Текст книги "Древний Восток"

Автор книги: Наталья Александрова

Соавторы: Александр Немировский,Виктор Яковлев,Иван Ладынин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 61 страниц)

Средневавилонский период (XVI–XII вв. до н. э.)

Официальным самоназванием государства вавилонских касситов было «Кардуниаш». Именно при касситской династии окончательно сложилась классическая социальная структура Вавилонии, да и ее территориальное единство. Пришельцы-касситы, опиравшиеся на боевые отряды своих родов, восприняли вавилонскую культуру, отождествляли касситских богов с вавилонскими и покровительствовали традиционным культам и храмам, но не собирались поддерживать то огосударствление социально-экономической жизни, которое пестовали наследники Хаммурапи. Как следствие, эта жизнь оказалась в значительной степени пущена «на самотек».

Общественный строй Касситской Вавилонии

Большинство населения входило в категорию «царских людей», сидящих на земле государства и его ведомств (в том числе храмов); они платили подати и несли повинности. При этом государственной стала почти вся земля в стране, а общинный сектор свелся к нескольким крупным автономным городам, включая столицу; жители этих городов по-прежнему имели общинное самоуправление, в то время как потомки большинства былых общинников сельской округи утратили его и слились с «царскими людьми».

За это количественное сокращение общинного сектора касситы заплатили его качественным развитием: автономные города – Вавилон, Ниппур, Сиппар – получили небывалую степень самостоятельности, в частности они были полностью освобождены от налогов и повинностей, имели свои собственные воинские контингенты, а их храмы – причем ведущие храмы страны – из государственных учреждений стали городскими. Государственная эксплуатация и регулирование были для этих городов упразднены, и в результате в них началось бурное развитие экономики, с одной стороны, и частной эксплуатации – с другой. Здесь вновь полным цветом разрастались ростовщичество и долговая кабала, теперь уже никем не ограничиваемые; долговое рабство становится пожизненным. Торговля также была разгосударствлена. Так, в новом общинном секторе – в автономных городах – начали быстро выделяться богатеи-магнаты.

Кроме того, касситские цари охотно жаловали различным лицам, прежде всего вельможам, земли в пожизненное, а потом и наследственное, «вотчинное» владение часто с одновременным освобождением от налогов и повинностей. Акт такого пожалования именовался «кудурру», и так же назывались ограждавшие подобные владения межевые камни, на которых были начертаны эти акты, провозглашавшие их налоговый и административный иммунитет. Так магнатские владения образовывались «сверху», благодаря царским пожалованиям, не имея отношения к общинным структурам. Целые селения жаловались и храмам. Особую роль играли кланы и роды касситов, в том числе обитавшие в предгорье на северо-восточных рубежах Вавилонии; эти племенные кланы давали государству значительную часть вельмож и нередко получали в постоянное «кормление» (или в собственность по актам «кудурру») целые округа. Тем самым они превращались в подлинные княжества соответствующих родов, автономные по отношению к Касситской державе, в составе которой существовали.

На условиях «кудурру» царь жаловал и мелкие наделы лицам, которым предстояло самим хозяйствовать на ней; собственники таких наделов часто объединялись в ассоциации. Имущество общинников-горожан и бывшие государственные земли, пожалованные царями частным лицам, составляли фонд частного имущества, которое далее переходило из рук в руки без всяких ограничений.

Больших централизованных имений, как правило, не существовало вовсе – и у царя, и у храмов, и у крупных землевладельцев практически вся земля была разделена на наделы, на которых вели мелкие хозяйства зависимые землепользователи, от крепостных до арендаторов. В результате сложилась общественная модель, в которой государственный сектор, охватывавший сельскую округу и большинство городов, сочетался с частно-общинным сектором, включавшим крупнейшие города и вотчины вельмож, где социальные отношения были основаны на частном распоряжении имуществом (учтем, что общинники Вавилонии были связаны и соподчинены административно, но своим имуществом распоряжались в частном порядке). Такая система, с незначительными видоизменениями существовала в Вавилонии до самого конца ее истории.

