Текст книги "Цена предательства (СИ)"

Автор книги: Наталья Пафут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

– Ой, не дури Мира, у тебя отличные туфли, – с чуть раздраженной интонацией сказала мать, – идем, идем, мы всех задерживаем…

Меня чуть ли не силой уводят из дворца. Мы рассаживаемся в экипажи. Отец стоит на ступенях, приветливо улыбается, машет нам.

– Отец, а ты не поедешь с нами? – спрашиваю его;

– Ах, доченька, как бы я хотел с вами, да не могу, работа – есть у меня тут одно незаконченное дело… – сказал он, сложив губы в привычную ему насмешливую улыбку и прямо глядя на мне в глаза своими большими холодными глазами. Лицо императора не обещало радости. Никакого возможного счастья в будущем. Меня всю передернуло. Мне захотелось выскочить из экипажа и с криками броситься в свою комнату, закрыть дверь на ключ и забраться под теплый бок Рема, спрятаться от всего мира… Раздался протяжный свист кучера, лошади тронулись…

Центром общественной и культурной жизни столицы был ипподром. Здесь при огромном стечении народа, а ипподром мог вместить около ста тысяч зрителей, проходили скачки, различные торжества, публичные казни, всевозможные спортивные состязания, охота на животных и другие подобные зрелища. Ипподром украшали прекрасные скульптуры, привезенные в город из разных мест в качестве трофеев. Ворота на ипподром украшали великолепные бронзовые кони, изваянные величайшим миррийским скульптором Лисиппом и впоследствии подаренные Миррией императору Максимилиану Завоевателю. Вдоль всей площади ипподрома была стена, которая имела с добрых пятнадцать метров в высоту и десять – в ширину; и сверху на этой стене были скульптуры и мужчин, и женщин, и коней, и быков, и верблюдов, и медведей, и львов, и множества других животных, отлитых из меди, покрытых золотом. Мираннийский ипподром был признанным алмазом архитектуры и культуры. Все мечтали попасть сюда. Раньше это было мое любимое место.

Когда мы вошли, весь свет уже собрался. За этот месяц после бала в моей жизни так много переменилось, что мне казалось, будто везде все должно стать иным. Но нет. Я в первую минуту была ошеломлена после впечатлений совсем другого мира, наполненного любовью и страданием, сейчас же я как будто всунула ноги в старые, удобные туфли, это был мой прежний веселый и приятный мир. Я смотрела на этих счастливых, разодетых людей и впервые увидела фальшь, это был тот сорт людей, ненастоящих, к которому они все принадлежали, в котором надо быть, главное, элегантным, красивым, великодушным, смелым, веселым, отдаваться всякой страсти не краснея и над всем остальным смеяться. Я вдруг с острой ясностью поняла, что я им больше не могу принадлежать, что я их ненавижу…

Вокруг меня улыбки, духи, напомаженные губы, поцелуи, восторженные рассказы, многозначительные переглядывания:

– Ах, с бароном Бузулим была история – прелесть! – закричала Анна Шамер. – Ведь его страсть – балы, и он ни одного придворного бала не пропускает. Ха-ха, а тут он привел новую рабыню – девочку и прямо на балу, ха-ха, за колоннами, решил лишить ее девственности, а она возьми и умри…а он голый стоит… – она с трудом оканчивает свой рассказ, постоянно прерываясь на хихиканья.

Окружающие покатились со смеху. Анна долго потом, говоря уже о другом, закатывалась здоровым, громким смехом, выставляя свои крепкие сплошные зубы, когда вспоминала о конфузе с бароном.

