Текст книги "Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница"
Автор книги: Михай Эминеску
Соавторы: Иоан Славич,Ион Караджале,Джеордже Кошбук,Василе Александри
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 42 страниц)
Начало латинской пословицы: tempora mutantur et nos mutanus in illis – времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.
[Закрыть]
Перевод И. Константиновского
Несколько лет назад одним из самых выдающихся студентов нашего университета был молодой Кориолан Дрэгэнеску. Он обладал острым умом, железным характером и героическим темпераментом; кроме того, природа его наделила ораторским талантом всепобеждающей силы. Вполне понятно, что, обладая такими качествами, Кориолан встал во главе своих товарищей. Он руководил всеми студенческими манифестациями. Как только великодушная университетская молодежь, которая не могла оставаться равнодушной к политическим событиям, решала выступить и сказать свое слово, Кориолан, организовывал ее, воодушевлял, воспламенял и вел к памятнику Михаю Храброму. И до этого Кориолан был велик и ни с кем не сравним, но здесь, у статуи героя битвы под Кэлугэрени [116]116
…у статуи героя битвы под Кэлугэрени… – В битве под Кэлугэрени (1595 г.) князь, правитель Мунтении Михай Храбрый (правил с 1593 по 1601 год) победил турецкое войско. Статуя Михая Храброго находится в центре Бухареста, напротив здания университета.
[Закрыть], он был просто великолепен. Его речь была настолько заразительной, что, слушая ее, приходилось только удивляться равнодушию бронзового героя, почему он не сойдет с коня, как это некогда сделал Командор ради Дон-Жуана, и не примет участия в демонстрации.
Сколько раз я ни слушал Кориолана, воспламеняющего великодушную молодежь (а слышал я его довольно часто), я думал, что этот юноша опоздал со своим приходом в наш земной мир, по крайней мере, на два-три столетия. Он должен был бы родиться в те времена, когда тирания попирала народы, когда еще не были провозглашены права человека, когда весь мир стонал, а затылки трещали под каблуком деспотизма. Хотел бы я посмотреть на тиранов, как бы они выглядели, столкнувшись лицом к лицу с Кориоланом Дрэгэнеску! Несомненно, что провозглашение прав человека не произошло бы с таким запозданием. А сейчас? Сейчас, когда мы наслаждаемся столькими свободами, когда даже и не упоминают о тирании, когда на пути прогресса нет никаких препятствий… Но несмотря на это, даже и сейчас очень часто бывают ситуации, в которых общественный порядок был бы нарушен, если бы не вмешательство великодушной молодежи. Для того чтобы дать представление о Кориолане Дрэгэнеску и его деятельности трибуна молодежи, я не буду прибегать к пышным фразам, я ограничусь тем, что воспроизведу несколько отрывков из газеты «Друг народа» того времени, когда этот юноша весьма часто отправлялся к статуе Михая… Посмотрим, что тогда писали.
«Университетская молодежь, возглавляемая выдающимся студентом-правоведом, блестящим юношей Кориоланом Дрэгэнеску, двинулась из парка Чишмиджиу сплоченной группой, намереваясь пройти к памятнику Михаю Храброму, где она хотела в эти скорбные часы для родины, для народа, для нации воздать честь этому великому герою нашего народа.
Хотя студенты двигались в самом отменном порядке, на углу бульвара они были остановлены заслоном из полицейских, секретных агентов и хулиганов.
Тщетно юный Кориолан Дрэгэнеску вместе со всей молодежью протестовал во имя прав, записанных в конституции. Презренные полицейские не пропускали их.
Тогда полный отваги юный Кориолан Дрэгэнеску воскликнул: «Братья! К Михаю Храброму! За мной! К Михаю Храброму!» – и попытался прорваться вперед.
Полная энтузиазма молодежь двинулась было за своим трибуном. Тогда палачи начали колотить направо и налево дубинками…»
Далее:
«Юный Кориолан Дрэгэнеску, отважный студент, находившийся вчера вечером во главе университетской молодежи, арестован бандитами из полиции. Он заперт в одиночную камеру и лишен права общения даже с родителями. Нужно полагать, что в застенке его жестоко избили и подвергли пыткам, и поэтому презренный судья, постыдное пятно судебного ведомства, имя которого только из-за отвращения мы не упоминаем на страницах нашей газеты, никому не разрешает посетить юную жертву террористического режима!»
