Текст книги "Корона Тафелона (СИ)"

Автор книги: Наталья Авербух

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 37 страниц)

– Дядюшка Виль?! – ахнула девочка, в ужасе переводя взгляд с предавшего… спасшего её наставника на свою первую жертву.

Первый человек, которого она убила безо всякой магии.

– Молчи, – сказал Виль и вернулся обратно в библиотеку. Недолго там провозился, вернулся с какими-то письмами и сунул их под синий пурпуэн рыцаря. С правой стороны, чтобы не запачкать кровью. Потом достал из своей шапки ещё одно письмо и сунул туда же. Отступил на шаг, полюбовался получившейся картиной, что-то подвинул и снова полюбовался.

Всё это время Эрна стояла на коленях возле трупа и смотрела на него округлившимися глазами.

– Вот так, – удовлетворённо сказал убийца. – То, что надо.

– Виль! – тихо сказала девочка.

– Цыц, – прикрикнул на неё наставник.

– Как ты здесь…

– С ним вот, – кивнул Виль на погибшего. – Кто ж знал, что тебя Враг понесёт туда же. Надо ж тебе было умудриться…

Он махнул рукой.

– Сделанного не воротишь. С почином, Эрлейн. Сбылось твоё предсказание, а?

– Моё… предсказание?! – ужаснулась девочка. Ведь это же правда. Она сама предсказала, что рыцарь умрёт… умрёт с её ножом в груди… но как… почему?..

– Считай до пятнадцати, – приказал наставник, – а потом визжи. И про меня забудь, слышишь? Один рыцарь был. Убил святошу и бросился на тебя. А ты случайно ткнула. Отбивалась. Запомнила, Эрлейн? Эх! Надо ж было тебе…

Эрна послушно принялась считать. Почему никто не приходит?!

Но замок такой большой, а библиотека была в таком спокойном месте… Виль вернулся в неё и, наверное, юркнул в потайной ход. Одет он был – это до Эрны только сейчас дошло, – в ту же одежду, которую носили солдаты. А если он был тогда в лагере, когда её притащили?! А если…

– …четырнадцать… пятнадцать…

Досчитав, девочка пронзительно завизжала. Ей даже не надо было изображать ужас, с которым она смотрела на свой нож в груди мнимого «папаши».

* * *

Виль подставил её! Он мог бы увести её с собой, а он… пришёл… непонятно что сделал и ушёл. Как будто эти письма важнее, чем она. Как будто она не провалилась уже по маковку. Святоши такие въедливые! Раздались голоса, кто-то вбежал в комнату, а кто-то, похоже, в библиотеку. Потом мужской голос воззвал к Заступнику… женский вопль… плач… Эрна всё это время сидела, сосредоточенно глядя на убитого ею человека. И на нож. Свой нож в его груди. Её подхватили, заставив подняться на ноги. Монахини затормошили девочку, принялись трясти и щупать, повторять какие-то слова… лица их были залиты слезами.

– Нет… – медленно проговорила Эрна. – Я не ранена. Я сидела… писала… матушка…

Голос её очень натурально прервался. Девочка ощутила, что ей действительно жалко несчастную святошу. Она ещё столько могла бы Эрне рассказать!

– Матушка велела мне списывать из книги… а потом… он так тихо вошёл… я ничего не слышала… Он начал меня душить… так больно… я вырвалась… а он… я… я думала… я случайно!

Девочку вдруг осенила чудовищная мысль.

– Я убила его?! – спросила она с ужасом. – Он же мой отец!

Освободитель! Мало того, что рыцаря нашли с её ножом в груди, так ведь все думают, что она его дочь! Отцеубийство – это очень плохо, будь отец даже чудовищем из преисподней.

Монахини переглянулись, но ничего не ответили, только уступили место отцу Бенлиусу. Он забросал девочку кучей нудных вопросов: как она сидела? Когда оглянулась? Что увидела? Как стоял рыцарь, когда душил её? Как бежала? Как рыцарь держал руки? А что потом? Видел ли лю Дидье её нож? Что он говорил?

Эрна послушно отвечала, удивляясь, почему он не спросит, что помешало ей закричать. Но об этом священник ничего не сказал, а только осенил девочку священным знаком и тихо сказал:

– Мужайся, дитя моё, и молись Заступнику.