На трибуны вошла маркиза Элен Сорраж с Агнеттой. Слегка шумя своею белым платьем и блестя белизной плеч, глянцем волос и бриллиантов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по последней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала, подошла к императрице, сидевшей вместе со мной и с Анной Шамер. После продолжительных реверансов, Элен наконец обратилась к Анне, спрашивая о ее здоровье, весь последний год маркиза не очень хорошо себя чувствовала:

– Ах, плохо, все плохо, – вдруг посерьезнела лучшая подруга моей матери, – Но, ведь вы знаете, тут всегда скрываются нравственные, духовные причины, – с тонкою улыбкой добавила она…

– …Ну, разумеется, – обсуждали мужчины в другом, мужском углу. – Но в этом-то и цель образования: изо всего сделать наслаждение…

– …Вторая ночь. Она опасна. – слышалось из угла золотой молодежи, окружившей Алека, – Прелести новизны уже нет… Нет, нет, сорвать бутон и бросить… – смех, шутки…

– …Для того, чтобы ломать людей, нужно быть жестоким и очень хорошо знать их слабости. Я вот вам приведу пример, мой раб-ардорец…

Теперь все было по другому для меня. Те же разговоры, те же истории и шутки. Я как бы забывала то, что мне говорили, и то, что было передо мной; но теперь с чуть заметной, вежливой улыбкой слушала их и как бы всматривалась в то самое, что было передо мной, вслушивалась в то, что они говорили, хотя видела и слышала что-то совсем другое. Что-то грязное и мерзкое…

Ко мне подсела Агнетта. Она была очень красивая сегодня – она всем своим видом хотела показать, что в ней не было и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действие своей красоты.

– Мира, дорогая, как давно я тебя не видела, – поцелуи, – как ты, где твой ужасный раб, – снова поцелуи.

– Ах ты слышала, – она спешит вывалить на меня свежие новости, понижает голос до шепота, – говорят новая война скоро будет. – Я шокировано смотрю на нее. Отец Агнетты работает в военном комитете, он все знает, – да, да, на этот раз с герцогством Кродов – недалеко от Вередии, отец открыто говорил свое мнение о том, что новая война может улучшить положение и увеличить славу Креландии. Он говорил о тяжелом положении населения герцогства, о возможности присоединения их к Креландии. Говорят у нас появилось изумительное новое орудие, неимоверное по мощи и силе…

Принесли еду: что-то вроде сухого печенья, фрукты и сладкий шоколадный напиток. Я не успела позавтракать во дворце, но не испытывала чувства голода от переживаний за Рема. Как он там, я так далеко уехала…Голова гудит, почти не слышу Агнетту, она рассказывает последние сплетни…

– А как твой раб?

– В каком смысле? – предусмотрительно поинтересовалась я.

Агнетта фамильярно ткнула меня острым локтем под ребро, подмигнула.

– Ну, как он тебе? Такой же красавчик без одежды, как и в ней? Ты уже, гм, использовала его?

Я помотала головой.

– Душечка, Мира, дай мне его в долг, – я потрясенно смотрю на нее, – ну на два часика, заведи его ко мне в комнату и прикажи делать все, категорически все, что я прикажу. Ха-ха, Клоудия, ну ты же помнишь ее, – я кивнула, – она рабу своему кнутом по заднице бьет, а потом заставляет переворачиваться на спину и впереди бьет…а потом, чего только не вытворяют они вместе…Ну дай, дай мне своего раба, он такой большой…

Я представила, как Агнетта бьет кнутом моего Рема, по его искалеченной спине… Грязь, меня окружает грязь…Мне надо выбраться отсюда…

Начались скачки. Снова прервались, снова разговоры. Я чувствую боль Рема. Полностью открыла свои чувства, я с ним, там, чувствую ускоренный ритм его сердца, ему больно, мне тоже больно… Переживаю… Подали ланч, легкое вино. Я не пью. Все веселятся. Я смеюсь, веселюсь, мне тоже очень радостно… Трибуны полны. Впереди главная скачка сезона. Трудно сказать, когда закончится эта пытка. Мне уже невозможно выдерживать головную боль. Иду в дамскую комнату.

