.
Шелестит и шелестит мелкий, противный дождь.
Ройс вносит в дневник события минувшего дня. Он не суеверен, но дата – тринадцать – и день – понедельник – наводят его на размышления. В такой же день и такого же числа он убедился, что Джонсон – плохой товарищ. Бент ошибался в нем, посчитав его лучше Олафа.
Где же Олаф? Как плохо одному! Норвежец открыл сумку со старым, пожелтевшим письмом. «…Буду ждать еще год», – писала в последний раз Марэн. Уже давно прошел этот срок… А ведь Бент обнадежил ее! А сам?.. Но не возвращаться же ему с пустыми руками! Он раскурил угасшую трубку.
Собаки постепенно смолкли.
Да, Колыма… Видно, не напрасно мистер Роузен посылал его к Колыме. Вот и немец… Уж не сам ли Бент свалял дурака, что столько лет болтался в этом «Золотом ущелье»? Нужно было тогда же, сразу, пока были продукты… Но немец вот и без продуктов…
Ройс устал думать. Его одолевала дрема.
…Через два дня, как только прекратился дождь, ночью, тайно от Тэнэт и ее матери, он ушел на Колыму.
Глава 30
У ВОСТОЧНОГО МЫСА
На следующий год на борту военного транспорта «Шилка» северо-восток России посетил генерал-губернатор Приамурского края.
Генерал только что сошел с мостика и теперь, раздраженный безуспешностью погони «Шилки» за какой-то быстроходной шхуной – на ее корме была отчетливо видна пушка, – сидел за письменным столом в своей каюте. На столе – безупречный порядок. В секциях настольной полки аккуратно разложены папки, доклады, книги. Перед чернильным прибором стопка плотной бумаги; на титульном листе выведено: «Унтербергер. Очерки Приамурья».
Плотный, с одутловатым лицом, генерал Унтербергер нервно постукивал карандашом по зеленому сукну. Ему определенно не повезло, – но не писать же в своих очерках, что во времена его губернаторства безнаказанно плавали в северо-восточных водах вооруженные контрабандисты!
– Возмутительно! – вслух произнес он и слегка повернулся вместе с вращающимся креслом.
До своего последнего назначения Унтербергер много лет занимал пост военного губернатора Приморья, и в мемуарах своих он старался подробно описать все достижения по освоению Дальнего Востока. Вот и теперь, желая своими глазами увидеть, что же достигнуто на окраинах, он и решился – в свои уже преклонные годы – на это длинное и утомительное путешествие. Еще час назад он писал: «Морские сношения области как с Европейской Россией, так и с заграницей год от году все увеличиваются, причем преобладающими являются во Владивостоке германские, а в Николаеве японские суда». Начальник края полагал, что после ликвидации «Северо-Восточной компании» возможность плавания здесь американских судов исключена. На деле же оказывалось иное…
Начальник края взял с полки «Дело Северо-Восточной компании» и, не раскрывая папки, опустил на нее тяжелую старческую руку. Через открытый иллюминатор его взор был устремлен куда-то вдаль. Там, на востоке, ему чудились очертания Аляски, из которых, как из тумана, всплывал далекий Петербург, откуда русский царь Петр Первый послал экспедицию проведать, где Азия «сошлась с Америкой» или между ними есть пролив…
«Шилка» шла этим проливом. И, казалось бы, не столь значительное само по себе событие будоражило не только старого генерала. В кают-компании среди гардемаринов, которые проходили практику на военном транспорте, царило бурное оживление. Будущие морские офицеры, совсем еще юноши, перебивая друг друга, вспоминали все слышанное или читанное об этих далеких местах.
– Ну, что ты затвердил: «Петр, Петр»! Да кто об этом не знает? Петр Первый в твоих похвалах не нуждается, право же!
– Но представь, что камнем преткновения на пути расширения торговых связей России с ее восточными соседями…
– Была слабость географических познаний того времени? Знаем и это.
– И Петр Первый, наука того времени… – не унимался юноша.
– Послал Беринга? Знаем!
Раздался взрыв дружного смеха.
Пользуясь отсутствием старших, гардемарины сидели в самых беспорядочных позах на диванах, креслах, верхом на стульях.
– А вот знаешь ли ты, что русские землепроходцы еще до Петра, до Ермака начали свой путь на Восток? Ты читал Чернышевского? Нет? Жаль. А ведь присоединение Сибири, Приморья и даже Русской Америки было прежде всего плодом усилия частных людей. Да! – назидательным тоном заявил Иван Тугаринов – гардемарин с непослушными вихрами на русой голове.