Проводить Эрну в комнату отправили трёх братьев. К удивлению девочки, её повели не туда, где она жила до сих пор, а в какую-то другую комнату, намного меньше. Там даже была кровать, вроде шкафа. Едва Эрна переступила порог, как дверь закрылась. Девочке показалось, что за ней бы и засов закрыли, но только комната никак не запиралась. Хоть в этом повезло. А, может, и нет. Лучше засов, чем три охранника. Хотя какая разница?..

Эрна открыла дверцы шкафа-кровати и обнаружила внутри успевший запылиться тюфяк. Больше ничего в комнате не было, ни стула, ни скамьи, ни стола. Только на стене висела масляная лампа. Незажжённая. Окошко было высоко и забрано решётками.

Девочка уселась прямо на пол и задумалась.

Убийство – это убийство. Она пролила кровь человека. Святоши не спустят ей этого преступления. К тому же проклятый рыцарь считался её отцом. Нет на свете такого закона, который простил бы ей родственную кровь. Родитель мог отнять у ребёнка данную им жизнь, но ребёнок не имел права поднимать руку на родителя. Как Виль мог бросить её со всем этим?! Это ещё хуже, чем тогда, с волчицей!

Думать про Виля девочке быстро надоело. Враг с ним, с Вилем. Что до рыцаря лю Дидье, то девочка очень жалела, что пламени преисподней не существует. Вот уж кто заслужил мучиться! Но, может, он родится в следующий раз в семье нищих или вообще прокажённых?...   Думать об этом было утешительно. Больше не утешало ничего. Отцеубийца! Надо же было так вляпаться! И как ей из этого всего выбираться?!

Госпожа Татин как-то сказала, что достаточно выглядеть милой и жалкой, чтобы нашёлся дурак, готовый душу заложить, лишь бы тебя спасти. Эрна никогда не сомневалась, что выглядит очень милой. А теперь, наверное, и жалкой. Отцеубийца! За это, небось, её живьём сварят! Враг бы… нет, она не будет думать про Виля. Нечего было и надеяться разжалобить слуг в замке. К ней и раньше слуг-то не подпускали. Теперь и вовсе нечего думать. К тому же рыцарь лю Дидье был их господином.

Остаются святоши. Как к ним подступиться – один Освободитель знает. Вот Озейн разве. Если он только не притворялся. А вдруг притворялся? А если и не притворялся, то как с ним поговорить? Если она захочет в чём-то признаться, то это к отцу Бенлиусу или к ма… ох, нет. Вот ведь противная святоша! Была жива – плохо, померла – тоже плохо. Рыцарь-то к ней со спины подобрался. Даже ничего не пригрозил, сразу зарезал. Её бы тоже мог, если бы не хотел руками задушить. Брр. Она б и не заметила даже, пока не стало бы поздно. Почему она такая тетёха? У ней за спиной человека убили, а она только знала, пером скрипела. Дура. А если б Виль этого гада не оттащил, то была бы уже мёртвая дура. Стал бы Виль возиться, такую бестолочь отыскивать? Может, и стал бы. Маме бы уже точно не отнёс. Эрна слегка развеселилась, представляя, как наставник возится с пищащим младенцем и меняет загаженные пелёнки. Ребёнку-то плевать, страшный ты там убийца или не очень. Голодный – вопит, ветры в животе – вопит, мокрый – вопит. Братья Эрны пока совсем мелкие, всё время орали. Это потом они умнеют, их отвлечь можно. И то не всегда. Вспомнить ту девчонку противную, которую она сдуру в лесу подобрала. Брр. Даже маме надоело. Виль так вообще хотел утопить отродье. Не будет он её искать. Делать ему больше нечего. И мама расстроится. Маму жалко. Ближе Магды у Эрны никого не было. У мамы, конечно, куча сыновей от барона, небось, будет ещё больше. И барон, конечно. Но ведьму как-то хватало на них на всех и даже на целую деревню. Мама очень не любила терять. Ведьмы вообще неохотно со своим расстаются, ведьмы все жадные. Жалко маму. Если Эрну живьём сварят…

Девочка задумалась, сможет ли она сделать из своих припасов быстрый яд. Виль не велел с собой брать отраву, сказал, вдруг обыщут. И прав был, конечно, но теперь-то что делать? Если просто так всякой гадости наесться, помереть-то можно, но можно такое натворить, что лучше бы сварили.