И еще один отрывок:
«Правительство сошло с ума! Разнузданный произвол!
Вчера вечером, когда студенчество собралось у памятника Михаю Храброму, чтобы с бьющимся сердцем и открытой душой послушать патриотическую и прекрасную речь юного и выдающегося студента Кориолана Дрэгэнеску о праве народа протестовать против правительства бандитов, полиция набросилась на тех, кто завтра будет гордостью страны, и принялась без разбору всех бить, крушить, громить, прокладывая себе дорогу к памятнику героя, у пьедестала которого держал речь оратор.
Это была сцена неописуемого террора.
При виде приближающихся агентов, которые хотели наложить на него свои лапы, юный Кориолан взобрался на статую и в один миг оказался на крупе лошади, откуда воскликнул: «Пусть весь мир будет свидетелем этой новой подлости самого подлого из режимов!»
Но бандиты схватили его за ноги. Тогда отважный юноша обхватил руками Михая Храброго и вцепился в него. Бандиты с такой силой тащили юношу за ноги, что если бы он не уступил и не отпустил Михая Храброго, то они либо стащили бы со своего места бронзовую фигуру героя, либо выдернули юноше ноги.
Да! Да! Правительство сошло с ума!»
Таким был Кориолан Дрэгэнеску… Но при всей своей выдающейся деятельности политического трибуна, он не манкировал и занятиями, – может быть, только совсем немного. Он регулярно посещал лекции в университете в течение семи-восьми лет, и его родители, родственники и многочисленные друзья с большой радостью прочли однажды в газете «Друг народа» следующую заметку:
«С особым удовольствием мы узнали, что юный Кориолан Дрэгэнеску, выдающийся студент нашего университета, с успехом защитил работу на звание лиценциата права, талантливо трактующую тему «Общественный порядок в современном государстве». Выдающегося юношу, сердечно поздравили члены комиссии. Со своей стороны, мы тоже считаем своим долгом поздравить его и пожелать ему блестящей карьеры, которой он со своими талантами, несомненно, заслуживает».
Юрист! Выдающийся юноша! Непревзойденный оратор! Сильный характер! Благородные мысли!.. Конечно, говорил я себе, это человек великого будущего. Его ждет прекрасная карьера!.. Я никогда не выпускал из поля зрения выдающегося юношу. Деяния его студенческих лет были настолько шумными, что я каждый день слышал, читал или натыкался на это прекрасное имя – Кориолан Дрэгэнеску! Но сейчас словно началось какое-то наваждение… После того как я прочел заметку о том, что он блестяще закончил университет, я стал мало-помалу забывать его некогда столь знаменитое имя, и это было естественно: забывал я потому, что больше не спотыкался о него на каждом шагу. Уже много воды утекло с тех пор, и я совершенно забыл о Кориолане. Времена были смутные. Политическое положение обострилось: экономический, сельскохозяйственный и финансовый кризис, более или менее серьезные нарушения конституции – все это раздражало и будоражило общественное мнение. Студенчество, охваченное волнением, решило устроить манифестацию. Что теперь творится около памятника Михаю Храброму? Посмотрим. Я взял газету «Друг народа» и прочитал:
«Верх подлости и беззакония! Граждане, поднимайтесь! Правительство взбесилось!
Сегодняшний поступок этих мерзавцев превзошел все, что можно было ожидать от этих людей, забывших закон и бога!
Студентов избивали, истязали, казнили!
Бандиты правительства получили приказ стрелять в живых людей, и они стреляли!
Это было нечто ужасное и постыдное!
Кровь благородной румынской молодежи обагрила белый мрамор, на котором высится фигура великого румынского героя!
Но пусть не думают бандиты, что они уйдут от возмездия!