Касситские цари почитали династических касситских богов Шумалию и Шукамуну и сами считали себя потомками бога Шукамуны. Многие касситские цари обожествляли свою персону, считая, что получают божественность в дар от этих богов. Однако это была далеко не та божественность, что у коренных месопотамских царей-богов: речь шла всего лишь о том, что боги даровали царю почетный ранг «бога», ни в чем не меняя его человеческой природы. Такие цари не обретали собственного культа, и даже имена их и в личных документах подданных, и в их собственных официальных грамотах пишутся бессистемно – то со знаком божественности, то без него. Эта «почетная божественность» была порождена собственно касситскими, внемесопотамскими представлениями и не оказала влияния на политическую культуру Двуречья, оставшись личным делом ее царей.

Внешняя политика Касситской Вавилонии

У Касситской Вавилонии сложилась в современной научной литературе репутация второстепенной и слабой державы.

Однако это плод впечатления от одного-единственного, хотя и широко известного, эпизода того времени – униженного поведения одного из касситских царей перед лицом египетского фараона (см. ниже). В действительности внешняя политика касситов отличалась большим размахом. Еще около 1560 г. до н. э. касситский царь Агум II по прозвищу «Меч милости» добился от чужеземных стран возвращения величайшей вавилонской святыни – статуи Мардука, которую вывезли к себе при разгроме Вавилона хетты; это было триумфом новой династии.

Именно при касситах Вавилония была окончательно (и навсегда) территориально объединена: они аннексировали царство Приморья и подчинили долину Среднего Евфрата (середина XV в. до н. э.). Не случайно еще пятьсот лет спустя после падения касситской династии ассирийцы продолжали именовать Вавилонию официальным названием Касситской Вавилонии «Кардуниаш». Кроме того, касситские цари владели «страной Кашшу» (землями, непосредственно заселенными касситскими племенами в горах Южно-Центрального Загроса) и некоторыми областями Кутиума (страны кутиев)в Северо-Центральном Загросе. Выступив против Египта в конце XV в. до н. э., касситский царь Караиндаш заставил египтян пойти на мир с Митаннии явился одним из учредителей « амарнской» международной системы. В результате с конца XV в. до н. э. между Египтом и Вавилонией установились стабильные мирные отношения; касситские цари выдавали своих дочерей за египетских фараонов и получали в ответ богатые золотые дары.

Около 1400 г. до н. э. вспыхнул ожесточенный конфликт между касситским царем Кадашман-Харбе и жившими до сих пор в Вавилонии аморейскими племенами – они подняли мятеж и разгромили ряд храмовых центров. Одновременно против царя восстал сам столичный Вавилон. Кадашман-Харбе подавил восстание, залив город кровью, а затем изгнал из Вавилонии на запад, за Евфрат, «многочисленных сутиев (амореев) от восхода до заката солнца и привел их воинскую силу к небытию». Больше того, преследуя отступающих амореев, Кадашман-Харбе пересек Сирийскую степь и подчинил вавилонской власти ее обширные пространства с центром в Тадморе, установив общую границу с египетскими владениями в Южной Сирии и Заиорданье. Оттесненные касситами через всю Сирийскую равнину на ее крайний запад, к оазису Дамаска, сутии-амореи составили ядро древнееврейской этнической общности. А обширные земельные угодья, занимавшиеся ранее в Вавилонии скотоводами-амореями, теперь достались земледельцам и были частично вовлечены в куплю-продажу. Это стало одним из источников экономического взлета и резкого роста внутренней торговли, которые, как явствует из деловой документации, случились в Вавилонии в середине XIV в. до н. э. В первой половине того же столетия вавилонским вассалом успел побывать и Ашшур.Касситские цари совершали дальние походы в Центральный и Южный Иран и пытались там закрепиться. Апогеем касситского могущества явилось правление Бурна-Буриаша (ок. 1366–1340 гг. до н. э.). Он захватил важный центр в бассейне Среднего Тигра – Аррапху, утвердил свое главенство в Эламе и Южном Иране, установил союз с хеттским Суппилулиумой (за которого выдал дочь, ставшую великой царицей Хатти) и с относительным успехом отразил первое нашествие новой волны семитских кочевников из Аравии – арамейских (ахламейских) племен на Сирийскую степь и Средний Евфрат. По письмам из Амарнского архива можно сделать вывод, что между Египтом и Вавилонией заключались и возобновлялись договоры о «дружбе» и «братстве».

Кадашман-Эллилъ I и Египет: безуспешное сватовство

Касситский царь Вавилона Кадашман-Эллиль I (ок. 1370 г. до н. э.) обеспечил своей стране скверную славу среди современных ученых тем, что занимал довольно жалкую позицию в переписке с египетским фараоном. Его письма полны унылых попреков по поводу недостаточного уважения, оказываемого ему египтянами, вперемешку с униженными просьбами, обращенными к ним же, прежде всего о подарках.

