Текст книги "Древний Восток"

Автор книги: Наталья Александрова

Соавторы: Александр Немировский,Виктор Яковлев,Иван Ладынин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 61 страниц)

«Мир-двойник» гробниц Древнего царства

Наземные помещения гробниц были предназначены для поддержания существования после смерти человека его «двойника». К выводу о том, что «двойник» сопутствует человеку (и, видимо, вообще любому существу или предмету) с момента его появления на свет и при соблюдении некоторых условий может сохраниться и после смерти, египтяне пришли из наблюдений над свойствами собственного сознания. В нем, при воспоминании или во время сна, совершенно независимо от целенаправленных усилий человека, может возникнуть яркий зрительный образ того, о ком (или о чем) он вспоминает, даже если этот объект не дан в непосредственном наблюдении или же его существование уже завершилось. При этом, если речь идет о другом, уже умершем человеке, его редко будут вспоминать ребенком или уже находящимся на пороге смерти старцем; прежде всего адекватное представление о нем будут связывать с его обликом в расцвете сил в середине жизненного пути. Очевидно, египтяне считали, что в таких воспоминаниях или сновидениях они и наблюдают пресловутого «двойника». При этом они верили, что обеспечить его существование даже при жизни отдаленных потомков усопшего, не знавших его лично (а, стало быть, и его личное бессмертие), можно, максимально точно сохранив в гробнице его облик (прежде всего посредством статуи в сердабе), а также имя с сопутствующими ему титулами и детали его жизненного пути (в надписях).

Оформленные таким образом наземные помещения гробницы превращались в местопребывание «двойника» умершего, причем изображения на стенах всевозможного богатства обретали для него реальное существование опять же при условии, что они представали его взору. Сообразно этому «двойник» усопшего и изображался созерцающим совершение различных работ в своем хозяйстве (также «двойниками» работников!), а особый бог Осирис (егип. Исет-ирет– букв, «место глаза», т. е. зрение) делал это созерцание непрерывным, поддерживая для усопшего в гробнице постоянный свет (исходя из этого, становится понятным и назначение косметических палеток в самых ранних египетских погребениях). Помимо зрения, «двойник» усопшего наделен и способностью слышать и, соответственно, пользоваться всеми жертвенными дарами, приносимыми ему согласно соответствующей формуле царем и божеством.

Таким образом, в гробнице при помощи изображений и надписей (по большей части неразрывных с ними) конструировался особый «мир-двойник», не слишком большой (ограниченный рамками изображаемого рельефами вельможного хозяйства), замкнутый на себя и целиком и полностью ориентированный на обеспечение стабильного и благополучного существования усопшего. Факты реальной биографии усопшего не отражаются на стенах гробницы как потому, что не имеют отношения к реализации этой задачи, так и потому, что изобразить их означает заставить «двойника» постоянно переживать соответствующие эпизоды в своем посмертном существовании (что едва ли способно принести человеку радость, будь они даже необычайно приятными). Изображения богов также исключаются из оформления гробницы, так как займи они в нем некое место, им немедленно окажутся переадресованы от усопшего все заупокойные жертвоприношения, а также потому, что для поддержания существования «мира-двойника» они (за исключением Осириса и Анубиса на их очень четко определенных, конкретных местах) попросту не нужны. Единственное, что для этого требовалось, это постоянное поддержание гробницы в порядке.

Современному человеку трудно представить себе вполне, какое значение само осознание такой возможности победы над смертью (причем при чисто вспомогательном участии богов, прежде всего силами самих людей!) должно было иметь для становления принципиального мировоззренческого оптимизма египтян в эпоху Древнего царства. Было ли, однако, посмертное существование совершенно недоступно для того большинства обитателей Египта, которые попросту не имели средств для сооружения гробницы? По-видимому, нет, так как даже в вельможеской гробнице, помимо «двойника», пребывала еще одна сущность усопшего – ба(букв. «сила»). Ее местопребыванием служила, очевидно, погребальная камера и, соответственно, существование бабыло тесно связано с сохранением тела при помощи мумификации. При этом посмертное существование бапротекает в мире, где действуют силы богов и куда, в таком случае, было бы неосторожно напрямую вторгаться людям, поэтому погребальные камеры Древнего царства и лишены, по возможности, рукотворных изображений. Обеспечив сохранение своего тела (а самые простые способы мумификации были по средствам практически любой египетской семье), человек, судя по всему, мог положиться на дальнейшую милость божества уже в рамках неких представлений, сформировавшихся к началу Древнего царства. А уже в конце III тысячелетия до н. э. люди связывают свои посмертные упования с божеством, первым пережившим чудо посмертного воскрешения, – Осирисом.