– Семен Дежнев, Ерофей Хабаров.
– Григорий Щелехоз, Поярков.
– Невельской! – послышались звонкие голоса.
Вихрастый юноша с мужиковатым лицом поднялся со стула, заходил по каюте.
– Шелехов… – задумчиво произнес он. – Кадьяк. Юкон. До Калифорнии дошел! – В глазах его блеснуло восхищение. – Это же русский Колумб!
Черноглазый гардемарин с горящим взором вскочил с дивана:
– Колумбы росские, презрев нещадный рок, меж льдами новый путь проложат на Восток, и наша досягнет в Америку держава! – с задором продекламировал он пророческие слова Ломоносова, слегка перевирая стихи.
Тугаринов помрачнел, остановился:
– Досягнет… Досягнули. Да продать догадались.
– Семь миллионов двести тысяч, – подзудил кто-то.
– Преступление! – гневно бросил Тугаринов. Сунув руки в карманы брюк, он разбросал полы мундира. – Открыть, исследовать, освоить – сколько времени, сил, жизней! – и… продать.
Воцарилась напряженная тишина.
– Не продали, а уступили, желая укрепить дружеские отношения с Соединенными Штатами, – заметил тот же поддразнивающий голос. – Мы же богатые! Что нам стоит…
– А я бы, господа, на месте батюшки-царя, – вмешался опять гардемарин, который едва успел утихомириться после того, как ему не дали прославить Петра и науку того времени… – я бы отдал обратно эти семь миллионов!
– Господа! – пискливо выкрикнул юноша с белым, как у девушки, лицом. – Прошу, господа, – запинаясь, продолжал он, – прошу священную особу государя…
Он так и не закончил фразы.
«Отдаст, дожидайся! – думал Тугаринов. – Царь за двадцать лет службы милостиво заплатил Дежневу тридцать восемь рублей, двадцать два алтына, три деньги серебром да девяносто семь аршин сукна… А тут семь миллионов. Нет уж, что с воза упало пиши пропало. – Он отошел к иллюминатору, постоял, вышел на палубу. – Не сам, поди, открывал да осваивал…»
Давно волновал Тугаринова этот возмутительный факт – еще там, где он родился и рос, среди поморов, где из уст в уста поколение поколению с любовью передавало историю жизни земляка Михайлы Ломоносова, рассказы о подвигах землеоткрывателей. Видно, с тех пор запала искра протеста в сердце юноши.
К тому же его всегда бесило, когда этот князь с золотыми часами и противным голосом одергивал товарищей. Особенно свысока смотрел князек на него, Тугаринова, брезгливым взглядом подчеркивая свое превосходство и как бы молча недоумевая: «Не понимаю, каким образом этот мужик оказался среди нас!..»
Мимо Тугаринова пробежал вестовой, постучал в дверь генерал-губернатора, припал к ней ухом, постоял несколько секунд и тут же скрылся в каюте.
– Ваше высокопревосходительство! На траверзе «Шилка» мыс Дежнева и острова святого Диомида. Командир ждет вашего приказания.
Генерал медленно повернулся от стола и перевел взгляд на вытянувшегося у порога в стойке «смирно» молодого стройного мичмана с черными усиками. «66°5′ северной широты, 169°39′ восточной долготы», – припомнил он координаты мыса Дежнева. – «Отдельный горный массив. Скалистые берега зубчатыми уступами почти отвесно спадают к морю…» – так он где-то читал об этом мысе.
– Передай командиру, – чуть вздернув облысевшую голову, сказал начальник края, – что генерал-губернатор хотел бы вначале посетить остров.
– Есть посетить остров! – повторил вестовой, щелкнул каблуками и вышел.
Унтербергер решил пока ознакомиться с литературой, принесенной ему по его просьбе старшим офицером «Шилки». К немалому своему удивлению он увидел брошюры, книги, журнальные статьи, принадлежащие перу Богораза, – до этого генерал-губернатор слышал о нем только как о ссыльном…
Капитальный труд о чукчах, материалы для изучения эскимосского языка, рассказы о Чукотке, стихотворения, очерки быта «оленных чукчей», материалы для изучения чукотского языка и фольклора… – перебирал Унтербергер.
«Очерки Приамурья» утонули среди трудов Богораза, едва виднелись из-под них.
Губернатор просматривал оглавление объемистой книги.
– Целая история… Это же настоящее исследование! – воскликнул пораженный генерал-губернатор. «Какая активная нация эти русские, – подумал он. – Ссыльный, народоволец, а вот полюбуйтесь!.. И ведь не только этот. А сколько было хлопот еще с Невельским! Ате – Хабаров, Дежнев, Поярков… Да разве их упомнишь, всех этих, вроде Шелехова, или как бишь его?..»
