Текст книги "Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница"

Автор книги: Михай Эминеску

 
Река светил прекрасных сверкает в небе темном,
Из далей бесконечных к Молдове все течет;
В небесном океане, бездонном и огромном,
Сияют звезды ярко, как светоносный флот.
 
 
Порой, покинув выси, звезда с отливом синим
Срывается нежданно в небесную пустыню;
На черном поле неба бороздка серебрится, —
Что жизнь, коль рядом вечность? Она недолго длится…
 
 
К прекрасному Востоку по темени бескрайной
Простерлось это поле в мерцанье звезд ночных,
Оно напоминает о пустоте печальной,
Что в сердце остается по смерти дорогих…
 
 
И путникам заблудшим, как верною рукою,
Указан путь в Молдову светящейся рекою.
Буджяк – то поле света, в дни горя и печали
Истоптанное теми, что от татар бежали.
 

<1874>

«Работящая и тароватая»

Народная поговорка

 
Снова осень золотая
К нам явилась, рассыпая
Все дары щедрот своих, —
Листья на ветер швырнула,
А плоды полей вернула
Тем, кто трудится на них.
 
 
Лен – для рушников чудесных,
Воз початков полновесных,
Кукурузу нам дала,
Кисти виноградин длинных,
Чтоб на свадьбах и крестинах
Радость пенилась, светла!
 
 
Острым жалом кос блестящих
Трав раздолье шелестящих,
Тех, что в мае отцвели.
А краям восточным в просинь
Певчих птиц послала осень,
Следом – клином журавли!
 
 
Погрустнела золотая,
Стужу зимнюю встречая:
Как ей голою брести?
Все наглее вихрь летучий,
Снеговые мчатся тучи,
Чтоб сугробы намести.
 
 
Как ей жить в степной округе,
Как ей встретить ярость вьюги:
Дует ветер-лиходей, —
Он, не ведая покоя,
С верб над мертвою рекою
Листья снес в простор полей!
 
 
Нет, пока на свете тихо,
Осень, статная ткачиха,
В руки взяв веретено,
Загодя сготовит пряжу,
Чтоб укутать грудь лебяжью
В голубое полотно.
 
 
Пред зимой не зная страха,
Тихо бродит осень-пряха
По холодной борозде, —
Паучки, сюда бегите,
Вон – мерцающие нити
Блещут всюду и везде!
 
 
По полям и по долинам
Серебристым нитям длинным
И сплетаться и лететь.
Из одних – клочки кудели,
А другие – вниз осели,
Как таинственная сеть.
 
 
Осень их сбирает снова,
Приготовлена основа,
Нитей ткать не переткать, —
Будет шаль в узорах мелких,
Чтоб на сельских посиделках
До рассвета проплясать!
 
 
Вон она – в простой рубахе!
Черноглазой этой пряхе
Править пир в душе людской!
На груди бренчат мониста,
А зима ворчит завистно,
Злится ветер колдовской!
 
 
А румын сказал: – Не худо,
Чтоб еще свершилось чудо,
Чтобы девушка с утра
И в мою явилась хату:
Работяща, таровата,
Как осенняя пора!
 

1875

 
Небосклон мутней опала,
Холод в воздухе седом,
Белой ночью засверкала
Влага, скованная льдом, —
Страх спешит в дубы вселиться,
Здесь хозяйкою сама
Смерти младшая сестрица,
Необъятная зима.
 
 
Стужа зимняя окрепла,
Лют мороз – белеют в нем
Пар из уст и горстка пепла
Под бушующим огнем.
Всех слепит морозный воздух,
Путник бродит как слепой,
Пляшет вихрь в вороньих гнездах
Над яичной скорлупой.
 
 
Поле спереди и сзади,
Чистых перлов целина,
И в серебряном окладе
Ясноликая луна,
Что в бескрайной и безбрежной
Высоте забылась сном,
Как корабль под ризой снежной
В океане ледяном.
 
 
Этой полночью унылой
Мир, в который мы пришли,
Скорбной кажется могилой,
Где упрятан труп земли, —
И, не ведая отрады,
В час ночной, что стужей лют,
Звезд бессмертных мириады
Над могилой слезы льют.
 
