Текст книги "Корона Тафелона (СИ)"

Автор книги: Наталья Авербух

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 37 страниц)

– Скорее! – закричала ведьма. Она моргнула и увидела, как колдун, всё также одетый в отороченный мехом балахон, медленно поднял руки. Подул ветер и с небес заворчал пока ещё далёкий гром. – Скорее!

Откуда сорвалась стрела – она не видела. Только почувствовала, как что-то оборвалось, а потом…

Вкус мяса и крови был словно пища богов. Магда… то, что не было ни Магдой, ни женщиной, ни ведьмой, ни человеком, наслаждалась этим. Хрустом костей, воплем терзаемой души. Зверь умирал. Страшно. Медленно. Больно. Зверь умирал, отдавая свою жизнь и душу настигнувшей его своре.

Духи догнали задолжавшего им колдуна.

– И что дальше? – спросил барон цур Фирмин. Увар стоял перед ним в баронском таблинии[24]24
  Таблиний (здесь) – кабинет.


[Закрыть] и мял в руках новую ярко-синюю шапку. По лицу барона было незаметно, что он ждёт встречи с любимой женщиной, которую не видел несколько лет и которая родила ему сына. Они находились в Фирмине, в замке Ордула, куда приехал сам Дюк Клос, сенешалк Тафелона Вир и неприметный с виду монах отец Сергиус, который был посланцем самого святейшего папы. Вместе с Клосом прибыла худая высокая женщина, чьего взгляда Увар откровенно побаивался. Госпожа Вейма, жена сенешалка Вира, с которой Дюк последнее время практически не расставался из-за её способностей к счёту. Когда Увар закончит рассказывать, именно от Веймы будет зависеть, сколько выплатят каждому из его отряда.

Её высочество Нора, жена Клоса, не приехала. Она осталась в Сеторе, где покровительствовала строительству первой в Тафелоне больницы для бедных. Деньги на неё дала церковь – из отобранного у ордена братьев-заступников.

В небольшом таблинии и так было тесно – из-за людей и огромных столов с картами, – но в углу то появлялся, а то как будто растворялся в тени невысокий хрупкий юноша, совсем мальчишка, который пришёл с отцом Сергиусом и которого роднили с Веймой худоба, бледность и странная внимательность взгляда. Этого Увару не представили. Он как будто видел когда-то такого парнишку, но где и когда – вспомнить не мог. Этот был одет как хларский рыцарь, а тот был… был… Увар не помнил.

– Дальше-то оттуда спросили, кто мы такие и чего нам надо. Я сказал, что нас послал князь Рехор, который желает назад свою крепость. Они сразу открыли ворота, гарнизон-то крепости освободили и сами вышли. Мы проверили – чисто всё. Отправили весточку Рехору. Они, видно, своему князю тоже сказали, так что этот второй князь, Имриц его зовут, скоро тоже приехал. О чём Рехор говорил с ними – не знаю, а потом и меня позвали. Так теперь дорога в Терну через горы будет в обход Итнии. Подальше немного, зато спокойно.

Отец Сергиус кивнул. Итния ещё недавно претендовала на земли к северу от Терны и успешно там хозяйничала, подбираясь к самым стенам вечного города и диктуя волю святейшему папе. Проложив путь в обход неё, через земли, прежде считавшиеся дикими и безлюдными, где живут разве разбойники да всякая нечисть… можно было изрядно напакостить Итнии.

– Корону Рехор мне в своём замке отдал, – продолжил Увар, – мы забрали своих людей и вернулись к оборотням, а от них через язычников в Пустошь. Брата Юлди еле увезли, что от Рехора, что от оборотней. Так им глянулся – отпускать не хотели.

Отец Сергиус снова кивнул и покосился в угол, где стоял его сливающийся с тенью спутник.

– Что скажешь, Вивьен? – спросил он.

Парнишка вышел на свет, бережно сжимая в руках дюкскую корону. Её обруч представлял собой стилизованную змею, обвивающуюся вокруг головы носителя. Голова змеи заменяла центральный зубец. Из хребта змеи шипами росли мелкие зубцы короны. Такого венца не было ни у одного правителя мира.

– Очень старая вещь, – облизнул алые губы юноша. Увар невольно попятился. Светлые глаза парнишки были слишком умные и порочные для его юного лица. – Очень старая. Странно, что князь отдал вам её. Я бы не отдал.

Он засмеялся невесть чему и госпожа Вейма повторила его смех. Она не глядя протянула руку, Вивьен передал ей корону. Женщина тоже облизнулась.

