Текст книги "Корона Тафелона (СИ)"

Автор книги: Наталья Авербух

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 37 страниц)

Глава шестая
Побоище

По Дарилике ехали вместе с летом. Холмы сменялись полями и усыпанными цветами лугами, а потом дорога снова ныряла в лес. В иные города заезжали с богатых ворот, а выезжали из бедных, в иные – наоборот. Непривычно было видеть даже самые большие и величественные дома, сколоченные из дерева, а не сложенные из камней, но в Дарилике всё было деревянное. В какие-то города вовсе не пускали, приходилось вставать под стенами и дожидаться, пока не приедут княжьи слуги, чтобы спросить верительные грамоты. После этого Увара пускали в город «с малой свитой» и вскоре оба отряда двигались дальше.

Время шло. Нежная зелень листвы становилась тем темнее, чем ближе они приближались к цели. Постепенно время и искусство Врени делали своё дело и к степи Юлди подъезжал уже на телеге, то лёжа, а то сидя на сколоченном Иргаем стуле. Монах как раз сидел, когда дорога вышла из леса и перед ним открылось бескрайнее пространство. Не было ни деревьев, ни домов, ни стен, не заборов, только море травы, которое волнами гладил ветер. У монаха захватило дух. Опрокинутой синей чашей над ними возвышалось небо.

Со стороны донёсся неодобрительный голос Врени – она ехала на следующей телеге, вместе с Дакой и её детьми:

– А почему трава жёлтая? До осени далеко ещё.

Дака засмеялась.

– Выгорела, – коротко ответила она. – Солнце соки выпило.

Странно изменились люди, которых Юлди успел хорошо изучить за время дороги. Тафелонцы – это было видно – напряглись, насторожились. Вон седой Берток проверяет, хорошо ли меч из ножен выходит, вон Винхо, приподнявшись в седле, озирается, пытаясь разглядеть, не подкрадывается ли кто. Хромой Ферко похлопывает по раненной шесть лет назад ноге. Габор, Карско и другие, никогда в степях прежде не бывшие, очарованно смотрят вокруг.

А остальные, Харлан, его сыновья, их сородичи Сил, Калин… как и люди Янака – они расслабились, повеселели. Будто домой вернулись. Сзади раздался женский смех, нежное материнское воркование. Некоторые дети в отряде никогда здесь прежде не были, они выросли уже в Тафелоне.

К телеге подъехал Фатей.

– Хорошо! – сказал он на тафелонском. Он ухмылялся, но Юлди заметил, что юноша странно напряжён.

– Что не так? – спросил монах прямо. Фатей фыркнул. Все знали, что шесть лет назад он продал душу Врагу, чтобы выучиться у его слуги подлым хитростям. Но с монахом юноша всегда был приветлив.

– Всё не так, – отозвался Фатей и вдруг перестал ухмыляться. Лицо его сделалось строгим и как будто даже сердитым. – Второй день людей не видим. Мимо Канева шли – видал, деревни сожжённые стоят?

Юлди смутился. Дорогой он любовался полями, лесами, небом, жалея, что ему не дано, как брату Полди, запечатлеть лечащую душу красоту. Действительно, за полем, которое они проезжали третьего дня, где-то вдалеке виднелись почерневшие развалины.

– Здесь всегда неспокойно, – припомнил монах разговоры Увара и Янака. – Князья…

– Князья знают: сожжёшь деревню, хлеба не будет, – перебил его Фатей.

Юлди вдруг вспомнил: то поле сплошь поросло бурьяном. Он ещё тогда подумал: отдыхает. Фатей покачал головой.

– Всё не так, – повторил он и снова заухмылялся.

* * *

Стоять на краю не стали, двинулись по дороге через степь. Что она наезженная, успокаивало, значит, тут часто ходили. Значит, можно пройти. Дака, покрикивая на Сагилла, чтобы не вертелся на краю телеги, рассказывала Врени:

– Ты не смотри, что в степи стен нет. Она не ровная. То холм, а то овраг. Умеючи можно близко подобраться, а мы и не заметим.

– Ты тоже не заметишь? – хмуро спросила цирюльница. – Иргай не заметит?

Дака мотнула головой и засмеялась.

– Иргай заметит, да. Если ты подкрадёшься, Иргай заметит. А если Акшин – нет, не заметит.

– Кто такой Акшин? – устало вздохнула Врени.

Дака перестала смеяться.

– Человек, – сказала она сердито. – Вот встретимся, я ему – ух!