Брр.

Она не выдержала и выглянула в коридор. Там стояли трое братьев-заступников, но совсем не те, которые её сюда привели. Поменяться успели, что ли?! Озейна, конечно, не было.

– Тебе надо отдохнуть, – как-то равнодушно сказал один из них, высокий полный святоша, который глядел на девочку будто на насекомое. – Вернись в комнату.

– Но я…

– Вернись в комнату, – повторил святоша. – Отец Бенлиус позовёт тебя, когда ты понадобишься.

Чтоб ему!

– Умение ждать, – снова и снова повторял ей Виль, – это главное в нашем деле. Не надо суетиться. Ты выбираешь нужное место, подгадываешь время, а дальше ждёшь. Учись сидеть молча и ждать. Тех, кто бегают и кричат, убивают первыми.

Эрна заставила себя выдохнуть.

Время и место выбрали за неё. Теперь только ждать и оставалось.

Она понурила голову и вернулась в комнату. Нож остался в рыцаре. Яда у неё нет. Но она пока жива, её даже ни в чём не обвинили. Просто убрали с глаз долой и заперли.

…а если завопить, они сбегутся?...   А сможет ли она тогда прошмыгнуть между ними?

Не стоит с этим торопиться…

* * *

Когда заскрипела дверь, девочка сидела на полу у кровати, обхватив колени руками и спрятав лицо. Она очень долго силилась заплакать, но почему-то всё не выходило. Даже мысли о грядущей казни заставляли по-дурацки хихикать, когда она представляла себе, какие приправы в этот суп насыпят святоши.

– Пойдём, – сказала сестра Дезире с тихим состраданием. Показалось ли, что во взгляде монахини появилось что-то новое?

Эрна послушно поднялась на ноги.

Можно оттолкнуть женщину, убежать и спрятаться в тенях. А потом тайком как-нибудь выбраться из замка. Молитвы помогают от вампиров, но против колдовства они не помогут. Разве что попадётся святоша, у которого «голова с трещинкой». Но ведь Эрна и просто так умеет прятаться, а замок большой. А если сплести удавку из волос, как учил Танцующий Кабан, то даже самый тупой святоша ей не страшен. Главное – успеть потеряться в переходах.

Снаружи караулили святоши – те же, которые стояли, когда Эрна выглядывала. Двое пошли спереди, за ними сестра Дезире повела Эрну, третий шёл сзади. Тот самый, высокий. Нечего было и думать о побеге. Эрна на всякий случай натянула на лицо скорбную гримасу и приготовилась к тому, что её ждало дальше.

* * *

Ждал её отец Бенлиус. Он сидел в библиотеке, откуда унесли тело несчастной аббатисы и даже смыли кровь, и разглядывал какие-то письма. Эрна готова была поклясться – те самые.

Она подошла под благословение священника. Тот привычно осенил девочку священным знаком. Это было хорошо… наверное.

– Как ты себя чувствуешь, дитя моё? – участливо спросил он на тафелонском. Эрна внутренне содрогнулась. Примерно с таким же лицом Виль пытал пленников.

– Я… – выдавила девочка. – Не понимаю… всё как в тумане… шея болит… ох… матушка Онория…

– Ты не плакала? – спросил священник. Она покачала головой. Это было очень плохо. Кто поверит в её искренность?! – Молись Заступнику, чтобы он даровал тебе слёзы.

Эрна кивнула. Ей уже успели объяснить, что слёзы означают вовсе не слабость, а дар самого Заступника, глубокое и искренне переживание веры.

– На мне страшный грех, – тихо сказала Эрна. Ей хотелось поскорее покончить с самым страшным. Пусть тюрьма, пусть казнь, но только не это добренькое лицо! – Я убила своего…

– Нет, – слабо улыбнулся отец Бенлиус.

– Нет?!

Сердце девочки провалилось в самые пятки. Её раскрыли! Она так старалась, а они всё равно догадались! Освободитель, её сожгут на костре! А перед этим, небось, будут неделями читать ей священную книгу, брр.

Почему он так смотрит и улыбается?!

Он её с таким лицом на казнь пошлёт?!

Сам-то пытать, небось, побрезгует, святоша.