 
Тишь ночной поры нарушу,
Каблуками прозвеню.
Старую увижу грушу,
Где раздолье воронью.
Даже ветви помертвели.
Лед, безмолвье, голизна.
Что же? Значит, в самом деле
Смерть и солнцу суждена?
 
 
И ужель на свете белом
Только я один в живых,
Путник в мире помертвелом,
В бездорожьях ледяных?
Но вдали, быстрее пули,
Сквозь мороз и ветра вой
Санки легкие мелькнули
По дорожке световой.
 
 
Мчатся зимнею дорогой,
Полоз буковый хорош, —
Ну-ка, зайка хромоногий,
Ты куда же их везешь?
Кто ж глядит из тех салазок,
Может, ведьма? Ну так вот:
То герой известных сказок
Стату-Палмэ-Барбэ-Кот!
 
 
Правит зайцем хромоногим…
Небосвод мутней слюды,
На снегу лесной дороги
Зайки легкие следы.
На снегу сребристо-синем
Возле зайкина следа
Разлеглась хвостом павлиньим
Злого карлы борода.
 
 
Мчат вдоль берега речного
С оголенным ивняком, —
Вот старик с холма крутого
Полетел, как снежный ком.
Въехал в рощицу нагую.
Стужа, снега белизна.
В буковом стволе тоскуя,
Здесь их ждать должна весна!
 
 
Что за резвость у зайчонка:
Прянул вбок одним прыжком.
Бук высокий, там в сторонке,
По сказаньям нам знаком:
Карлик топором блестящим
Стукнул в звонкую кору:
– Милая, не прячься в чаще,
Я с собой тебя беру!
 
 
Из сугробов снежно-белых,
Из-за буков, из яруг
Прямо к свету сотни белок
Серым вихрем мчатся вдруг!
Погребен в заветном буке
И не вызволен пока,
Юный голос, полный муки,
Вопрошает старика:
 
 
– Кто стучит в мое жилище,
В дом мой, где царит мороз?
Брат Апрель сестрицу ищет,
Или витязь Фэт-Фрумос?
– Это я, твой Стату-Палмэ,
У меня мечта одна:
Из лесной опочивальни
Вызволить тебя, Весна!
 
 
– Старец, ты моей душою
Хочешь, видно, овладеть?
– Я дышу тобой одною,
Я хочу помолодеть! —
Старичок прошамкал тонко.
Голос девушки затих,
И деревья звонко-звонко
Засмеялись в тот же миг.
 
 
Бук волшебный в мелколесье
Ожил – и его рука
Подняла до поднебесья
Чародея старика,
Плачет Стату-Палмэ-Барбэ,
Но меж буковых ветвей
Провисит, неблагодарный,
До погожих летних дней!
 
 
Неустанный дует ветер,
Непрерывный слышен стон:
Карлик на морозной ветви
В зимний воздух вознесен.
Пешеход, крестясь в испуге,
Лишь качает головой:
– Верно, нечисть всей округи
Увязалась вслед за мной!
 

1875

 
Ветер с юга, ветер с юга,
Разорвал он снежный полог,
Все убрал, что ночь и вьюга
Намели в горах и долах.
Ветер дует-завывает
Над подтаявшими льдами,
Стужа зимняя рыдает,
Плачет горькими слезами.
 
 
Прилетел он к нам, бродяга,
Из краев, подвластных зною,
Где скупа земная влага,
Дождь не брызжет над травою;
Солнца шар кроваво-алый
Жжет пески тропы верблюжьей,
Караван бредет усталый
Вереницей неуклюжей.
 
 
Южный ветер беспокоен:
Остудил он зноя крылья
Над пучиною морскою
Водяной лазурной пылью, —
Он к сугробам припадает,
Дальних мест посол чудесный,
Снегом голод утоляет,
Точно манною небесной!
 
 
Дует он, чело наморщив,
Чтобы вышла из-под снега
На клочке земли отмерзшем
Зелень юного побега.
А потом еще нежнее
Раскрывает ветер почки,
Где укрылись, зеленея,
Боязливые листочки!
 
 
Здравствуй, властвуй, ветер южный!
Новой силою богатый,
Ожил в норке – черный, дюжий —
Жук блестящий, жук рогатый!
Зародившись в дальних селах,
Мчатся, русл не зная торных,
Мириады рек веселых
В теплый дом с отрогов горных!
 