Дошло до того, что вавилонянин попросил дочь фараона в жены, и, получив отказ на том основании, что «издревле дочь египетского царя не отдают замуж чужеземцам», не успокоился, а предложил новую мысль: прислать ему любую египтянку, которую он мог бы выдать за египетскую царевну перед своими подданными! «Есть же другие прекрасные женщины, – писал он. – Пришли любую прекрасную женщину по своему сердцу! Кто мне скажет: „Она-де не дочь царя?“».

Получив отказ и в этом, он вновь многословно жаловался: «Ты отказал просто для того, чтобы отказать. Почему брат мой и одной женщины не прислал? Может, и я, как ты, откажу тебе в жене? Нет! Вот мои дочери, я не откажу тебе ни в одной!» – правда, тут же выяснялось, что дочь он готов отдать только в том случае, если фараон срочно пришлет ему золота; если же он промедлит, то «…воистину, и 3 тысячи талантов золота я тогда не приму, а отошлю к тебе назад, и я не дам тебе в жены моей дочери!».

Однако уже преемник Кадашман-Эллиля I Бурна-Буриаш II принял в обращении с фараонами совсем иной тон, твердо ограждая свое достоинство от какого-либо неравенства в отношениях, и наглядно продемонстрировал, что позиция Кадашман-Эллиля была продиктована его личной слабостью, а не хилостью его страны.

Ассиро-вавилонские войны и падение касситской династии

Именно при жизни касситского царя Бурна-Буриаша город-государство Ашшур, который он тщетно пытался вернуть под свой контроль, превращается в великую державу Ассирию, и сам Бурна-Буриаш вынужден был признать это, отдав одну из своих дочерей за основателя ассирийского великодержавия Ашшурубаллита. После смерти Бурна-Буриаша начинается череда войн Вавилона с усилившейся Ассирией, которая растянулась в общей сложности на полтораста лет. В целом войны проходили с переменным успехом и постепенно разрастались как по размаху побед, так и по горечи поражений, но иногда оборачивались для вавилонян подлинными катастрофами. Тот же фактор обусловил функционирование в XIII в. до н. э. устойчивого союза Вавилонии с Хеттским царством в Малой Азии – ему тоже угрожали ассирийцы. Правда, союз с хеттами не всегда был приятен касситам: «Ты пишешь нам не как брат, а командуешь нами, как своими рабами», – укоряли из Вавилона хеттского царя Хаттусили III,инициатора союза. Резкие дипломатические демарши касситского царя Кадашман-Тургу в пользу Хатти во время его войны с Египтом – касситский царь изъявил готовность вступить в войну на хеттской стороне– были важным фактором, побудившим фараона Рамсеса II заключить свой знаменитый мирный договор с Хаттусили (ок.

1270 г. до н. э.). Затем, однако, ассирийцы отобрали у вавилонян долину Среднего Евфрата. Поэтому, подстрекая следующего касситского царя воевать против них, тот же Хаттусили писал: «Я слышал, что мой брат возмужал и ходит на охоту – в мужчину вырос отпрыск моего брата Кадашман-Тургу! Так иди, разграбь враждебную страну (Ассирию) так, чтобы слава об этом достигла меня! Брату моему я скажу, что о нем говорят: он, мол, царь, который оружие изготовил к бою, а сам и сел сиднем. Разве не так о тебе говорят? И разве это не так на самом деле? На страну враждебную иди и врага уничтожь!».

В результате подобных наущений хетты и вавилоняне около 1250 г. до н. э. действительно провели успешную войну против ассирийцев; вавилоняне вернули себе долину Среднего Евфрата и установили там прямой территориальный контакт с хеттами. Вскоре хеттское вторжение помогло другому вавилонскому царю, свергнутому было узурпатором, возвратить престол. Новый ассирийский царь Тукульти-Нинурта I разгромил очередного касситского царя Каштилиаша IV, увел его в плен в железном ошейнике и смог на время вообще аннексировать Вавилонию (ок. 1228–1212 гг. до н. э.). Однако ассирийцы были изгнаны оттуда еще при его жизни, и в начале XII в. до н. э. при вавилонском царе Ададшумуцуре происходит кратковременное возрождение касситского могущества; под влияние его подпадает и сама Ассирия. Вся эта череда событий ярко показывает то, до какой степени бурной оказывалась судьба Касситской Вавилонии в последний период ее истории.