– Да, – сказала она, вертя венец в тонких хрупких пальцах. – Очень старая. Её сделали ещё для самого первого Дюка, который завоевал эти земли.

Она поморщилась.

– Мастер был ювелир, бежавший из погубленной варварами Терны, – подхватил Вивьен, забирая корону и протягивая её отцу Сергиусу. – Ему отрубили руки, когда он закончил, чтобы он никогда больше не сделал подобного.

Госпожа Вейма снова поморщилась.

– Варвары, что с них взять, – пожал плечами Вивьян. – Но это подлинная корона Тафелона, отец.

– Мы нашли изображения короны в старых свитках, – добавила Вейма. – И спросите кого угодно – секрет этой чеканки утрачен вместе с Тернской империей. Подделать корону просто невозможно.

Дюк Клос размял свои широкие плечи. Рассуждения о невесть когда замученных ювелирах ему были неинтересны.

– Тогда пора думать о коронации, – сказал он.

– Мы вернёмся в Сетор и разошлём баронам[25]25
  Барон – здесь – любой титулованный дворянин.


[Закрыть] приглашения, – сказал цур Фирмин. – Увар, ты можешь идти.

Оберст личной гвардии Дюка не тронулся с места.

– Что тебя смущает? – спросила госпожа Вейма, глядя на него своими чёрными глазами.

– Так а с княжнами что прикажете? – выпалил Увар на одном дыхании.

Вивьян покосился на него и вдруг расхохотался, ничуть не смущаясь присутствием знатных и уважаемых людей. Его никто не остановил.

– Какими княжнами? – медленно спросил Клос. Увар отлично знал, что этот тон Дюка предвещает приступ гнева.

– Так мы же говорили, что ваше высочество собирается братьев женить, – пояснил Увар, – чтобы людей про корону расспрашивать. Вот они с нами и отправились. Рехор племянницу отправил, сосед его, князь Имриц, дочку младшую. У магната, у которого мы гостили, был родственник, у того дочки на выданье, одну с нами отправили, и ещё две княжны в землях язычников.

– И их так просто отправили, без слуг, без сопровождения?! – ахнула Вейма.

Увар не выдержал и почесал в затылке.

– Да почему уж без слуг?...   С каждой княжной две девки для услуг и ещё слуга для всякой работы. А сопровождение было. До Пустоши с нами доехали, а оттуда обратно свернули. Вы не сомневайтесь, с ними грамоты всякие прислали, да приданое. Сундуков столько – еле довезли! Этот… волшебник… Лонгин всё записал, у кого сколько и чего, говорит, попозже доставит куда скажете. Хочет, мол, поупражняться в этой, как её. Логике… а, нет! В логистике. А чужаков не пропустил. Они и уехали.

Вейма застонала.

– Да вы не сомневайтесь, мы им всякий почёт оказывали, – спохватился Увар. – Они и не в обиде. Тепло сейчас, мы шатры раскинули шёлковые, подушек туда натаскали, еды достали поизысканней, питья там всякого. Лонгин к ним девиц своих приставил, волшебниц. Такого сопровождения ни у кого больше и нету даже. В белом все, сияют, чудеса показывают. Всё честь по чести. Рехор-то, я думаю, ждёт, что его племянницу за вашего старшего брата отдадут. Он же графом станет. А остальным вроде как всё равно.

– Рехор? – переспросил напряжённо соображающий Клос. – Вампир. Прислал свою племянницу, чтобы я с ней породнился? Чтобы я взял в невестки вампира?!

Он покосился на Вейму и осёкся.

– Так она не вампир, ваше высочество, – заверил его Увар. – С ней и Бертильда говорила, когда очнулась, и брат Юлди про Заступника рассказывал. Она человек. Девка-то… княжна то есть, красавица. Вроде как только рада из дому-то уехать. Рехор с ней и племянника прислал, наследника своего. Тоже человека. Сказал, пусть мальчик в чужих краях уму-разуму наберётся.

– Прекрасно, – процедил Клос. – А потом мохнатые… как ты их назвал?...   магнаты тоже прислали невесту. Чтобы у меня в роду были ещё и оборотни.

– У тебя в роду были оборотни, – холодно произнесла Вейма, косясь на мужа, – пока не умер твой старший брат Арне.

Клос отмахнулся.

– Мы им на это намекнули, – отозвался Увар. – Не по нашему, сказали, обычаю, если жена хвост отращивает. Они говорят, родственница-то она дальняя. У них на земле и люди-магнаты есть, мало их только. Оборачивается она плохо и дальше звериную кровь не передаст.

