Текст книги "Древний Восток"

Автор книги: Наталья Александрова

Соавторы: Александр Немировский,Виктор Яковлев,Иван Ладынин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 61 страниц)

Хеттская литература и этика

Среди сохранившихся произведений хеттской литературы весьма интересны назидательные рассказы, а также подробные царские «анналы» и «автобиографии», составлявшиеся, вероятно, писцами, но несущие на себе явный отпечаток личности заказчика-царя. Интересно, что хеттская литература практически не занимается человеком самим по себе, его внутренним миром. Отдельный человек интересует ее почти исключительно как субъект межчеловеческих коммуникаций, своего рода мельчайшая суверенная держава, определенным образом выстраивающая свои взаимоотношения с другими такими же «державами». Здесь хеттов занимает прежде всего направленный поступок, т. е. благо и зло, которое один человек может сознательно причинить другому, и проблема ответа, воздаяния за них со стороны этого другого. От того, какое место занимает человек в этом, так сказать, «взаимообмене» добра и зла, и зависят его восприятие и оценка.

Эта тема поднимается в самых различных текстах хеттов – от назидательных рассказов и авантюрных повестей до царских анналов и переписки. В совокупности эти тексты исследуют практически все варианты отношений людей в рамках системы «поступок – воздаяние». Особый интерес у хеттов вызывало причинение неспровоцированного зла и ответ на него. Здесь они выработали особую этическую концепцию: делом особой доблести, возвышающим человека, считался в этом случае отказ от мести.

Хаттусили I пишет о своей мятежной дочери, схваченной и помилованной им: «Пусть она ест и пьет! Вы же ей зла не делайте! Она делала зло. Я же в ответ ей зла не делаю! Но она меня не назвала отцом, и я ее не называю дочерью своей». Царь Телепину заявляет о своих врагах, покушавшихся его убить: «Пусть идут они себе, и да будут они жить, и пусть едят и пьют. Зла же им никакого не причиняет Телепинус. И так я постоянно говорю: мне сделали зло, я же тем зла не делаю!». Хаттусили III, свергнув своего племянника Урхитессоба, пощадил его и сделал удельным царьком; даже в ответ на новый акт враждебности Урхитессоба, попытку бежать за границу, Хаттусили ограничился ссылкой.

Если в конце концов обиженный все же предпринимал справедливую расправу над обидчиком, для него считалось хорошим тоном подчеркивать свое долготерпение, выразившееся в том, что он долго сносил обиды, не желая воздавать злом за зло, но поневоле исчерпал все пределы миролюбия. Хаттусили III пишет об Урхитессобе: «Он мне позавидовал и стал чинить мне зло… Семь лет я все терпел. Но он всячески стремился меня погубить. И он отнял у меня Хакписсу и Нерик (последние владения Хаттусили). Тогда я уже больше не стерпел и стал с ним воевать».

Эта концепция не имеет ничего общего с более привычным для нас христианским «всепрощением». У хеттов великодушие к поверженному врагу диктовалось не столько состраданием к нему, сколько стремлением превознестись над ним; из трех корней знакомого нам христианского прощения – обычного человеческого милосердия, смирения и общности с ближним («братством во Христе») – хеттское прошение имеет только первый, а два других его корня христианским прямо противоположны: это гордость и индивидуализм. Это хорошо видно из текста об осаде вражеского города: «Царь тогда сказал „…Будьте осмотрительны! Не то [вражеский] город будет полностью разрушен, и произойдет грех и [неоправданное] опустошение. Если же будешь осмотрителен, город не будет разрушен“… Они отвечали царю: „Мы будем внимательны и избежим греха опустошения города“. Тогда царь сказал им: „Если город совсем погибнет, это будет грех, будет преступление!“ И тогда они отвечали так: „Восемь раз мы шли на штурм, и теперь город хотя и будет разрушен [в ходе столь ожесточенной осады], но греха мы не совершим (так как ожесточенность сопротивления делает разрушение оправданным)“ И царь был доволен их ответами»(курсив наш).

Итак, великодушие царя диктовалось вовсе не жалостью к жителям города (он доволен тем, что ему удастся истребить их как можно больше без ущерба для своей чести!), а стремлением не осквернить себя самого, свою честь неоправданной жестокостью. Поэтому прощение ни в какой степени не считалось обязательным: оно было доблестью сверх нормы, а нормально достойным ответом на зло была как раз полномасштабная месть. Тот же Хаттусили I заявлял: «На вражду я отвечаю враждой!».

