Текст книги "Поиски счастья"
Автор книги: Николай Максимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 36 страниц)
Глава 42
БОЛЬШИЕ СОБЫТИЯ
Отец Амвросий жил в Славянске, но ему доводилось бывать и в бухте Строгой, и в Уэноме, и во многих других поселениях. Каждый раз, возвратившись домой, он втихомолку сбывал купцам пушнину, а деньги складывал в ларец, спрятанный в алтаре, Денег этих хватило бы и на усадьбу, и на дом, и на прочие надобности, но епископ не внимал просьбам провинившегося бати, и Амвросий, уже заметно постаревший, продолжал оставаться в Славянске, где, слава богу, как говорил он сам себе, ничего не знали о его истории с Омрыквутом и позорном бегстве из Нижнеколымска.
Чтобы не подвергать себя опасности снова застрять в тундре, Амвросий стал ездить по побережью летом, а зимой оставался дома. Вот и в эту весну, пользуясь попутными вельботами, он проехал прямо к мысу Дежнева, чтобы отсюда, пробираясь к дому, попутно выполнять задание владыки по обращению чукчей в христову веру.
Так однажды утром он оказался в Уэноме.
Тымкар и Тыкос строили ярангу, когда к ним подо шел миссионер.
– Дети мои…
Только эти два слова и уопел произнести Амвросий, так как Тымкар, взглянув на него, вздрогнул и так сильно изменился в лице, что тому показалось – чукча сейчас замертво грохнется на землю. Глаза и рот Тымкара широко раскрылись, лицо побледнело, левое веко задергалось. Он смотрел на пришельца так, как может смотреть только суеверный чукча, если ему почудится, что перед ним не человек, а кэле…
Тыкос с любопытством рассматривал таньга в женской одежде, на которой из-под длиннющей рыжей бороды виднелся белый крест на цепи.
Хриплым голосом Тымкар выдавил из себя:
– Амвросий?
Миссионер улыбнулся.
– Да. А как звать тебя, сын мой? Что-то я не помню…
– Тымкар я! – выкрикнул чукча. – Я видел тебя у Омрыквута. Но разве я убивал тебя?
От одного упоминания имени оленевода по лицу Амвросия также растеклась бледность. К тому же ему показалось, что этот чукча сказал: «Я убью тебя…» Миссионер растерянно оглянулся по сторонам, как бы ища защиты.
Услышав голоса, высунулись из своего домика Пеляйме и Энмина.
Амвросий увидел их, что-то закричал по-русски, и повернувшись, бросился к ним, Но в этот же миг Тымкар настиг его и крепко схватил за серебряную цепь под самой шеей.
– Ты почему убегаешь? – закричал он на весь Уэном.
Их быстро окружали чукчи. Они бежали со всех концов, Только Кочак опасливо выглядывал из яранги, стараясь догадаться, что бы там могло происходить. Единственный глаз шамана явно подводил его…
Ничего не понимая, Амвросий озирался по сторонам, как пойманный и посаженный на цепь зверь.
– Смотрите! Смотрите! Вот таньг, которого я убил! – возбужденно выкрикивал Тымкар.
– Какомэй! – изумлялись чукчи.
– Почему же он жизой, если ты убил его? Дух разве?
– Я никого не убивал, – с перепугу совсем запутался Амвросий.
К ним подходили все новые и новые жители селения. Среди них были и женщины, и дети, и старики, и старухи.
– Смотрите! Вот таньг, которого я убил! – продолжал выкрикивать побелевший от волнения Тымкар. – Однако, почему ты живой, если я убил тебя?
Ни сам Амвросий, ни уэномцы ничего не понимали. Тымкар объяснил им. Лицо Амвросия сразу просветлело, глаза просохли; только на запыленных щеках остались следы слез.
– Зачем прогнал меня Кочак? Зачем таньги забрали пушнину? Обманщики! – кричал Тымкар. – Разве я убивал тебя?
– Нет, нет, ты меня не убивал, – покорно отвечал Амвросий, которого Тымкар все еще не выпускал из рук.
– Как же так? Зачем неправду сказали таньги? – вслух рассуждали чукчи.
– Слабый шаман, – говорили другие.
– Прогнать такого надо! – неожиданно выкрикнула Энмина: всегда Кочак мешал Энмине жить.
Пеляйме тревожно скосил глаза на людей. Но никто не шикнул на его жену.