И мотнула головой, как когда-то в девичестве, когда от этого движения чёрные косы хлестали её по плечам.

– Ха! – сказала Дака возбуждённо. Врени заметила, как в её глазах загорелся злой кошачий огонь. – Гляди! Заметили! Фатей! Фатей!

Передние всадники в отряде действительно заметно заволновались.

– Хей, – отозвался Фатей, в самом деле подъезжая к их телеге. Когда-то сестра заменила ему и мать, и отца, но теперь он смотрел на неё со снисходительностью взрослого мужчины. – Не кричи. Пыль на краю неба.

Он покосился на Врени – свою сестру в прозрении – и снисходительно объяснил:

– Пыль – кони скачут. Скоро тут будут.

Увар прокричал приказ и оба отряда остановились. Мужчины окружили телеги. Кто-то принялся взводить самострелы, кто-то изготовил к стрельбе лук, остальные обнажили свои кривые мечи – удобно с коня рубить – и достали из-за поясов топорики. Врени в тревоге посмотрела на Даку. Когда у неё так горят глаза, жди беды.

* * *

Чужих было немного – всего два десятка. Не таясь, они подъехали к ощетинившимся оружием всадникам, старший, в хорошем риканском доспехе и шлеме тернской работы – одному Заступнику известно, как они сюда попали! – выехал вперёд и что-то прокричал. Потом вгляделся в отряд и перешёл на родной язык Даки, который ни Врени, ни Юлди не понимали, но могли узнать.

– Он говорит, – немного удивлённо перевела Дака, – что они люди великого хакана. Что нас заметили на заставе, которую поставили волей Неба и по приказу его хакана. Требует рассказать, кто мы, откуда и куда едем.

Янак подъехал к Увару и что-то ему тихо сказал, указывая то на чужих, то на степь позади них.

Дака тревожно посмотрела на цирюльницу.

– Здесь никогда не было заставы! – сказала она.

Врени ответила подруге таким же встревоженным взглядом. У Увара в отряде – полсотни воинов, да с Янаком – бойцов двадцать. А здесь всего-то два десятка, к тому же только у троих человек железные доспехи, у остальных войлочные. Но если за ними – застава, если Хакан, кто бы он ни был, правит здесь…

– Кто такой – Хакан? – спросила Врени. – Ты его знаешь?

Дака коротко рассмеялась.

– Князь, – пояснила она. – Великий князь. Как Клос. Только лучше.

– Это таможня, – догадалась Врени. Значит, хакан – не имя, а титул. – Степная таможня. Да?

– Да, – медленно наклонила голову Дака. – Если правда – то да. Сагилл! Сагилл! Вараза от края оттащи! Смирно сидите! Я вам! Ольви! Ольви, не сметь! Дандак! Дай Ольви Санапи, пусть нянькает! Ольви! Ольви, расчеши Санапи волосы!

Сагилл, шестилетний бойкий мальчуган, со смехом ухватил самого младшего брата, Вараза, за пояс и рванул на себя, и они опрокинулись на спины. Дандак, средний брат, с натугой пихнул в руки Ольви полуторагодовалую Санапи. Ольви было около семи лет, но в человеческом облике девочка выглядела всего на четыре. Сейчас её трясло от страха и возбуждения, но она послушно достала деревянный гребешок и принялась расчёсывать мягкие волосики приёмной сестрички. Дрожь, которая сотрясала тело маленькой оборотницы, постепенно унималась.

Дака покачала головой.

– Нельзя, чтобы Ольви превратилась, – сказала она, повернувшись к цирюльнице. – Нет в степях такого, чтобы любили тех, у кого две шкуры. Убьют. Сагилл говорил – когда-то мохнатые по степи кочевали. Народ был. Потом их не стало. Давно не стало. На них все войной ходили. И мы, и братья Харлана и из Дарилики приходили. Всех убили. Нельзя.

Сагилл был погибший старший брат Даки, в честь которого она назвала первенца.

Пока Дака и Врени отвлекались на детей, Увар и Янак о чём-то договорились с чужим отрядом, и оберст приказал трогаться вперёд. Чужие разделились, один десяток поехал впереди, второй – позади людей Янака и Увара. Врени обратила внимание на то, какие они спокойные и уверенные, почти наглые. Им плевать, что они в меньшинстве. Это их земля, они здесь хозяева. Но, судя по словам Даки, раньше так не было. Давно ли хакан стал здесь править?