– Смотри, – сказал отец Бенлиус, показывая девочке письмо, исписанное непонятными закорючками.

– Что это? – сделала большие глаза Эрна.

– Тайнопись, – пожал плечами отец Бенлиус. – Проклятые так скрывают свои письма.

Он любовно разгладил пергамент.

– За одно это любой трибунал осудил бы рыцаря лю Дидье, – сказал священник.

Ого!

– А что там написано? – рискнула спросить девочка.

– Ты не его дочь, – отозвался отец Бенлиус.

– Но… – промямлила Эрна, чувствуя, как холодеют руки. Откуда он узнал?! – Как это может быть?..

– Скажи мне, дочь моя, – в упор взглянул на неё священник, – кто заставил тебя перекрасить волосы?

Эрна, холодея больше прежнего, оскорблённо задрала подбородок.

– Я никогда…

– Сними платок, – приказал отец Бенлиус.

Увяз коготок – всей птичке пропасть, вспомнила девочка слова, которые слышала когда-то в детстве. Сколько времени она пробыла среди святош?! Она же не могла красить волосы! Госпожа Татин предупреждала! Отрастая, они выдали свой настоящий цвет!

Деваться было некуда. Даже ножа не было. И ядов тоже.

Почему она такая тетёха?

Сплела бы удавку, пока сидела взаперти.

А потом что? Тут везде охрана.

Девочка послушно стащила надоевший ей жёсткий платок и, повинуясь жесту священника, наклонила голову. Тот удовлетворённо кивнул.

– Надень обратно, – приказал он. Это-то зачем?

Эрна снова повиновалась.

– Садись, дочь моя, и рассказывай всё без утайки, – сказал отец Бенлиус.

За всё без утайки её, небось, сперва четвертуют.

Девочка рухнула на колени и разрыдалась. Наконец-то это получилось. Ей было по-настоящему страшно и ужасно жалко маму, и ещё она жутко злилась на Виля, который подставил где можно и где нельзя – и бросил! Напряжение стало невыносимым, и слёзы полились потоком. Эрна время от времени с трудом выталкивала невнятные слова, что-то про матушку Онорию и про Заступника и про то, как ей было больно и страшно. Говорить было действительно трудно.

Виль всегда сердился, если она так делала.

Говорил, что она без толку квакает.

Враг с ним, с Вилем.

Отец Бенлиус терпеливо дождался, когда рыдания перейдут в тихие всхлипывания, подошёл и положил руку на голову девочки.

– Кто заставил тебя перекрасить волосы? – повторил он свой вопрос.

Враг с ним, с Вилем.

– Дядюшка Ги, – прошептала Эрна, – слуга моего… слуга рыцаря лю Дидье. Он… он сказал, что приехал за мной… он сказал, что за мной послал мой отец! Он не говорил… я не знала! Я думала, у меня нет отца! И вот недавно приехал… приехал дядюшка Ги… он сказал, что мой отец хочет меня видеть! Он одел меня как знатную госпожу! Бархат… и туфельки… я в жизни не видела ничего такого! И карета! Настоящая! Все мне кланялись! Я в жизни так не ела! Он сказал, что отец хочет позаботиться обо мне! Он сказал…

– Ты видела раньше этого человека?

– Кого, отец? – растерянно спросила девочка.

– Слугу. «Дядюшку Ги».

– Н-нет… не знаю… он же совсем обычный был. Может, видала где-то… на ярмарке в городе…

– Он приходил в твой дом?

– Нет, никогда.

– А рыцарь лю Дидье?

– А рыцарь приезжал! – поспешно заявила Эрна, как будто радуясь, что может что-то рассказать. – Я ещё думала – такой важный господин! К нам он не заходил, нет. Но через деревню проезжал. Несколько раз.

Если она не угадала, ей конец.

Священник сунул нос в письма, посмотрел одно, потом другое, третье…

– Сколько раз? – спросил он.

Какой кошмар! Не может же она не помнить, поди не заметь такого рыцаря.

– Я сама видела его дважды, – сказала девочка, хмурясь так, будто силилась вспомнить поточнее. – Но я была маленькая…

Священник чуть заметно кивнул.

Угадала или он окончательно понял, что она врунья?!

– Но, отец… – жалобно заговорила девочка, когда молчание затянулось. – Как же… неужели…

– Кто твоя мать? – спросил священник вместо ответа.