 
И уже над мокрой нивой
Начинают слышать люди
Гром настройки хлопотливой
Незаписанных прелюдий:
Скоро в синь вонзится прямо
Журавлиный клин крылатый,
Забарахтаются в травах
Тонкорунные ягнята!
 
 
Утомясь от перелета,
Ветер с юга утихает;
Он, подобно пешеходу,
На опушке отдыхает, —
Вдаль глядит он, ветер с юга;
Там зима полунагая
Посинела от испуга,
От пришельца убегая.
 
 
Ветер, сидя на опушке,
Слышит голос, полный муки,
Кто-то, как в темнице душной,
Заключен в могучем буке!
И другой он голос слышит
Над собой, в лазури вешней:
Кто-то стонет, злобой пышет,
Жизнь клянет в округе здешней!
 
 
Голос нежный и молящий
Повторяет тихо: – Кто же
Из темницы шелестящей
Вызволит меня, о боже?!
Витязь, видевший полсвета,
Даст мне волю – сердцем чую, —
А потом ему за это
Поцелуем отплачу я!
 
 
Ветер, встав на резвы ноги,
Заклинает и колдует,
И в отраде и в тревоге
На живые ветви дует.
Треснул ствол – и расступилась
Вмиг кора, – из кельи тесной
Дева чудная явилась
Краше звездочки небесной!
 
 
Вся – тепло и обаянье,
Вся – улыбка, нежность, нега,
Всех живущих упованье
К нам нисходит, словно с неба!
К ней стремятся с медом пчелы
Из непроходимой чащи, —
Ясен взор ее веселый,
Землю всю животворящий!
 
 
Блещет солнца круг желанный,
Снега нету и в помине,
Ясен лик весны румяной
И глаза прозрачно-сини!
На челе весны зеленый
Из травы сплетенный венчик,
Нежность розы озаренной
На ее ланитах вечных!
 
 
Осчастливлен, раскрывает
Ей объятья ветер с юга,
И, смеясь, в них упадает
Нежная его подруга;
Кроной полускрыт могучей,
Кто же там, в испуге диком,
Бьется жалкий, невезучий,
Жалобным исходит криком?
 
 
Он бы слез, коль не был стар бы!
Бьется он, как в путах птица.
То несчастный Стату-Барбэ —
Карле впору удавиться! —
Уподобился ледышке,
Как дрожат его колени!
Ах, в нем жизни только вспышки,
Ах, в нем чувства только тени!
 
 
Рукавом весна взмахнула,
Не дается ветер в руки,
От его порыва-гула
Дрогнула листва на буке!
Руки дерево роняет,
К деве клонится приветно,
И весна-краса снимает
Старика с угрюмой ветви!
 
 
Подчинился старый снова
Чарам вешней недотроги, —
Из-за кустика смешного
Вышел зайка хромоногий, —
И старик ему вещает
(Он пристыжен и встревожен):
«Пусть, как я, тот пострадает,
Кто, как я, безумен тоже!»
 
 
Подставляет спинку заяц,
Скачет карлик седоглавый:
Все вздыхает он, терзаясь
О красавице лукавой.
И скользит невеста ветра
С женихом – четой влюбленной,
Исчезая в миг рассветный
В роще юной и зеленой!
 

1876

I

 
Зиму высватал Мороз,
Молодым и горя мало!
Страсть крепчала, холод рос,
Все живое замерзало,
Застилала дали мгла,
Стыло солнце в дымке синей.
Смерть на свадьбу к ним пришла,
В кружевной одевшись иней.
 
 
Облачась в тяжелый мех,
Новобрачные глядели,
Как плясали без помех
Белогривые метели.
На полгода пир продлен, —
Голоса сплетают в хоре
Стаи черные ворон
И буран, несущий горе.
 
 
Скрежет яростный клыков,
Взоры, мутные от злости, —
Тьма медведей и волков
К молодым явилась в гости.
Ради мяса и костей
Убивали гости ланей
Не щадили и детей,
Заблудившихся в буране.
 

II

 
Дочь белее полотна
У Зимы родилась вскоре.
Недвижима, холодна,
В пышном сказочном уборе,
На щеках девичьих снег,
В косах лилии и иней,
А под сенью сонных век
Ледяные очи сини.
 