* * *

Они добрались до заставы, которая оказалась всего-навсего большим лагерем посреди степи. Женщин там не было вовсе и на отряды Увара и Янака снующие между войлочных шатров мужчины смотрели с неприкрытым любопытством. Со стороны доносилось овечье блеянье, видно, рядом пасли стадо. Возле лагеря треугольником были выкопаны три колодца. К Даке и Врени, привычно занятым шатрами, подошёл Фатей.

– Нехорошо, – сказал он, глядя мимо женщин. – Сказали, спокойно тут. Хакан велел, чтобы мир был везде. Хакана слушаются. Сказали телеги в стороне поставить, шатры не окружать.

– Ну и что? – не поняла Врени. Фатей сплюнул.

– Нехорошо, – повторил он. – Дака, смотри за дочерью. Пусть не боится. Пусть не превращается.

Он ушёл. Дака встревоженно смотрела вслед брату.

– Ой, плохо, – покачала головой она и повернулась к цирюльнице. – Телеги вокруг шатров стоят. Можно отбиться. Сейчас – нет.

– И Увар послушается? – недоверчиво спросила Врени. На оберста такая покорность была непохожа.

Дака невесело улыбнулась.

– Ты не видишь, нет? Большая застава. Вечером много вернутся. Куда мы от них денемся? Тут везде степь.

* * *

Дака оказалась права: вечером на заставу вернулось пять таких отрядов – и все без женщин. Увар и Янак остались в меньшинстве. Оберст, впрочем, держался спокойно и уверенно. Вечером его позвали к костру старшего на заставе, и он пошёл туда, взяв с собой Харлана и Янака. О чём они говорили до поздней ночи, никому потом не рассказывали.

* * *

– Хей, – сказал Фатей наутро, когда Юлди под руководством Врени осторожно разминал спину. – Тебя Заступник слушает? Поговори с ним. Скажи – помощь нужна. Пусть помогает.

– Я не могу указывать Заступнику, – распрямился монах.

– Зачем тогда ты веришь? – сделал удивлённые глаза Фатей. Врени была готова поспорить на свою долю от похода, что мальчишка смеётся над монахом.

– Вера даётся не зачем, – устало ответил Юлди. – Я верю в Заступника потому, что Он есть.

– Так поговори с ним! – обрадовался юноша. – В Толок не идём, к хакану идём. Хакан скажет – можно – пойдём в Толок. Скажет – нельзя – раз! Раз!

Он резко рубанул рукой, показывая, как отсекают головы. По спине Врени пробежал неприятный холодок. Фатей, похоже, не шутил.

– Откуда ты знаешь? – спросила она. Фатей покосился на неё, но так и не посмотрел прямо.

– Фатей много знает, – уклончиво отвечал он. – Поговори с Заступником, Юлди, пусть скажет хакану, чтоб пропустил нас.

Врени не стала напоминать мальчишке, что прозревший не должен ждать помощи от Надзирателя. Пусть с ним Медный Паук разбирается.

– Я буду молиться, – пообещал монах, – чтобы Заступник укрепил нас в этом испытании, как он укреплял нас в прошлых.

Фатей сплюнул.

– Видал, сколько их? – проворчал он уже без смеха. – Только первая застава – и так много. Янак говорит, дальше больше будет. Янак говорит, раньше заставы так близко к Каневу не стояли. Теперь стоят. Много. Твой Заступник закроет от их стрел?

Юлди осенил себя священным знаком.

– Кто знает. Тому, кто искренне верит, Он являет помощь в любых испытаниях. Я сам, хоть и недостоин, был свидетелем тому. Моя вера сломила злое чародейство Князя-Жреца и…

Он не договорил, потому что Фатей покатился со смеху.

– Я слышал, – сказал юноша, отсмеявшись. – Ты – да. Хорошо держался. Хорошо верил. Заступник тебя наградил. Отводил чародейство. Но колдун – нет.

– Я видел сам! – неожиданно для Врени рассердился Юлди. – Он упал, сражённый…

Цирюльница покачала головой. Фатей доиграется.

– Ольви, – объяснил юноша, злорадно ухмыляясь. – Дака её подучила. Спряталась в тумане, прокралась. Цапнула колдуна за ногу. Хорошо цапнула. Колдун упал. Юлди победил. Юлди герой! Заступник хороший бог! Помогает!

На монаха было жалко смотреть. Он стоял, опустив руки, лицо его пылало от стыда. Фатей нахально хлопнул Юлди по плечу.

