Текст книги "Поиски счастья"

Автор книги: Николай Максимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 36 страниц)

– Опять развязал?! – умышленно громко говорил лекарь, слыша шорохи вокруг домика.

Он нарочно слегка надавил на рану, и больной совершенно естественно застонал…

Дверь с шумом распахнулась, и за двумя наганами показались вначале головы, а потом фигуры колчаковцев. Третий остался за дверью.

– Руки вверх! – гаркнул один из ворвавшихся.

Другой принялся обшаривать карманы Кочнева.

– В чем дело? – спокойно спросил Иван Лукьянович, стараясь, чтобы голос не выдал его волнения.

Сидя на куске древесины, Элетегин не двигался. Его обнаженная нога стояла рядом с медицинским ящиком. Обыскали и его.

– А ты чего здесь? – мордастый курносый колчаковец поросячьими глазками уставился на чукчу.

Тот сделал вид, что не понимает. Не зная чукотского языка, курносый спросил Кочнева:

– Что делали?

– Лечил. Нога у него гноится.

– Обыск! – скомандовал старший из них.

И обыск начался.

Несколько минут Элетегин продолжал сидеть, но вот он помешал, и ему предложили убираться.

– Разрешите перевязать рану? – сказал Кочнев.

– Садись у печки и не шевелись!

Обыск длился много времени. В комнату вошел и третий колчаковец, и теперь они шарили все вместе. Курносый занялся книгами. Но среди них уже давно не было ни одной недозволенной. Пушкин, Толстой, труды Богораза о чукчах, Лесков, Чехов, Надсон…

Отодрали шкуру с пола, вытрясли перину, подушку, перевернули бочонок с засоленной рыбой, засахаренные ягоды – все это перемешалось. Власти не церемонились.

Кочнев молча сидел на полу у печи, как ему приказали, и наблюдал эту картину разрушения.

Штыком ободрали кресло. Клочья медвежьей шкуры полетели в общую кучу из пуха, ягод, книг, горбуши.

Под Ивана Лукьяновича начал подтекать рассол, он отодвинулся. Все трое оглянулись.

– Где письма?

– Письма на полке.

Но что это были за письма! От Дины, от отца…

Курносый бегло просмотрел их и швырнул на пол.

Больше искать было негде.

– Почему не уехал? Ссылка кончилась?

– Капитан не взял без денег. Летом буду просить господина уездного начальника…

– Ну да, – съехидничал колчаковец, – ему только и дела, что преступников отправлять.

Колчаковцы выехали из Славянска незадолго до образования ревкома и ничего не знали о том, что там произошло в ночь на шестнадцатое декабря.

Однако обыск у Кочнева производился не случайно Барон Клейст посоветовал новому правителю уезда «прощупать» бывшего политического – ссыльного.

Малейшая улика могла сейчас погубить Кочнева. Но улик пока не было.

– Подымись! – приказал белогвардеец.

Иван Лукьянович встал.

– Зачем к тебе чукчи ходят?

– Лекарь я. Лечу. Тем добываю пропитание.

– Ле-карь, – нараспев повторил колчаковец. – Вешать таких лекарей надо!

Не вовремя пришла Дина и, увидев плачущего ребенка, бросилась к нему.

– Обыскать! – скомандовал курносый своему помощнику.

Дина в страхе прижала к груди сына.

– Не трогай жену! – Кочнев преградил колчаковцу путь.

– Чаво? – тот нагло оглядел его.

– Я буду жаловаться в уезд! – припугнул Иван Лукьянович. – Что вам надо от женщины?

– Ладно, плюнь! – видно, струсил белогвардеец. – Чего с нее возьмешь.

Налет на квартиру ничего не дал. Улик не оказалось. Колчаковцы ушли.

– Что случилось? – Дина испуганно смотрела на разгром в комнате, не выпуская из рук ребенка.

– Ничего, ничего, все обошлось. – И Кочнев бережно усадил ее в кресло, из которого во все стороны торчали клочья изодранной штыками медвежьей шкуры.

Глава 38
В КОНТОРЕ МИСТЕРА РОУЗЕНА

Бывший директор «Северо-Восточной компании» по-прежнему возглявлял на Аляске обширное акционерное общество, которое занималось всем, что приносило дивиденды: разработкой золотых месторождений, промыслом китов, рыболовством, строительством дорог, транспортным пароходством, контрабандной торговлей с населением Азиатской России, поставками рабочей силы для южных штатов Америки, гидрографическими промерами у берегов Камчатки и многим другим, что было известно только главе компании и непосредственным исполнителям.