Правда, если обидчик успевал сам отдаться в руки обиженного, признать свою вину и просить о милости, прощение считалось почти обязательным. Такого прощения просит (собственно, почти требует) Мурсили II у богов в своей «Молитве во время чумы», приводя слова: «Этот грех я признал воистину перед богами… Это истинно так, мы это сделали. Но после того как я признал грех, да смягчится душа богов… Я так скажу об этом: „Если раб совершает какой-либо проступок, но проступок этот перед хозяином своим признает, то тогда что с ним хозяин хочет сделать, то пусть и сделает. Но после того, как он перед хозяином проступок свой признает, хозяин его смягчится, и хозяин того раба не накажет“». Смысл этого пассажа целиком укладывается в русскую пословицу «Повинную голову меч не сечет». Сам Мурсили не только просил, но и с охотой давал такого рода прощение капитулирующим врагам, всячески подчеркивая это в своих летописях и договорах.

С этой же концепцией связано типичное для хеттов противопоставление «плохих» и «хороших» людей, причем первые при прочих равных окажутся сильнее: «Если хорошие люди одни не живут, а плохие люди с ними вместе оказываются, то плохие люди начинают нападать на тех, кто понимает добро, и те погибают». Это и понятно: «хорошие» люди, никогда не нападающие первыми, долготерпеливые, соблюдающие обычаи «правой вражды», склонные к прощению врага и считающие такое прощение почти обязательным в случае признания им своей вины (пусть даже вынужденного) – окажутся в неизбежном и систематическом проигрыше перед «плохими» людьми, никакими правилами себя не сковывающими. Компенсировать открывающуюся «разность потенциалов» у хеттов должна была власть бога и царя. Характерно, что именно такую задачу возлагают подданные на Тудхалию IV, упрекая его (как повествует он сам) в следующих выражениях: «Солнце, наш господин! Ты истинный воин! Но по суду ты ничего рассудить не успел. Смотри, из-за этого плохие люди хороших людей совсем уже прикончили!».

Царь и подданные у хеттов

Новохеттская монархия, типичная абсолютная монархия Ближнего Востока, дает хорошую возможность понять, что же на самом деле кроется за расхожим выражением «восточная деспотия». Вопреки ожиданиям современного читателя, она оказывается принципиально не схожа с представлением о самодовлеющем государстве, где царь априорно прав, а повиновение ему является безусловным тотальным долгом. Царь Хатти – абсолютный правитель в том смысле, что его деятельность не может быть обжалована ни в какой земной инстанции, а его компетенция никаких конкретных ограничений со стороны какой бы то ни было формальной нормы не получает. Однако в отличие от позднейших теоретиков персидской и эллинистических империй никто здесь не считает, что «все, что идет от царя, должно почитаться справедливым».

Царь – это высший исполнитель нормы, но никоим образом не ее источник. Поэтому хеттский подданный (независимо от ранга) может не соглашаться с царем, осуждать его решение, предлагать поправки к нему или высказывать к нему претензии. Это считается естественным и не ставит такого подданного в антагонистическое положение по отношению к царю и возглавляемому им режиму, не делает его «отщепенцем». Такие эпизоды включаются даже в царские анналы. Так, Мурсили II сообщает, как военачальники отговорили его от похода, затеянного им в неподходящее для военных действий время; к Тудхалии IV, как мы только что видели, подданные обращаются с претензией по поводу его недостаточного внимания к судебным делам, и он исправляет положение, не усматривая ничего странного в том, что подданые указывают ему, что делать.

В подлинной, той же эллинистической деспотии царь стоит выше любой этической оценки. Царь не должен пребывать «в страхе перед людскими законами и укорами, а ему подобает стать для людей законом и мерилом справедливого», как передает этот принцип Плутарх. У хеттов, напротив, царей постоянно и нормативно оценивают, и сами цари считают нужным оправдывать свои действия перед лицом подданных, доказывая, что они соответствуют принципам обычной морали. Обширное самооправдание узурпатора Хаттусили IIIбыло рассчитано именно на условия этической, хотя и не политической подотчетности царя подданным; характерно, что хеттские цари пространно разъясняют народу те или иные предпринятые им реформы, рационально оправдывая их интересами всего общества.