– Ты поговори с Заступником, – посоветовал юноша. – Скажи: мы тебе помогли, тебя теперь уважают. Теперь ты нам помоги. Поговори с хаканом. Пусть пропустит в Толок!

Он ещё раз хлопнул Юлди и пошёл прочь.

– Не слушай его, – неловко сказала Врени.

– Это правда? – спросил монах.

– Юлди…

– Это правда?!

– Правда, – вздохнула цирюльница. Освободитель, кто мальчишку за язык-то тянул?!

– И ты молчала?! Позволила мне думать…

– Я пыталась тебя вразумить, – напомнила Врени.

– Но ты не сказала мне что я… что я…

– Какая разница?! – разозлилась цирюльница. – Ты победил, мы ушли оттуда целые и невредимые. Ты хоть представляешь себе, что с нами было бы, если бы ты проиграл?! А с тобой что было бы?! Я слушала, что говорили в Дульме. Этот колдун может вытянуть живую душу из тела. Ты, кажется, после смерти к Заступнику собрался? Мог бы забыть о Нём навсегда. На вечность.

– Это ты придумала, – сказал монах, не слушая её. – Ты придумала послать Ольви.

– Мы с Дакой, – пожала плечами Врени. – Всё, хватит! Скоро ехать, а ты стоишь и языком треплешь. Давай, разминайся, если хочешь в седло сесть. Неделя, две – и сможешь.

* * *

От колодцев донеслось что-то недоброе – быстрая чужая речь, мужской голос, наглый, властный, мешающий свой язык с языком народа Даки, и в ответ – женский голос, два резко сказанных слова. Васса?...   Потом опять – мужской голос. Плеск воды. Васса?

Врени поспешила туда. Васса стояла у колодца с ведром, а перед ней – с головы до ног мокрый чужак в странной шёлковой одежде, что-то вроде длинной запашной куртки, из-под которой виднелись широкие штаны. На голове у него была невысокая островерхняя шапка по краю отделанная мехом, стан охвачен поясом с золотыми бляхами. Богатый человек. Или знатный. Или богатый и знатный вместе.

К Вассе уже подскочил с одной стороны Фатей, с другой – Харлан. Его сыновья подбегали следом. Мужчины оттёрли девушку, встали перед чужаком. За его спиной стали собираться остальные сторожа с заставы.

Напряжённую тишину разрезал пронзительный крик Даки:

– Ольви, нельзя! Ольви, не смей! Сидеть! Сидеть, я тебе говорю!

А потом раздался не то визг, не то вой и к колодцу выбежала волчица. Проскочив между шатрами, она выскочила вперёд и встала, глухо рыча, против чужаков. Те отпрянули, схватились за оружие. Облитый Вассой, вроде как даже обрадовавшись, что можно отвлечься на что-то понятное, указал рукой на Ольви и бросил несколько резких слов. Потом – на Харлана, а после ткнул пальцем в сторону Вассы и сплюнул. Харлан рванул из ножен меч. Чужак, заулыбавшись, тоже, а потом крикнул что-то – и все сторожа на заставе ощетинились оружием.

* * *

Погружённый в свои мысли Юлди сперва ничего не замечал вокруг. Он думал только о своём грехе. Гордыня! Гордыня! Как он был слеп! Как он мог так обманываться! Его разыграли как мальчишку, а он в своей слепоте забыл о смирении…

Шок был настолько велик, что монах не сразу услышал звон оружия, крики ярости и боли вокруг. А когда услышал…

Только что здесь был мирный лагерь, где одни готовили себе пищу, другие сворачивали шатры, третьи разминались, умывались… словом, обычное утро. Сейчас это было поле боя. Сторожа – это было видно – были готовы к драке. Люди Увара – нет. Их оттеснили к телегам, на которых и под которыми сгрудились женщины и дети отряда. На земле лежали раненные и… убитые? Вон Никлос, Кобо… Матьяс… Ильз… У Ильза из груди торчит чернопёрая стрела. Монах опустился на колени, воззвал к Заступнику, прося его о милости для павших товарищей. Подобрал топорик, который выпал из рук Матьяса и уже хотел было присоединиться к сражению, но над разорённым лагерем внезапно прозвучал пронзительный голос Даки:

– Орлэ-хатун! Орлэ-хатун! Хей! Хей!

Остальных слов Юлди не понял, но чужаки, видимо, разобрали. Умерили свою прыть. Снова непонятные слова, мужской голос и – в отдалении стук копыт.