 
Прелесть смерти на лице.
Как под маской восковою,
Спит красавица в венце
Тьмы и вечного покоя.
Словно статуя она,
Без движенья, без ответа,
От рассвета до темна,
От темна и до рассвета.
 
 
Понапрасну тратит мать
Слезы, ласку и заботу, —
Дочка спит и будет спать,
Улыбаясь сквозь дремоту.
Тщетно солнце на заре
Шлет лучи, над ней вставая, —
Вся в снегу, как в серебре,
Спит жемчужина живая.
 
 
Царств за тридевять отсель
Об уснувшей деве снежной
Князь листвы и трав – Апрель —
Услыхал рассказ небрежный:
«Спит она, вокруг покой,
Да снега, да ветви ели…»
И любовною тоской
Сердце вспыхнуло в Апреле.
 
 
И Апрель пустился в путь,
Сквозь просторы ледяные,
Бился с бурей грудь о грудь,
Ветры с ног валил шальные;
Чтоб остаток зимних дней
Одолеть в одно мгновенье,
Он за стаей журавлей
Мчал на крыльях нетерпенья.
 
 
Долетел и в тот же миг,
Страстью огненной волнуем,
К снежной девушке приник
Вожделенным поцелуем.
Руки ласково сплелись,
Взор поднять она хотела,
Но растаяла… и ввысь
Легкой тучкой улетела.
 

1876

 
В Васлуй [12]12
  Васлуй– город в Румынии.


[Закрыть]брел тихо странник извилистой тропой,
И мучился-терзался он думою такой:
«Длинна моя дорога по родине желанной,
Летел бы я до дому, да наградили раной!»
Мрачнее черной тучи и смерти он бледней,
Рубаха в клочьях – тело виднеется под ней.
Хромая, по дороге шагал бедняк уныло,
Но слава лик усталый сияньем озарила,
И взор его – орлиный, глубокий и живой —
Хранил мерцанье славы, легенды боевой.
Он шел в постолах рваных, в косматой шапке драной,
Но лоб его лучился, как лаврами венчанный,
И на наряде нищем сверкали в ряд четой
«Георгий» русский рядом с румынскою звездой.
Румын шел одиноко, пылали солнцем дали,
Вдруг загремели трубы, мундиры засверкали:
То страннику навстречу, как на лихой парад,
Сверкая синей сталью, шел воинский отряд.
Три русских батальона идут с отвагой гневной,
Спеша сразиться храбро с врагом, с проклятой Плевной.
Их вел полковник бравый, их взглядом ободрял,
И пегий конь горячий под ним вовсю плясал.
Как сердце офицера горело и стучало,
Мечтой он чуял битвы грядущее начало.
И вдруг полковник видит: укрыт густой листвой,
Румын стоит под дубом – усталый, чуть живой.
Как поражен полковник, как он застыл в восторге:
Над сердцем ветерана сверкнул «Святой Георгий»!
Дав знак остановиться, сошел с коня: «Ну что ж,
Ответь мне, незнакомец, откуда ты идешь?»
«Иду из Плевны прямо». – «Ну, как там?» – «Да не худо!»
«А награжден за что ты? Награды-то откуда?»
«Наш государь и царь ваш за дело дали их!»
«За что же?» – «Сам не знаю… в один короткий миг
Флаг захватил я вражий, с турецкого редута,
И в ров свалился, ранен, – был вал насыпан круто!»
«Есть званье?» – «Доробанца [13]13
  Доробанец– пехотинец в старой румынской армии.


[Закрыть]…» Полковник руку жмет
Сержанту – и команду гвардейцам отдает:
Три бравых батальона застыли, салютуя
Румыну. Вновь тот ногу поволочил больную.
 

1877

I

 
Поглядите – перед вами зелен мир лугов холмистых,
Все усеяно цветами там, на пастбищах душистых,
На стада вы поглядите, как, ведомы пастухами,
Щиплют мураву коровы, охраняемые псами.
Как неспешна перекличка звонких голосов пастушьих,
Отразился свод лазурный, как в ручье, в их чистых душах!
Слышите: поют свирели на высоких полонинах, —
Рог у пояса привешен, песня в голубых глубинах.
Вы, которые смеялись над собратьями своими,
Опустите нынче очи, преклонитесь перед ними;
Меч в куске руды провидя, что разит без укоризны,
В чабане сегодня каждом видим воина отчизны!
 