Дела шли достаточно успешно. Появляясь в своей конторе около полудня, Роузен выслушивал доклад секретаря, подписывал бумаги, делал распоряжения, принимал двух-трех посетителей и, утомленный, удалялся отдохнуть часок-другой в «Золотом поясе».

Минувший вечер он отлично провел с молоденькой артисткой цирка и сегодня был в превосходном настроении.

– Что? Вы уже здесь? – с деланным удивлением спросил он своего секретаря, распахнув дверь и остановившись на пороге приемной. Можно было подумать, что обычно секретарь приходит позже главы компании…

– Доброе утро, мистер Роузен!

– Что с вами, Элен? Вы нездоровы? – он слегка склонил набок голову, застыв на месте.

– Благодарю вас. Я здорова.

– Какие новости? – он небрежно сбросил лисью шубу, готовый скрыться в кабинете.

– Пока никаких.

– Как никаких? – Роузен заметил на конторке свежую газету с крупным заголовком «Ворота в Сибирь открыты» и быстро пробежал ее глазами.

То, что было напечатано в статье, новостью для него не оказалось, но все же Роузену всякий раз приятно было читать о делах в России. Действительно, после потрясающей неудачи с попыткой получить концессию для строительства Транс-Аляска-Сибирской железной дороги, после ликвидации «Северо-Восточной компании» разве не радостно ему было сознавать, что американские войска находятся во Владивостоке – в этих «воротах Сибири», укрепились по дальневосточным железным дорогам, держат крупные гарнизоны в Хабаровске, Харбине и других местах!

Уже давно директор компании не баловал своего секретаря разговором запросто. Но сегодня ему показалась неприятной мрачная настороженность Элен.

– Я вижу, Элен, вы теряете надежду стать самой богатой женщиной в Штатах. Но именно теперь перед вами открываются эти возможности!

Слегка прищурив большие глаза (как много у нее появилось морщинок!), Элен молча взглянула на него.

Роузен прошелся по комнате.

– Прошла пора, когда мы безуспешно уговаривали русских министров.

Элен, не слушая его, переписывала какую-то бумагу.

– Россия ослаблена. Вот теперь-то мы и поставим ее на колени! Я вижу, вы газеты не читаете! – руки Роузена нырнули в глубокие карманы, сигара задралась вверх; он остановился перед конторкой секретаря, широко, как моряк на палубе, расставив ноги. – Хватит возиться с этими русскими!.. Вы вызвали начальника таможни?

– Да, на двенадцать.

Директор компании взглянул на часы: они показывали одну минуту первого.

В это время дверь открылась, и в приемную не спеша вошел высокий англичанин с пушистыми бакенбардами и жидкой светлой бородой, разделенной надвое. Его нос и щеки были покрыты старческими прожилками.

– Доброе утро, сэр. Вы приглашали меня?

– Да, я вас вызывал, Однако вы заставили меня ждать.

Начальник таможни спокойно вытащил свои часы.

– Точно двенадцать, сэр, – и он неторопливо стал раскуривать короткую глиняную трубку.

– Сколько, Элен, мы выплачиваем таможне? – спросил Роузен.

– Пятьсот в неделю при навигации и сто в остальное время.

– Неплохо. Совсем неплохо! А какие услуги оказывает таможня компании? – Роузен развалился в кресло, не приглашая садиться степенного англичанина.

Элен понимала, что нужно ее патрону.

– Мы располагаем сведениями, что в минувшую навигацию таможня пропустила к берегам Азии двадцать три судна, не принадлежащих нашей компании.

– Да, сэр, – оказался вынужденным подтвердить англичанин, поняв, что его клерк снабдил Роузена этими неприятными цифрами.

– Что вы говорите? Неужели это верно? – удивленно опросил глава компании, как будто он только что узнал об этом.

– Как? – воскликнул Роузен, не ожидавший такого признания. Юркий, маленький, он вдруг оказался на ногах. – И это вы называете услугами?

– Да, сэр. Столько же мы не пропустили.

– Но разве вы не могли избавить меня от всех конкурентов?

– Нет, сэр. Вашингтон, бумаги…

Взбешенный Роузен вытащил из бумажника стодолларовую ассигнацию.