– Кочак, видно, нечестивый шаман. Он, однако, поклоняется луне… – послышался в толпе чей-то голос.
– Он себе забрал шкурки, которые мы принесли ему для таньгов-обманщиков, – снова заговорила Энмина, – Пеляйме видел, как он просушивал их, а потом выменял на них деревянный вельбот.
Но это уже не было новостью в Уэноме. Только раньше не все верили Пеляйме. А теперь, теперь кому же не ясно, что шкурки песцов и лисиц Кочак собирал зря! Ведь таньг Амвросий жив. Он сам говорит, что Тымкар не убивал его.
Старики вспомнили, что еще тогда, давно-давно, таньг Богораз говорил им, что Тымкар не убийца, а Кочак – лгун и обманщик. «Напрасно не послушали его, – думали они. – Однако, так говорит и Ван-Лукьян. Видно, правдивый таньг!»
Посланный Кочаком, подошел к толпе его сын Ранаургин.
– Вот таньг, которого я убил! – снова выкрикнул Тымкар.
Ранаургин молчал.
– Разве я убивал тебя? – опять спросил Тымкар Амвросия.
Нет, ты меня не убивал, – тут же послышался ответ.
– Ранаургин! – окликнул Тымкар, – Ты слышишь?
Я не убивал его! Твой отец – лгун и обманщик. Мы, однако, изгоним его из поселения.
Ранаургин что-то пробурчал и ушел. Амвросий попытался высвободиться. Но Тымкар сильнее сжал цепь в своей руке.
– Пойдем. Пойдем к Кочаку, – возбужденно говорил он, увлекая за собой миссионера.
– Кочак! Выходи, слабый и лживый шаман! – кричал Тымкар. – Посмотри. Вот таньг, которого я убил!
Но Кочак не выходил. В его пологе тревожно застонал бубен. Чукчи переглянулись. Какгбы не нажить себе беды! Все же Кочак – шаман. Qp связан с духами…
Пугливо уэномцы стали расходиться от яранги шамана. Около Тымкара и Амвросия оставалось все меньше людей. Среди них были Тыкос и Энмина, Пеляйме, Сипкалюк, и, конечно, подростки, которых всегда одолевает любопытство.
Отец Амвросий, как медведь на цепи, ходил за своим поводырем.
– Что станешь делать с ним? – спросил Тымкара Пеляйме, указывая на миссионера.
– Он не виноват, однако, – заметила Энмина, – к тому же у него есть жена и дети.
Тымкар подумал, потом отпустил цепь, сказал:
– Уходи от нас, неразумный таньг.
Потрясенный случившимся, Амвросий тут же покинул Уэном.
Тымкар долго смотрел ему вслед.
– Дешевая плата, – он огорченно покачал головой, и все поняли, что действительно прогнанный Амвросий и посрамленный шаман – этого слишком мало за все страдания, которые перенес Тымкар.
– Прогнать надо, – сказал Тымкар про Кочака и огляделся вокруг.
Ему никто не ответил.
Кочак шаманил.
«Сколько лет искал я правду, – думал Тымкар, оставшись один, – теперь вижу, кто мешает чукчам жить». Ему еще раз вспомнились слова старика Емрытагина о том, что в жизни многое изменилось. «Видно, правду говорит таньг Ван-Лукьян, что счастье приходит тогда, когда бедные прогоняют богатых и лживых людей. Гырголь – убийца, он убил отца Элетегина, но его не прогоняет шаман из родного стойбища. Разве это правильно? Кочак объявил себя хозяином моржового лежбища. Но разве раньше так поступали шаманы? Таньги с полосками на плечах – обманщики. Американы – плохие людишки». И Тымкар постепенно укреплялся в мысли, что было бы очень хорошо прогнать всех этих плохих людей.
Но он не знал, как это сделать. Разве может он один прогнать всех? И ему вспоминались теперь слова Ван-Лукьяна, который говорил: «Вот все вы ищете счастья, но все – в одиночку. А вас грабят, обижают – шаманы, исправники, гырголи, омрыквуты, американцы, миссионеры. Надо вам объединиться».
«Но как это сделать?» – думал Тымкар. Вот он поймал Амвросия, сказал, что надо прогнать Кочака, а чукчи послушали-послушали и разошлись…
Но чукчи разошлись тоже в глубоком раздумье. «Как же так?..» – думали они. Никогда не предполагали уэномцы, что человек, а тем более шаман может сознательно лгать. Однако правда оказалась сильнее власти шамана над их умами. В этот день люди многое передумали и о многом переговорили. Почти в каждой яранге вспоминали правдивого таньга Ван-Лукьяна. Чукчи видели, что жизнь изменилась, что дальше жить, как жили прежде, невозможно.