Самый яркий показатель связан с возможностью настоящего бескомпромиссно мятежного выступления против царя. В истинной деспотии такое выступление заведомо стоит за пределами любой нормы. Напротив, в государстве Хатти есть четкое представление о «плохих царях», прямое ниспровержение которых вполне оправдано. Разумеется, речь идет о чрезвычайной ситуации, которая не может быть заранее формально прописана и для разрешения которой не существует регулярных механизмов, но само ее возникновение вполне предусмотрено. Поэтому хеттские цари Телепину и Хаттусили III официально оправдывают свою узурпацию трона тем, что свергнутые ими предшественники собирались несправедливо и безвинно их погубить. Это считалось достаточным основанием для мятежа – иными словами, речь идет фактически о концепции необходимой самообороны против царя при определенных условиях!

Еще красноречивее признание Указа Телепину: «Какой царь будет делать зло своим братьям и сестрам, тот отвечает своей царской головой. Тогда созовите совет, пусть он своей головой искупит зло. Тайно же его пусть не убивают!». Этот пример – уникальный; в Новохеттский период этот закон не действовал и был бы даже и немыслим, но сам Указ по-прежнему старательно копировался в царских архивах, иными словами, если не данный конкретный закон, то общий подход к царским прерогативам, выраженный в нем, вполне отвечал новохеттским представлениям.

Итак, мы имеем дело с особой моделью монархии, при которой, с одной стороны, царь наделяется властью, не ограниченной никакими заранее определенными, предусмотренными по формальным признакам границами. Но тот факт, что сами эти пределы есть, признается всеми, их только нельзя формально и заранее определить (сравните с таким же современном понятием о преступном приказе командира!). При этом царская власть считается вторичной, функциональной, оправданной тем, что она необходима самим людям, образующим управляемую им страну; нормы общежития, носителями которых является все общество, рассматриваются как стоящие над ним; относительно этой нормы царь подлежит сознательной и санкционированной культурой оценке подданных и может оказаться преступен, а в этом случае оправданны действия против него (обличение, низвержение). Царь и сам признает высший авторитет этой нормы и стремится доказать обществу свой высокий рейтинг в заданной им системе координат и обосновать или оправдать свои действия перед подданными. Для подобной власти есть точная и последовательная аналогия: это власть главнокомандующего на войне, но это никоим образом не власть «деспота». Военачальник также наделен неограниченными полномочиями, но и он, и его подчиненные твердо знают, что сей порядок установлен нерушимо исключительно ради самих подчиненных и их суть – не армия для командующего, а он для армии. Именно такая модель монархии действовала в древности по всему Ближнему Востоку.

Малая Азия в I тысячелетии до н. э

Фригийцы и Фригийское царство

Балканские племена, именовавшие себя фригийцами (мигдоны, аскании, берекинты), переселились в Малую Азию в середине XIII в. до н. э. В середине XII в. до н. э. еще одно балканское племя причерноморских бригов переправилось в Малую Азию и частью вытеснило, частью ассимилировало фригийцев первой волны. Новая общность сохранила название «фригийцев», которые создали раннее царство, а около 1120 г. до н. э. окончательно разрушили злосчастный Илион (гибель «Трои VIIб2») и захватили еле-еле воспрявшую Троаду; в конце XII–XI в. до н. э. это царство, по-видимому, покрывало нагорную полосу от Дарданелл до бассейна озера Туз. К концу IX в. до н. э. Фригия, вероятно, подчинила своему влиянию восточное побережье Эгейского моря, а в первой половине – середине VIII в. до н. э. достигла наивысшего расцвета, завоевав сопредельные земли юга (Лидия) и востока (плато Конья и бассейн Галиса, заселенные предками каппадокийцев). В итоге фригийским царям покорилась практически вся Малая Азия до гор Тавра (кроме южного побережья и Понта).

Согласно позднему преданию, основателем этого великодержавия был некий Гордий (ок. 750 г. до н. э., в действительности это имя, как и имя «Мидас», носило несколько фригийских царей) – выходец из крестьян, который сумел овладеть «всей Азией» и опрометчиво завязать знаменитый «гордиев узел»; тот, кто сумел бы его развязать, мог стать новым покорителем Азии (как известно, в 334 г. до н. э. узел разрубил Александр Македонский, действительно покоривший после этого всю известную грекам Азию).

