Текст книги "Поиски счастья"
Автор книги: Николай Максимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 36 страниц)
Николай Иванович Максимов
Поиски счастья
Глава 1
НА АЛЯСКЕ
В один из летних дней 1900 года к Михайловскому редуту с полусгнившими башнями по углам ветхого тына, за которым высилась деревянная церковь с православным крестом на зеленом куполе, подходил кряжистый молодой мужчина с буйной русой бородой.
Рубаха в крупную красную клетку, простые синие штаны с подтяжками и множеством накладных карманов и металлических пуговиц, грубые тупоносые ботинки и потерявшая цвет шляпа – весь этот наряд в сочетании со старообрядческой бородой, несомненно, вызвал бы недоумение в России, но здесь, на Аляске, казался самым обычным.
Василий Устюгов возвращался домой из Нома.
– Никак, Васильюшка, уже в городе побывал? – окликнул его с завалинки дед.
Но внук хотел молча пройти мимо.
– Ну и дитятко… – старик покачал головой.
– Чего тебе? Сказывай быстрее.
– Экий ты неугомонный! Тебе бы все быстрее, все быстрее, – заворчал дед. – Поди, не на пожар спешишь, избави, господи, от сей напасти, – он перекрестился, отодвигаясь на край завалинки.
Несмотря на теплую погоду, сидел он в шапке и ватном домотканом зипуне. Суконные шаровары были заправлены в добротные сапоги, густо смазанные жиром.
– Наталья-то твоя с сынком пошла кирпич ворочать, а батька – не сказался куда, Чтой-то ноне все вы нелюдимы, – дед насупился, – Никак из города идешь?
– Из города, – нехотя ответил Василий.
Старик искоса взглянул на него, закашлялся, торопливо полез в шаровары за трубкой.
– Табачок-то есть?
Василий понял, что никакого дела к нему у деда нет, а просто старику хочется с кем-нибудь поболтать. И хотя в этом ничего зазорного не было и в другое время внук отнесся бы к такому желанию терпимо, будучи сам по природе молчалив, – сейчас он не мог скрыть раздражения.
– Непутевый ты, дед! – проговорил он, доставая кисет. – Никаких у тебя в голове мыслей нет человеческих. Все бы курил да языком чесал.
– Постой, постой! Это как же так выходит?
– А так и выходит, что заехали вы сюда, за тридевять земель, а нам вот теперь здесь маяться!
– Стыда у тебя нет, Василий! – взъярился старик. – А эту землю не прадед твой добыл, не мы тут разве утвердились?
– Только неладно, видно, утвердились, коли янки теперь хозяевами тут стали.
Раскуривая трубки, дед и внук смолкли. Старик так же быстро остыл, как и вспыхнул: он тоже видел, что и впрямь вышло все как-то неладно.
Василий Устюгов являлся прямым потомком русских Колумбов: его прапрадед приплыл сюда в числе первых землеоткрывателей и поселенцев. Однако для Василия земля эта – хотя и кровная, родная – была далеко не той обетованной землей, к которой устремлялись его предки. Особенно это стало ощутимым для русских людей после 1867 года, когда все владения России в Новом Свете перешли к Соединенным Штатам Америки.
Согласно договору, заключенному при продаже Аляски, русские могли возвратиться в Россию или принять американское подданство. Одни решили остаться – не для того они уходили сюда, чтобы снова вернуться в кабалу к помещику; других в спешке не включили в списки отъезжающих; третьи вовсе не знали о продаже их земель Америке, а узнав, уехать уже не успели, но отказались от иностранного подданства. «Мы русские. Как можно принять американство!» – говорили они.