Но они не знали, что же им делать.
Не знал этого и Тымкар. И сейчас ему захотелось снова встретиться с Ван-Лукьяном, все рассказать ему, спросить, как дальше жить чукчам. «Напрасно, однако, на острове не стал с ним говорить, – подумал Тымкар. – Видно, он не только правдивый человек, но у него доброе сердце».
Отпустив Амвросия и вернувшись домой, Тымкар не чувствовал удовлетворения. Вот он встретил рыжебородого таньга, теперь все знают, что Кочак и таньги-начальники – обманщики. Но разве этого достаточно? «Нет, дешевая плата!» – все чаще мысленно повторял Тымкар. Временами ему хотелось броситься на шамана, схватить его за горло и зарезать, как оленя. Однако он чувствовал, что и это будет все еще «дешевой платой». Но он также чувствовал, что больше не может жить по-старому, рядом с Кочаком, с чернобородым янки, с таньгами-обманщиками, с убийцей Гырголем. Ему хотелось что-то делать, как-то помочь себе и чукчам. Он чувствовал в себе новую силу, хотя и не знал, куда и как приложить ее.
– Почему у тебя печаль в глазах? – нежно спросила его Сипкалюк.
Тымкар не слышал ее слов. Он сидел и смотрел на пламя жирника, над которым закипал чайник. Крышка изредка приподнималась, как будто ее что-то выталкивало изнутри. Из носика вырывалась струя пара. Но вот крышка забилась, запрыгала, зазвенела, и стало слышно, как в чайнике бурлит кипящая вода.
– Тыкос, – окликнул сына Тымкар, – ты строй ярангу один. Учись. Пусть Пеляйме поможет тебе, а я пойду в бухту Строгую к Ван-Лукьяну.
Зная решительный характер мужа, Сипкалюк не стала его ни отговаривать, ни спрашивать о цели ухода.
– Я приготовлю тебе дорожный мешок, – сказала она и принялась за дело.
* * *
В бухте Строгой уже несколько месяцев было неспокойно.
В ночь, когда в Славянске свершился революционный переворот, руководители подпольной группы не арестовали бывшего правителя уезда барона Клейста, находившегося не у дел, и на следующий день он вместе с группой монархистов и белогвардейцев сбежал из Славянска.
Клейст понимал, что если ему удавалось находить общий язык с представителями временного и колчаковского правительств, то с большевиками это не удастся.
Вначале барон намеревался отсидеться у Берингова пролива до открытия навигации, чтобы затем перебраться в Америку. Но позднее, узнав об аресте ревкома, он решил связаться из бухты Строгой со своими заокеанскими друзьями и с их помощью удержать власть на Чукотке.
По пути в бухту Клейст встретил группу колчаковцев, которые присоединились к «свите» барона. Таким образом, в бухту Строгую их прибыло девять человек. Барон объявил, что он перенес сюда свою резиденцию, выдворил купца из его избы и устроил в ней «правление».
Когда Кочнев возвратился в бухту Строгую, там уже властвовал Клейст.
Чукчи спрашивали Кочнева:
– Ван-Лукьян, ты говорил нам, что летом начнется новая жизнь, Где же она, эта жизнь?
Иван Лукьянович объяснял им, что по всей стране идет гражданская война, что богачам помогают американцы, дают оружие, что в Славянске купцы и рыбопромышленники убили помощников Ленина и опять захватили власть.
– Убили?
– Да. Когда помощники Ленина были в яранге, купцы стали стрелять прямо в жилище.
– Какомэй… – качали головами чукчи.
– Они всех убивают, кто хочет новой жизни, – продолжал Кочнев. – Пришла пора нам взяться за оружие. Врагов только девять человек. Разве мы не можем связать их и установить справедливые порядки! Потом мы не будем пускать сюда американцев, поймаем Гырголя.
– Надо, надо! – громче всех отозвался Элетегин.
Иван Лукьянович приступил к организации вооруженного отряда, разослал несколько чукчей по соседним поселениям. По первому сигналу оттуда должны прийти вооруженные люди.