При сыне Гордия Мидасе I (ок. 725–696 гг. до н. э.) Фригия переживает наивысший расцвет; этот царь так славился своим богатством, что по другой греческой легенде одно его прикосновение превращало в золото любой предмет. Около 717 г. до н. э. Мидас подчинил княжества Тавра и Киликии и вступил из-за них в войну с Ассирией, заключив против нее союз с Урарту; однако вследствие внезапно начавшегося вторжения кочевников – ираноязычных киммерийцев с северо-востока и фракийцев-треров с запада – уже в 713 г. до н. э. Фригия, отброшенная на исходные рубежи, была принуждена к миру с Ассирией. С этого момента начинается закат Фригии. Мидас II (ок. 685?—675 гг. до н. э.) еще пытался лавировать между Ассирией, ее непокорными вассалами, Урарту и продолжавшими свои набеги киммерийцами. Но в 675 г. до н. э. войска фригийцев были окончательно разгромлены союзными силами киммерийцев и Урарту. Фригийская держава утратила большую часть владений, а ее остатки до середины VII в. до н. э. страдали от нападений киммерийцев, а в конце того же века подчинились Лидии.

В воспоминаниях древних греков Фригия навсегда осталась первой известной им «великой», «всеазиатской» державой, а фригийская религия с ее культами Аттиса и Великой Матери Кибелы оказывала сильнейшее воздействие на античную культуру вплоть до римских времен.

Лидийское царство

Корни лидийской государственности восходят, по-видимому, к началу XII в. до н. э… Лидия была создана вскоре после эгейско-балканских нашествий начала этого столетия двумя группами населения: хеттскими колонистами и местным лувийским племенем меонов. Лидийский язык ближе к хеттскому, чем к лувийскому. Лидийское царство со столицей в Сардах охватывало долину реки Герм. Богатство Лидии опиралось на плодородные долины золотоносных рек Западной Малой Азии.

В VIII в. до н. э. Лидия подчинялась фригийцам. Около 685 г. до н. э. престол захватил царский дружинник Гиг (Гуг), основавший новую династию Мермнадов, при которой Лидия возвысилась до могучей державы. С разгромом Фригии киммерийцами в 675 г. до н. э. Лидия обрела было независимость, однако вскоре киммерийцы обрушились и на нее. Гиг вынужден был обратиться за помощью к Ассирии и, признав формально верховную власть Ашшурбанапала(667 г. до н. э.), в союзе с ним отразить удары киммерийцев. В благодарность немедленно после этого (ок. 654 г. до н. э.) правитель отложился от Ассирии и заключил военный союз с Египтом, который сам только что сверг ассирийское иго; этот союз оставался в силе вплоть до конца лидийской истории. В середине VII в. до н. э. Гиг завоевал Троаду, Мисию, Карию и часть Фригии. С этого времени заветной целью Лидии стало покорение греческих городов малоазиатского побережья Эгейского моря. Уже сам Гиг воевал с Милетом и Смирной и захватил Колофон. Однако в 644 г. до н. э. киммерийцы разорили Сарды; Гиг был зарезан, а его преемник вынужден был вновь идти на поклон к Ашшурбанапалу, после чего, как уже говорилось выше, киммерийцы были разгромлены союзниками ассирийцев скифами (ок. 643 г. до н. э.).

Скифо-ассирийская война (конец 30-х годов VII в. до н. э.) позволила Лидии восстановить полную независимость, и конец столетия стал временем ее безудержной экспансии на восток, где около 600 г. до н. э. царь Лидии Алиатт контролировал уже все «фригийское наследство» (в том числе остатки киммерийцев на р. Галис), города Понта и Киликийское царство (Табал). Развивая эти успехи, в конце 90-х годов VI в. до н. э. Алиатт вторгся в сферу влияния Мидии; на его сторону перешли древнеармянское царство Армина и часть подвластных мидянам скифов. Разразилась мидо-лидийская война (ок. 590–585 гг. до н. э.), в ходе которой мидийскому царю Киаксару удалось оттеснить лидийцев за р. Галис, а Киликия и Понт восстановили независимость. Солнечное затмение 28 мая 585 г. до н. э. напугало врагов и заставило их сменить войну союзом, установив границу по Галису.

После этого Алиатт вновь обратился на запад, покорил карийское, пафлагонское и вифинское побережья и снова взял Колофон. Наконец, лидийскому царю Крёзу (561–547 гг. до н. э.) удалось завершить покорение всех азиатских греков, после чего в составе Лидии оказалась вся Малая Азия к западу от Галиса, кроме Ликии.

В середине VI в. до н. э. Лидия достигла наивысшего могущества. Золотоносная р. Пактол позволила лидийцам первыми в мире в VII в. до н. э. начать чеканку монеты из электра, природного сплава золота и серебра, а в VI в. до н. э. – из золота; недаром в пословицу вошло выражение «богат как Крёз». Военные успехи династии Гига прогремели на всю Переднюю Азию и отразились в библейском образе северного колосса «Гога и Ма-гога» (т. е. «(рода) Гига и страны Гига») – Лидии. Греки считали Крёза самым удачливым («счастливейшим») человеком в мире.