«Шилка» шла на «ост». Мыс Дежнева становился все бесформеннее, серее.
– По курсу у северного берега острова вижу шхуну! – раздалсй над палубой голос впередсмотрящего.
Командир корабля поднял подзорную трубу.
– Самый полный вперед! – скомандовал он в машину.
Вестовой стоял наготове, ожидая приказания доложить о шхуне губернатору. Но капитан молчал. «Зачем беспокоить старого человека? – думал он. – Только самому неприятности… А разве я виноват, что у любого контрабандиста шхуна быстроходнее моего военного корабля?»
Быстро приближался остров. Все, кроме губернатора, пристально наблюдали за шхуной.
– Шхуна снимается с якоря! – донес впередсмотрящий.
Но кто же этого не видел и сам… На палубе и мостике было тягостное молчание. «Шилка» по-прежнему шла полным вперед.
Молодой штурман то смотрел в дальномер, то что-то вычислял в записной книжке.
– Господин капитан второго ранга! Разрешите? – он вдруг подскочил к командиру корабля.
– Слушаю вас, – усталым голосом отозвался тот.
– Скорость купца меньше нашей. Тридцать миль – и он будет настигнут!
Лишь на мгновение загорелись глаза командира. Но уже в следующий момент он мрачно сказал:
– Вы забываете, что, следуя этим курсом, уже через двадцать миль мы оказались бы в чужих территориальных водах…
Сконфуженный своей недальновидностью, молодой штурман молча взял под козырек и отошел.
Шхуна удирала к мысу принца Уэльского.
…Начальнику края быстро надоели и работы Богораза и другие книги. Он снова взялся за свои очерки.
«…Горная промышленность является одним из серьезных факторов для развития жизни вообще в Приамурском крае, – писал он. – В этих видах казалось бы целесообразным облегчить иностранным капиталам доступ к занятию горным и золотым промыслом в областях Дальнего Востока».
Очерки Унтербергера были уже готовы, и сейчас он лишь дополнял их отдельными замечаниями. Просматривая выводы, Унтербергер добавлял: «Применение каторжного труда на дорогах дало столь хорошие результаты, что размеры его предполагалось значительно увеличить. Это облегчает задачи тюремных ведомств в приискании полезной работы для заключенных и в разрежении переполненных тюрем».
«Шилка» остановилась у берега острова, и генерал прервал свои размышления о судьбах края.
Окруженный офицерами и гардемаринами, в форменной фуражке, с орденами на светлом кителе, начальник края сошел на берег.
Туземцы с любопытством рассматривали и его, и всех таньгов с блестящими полосками на плечах.
Тагьек, Тымкар и многие другие островитяне умели говорить по-русски; это облегчало общение, так как чукотского или эскимосского языка никто из команды не знал.
Губернатор пожелал осмотреть жилища.
Эскимосы настороженно шли сзади.
Уже в наружной части землянки Емрытагина, стоявшей в стороне от других, генерал задал недоуменный вопрос:
– Позвольте, а где же печи? Ведь здесь должны быть сильные холода.
Старший офицер разъяснил, что эскимосы, как и чукчи, отапливают и освещают свои жилища жирниками. И он указал на каменную плошку с фитилем, стоящую на низкой подставке прямо на полу спального помещения.
– Я готов вам поверить, молодой человек, но где они выпекают хлеб?
Наступило замешательство. Сказать прямо, что хлеба они не выпекают, было неловко; но губернатор ждал, повернувшись к старшему офицеру, – кстати, вовсе уже не молодому человеку…
– Хлеб, ваше высокопревосходительство, – запинаясь, начал было тот, – они…
Он не успел договорить, как генерал уже перебил его, нахмурив седые брови:
– Как? Вы полагаете, что они не знают хлеба? А вот сейчас мы это выясним. Потрудитесь приказать, чтобы съездили. Пусть-ка привезут! Пусть-ка… – и он направился к выходу.
Тымкар решил пожаловаться русскому начальнику на чернобородого янки, который разрушил землянку Емрытагина. Но Унтербергер либо не понял его, либо просто не был настроен принимать жалобы. Он ответил:
– Государь император о вас печется, как и об остальных своих подданных. В Славянске находится уездный начальник барон Клейст, к нему вы и должны обращаться со всеми своими нуждами.
Командир «Шилки», остававшийся на борту, посчитал, что губернатор решил преподнести туземцам подарки, и отправил на берег целую шлюпку угощений.