– Такие бумаги? – он потряс ею перед лицом англичанина.

– Нет, сэр, – невозмутимо ответил тот.

– Элен, заготовьте письмо мистеру Гарриману о том, что начальник таможни в связи с преклонным возрастом просит освободить его от должности, так как он не справляется со своими обязанностями.

– Вы пожалеете об этом, сэр, – с прежней невозмутимостью отозвался старик, глядя куда-то в дальний угол, поверх головы собеседника.

– Что?! – но тут Роузену внезапно почудилось, что перед ним не начальник таможни, а кипитан пиратского брига, спокойно раскуривающий свою трубку, в то время как бриг, отстреливаясь, под всеми парусами уходит от патрульного судна… И, повинуясь охватившему его тревожному чувству, он спросил:

– Вы долго плавали?

– Двадцать лет, сэр.

– О! – почему-то сразу проникаясь к нему уважением, воскликнул уже другим тоном глава компании. – Тогда мы сумеем договориться. Я тоже долго плавал на китобое. Прошу садиться.

В конце непродолжительной беседы Роузен сказал:

– Компания могла бы вдвое увеличить приз за каждое задержанное судно. Но сумеете ли вы справиться?

– Конечно, сэр, – англичанин, откинувшись в кресле, выставил далеко вперед длинные ноги в полосатых брюках со штрипками.

– Элен, заметьте себе! Ром, виски? – снова обращаясь к гостю, спросил глава компании.

– Нет, сэр.

– Итак… Двадцать пять тысяч годовых?

– Да, сэр. Все будет в порядке.

И, попыхивая глиняной трубкой, начальник таможни так же неторопливо удалился, как и пришел.

Несколько минут Роузен молча ходил по приемной. Ему казалось, что когда-то очень давно он уже встречался с этим англичанином. Но где, когда, при каких обстоятельствах? «Да, сэр…», «Нет, сэр…». Эта манера разговаривать рождала далекие, неясные воспоминания. Но вспомнить Роузену помешали. В контору явился начальник местного гарнизона с незнакомым человеком в штатском. Прошли в кабинет.

– Знакомьтесь, – сказал Роузену начальник гарнизона. – Полковник прибыл из столицы со срочным и совершенно секретным заданием.

– Очень рад, – ответил Роузен, пожимая руку сухопарого полковника.

– Мы получили тревожные известия, – начал представитель Вашингтона. – В Славянске большевики захватили власть. На Камчатке – Советы.

Роузен почувствовал, как взмокла его лысина.

– Позвольте, но ведь там наши войска!

– Войска в Приморье и в Приамурье. А это – Север.

Полковник держался официально, смущая Роузена пристальным холодным взглядом. Рыхлый, с отечными кругами под глазами, начальник гарнизона предпочитал молчать.

– Борьба не кончилась, – продолжал офицер разведки, – мне приказано потребовать от вас самой активной поддержки.

– Большевики? Конечно! – глава компании даже приподнял плечи.

– Первое. Пишите радиограмму в Славянск представителю фирмы «Эриксон и компания».

Роузен послушно схватил перо. Полковник вынул из кармана записную книжку и начал диктовать:

«Правление компании приветствует образование в Славянске демократической власти. Точка, Предлагаем оказать населению всемерную помощь, запятая, снизить на пять процентов цены на продовольственные товары. Точка».

– Но это убыток! – попытался возразить Роузен.

– Пишите, пишите! «Чтобы не сорвать промысел пушнины, запятая, обязываем раздать в долг все имеющиеся боеприпасы и оружие надежным охотникам. Точка. Подписи: Эриксон, Роузен, Сандберг». Написали?

– Не понимаю, – Роузен развел руками. – Сандберг – это вы?

– Представитель фирмы в Славянске знает, кто такой Сандберг, и прекрасно поймет, кому нужно выдать оружие. Отправьте немедленно.

– Элен! – крикнул Роузен.

Элен появилась в дверях. Он протянул бланк.

– На телеграф!

И телеграмма ушла.

Полковник закурил, прошелся по кабинету.

– Второе. Мы должны знать все, что происходит на русском Севере. Олаф Эриксон в Номе?

– Да.

– Вызвать!

Роузен снова позвал Элен.