II

 
Поглядите – перед вами на родимых тучных нивах
Целый день кипит работа земляков трудолюбивых:
Солнце огненное в небе, солнце гневное ярится,
Но ясны глаза живые, добротой сияют лица.
А в руках – коса иль заступ, вожжи иль чепыги плуга,
И волы ступают тяжко под ярмом, давящим туго, —
Все вокруг: холмы, и рощи, и ручьев бегущих стая
Добротой сердец крестьянских, лаской их полны до края.
Вы, которые смеялись над собратьями своими,
Опустите очи долу, преклонитесь перед ними:
Меч отмщенья нами скован из оков неволи долгой,
В нас отвага доробанцев, доблесть их и чувство долга!
 

1877

I

 
По градам и по весям, по бездорожью тоже
Влачатся толпы в рваной и в нищенской одеже,
Не сыщешь их удела печальнее и хуже,
Их лютый ветер хлещет и леденит их стужа.
Идут полунагие, бредут по бездорожью,
И лихорадка бьет их, дрожат жестокой дрожью, —
Стоят перед прохожим с протянутой рукою…
 
 
Кто это? – люди спросят перед толпой такою.
Герои Плевны! Разве? Герои? Неужели?
С мгновеньем каждым верить нам этому тяжеле:
Румыны, что свершили великие деянья,
Живут в стране румынской и просят подаянья!
 
 
Вздымали эти люди страну рукой железной
И недруга отчизны поставили над бездной,
Их руки пусты… Ноги, что топчут первопуток,
Оставили в сраженье след славы на редутах.
На этих лбах должны бы гореть величья знаки,
Но нет и драной шапки на голове рубаки.
Разуты эти люди… Жестокость ненавижу,
Ищу вокруг героев, но только жертвы вижу.
 
 
Какое ж преступленье несчастные свершили?
Они дрались отважно и недруга сразили!
За самоотверженье, за силу героизма
Так их вознаградила Румыния, отчизна!..
 

II

 
А рядом, чуть поодаль, видна толпа другая,
Бураны гневно воют, их снегом посыпая,
Страдальцы-иноверцы от стужи поседели,
Изгнанники шагают сквозь злобный вихрь метели.
Бредут они, как стадо, бичуют их невзгоды,
Обречены на гибель, на милость непогоды, —
Их покарал вслепую закон несправедливый,
Румыны, разве легче судьбину обрели вы?!
Где победитель славный? Где жалкий побежденный?
Обоих уравняли страдания законы!
 
 
Но кто же мы такие? Где ищем мы защиты?
За что таким позором безжалостным покрыты?
Что видим? Как величье жестоко растоптали
И как святую доблесть к измене приравняли?
 
 
Как? После мглы столетий, отвагою объяты,
Отчизну воскресили румынские солдаты,
Чтоб солнце воскресенья, лучей великолепье
Заставило нас ясно увидеть их отрепья?
Как? Вами, князь и воин, отчизна и крестьянин,
Враг вековой повергнут, унижен, насмерть ранен,
Затем, чтоб войско наше, страны румынской сила,
Ужасной нищетою наш праздник омрачила?
 
 
Пусть подлецы иные проявят безразличье;
Узнав, что в униженье Румынии величье, —
Я не смолчу, как эти! Я говорить не стану:
«Презренье за отвагу! Позор за боль и рану!»
Я воспевал героев надежды и печали,
Я не хочу, чтоб совесть отчизны омрачали;
Я сохранить не в силах душевного покоя,
Узнав героя Плевны с протянутой рукою;
Лишился я покоя, увидев с омерзеньем,
Как храбрых унижаем, как доблесть низко ценим!
 

III

 
Отчизна дорогая! Мать исполинов новых!
Как смело ты сдержала злой натиск бурь суровых, —
Но, жалости не зная, судьба иль рок лукавый
Отчизну наградили позором, а не славой!
Преступною рукою, железною рукою
Исхлестано жестоко твое чело святое,
И ненависть слепая тебе восход затмила
И трауром кровавым лик солнца омрачила.
 