Вся эта работа проводилась в строжайшей тайне от шаманов, их приспешников, женщин, детей и дряхлых стариков. В бухте Строгой начальником отряда Кочнев назначил Элетегина.
Устюгов ждал парохода, чтобы всей семьей отправиться на Амур. Кочнев намекал ему, что если в бухте Строгой будет находиться барон Клейст, едва ли Василию удастся выехать, Ведь к барону он уже обращался однажды…
– Не возьмет капитан, буду на своей лайбе спускаться к югу. Хватит!
Видя настроение Устюгова, Кочнев не считал нужным вовлекать его в вооруженный отряд. К тому же Иван Лукьянович знал, что Василий всем делится с Натальей, советуется с ней, а уж это совсем негоже.
Наталья часто бывала у Дины. Через жену Кочнев знал, что Устюговы ждут не дождутся возможности выехать отсюда и, конечно, ничего не станут делать по устройству новой жизни на Чукотке. Собственно, Иван Лукьянович и не осуждал аляскинцев. Он понимал, что наивно было бы рассчитывать, что Василий станет вдруг революционером. Слишком тяжел на его душе груз прошлого, слишком мало он знает Россию. Аляскинец с удовлетворением отнесся к сообщению о свержении царя, но дальше этого революционность его мышления не шла. Однако Кочнев был уверен, что на Амуре, когда Василий устроится и поймет, что ему дала Советская власть, он будет драться за нее наверняка.
Вооруженное выступление против Клейста и его сообщников Кочнев наметил на субботу после полуночи. Иван Лукьянович ждал ухода из бухты двух торговых американских шхун, которые почему-то задерживались здесь уже третий день. На корме одного из «купцов», забросанная брезентами, виднелась пушка.
В пятницу в Строгую пришел Тымкар и направился в ярангу Элетегина.
– Тымкар?! К радости я тебя имею! Заходи, заходи! Большие новости есть у нас! – сказал Элетегин и осекся, вспомнив предупреждение Кочнева. – Где так долго был?
Почти до самого вечера беседовали давние друзья. Тымкар рассказывал о своем изгнании из Уэнома, об Амвросии, Кочаке, о жизни на острове, про американский берег.
– Говорят, Гырголь убил твоего отца?
– Откуда знаешь? – Элетегин сжал кулаки, вскочил на ноги, хотел что-то сказать, передумал, снова сел.
– Ван-Лукьян здесь? – спросил Тымкар.
– Ты знаешь его, Тымкар?
– Я хочу стать его помощником, – твердо заявил уэномец.
– Тымкар! К радости тебя мы имеем! Я побегу к Ван-Лукьяну, – Элетегин выскочил из полога.
– Ван-Лукьян, Ван-Лукьян! Пришел Тымкар из Уэнома. Он хочет стать твоим помощником!
– Тымкар? – переспросил Кочнев, и тут же глаза его засветились радостью. – Где он? У тебя? Пойдем.
– Здравствуй, Тымкар! – Иван Лукьянович протянул ему руку.
– Здравствуй, Ван-Лукьян!
– Ты очень кстати пришел. Я давно тебя ждал.
– Меня?
– Да. Я знал, что ты придешь, только не знал когда.
– Какомэй… Откуда знал? – Тымкар удивленно смотрел на Кочнева.
– Все люди, которые не хотят жить по-старому, придут ко мне, и мы…
– Верно, Ван-Лукьян, верно! Я не могу больше по-старому! В жизни многое изменилось. Скажи, что мне делать с Кочаком? Как помочь чукчам? Обманщик он! Точно горло мое схватил…
Элетегин отправил жену и детей к матери, В яранге остались только трое мужчин. Тымкар с благодарностью взглянул на своего друга. До полуночи рассказывал он Кочневу о своей жизни, о жизни чукчей, объяснял, почему он больше не может «по-старому».
Иван Лукьянович видел, что чувство протеста против действительности достигло у Тымкара (Предела. Он требовал действий. Кочнев рассказал ему о гибели членов первого ревкома, о плане ареста Клейста и установления новой, народной власти.
– Потом, – продолжал Иван Лукьянович, – мы доберемся и до Кочака, и до Гырголя, до всех, из-за кого страдают охотники и пастухи. Я беру тебя, Тымкар, в помощники. А сейчас пора спать.
Тымкар немного успокоился, но заснуть долго не мог. Не опал и Кочнев. Приход Тымкара, который еще недавно, на острове, казался пассивным, взволновал и обрадовал Ивана Лукьяновича.