– И на том спасибо, – пробормотал Клос. – Удружил ты мне, Увар! Удружил!

– Так ведь надо же было договариваться! – запротестовал наёмник. – Я им про дорогу, про выгоды, они слушают, да всё как-то не верят. Чужие мы для них, с чего им нам поверить? А как только я намекнул, что братьям вашего высочества невесты нужны, сразу повеселели!

– Я посмотрю на них, – предложила госпожа Вейма. – И на слуг их посмотрю. Вдруг шпионы? Может, и нам к ним невест отправить, твоё высочество? У графа цур Абеларина, помню, внучки на выданье.

Клос успокоился и развеселился. Графа цур Абеларина он, как и все, сидящие в этой комнате, не любил.

– А где Медный Паук? – спросил молчащий до того Вир.

– Сбежал, – пожал плечами Увар. – Дождался прощального пира у Рехора и исчез. Только его и видели. Кому он был нужен?

Вивьен перехватил взгляд отца Сергиуса, кивнул и опять облизнулся.

– Ты расскажешь мне ещё раз о своём путешествии, оберст гвардии? – вкрадчиво спросил он. – Надо нанести на карту земли, которые ты посетил.

Увар покосился на госпожу Вейму. Она еле заметно покачала головой. Рыцарь Вивьен не зря был похож на неё бледностью и повадками, он был из тех тварей, которые пьют человеческую кровь и читают мысли, таящиеся в душе человека. Говорил же Паук: нельзя, чтобы вампиры в Тафелоне проведали, как себя в других странах кровососы поставили!

– Я сама нанесу новые земли на карту, – пообещала Вивьену Вейма. – Тебе ни к чему беспокоиться.

Вивьен фыркнул, изящно поклонился и… исчез.

– Не беспокойтесь, – заверил отец Сергиус, – он со мной и никому не причинит вреда. Я полагаю, надо организовать приём для невест, если братья его высочества согласятся на них жениться. Будет удобно обвенчать все пары в Сеторе после коронации. А после отправить в те земли послов и миссионеров. Я правильно понимаю, что Дарилика лежит за землями оборотней-магнатов?

– Если южнее взять, то да, – пояснил Увар, а если по северу пройти, то там язычники какие-то живут, магнаты на них набеги устраивают.

– Значит, до Дарилики нас пропустят, – заключил отец Сергиус. – А там мы уже сможем поторговаться.

Он поклонился присутствующим и покинул таблиний, за ним вышел Вир и Вейма, и Увар остался наедине с бароном цур Фирмином.

– Что она говорит? – спросил барон, глядя прямо перед собой. Увар замялся.

– Ничего не говорит, ваша милость, – ответил он. – Только вот когда сюда приехали, а вас не оказалось, разрыдалась. С тех пор так ни слова и не сказала, даже когда Серый… господин Вир привёз мальчишку… Львёнка… сына её, одним словом.

– Где она?

– В лесу осталась, – с досадой ответил Увар. Ему не понравилось, что обожаемая сестра его жены в самом деле поселилась в лесной хижине и не собирается вести себя как полагается дочери рыцаря и сестре такого важного человека как оберст дюксой гвардии.

– Хорошо, иди.

Увар шагнул к двери, но барон остановил его, стянул с пальца тяжёлый изумрудный перстень и протянул наёмнику:

– Я тебя не забуду, – пообещал цур Фирмин.

История вторая
Девчонка

Во всём была виновата проклятая девчонка. Какой бес её сюда притащил только?...   если бы не она – Жуга мог бы поклясться! – всё было бы хорошо. Всё было бы по-другому. Ведьма она, не иначе, и не из тех знахарок, которых в любом селище найдёшь, а из колдуний, которые по оврагам прячутся да на добрых людей порчу наводят.

Жуга никогда не знал хорошей-то жизни. Маманя у него из семьи не шибко богатой была, а главное – людьми бедной. Поэтому и повадился тятька сперва поколачивать, а после и бить жену смертным боем. А что? Родичей нет – заступиться некому. Так бы и вовсе заколотил, а с ней и сына, щуплого от вечного страха и недоедания мальчишку, да только вернулся из княжьей дружины материн дядька[26]26
  Дядька – воспитатель и личный слуга при мальчике дворянского происхождения.