Неожиданный и смертельный удар Касситской Вавилонии нанесли (как и III династии Ура!) эламиты. Во второй четверти XII в. до н. э. они совершили несколько опустошительных походов на Месопотамию и около 1150 г. до н. э. полностью оккупировали Вавилонию. Ее города и храмы были разграблены, а последнего касситского царя вместе с его знатью победители угнали в Элам в плен. Казалось, что многовековая история Вавилонского царства завершилась эламским завоеванием.

Мировоззрение и культура Древней Месопотамии

Перед тем как повести речь о месопотамской культуре, нам придется обратиться к достаточно пространному описанию духовного облика, т. е. мышления и ценностей людей древнего Ближнего Востока, в чье цивилизационное «поле» входила Месопотамия. Это необходимо сделать еще и потому, что расхожие представления о нравах и мировоззрении тех времен, обычно знакомые читателю, с нашей точки зрения, являются во многом ошибочными.

К числу таких распространенных ошибок или упрощений можно отнести представления о восточном неограниченном деспотизме; об иррациональной основе мифологии и ритуала; о том, что они опирались на прямую веру; о том, что мышление древнего человека носило иной характер, чем у современного; о том, что государственность и богопочитание Древнего Востока подавляли человеческую личность; о том, что и само личное сознание толком еще не выделилось тогда из коллективного, так что люди преклонялись перед богами, обществом и властью как самодовлеющими началами, имеющими априорный, безусловный приоритет перед людьми как личностями, их жизнью и потребностями.

Нередко считают, что авторитет иерархии богов или властителей был на Древнем Востоке абсолютным и изначальным, а не условным, сознательно возводящимся (с санкции и по убеждению самого общества!) к потребностям и желаниям его членов, как это происходит в рамках современной либерально-персоналистской культуры, где существование и авторитет государства обосновывается и оправдывается тем, как оно обеспечивает нужды составляющих его людей. В действительности при выработке всех этих представлений, особенно типичных для популярной и общей культурологической литературы, некоторые внешниеотличия древневосточного менталитета от привычных нам норм и навыков современности принимаются за отличия сущностные.

Магико-мифологическая картина мира и ее основы

Сегодняшняя наука рассматривает в качестве опыта, по которому можно судить о мире, лишь так называемый «объективный» эмпирический опыт, даваемый нам органами чувств. Только на основании логического анализа такого опыта выносятся суждения, причем истинность их считается лишь относительной, т. е. не безоговорочной: всегда допускается, что в них может содержаться доля ошибки (даже если об этом пока ничего не говорит, и на практике эта возможность во внимание не принимается). Иными словами, для научного мышления нет догм (абсолютных истин), а мерой относительной истинности всякого суждения считается его доказательность, т. е. опора на опыт и его логическую обработку.

На самом деле, в древности придерживались такого же «естественнонаучного» и «релятивистского», «адогматического» подхода, но границы «объективного опыта» проводили совсем не так, как мы. Их критерий «объективного восприятия» можно сформулировать примерно так: «Если некое ощущение является плодом осознаваемого усилия моего ума, воли и воображения, то я не могу доверять ему и рассматривать его как репрезентативный опыт: это мое собственное порождение. Однако если некое устойчивое ощущение пришло ко мне помимо и независимо от усилия моего разума и воли, то оно, конечно, принадлежит к „объективному“ опыту, я могу по нему прямо судить об объективной, „внешней“ реальности, ибо раз я сам не порождал его, то откуда оно могло прийти еще, как не из этой реальности?».

Иными словами, человек древности не подозревал о существовании субъективно-подсознательного мира как самостоятельного, обособленного и от сознательных усилий воображения, и от внешней реальности. А в таком случае он и должен был воспринимать все сколько-нибудь яркие и устойчивые внутренние ощущения и сильные эмоциональные импульсы, не вызванные сознательным усилием воли, как показания «приборов», наравне с опытом глаз и рук, как прямой источник достоверной информации о мире.