– Ты почему, Ваня, так возбужден? – спросила Дина мужа.
– Динушка, родная, если бы ты знала! Передовые люди уже сами поднимаются на борьбу… Сегодня пришел чукча из дальнего поселения и заявил, что он хочет быть моим помощником.
Дина радовалась за мужа. «Умный, смелый, люблю».
Утром на рейде не оказалось ни одной шхуны. Кочнев начал готовиться к аресту клейстовского «правления», но попал под арест сам… Случилось это так.
Около полудня в бухту неожиданно вошел фрегат под американским флагом. Вскоре – пока происходила выгрузка оружия, небольшой радиостанции и катера – Роузен расхаживал по кабинету барона Клейста и торопливо говорил:
– Это мы одобряем, Вери-гуд! Отсюда вы нанесете смертельный удар Советам. Но полковник Сандберг все же недоволен вами. Вы не видите, что делается у вас под носом. Как же это: рядом враг – а вы не знаете?!
– Позвольте, дорогой Роузен, о чем вы говорите? – барон тоже поднялся и уставился на старого приятеля.
Роузен открыл записную книжку.
– Кочнев, – он сделал паузу, – Иван.
– Ссыльный?
– Большевик! – выкрикнул Роузен, сел на стул и, недовольный, отвернулся.
– Майн готт! – пробормотал Клейст.
Вызвав дежурного, он приказал немедленно схватить ссыльного.
– Мы в Штатах, я вижу, знаем лучше, что делается в вашей красной империи, – съязвил Роузен.
Клейст недоумевал. Откуда у них такие сведения?
– Большевик? – сразу набросился на Ивана Лукьяновича Роузен, когда его ввели колчаковские милиционеры, те самые, которые делали зимой обыск у Кочнева.
Иван Лукьянович всматривался в американца, ожидая новых вопросов. Но тот, как видно, кроме слова «большевик», приводившего его в ярость, по-русски не знал больше ничего.
– Откуда тебе известно, что происходит в Славянске? – задал вопрос Клейст.
Кочнев молчал. Он понял, что его предали, «Но какое отношение ко всему этому имеет американец?»
– Прикажите страже научить его разговаривать, – посоветовал барону Роузен.
И Клейст приказал…
* * *
Кочнев крепился.
Он думал о том, что Дина, конечно, догадается известить товарищей через чукчей о случившемся. Однако пока еще ни Дина, ни Элетегин, ни Тымкар, ни Устюгов – никто не знал об его аресте. Когда пришли за ним колчаковцы, Иван Лукьянович был дома один. Все свершилось так неожиданно и быстро, что он даже не успел взять шапку.
Дина гуляла с малышом у моря. Чукчи охотились. Устюгов вслух читал Наталье письмо от отца Савватия, Письмо передал какой-то матрос с фрегата.
Савватий писал:
«…Письмо ваше читали всем миром в храме, после обедни, в воскресный день.
Много было пролито слез. Расходились прихожане с глубокой скорбью во взорах. Видно, суждено и нам, и детям нашим, и внукам маяться здесь. Твои слова, что хлопотал ты о нас и в уездном управлении, и губернатору писал, но ничего не добился, думать нас побуждают, что забыл про нас царь. Ропот идет в народе.
Прослышали мы, что ноне и царя вроде бы уж нет в России. Верно ли то?
Дед твой, чадо, преставился в николин день, царствие ему небесное!
А мы по-прежнему терпим всякое гонение и притеснение от нонешних правителей Аляски».
Дальше описывались новости Михайловского редута. У кого родился сын, у кого дочь, кто помер, кто женился. В конце передавались поклоны от поселян. Только одни имена их заняли целый лист, И о каждом из перечисленных в письме было что вспомнить Василию и Наталье…
Уже вечерело, когда в ярангу Элетегина пришла Дина.
– Ваня не у вас?
– Нет.
– Куда же он делся? Сказал «буду дома», а сам куда-то исчез. – Дина ушла.
Вскоре вернулся Элетегин. Вслед за ним снова прибежала взволнованная Дина. Устюгов вышел помочь ей разыскать Кочнева и наткнулся на Роузена, возвращавшегося на фрегат.
Василий узнал бывшего директора компании. Устю гова обуяла жаркая злоба на своего разорителя. Но тот уже садился в шлюпку с военными моряками на веслах.