– Вы недальновидны, – как только она удалилась, начал гость читать нотацию Роузену. – Вы хотите иметь рынок, но ничего не делаете для его закрепления за собой. В России родилась новая сила, которая может лишить вас такого рынка. Надо это учитывать.

– Вы не возражаете, полковник, рюмку виски? – и, не дождавшись ответа, начальник гарнизона вышел в приемную.

– Джонсон – это ваш? – продолжал полковник, заглядывая в записную книжку.

– Да, это представитель компании в Ванкареме.

Отлично, Ройс?

– Ройс? О нет, Ройс к нам никакого отношения не имеет.

Вскоре, бледный, испитой, вошел Олаф Эриксон.

Полковник окинул его быстрым взглядом.

– Вы нам нужны, – сказал Роузен, не представляя гостю Эриксона, который, впрочем, был тому достаточно знаком…

Объяснив вкратце своему старому агенту обстановку, офицер разведки сказал:

– Поручаю вам, Эриксон, сделать проспекторов более полезными Штатам. Многие из них, например Ройс, находятся в бедственном положении и не устоят перед долларами, которые вы им вручите, – с этими словами он вынул из бумажника десять сотенных ассигнаций и передал Эриксону, – Расписку!

– Не вздумай только, Олаф, сделать и тут свой личный бизнес, – предупредил его Роузен, – Это политика. Смотри!

– Я готов, мой полковник, но Ройс может упереться. Он упрям, как мул.

– Пусть норвежца да и других не смущает это пустяковое поручение. Они должны писать на ваше имя обо всем, что будет происходить на Чукотке, – и только, Скажите им, что такая информация нужна для коммерческих целей фирмам Америки, заинтересованным в торговле на севере России. Большего им знать не положено. Неужели, Эриксон, и этому до сих пор вас надо учить?! – Полковник зажег сигарету. – Мы больше вас не задерживаем.

Эриксон ушел, Навстречу ему в дверях появился краснощекий начальник гарнизона с подносом в руках.

– Полковник! – торжественно возгласил он, ставя поднос на стол.

Полковник налил виски, разбавил содой и выпил. Роузен сделал то же.

– Своих людей мы должны иметь в каждом населенном пункте, – продолжал посланец Вашингтона. – Задаривайте влиятельных аборигенов, шаманов, богатых чукчей, вербуйте верных людей. Обратите особое внимание на Славянск: там один из опасных очагов красной заразы. Обещайте, обещайте, обещайте! Это ничего не стоит и убытка не приносит. Впрочем, вот вам еще чек на пятьдесят тысяч. Пишите расписку, – и он снова налил себе виски.

Вошла Элен.

– Билл Бизнер, – доложила она.

– Занят, – коротко ответил Роузен, и Элен прикрыла за собой дверь.

– Вы знаете, что барон Клейст все еще находится в Славянске? – задал вопрос полковник.

Директор компании утвердительно кивнул головой.

– С ним вам надо связаться в предстоящую навигацию и оказать всякую возможную поддержку. Положение не терпит, чтобы вы продолжали отсиживаться в Номе. Ваше место сейчас на борту корабля. Вы поняли меня?

Начальник гарнизона снова направился в приемную к Элен.

– Прикажите, майор, подать нам кофе! – крикнул ему вслед вашингтонец. И, обращаясь снова к хозяину кабинета, продолжал: – Теперь о русских на Аляске. Мы располагаем данными, что в связи с событиями в России они тут начали шевелиться. Со своей стороны мы примем нужные меры, но и вы не будьте слепыми.

– Но что мне с ними делать?

– Вербуйте, развозите их по всей стране, чтобы стереть с карт эти русские очаги!

Дальнейшая беседа проходила за чашкой кофе, при участии Элен. Начальник гарнизона старался предупредить каждое ее желание. Потом, когда она собралась домой, он попросил у полковника разрешения проводить ее – и больше уже не возвращался.

Полковник и Роузен покинули контору акционерного общества лишь в сумерках.

Глава 39
ТАНЬГ ВАН-ЛУКЬЯН

Домик бывшего ссыльного снова заполнен вооруженными чукчами. Среди них – Элетегин, бедняки из ближайших поселений, работник купца. В табачном дыму трудно различить их лица. Похоже, что люди собрались сюда давно и о главном уже переговорили. Теперь они просто ждут возвращения таньгов с блестящими полосками на плечах – плохих таньгов, которые, обидев их тумга-тума Ван-Лукьяна, рано утром выехали из бухты Строгой.