Поселенцы Михайловского редута относились к тем, кто долгое время не верил в продажу Аляски и отказал ся принять чужое подданство, считая Русскую Америку своей кровной землей, такой же, как Сибирь и Дальний Восток: продвигаясь на восток, русские достигли Западного полушария, открыли не известную еще тогда никому Аляску, спустились к югу до Калифорнии. «Русская Америка» – так и нарекли эти земли первооткрыватели. Поколения простых русских людей прочно обживали свою Америку: добывали соль на озерах, выращивали ячмень и пшеницу, занимались охотой, огородничеством, ремеслами, строили лесопильни, верфи, кирпичные и кожевенные заводы, закладывали шахты, обучали грамоте индейцев, алеутов и эскимосов, наносили на карты горные хребты и реки, строили редуты и посты, форты и поселения. Но вот пришел 1867 год, и настоящие хозяева этих земель стали быстро утрачивать свое былое положение.
Объединенные лишь храмами, которые официально остались собственностью членов православной церкви, проживающих на уступленной территории, русские люди оказались в тисках. Выехать в Россию было не на что, да и пугала полная неизвестность: где и как они стали бы жить? К тому же расставаться с родными местами всегда не легко, хотя русским, как лишенным подданства, и чинили всякие затруднения, не давали участков для золотых разработок, а перекупить не было средств. С другой стороны, и оторванность от исконной родины предков, от своей нации тяготила их.
А годы шли. Вот уже и Василию исполнилось двадцать шесть лет. Михайловский редут, расположенный близ города Нома, был не единственной русской колонией в Новом Свете, где многое напоминало Россию: и избы с резными наличниками на окнах, и петухи на воротах, и православный крест на церкви, и бани, и обычаи, и церковные книги в тисненых кожаных переплетах, И все же не один Василий был хмур и нелюдим.
– То верно: неладно все как-то вышло, – после долгого раздумья, накурившись, снова заговорил дед. – Однако царь-батюшка не ведает о нас, горемычных. Обманули, видать, его супостаты – слуги неверные.
– Тебе что… Все одно, где кости сложить. А мне с Натальей да Колькой жить надобно. Да разве мы одни? Какая это жизнь! Кругом жулье, купцы-обдиралы. Ни тебе правды, ни закона. Один доллар власть имеет.
Сынок Колька вон подрастает – куда его? В лакеи отдавать, что ли? А там язык родной забудет, женится, гляди, без присмотру-то на какой-нибудь поджарой герл. Изведем эдак здесь русский род…
– Ой, правда твоя, Васильюшка, – заохал старый, – твоя правда! Изменилась жизнь.
Хотел Василий рассказать о своих планах позже, за ужином, когда соберется вся семья, да втравил его дед в разговор раньше времени.
– Надумал я, дед, пробиваться к России-матушке.
– Отступаешься? – всполошился старик.
– Доколь буду жить, как в плену, среди янок?!
– Так это ж наша земля, Васильюшка! Куда ж ты с нее пойдешь, на кого оставишь?
– Эх, дед, замолчи!.. – глаза Василия повлажнели, он крепко сжал рукой бороду, отвернулся, встал с завалинки и, едва не свалив штабель сохнущего кирпича-сырца, вошел в избу.
Сколько раз, еще до женитьбы, порывался он наняться на какой-нибудь транспорт и уехать в Россию, Но ни отец, ни мать, – которая тогда была еще жива, – ни дед, ни многие другие поселенцы не поддержали его. Как ни тяжело, как ни бесправно жилось им тут, а все же это была земля их дедов и прадедов, они не смели ее покинуть, хотя и тосковали по всему русскому. Душа рвалась, стонало сердце при слове «Россия», но суровая действительность оставляла мало времени для тоски. Два сложных чувства все время боролись в их сознании: невозможность отступиться от своих земель, бросить все то, во что вложено столько сил и труда, предать забвению дела своих дедов и прадедов и почти такая же невозможность жить оторванными от России, от своего народа. Были, конечно, и такие, кто, не стерпев, уехал, за годы накопив денег на дорогу.
– Поеду за пролив ка заработки, – вечером решительно заявил семье Василий. – Пятьдесят долларов в месяц на всем готовом – слыханное ли дело! Это за год – шестьсот! А с деньгами будет видно, что делать.
Наталья тихо заплакала, уйдя в темный угол избы. Колька стоял с широко открытым ртом, отец Василия хмурился, дед неодобрительно покачивал головой.