Как уже сказано, в представлении египтян о том, что возможно добиться продолжения жизни человека после смерти при помощи конструирования для него в его гробнице особого «мира-двойника», проявился очень сильный оптимистический настрой их мировоззрения. Однако о том же настрое свидетельствуют и надежды на обретение при содействии богов посмертного существования – причем не прозябания в мире вечной тьмы и лишений, а жизни, по крайней мере, не хуже земной. По существу, благое посмертное существование, каким бы способом оно ни было обеспечено человеку, оказывается одной из наиболее важных черт мира, превосходно приспособленного богами к нуждам обитателей долины Нила, занятых служением этим богам. Подобная уверенность в благости богов по отношению к египтянам (а в принципе и к остальным народам мира) резко отличала их религию и мировоззрение от систем представлений практически всех остальных народов ранней древности и стала, по-видимому, естественным следствием истории Древнего царства, не омраченной, как мы уже говорили, практически ничем в течение примерно полутысячелетия.

«Тексты пирамид»

Посмертное бытие египетского царя (обозначение «фараон» входит в употребление гораздо позже), естественным образом, при сакрализации его власти и личности, отличалось от судьбы обычных смертных. Его пирамидальная гробница считалась местом, с которого он (по-видимому, его ба, тесно связанное с именем, принятым в честь бога солнца Ра) поднимался к небу, становился богом в полном смысле этого слова и занимал место среди себе подобных. До определенного времени набор обеспечивавших эту посмертную судьбу ритуальных формул (весьма разнородных и в ряде аспектов противоречащих одна другой) бытовал в устной передаче: при последнем царе V династии Унасе они впервые были преданы письменной фиксации на внутренних стенах его пирамиды. К настоящему времени известно около десятка списков «Текстов пирамид» из гробниц царей (а также некоторых цариц) конца III тысячелетия до н. э. Этот ритуальный комплекс является из доступных нам самым ранним древнеегипетским письменным источником религиозного содержания, хотя ко времени его кодификации египетская религия уже прошла длительную эволюцию.

«Тексты пирамид» были обнаружены в царских гробницах еще в конце XIX в.: их первым исследователем стал преемник О. Мариетта во главе Службы древностей Египта Г. Масперо, а нормативное их издание, использующееся до сих пор, было подготовлено в первые десятилетия XX в. К. Зете. Ряд неизвестных ранее списков этого комплекса, в частности в гробницах цариц, был обнаружен уже в XX в. Г. Жекье. В отечественной историографии связь «Текстов пирамид» с царским заупокойным ритуалом была обоснована в конце 40-х годов прошлого века М. Э. Матье.

Религия и мифология Древнего царства

По-видимому, в начале III тысячелетия до н. э. религиозные представления и мифология древних египтян были еще чрезвычайно далеки от оформления в единую и последовательную систему. Вместе с тем уже в додинастическое время в Тинисе и Иераконполе возвышается государственный культ бога неба и пребывающего в нем солнечного диска Хора, который после объединения страны становится общеегипетским. В ходе противостояния Нижнего и Верхнего Египта в конце правления II династии приобретает актуальность мифологема борьбы двух олицетворявших эти части страны богов – Хора и Сета – с последующим их примирением при участии гелиопольского бога Геба.

При Хуфу вводится новый государственный общеегипетский культ бога солнца Ра: в связанной с ним системе представлений Хор занимает место сына Ра, сохраняя свой образ солнца, вознесенного на распростертые крылья, символизирующие небо (впервые он получает фиксацию еще на рисунке гребня царя I династии Джета). Но при этом он приобретает также ипостась защитника своего отца от всевозможных врагов. Формированию этой трактовки содействовала мифологема борьбы Хора и Сета; в этом качестве «крылатое солнце» Хор почитается, в частности, в верхнеегипетском городе Эдфу (егип. Бехдет)вплоть до греко-римского времени, когда его борьба с врагами Ра отразилась в целом комплексе местных храмовых текстов. После перехода власти от IV к V династии культ Ра, отождествленного с Атумом, почитаемым в Гелиополе, приобретает прочную опору в этом храмовом центре.