Крик ярости. Юлди заслоняли шатры, он обошёл ближайший, сжимая в руках топор, осторожно выглянул. По степи мчался всадник в пёстром кафтане людей Увара и с синим шарфом на шапке. Юлди высунулся дальше и наткнулся взглядом на чужака в железном доспехе поверх стёганой куртки. Чужак указал на топор в руках монаха, а потом ткнул в землю. Это было понятно без слов. Юлди поудобней перехватил оружие и двинулся к противнику. Тот засмеялся, обнажая кривые зубы. Меч доставать не стал. Юлди всё никак не мог перехватить его взгляд. Чужак как будто смотрел за спину монаха. А потом на Юлди обрушилось небо и всё заполнила беспроглядная темень. Монах потерял сознание.

* * *

Врени сама не знала, как осталась жива. Когда начался бой, она отступила, затаилась между шатрами. Войлочные, чужие, даже против солнца не показывали, кто за ними прячется. К ногам прижалась малышка Ольви, всё ещё в зверином обличьи. Волчица дрожала всем телом и поскуливала от страха.

Вдруг совсем рядом раздался хлёсткий удар, за ним ещё и ещё. Правый шатёр упал. За ним стоял чужак с верёвочной петлёй в руках. Он не спешил. Чуть дальше – лучник. Оба ухмылялись. Первый чужак, повыше ростом и чуть лучше одетый, сделал повелительный жест и что-то сказал. Врени покачала головой и показала пустые руки. Высокий чужак повторил своё движение. Цирюльница догадалась, он требует, чтобы она оттолкнула Ольви и дала себя связать. Волчица завыла, выгнулась… рядом с Врени тряслась со страха маленькая девочка. Чужаки сплюнули, потом снова заухмылялись. Чего они хотели? Просто убить? Или замучить до смерти? Одного не было в их взглядах: жизни. Врени поняла, что надо спешить. Она снова показала чужакам пустые руки, обняла девочку, а потом вытащенной из рукава бритвой перерезала бедняжке горло.

– Ego dimittam te[56]56
  «Ego dimittam te» – я отпускаю тебя (лат.).


[Закрыть], – сказала цирюльница на церковном языке. Теперь душа малышки Ольви свободна от этого мира. Высшая посвящённая может открыть дорогу пленникам этого мира прочь, туда, где больше никогда не будет ни боли, ни страха, ни ухмыляющихся чужаков. Она едва успела закончить фразу, как ей в сердце влетела чернопёрая стрела. Врени получила своё Освобождение.

Глава седьмая
Орлэ-хатун

Юлди очнулся в невысоком войлочном шатре, где едва могли уместиться двое. Болела голова. Болела спина. Было темно и душно. Он пошевелился и, как ни сдерживался, застонал.

– Хей! – прозвучал рядом незнакомый надтреснутый голос. Потом пошли непонятные слова на чужом языке. Юлди устало прикрыл глаза.

– Я тебя не понимаю, – медленно сказал он на наречии Харлана. Потом постарался проговорить это так, как говорили в Дарилике. Монах успел заметить, что в Дарилике пользовались одним языком с Харланом, но многие слова произносили совсем по-другому. – Не понимаю.

– Хей! – чему-то обрадовался человек и потряс Юлди за плечо. Монах снова открыл глаза. В полумраке шатра он смутно видел редкие седые волосы, белую бородку, торчащую вперёд как клюв. Старик растопырил пальцы и показал Юлди. Потом убрал. Потом снова показал.

– Вижу, – догадался Юлди. Потом кивнул. Затылок заломило чудовищной болью.

– Хе-хей! – покачал головой старик.

Он отошёл от Юлди, высунулся из шатра и что-то крикнул. Потом вернулся с плошкой, которую сунул под нос монаху. Пахло какими-то незнакомыми горькими травами. Юлди с трудом сел и взял плошку. Старик показал, что её надо выпить. Юлди покачал головой и вернул плошку. Старик рассердился.

– Джурон-хакан! – сказал он, указывая на выход из шатра, потом сделал такие же рубящие движения, как недавно Фатей. Снаружи, как сейчас понял монах, доносился шум. Обычный шум военного лагеря.

Старик указал на себя, потом на Юлди. Повторил рубящие движения и снова пихнул плошку в руки монаху.

– Пей, – с трудом произнёс старик на языке Харлана. – Плохо будет нет. Пей.