Когда матросы перетащили все это к одной из землянок, где задержалась генеральская свита, эскимосы насторожились еще больше. Им вспомнился рассказ Тымкара, как чернобородый угощал чукчей, а потом увез его за пролив. Морякам едва удалось убедить островитян, что это просто подарок. Мало-помалу эскимосы один за другим, все, кроме Тымкара, начали пробовать угощение. Хлеб они ели, как лакомство, переговариваясь и улыбаясь.
Старый генерал сиял:
– А вы, молодой человек, говорите мне, что они не знают хлеба, – заметил он старшему офицеру. – Полюбуйтесь, как они его уплетают!
Старший офицер дипломатично смолчал: речь-то шла о выпечке хлеба… Он всматривался в «Шилку». Там, казалось ему, что-то происходило. По палубе бегали люди, судно разворачивалось, и вдруг он увидел поднятый сигнал:
«Застопорить машину. Лечь в дрейф!»
Гардемарины тоже заметили сигнал; он быстро сменился другим: «Предупреждаю, открою огонь!»
«Шилка» полным ходом шла вдоль берега.
– Ваше высокопревосходительство! – взволнованно обратился старший офицер. – «Шилка» заметила какое-то судно и приказывает ему остановиться.
– Что? Где судно? Задержать! – Генерал быстрыми шагами направился к берегу.
Все последовали за ним. Только эскимосы в нерешительности остались на месте: они видели – происходит что-то странное, и не знали, что же делать им.
Вдруг на палубе «Шилки» блеснуло пламя и раздался предупредительный пушечный выстрел.
Островитяне в ужасе попадали на землю: им хорошо был памятен визит чернобородого… Но на них никто не обратил внимания.
«Шилка» преследовала какую-то шхуну. Командир твердо решил силой задержать ее: в конце концов пираты не заслуживают иного обращения.
После второго выстрела с русского корабля – снаряд едва не угодил в руль – «Китти» остановилась.
«Следовать за мной!» – подняла сигнал «Шилка» и, приблизившись, навела на шхуну бортовые орудия.
Никаких сигналов больше не видел Билл Бизнер – капитан «Китти». В отчаянии он метался по мостику. «Какое невезенье! Напороться вплотную…» Он бросился к вахтенному и рукояткой пистолета ударил его по лицу. Тот повалился на леера.
– Ага, попалась, голубушка! – генерал потирал руки (теперь будет о чем доложить сенату!). – Шлюпку! – скомандовал он.
Поднявшись на палубу своего корабля, губернатор ласково сказал командиру, пожимая ему руку:
– Благодарю вас, капитан. Вы оправдали мои ожидания.
На борт «Китти» уже поднялись русские офицеры и матросы. Комендоры «Шилки» продолжали стоять у орудий.
Как выяснилось, «Китти» возвращалась в Сан-Франциско, но по пути решила заглянуть на острова. Она шла вдоль берега, с юга огибая остров, и наткнулась на «Шилку», выйдя из-за последнего мыса. Ее трюмы были наполнены тюками с пушниной, бочками спирта, товарами, продовольствием.
В одном из трюмов матросы с «Шилки» обнаружили шестерых чукчей в наручниках. Заканчивая торговый рейс у берегов Азии, Бизнер теперь накапливал «живой товар» для аргентинских плантаторов. Среди узников оказался и Пеляйме: заметив его в море на промысле, капитан «Китти» подошел вплотную к байдаре и пригласил охотника подняться на борт, продать добытую им нерпу. Дальнейшее уже не требовало особых усилий. Пеляйме оказался в трюме, а его байдара была потоплена. Так же попали в плен к работорговцам и остальные пятеро – целая охотничья артель. Родные считали их погибшими в море, а они, беспомощные, обреченные на быструю смерть в жарких широтах, ничего еще не понимая, куда-то плыли с металлическими браслетами на руках…
…Убедившись, что стреляли не по берегу, любознательные эскимосы уже подплывали на байдарах к кораблям, стоящим борт к борту. По переброшенному трапу на «Шилку» переходила под конвоем команда задержанной шхуны.
И тут с одной из байдар раздался истерический женский крик. Это Майвик узнала среди американов свою дочь…
– Амнона! – дико закричала она. – Амнона!
Майвик вскочила на ноги, байдара резко накренилась. Ее схватили, пытаясь усадить, но женщина рвалась, кричала, цепляясь за штормтрап «Шилки».
– Мама… – глухо откликнулась черноволосая женщина в европейском платье и пошатнулась на трапе.