Миранийский ипподром знаменит не только своими скачками, но и возможностью уединиться в многочисленных комнатах для свиданий под трибунами. На моем пути к туалету я иду мимо темных закутков, уютных мягких диванов, широких подоконников, закрытых и не закрытых тяжелыми гардинами комнат – отовсюду я слышу стоны, всхлипы, мягкие влажные шлепки…Креландская знать развлекается… Иду, смотрю только вперед, не замечая переплетенные тела, сочные причмокивания поцелуев, вот в углу несколько мужчин, а девушка явно отчаянно сопротивляется… иду мимо, вот уже и дамская комната…

Навстречу мне вышел Эжери…

Подготовка к церемонии 3

После Рема, он был среднего роста; стройный, тонкий стан его и широкие плечи доказывали крепкое сложение. Его походка была небрежна и ленива. Его кожа имела какую-то женскую нежность; белокурые волосы, вьющиеся от природы, так живописно обрисовывали его бледный, благородный лоб, на котором, только при долгом наблюдении, можно было заметить следы морщин, пересекавших одна другую и, вероятно, обозначавшихся гораздо явственнее в минуты гнева или душевного беспокойства. Сейчас же он был абсолютно спокоен и безмятежен. Несмотря на светлый цвет его волос, брови были черные – признак породы в человеке. Я смотрела на него и не понимала как я могла любить этого человека так долго. В течение минуты мы просто стояли друг напротив друга безмолвно. Паника медленно зарождалась у меня где-то в районе живота, поднималась вверх, я понимала, он что-то задумал очень не хорошее. Кровь бросилась мне в лицо, и ноги невольно сделали движение; но вскочить и бежать было уже нельзя – не успела. Я открыла рот чтобы закричать. Слишком поздно…Эжери молниеносным движением прыгнул на меня, одной рукой обхватив меня за талию, другой, закрыв мне рот, он легко втащил меня в темную комнату для свиданий, дверь за нами захлопнулась…

Эжери ослабил захват на моей шее. Швырнул меня на кровать. Я медленно поднялась, выпрямилась. Мои голые руки и плечи покрывали мурашки.

– Эжери, что ты собираешься делать, – задала я самый глупый вопрос из возможных, – отпусти меня, пожалуйста…

Он улыбнулся. За его красивой внешностью скрывалось нечто мрачное, смертоносное, готовое вот-вот вырваться наружу. Эта особая энергетика чувствовалась тотчас, стоило только взглянуть на него.

– Мира, Мира, что же ты, мы же только начали, а ты уже хочешь уйти…Ты, там, на балу очень унизила меня, отвергла, твой раб ударил меня перед всеми, душечка, я обиделся, пора платить по счетам… – он начал медленно приближаться;

– Не трогай меня, пожалуйста, – я также медленно пятилась назад, я не знала что делать, – я очень сожалению, я тебе все отдам, что у меня есть, драгоценности, деньги… «Создатель, чего я несу!»

Эжери ухмыльнулся:

– Деньги это хорошо, моя принцесса, да, я их люблю, деньги правда, не приносят счастья, но действуют чрезвычайно успокаивающе. Но они у меня есть. Что еще ты можешь предложить? Девственность? – он посмотрел на меня похотливыми глазами. – Нет, не хочу после твоего грязного раба. Он ведь уже отметился там, а Мира? Как он тебе?

Я несмотря на страх, посмотрела на него полным омерзения взглядом.

– Ну да ладно, хватит разговоров, у нас тут дело, – сказал он, потерев руки. Он стал приближаться ко мне.

– Подонок! – крикнула я в бешенстве и плюнула ему в лицо. Попала.

От сильной пощечины мою голову отбросило в сторону. Я чуть не свалилась с ног, но Эжери удержал меня за волосы.

– Грязная подстилка, – прорычал он мне в ухо, – давай, зови своего раба, где он?

– Он намного чище тебя… договорить я не успела. Эжери отвел назад руку и ударил меня в живот.

Я не закричала, потому что не могла дышать. Опустилась на пол, согнувшись вдвое, пытаясь вобрать в легкие хотя бы глоток воздуха. Я испытала невероятное потрясение – не от боли, которая, конечно, тоже дала себя чувствовать вместе с нахлынувшей слабостью. Просто за всю мою сознательную жизнь никто и никогда не бил меня намеренно.

Эжери присел на корточки возле меня. Его глаза широко распахнулись. Взгляд был затуманен от возбуждения, но, кроме этого, какого-то особенного блеска в глазах, он не вышел из рамок своей привычной и тщательно сохраняемой элегантности.

– Зови раба, кричи Мира

– Да, пошел ты урод…

– Посмотри на меня. – Его голос был ясный и спокойный, словно мне предлагали чашечку чая.

Я открыла глаза и сквозь редеющий туман посмотрела на Эжери.