[Закрыть], седой косматый Мантю́р. Был дядька у князя Галлаю́та конезнатцем в дружине, да только рассорился с кем-то да и ушёл, пока кости целы. Только того и унёс Мантюр с княжьей службы, что заплаты да шрамы. Но, какой ни на есть, а всё ж – родич. Заступился за свою кровь, тятьке голову проломил да и ушёл, забрав племянницу с сыном в своё селище. Да только кому там нужен конезнатец? Кто через болота верхом скакать-то будет? Самым бедным человеком стал дядька Мантюр, а с ним и Альгер, его племянница, и маленький Жуга так и не ел досыта.

А потом пришли люди из закатной стороны, откуда прежде только оборотни набегали, добро отнимали, девушек к себе уводили. Думал Жуга – оборотни на краю света живут, но нет, за ними тоже люди обнаружились. Заключили договор с князьями и принялись дороги прокладывать. Ровно им ворожил кто – всегда знали, где топи обойти, где высушить, где коней кормить, где воду хорошую брать. В селище дядькином тогда спор возник. Одни кричали – нечего с чужаками знаться. Из-за оборотней явились, сами, небось, оборотни, а то и вовсе нелюди, злобные духи. А другие говорили – новые люди, новое знание, новое богатство, надо поближе подойти, поучиться. Так ни к чему и не пришли. Старики ушли подальше в болота, из молодёжи увели, кто потише, а кто покрепче да побойчее – к дороге вышел. Так и сложилось новое поселение. Не только местные, но и пришлые, бывает, оставались тут, возле гостевого двора, который поставил один из пришлых, чтобы проезжающие могли поесть-поспать под крышей. Хозяин двора был человек страшный. Сильный, плечистый, неповоротливый, а потом глянешь, половчее другого стройного юнош будет. Откуда взялся – никто не знал. Звали его чужим именем Цендеребен, а кое-кто из пришлых Кабаном его кликал на своём языке. Жуга-то быстро выучил этот язык. Как не выучишь, когда то и дело слышишь? Дядька-то его со смелыми был, сразу бросил родное селище и с племянницей да с Жугой к гостевому двору перебрался. Там-то конезнатцу сразу обрадовались. И вот жить бы теперь и всё б хорошо было. Жуга ел вволю, досыта, одёжку ему новую дали, дядька в ученики принял. Правда, не лежала у Жуги душа к коням-то, но тут уж что поделаешь. Небось привык бы, приспособился. Только вот девчонка.

Сперва-то Жуга на неё и не смотрел даже. Вот ещё. Через гостевой-то двор сколько всяких людей проходит, каждого и не упомнишь. А она зачастила. То на день-два останется, то на пять, на десять, а то целыми месяцами жить принялась. Цен… Ценде… тьфу, язык сломаешь! Кабан говорил – дочка, мол. Все кивали. Видно же, не его кровь, но кому какое дело? В их краях с родством просто было. Все то и дело детей от голода из селища в селище отправляли. Где накормят, где научат чему полезному. Привыкли – если ребёнок в чьём доме живёт, хозяина тятькой зовёт, жену его – маманей. А что не они его родили, так не кровные же. Это пусть князья родством считаются, у них, дядька рассказывал, для брата отца одно слово, для брата матери другое. И понятно, один князю соперник, другой помощник верный и друг. Но это дела княжьи, куда Жуге-то до них? Дочка и дочка. В доме Кабана жила, его хлеб ела, помогала опять же и на кухне и когда вечерами люди поесть собирались. Кто не семейный, они у Кабана ели, если никто по дороге не являлся. Жуга как-то для смеха с ней столкнулся, когда она пустые горшки несла. Думал – выронит горшки-то, вот умора будет! А она как-то ловко так увернулась да взгляд на Жугу подняла. Ух, он и вздрогнул! В их-то краях у всех глаза тёмные, крапчатые, а у этой – как небо пасмурное или озеро в дождь. Так и утонешь в них. Посмотрела, а у Жуги руки-ноги отнялись. Отца не боялся, когда тот, выпивши, за палку брался. А тут – струсил. А она посмотрела, хмыкнула, да и пошла себе. Жуга её потом за косу дёрнул, чтобы не воображала. И тоже приметил. У всех волосы либо тёмные либо русые, а то, бывает, как трава жухлая. А у этой – светлые да цвета какого-то холодного нелюдского. Как есть, ведьма из лесной чащи.

А потом случилось то, что случилось. Дядька Жуге-то поручил коня почистить. И конь был смирный, и работа привычная. Да только едва Жуга начал, конь как взбесился. Куда мальчишке с ним сладить! Жуга уж думал – прибьёт его конь копытами-то или загрызёт, а тут девчонка проклятая, вынырнула откуда-то, коня по морде погладила – и как только дотянулась?...   – по гриве рукой провела – он и успокоился. Дядька прибежал, Жуге уздечкой погрозил, а девчонку принялся нахваливать. Рука, мол, у неё хорошая, а чего ещё умеет, пусть покажет.