– Все, что услышал, повезу домой и расскажу всем, кого здесь нет, – вслух высказал свои мысли пожилой чукча, ни к кому не обращаясь. – Советская власть правильно думает, что надо помочь беднякам.

– Мы еще многого не знаем. Будто спим мы, – вздохнул кто-то в углу у двери.

– Я старик, но я не против новой жизни. Ленин правильно говорит. В голове его верные мысли.

– Однако, где так долго гонец? – перебил старика нетерпеливый Элетегин.

Ему никто не ответил.

День уже начал угасать, когда возвратился чукча-гонец и сообщил, что колчаковцы, видимо, поехали назад, в уезд.

– Почему сразу не позвал нас? – спросил Кочнева Элетегин. Он уже совсем было приготовился арестовать плохих таньгов, поймать Гырголя, прогнать американов.

– Ничего, Элетегин, – успокоил его Иван Лукьянович. – Дальше Славянска не уйдут.

Чукчи не расходились.

Иван Лукьянович задумался. Он не мог задерживаться дома. Нужно было немедленно выполнять предписание ревкома, время не ждало.

– Ничего, – повторил он. – Летом приедут сюда хорошие таньги, привезут товары, прогонят американцев. Вместе с вами заберем у шамана вельбот, поделим между бедняками оленей богачей, выберем свою бедняцкую власть.

Находясь в положении ссыльного, Кочнев, прикрываясь записками купца, имел возможность бывать в поселениях, расположенных лишь к югу от бухты Строгой. На северо-западе он был лишь один раз и далеко не во всех поселениях. Теперь ему предстояло отправиться именно туда.

– Вечером я ухожу на север, к проливу, рассказывать чукчам о новой жизни, – сказал Иван Лукьянович. – Потом прямо оттуда – в Славянск.

Чукчи внимательно слушали.

– Если плохие таньги станут спрашивать обо мне, говорите, что я ушел в южные селения… Поняли?

– И-и, – все утвердительно кивнули.

Во взоре Элетегина светилось восхищение. «Умный Ван-Лукьян», – думал он.

– Вернусь из Славянска вместе с хорошими таньгами. Ждите меня. Берегите Дину. Потом мы поймаем Гырголя, прогоним чужеземцев, устроим правильную жизнь.

– Ты смотри, Ван-Лукьян, – предостерег Кочнева старик, который недавно говорил, что в голове Ленина верные мысли. – Чукчи, однако, тоже встречаются плохие. Есть слухи, что Гырголь объявил себя хозяином Амгуэмской тундры. Берегись его. Он может убить человека. – Старик покосился на Элетегина, не желая прямо напоминать об убийстве его отца. – Шаманы тоже бывают злые. Ты смотри, Ван-Лукьян!

– Зачем им трогать меня? Я буду лечить больных, помогать чукчам, рассказывать им о новой жизни и новой власти.

– Это верно, – согласился Элетегин, – хороших чукчей, однако, больше. Также многие меня знают. Ты говори им, что я твой тумга-тум. Если найдешь старика Вакатхыргина, – тоже скажи. Умный старик. Также с Пеляйме из Уэнома мы были приятелями. Много раз встречались на ярмарке. Жалко, пропал куда-то Тымкар. Давно не слышно. Сильный он. Многое может.

– Да, да, это так, – послышалось сразу несколько голосов, и чукчи назвали еще ряд имен своих друзей из разных стойбищ.

– Спасибо, спасибо, – ласково поблагодарил Иван Лукьянович.

Затем он помолчал, словно вспоминая что-то, взглянул в окошко и твердо сказал:

– Ну, что делать вам – вы знаете. А теперь идите домой.

Поздними сумерками Кочнев и сам вышел из домика. За его спиной был большой мешок с продуктами и медикаментами. На шее – ружье, в руке – палка. Одет был Иван Лукьянович, как чукча.

Между высокими горами, над закованной в ледовую броню бухтой, висела луна. Забитые снегом ущелья и скалистые вершины светились зеленоватым светом. Было тихо, как перед бурей.

Перейдя бухту, Иван Лукьянович сразу углубился в долину, чтобы по ней выйти на побережье, к ближайшему поселению.