Наутро отслужили в церкви молебен. Проводы устроили прямо во дворе Устюговых, Всю эту летнюю ночь не смолкали то буйные, то грустные песни. Одни гости смеялись, другие плакали, женщины, утешая, целовали Наталью, Лишь к заре все вокруг стихло, Отец благословил сына, помог ему надеть котомку.
И зашагал Василий в город.
Тревога за оставленную семью неотступно щемила сердце, но тревога эта заглушалась взволнованной радостью: уже через несколько дней его не будет среди опостылевших янки.
– Ничего, – вслух думал Василий, – вызволю и Наталью и Кольку из этого американского плена!
* * *
На палубе парусника «Гоулд биич»[1]1
Золотой берег
[Закрыть], идущего в Америку, «страну, где каждый парень может стать президентом», – стоял юноша. Ветер разметал волосы, завернул полу отцовского пиджака, брюки плотно облегли крепкие ноги. Казалось, юноша пристально всматривался в горизонт, но, кроме сказочных видений будущего, которые теснились перед его затуманенным взором, он не различал ничего.
– Мистер Ройс? – прервал его мечты чей-то голос.
Молодой норвежец изумленно оглянулся. Еще утром его называли просто Бентом, и вот – даже в таком виде – он уже мистер! Кровь бросилась в голову, потом отлила от нее и, как показалось ему, приятно согрела сердце.
– Мистер Ройс решил посетить Штаты? – глядя в список пассажиров, произнес стандартную фразу ревизор парусника.
– Я в Калифорнию, к дяде еду, – смущенно ответил юный мистер и спрятал за спину непомерно длинные руки.
Ревизор поставил в списке крестик, приложил два пальца к козырьку и скрылся в дощатой конюшне, наспех сколоченной на корме.
Помнится, Бент посмотрел тогда назад. Скалистые берега Норвегии исчезли. Судно шло открытым морем.
«Как давно это было! – вспоминает теперь Ройс день своего отплытия в Америку. – Минуло целых десять лет…»
Грустный, понурив голову, Ройс одиноко сидит на берегу студеного моря. На нем большие болотные сапоги, меховые брюки, куртка и шапка. Он возмужал, раздался в плечах, лицо заросло рыжей щетиной. «Двадцать девять лет парню, – думает он, – и опять бродить…» Разве за этим отправился он в заокеанские страны? А Марэн? Уже год, как он не получал от нее писем. Юность прошла в разлуке. В руке у Ройса фотография: на него смотрит полная девушка с задумчивыми глазами. На ней платье с белым передником школьницы.
Марэн обещала ждать его. В ту пору ей предстояло еще два года учиться в школе, и Бент был спокоен. Но теперь, когда промчалось столько лет, сомнения все чаще точили его сердце.
Ройсу удалось окончить среднюю школу, но учить сына дальше родители не смогли. Выручил дядя.
«Приезжай-ка, Бент, ко мне», – писал он, прилагая билет и вырезанные из иллюстрированных журналов «сториз» – рассказы о том, как простые парни стали миллионерами.
Дядя давно эмигрировал в Америку и теперь ежегодно вызывал к себе на ферму родственников и знакомых из Норвегии, которые затем годик – два «делали ему деньги», отрабатывая стоимость проезда… Бент Ройс оказался одним из них.
После трех лет жизни на ферме племянник сбежал от дяди и с тех пор уже успел загрузить углем несколько тысяч паровозов, постигнуть слесарное ремесло, побродяжить в долине Юкона, но удача в руки не давалась.
Последний раз Марэн писала, что ей уже двадцать шесть, что она теряет надежду на его возвращение, но будет ждать еще год.
Сегодня исполнился этот год.
Бент в поисках золота с утра до ночи копал землю, перемывал породу, однако счастье обходило его. Но не может же он вернуться с пустыми руками! Да и, наверно, Марэн только пугает, торопит, а ждать все равно будет, если даже он задержится здесь еще на год. Ведь жизнь велика, Разве можно все так скоро!