Вокруг образа Ра-Атума формируется целая система связей между ведущими божествами египетского пантеона, которая реализовалась в представлении об Эннеаде – «Девятке» богов. Упоминания Эннеады в контексте культа Ра мы видим в Гелиополе на «Палермском камне» уже при V династии: она включала себя самого Ра – бога-творца мира и порожденные им поколения богов – Шу и Тефнут, их детей Геба (исконного гелиопольского бога земли) и Нут (богиню неба, в исконных гелиопольских представлениях рождавшую каждый день солнце), а также и детей последних – Осириса и Исиду, Сета и Нефтиду. Образ Осириса уже в «Текстах пирамид» оказывается комплексным: бог, первоначально, как мы видели, обеспечивавший негасимый свет пребывающему в гробнице усопшему, каким-то образом сливается с качествами одного из божеств Дельты Анджети (умершего и прошедшего физическое воскрешение), абидосского бога Хентииментиу («Первого [среди] западных», т. е. правителя загробного мира), и, вероятно, бога мумификации Анубиса. Рядом с идеей посмертного обожествления царя в «Текстах пирамид» мы видим сопоставление его, усопшего и возрожденного к новой жизни, с Осирисом, а его сына, обеспечивающего совершение заупокойного ритуала, с Хором.

Представление о борьбе Хора и Сета трансформируется в мифологему мести Хора, сына Осириса, Сету, его брату, который убил Осириса, растерзал на много частей и захватил доставшуюся тому согласно воле его отца Геба царскую власть. Физическое воскресение Осириса оказывается делом рук его сестры и жены Исиды – первоначально богини чародейства, сумевшей соединить части его тела, воскресить его и зачать от него сына Хора. Воспитанный Исидой в топях Дельты, возмужавший Хор ниспровергает Сета с престола и возвращает себе царскую власть, унаследованную им по праву от Осириса; во время борьбы с Сетом Хор теряет глаз, но затем возвращает его и отдает своему отцу Осирису. Так переосмысливается значение имени последнего – «место глаза», при том что само понятие «ока Хора» закрепляется теперь за заупокойной жертвой, приносимой усопшему в отождествлении его с Осирисом.

В процессе складывания мифологических представлений, отразившихся в «Текстах пирамид», остается много неясного: понятно лишь, что при этом происходил синтез тех представлений, что сформировались в Верхнем Египте и Гелиополе, с теми, которые возникли в Дельте Нила, и что в этом синтезе не могла участвовать царская власть (вероятно, он происходил в столице Египта эпохи Древнего царства Мемфисе). Именно в результате этого синтеза должна была возникнуть самая ранняя версия мифа об Осирисе, одного из центральных в египетской религии, и сложились предпосылки для его последующего перехода из ритуала, обеспечивающего посмертное существование царя, в массовые представления о загробной жизни. В то же время при формировании образа Эннеады и набора связанных с ее богами мифологических сюжетов происходила определенная систематизация египетских религиозных представлений, задавшая их структуру и в какой-то мере направления дальнейшей эволюции.

Упадок царской власти и конец Древнего царства

Уже в эпоху V и VI династий реальное могущество царской власти в Египте пошло на убыль. Нарастало богатство и влияние знати, что проявилось наиболее явно в убранстве гробниц ее представителей: при V династии весьма пышными становятся погребения столичных вельмож, при VI династии то же самое происходит с погребениями номархов и местной провинциальной знати. У номархов появилась возможность передавать свои полномочия по наследству. Целый ряд царей V и VI династий раздает храмам особые (иммунитетные) грамоты, освобождавшие их хозяйства от необходимости предоставлять государству работников в порядке повинности: чрезвычайную щедрость в этом проявил вступивший на престол ребенком и проживший почти сто лет царь VI династии Пепи II (XXIII в. до н. э.), при котором значительным расположением (вероятно, связанным с какими-то субъективными симпатиями царского дома) пользуется коптосский храм бога Мина. Любопытно, что в более поздней литературной традиции именно Пепи II заслужил, мягко выражаясь, странную репутацию: сохранившаяся фрагментарно «Повесть о Неферкара (тронное имя Пепи II) и Сисенне» приписывает ему, похоже, сексуальные домогательства к одному из его военачальников. В повести, несомненно, осуждаются не сами нетрадиционные склонности царя, а проявляющееся в потворстве им пренебрежение к более важным, составляющим его долг делам. Независимо от того, какое разрешение получила эта история, ее, вероятно, можно считать своего рода метафорой ослабления царской власти, которое неуклонно нарастало в течение этого небывало длительного царствования.