– Я не знаю, – «растерялась» Эрна.

Освободитель! Помоги!

– Мамушка Лоре была твоей матерью?

– Я не знаю, – повесила голову девочка. – Мне… мне не говорили… мне запрещали спрашивать.

– Ты не знаешь… И кто твой отец, тебе тоже не говорили?

– Н-нет… ну… вот только… когда повезли сюда!

– Постарайся вспомнить, дочь моя, это очень важно. Что тебе говорили, когда привезли сюда?

– Что я должна заменить своего брата Бастина, – без запинки ответила Эрна.

– Тебе говорили, зачем ты должна это сделать?

Девочка помотала головой.

– Какого цвета волосы у твоей воспитательницы?

– Светлые… у нас в деревне у половины народа светлые волосы.

– А у её матери?

– Седые.

– А у тётки?

– Тоже…

– Ты на них похожа?

– Не знаю… мне никогда не говорили!

– Другие люди в деревне не говорили ничего про тебя?

– Говорили, – с обидой подтвердила девочка, – что у меня глаз дурной говорили!

– И всё?

– Я к ним не ходила, – слегка надулась Эрна, как будто вспоминая детские ссоры. – Меня не пускали.

– Сержант Экон похож на тебя?

– Да не особенно, – растерялась девочка.

Зачем он спрашивает всякую ерунду?!

– Что говорил «дядюшка Ги», когда приказывал тебе перекрасить волосы?

– Он не мне это сказал, – ответила Эрна. – Он сказал мамушке, а та сказала бабушке Мете, меня привели и сказали, что так надо.

– И всё?

– Он… – напрягла воображение девочка. – Он что-то сказал… мамушке Лоре… может, не про то…

– Говори.

– Он сказал, мол, отец-то признает, да надо, чтоб другие не сомневались! – выпалила Эрна.

Долго ей это нести?!

Это издевательство такое?

Неужели он не видит, что она врёт?!

Священник снова кивнул.

– Ты убила не своего отца, – сказал он внушительно. – Заступник избавил тебя от чудовища, которое притворилось твоим отцом, чтобы облегчить своё гнусное предательство. Ты понимаешь меня?

Эрна тоже кивнула и постаралась принять непонимающий вид. На всякий случай.

– Тебя растили во лжи, – сказал отец Бенлиус. – Нам придётся поддержать эту ложь.

– Я не… – промямлила девочка, когда пауза очень уж затянулась.

– Для всех ты будешь дочерью и наследницей рыцаря лю Дидье, – торжественно произнёс священник, – единственной живой ветвью на заражённом дереве.

Заражённые ветви отсекают и сжигают…

Так говорят святоши.

– Но я же…

– Он умер сам, – резко ответил отец Бенлиус. – Напоролся на твой нож, когда поднял руку на единственного чистого потомка. Ты поняла, дочь моя? Он умер сам.

– Он умер сам, – послушно повторила за священником девочка.

Так её не будут пытать?!

Они тут спятили?!

– Отдыхай, дочь моя, – вздохнул отец Бенлиус. – Завтра мы возвращаемся в свою обитель.

* * *

В свою новую комнату девочка вернулась на подгибающихся ногах. Когда госпожа Татин учила её врать, она говорила, мол, надо всегда быть очень искренней. Вспоминать что-нибудь такое, чтобы все видели: она правда радуется или злится или обижается. Если её так легко отпустили… может, у неё получается?

Или они хотят растянуть удовольствие.

Вот Виль – он мог бы… наверное… ну… у него, наверное, никогда не было столько времени, чтобы так изо дня в день развлекаться.

Эрна некстати вспомнила, как убийца успокаивал её в детстве, заплетал косички и учил готовить сытную похлёбку. Она всхлипнула, ни от кого ни скрываясь, и кожей почувствовала соболезнующие взгляды провожавших её в комнату святош.

Глава девятнадцатая
Монастырская лечебница

За каких-нибудь два дня они добрались до обители братьев-заступников. Высокие стены, повыше да покрепче, чем вокруг Арола, окружали два монастыря, и мужской, и женский. Обитель сестёр-созерцательниц стояла в самом центре крепости, окружённая своей стеной, ничем не ниже внешней. Снаружи к монастырю примыкало небольшое кладбище, на краю которого стояла маленькая белая часовня. Вот туда и внесли гроб с умершей аббатисой. Кто-то, видно, поехал вперёд, потому что их отряд встретил похоронный звон.