Девчонка и показала! И почистила, и копыта осмотрела, конь ей сам ноги подавал, и гриву с хвостом расчесала, в косы заплела и даже заговоренные бусины как надо подвесила. То-то смеху было! Над Жугой всё селище хохотало. И местные, и пришлые и даже тот кривоногий старик из полуденной страны, где нет деревьев – этот громче всех заливался. Сказали – если девчонка лучше тебя умеет, меняйся-ка ты с ней работой! Будешь горшки мыть да плошки, еду разносить, а она вместо тебя за конями ходить станет. Жуга спорить пытался – куда там! Маманя просила, да дядька сказал, уж два года Жуга за конями ходит, а толку всё меньше, чем от этой девочки. Аталеле её звали. А она глазки-то потупила, вроде как скромничает, а сама в руках что-то вертит. Потом отбросила, Жуга место приметил, всё обыскал, перещупал – нашёл! Колючка там была, вот что! Небось, подсунула коню, а потом вынула. А то и заговорила её сначала. Да кто ж Жуге теперь поверит? Скажут – свою оплошку на девчонку свалить хочет.

* * *

Жить стало худо. Кабан девчонку-то жалел, когда она ему помогала, а Жугу гонять принялся. То подай, то принеси, это сделай, да поживее, да поторапливайся, да всё с колотушками. Ещё бы! Кто ж за него заступится? Маманя? Или дядька, который в девчонке души не чает да каждый день нахваливает? Жуга даже думал, может, к тятьке вернуться, но потом струсил. Кто ж его проводить одного согласится? Умнее надо быть. Или уйти с большим обозом или глаза всем на девчонку открыть проклятущую. Так и стал присматриваться. Она то и дело к Кабану забегала, на Жугу и не смотрела. За косу он её дёргать теперь остерегался. А ну как пожалуется? Кабан его вовсе заколотит.

А потом пришли люди из закатной стороны, не двое, не трое, а целое селище, да все на конях, да с телегами. Всё больше воины, но и женщины с ними и даже детишки мелкие. Только стариков старых нету. Жуга аж испугался, куда Кабан их всех поселит? А они отошли в сторону, в поле дома из тряпок да кожи да шкур поставили и ничего. Все поселились. Ух, и строго там было! Жуга только хотел поближе подобраться, интересно же! – так его какой-то злой человек в странной шапке высмотрел и велел убираться, покуда цел, мол. Говорили они между собой на языке закатной страны, а кто-то и вовсе непонятно. Похоже на то как кривоногий старик ругается, но не то всё же.

Главный-то их за всем проследил, присмотрел, а потом к Кабану пошёл. Странные они. Жуга-то думал, главный в дружине – самый сильный, самый высокий, самый красивый, одет лучше всех и непременно с серебряной гривной[27]27
  Гривна – шейное украшение, имевшее вид незамкнутого обруча. Часто дарилась в качестве награды.


[Закрыть] на шее. Краше него только князь! А тут – невысокий неказистый дядька, рожа рябая, брови белёсые, ни роста, ни стати, ни красоты, ни нарядов. Но все его слушались, видать, чем другим взял. Жуге-то любопытно, какие дела у пришлого с Кабаном. Место у них не сказать чтобы тихое, на дороге стоят. Своей дружины нет, только несколько человек, которых Кабан кормит да поит, да одевает. До города, где князь стоит, через лес ехать день, два, а, может, и больше. Налетят враги, так пожечь успеют всё селище, покуда до князя гонец дойдёт. Раньше-то так и было. То оборотни с заката наскакивали, то нагабары[28]28
  Нагабары – нагбарцы – жители Нагбарии, страны, лежащей на севере и северо-западе от родины Жуги, к северу от Тафелона, который Жуга называет закатной страной.


[Закрыть] с полуночи приходили, разоряли селища, уводили пленников. А то и вовсе князь с кем поссорится, чужой князь придёт – хуже оборотня лютует!

А теперь – спокойно. Как уж оборотней да нагабаров утихомирили – кто их знает, а только больше они тут не промышляли. И вот теперь – целое конное селище. Жуга, когда его от поля-то отогнали, отбежал, затаился, но вовсе-то не ушёл, пока их главный к Кабану не затопал.