Фрегат вскоре снялся с якоря и ушел.
Дина подняла на ноги чуть не все поселение. Куда мог деться Иван? Ружье дома, ящик с медикаментами дома, даже шапка… Оставив малыша Наталье, Дина бегала по поселению. Уже все яранги обошла она. Искать больше было негде.
В конце концов она бросилась к дежурному у дома «правления»:
– Мой муж не заходил сюда?
Колчаковец нагло оглядел ее полную фигуру:
– Был муж, а ноне думай о другом…
Дина рванулась к двери.
– Тихо, тихо, пышненькая! Приемный день послезавтра.
– Пусти! – закричала она, схватившись за винтовку, но дежурный оттолкнул ее.
К «правлению» собирались чукчи, Колчаковец безуспешно кричал на них: люди не расходились. Клейст заметил в окно скопление чукчей и в сопровождении охраны вышел на крыльцо.
– Что за сборище?
– Пошто заарестовал мужика ее? – послышался голос Устюгова.
– Зачем обижаешь? Ван-Лукьян – тумга-тум! – раздались голоса.
Барон поморщился. Ему хотелось разогнать бунтовщиков, выпороть крикунов, но сейчас он не мог доставить себе этого удовольствия: предстояло сколотить из чукчей вооруженный отряд и двинуть его навстречу партизанскому отряду Елизова, угрожающему Славянеку с юга. Овладев собой, Клейст ласково сказал:
– Арестованный есть большевик, враг царя и отечества. Большевики… – барон говорил по-русски, нимало не заботясь, что понимают его далеко не все.
Есаул стал переводить.
В это время к толпе подошел Тымкар.
Слушая есаула, чукчи переглядывались. Какомэй! Ван-Лукьян их враг? Что болтает язык этого толстого, как морж, человека. Они должны убивать таких, как Ван-Лукьян? Какомэй…
– Кто станет кормить наших детей, если мы уйдем в Славяяск? – спросил какой-то чукча.
Его слова перевели барону.
– Скоро наши друзья американцы привезут всяких товаров и продуктов, – ответил Клейст.
«Наши друзья? – снова подумали чукчи. – Нет, какие же они друзья?! Они просто обманщики».
– К тому же, – снова послышался тот же голос из толпы, – чукчи не могут убивать людей. Звери, что ли? Кто станет убивать?
Ласковые уговоры ничего не давали, и Клейст, потеряв терпение, пригрозил:
– Тех, кто будет отказываться от защиты царя и отечества, я буду арестовывать и расстреливать на месте.
Есаул перевел это чукчам. Толпа зашумела.
– Отправляйтесь по домам! – приказал Клейст. – Скоро мы вызовем вас.
Всю эту белую ночь не опали люди в бухте Строгой, Ходили от яранги к яранге, советовались, думали, слушали, что говорят другие.
– Все таньги с блестящими полосками на плечах – обманщики! – взволнованно говорил Тымкар, рассказывая историю своего изгнания из Уэнома. – Знаю теперь! Ван-Лукьян приходил на остров. Напрасно не слушал его.
– Там разорили русских людей, теперь сюда лезут, – негодовал Устюгов… – Узнал я того Роузена, что ноне к барону на фрегате приходил. Что надо поганым янкам тут?
– Видно, правду говорил Ван-Лукьян, что это плохие таньги, – все чаще слышались голоса.
– Какомэй… Что станем делать?
Дина металась от яранги к яранге.
– Помогите Ивану! – плакала она, обращаясь к чукчам, Устюгову, Наталье, Элетегину, – Надо освободить, они убьют его!
«Верно, – думали чукчи, – если любят людей убивать, могут убить Ван-Лукьяна».
– Плохо, – вздыхали старики, – совсем плохо.
– Что станем делать? – опрашивали их молодые мужчины.
Старики молчали.
– Если б был Ван-Лукьян, он научил бы нас, что делать, – сказал Элетегин.
Лишь перед восходом солнца заснули встревоженные жители селения. Но спали не все. Лежа на шкуре, Василий говорил Наталье:
– Не можно в беде Ивана оставить. Вызволить надо.
Устюгов был зол и на янок, и на царя, и на Клейста, отказавшего ему в паспорте.
– Не ввязывайся ты, Вася, в это дело. Купим вот паспорт, как сказывал есаул, и ну их всех к лешему! Нам это ни к чему.