Девочку вместе с монахинями проводили в женскую обитель. К нам навстречу вышла маленькая сухонькая старушонка, как оказалось – сестра-ключница, управляющая монастырём в отсутствие аббатисы. Звали её сестра Утабио.

Старушонка неодобрительно поприветствовала сестёр Арнод и Дезире, а потом перевела пристальный взгляд на Эрну. Её глазки-пуговки так и впились в лицо девочки.

– Так-так, – сказала ключница. – Значит, ты наша новая ведьма?

– Неправда! – закричала девочка обижено. Освободитель! За что?! Одновременно с ней запротестовала сестра Дезире:

– Сестра Утаби… нельзя так…

Старушонка махнула рукой.

– Можно. Знаю я вашу сестру. Добро пожаловать в орден сестёр-созерцательниц, девочка. Матушка Онория писала, что тебе приходилось лечить людей.

Имя аббатисы она многозначительно выделила.

– Она вам написала? – выпучила глаза Эрна. – Но она же…

– Дурочка, – без выражения обронила ключница. – Матушка Онория вела записи. Там было и про тебя. Поняла?

– Да…

– Тогда пойдём.

– Куда? – не поняла девочка. Почему этим святошам всё время что-то от неё надо?!

Целый день на лошади и вчера был не легче! Почему ей не дают отдохнуть?!

– В больницу, – нетерпеливо бросила ключница. – В наш монастырь стекается много больных, увечных и раненых. Сейчас-то с этой войной особенно. Понюхаешь дерьма и крови, это тебе не оборотней ловить. Раскроенный череп видала когда-нибудь? Нет? Тогда насмотришься.

Эрна беспомощно оглянулась на сестру Дезире, но та печально покачала головой.

– Пошли-пошли. Вечером дам тебе книгу лельфского врача.

Лельфы, как смутно помнила Эрна, были теми язычниками, против которых барон водил поход в священные земли. Ей даже в голову не приходило, что среди них были врачи.

– Ты узнаешь из неё о врачах древности, прочтёшь о том, чем болезни отличаются друг от друга, – посулила ключница. – Надеюсь, ты быстро читаешь. Ни у кого нет времени дожидаться, пока ты поумнеешь.

Девочка покорно кивнула и пошла за ключницей. Та провела её мимо самой обители куда-то в сторону, мимо аккуратных огородов с травами (некоторые Эрна знала и почти все они использовались её матерью для составления лечебных снадобий), мимо хозяйственных построек в невысокое, лишённое всякой красоты здание.

– Умоешься с дороги, – говорила на ходу ключница, – сдашь одежду и получишь чистую. Сегодня к больным тебя не пущу. Посмотришь на лекарства, на инструменты. Узнаешь что-то – говори. Завтра с утра похороны, попрощаемся с матушкой Онорией – и за работу. Больные не могут ждать. Переломы умеешь складывать?

– Немножко… – от неожиданности созналась девочка.

– Тогда от тебя выйдет толк. Без спросу ни за что не хватайся. Не знаешь – спроси. Знаешь – скажи и получи разрешение. Поняла?