* * *

– Ну, здравствуй, Кабан, – усмехнулся Увар, переступив порог придорожного кабака. Днём здесь было пусто: жители собирались только к вечеру, а других гостей, кроме отряда Увара, в придорожном селении не было. Хозяин медленно повернулся, он всегда двигался медленно, смерил гостя взглядом.

– С чем пожаловал, Увар? – отозвался он степенно. – Никак от Серого весточку принёс?

– Серый жив, здоров и о тебе не вспоминает, – покачал головой наёмник и сел за стол. – Что ж так неласково встречаешь, а, Кабан?

– Где этот проклятый мальчишка?...   – заозирался Кабан. – Жуга! Поди сюда, негодник!

Мальчик неохотно вышел из-за бочонка, возле которого он было присел, чтобы незаметно разглядеть странного гостя. Привычно увернулся от зуботычины и молча уставился на кабатчика.

– У, отродье! – замахнулся на него Кабан. – Чего пялишься? Поди на кухню, тащи мяса для гостя, тащи хлеба, похлёбку тащи, мёду! Поворачивайся!

Жуга убежал, радуясь уже тому, что хозяин не стал его бить.

– Так с чем пожаловал-то, Увар? – не отставал от наёмника бывший «верхний» убийца[29]29
  «Верхний» убийца, верхний – на тайном языке преступников обозначение того, кто умеет незаметно добраться до своей жертвы, перебравшись через стену, забираясь в окна или через крышу.


[Закрыть].

– В степи еду, – пожал плечами наёмник. – Дело есть.

– Серый… – заговорил Кабан.

– Серый тут не при чём. Насилу отпустил. И его высочество, чтоб ему хорошо спалось, тоже. Своё дело есть.

– Коли своё дело, так молчу. Жену-то в Тафелоне оставил?

– Зачем в Тафелоне? С собой взял.

– Надолго, видать, едешь?

– Насколько ни еду, всё при мне будет.

– У нас-то долго отдыхать будешь?

– А что мне отдыхать? Не устали ещё. День, два, побудем – и в путь. Ты б ко мне человека своего прислал, был у тебя хороший мастер коней на ноги ставить.

– Пришлю, – кивнул Кабан.

– Добро.

Увар оглянулся, но мальчишка ещё срезал мясо с поджаренного над очагом окорока на кухне.

– Кого на востоке знаешь? – тихо спросил наёмник.

– А тебе кто нужен? – хмыкнул кабатчик.

– Кто живой товар поставляет.

Кабан поднял брови.

– Зачем тебе?

– Я же не спрашиваю, откуда ты вино берёшь, которое мне сейчас из припрятанной бочки нацедишь, – ухмыльнулся наёмник. – И кому твои люди пушнину сбывают, не интересуюсь.

Кабан ухмыльнулся. В селении жили люди, промышлявшие одной охотой, все они сносили свою добычу в кабак, а уж потом хозяин знал, кого и к кому отправить, чтобы продать не нищим, сидящим по своим углам, князьям на востоке, а на запад, в Тафелон, где даже жалкая белка ценилась как будто у неё шкурка была серебряная. Охотиться на пушного зверя князья не возбраняли, а вот продавать товар, не предложив сперва господину – за такое могли и руку отсечь. Что до вина, то его и вовсе присылали даром – кое-какие люди, которые не хотели, чтобы Танцующий Кабан начал языком трепать.

– Живым товаром много кто торгует, – проговорил кабатчик. – Кто добывает, кто скупает, кто рабов своих продаёт. Всех и не упомнишь…

– А ты упомни, – посоветовал наёмник. – Кто из них постоялый двор уже десять лет как держит, а, может, и раньше держал. Там, за язычниками, где люди Заступника признают. В Дарили́ке[30]30
  Дарилика – страна городов на востоке, перенявшая веру в Заступника у Физанта, большой империи далеко к югу от родины Жуги.


[Закрыть], как её там…

Кабатчик сделал непристойный жест, выражая своё отношение к Заступнику.

– У меня так далеко интереса нет. Мало ли кто в той глуши спрятался. Дойдёшь, так сам по кабакам поспрашивай.

– Поспрашиваю, – кивнул Увар. – А пока спрашиваю тебя.

– Жуга! Ты там уснул, негодник?! Живо тащи всё сюда, да поживее! А потом быстро к дядьке своему беги, скажи, тут его гость дожидается! Быстро, пока я тебя не прибил!

Мальчишка притащил еду и выскочил за дверь кабака.