– Так то фальшивый будет. С ним, гляди, и в тюрьму угодишь. Неладно эдак.
Элетегин ворочался и тоже не спал.
– Верные мысли в твоей голове, – неожиданно вклинился он в разговор, – надо помогать Ван-Лукьяну. Тумга-тум, – вздохнул он.
– Как можно оставить в беде своего православного, Наталья? Нешто мы не русские с тобой? Это опять тут Роузен, вижу, напакостил.
– Батя, а я видел, куда его солдаты отвели, – послышался голос Коли.
– Кого?
– А дядю Ивана.
– Ну?
– А на складе, где раньше у купца товары были.
Тымкар, остановившийся у Элетегина, напряженно вслушивался в разговор.
Когда в яранге, казалось, уже все заснули, Устюгов окликнул Элетегина:
– Ты спишь? Нет? Ну, давай выйдем!
Вместе с ним и Элетегином вышел и Тымкар.
На следующий день все трое ходили по чукотским ярангам, а Коля с приятелями наблюдал за складом, где под замком сидел избитый колчаковскими палачами Кочнев. Склад посменно охранялся караульными.
Наталья неотлучно находилась около Дины и всячески старалась утешить ее. А в сумерках Дину с малышом усадили в байдару и куда-то увезли. Домик Кочнева опустел.
Тревожная тишина царила в бухте Строгой, хотя чукчи в этот день и не выходили на промысел. Не слышно было их голосов ни на берегу, ни в поселении. Самозванные правители тоже не показывались из дому. Клейст только что перехватил радиограмму, где сообщалось, что Колчак разгромлен и расстрелян. Барон совещался с есаулом.
…Сумеречной ночью, придя сменять у склада часового, один из колчаковцев обнаружил, что его предшественник лежит на земле, а склад взломан. Там не оказалось не только большевика, но и полученного с фрегата оружия…
В окнах «правления» замерцали огни, в доме поднялась паника. Колчаковцам мерещилось, что вот-вот «правление» начнут обстреливать. Барон метался по комнате, не зная, на что решиться.
Тем временем семьсот винтовок и ящики с патронами уплывали на байдарах по направлению к Уэному. Оружие сопровождали Тымкар и Кочнев.
Иван Лукьянович решил собрать отряд в ближнем поселении, вооружить его и в одну из ближайших ночей сделать налет на бухту Строгую. Однако уже утром выяснилось, что на восходе солнца «правители» перебрались на катер, полученный от Роузена, и сбежали в Америку.
Очнувшийся у склада часовой оказался единственным здесь представителем расстрелянного в Иркутске Колчака.
С этого дня в бухте Строгой непрерывно нес дозорную службу вооруженный отряд чукчей во главе с Элетегином.
Вскоре Кочнев наладил связь с партизанским отрядом Елизова, отправил ему пятьсот винтовок. В июле Ел изов взял Славянск.
С пароходом Кочнев получил директивы и полномочия от Камчатского губревкома, декреты Совета Народных Комиссаров, речи и статьи Ленина. Кочневу с отрядом чукчей надлежало отправиться вдоль побережья на северо-запад для повсеместного провозглашения Советской власти и изгнания американских торговых резидентов. Сообщалось, что состав районного ревкома прибудет сюда осенью.
– Ну, Вася, – сказала мужу Наталья, – иди к Ивану. Он теперь тут главный начальник. Просись на пароход.
Устюгов пришел к Кочневу.
– Собираешься уходить? – спросил он.
– Иду, Василий Игнатьевич, – радостно отозвался Кочнев. – Берегите здесь Дину.
– Нет, Иван Лукьянович, не смогу.
– Как?
– Уезжать собрался.
Иван Лукьянович прошелся по комнатке, помолчал.
– Упрямый ты человек! Столько лет прожил здесь, а все куда-то тянешься. Давай уж до конца доведем дело! Приедет ревком – и поедем вместе. А сейчас оставайся вместо Элетегина.
Устюгов внезапно поднял голову и посмотрел прямо в глаза Кочневу:
– Ты не думай, Иван, что уезжаю из упрямства. Я многое понял за это время. Там ведь тоже нужны люди. А Амур-то больно в душу запал…
Иван Лукьянович крепко пожал ему руку.
– Я верю, что мы еще встретимся с тобой, Василий.
– Спасибо, Иван Лукьянович. Спасибо и вам, Дина Кузьминична, за все. Не поминайте лихом, как говорится.