По твердому снегу идти было легко. Но сердце гулко билось. Радостным волнением был охвачен Иван Лукьянович, в какой-то мере и от него, Ивана Кочнева, зависит приближение часа, когда народы Севера смогут вздохнуть полной грудью. Сознание этого наполняло сердце бывшего ссыльного лекаря гордостью. Сколько лет уже он совмещал медицинскую практику с подготовкой обездоленных к протесту… Конечно, здесь, в бухте Строгой, ему было легче: здесь он одержал не одну победу над болезнями и смертью. Труднее будет там, где его увидят впервые, думал он.

Однако уже в первом поселении опасения его начали рассеиваться.

– Какомэй! Ван-Лукьян! – встретили там его. – Заходи кушать. Здравствуй.

Оказывается, его знали. Знали и тут, знали и в других селениях – до самого Восточного мыса. Да и как было не знать его чукчам и эскимосам: ведь сколько лет он прожил среди них…

Иван Лукьянович не торопился. Лечил, присматривался, беседовал, примечал. Лишь к весне он достиг мыса Дежнева.

Потом попал в Уэном.

В Уэном он вошел ранним утром. Люди еще спали. Его встречали лишь собаки. Здесь его внимание сразу привлек к себе домик, очень похожий на его собственное жилище. Иван Лукьянович направился к нему. «Кто бы мог тут жить?» Постучал. За окном мелькнула голова и скрылась. Вскоре на пороге показался заспанный чукча средних лет.

Его смуглое лицо выражало что-то недружелюбное и настороженное.

– Здравствуй, – первым поздоровался пришедший.

– И-и, – ответил владелец домика, не выказывая признаков гостеприимства.

Собаки целой сворой продолжали лаять на незнакомца.

Из яранг начали высовываться головы.

– Это Уэном? – спросил Кочнев, хотя в таком вопросе не было надобности.

– И-и, – также безразлично подтвердил заспанный чукча.

– А где яранга Пеляйме? – вспомнил Иван Лукьянович имя, названное ему Элетегином.

Чукча часто заморгал, оглянулся, как бы ища защиты…

– Откуда знаешь Пеляйме? – вместо ответа хрипло спросил Пеляйме, тоже не узнав таньга.

– Я лекарь из бухты Строгой. Элетегин мой тумга-тум. Он сказал мне: «Пеляйме – мой друг. Иди к нему».

– Элетегин? Какомэй! Энмина! – крикнул чукча. – Тебя Ван-Лукьян звать? – Он протянул руку. – Этти, здравствуй! Однако, Пеляйме – это я… – Он явно смутился, щеки его порозовели.

Дверь снова открылась, в нее несмело просунулась женщина.

– Энмина, это Ван-Лукьян. Он друг Элетегина!

«Так вот он какой, этот таньг?» – подумала Энмина. Она попыталась улыбнуться, гноящиеся веки тяжело приподнялись, за распухшими губами показались белые десны.

«Боже мой, она еще может смеяться!» – болью сжалось сердце медика. Голова женщины была покрыта струпьями, жесткие волосы слиплись, железы на шее распухли, за ушами бугрилась гноящаяся короста.

– Пойдем, пойдем! Вот яранга Пеляйме, – с достоинством сказал ее муж про свое жилище. – Га-гы! – пугнул он собак и пропустил гостя вперед.

На нешироких нарах спали двое нагих детей, слегка прикрытых оленьей шкурой. Оконная рама была затянута прозрачным пузырем. Здесь стояли грубый стол, печка и такие же, как дома у Ивана Лукьяновича, обрубки плавника вместо стульев. Казалось, кто-то снял план с его домика и построил здесь точно такой же.

– Ты был когда-нибудь у меня?

Пеляйме улыбнулся.

– Один раз. Ты забыл, и я забыл, однако, Я тоже не узнал тебя. Давно было.

– А кто построил этот домик?

– Василь. Вместе строили, Потом он ушел, Теперь здесь я.

– Устюгов?

Теперь стало ясно, что Устюгов построил это жилище по образцу домика Кочнева.

Руки Энмины оказались тоже в болячках. Но, чтобы не обидеть ее, гость отведал всего, что подавала хозяйка этими страшными руками, такими же обезображенными болезнью, как и лицо.

Пришел подросток, сказал, что Кочак зовет Пеляйме.

Шамана бесило, что таньг миновал его ярангу. А про пришельца уже спрашивают соседи… Какой же он шаман, если не знает всего раньше других!