 
Детей отдать просили в дни злого униженья?
Ты отдала их гордо в миг самоотверженья;
Они прекрасны были, отвагою горели,
Свою страну готовы прославить в ратном деле.
Ты им сказала: «Славлю порыв ваш вдохновенный,
Коль смерть придется встретить – свершите долг священный.
А к тем, кто возвратится, к бойцам счастливым самым,
Пусть даже лоб их будет украшен алым шрамом,
Придет краса, и статность, и юность, и отвага,
Герои, в бой спешите, вперед, назад ни шагу!»
И дети зашагали прадедовской стезею,
Вступив в единоборство с погибелью самою,
И в битве той суровой достойно победили,
И доблестное сердце в крови своей омыли!
Но вы – без сердца люди, без племени, без пыла,
Румынские министры – вы, змеи у кормила,
Вы, что не поспешили в огонь войны опасной,
Как вы детей вернули к груди страны несчастной?
На них взгляните только! Бредут полунагие,
Бредут они – и хлещут их вихри роковые,
Увечные влачатся – калеки спят в канавах,
Как их карает подлость правителей неправых!
Смотрите на увечных без слепоты душевной,
Узрите гекатомбы под обагренной Плевной,
Узрите всех убитых на грозном поле боя!
 

IV

 
Там рыщут волчьи стаи, округу беспокоя,
Выкапывает трупы седая волчья стая,
Встает толпа героев, могилы покидая,
То армия скелетов, ряды костей зловещих,
По остовам печальным морозный ветер хлещет.
Встают из гроба кости, в ряды живые строясь,
На Гривицу восходит геройской славы повесть.
О, как жестоко с вихрем сухие спорят руки,
Как безнадежны жесты, исполненные муки.
Последним своим взмахом в жестоком вихре этом
Они разоблачают господ пред целым светом,
Дрожите, содрогайтесь, холодные сердца,
Навеки заклеймит вас проклятье мертвеца!
 

1878

 
– Мариоара, лада,
Радость и услада!
Все, чем сам богат,
Дать тебе я рад;
Тишину и ласки,
Звезды, как из сказки,
Синий небосвод,
Лето круглый год!
 
 
– Будь слова пригожи,
На тебя похожи,
Я б давно, поверь,
Отворила дверь,
Милым называла,
В губы целовала!
 
 
– Жду я у дверей,
Отопри скорей.
Если мне поверишь,
Счастья не измеришь,
Дав на час ночлег,
Не отпустишь век.
Скажешь богу, лада:
«Рая нам не надо!
Позабудь про нас
В наш счастливый час!»
 

1882

 
Ты ступила ножкой малой
В воду, милая моя, —
И душа затрепетала
Легкой струйкою ручья.
 
 
Ты лицо свое умыла,
И счастливая вода
В переливах сохранила
Эту свежесть навсегда.
 
 
Там у берега под ивой
Стало в сон тебя клонить,
И умолк ручей шумливый,
Чтоб тебя не разбудить.
 
 
Милый лик в ручье свободном
Отраженьем светлым лег,
И с тех пор на дне холодном
Встал алеющий цветок.
 
 
Ты – цветок, в душе растущий,
Ты – любви цветок живой,
А душа – родник бегущий,
Где струится образ твой.
 

<1883>

 
Пусть чужеземный небосклон
Закрыт косматой тучей,
Я в край родимый возвращен
Своей мечтой летучей.
 
 
Жилище жизненных отрад,
Приют любви и страсти,
Зеленолистый вертоград,
Не ты ль обитель счастья?
 
 
Опять в душе пробуждены
Забытые порывы,
Вновь поэтические сны
Блаженно-шаловливы!
 
 
Простор отеческих полей,
Отчизны очертанья, —
Нет обаяния милей,
Полней очарованья!
 
 
Я вижу ясно даль и высь,
Предутренние дали;
Там слаще винограда кисть,
Сочнее листья стали!
 
 
Теплее солнышка лучи,
Небес яснее своды,
Прозрачней реки и ключи,
Чем в молодые годы!
 
 
Куда пестрей цветов семья,
Нежней девичьи песни,
Шальные трели соловья
Ночной порой чудесней!
 
 
Сказаниям былых времен,
Что шли по нашим землям,
Здесь гордый разум подчинен;
Здесь мы преданьям внемлем.
 