Имена убийц известны, и им не уйти от ответа, если даже они спрячутся в змеиной норе…
Особое наказание ждет бесстыжего полицейского инспектора, подлую каналью, бессовестного подлеца, дикого палача и людоеда, который откликается на отвратительное имя – Кориолан Дрэгэн…»
1900
Перевод И. Константиновского
Для того чтобы Гое не остался снова в том же классе на второй год, бабушка, маменька и тетя Мица торжественно обещали повезти его в Бухарест на празднование 10 мая [117]117
…на празднование 10 мая. —День 10 мая отмечался в буржуазной Румынии как день провозглашения независимости страна.
[Закрыть].
Решились ли дамы на эту поездку исключительно из любви к своему сыночку, внуку и племяннику, история умалчивает. Как бы то ни было, рано утром 10 мая три вышеупомянутые дамы, одетые по-праздничному, вместе со своим любимцем нетерпеливо прохаживались по перрону вокзала своего родного города. Они дожидались скорого поезда, который должен был доставить их в Бухарест. Известно, что если хочешь попасть в Бухарест в этот торжественный день, то надо встать очень рано. Так и поступили наши дамы. Поезд, на который им предстояло сесть, прибудет еще не скоро, но господин Гое весьма нетерпелив и повелительным тоном говорит бабушке:
– Почему нет поезда?.. Я хочу, чтоб он уже был!
– Сейчас, сейчас будет, мой цыпленочек! – отвечает бабушка и, поцеловав внучка, поправляет на нем шляпу.
Молодой Гое щеголяет в матросском костюме, на голове у него соломенная шляпа с лентой, на которой красуется французская надпись «Le Formidable» [118]118
Грозный (франц.).
[Закрыть]. За ленту шляпы засунут железнодорожный билет, заложенный туда тетей Мицей, которая утверждает, что «мужчины всегда так прячут билеты».
– Посмотри, как ему идет моряцкий костюм! – говорит бабушка.
– Мамуся, сколько раз я тебе говорила, что «моряцкий костюм» не говорят.
– А как надо сказать?
– Мореходный…
– Ладно! Вы уж выражайтесь по-своему, а я буду говорить так, как говаривали в мое время, когда началась эта мода – одевать детей в моряцкие костюмчики.
– Обе вы глупые, – неожиданно прерывает их молодой Гое. – Не говорят ни моряцкий, ни мореходный.
– А как же, миленький? – спрашивает тетя Мица, улыбаясь.
– Мореводный…
– Ну хорошо! Не каждый ведь обучался наукам, как ты! – восклицает бабушка, снова целует его и снова поправляет на нем «моряцкую шляпу».
Времени для филологической дискуссии не остается, потому что скоро прибудет поезд, а стоит он на этой станции всего лишь несколько минут.
Поезд приходит переполненным… Благодаря любезности юношей, которые едут лишь до ближайшей станции, наши дамы получают места. Поезд трогается… Бабушка набожно крестится и закуривает сигарету… Господин Гое, не желая оставаться в купе, выходит в коридор, чтобы побыть с мужчинами.
– Мальчик… нельзя высовываться из окна! – говорит ему один из юношей, находящихся в коридоре, и легонько тянет его обратно.
– А тебе какое дело, образина? – огрызается Гое, вырываясь из рук молодого человека. И, показав «образине» язык, он снова хватается обеими руками за медный поручень и высовывается из окна. Однако через секунду мальчик отскакивает назад и испуганно вопит:
– Мамочка-а! Бабушка-а! Тетенька-а!
– В чем дело? Что случилось? – кричат дамы, выскакивая из купе.
– Пусть остановят поезд! У меня слетела шляпа! Пусть остановят! – голосит Гое на весь вагон, топая ногами.
Вскоре появляется контролер и проверяет билеты у пассажиров, севших на последней остановке.
– Ваши билеты, господа! – говорит он.
Дамы предъявляют свои билеты и объясняют контролеру, почему Гое не может этого сделать: его билет был засунут за ленту шляпы, шляпу унесло ветром, вместе с ней улетел и билет. Но билет у мальчика был, утверждают они.
– Честное слово. Я сама его покупала, – говорит тетя Мица.
Контролер ничего не желает знать. Он требует, чтобы ему предъявили билет, в противном случае он вынужден будет высадить господина Гое на ближайшей станции. Если пассажир не имеет билета и не заявит об этом заблаговременно, с него берут штраф в размере семи лей и пятидесяти бань, после чего его высаживают на первой остановке, – таковы железнодорожные правила.