Деваться было некуда. Юлди послушно выпил горький отвар. В голове прояснилось. Старик проследил за изменившимся взглядом монаха и радостно хлопнул себя по коленям. Потом сделал новый жест, мол, ложись. Юлди лёг, но старик был недоволен. Он потряс монаха за плечо. Оказывается, надо было перевернуться. Старик, похоже, был лекарем. Он ощупал спину монаха примерно так, как это делала Врени, ткнул в самое больное место и с удовольствием прислушался к сдавленному стону.

– Хей, – сказал он, сделав Юлди знак, чтобы садился обратно. Заглянул в лицо, как будто искал там ответы на все вопросы. – Здоровье – хорошо?

– Хорошо, – неуверенно согласился монах. Что происходит? Крики, сражение… кто-то ударил его по голове… А теперь – шатёр, старик…

Юлди отстранил старика и попытался встать. Старик толкнул его обратно и затряс бородкой.

– Джурон-хакан! – с угрозой произнёс он и опять указал на выход из шатра. – Плохо!

Потом снова взглянул в лицо Юлди и повторил:

– Здоровье – хорошо?

– Хорошо, – обречённо согласился монах. Что было делать? Снаружи, похоже, полно народу… ничего не стоит отшвырнуть старика, но что дальше? Смерть? Пытки? Он внезапно понял, что боль в спине, которая сделалась уже привычной, отступила. Осторожно подвигался, попытался нагнуться.

– Хорошо! – обрадовался старик. – Здоровье – хорошо!

Лекарь. Очень хороший лекарь, который в два счёта сделал то, что не удавалось Врени за недели пути. Его похитили, чтобы послать к нему лекаря? Не может быть. Его отбили и послали к нему лекаря? Тогда почему… Хакан. Фатей говорил, так в степях называют князя.

– Увар? – спросил Юлди старика. Тот покачал головой. – Янак? Харлан?

Лекарь только качал головой на каждое новое имя. Потом произнёс:

– Джурон-хакан!

Это могло означать, что кто-то из них – Юлди или старик или они оба – здесь по приказу этого Джурон-хакана.

Больше лекарь ничего не говорил. Юлди опустился на колени и принялся молиться Заступнику, прося прощения за недавнюю гордыню.

* * *

Орлэ-хатун была очень старая женщина. Совсем старая. Фатей домчался к ней на третий день. Он спешил. Очень спешил.

Он узнал это имя у сторожей. Чего же проще. Было у него зимнее вино, которое варила сестра его наставника. Крепкое вино. Никогда тут такого не пили. Он налил его сторожам, сам пригубил, им дал. Он умел слушать. Умел шутить. Они говорили, говорили… много говорили! Рассказали и про Орлэ-хатун. Мать Джурон-хакана. Фатей слушал, потом Даке рассказал. Когда Джурон-хакан в поход уходит, его мать правит. Сторожа не знают, возьмут ли их с собой в поход Джурона-хакана. Сторожа не захотят сердить Орлэ-хатун. Дака умная. Всё как надо сказала. За ним гнались, конечно. Куда им! Не догнали. Фатей и сам легче, и доспехов не надел, и коня лучшего увёл. Куда им догнать его в степи!

Заставы не объезжал. В первую же въехал нагло. Показал пропуск – медную бляху. Украл на той, пограничной заставе. Пропуск есть, конь с заставы. Орлэ-хатун скрытная. Орлэ-хатун хитрая. На заставах поверили. Орлэ-хатун разные люди служат. Коней давали, напиться давали, провожали. Фатей не ел, не спал, только скакал. Трава меред глазами мелькала. Овраги проезжал, холмы проезжал. На заставах коней менял. Прискакал к Орлэ-хатун!

* * *

Шатёр у хатун был шёлковый, расписной. У входа стража стоит, сабли держит. Фатей через порог шагнул, внутрь вошёл. На помосте сидела старая-старая женщина. Как Земля старая. Один глаз у старухи косил, от чего её лицо казалось строгим и суровым. На голове женщины был надет высокий головной убор, чуть ли не в четверть высоты шатра. Он был украшен маленькими разноцветными пёрышками, расшит жемчугом и подвязан под подбородком неожиданно простыми завязками. За помостом висел занавес, отделявший внутреннюю часть шатра.

По обе стороны от помоста стояли стражники-нукеры в богатых халатах. Тоже с обнажёнными саблями. Фатей знал от сторожей: если он не понравится старухе, нукеры прямо в шатре снесут ему голову. Он опустился на колени, коснулся лбом ковра.

– Орлэ-хатун! – воззвал он с надеждой.

– Поднимись, – приказала старуха. – Ты кто такой?