– Кричи Мира, кричи, зови своего раба и все для тебя закончится… – Эжери встал и ударил меня по животу ногой, еще раз. О, Создатели, я умирала. Никто не переживет такой агонии. Я начала дышать с каким-то странным присвистом, и первые глотки кислорода вызвали боль в горле. Никогда мне не было еще так больно. Эжери схватил меня за волосы, поднял мое лицо к своему. Мой мучитель улыбнулся. На лице его не было злобы, только выражение удовольствия, как у ребенка, когда он отрывает мухе ножки. Он замахнулся снова…И тут я закричала…

– Вот и умничка, а ты сопротивлялась. – он довольно потер руками, – работа сделана…

Я без сил лежала на полу. Все вокруг меня плясало и кружилось. Черные волны то и дело прокатывались по комнате. Я с трудом открыла глаза и посмотрела на него, Эжери выходил из комнаты. Все такой же аккуратный и элегантный, только на его светлых бриджах спереди виднелось мокрое пятно – доказательство его возбуждения, ему понравилось избивать меня.

Я была как в тумане, все вокруг утратило значение реальности, и я смутно ощущала признаки глубокого потрясения. Ничего не понимаю, не могу сконцентрироваться. Что это было. Зачем ему, чтобы я кричала. Голова медленно работала, осмысливая все произошедшее: О нет, Рем! Я вспомнила глаза отца – это провокация только для Рема! Он мой раб, через ошейник он почувствует мою боль и мой призыв и нарушит приказ Госпожи. Рем, не шевелись, не покидай комнату..! Я попыталась встать, но слабость во всем теле сделала мои движения медленными и с трудом управляемыми. Надо бежать…Поздно…

Боль взорвалась в щеке и глазе, ее раскаленная шрапнель рикошетом разошлась по всему моему телу. Это была не моя боль, моего раба – живот ошпарило новой болью… а потом начался кошмар, агония, целый фейерверк взрывами сотрясал мое тело – живот, скула, нога, ребра…Агония…А потом все пропало. Темнота, Рем потерял сознание…

Я лежала на полу и плакала, я умирала и рождалась снова. Предана! Эта рана была глубока и смертельна – мой отец предал меня! Отец знал об этом избиении. Разве мог бы он сделать это, и разве мог отец мой, который (я все-таки всю мою жизнь знала это) любил меня, быть таким несправедливым? Да и что такое справедливость? Я никогда не думала об этом гордом слове: справедливость. Все сложные законы человечества сосредоточивались для меня в одном простом и ясном законе жизни – отец всегда прав. Моя жизнь сломана окончательно.

Я видела перед собой лишь тени – все было как в тумане, а свет – чересчур ярок. Это ужасно раздражало: я все пыталась различить две фигуры, нависшие надо мной. Когда меня взяли под руки и под колени, я застонала. Меня нашли. Пора возвращаться во дворец.

Я знала, что в комнате никого не будет. Но все равно я бежала в мои покои, О Создатели, молю, пусть он лежит сейчас в кровати со своей ужасной книжкой, недовольный и злой, пусть наругается на меня, назовет глупой… Я вошла в свои покои. Чистота и порядок. Кровать аккуратно застелена. Я оглянулась, осмотрелась…Затем пустота ярко ударила мне в глаза – никого! И только спустя некоторое время я стала снова различать краски и предметы, которые мелькали перед моими глазами, но не доходили до сознания. Пусто!

Я запрыгнула в кровать и укрылась с головой. Новое постельное белье неприятно захрустело. Они даже его запах украли! Дрожа в темноте, я чувствовала себя очень маленькой и напуганной.

Я не помнила, как прошел следующий день, ночь, следующий день, следующая ночь. Я не спала и не слезала с кровати. Кто-то заходит, меня о чем-то спрашивают. Все проходило мимо меня. Мне что-то влили в рот, вкуса я не почувствовала, провалилась в темноту, проснулась…Сижу…Ночь…День…

Не знаю сколько прошло дней…Вносят Рема, опять на носилках. Кладут на кровать.