* * *

Эрна никогда в жизни так не работала. Она даже не знала, что может работать. Никто её не гонял так, даже Танцующий Кабан. Даже Виль. Она едва высыпалась: солнце ещё не вставало, как её будили на молитву, потом помогать готовить завтрак для сестёр, а потом сестра ключница заставляла девочку читать медицинские книги. Притворяться, будто она ни бельмеса не понимает в церковном языке, Эрна перестала в первый же вечер. Сестра Утабио не желала слышать никаких возражений. Она не интересовалась не только колдовством, но и тем, как его разоблачить, откровенно презирала всех, кто мог хоть что-то, большее, чем обычные люди. Зато она была требовательна и чудовищно вынослива. Того же требовала и от других. Когда проходило время, отведённое на чтение (а сестра Утабио спрашивала по каждой странице, заставляя сначала оттарабанить всё наизусть, а потом ещё и объяснять прочитанное), как Эрне полагалось явиться в монастырскую лечебницу. Единственное место в женской обители, куда допускались мужчины. И какие! Эрне приходилось пускать кровь, брать мочу, промывать и перевязывать ужасные раны, нанесённые не только мечами, копьями и копытами, но и шипастыми дубинками или чем-то ещё похуже. Приносили туда и больных из соседних деревень – тех, кому уже не могли помочь деревенские знахари. Показали ей и загадочный кусочек металла, который притягивал к себе иголки, с помощью него монахини вытянули иголку, попавшую под кожу деревенскому малышу. Или вон ещё та вонючая жидкость, которая пахла почему-то похоже на «зимнее вино», которое делала мама, только ещё противней. От него страшно щипало раны, но заживало потом всё лучше и быстрее, чем без этой гадости. Знакомая цирюльница говорила, что так ускорить исцеление может только хорошее вино, выращенное на колдовской лозе в Латгавальде, но его надо было пить, а не лить на рану. К тому же от хорошего вина никто так не вопил. А ещё на этой пакости настаивали какие-то травы и потом их давали пить по капле больным или натирали тело. Девочке только один раз показали таинственную комнату, где что-то страшно булькало и шипело как в мастерской алхимика[52]52
  «Девочке только один раз показали таинственную комнату, где что-то страшно булькало и шипело как в мастерской алхимика»: Одними из первых спирт начали возгонять в средневековых монастырях для обеззараживания или изготовления лекарств.


[Закрыть].

И книги. Конечно, Эрна и раньше читала книги. По арифметике, по музыке, по логике и прочим свободным искусствам. Она хоть сейчас могла бы поступить в раногский университет, если бы туда брали девочек. Но её наставница Вейма знала право и богословие, медицины она не касалась. У девочки создалось ощущение – со слов матери и Врени, цирюльницы, что на медицинском факультете только и делают, что спорят по поводу чьего-то очень старого комментария к чьей-то очень старой книжке. А тут книги были, конечно, старые, но… не глупые. И здешние монахини знали как их применять. И кто-то даже придумал что-то новое. Про вонючую пакость ни в одной книжке сказано не было. Или, может быть, Эрна ещё не дочитала.

Сестра Утабио была ужасно прямолинейна и откровенна. Она была смертельно обижена, что аббатисой сделали матушку Онорию, хотя она, Утабио, была старше и опытней. Была оскорблена тем, что орден бросил дела милосердия и занимается такой «чепухой», как разоблачение оборотней. Есть ли у Эрны колдовская сила, её не интересовало вовсе. Девочка показала себя послушной, небрезгливой и старательной. Однажды Эрне даже удалось в одиночку удержать ютанского солдата, который не хотел лишаться гниющей ноги и собирался биться за неё до последнего. Не то чтобы это было таким уж подвигом, считала Эрна. Когда человек лежит и не может на тебя броситься, у тебя будет достаточно времени, чтобы прикинуть, куда его надо ткнуть, чтобы он на время остановился. У тебя будет даже больше одной попытки. Впрочем, Эрна справилась с первого раза.

Не надо было, конечно, показывать свои умения, но сестра Утабио как-то умудрилась вколотить в Эрну, что главное – дело, которым она занимается. Неважно, добрый или злой это человек, неважно, за кого он сражается, если он попал сюда – он должен жить дальше. Как будет жить дальше одноногий ютанский солдат в Хларии, сестёр не интересовало. Если Заступник не дал ему помереть сейчас, Он даст не помереть и потом.

К тому же сестра Утабио помогла Эрне подкрасить свои волосы – втайне ото всех!. Монахиню не интересовало, зачем это делается. Хотят братья играть в свои игры – пусть играют. Хотят посадить девчонку в замок её папаши – пусть сажают. Но сейчас эта маленькая паршивка бинтует раны не хуже любой другой сестры и не разливает лекарство, которое подносит ко рту больного.