Примерно в начале XXII в. до н. э. одновременно с VIII династией на юге Верхнего Египта в средней части долины Нила в г. Гераклеополь (егип. Хененсу, совр. Ихнасья эль-Медина) начинает править новая, IX династия, что вызвало и распад единого египетского государства. Тем не менее крах Древнего царства носил, судя по описанием источников, характер настоящего обвала и вряд ли мог быть закономерным результатом означенных негативных, но накапливавшихся сравнительно медленно процессов. Вероятнее всего, он был резко ускорен произошедшими за короткий срок природными изменениями и социальными потрясениями, с которыми государство Древнего царства справиться не смогло.

Египет I переходного периода (XXII–XXI вв. до н. э.)

«Земля перевернулась подобно гончарному кругу»: экологическая и социальная катастрофа

Время, пришедшее на смену эпохе Древнего царства, принято обозначать как I Переходный период (начало XXII – конец XXI в. до н. э.). На его протяжении в Египте отсутствовало единое государство, и страна переживала крайне тяжелые последствия резкого изменения природных условий. Наступление засушливого климатического периода (аридизация) и снижение уровня нильских разливов привели к сокращению площади орошаемых и возделываемых земель и, соответственно, урожаев. Описание этих бедствий и их последствий можно найти в двух литературных произведениях – «Речении Ипувера», созданном в ту пору, когда они только разразились, и «Пророчестве Неферти», действие которого отнесено еще к эпохе Снофру (которому мудрец Неферти возвещает неизбежное вступление Египта в полосу бедствий и потрясений), но сам текст был записан уже по завершении I Переходного периода, в начале правления XII династии (середина XX в. до н. э.).

Согласно «Пророчеству Неферти», уровень Нила настолько снизился, что местами реку стало возможно перейти вброд, а речные суда перестали «находить путь» (повсюду садились на мель). Вельможа Ипувер, вероятно, действительно бывший автором первого из этих текстов, говорит, что «страна (т. е. Египет) превратилась в пустыню», и эта его фраза особенно многозначна. С одной стороны, ее можно понять как указание на экологическое бедствие, в результате которого Египет лишился обычных для него обильных урожаев; с другой стороны, она означает, что Египет перестал выполнять свою роль уникального во всем мире региона, где осуществляется служение богам, и уравнялся с остальными странами, которые обыкновенно и именовались словом хасет(«нагорье, пустыня»). Нормальные контакты Египта с чужеземными странами, призванные обеспечивать ему недостающее сырье (в частности, доставка кедра через Библ) оказались прерваны. В обоих текстах есть упоминания о стремящемся к пастбищам Египта потоке кочевников, населявших его пустынную периферию, которая также сильно пострадала от аридизации; впрочем, эти потоки так и не превратились в сколько-нибудь организованное и массированное вторжение. Зато небывалые потрясения постигли устои внутренней жизни Египта: по яркому выражению Ипувера, «земля перевернулась подобно гончарному кругу».

По мнению некоторых исследователей, произведение Ипувера содержит описание совершенно конкретного события – беспрецедентного мятежа, разразившегося в столичной области Мемфиса из-за неспособности царя VIII династии Нефериркара II справиться с бедствиями. Отряды мятежников разгромили столичные учреждения, разграбили хранилища зерна и других запасов, посягнули даже на царский дворец и пирамиды, в результате чего ритуал царского погребения стал всеобщим достоянием. Вслед за этим восстанием наступило полное разрушение общественной иерархии, существовавшей в эпоху Древнего царства: на какое-то время лидеры восставших, благодаря награбленному добру, сравнялись с представителями прежней элиты, зато последние сплошь и рядом стали впадать в оскудение.

«Речение Ипувера» пестрит противопоставлениями наподобие: «Не имевший слуг обзавелся челядью; кто был начальником – выполняет теперь повеления… Владелец ложа спит на земле, проводивший ночи в убожестве стелет себе кожаное ложе».

Понятно, что в условиях разгрома столицы прежняя центральная царская власть утратила контроль за страной и реальное влияние перешло к местным правителям. Уже в начале XXII в. до н. э. в Гераклеополе на севере Верхнего Египта начинает править IX династия. Сначала она существует параллельно с последними царями VIII династии, которые изначально имели столицей Мемфис, но к концу своего правления переместились на юг страны. Однако через некоторое время цари IX династии подчиняют себе весь Египет (позднее ее представители переносят свою резиденцию в Мемфис, где утверждается X династия, правившая до конца XXI в. до н. э.). Наиболее прочно гераклеопольские цари контролировали север Верхнего Египта и Дельту, в частности именно их усилиями границы Дельты оборонялись от проникновения обитателей кочевой периферии. В то же время во многих номах Верхнего Египта (Сиут, Дендера, Гермополь) появляются династии правителей, в сущности, вполне самостоятельных и связанных с гераклеопольскими царями лишь вассальными узами. Причем правители Гермополя, похоже, даже претендуют, подобно настоящим царям, на статус сакральных правителей, принимая в подражание царской титулатуре эпитет «сын Тота» – местного бога их нома. Именно эти правители предпринимают в своих владениях основные усилия по смягчению последствий постигшего Египет бедствия: их надписи пестрят упоминаниями о множестве «голодных» и «нагих», которых необходимо было кормить и одевать, а также об ирригационных работах, при помощи которых они пытались хотя бы частично восстановить прежний уровень жизни.