– Но ведь мы заявили! – возражает маменька.
– Разве мальчик виноват, что у него ветром унесло шляпу? – спрашивает бабушка.
– А зачем он высовывался в окно? Я ведь говорил ему, что этого делать нельзя! – язвительно говорит молодой человек, на которого огрызнулся Гое.
– Не ваше дело! – осаживает его тетя Мица. – Кто вас просит вмешиваться?
– Вот что, – решительно заявляет контролер. – Вы должны заплатить за билет…
– Заплатить? Но ведь мы уже за него заплатили!
– И не только за билет, – продолжает контролер, – а также одну лею и двадцать бань сверх его стоимости…
– Сверх стоимости?!
– Вот видишь, что получается из-за твоих шалостей? – говорит маменька, хватая Гое за руку.
– Что ты делаешь? Ты с ума сошла? Ты ведь знаешь, как он чувствителен? – ужасается бабушка.
И, схватив мальчугана за другую руку, бабушка тянет его к себе как раз в то мгновение, когда поезд с грохотом переходит на другую колею. Гое теряет равновесие, тыкается носом в дверь и тотчас же поднимает дикий визг… В конце концов все улаживается. Гое перестает орать, дамы платят за новый билет, контролер вырывает его из своей книжечки и вручает путешественницам. А все-таки шляпу очень жаль!.. Каково будет господину Гое в Бухаресте с непокрытой головой? Ведь магазины-то все закрыты!.. Впрочем, горевать по этому поводу может лишь тот, кто не знает, как заботлива и предусмотрительна бабушка в отношении своего любимого внука. Разве могла она допустить, чтобы господин Гое отправился в путешествие только в одной соломенной шляпе? А если будет дождь или непогода? И бабушка торжественно извлекает из своего саквояжа шерстяной берет – принадлежность того же матросского костюма с канонерки «Le Formidable».
– Болит у тебя носик, мой цыпленочек? – спрашивает бабушка.
– Нет, – отвечает Гое.
– Пусть подохнет бабушка, если ты говоришь неправду?
– Пусть подохнет!
– Дай я его поцелую, тогда он совсем пройдет.
Бабушка целует внучка в носик, поправляет на нем берет и замечает:
– Берет ему даже больше к лицу, не правда ли?
И она снова нежно целует мальчика, поплевав в сторону, чтобы уберечь от дурного глаза.
Проделав то же самое, тетя Мица подтверждает:
– Ему все идет!
– Да оставьте вы этого простофилю! – вмешивается маменька, притворяясь сердитой… – Проворонил билет и шляпу!
– Был бы здоров, мы купим другую, еще лучше, – говорит бабушка.
– А мамочку ты не поцелуешь? – спрашивает мать.
– Нет, тебя не хочу! – лукаво отвечает Гое.
– Ах так? – восклицает мамочка и закрывает лицо руками, делая вид, что собирается заплакать.
– Ладно, не притворяйся, – говорит Гое.
– Нашла кого обманывать! – вмешивается бабушка.
А мамочка тем временем достает из сумки пакет.
– Кто меня поцелует, получит шоколадку, – смеясь говорит она.
Гое целует мамочку, мамочка целует Гое, и, получив обещанный шоколад, мальчик снова выходит в коридор.
– Будь осторожен, цыпленочек, не высовывай голову в окно! – кричит ему вслед бабушка. – Удивительный он у нас умница.
– Просто необыкновенный ребенок, – подтверждает тетя Мица.
Пока Гое грызет в коридоре шоколадку, между дамами завязывается увлекательный разговор о приятельницах и знакомых… Поезд мчится теперь между Кривиной и Перишем.
– Поди посмотри, что там мальчик делает в коридоре! – говорит маменька, обращаясь к бабушке.
Бабушка медленно встает и выходит из купе.
– Гое! Цыпленочек? Гое! Гое!
Никто не откликается.
– Боже мой! – кричит бабушка. – Где наш мальчик! Пропал мальчик!..
Дамы выскакивают в коридор…
– Он выпал из окна! Караул! Умираю! – кричат они.