Я медленно, как в трансе подошла. Снова синяки. По всей коже распустились иссиня-черные цветы пугающих размеров. На нем нет его мифрилового ошейника, на шее виден красный след, зато на руках и ногах белые мифриловые кандалы. Теперь точно не убежит.

– Рем, ты вернулся…

Его тело вздрогнуло от звука моего голоса, а глаза открылись. Ну, один из них. Второго не было видно. Как только ардорец сосредоточился на мне, что заняло некоторое время, еле заметная улыбка появилась на его запекшихся губах.

– Мира, ты вернулась…

Голос был слабым, тусклым отголоском его обычного мягкого, глубокого голоса.

– Я видел, чувствовал тебя, ты была так далеко… а потом… потерял… тебя. Но ты здесь.

Вся его грудь опять в повязках. Губы потрескались. Наверное он хочет пить. Иду за водой.

– Нет, не оставляй меня… не уходи… – Он начал выкручивать руки, звеня металлическими наручниками. – Пожалуйста… Создатели… не оставляй меня опять…

– Все хорошо. Я сейчас вернусь. Я только принесу воды.

– Нет… Мира, любовь моя, не оставляй меня…

Не зная, как быть, я наклонилась и мягко положила ладони на его лицо, поцеловала в лоб, в нос, в губы.

– Я не оставлю тебя, никогда, – обманщица, на глаза набежали слезы.

Он потянулся избитой щекой к моему прикосновению, и произнес, из его потрескавшейся губы пошла кровь:

– Обещай мне. Ты будешь жить. – Я молчу, не хочу обещать того, чего не смогу исполнить.

Рем заволновался, начал подниматься на кровати, и я слегка погладила его предплечье.

– Шшш… я здесь. Я жива, успокойся, конечно я буду жить… пока ты рядом. – Я думала это его успокоит, он еще больше разволновался, все его тело как в конвульсии вздрогнуло.

– Ты в опасности. Беги Мира. Беги!

Он потерял сознание.

Три следующих дня я безвыходно находилась при Реме, боясь побеспокоить его, спала на кресле около его кровати, поила, безрезультатно пыталась кормить его и не переставая говорила с ним, – говорила, потому что одно успокаивало Рема – мой голос. Читала ему его ужасные нудные книжки. Кое-что даже мне могло бы понравиться. Идея, что я умру стала его навязчивой, ему постоянно требовалось мое присутствие, как-будто в тот вечер, когда меня избили, что-то сломалось в нем.

– Мира? – спросил он, пытаясь протянуть дрожащую руку, не смог – кандалы сковывали его движения.

Я подсела к нему на кровать. Взяла за руку. Ночь. Он спит. Опять вернулись его кошмары.

– Я здесь. – Он напрягся, услышав мой голос, но когда я коснулась рукой его пальцев, он успокоился.

Великий Создатель, он весь горел в лихорадке.

Я попыталась напоить его. Он был совсем не в себе, не в силах глотать. Сдавшись, я намочила полотенце и прижала его к лицу Рема.

Его глаза распахнулись, лихорадочный взгляд обратился ко мне и настойчиво следил все время, пока я промокала его лоб.

– Колонны… белые колонны, – сбивчиво бормотал он. – Такие холодные, они держат меня…

– Шшш… – Я опустила полотенце в чашу, набирая влаги. – Все хорошо.

Отчаянно вздыхая, он простонал:

– Нет, они все там, в том зале, повсюду. Статуи… их нет… меня не… они ждут меня…Ужас в фиолетовых глазах заставил похолодеть мою кровь. У него был бред: очевидно, он ничего не соображал, но что бы он там не видел, это было для него реальным… он все больше волновался, его израненное тело извивалось на белых простынях. Непереносимо было думать, что боль сопровождала его и во сне.

– Маришка… о, она приближается ко мне… Адриан, Арнелия, Виветта…Они ждут меня, я должен их отпустить… – я немного обиделась, все о своих дамах, оставшихся там, в Ардоре, мечтает, даже в бреду о них говорит. Мне в его мечтах нет места.

Он вдруг застыл, улыбнулся:

– Я иду к вам, скоро – и закричал, – Мира беги!