– Фатей, – отозвался юноша. – Я – Фатей.

– Дарить или просить? – спросила Орлэ-хатун.

– Дарить! – без колебаний сказал Фатей.

Хатун довольно улыбнулась и протянула руку. Фатей скинул шапку, ударил ею о ковёр, рванул себя за волосы, потом рванул на груди кафтан.

– Ох, Орлэ-хатун! – залился юноша слезами. – К тебе ехали! Коней гнали! Подарки везли! До первой заставы доехали! Сторожа на нас напали! Я один к тебе вырвался! Ох, Орлэ-хатун! Золото везли! Серебро везли! Мечи везли, твоим нукерам дарить!

Он ударился лбом о ковёр, потом ещё и ещё раз.

– Не плачь! – остановила его хатун. – Нельзя! Меня нельзя огорчать! Олинэ ругаться будет!

Олинэ, как Фатей знал, была старшей дочерью Орлэ-хатун. Её отцом был безродный степняк и потому у Олинэ не было своих нукеров, у неё не было никакой власти, кроме влияния на любящую мать. И это было немало.

– Я ей ничего не скажу, – громким шёпотом пообещал Фатей, косясь на равнодушных нукеров. Старуха заулыбалась, сделавшись похожей на обезьянку, которую он когда-то видел на рынках Тафелона.

– Вот молодец, – сказала Орлэ-хатун. – Садись сюда.

Она хлопнула по помосту. Нукеры чуть шевельнулись, придвигаясь ближе.

– Не могу, Орлэ-хатун, – снова завыл-запричитал Фатей. – Как я возле тебя сяду? Подарки не довезли! Ах, какие подарки!...   всё сторожам Джурона досталось! Всё растащили! Людей схватили! Поделят твои подарки, людей поделят, себе плату заберут. Ох, Орлэ-хатун!

– Не плачь! – прикрикнула старуха и тревожно покосилась на занавес за своей спиной. Её лицо сделалось хитрым. – А не врёшь, а, Фатей?

– Тебе – врать?! – оскорбился юноша. – К тебе ехали, болота проехали, леса проехали, в степь приехали – сторожа напали. Ох, плохо, Орлэ-хатун!

– Откуда ехали? – прищурилась мать хакана.

– От твоего слуги ехали, – хладнокровно соврал Фатей. – Ты знаешь, он на западе живёт. Клосэ-хакан.

– Клосэ-хакан, – понимающе кивнула Орлэ-хатун. – Знаю его. Подарки послал? Дарить меня, старую?

– Очень хотел одарить, – подтвердил Фатей. – Очень хотел порадовать.

– Клосэ-хакан, Клосэ-хакан, – покачала головой старуха. – Он понимает, Клосэ-хакан. А от Джурона платка не дождёшься. Всё по походам своим ходит. Ходит и ходит. Когда мать навещал, когда подарки ей дарил?

Она вгляделась в лицо Фатея.

– Я тебя знаю, – сказала она. – Ты подарки в прошлом году привозил.

– Привозил, – кивнул Фатей. Ему терять было уже нечего. – Тогда – довёз. Теперь – не довёз! Ох, Орлэ-хатун!

– Не плачь! – прикрикнула старуха и хлопнула в ладоши. Потом ещё и ещё раз.

Сперва снаружи прибежал маленький человечек с непонятными принадлежностями в руках. Он опустился на колени, ударился лбом о ковёр и разложил непонятные Фатею штуки. Похоже, это был писарь, хотя юноша никогда не видел такого тонкого пергамента и тем более не видел, чтобы кто-то намеривался писать кисточкой.

А потом из-за занавеса выбежала высокая худая как палка женщина в коротком мужском халате без украшений. Из-под высокого женского убора выбивались седые пряди.

– Ты кто такой?! – недружелюбно спросила она юношу.

– Это Фатей, – ответила вместо него Орлэ-хатун.

– Просить, – ядовито произнесла женщина. По тому, как с лёгкой опаской косилась на неё мать хакана, как выпрямились и расправили затекшие плечи нукеры, Фатей понял, что это и была Олинэ, дочь Орлэ-хатун.

– Дарить! – перебила её старуха. – Фатей дарить приехал! Подарки привёз!

– И где те подарки? – скептически хмыкнула Олинэ, оглядывая небогатый наряд юноши.

– Джурон украл, – свистящим шёпотом объяснила мать.

Взгляд Олинэ изменился.

– Джурон, – протянула она.