Примерам этого нет числа. Древний жрец, спонтанно испытывая сильнейшее эмоциональное потрясение при обряде вступления в контакт с божеством, считал само это потрясение верным знаком того, что он и в самом деле вступил в означенный контакт, – иначе откуда явилось это потрясение (ведь он не вызывал его в себе специально)? Простой месопотамец, вспоминая яркий сон, в котором он летал над неведомой страной или встречался со своим покойным родственником, был обычно уверен в том, что это его душа совершала путешествие по некоему пространству или измерению реальности, или, соответственно, встречалась с душой мертвого родича, которая, стало быть, продолжает существовать после его смерти и способна вступать в контакт с душами живых. Именно таким мог быть вполне «научный» (в точном смысле слова!) алгоритм «открытия» обособленного существования души и тела. Если человек осуществлял игру или обряд, в которых он поражал далекого врага или воплощал некоего бога, то в процессе этой игры или обряда он мог на какое-то время устойчиво и ярко ощутить себя действительным победителем врага или воплощением бога, причем это ощущение приходило к нему «само», без усилий воображения.

На этом эффекте основаны все магические ритуалы: ведь их суть – имитируя какое-то действие, вызвать «сквозь время и пространство» его реальное осуществление, а условием этого является переживаниеимитации как реального действия со стороны совершающего обряд. Не случайно магическое действо стараются осуществлять в состоянии наивысшего эмоционального подъема или транса, т. е. отключая или ослабляя собственную волю и сознание: это помогает человеку бесконтрольно и полно пережить имитацию как реальность и тем самым, по мнению древних, действительно сделать ее реальностью. Таким образом, люди архаики последовательно рассматривали свой подсознательный субъективный опыт как опыт объективный, эмпирический.

Теория мифологического мышления

Почему, однако, люди древности поступали именно так? В попытках ответить на этот вопрос в XX в. была выдвинута теория особого «мифологического», или «дологического» мышления. Согласно ей мышление человека древности существенно отличалось от современного: как уже сказано, мы проверяем наши ощущения логикой и опытом, а человек архаики априори принимал как объективный факт любой эмоционально-ассоциативный импульс, напрямую переводя его в итоговое суждение без всякой поверки разумом.

Ключевым словом при описании подобного мышления становится «вера». Причем подразумевается: вера, безосновательная и не нуждающаяся в обоснованиях, когда непосредственное ощущение автоматически переводится в суждение, рассматривающееся как безусловно истинное, без анализа, сомнений и допущения возможной ошибки. При этом никто не отрицает, что в сфере прикладных повседневных навыков (например, при производстве орудий труда) люди архаики сплошь и рядом оперировали обычным рациональным мышлением, опираясь на логическую обработку опыта. Однако их базовые суждения о мире (о космосе, душах, богах и обрядах, в том числе магических), как обычно считают, вырабатывались, напротив, посредством «мифологического мышления», опирались на акты безусловной иррациональной веры и не подлежали сомнению.

С этой теорией «дологического» мышления, несмотря на ее распространенность в науке, трудно согласиться уже по той причине, что она вынуждена наделять человека древности двумя плохо совместимыми типами мышления разом и не объясняет, почему в одних сферах своей жизни человек руководился одним из них, а в иных – другим. Кроме того, общеизвестно, что древность в течение тысячелетий была принципиально чужда самому понятию о догмах (абсолютных истинах) и о «вере» как пути безусловного их принятия. «Много дней пройдет, и любое пророчество потеряет силу», – говорит древнееврейская языческая пословица, прямо выражая тот принцип, что ни одно суждение не может быть признанным свободным от ошибки, т. е. что абсолютноистинных суждений, принимаемых путем тотальной веры, быть не может.

Именно поэтому так называемые «религиозные» концепции древности обнаруживают исключительную текучесть, гибкость и изменчивость в ходе своего развития – ведь догм, ограничивающих и фиксирующих это развитие, не существует. А ведь без этого «горючего» функционирование иррационального мировоззрения, как показывает практика мировых религий, совершенно невозможно. Общеизвестна и так называемая «веротерпимость» древности, исчезнувшая к Средневековью с распространением догматических религий откровения.

Различные, зачастую противоречащие друг другу религиозно-мифологические концепции сосуществовали в пределах одной и той же древней культуры, пользуясь принципиальной взаимной терпимостью; на своей абсолютной правоте не настаивала ни одна из них, и ни одна не объявлялась «ересью» или «ложной верой» ни адептами других концепций, ни государством. Иными словами, носители этих концепций относились друг к другу точно так же, как в современном мире относятся друг к другу сторонники конкурирующих естественнонаучных теорий, а не так, как приверженцы разных религий. Как все это было бы возможно, будь мировоззрение древности основано на «вере»?