Вдруг он широко открыл свои глаза, они странного вишневого цвета:

– Мира, я приказываю тебе, ты должна жить. – сказал он странным низким, металлическим голосом. Фу, ужас какой. Меня аж всю передернуло. Странный голос, мурашки по всей коже. Раскомандовался тут…

Утро. Приходит Карадар со своей миской. Перетягивает Рему руку, вставляет трубку. Кровь течет. Рем не приходит в себя.

Луна светит ярко. Наступила ночь, необъятная и темно-синяя. Она заполнила комнату запахами земли и цветов. Тишина…

– Мира! Мира, беги!

Рем начал размахивать руками. Гремя цепями и раня свои руки еще больше, я прибежала из другого конца комнаты, юркнула к нему в кровать, прижимаясь к груди Рема, целуя его лицо с закрытыми глазами, успокаивая его, разговаривая с ним. Руки мужчины не перестали двигаться, тогда я поймала их и прижала ладони к своему лицу. Проснулся.

– Я в порядке. Я рядом. Я живая.

Утро. Карадар только что ушел с миской, наполненной кровью Рема. Я с тревогой смотрю на его истыканные вены. Сколько же можно. Это же убьёт его задолго до церемонии. Его лицо отдает синюшным оттенком. Он уже пытается вставать. Сначала не удачно, теперь доходит-доползает до туалета.

– Мира, ты должна выйти замуж после церемонии и уехать, как можно дальше, – тревога заставила его голос прозвучать грубо.

Я мрачно смотрю на него. Как бы ему сказать, что я не мыслю жизни после церемонии. Даже боюсь начать этот разговор.

– Сделай это.

Я уперла руки в бока.

– Я не люблю, когда ты меня принуждаешь.

– Позволь выразиться иначе. Пожалуйста, пообещай мне.

– Посмотрим…

В ответ рычание.

В туалете раздался страшный грохот. Бегу на звук. Рем валялся без сознания около унитаза – слишком рано он встал, без сил, шатаясь приковылял, звеня ножными кандалами и упал, его огромное тело было обмякшим, а лицо – цвета восковой свечи. Губы ардорца посинели. Я ахнула. Мужчина не дышал. Нет, показалось, дышит. Села около него, новый повреждений нет. Положила его голову себе на колени.

– Я устал, – прошептал Рем.

Я тихонько глажу его по волосам.

– Держись, Рем, мы справимся, – я гнусная обманщица…

Мужчина уткнулся носом мне в руку и глубоко вдохнул. В ответ мое тело пронзила дрожь. Так мы и сидим в туалете, обнявшись. Я закрыла глаза и уснула от изнеможения, сравнимого только со смертью.

Рем

День церемонии приближается. Сил нет совсем. Надо начинать действовать. Я понимаю это, но малодушно отстраняю день разрыва. Я же так устал, надо подождать… Еще денек, и еще…

Все, время истекает, как сухой песок высыпается между пальцами, только несколько крупинок задержались…Огляделся, наметил сцену…Только бы сил хватило, вздохнул – должно, просто обязано хватить. Поцеловал Миру в последний раз, прощай моя любовь… С трудом отошел к туалетному столику, внезапно оглянулся, спросил:

– Мира, а почему вы, креландцы начали войну против Ардора?

Девушка явно растерялась:

– Ну как же, вы там, в Ардоре, планировали напасть на нас, мы успели начать, эээ, справедливую войну, ну, против эээ, против зверей, ммм, вас… – по мере этого изложения, ее голос становился все неувереннее и тише.

– А ну понятно тогда все, – я серьезно, с пониманием кивнул, – мы подлые звери, поэтому люди Креландии пришли к нам и стали резать и убивать и насиловать население Ардора. Люди эти убили ардорского Владыку и еще многих, – я сам не заметил как перешел на крик.

– В это же время в Креландии был гениальный человек – император Дарко. Он везде всех побеждал, то есть убивал много людей, потому что он очень гениален. И он поехал убивать для чего-то ардорцев, и так хорошо их убивал и был такой хитрый и умный, что, приехав в Креландию, велел всем в мире себе повиноваться. И все теперь повинуются ему! И боятся! – Мира побледнела, разинула рот…

– Чего ты от меня хочешь? – Взвилась принцесса Креландии, – чтобы я извинилась! – Да, да давай, любовь моя, поддержи меня, мне уже тяжело орать одному, хочется начать целовать твое шокированное личико… – это вы там в Ардоре годами готовили войну против нас! Мы, Креландцы, защищались!