* * *

Жуга не сразу побежал за дядькой. Вот ещё! Он огляделся по сторонам. Никого не было, мужчины или в поле или в лесу, не до кабака ещё. Мальчишка прижался к двери, надеясь подслушать ещё что-нибудь интересное.

– Твой парнишка? – спросил на закатном языке главарь пришлых. Кабан хрюкнул.

– У меня б порасторопней был да поумнее. Племянник это моего конезнатца.

– Что ж он мальчишку не учит? – удивился чужак. Жуга нахмурился и стиснул кулаки. Сейчас Кабан ему расскажет…

Но тот промолчал.

– К слову, а девку куда дел? – спросил чужак, не дождавшись ответа.

– Какую девку, Увар? – удивился Кабан. Увар засмеялся.

– Полно хитрить, Кабан. А то я не знаю, что Паук у тебя ученицу поселил.

Кабан что-то сквозь зубы ответил, Жуга не разобрал.

– Прячешь, никак? – хмыкнул Увар.

Тут Жуга услышал, как кто-то в доме сделал шаг к двери, и опрометью бросился прочь. Вот так штука! Этот, главарь-то воинов, он ищет того, кто людьми торгует! Брр! И далеко отсюда! И девчонку ещё! Может, он за ней и пришёл? Продать решил! Увезти и продать! Кабан, конечно, спрячет девчонку-то. Ничего у него не выйдет!

– Дедушка! – поклонился он, добежав до маманиного дядьки. Лошадей держали в другой стороне от кабака, не там, где встали пришлые, вот тут новостей-то и не знали. Дядька как раз у коновязи чистил своего любимого серого жеребца. Тот фыркал и смешно поводил ушами. Ближе Жуга подходить не стал, знал уже, какие эти твари злобные и быстрые, если что не по ним. Девчонка-то ворожит, небось! Видел он, как она лошадям в глаза смотрит! А Жуга так не умеет! Он простой человек, не колдун какой-нибудь болотный!

– Чего тебе? – неприветливо спросил дядька.

– Там люди! Чужие! Много! С оружием! С лошадями! С домами из шкур и тряпок! Главный их в кабаке! Тебя зовёт!

– Зовёт, значит, – кивнул дядька, огладив бороду. – Значит, приду. Аталеле! Дочка! Закончи за меня!

Девчонка выскочила из хижины, где дядька держал разные снадобья, зыркнула своими серыми глазищами на Жугу и взяла у конезнатца щётку. Жуга ждал, переминаясь с ноги на ногу. Если дядька велит бежать, сказать, чтобы ждали, ничего не выйдет. А если нет? Дядька ничего не сказал, повернулся да и пошёл сам. Жуга остался один на один с девчонкой и здоровенным жеребцом. Ему стало неуютно.

– Что смотришь? – бросила девчонка, отвернувшись к коню. – Дыру протрёшь.

Жуга уже открыл рот, чтобы ответить… и замолчал. Дурак он. Как есть дурак! Зачем девчонке говорить-то? Ничего говорить не надо. И ждать не надо! Он хитрей сделает!

Он повернулся и припустил к гостевому дому – другой дорогой, чем пошёл Мантюр. Надо спешить и прибежать быстрее дядьки, тогда он всё сделает как надо.

В гостевом доме чужак Кабан, конечно, погнал Жугу на кухню. Ничего, он и это перетерпит. Увар увезёт девчонку! Дядька снова будет его учить! Жуга справится, он понятливый! Не колдун, как девчонка, не в болоте его маманя нашла, а так-то понятливый! Жуга выждал время, когда Кабан отвлечётся, и ужом скользнул к чужаку.

– Дяденька, – шепнул он, стоя так, чтобы его нельзя было из-за чужака разглядеть. – Ты девчонку искал, здесь девчонка. Кабан её у Мантюра прячет. Хочешь – покажу, где.

– А тебе зачем? – нахмурился Увар.

– Ты же искал, – растерялся Жуга.

– Я искал, – согласился чужак. – А тебе зачем?

Мальчишка испугался. Что же Увар такой недоверчивый! А если он Кабану расскажет?!

– Ты гость, – нашёлся Жуга с ответом. – Гостю всё лучшее. И мёд, и мясо, и хлеб.

– И девок? – хмыкнул чужак. – Ладно, веди, показывай.

Жуга выскользнул во двор, покуда Кабан его не хватился, и там ждал Увара, приплясывая от нетерпения. Он хотел кинуться в сторону конского выгона, но чужак схватил его за плечо.

– Не спеши, – строго сказал он. – Если обманываешь, убью.

– Дяденька! – взмолился мальчишка. – Я ж помочь хотел!