Но вдруг сквозь шум и грохот несущегося на всех парах поезда из уборной доносится оглушительный стук.
– Гое, миленький, это ты?
– Да, я, я!
– Ну, выходи скорей! – говорит бабушка. – Ты уже и так напугал нас!
– Не могу выйти! – орет изнутри Гое.
– Почему?.. Тебе плохо?
– Нет! Я не могу выйти!..
– Дверь заперта! – догадывается бабушка, пытаясь повернуть ручку.
– Не могу открыть! – визжит в отчаянии Гое.
– Боже мой! Ему станет там дурно! – кричит маменька, толкая дверь.
На счастье, появляется контролер и освобождает пленника. Все три дамы душат его в объятиях и целуют с таким жаром, будто увидели его после долгой разлуки. Бабушка тут же решает остаться в коридоре и следить за внуком, чтобы с ним не стряслось нового несчастья: сесть ей негде, но это не важно, можно как-нибудь устроиться на чужом чемодане. В это время в конце коридора Гое замечает длинную металлическую линейку, заканчивающуюся рукояткою, которая примыкает наверху к какому-то затейливому механизму. Он тут же взбирается на чемодан и начинает тянуть за эту линейку.
– Сиди спокойно, цыпленочек! Как бы ты чего-нибудь не сломал! – говорит бабушка.
Поезд мчится, приближаясь к станции Буфтя. Вдруг на двадцать четвертом километре раздается сильный свисток, потом сигнал тревоги – три коротких свистка, и поезд неожиданно останавливается. Пассажиры и чемоданы летят друг на друга.
– Что случилось? В чем дело?.. – Испуганные люди выскакивают в коридор, бросаются к двери, липнут к окнам.
– Гое! Цыпленочек! Гое! – кричит тетя Мица, выбегая из купе.
Но Гое невредим и стоит в коридоре… Почему же остановился поезд?
Оказывается, кто-то из пассажиров повернул ручку крана экстренного торможения. В каком вагоне это случилось? Установить это нетрудно: чтобы повернуть ручку крана, надо порвать шнур с пломбой, которым она привязана. И в то время как машинист накачивает воздух в пневматические тормоза, начальник поезда в сопровождении контролера обходит вагоны и проверяет все тормозные ручки.
В каком же вагоне шнур оказался порванным, а ручка тормоза повернута? Странно! Как раз в том самом, из окна которого недавно улетела матросская шляпа! Кто же это повернул кран экстренного торможения? Бабушка мирно дремлет в купе, не выпуская из объятий своего цыпленочка. Кто повернул ручку?.. Наконец поезд снова трогается и прибывает в Бухарест с опозданием на несколько минут. Пассажиры выходят на перрон. Бабушка поправляет внуку берет, поплевывает на ребенка от дурного глаза, осведомляется, не болит ли у цыпленочка носик, и снова нежно его целует.
Потом дамы вместе с цыпленочком усаживаются в пролетку и отправляются в город.
– Извозчик! На бульвар! Скорей на бульвар!..
1900
Перевод Р. Рубиной и Я. Штернберга
День выдался знойный. Только к часу ночи жара немного улеглась и стало легче дышать. Ну что ж, подышим… Я стою возле маленькой ночной пивной и жду, не появится ли еще какой-нибудь бухарестский житель – любитель свежего воздуха, вроде меня, чтобы подышать вместе, а заодно и потолковать о том о сем.
Если разделенная печаль смягчается наполовину, то разделенная радость, наверное, усиливается вдвое. Я жду. Легкое дуновение ветерка приносит откуда-то пряный аромат. Подметальщик, исполняя свои обязанности, потревожил огромной метлой уличную пыль, которая словно густым туманом застилает огни фонарей. Вдруг из тумана выплывает тень. Она приближается, пошатываясь… Уж не знакомый ли это? Да, знакомый. Я ждал не напрасно – это мой приятель Нае. Он тоже рад встрече.
– Вот была сегодня жарища! – говорит Нае, вытирая пот со лба.
– Ужасная! – соглашаюсь я.
– Зато теперь дышится полной грудью.