– Что за крик? – спросил, быстро подойдя, капитан «Шилки». – Женщина? Откуда?
Со связанными руками, в расстегнутой меховой куртке поверх клетчатой красной ковбойки, Билл Бизнер стоял рядом с эскимоской.
– Кто капитан? – спросил командир «Шилки», хотя он приметил этого человека в меховой куртке еще на мостике.
– Капитан «Китти» – я, Билл Бизнер, подданный Соединенных Штатов, – вызывающе ответил тот.
«Осел, – подумал старший офицер. – Он полагает, вероятно, что делает услугу Штатам, заявляя, что он подданный Америки…»
– Что за женщина? Почему, увидев ее, кричит эскимоска?
Билл Бизнер все так же дерзко ответил:
– Я не намерен вступать с вами в объяснения, капитан. Мы будем говорить в присутствии консула Соединенных Штатов, если вам угодно заниматься расследованием. – Он надеялся, что мистер Роузен сумеет все уладить.
Между тем женщина в байдаре все кричала, рвалась на корабль.
– Пустите ее на борт, – приказал капитан.
Эскимоска бросилась к дочери.
– Отдайте мне ее! – иступленно взмолилась мать.
Она ощупывала свою дочь, терлась щекой об ее лицо.
Унтербергер, услышав крики, позвонил. Вбежал вестовой.
– Командира с докладом!
– Есть командира с докладом! – и вестовой исчез.
Через несколько минут, выслушав рапорты офицеров и выяснив дело с эскимосской женщиной, капитан второго ранга явился с докладом к генерал-губернатору.
– Приведите ко мне этого разбойника, – приказал Унтербергер.
Увидев генерала, Билл Бизнер помрачнел. Вежливо он уверял, что был на соседнем острове, как известно, принадлежащем Соединенным Штатам, и лишь по особым условиям плавания в этом районе должен был обогнуть остров Большой Диомид с запада, направляясь к мысу Уэльского на… восток. Он также убеждал губернатора, усердно жестикулируя (руки ему уже развязали), что никогда не бывал у азиатских берегов.
– Ваше высокопревосходительство, – раздраженный ложью, обратился к губернатору командир «Шилки», – разрешите огласить вахтенный журнал.
Унтербергер кивнул головой. Капитан подошел к столу, раскрыл журнал «Китти». У Бизнера потемнело в глазах. «Скотина! Даже журнал не успел уничтожить», – мысленно выругал он Вахтенного.
Командир «Шилки» читал:
– «20 июня, 16 часов 07 минут; стали на рейде мыса Беринга. 29 июня, 11 часов 20 минут; вошли в бухту Провидения».
Зашелестел перевернутый лист, и снова запестрели названия заливов, мысов, бухт, среди них – залив св. Лаврентия, Уэном, Наукан, Уэллен, Энурмино, Ванкарем.
– Достаточно, – остановил губернатор. – Судно контрабандистов взять на буксир. Команду – под арест. Дочь вернуть матери, подробно опросить. Следовать к мысу Дежнева. Узников высадить на Чукотском побережье!
…Утром «Шилка» стояла на якоре у скалистого мрачного мыса Дежнева.
На взгорье виднелся эскимосский поселок. С высокого берега жители его рассматривали два корабля.
Бодрый, чисто выбритый генерал-губернатор вышел на палубу. Командир подошел к нему с обычным утренним рапортом.
Послышалась команда: «Вольно!»
– Так вот он, батюшка, каков! – произнес хозяин края, осматривая мыс.
В скалах кричали кайры, то и дело перелетая с места на место. Волны тихо набегали на берег.
Гардемарины, в отдалении прислушивавшиеся к словам старого генерала, принялись тоже тщательно оглядывать мыс, хотя и вышли на палубу значительно раньше губернатора.
Белобрысые брови Ивана Тугаринова были нахмурены. «Двести шестьдесят два года прошло, – подсчитывал он в уме, – с тех пор как этот смелый казак Семен Дежнев прошел из устья Колымы на Анадырь, обогнул северо-восток Азии. А хоть бы какой-нибудь памятник поставили ему… Даже свое нынешнее название «мыс Дежнева» этот скалистый берег получил только двести пятьдесят лет спустя после великого географического открытия. Какое небрежение! – думал гардемарин. – Вот губернатор захватил шхуну и доволен, как маленький. А сколько их ушло, сколько их еще тут бороздит наши воды! Знал бы Семен Дежнев…» Смелая и дерзкая мысль заставила юношу, чеканя шаг, подойти к губернатору.