Золотя мелкую рябь полярного моря, на востоке сквозь мрачные тучи медленно, но настойчиво пробивалось солнце.
Бент взглянул на него, поднялся и направился в почтовую (контору. Он не ошибся: за время его отсутствия в городе Номе на Аляске для него накопились письма; ему подали три конверта.
Все три письма были из дому. Марэн молчала. Она, видно, твердо выдерживала обещанный год, Об этом намекала сыну и мать.
Бент читал письма, прислонившись к стене, чувствуя, как на него наваливается страшная усталость. Потом, тяжело ступая по скрипучим доскам тротуара, он угрюмо побрел к бару. В кармане еще позвякивало несколько монет.
* * *
В этот же час в отдельном кабинете шумного бара «Золотой пояс» кого-то нетерпеливо поджидал щуплый лысеющий брюнет во фраке. Он стоял спиной к накрытому на две персоны столу, выглядывая из-за шторы на улицу. Беспокойные руки нигде не могли найти себе места – ни в карманах брюк, ни за спиной.
На этот раз мистер Роузен ждал здесь не какую-нибудь шантанную певичку или своего секретаря – великолепную Элен. Свидание предстояло деловое. Мистеру Роузену не терпелось потолковать о многообещающем бизнесе в связи с созданием «Северо-Восточной сибирской компании по поискам золота на Чукотке»… Сколько было неудач! Куда только он ни обращался, чтобы получить концессию за Беринговым проливом: и в русское консульство в Сан-Франциско, и к приамурскому генерал-губернатору, и в министерство земледелия и государственных имуществ! Отказ, отказ, отказ всюду…
«Бесполезный ледник…» – вспомнил он, как отозвался о Чукотке один из его прежних компаньонов.
– Хотел бы я посмотреть на этого идиота, когда «ледник» начнет согревать меня долларами!
Уже немало лет Эдгар Роузен с компаньонами промышлял китов в дальневосточных водах торговал с туземцами на азиатском берегу. Но стать твердой ногой на земле за проливом ему не удавалось. Теперь же… Дверь кабинета распахнулась, и на пороге появилась массивная фигура в черном пальто с поднятым воротником, в надвинутой на лицо шляпе.
– О, мистер… – Роузен бросился навстречу, но вошедший движением руки остановил его.
– Не забывайте: я здесь инкогнито, никто не должен знать о нашей встрече на Аляске. Вы поняли меня? – Он оглядел комнату, устало снял пальто и шляпу, передал их, как лакею, Роузену и грузно опустился в кресло. – Приспустите пониже штору.
Роузен торопливо выполнил приказание и позвонил, глядя, как важный гость, далеко вытянув вперед ноги, белоснежным платком вытирал морщинистый лоб.
Слуга подал обед, налил в бокалы вино и удалился.
Гость сразу опустошил свой бокал. Долго ели молча. Наконец вашингтонец заговорил:
– Надеюсь, вы получили нашу телеграмму о назначении вас главным директором компании?
– Я не знаю, как мне благодарить вас!
Гость отодвинул тарелку с куриным бульоном, вытер салфеткой рот и небрежно отбросил ее в сторону.
– Мы, акционеры, считаем вас подходящим человеком – и только, – после долгой паузы процедил он, изучающе оглядывая Роузена.
– Смею заверить, господин сенатор!.. – прижав руки к груди, воскликнул тот, но гость раздраженно поморщился, и Роузен не окончил фразы.
За дверями, в общем зале, шумели подвыпившие солдаты и офицеры, матросы, гарпунеры, золотоискатели.
– Вам известно, – продолжал пожилой джентльмен, – с каким трудом, каким обходным маневром нам удалось вырвать у России согласие на это дело?
– Да, да! Столько отказов… Я знаю.