– Совершенно верно. Откуда это вы?
– Бродил тут с приятелями по пивным.
– Что нового?
– Скверно, мон шер… Надвигается, понимаете ли, такой кризис, что прямо-таки хуже не бывает… Даю вам честное слово. Все кончено… Это нечто такое, даю вам честное слово…
– Бросьте, Нае, ведь люди всегда преувеличивают…
– То есть как это преувеличивают? У нас, братец, такой кризис… Нет, вы только выслушайте меня… Ведь вы себе даже не представляете… Такой кризис, который, понимаете ли… государство при теперешней ситуации… Да, да… Уж я-то понимаю, что происходит, ведь я не дурак и кое-что кумекаю. Так вот, я прямо говорю: так не может дальше продолжаться… Вся эта система, понимаете ли, ни к чему не годится… Если вы только задумаетесь, мон шер, вам жутко станет, прямо-таки жутко.
Крайне огорченный Нае выпивает до дна свою кружку пива и после глубокого вздоха продолжает:
– Даю вам честное слово, я прямо-таки расстроен. Чрезвычайно расстроен! До чего только мы дожили! В каком ужасном положении наша страна! Недаром я говорил этим господам.
– Каким господам?
– Да тем, с которыми ходил по пивным. Вот увидите, говорю я им, наступит момент… Как там ни изворачивайся, а от беды не уйдешь… Не сегодня-завтра нагрянет банкротство, а патриотизма никакого…
Нае делает грустное лицо. Он так опечален, что, кажется, вот-вот заплачет.
– Пусть так, Нае. Только не надо быть таким пессимистом. Дела поправятся. Ведь урожай в этом году хороший.
Выражение лица Нае меняется. Он снисходительно улыбается моему невежеству.
– Какой такой урожай, братец? О каком это урожае вы изволите говорить? Сурепицу вы видели?
– Нет, не видал. Я не был за городом.
– А стоило бы посмотреть, сурепица никудышная!
– Так-таки никудышная?
– Конечно, никудышная, ведь она и сорока миллионов не даст. А эти господа всем уши прожужжали. Можно подумать, что самого господа бога за бороду поймали… А получат они своей хваленой сурепицы уж наверно не больше двух килограммов с погона [119]119
Погон —мера поверхности, 5012 кв. м.
[Закрыть]. Теперь вы видите? Где же эти сто пятьдесят миллионов, которыми они хвастают?
– Хорошо, но разве дело только в одной сурепице? А пшеница? А кукуруза? А всякие другие…
Нае язвительно отвечает мне в тон:
– А купон, который надо оплатить в июле? [120]120
А купон, который надо оплатить в июле? – Речь идет о государственных платежах по иностранным займам.
[Закрыть]А сентябрьский купон? А ноябрьский? А всякие другие?..
– Что ж, будем платить.
– Вы будете платить? – с ударением проговорил Нае. – А чем, спрашивается, вы будете платить? От дисконта [121]121
Дисконт– учет векселей.
[Закрыть]все равно не уйдешь…
– Ну и что же?
– Что? То, о чем я, да будет вам известно, не раз говорил: они все равно зарвутся… такие бешеные расходы… И даю вам честное слово, ничего подобного не было еще ни в одной стране. Подумайте только, до чего мы докатились; в один прекрасный день придется сказать: я больше не имею права брать в долг без вашего согласия. Ведь выходит, что наша страна потеряла свою независимость. Она проливала кровь своих лучших сыновей, чтобы добиться собственных фортификаций, а теперь даже не имеет права сказать: довольно! не позволю!
– В конце концов правительство может сде…
– Бросьте, – прерывает меня Нае. – Ведь само правительство… бог его знает, что с ним творится, недаром газеты вопят о министерском кризисе. Никак не могут договориться между собой, не оберешься интриг как со стороны консерваторов, так и со стороны либералов. Нет того, чтобы создать коалиционное правительство, куда вошли бы все государственные мужи! Тогда король, понимаете ли, потолковал бы с ними, да построже: «Приказываю, мол, вам выяснить ситуацию, ибо так не может продолжаться! Одни тянут в одну сторону, другие – в другую, да ни в одной стране не было ничего подобного! И во времена фанариотов [122]122
Фанариоты– греки, проживавшие в Константинополе в квартале Фанар. В течение более ста лет (1711–1821) турки назначали из их числа правителей в Дунайские княжества.