– Помогай, – согласился Увар. – Веди, показывай.

Жуга снова пошёл другим путём, чем дядька. Если они встретятся, всё пропадёт, но Мантюр ходил всегда одной и той же дорогой, а Жуга тут все тропинки излазил.

* * *

Проклятая девчонка была всё ещё там, где Жуга её оставил, и заплетала в косу хвост серого жеребца. Грива уже была заплетена и украшена. Жуга по-прежнему не рискнул подходить. При виде девчонки Увар его выпустил и сейчас мальчик поспешно отступал в лес. Связываться с эдаким «гостем» вовсе не хотелось! Обманешь такого, как же!

– Ну, здравствуй, Эрлейн, – позвал Увар девчонку каким-то чужим непонятным именем.

Она оглянулась, ахнула, выронила гребень.

– Дядюшка Увар! – просияла она и бросилась в объятья чужака. Тот схватил девчонку и закружил в объятьях. – Дядюшка Увар! Как я рада! А ты надолго к нам? А маму ты видел? Как она? Как Львёнок? Как Гертелейн? Ты видел их? А тётушка Агнета? Анико? Бертилейн? А Вирелейн? А…

Жуга никогда не видел, чтобы проклятая девчонка так светилась и тараторила. Он едва разбирал закатную речь и непонятные чужие имена. Лейн, лейн, лейн… зачем ей этот Лейн[31]31
  Окончание «-лейн» в Тафелоне используется как уменьшительное для мальчиков и девочек.


[Закрыть] нужен?...   Непохоже, чтобы этот Увар хотел продать ведьму. Вон, как обнимает. Или прикидывается?

– Матушка твоя тебе передаёт привет, – отозвался Увар, ласково улыбаясь девчонке. – У неё и твоих братьев всё хорошо. Бертилейн осталась в Тафелоне, Ирохухайт[32]32
  «Ирохухайт» – так Жуга услышал тафелонское «её высочество».


[Закрыть] взяла её в свою свиту. А тётушку Агнету я взял с собой. Анико уже давно моём в отряде, Вирелейн в этом году поехал с нами.

Девчонка снова ахнула от восторга и схватила Увара за руки.

– Дядюшка, миленький, можно мне к вам?

Дальше Жуга слушать не стал. По-взрослому сплюнул себе под ноги. Ну их к бесам в болото! Он-то думал… дядюшки, тётушки, тьфу!

Он отошёл уже далеко, когда проклятая девчонка спросила:

– А как ты меня нашёл?..

Мальчишка подумал и припустил быстрее. Чтобы он ещё раз с ведьмой связался!

* * *

Так ничего у Жуги и не вышло. Проклятая девчонка ушла к чужакам и плясала с ними до утра под странные песни, то протяжные, то быстрые. А Жугу Кабан заставил на тележке возить мёд и привезённое откуда-то из закатных стран вино – и не один раз, а туда-сюда пришлось ходить и ходить, а тележка тяжёлая. Ну и здоровы чужаки пить! Под утро уже его поймала страшная уродливая баба, сказала что-то непонятное, мол, мальчонку заездили, напоила чем-то горьким (попробуй откажись!) и уложила спать в круглом доме из шкур. Он спорить-то побоялся, но решил – убежит! Как бы не так! Все они тут ведьмы, он и не понял, как уснул, проснулся – уже рассвело давно, Кабан ему потом всыпал, что ночью не вернулся и что тележку попортил, пока возил.

А девчонка так и осталась у них. Никуда Увар её не повёз. «Дядюшка»! Тьфу на них!

* * *

А потом стали пропадать яйца из курятника. И только по ночам. Днём яйца есть, а утренних – нету. И насиживать курам нечего стало – всё начисто вор отбирает. Жугу Кабан утром пошлёт – собери. Жуга приходит – а под курицами и нет ничего. Куда пропало?...   Кабан, конечно, и тут Жуге всыпал. Сам, мол, украл. Жуга отпирался, но куда там! И то верно – хорёк там или лиса одни яйца бы не утащили. Да и крысы. Хоть цыплёнка-то бы заели. И куры бы волновались, петух бы кричал. А тут… всё тихо! Собака – злющая, похожая на рыжего волка, которая вечно норовила Жугу цапнуть за голую пятку, – и та не гавкала! Колдовство, не иначе! Но Кабан взъелся на Жугу. А куда тому деваться? Бежать-то некуда, кто его одного примет? К тятьке, что ли, вернуться? Так забьёт его тятька-то. А тут Кабан жизни не даст.