Я закричал в ответ со страстью:

– Чушь! И ты знаешь об этом! – дыхания на крик не хватало, сломанные ребра стонали от боли, продолжаю самозабвенно кричать, – знаю ваши креландские аристократические воззрения. Знаю, что вы все силы ума употребляет на то, чтоб оправдать ваше существующее зло!

– Мы не зло! – закричала Мира, – это вы зло! Зло! И поэтому вас надо было уничтожить! – она уже орала неконтролируемо, – мы, креландцы, истребляем зло и несправедливость!

Она была так хороша: высокая, тоненькая, глаза зеленые, как у горной серны, так и заглядывали вам в душу. Как же я люблю ее!

– Чушь! – я завелся, – вы всех обманули! И вас, дебилов, обманули! Вас обманули так, что вы и сейчас еще не раскусили всего этого обмана! Вас просто предали! – Я весь дрожу от ярости и любви…

– Вы, креландцы, говорите: отечество, а в виду имеете захватнические планы алчной индустрии; говорите: честь, а в виду имеете жажду власти и Армадилов, и грызня среди горсточки тщеславных дипломатов и знати за обладание рабами; говорите: нация, а в виду имеется зуд деятельности у господ генералов, оставшихся не у дел! Кто, кто правит в Креландии?

– Креландия, по сути, демократия, здесь правит народ, – терпеливо объяснила мне Мира. – Мы просто даем звучные титулы своим руководителям. Мы в Креландии за равенство…

– Ложь! Вы все лжеци! Вся ваша извращенная знать – насильники и садисты! Вы за равенство только с теми, кто вас превосходит! – продолжаю кипеть от ярости.

– Все мы есть итоговый результат нашего воспитания, принцесса. Последствия, вытекающие из вашего выбора, лежат на фундаменте, заложенном вашими родителями, а также предками до них. Мы представляем собой лишь следующий этаж дома или очередной камень дороги! – Я ору в исступлении, шатаюсь, надолго ли меня хватит? – Вы, креландцы, все пронизаны уродством из гнилого поколения в другое такое же гнилое поколение! – Мне уже не надо прилагать усилий, чтобы орать. Но сил стоять почти уже нет. Ссору надо поскорее заканчивать…

Я смотрел близко в эти прекрасные, не пропускающие к себе глаза, и мне стало стыдно. Захотелось прижать ее голову к груди, поцеловать…

– Слово «патриотизм» вы начинили своим фразерством, жаждой славы, властолюбием, лживой романтикой, своей глупостью и торгашеской жадностью, а всем преподнесли его как лучезарный идеал. Разве ты, глупая, этого не понимаешь?

Мира обиделась. Я продолжаю орать:

– Вы, сами того не ведая, ведете войну против самих себя! И каждый меткий выстрел попадает в одного из вас! Так слушай, я кричу тебе в самые уши: вы, креландцы – гнустные убийцы! Разве ты не понимаешь? Ваше будущее мертво, ибо ваша прогнившая молодежь умерла! Вы все мертвы!

Я слегка оттолкнул Миру от себя. Траектория ее полета была тщательно просчитана мной, на мнгновение остановил крики, с тревогой убедившись, что она успешно приземлилась попой на кровать…Вздохнул облегченно, продолжаю ссору…

– Пойми Рем, мы… – я с увидел, что губы ее дрожат и она с трудом удерживает слезы. Я смогу, смогу, не смотреть ей в глаза…

– Я, раб, пойму, но понять – не значит оправдать. Можно понять и осудить. Я осуждаю и ненавижу тебя! Ненавижу!

Я видел, что мои слова ранят ее, но это было необходимо для ее безопасности. Это разбивает мое сердце – Мира улыбнулась, и мне показалось, что весь мир стал светлее.