В 547 г. до н. э. Крёз двинулся за Галис против персидского царя Кира, однако принужден был отступить и потерпел полное поражение при Сардах. Победители чудом помиловали его, но Лидия была аннексирована Ахеменидами. По преданию, перед походом оракул Аполлона предсказал Крёзу, что перейдя Галис, он разрушит великое царство; понадеявшись на это предсказание, царь и начал войну. Предсказание оправдалось: Крёз разрушил собственное великое царство.

Лидия была достаточно архаичной военной державой, чей общественный строй держался на налоговой государственной эксплуатации свободного населения. Царь опирался на гвардию-дружину и регулярную армию. Лидия славилась своей кавалерией. Значительную роль играли царские соправители из аристократических родов. При царе существовали аристократический совет и народное собрание, что весьма напоминает древнехеттскую практику.

Лидия вошла в историю также как страна исключительной музыкальной культуры, из глубин эллинского эпоса до нас дошли мечтательные отголоски «лидийской музыки», рождавшей на «лидийских инструментах», «лидийские напевы».

Хурритский мир II–I тысячелетий до н. э

В XVIII–XVII вв. до н. э. Армянское нагорье стало ареной миграций, вызванных движением индоевропейских племен из-за Кавказа. Одна из групп таких индоариев была известна в Передней Азии как «умман-манда»(«воины-манда»). Это была вторая волна северных прикавказских насельников, именуемая так в Месопотамии; первая, как мы помним, имела место в XXIII в. до н. э., во времена Нарам-Суэна, а в последний, третий раз, месопотамские источники прилагали это название к ираноязычным кочевникам-скифам в VII в. до н. э. Переднеазиатские «умман-манда» XVIII–XVII вв. до н. э. осели на Верхнем Евфрате.

Движение индоариев вызвало цепную реакцию, распространявшуюся в общем направлении с северо-востока на юго-запад и вовлекшую в свою орбиту хурритов, живших у южного предела Армянского нагорья. Вместе с индоариями, попавшими в их среду (и, возможно, передавшими им особые коневодческие и колесничные навыки), хурриты двинулись в страны Плодородного Полумесяца, и их племенные группы и династии расселились и пришли к власти на большей части территории Сирии-Палестины, Верхней Месопотамии, Северного Загроса и Юго-Восточной Малой Азии (вторая половина XVIII – начало XVII в. до н. э.). В Палестину, в частности, вместе с хурритами добрались какие-то индоевропейские группы, и еще в амарнской переписке упоминаются южнопалестинские князья с индоарийскими именами. В течение четырех столетий в границах этого огромного пространства развивалась особая цивилизация хурритов, служившая полем синтеза и передачи влияния самых разнообразных культур Ближнего Востока (особенно месопотамской). Колесничные армии, созданные хурритами, давали им бесспорное преимущество над соседями.

Переселения балканцев-мушков на восток (первая половина XII в. до н. э.) и арамеев на север (вторая половина XI в. до н. э.) резко сократили этнический ареал хурритов, сведя его к долинам Чороха и Верхнего – Среднего Тигра. Последним независимым государством хурритов суждено было стать верхнетигрской Шубрии (хурритское самоназвание «Хурри»). Маленькая Шубрия пыталась воплощать единство погибшей хурритской ойкумены, но была уничтожена ассирийцами в 673 г. до н. э. Хурриты, однако, оставались одним из крупнейших этносов Армянского нагорья и в середине – второй половине I тысячелетия до н. э. были известны своим соседям под именем «матиенов», т. е. «митаннийцев» как свидетельство памяти об их блестящем прошлом.

Реликтовые хурритские государства продолжали существовать и в последующие века (приурмийская Манна с хурритской династией – до аннексии мидянами ок. 590 г. до н. э., княжество Кордуэна на исконной горной прародине хурритов при Верхнем Забе – до армянской ассимиляции уже в раннесредневековые времена), но лишь в качестве вассалов или автономных провинций других держав. Этнос хурритов был ассимилирован ираноязычным населением на протяжении второй половины I тысячелетия до н. э. – I тысячелетия н. э. Из существующих в наше время народов к хуррито-урартам по языку ближе всего чеченцы и ингуши.

Крупнейшим памятником хурритской культуры является мифологический эпос о смене царствований на небесах, крайне близкий по ряду сюжетов «Теогонии» Гесиода. По-видимому, именно хурриты впервые создали весь этот миф, и от них он попал, через финикийское или анатолийское посредничество, к грекам.