– Вижу – слабым становится Кочак, если посылает, чтобы знать, – сузив глаза, проговорила Энмина.

«Какие слова говорит Энмина…» – Пеляйме покачал головой. У него с детства внедрилось в сознание, что шаманы – нужные люди. Они заставляют зверя подходить к берегам, поэтому чукчи благодарны им. К тому же они связаны с духами…

– Не нужно тебя, уйди! – бросила Энмина младшему сыну Кочака.

– А кто такой Кочак? – спросил гость.

– Лживый человек. Он такой же обманщик, как янки, – так называть американцев она научилась от Василия и Натальи.

Кочнев заинтересовался.

– Давно было. Таньг-начальник искал другого таньга. Однако его никто не видел из наших людей. Тогда стал Кочак собирать песцов. Потом Пеляйме узнал: обманул нас шаман. Себе забрал все. Деревянный вельбот достал за них. Еще прогнал Тымкара, – рассказывала Энмина.

– А где теперь Тымкар?

– С эскимосами на острове. Были мы с ним раньше приятелями. Пусть отсохнут мои ноги, если я сейчас пойду к Кочаку, – вырвалось у Пеляйме, и он обтер руками вспотевшее лицо. – Хотел шаман, чтобы я дочь его себе в жены взял. Также хотел его сын забрать Энмину. Теперь сердятся. Говорят: умрете в этом домике, Не хочет шаманить, чтобы Энмина не болела.

– Я вылечу твою жену, Пеляйме.

Женщина присела на нары, не спуская глаз с таньга. Неужели она с-нова сможет стать здоровой и сильной? Ведь шаман сказал: «Подохнешь, как собака…»

– Ван-Лукьян… – задохнувшись от волнения, только и выговорила она.

– Через три руки дней Энмина будет здоровой.

Иван Лукьянович начал распаковывать свой мешок.

Потом попросил нерпичьего жира и на нем приготовил мазь.

Энмина тихо заплакала.

Весть о том, что таньг вылечит Энмину, быстро облетела Уэном. Чукчи не верили. Как можно сделать ее здоровой, если шаман сказал, что духи скоро заберут ее!

Кочак начал шаманить. Звуки бубна глухо доносились из его яранги.

Пеляйме не пошел на промысел. Он сидел в домике мрачный. С блестящим от мази лицом и завязанной головой и руками Энмина тоже сидела дома, молча поглядывая то и дело на мужа. Она знала, почему печален Пеляйме: ведь два года они копили шкурки, чтобы добыть второй винчестер, добыли его – теперь американы предлагают совсем негодные патроны… А русские перестали привозить товары, говорят: «Война…»

– Словно горло мне давят, – сетовал Пеляйме. – Где взять патроны? Говорит чернобородый: купи другой винчестер, к нему есть две пачки, – он взял свое новенькое ружье, любовно повертел его в руках и снова поставил в угол. У Пеляйме скопилось уже два винчестера и карабин. – Плохие людишки. Обманщики, – помолчав, продолжал охотник. Совсем отуманила мне голову такая жизнь. Ум теряю. Патронов нет. Не имею долгого сна от дум, совсем обессилел.

– Теперь, Пеляйме, многие чукчи думают о жизни, – начал Иван Лукьянович. – Я был везде. Знаю.

– Сколько ни думай – все равно лучше не станет, – горько отозвался уэномец. – Раньше надеялись, верили Шаману. Теперь вижу: слабый шаман, – вздохнул он. – Кто поможет чукчам?

– Есть, Пеляйме, такой человек, он о бедняках думает.

– Думает… – чукча покачал головой.

– Этот человек собрал всех бедняков, и они прогнали шаманов и купцов-обманщиков. Теперь стали жить хорошо. Уже в Славянеке совсем другая жизнь, – осторожно продолжал Кочнев.

– Как можно прогнать шаманов? – усомнился Пеляйме. – Пустое говоришь, Ван-Лукьян.

– А как прогнал Кочак Тымкара?

Чукча не ответил.

Такие беседы велись здесь каждый вечер, когда чукчи заканчивали промысел.

Шаман не показывался, но слухи, распущенные им, ползли, как ядовитые змеи: «Таньг – не человек. Берегитесь его! Прячьтесь! Не пускайте в свои яранги. Не ходите в чертово жилище к Пеляйме!..»