Простые египтяне перед лицом катастрофы

В условиях экологического кризиса ни царская власть, ни местные правители не были способны защищать население и поддерживать его благосостояние с тем же успехом, что и в эпоху Древнего царства. Характерно, что с упадком централизованного. бюрократического аппарата положение человека в обществе стало определяться в большей степени его личным богатством, а не должностью: поэтому среди тех чиновников, которые находились в это время на государственной службе, пышным цветом распускаются взяточничество и иные злоупотребления.

В сущности, именно этой напасти, постигшей египетскую государственность в I Переходный период, посвящается целое литературное произведение – «Повесть о красноречивом поселянине». Ее герой по имени Хунануп, обитатель своего рода египетского «фронтира» – пограничья между долиной Нила и пустыней, – промышлявший доставкой в Египет ее «даров» (минеральных солей, некоторых растений и шкур животных), был во время одного из своих торговых путешествий ограблен и избит управляющим поместья столичного вельможи. Менее безропотный, чем жители долины Нила, также знакомые с подобного рода насилиями, Хунануп отправляется в столицу искать справедливости и добивается ее, произнеся девять цветистых речей с обличениями чиновников, отступающих от своего долга.

Вообще, отношения государства со своими подданными становятся гораздо более жесткими, чем прежде: в «Поучении», адресованном гераклеопольским царем второй половины XXI в. до н. э. Хети III своему сыну и преемнику Мерикара, несмотря на несклонность его автора к бессмысленным жестокостям, рекомендуется смирять мятежи и тем более подстрекательство к ним самым бескомпромиссным насилием; а в «Пророчестве Неферти» с ужасом, как об отступлении от вековых устоев египетской государственности, говорится о времени, когда «на речения уст ответят ударами палок». Похоже, что в этих условиях, когда меньше всего приходилось рассчитывать на содействие государства, а способной пережить едва ли не любые потрясения независимой сельской общины не существовало уже много веков, ведущую роль в обществе стали играть незнатные, но образованные люди, обеспечивавшие свой достаток собственными усилиями, независимо от государства (не исключено, что именно такое значение имеет часто встречающийся в текстах I Переходного периода термин неджес– букв, «маленький, убогий», что апеллирует к социальному происхождению этих людей).

Представители неджесов часто встречаются нам в литературных произведениях, восходящих к I Переходному периоду. Именно неджесами оказываются такие мудрецы, как Неферти, возвестивший, согласно известному нам «Речению», царю Снофру ожидающие Египет бедствия, и Джеди, предсказавший, по «Сказкам папируса Весткар», царю Хуфу смену его династии на престоле сыновьями верховного жреца Ра. Похоже, выходцы из означенного слоя принимали самое активное участие в создании этих произведений, написанных на среднеегипетском языке (он был разговорным с конца III и, по крайней мере, до второй четверти II тысячелетия до н. э.) и составивших своего рода классический канон египетской литературы (собственно говоря, именно в I Переходный период в Египте и происходит становление настоящей художественной литературы). Очевидно, именно по инициативе неджесов в этих произведениях настойчиво обсуждается вопрос: кто виноват в том, что египетская государственность, созданная еще в начале времен богами и возглавляемая сакральным правителем, сыном бога солнца, переживает столь тяжелые потрясения?

За многие века отсутствия в Египте института общины обитатели долины Нила привыкли связывать свое благополучие не столько с собственными усилиями, сколько с деятельностью государства, фактически отождествлявшегося с образом сакрального царя и в силу этого мыслившегося не как социальный институт, а скорее как важнейший компонент мироздания! Собственно говоря, к такому представлению подводило и действительно очень высокое участие египетского государства в поддержании благополучия общества, которое осуществлялось с редкостным для столь ранней поры успехом на протяжении всего Древнего царства. Экологическая же природа бедствия, обрушившего стабильность государственности III тысячелетия до н. э. и открывшего I Переходный период, тем более побуждала египтян видеть в его наступлении не просто социальную, но космическую катастрофу.