– Рем, любимый, я…

Она стояла опустив свои тоненькие руки, и сдерживая дыхание, блестящими испуганными глазами глядела на меня, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Мое сердце разрывалось. Прости меня, моя любовь…

– Я ненавижу тебя, тварь! Умри! – закричал я, схватил стоящий недалеко от меня стул, примеченный мной ранее, размахнулся, прицелился, чтобы точно, наверняка промахнуться, принял самое злое лицо, оскалил клыки и с трудом бросил стул в сторону от Миры. Она усложняла мою задачу, метаясь из стороны в сторону.

– Пошла вон! – продолжаю верещать, – да где же эта охрана, мы тут орем, мебелью бросаемся, а они не идут, скорее уже, спасайте принцессу, а то я сейчас упаду…Перед глазами мерцают предательские звезды, в ушах гудит, еще чуть-чуть и я свалюсь к ее ногам и она, добрая душа, начнет лечить меня опять, держусь, пугаю ее изо всех сил… – Вы убили всех, кого я люблю, вы…

– Ты, извращенец, – кричит Мира в исступлении, – ты всех их помнишь, любовниц твоих – и Маришка и Арнелия..!

Что то взрывается у меня в голове, не надо было ей говорить этих имен, я еще не готов… может лет через сто… – я тебя убью, тварь, ненавижу! Ненавижуууу! – чувствую, глаза наливаются огнем, покалывание в висках. И, трясясь, задыхаясь, я, придя в состояние бешенства, надвигаюсь на Миру, угрожая руками, крича и ругаясь грязными, площадными словами. Мира пятится назад, потрясенная, как будто увидела монстра…

Она начала кричать:

– А-а-а! Стоять, стоять, не трогай меня, я приказываю! – я, неспособный противиться приказу Госпожи, замер, только глазами вращаю. Силы вдруг оставили меня. Я начал шататься… Сейчас упаду…Падаю… В комнату вбежала группа людей. Наконец то! Увидели ужасную картину – взбешенного, потерявшего контроль раба и испуганную принцессу. И последнее, что я услышал, прежде чем потерять сознание, был звон металлического предмета, обрушившегося на мою голову… В мозгу словно вспыхнула молния. Я почувствовал, что падаю, теряя сознание. И стало темно…

Мира

День церемонии приближается. Рем совсем обессиленный. Надо бежать. Но как, даже если я и найду тот злосчастный тоннель, как я пройду с Ремом мимо охраны, да и не дойдет он до туда сам! Мечусь по комнате, кусаю ногти. Рем с трудом встал, он ужасно выглядит и двигается так, будто болит каждая кость в его теле – шатается, только не упади опять, любовь моя…

– Мира, а почему вы, креландцы начали войну против Ардора? – я испытываю почти физическое наслаждение в ощущении его близости и ласки и нравственное успокоение, когда встречаю этот его простодушный, доверчивый и любящий взгляд и слушаю его наивные вопросы.

Ответ очевиден. Объясняю. Он смотрит на меня чуть удивленно, будто не понимает таких простых истин. Он вдруг злится, начинает нести абсолютную, несусветную чушь.

– Мы, Креландцы, защищались! – я тоже начинаю злиться.

Зло, мы, креландцы, зло! Я в шоке. Мы всем помогаем, мы никак не можем быть злом…

Солнце клонилось к закату. Его последние лучи пронизали синий стеклянный графин, который стоял на столе, и бросили на стену сияющий лазурный отблеск. Я почувствовала себя такой же хрупкой и сияющей, как стекло: дотронься до меня – упаду и разобьюсь о пол на блестящие осколки. Если я намеревалась пощадить либо чувства Рема, либо свои собственные, то, кажется, я несколько запоздала:

– Мы не зло! Это вы зло! Зло! И поэтому вас надо было уничтожить! Мы, креландцы, истребляем зло и несправедливость!

Рем никогда еще не бывал в такой ярости. Да что такое он говорит, откуда он взял всю эту ерунду? Подумаю над его словани потом. Позже. Не могу сейчас… я в полном замешательстве. На самом деле лучше мне прилечь на минутку. Кажется, я сейчас упаду в обморок… Рем меня так ненавидит!

Рем практически обезумел. Он рвет и мечет. Было видно, что взбешенный ардорец жаждет вырвать сердце каждому его обидчику и мне, принцессе Креландии.