– Пиши! – приказала Орлэ-хатун писарю. – Пошли моих слуг. Кэрилей пусть едет! Дкогэ едет! Вэлду пусть едет!

– Вэлду умер, мама, – тихо сказала Олинэ.

– Ох, – вздохнула старуха и уставилась на свои руки. У неё были широкие ладони и длинные корявые пальцы, похожие на звериные когти.

– Орлэ-хатун, – осторожно подал голос Фатей. – Мы подарки везли. Сторожа напали.

– Да! – встряхнулась Орлэ-хатун. – На заставу пусть едут! Пусть вернут мне подарки! Пиши!

– Застава Болчи-бека, – пояснил Фатей.

Писарь принялся покрывать странный пергамент какими-то значками, смысла которых Фатей не понимал. Когда закончил, положил этот пергамент на помост. Старуха вымазала большой палец чёрными чернилами и прижала внизу письма. Писарь поклонился, взял пергамент, собрал свои принадлежности для письма и выкатился из шатра.

– Садись, дружок, – снова хлопнула по помосту старуха. Фатей покосился на Олинэ. Та смерила его внимательным взглядом, потом кивнула. Фатей уселся рядом с хатун. – Рассказывай, как Клосэ-хакан живёт?

– Какой ещё Клосэ-хакан? – вмешалась Олинэ.

– Данник мой! – гордо заявила Орлэ-хатун. – Подарки прислал! Милость просит!

– Далеко отсюда, – начал Фатей, всё ещё не спокойный за успех своего дела, – за лесами и болотами живёт Клосэ-хакан. Услышал он про Орлэ-хатун…

– Это от кого же он про неё услышал? – перебила Олинэ.

– От нас, – не смутился Фатей. – Мы по степям кочевали, потом на запад пошли. Дошли до Клосэ, сказали ему: живёт в степи Орлэ-хатун. Много людей у неё! Много пастбищ! Коней много! Он услышал…

– Когда это было? – снова перебила Олинэ.

– Шесть раз с тех пор весна приходила, – ответил Фатей. Олинэ неожиданно кивнула. Похоже, шесть лет назад она не так много вмешивалась в дела матери.

– Не мешай! – раздражённо сказала старуха. – Почему ты всё время мешаешь?!

– Клосэ услышал про Орлэ-хатун и сказал своим бекам: идите мне под руку, чтобы собрать дань со всей нашей земли, послать Орлэ-хатун богатый подарок. Но беки не послушались…

– Как?! – всплеснула руками старуха, обиженная до глубины души. – Почему?!

– Глупые были, – беспечно отозвался Фатей. – Гордые. Тогда Клосэ пошёл войной на них. Одних убил. Других в плен захватил. А самого злого – Дитлин-бека – на кусочки разрубил!

Орлэ-хатун радостно заулыбалась.

– Стал Клосэ хаканом. Стал дань собирать. Первый год не собрал. И второй тоже. Разорили страну злые беки! Шесть лет подарки собирали. А когда собрали, к тебе отправили.

Он всё говорил и говорил, описывая стати «Клосэ-хакана» и его почтение к Орлэ-хатун. Старуха улыбалась и кивала, Олинэ качала головой. Наконец, она сказала:

– Я поеду. Сама поеду.

– Поезжай, поезжай, – закивала старуха. – Поезжай, дочка. Джурон совсем про мать забыл, ох, забыл.

Олинэ шагнула к выходу из шатра и поманила за собой Фатея.

– Куда ты его зовёшь? – забеспокоилась Орлэ-хатун. – А кто со мной говорить будет?

– Он будет, – пообещала Олинэ. – Долго-долго говорить будет.

Фатей встал с помоста, подобрал свою шапку с ковра и подошёл к Олинэ.

– Я поеду, – тихо сказала ему женщина. – Если ты нас обманул и там нет никаких подарков…

– Есть подарки! – так же тихо возмутился Фатей. – Орлэ-хатун везли! Я поеду, покажу!

– Ты останешься здесь, – жёстко ответила Олинэ. – Не вздумай сбежать. По всей степи тебя искать будут. Родичей твоих убьют. Любого, кто приют дал, замучают. Ты здесь останешься. Ждать. Если обманул – умрёшь. Сначала допрос. Потом смерть. Медленно. Понял?

Фатей слегка растерялся. Некогда было думать, когда он убегал за подмогой. Некому было объяснять, что он задумал. Хорошо, Дака догадалась. А теперь – что делать? Как предупредить товарищей?