– Вы ничего не знаете, – перебил сенатор. – Это едва ли не первая наша серьезная победа за тридцать лет, после того как нам удалось овладеть Аляской. Да. Мы заплатили этому отставному полковнику русской армии, этому шталмейстеру высочайшего двора, мы заплатили ему… – Однако конгрессмен, видно, передумал и суммы не назвал. – Вижу, вам туманят голову лишь близкие успехи. Но мы обязаны видеть дальше. Мы не только деловые люди, мы государственные деятели! – энергично заключил он.
Роузен придвинул свое кресло ближе к столу, Гость взглянул поверх его головы:
– Шталмейстер русского двора – кукла. Хозяева – мы. Акции у нас.
В дверях показался официант.
– Не надо. Идите! – Главный директор компании сам наполнил стопки.
– Я пью этот бокал, – гость поднялся, – за старика Сьюарда, мудрейшего из государственных секретарей Штатов!
Роузен недоумевал: все это было для него так необычно.
– Русский царь был глуп, как мул, – снова усаживаясь, продолжал гость: – он уступил Сьюарду Аляску, этот ключ к Тихому океану, за семь миллионов долларов. А нам – нам только котиковый промысел на этих берегах, не говоря о золоте, столько же приносит ежегодно.
– Я начинаю вас понимать.
– Мы вынудили Россию отступиться от этой территории. Аляска – это мост в Азию, шаг на пути к господству на Тихом океане, – конгрессмен зажег сигару и со вкусом потянул дым. – Аляскинское направление – это основное направление для нашего проникновения в Сибирь и на Дальний Восток. Приобретение Алеутских островов и Аляски сразу ставит Америку на полпути к Китаю и Японии.
Роузен чувствовал себя все более растерянным: он никак не ожидал подобного разговора. А босс продолжал:
– Деловые люди должны не только хорошо понимать политику – они обязаны ее делать, как делают доллары, если не хотят остаться нищими. Политика – тоже бизнес, да.
Бутылки пустели. Кабинет наполнялся дымом сигар, Лица и шеи собеседников краснели.
– Аляска, коллега, пройденный этап. Задача – Двигаться дальше! Тихий океан – главная арена событий в великом будущем мира, арена триумфа американской цивилизации, – он оперся на стол руками, покрытыми сеткой бугроватых синих вен.
– Академия! – воскликнул Роузен.
Довольный произведенным впечатлением, сенатор едва заметно улыбнулся.
– Русские дьявольски энергичны, – продолжал он. – Почти на столетие раньше нас они достигли этих земель, заселили их до самой Калифорнии, истинной жемчужины Тихого океана, слава господу, не даровавшему разума царю этого народа и мудрости Сьюарда. Но мы не можем надеяться на случайности. Англосаксы должны всегда быть могущественнее и дальновиднее неполноценных народов. А для этого их надо держать у себя в кармане. Вы поняли меня? – Он внимательно вгляделся в лицо Роузена. – А теперь, – продолжал он, шевеля обрюзгшими щеками, – приступим к практической стороне дела. Мы должны организовать его так, чтобы русские не смогли конкурировать с нами. Мы вытесним Россию с северо-востока Азии, как уже вытеснили с северо-запада Америки. Да. Мы создадим предпосылки для последующей защиты интересов своих подданных за проливом путем дипломатического вмешательства. Мы сумеем повлиять на правительство… Как идет вербовка людей?
Главный директор доложил.
– Не скупитесь на обещания, Вербуйте русских, Слишком уж много их тут осело да так и осталось после приобретения нами Аляски. Они пригодятся вам в Азии. А с этим шталмейстером… – на лице старого американца появилась брезгливая мина. – Он еще нужен нам и нужен будет долго, его жалует русский царь. А придет время… – он сделал достаточно выразительный жест кистью руки.
Возбужденный, сияющий Роузен теперь уже не мог усидеть на месте. Юркий, маленький, он суетился перед креслом своего нового босса, наливал вино, предупредительно зажигал спички, когда у хозяина гасла сигара.
– Ну, – потирая руки, гость кашлянул, – обращению с туземцами учить вас, кажется, не надо?
– Я все понял, мистер… – Роузен снова осекся. – Имея в своих руках страну, богатую золотом, мы должны владеть и соседним с ней берегом.