Эрну это устраивало. Пока она здесь, никто не задаёт ей запутанные вопросы, никто не пытается её убить и не заставляет притворяться. Всё время притворяться было слишком сложно. Лечить людей – гораздо проще. Пусть она лишена «дара милосердия», о котором с придыханием говорили некоторые монахини (этих сестра Утабио отправляла выносить посуду за солдатами), но можно было не думать, не бояться и не пытаться понять, что же ей делать. К тому же научиться лечить без колдовства было очень полезно. И книги. Кто же знал, что такие бывают? Во второй, которую сунула сестра ключница, было про разные способы лечения, например. А в третьей, смешной очень – про любовь, начиная муками неразделённой влюблённости и заканчивая совокуплением. И тем, как люди могли себя повредить… во время этого занятия. Сестра Утабио без малейшего смущения обсуждала с девочкой вопросы плоти и даже дала пару полезных советов насчёт здоровья самой девочки. Мама, конечно, тоже говорила с ней на эту тему, но без колдовской силы кое-что было сложным.

* * *

А потом после утренней молитвы девочку задержал отец Бенлиус. Лицо его было печально.

Сестра Утабио уже вышла из молельного зала, но, заметив, что Эрна осталась внутри, задержалась её поторопить. Бросив хмурый взгляд на лицо священника, она сухо спросила:

– И чего ты добился, отец?

Эрна знала, что ключница не слишком уважает священника: старуха считала, что возня с особыми дарованиями не доведёт до добра. К тому же именно Утабио когда-то принимала роды у матушки отца Бенлиуса и выхаживала малыша, которым тот был. С другой стороны, ключница уважала его сан, и потому держалась в рамках вежливости.

– Месяц, – ответил священник. – И право лечить её здесь.

Сестра Утабио всплеснула руками.

– Месяц?! – проскрипела она со злостью. – Я разве Заступник?!

Она схватила ничего не понимающую девочку за руку и заставила показать священнику ладонь.

– Ты видел, какая у неё нежная кожа?!

– Мы будем молиться Заступнику, – твёрдо ответил отец Бенлиус. – И ты будешь её лечить.

– Нет такой молитвы, которая её излечит, нет! – настаивала ключница. – Ты заигрался, Коум, заигрался!

Священник поднял руку и ключница с трудом взяла себя в руки. Эрна не смела спросить, в чём дело, она не хотела знать ответ. Что-то очень страшное. Никогда ещё ей не приходилось видеть сестру Утабио в такой ярости.

– Или мы найдём ведьму, которая вылечит эту девочку, – предложил отец Бенлиус.

Ключница что-то пробормотала под нос, отнюдь не благочестивое.

– Покажи мне ведьму, которая может то, что не могу я, – предложила она. Эрна мысленно с ней согласилась. Мама, конечно, знала многое… она не была ни цирюльницей, ни хирургом, и не имела дело с по-настоящему тяжёлыми ранами. Не знала она и трактатов о медицине, в которых подробно расписывалась каждая болезнь и её лечение. Что-то Магда делала по наитию, доверяя своей интуиции и ведовской удаче. К тому же если в деревне живёт ведьма, в деревне просто не происходит совсем уж плохих вещей. Не срываются случайно топоры при ударе, а если и срываются, то не отрубают руки или пальцы. Не приходит смертельное поветрие, а если и приходит, то больным удаётся выжить. Маме не приходилось видеть такие ужасные раны, как те, на которые Эрна насмотрелась в монастыре. К тому же… если умирал ребёнок, была тётя Вейма и какое-то страшное, очень страшное колдовство, о котором нельзя говорить. Если рана была слишком тяжёлой… мама сделала это только один раз, когда превратила умирающего рыцаря в оборотня. Не то чтобы это принесло ему счастье.

Магда могла многое. Но она, наверное, не могла бы вот так изо дня в день лечить людей, иногда и вовсе безнадёжных, запоминать и записывать всё, что помогло им протянуть лишний день, лишний час…

К тому же мама знала только лесные травы, пусть и умела выбирать из них колдовскую силу, а в монастырском огороде росли и лесные, и всякие заморские, и их не только варили, но и вымачивали в той вонючей гадости, которая заставляет травы отдавать сразу всю силу без всяких заклинаний и нашёптываний.

Эрна робко взглянула на священника.

– Скажи ей, – бросила сестра Утабио, не пытаясь скрыть презрения.

– Сестра… – недовольно потянул отец Бенлиус.

Ключница покачала головой. Священник вздохнул.

– Дочь моя, мужайся, – почти что попросил он. – Мы сообщили королю Ютании о смерти твоего отца… и не могли скрыть от него, что он умер от твоего ножа в тот миг, когда пытался лишить невинное дитя жизни.