[Закрыть]такого не случалось, могу сказать с полной уверенностью, и до завоевания независимости тоже. У нас есть все основания утверждать, что это наносит ущерб нашему престижу, который вы обязаны отстаивать как государственные мужи». А с проведением экономии, разве не видите, что происходит?..
– Конечно вижу.
– А если видите, то зачем же вы хитрите?
– Я и не думаю хитрить. Это очень сложный вопрос.
– Экономия… хм! Правительство, видите ли, проводит экономию. Что за ерунда! Ведь бюджет перегружен тридцатью шестью миллионами! Держу пари на что угодно, это сущий блеф!
– Если речь идет об экономии, – замечаю я, – то почему бы нам не упразднить армию, которая…
– Что вы говорите, сударь! Да разве это возможно? Как вы могли дойти до такого абсурда? Теперь, в такой момент, упразднить армию?
– А почему бы и не упразднить?
– Разве вы не видите, до чего осложнилась политическая обстановка? Вы не знаете сегодня, что вас ожидает завтра, какие новые затруднения возникнут. Посмотрите только, что натворили в Китае эти боксеры [123]123
…что натворили в Китае эти боксеры. – Боксеры – участники народного антиимпериалистического восстания 1899–1901 годов в Китае.
[Закрыть]. И в Европе никак не могут прийти к соглашению. Это очень важный вопрос. Не говорите… У меня душа болит…
Стало совсем прохладно. Облако пыли у нас над головой медленно опускается, оседая на землю. Время позднее. Фонарщик компании газового освещения начинает гасить фонари. Светает. Мы расплачиваемся с хозяином пивной и встаем.
– Куда мы теперь? – спрашивает Нае.
– Я домой.
– Пойдем в пекарню. В это время там как раз достают из печи горячие бублики.
– Поздно, Нае.
– Ну нет, я домой пока еще не пойду. Поброжу по городу, пока кончатся роды.
– Какие роды? – спрашиваю я.
– Моя жена рожает.
– Что?
– Вчера вечером у нее начались схватки.
– ! ..
– Не могу, мон шер, сидеть дома, когда она рожает. Я всегда вот так брожу туда-сюда. Еще кружку пива выпью, еще кофе, еще чашку шварца, с приятелями потолкую – время и проходит. Когда возвращаюсь домой, все уже кончено.
– Ваша жена рожает тяжело?
– Да нельзя сказать, чтобы очень… Правда, с последним, с Костикэ, дело было посложнее: пришлось наложить щипцы.
– !!!
– Доктор сказал, что на этот раз, возможно, не будет надобности в щипцах.
– !!!
Я все шире раскрываю глаза. Но вот мимо нас проезжает извозчик. Уже рассвело, и Нае узнает сидящую в пролетке даму. Он бросается вдогонку и кричит:
– Мадам Ионеску! Госпожа акушерка! Мадам Ионеску!
Дама оборачивается, в свою очередь узнает Нае и велит извозчику остановиться.
– Ну что, родила? – спрашивает Нае.
– Да, – отвечает акушерка.
– Ну как, легко? – спрашиваю я.
– Легко.
– Уф! – Я вздыхаю с облегчением. – Кого?
– Мальчика.
Пролетка с акушеркой удаляется.
– Поздравляю, Нае! Долгой жизни ему!
– Мерси, желаю и вам того же. Ну, теперь я спокоен. Пойдем же в пекарню. – Нае берет меня под руку. – Знаете, чего нам не хватает?
– Чего?
– Самодержавия, как в царской России… Иначе дело у нас не пойдет, вы меня понимаете? При такой конституции… Вы же видите, что творится, и вы не можете не…
– Простите, Нае, но сейчас не время для разговоров. Я больше никуда не пойду.
– Очень жаль…
– Я до смерти хочу спать, поеду домой и лягу сейчас же. До свидания!
Я подозвал извозчика и уехал, предоставив счастливому отцу лакомиться бубликами в одиночестве.
1900