– Но оружие наше – доллар! – Конгрессмен засмеялся, и, хотя его кустистые седые брови сдвинулись к переносью, морщинистое лицо продолжало некоторое время сохранять выражение добродушия.
Через полчаса, уже выходя из бара, гость Роузена столкнулся в дверях с каким-то развязным молодым человеком, оравшим с порога через весь зал:
– Хэлло, Ройс! Что нос повесил? Эскимоска под одеяло не пустила, что ли?
Сенатор ниже надвинул шляпу и вышел на улицу.
Вяло пережевывая жесткую солонину, Ройс поднял голову. Тяжелая челюсть отвисла, светлые брови нахмурились.
– Искать золото в постелях – специальность твоя.
За соседними столиками засмеялись.
– Ты нездоров, Бент?
– Как жить дальше, Мартин? Что делать?
– Делать что? – бойко переспросил маленький швед с зелеными глазами, настолько похожий на мистера Роузена, что надень на него фрак и парик с лысиной и не различишь, где новоиспеченный директор компании, а где его двойник. – Эй, старина, виски! – крикнул никогда не унывающий Мартин хозяину бара и лукаво подмигнул Ройсу. – Дело всегда найдется, Бент, – Он взял со стойки граненую бутылку с невысоким горлышком и наполнил стопки. – Я пришел к выводу, дружище, что на Аляске уже не пообедаешь. Опоздали. Все золотоносные участки давно расхватаны. Пей!
Уставившись на стопку, Ройс с совершенным безразличием поднял ее и вылил содержимое в рот.
– Умные люди, – еще более оживился Мартин Джонсон, – тянутся сейчас не на восток, а на запад. – Он в упор посмотрел на Ройса, вновь проворно наполнил стопки, огляделся по сторонам. – Говорят, Америка и Азия были когда-то единым материком. За проливом должен быть второй Клондайк. И там, Бент, на Чукотке, уже найдено золото…
Слово «золото», как током, ударило Бента. Вилка со звоном упала на тарелку. Золото – это Марэн, это оправдание десятилетнего бродяжничества, это будущее. Золото – это…
– Золото? – тихо переспросил он и воровато осмотрелся по сторонам.
Мартин утвердительно кивнул головой, наблюдая, как между столиками пробирался к ним рослый, плечистый Олаф Эриксон, третий искатель счастья и удачи из группы Ройса – Джонсона.
– Олафу ни слова, – успел шепнуть Мартин.
– Я так и знал, что эти бездельники здесь! – громко приветствовал их Эриксон.
– Хэлло, бродяга, – Джонсон поднялся ему навстречу. – Хозяин, виски!
Олаф сел на табурет, положил на стол локти, вгляделся в лица подозрительно смолкших приятелей, сам помолчал, глядя, как Мартин наполняет стопки, выпил, затем полез в карман и небрежно бросил на стол золотоискательский контракт, только что заключенный им с представителем «Северо-Восточной сибирской компании».
Зеленоглазый швед стал разглядывать бумагу, над его плечом склонился Ройс.
– Что за компания? – пробормотал Мартин. – Первый раз слышу.
Олаф пояснил:
– Говорят, какой-то русский получил у своего правительства концессию на Чукотский полуостров, Выпустил акции. Их сумел прибрать к рукам мистер Роузен. Вот и весь секрет.
– Роузен? Китобой? – Джонсон пожал плечами.
В этот день друзья не только пили, но и занимались делом.
Утро Ройс встретил в самом бодром настроении. Накануне, вслед за Олафом и Мартином, он тоже подписал контракт. По этому контракту он получит треть добытого им золота натурой и шестьсот долларов годовых. Кроме того, их берут бесплатно на полное обеспечение и довольствие.
После четырех долларов в неделю на железной дороге получать двенадцать с половиной на всем готовом – это совсем неплохо! Если он даже не найдет золота, то и в этом случае через год сможет вернуться домой.
Бент Ройс написал пространные письма в Норвегию.