 
Здесь не забыты, не мертвы
Легенды о царицах.
Под небом вешней синевы
Здесь сказка-осень длится.
 
 
В стране отрады молодой
И грусти человечьей
Зачины сумеречных дойн
Выходят мне навстречу.
 
 
И ландыш здесь пионам рад,
Все вместе в пляс пустились;
Здесь из земли, но солнцу брат,
Подсолнух желтый вылез!
 
 
Молва о птицах волшебства
Живет на высях влажных,
Гордыня римская жива
В сердцах мужей отважных!
 
 
Вкусивши рая благодать
В ликующей отчизне,
Равно готов я смерть принять
И радость новой жизни!
 
 
Отчизна! Лишь тебя любя,
Я славлю вслух и немо!
С любовью смотрит на тебя
Сонм ангелов Эдема!
 

1886

 
Мужицкие поля раскинула долина,
Межой отрезав их от вотчин властелина:
Был жаден государь и корыстолюбив,
Он позавидовал дарам крестьянских нив!
Прорехи мантии потертой, но богатой,
Он хочет подновить бедняцкою заплатой.
Но продавать земли крестьяне не хотят.
Любой клочок ее для них хорош и свят!
– Ах, неугодно им! – орет хозяин вотчин, —
Так я приструню чернь здесь на наделе отчем;
Ведь голоса подать они не смели встарь!
Пусть подчинятся мне – на то я государь!
 
 
На следующий день за пиками конвоя
Гарцует государь, округу беспокоя, —
Рабы, чтоб срыть межу, пригнали шесть волов,
Упряжка тянет плуг – грозу чужих лугов…
Ярка и зелена захваченная нива.
Но травы и цветы на ней дрожат ревниво,
Но замер в вышине и жаворонка звон,
Свинцовой тучею затянут небосклон.
Холодный барский плуг свою работу начал,
Как раной – бороздой злодейство обозначил,
И дрогнула душа истерзанной земли
От ран, которые ей плугом нанесли!
Так срезана межа двух близких нив на стыке, —
Идет проклятый плуг – и ненависти крики
Над свежей бороздой витают все смелей:
То вопль проклятия украденных полей!
 
 
Все дальше пахари незваные шагают,
Но вдруг румынка им дорогу преграждает —
Печальная краса! Сурова и статна,
С ребенком на руках не движется она…
Бестрепетно стоит она перед волами
И громко говорит, а очи мечут пламя:
– Ты всех нас, государь, ограбить захотел,
Присвоить пожелал наш нищенский надел?
Коль не трепещешь ты перед небесной карой,
Пусть сына моего задавит плуг твой ярый,
Чтоб целый мир тебя убийцею назвал! —
Кладет сокровище она. Плуг злобный стал,
А белые волы взирают на ребенка
С привычной кротостью – и тот смеется звонко.
 
 
Жестокий властелин кричит: – С дороги прочь! —
Уж хрипнуть грешник стал, орать ему невмочь;
Но руки на груди упрямо мать скрестила
И в гневе праведном опять заговорила:
– Нет, лучше уж ему дитятей умереть,
Чем в жалкой нищете расти, мужать, стареть!
Веди же плуг – и пусть о сыне я заплачу, —
Ты свой надменный нрав с ним закопай в придачу! —
Разгневан государь, взял бич и, в свой черед,
Волов строптивых сам бичом ужасным бьет.
Но паром своего дыхания, нежданно,
Недвижные волы прикрыли мальчугана.
И жаворонок песнь понес в лазурь опять,
И плакать начала растроганная мать.
Звереет государь, злодея душит злоба:
– Ну, так на борозде погибнете вы оба! —
Он бросился на мать… Уже бичом взмахнул…
Но у межи, в кустах, какой-то ропот, гул,
То ярость мщения, мужицкий клич могучий,
Покорность рухнула, гнев встал свинцовой тучей,
Толпа крестьянская шагает все быстрей —
Так приближается на крыльях ветра змей!
Шагают мужики… Захватчики, бегите!
За ваши все грехи сторицей заплатите!
Крестьяне вам за все готовятся воздать!
Впрягут в ярмо – и плуг вы повлечете вспять!
……………………………………………………….
Бегут грабители… Свет солнца с неба льется…
– Бегут! – ревет толпа, а мальчуган смеется.
 

1888