Однако женщины тайком забегали посмотреть, как подсыхает короста на теле Энмины.

Лекарь приглядывался к людям, расспрашивал обо всех у Пеляйме.

Как-то он сказал:

– Оповести всех людей, пусть сойдутся сюда. Расскажу о большом человеке, который скоро поможет чукчам.

Но люди не собирались. Их страшил гнев Кочака.

Тогда вечерами Кочнев начал посещать яранги сам и засиживался там допоздна. В свои жилища его пускали и слушали охотно.

К концу третьей недели лицо Энмины стало заметно очищаться. Она посвежела. Уже смогла расчесать волосы. Болячки оставались лишь за ушами, но и они заживали. Бодрость возвращалась к женщине.

– Энмина, ты становишься совсем молодой, – радостно говорил ей муж.

– Если не ты, то кто же станет радоваться? – смеялась она.

Выздоровление Энмины озадачило Кочака, «Этот таньг погубит меня…» Ему казалось, что он видит смех в глазах чукчей. Ведь он, Кочак, говорил, что эта баба подохнет, а она снова стала здоровой и дерзкой, как прежде. Разве не нарочно она вчера приходила к соседней яранге и полдня хохотала там, чтобы он услышал?

Рассуждая так, шаман был прав. Хотя уэномцы внешне и не изменили своего отношения к нему, но в их умах стали шевелиться опасные для него мысли. Правда, чукчи по-прежнему настороженно присматривались к таньгу, но кто же не видел, что Ван-Лукьян вылечил Энмину, как обещал! А это очень важно, когда человек выполняет свои обещания. К тому же им нравилась смелость, с какой он дал такое трудное обещание. Даже Кочак никогда заранее ничего не обещал. Он просто шаманил и потом, если больной выздоравливал, хвастал своей силой.

– Странный этот таньг, – говорили чукчи.

– Сильный шаман наверное.

– Ничего, однако, не просит. Не шаманит тоже.

– Очень вонючий жир, которым мажет раны.

– Где берет такой?

– Много непонятного рассказывает.

– Есть, говорит, сильный человек – Ленин.

– Это верно. Так говорит.

– Скоро, сказал, Ленин и его помощники – большевики – вместе с бедными чукчами пойдут и прогонят американов и плохих таньгов.

– Но возможно ли это?

– Я, говорит, тоже помощник Ленина.

Чукчи группами стояли у яранг и тихо переговаривались. Временами они озирались на ярангу Кочака. Они не знали, что шаман выглядывал в щель дверцы, догадываясь об их разговорах.

«Власть моя слабеет, – думал шаман. – Надо сказать Ранаургйну, что духи велели убить таньга».

Ранаургин давно оставил свои притязания по отношению к Энмине, но злоба его не заглохла. Отец внушил ему ненависть к Пеляйме и к русским: разве не таньг Василь много лет назад помешал ему унести Энмину к себе в ярангу? Разве не Василь научил Пеляйме не слушать Кочака?

Ночью Кочак позвал к себе сына. Ранаургин влез в полог.

– Уйдите все! – приказал шаман домашним.

Жена, сын-подросток и взрослая незамужняя дочь выползли прочь.

– Каковы новости? – спросил отец.

– Без новостей я.

Кочак нахмурился. Взял железную круглую коробку с волокнистым табаком.

– Глаза твои, видно, ослабли. Разве ты не видишь, что таньг – помеха в нашей жизни?

Ранаургин молчал. Теперь голова его была занята только торговлей. Таньг ему не мешал, и он не замечал таньга.

– Разве ты не видишь, что по ярангам он ходит, против тебя говорит?

Сын тревожно взглянул на отца.

– Духи недовольны. Они требуют большой жертвы.

– А что принести?

– Скуден ум твой! – Кочак в гневе сморщил лицо, изрезанное глубокими морщинами старости. – Открой свои глаза!

Ранаургин часто замигал. При отце он всегда терялся, забывая, что сам уже взрослый человек, имеющий двух жен. Кочак глубоко затянулся дымом.

– Таньг хочет убить тебя, сын, и забрать твои товары и твоих жен. Так говорят духи.

Ранаургин, коренастый, как и отец, заерзал на шкуре.

– Разве ты забыл, что Пеляйме твой враг? Разве не он отобрал у тебя невесту? Теперь они вместе с таньгом хотят убить тебя.