Текст книги "Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница"

Автор книги: Михай Эминеску

 
В зарослях Клоанца [1]1
  Клоанца– баба-яга в румынских и молдавских народных сказках.


[Закрыть]бродит,
В небеса глядит она:
Там, печальна и бледна,
То за облако заходит,
То сияет вновь луна.
 
 
Нынче ночью полнолунье;
И подалее в кусты
Там, где заросли густы,
С прялкой прячется колдунья
И хрустят ее персты.
 
 
Шепчет бабка, нить свивая:
– Убирайся, дьявол, прочь,
Пусть тебя поглотит ночь!
Хочешь ты, проклятый, знаю,
Фэт-Фрумоса [2]2
  Фэт-Фрумос —Прекрасный Молодец, горой многих румынских и молдавских народных сказок.


[Закрыть]уволочь.
 
 
Пусть веретено кружится,
Пряжу тонкую прядет,
Пусть ушами конь прядет
И сюда летит, как птица;
Пусть мой Фэт-Фрумос придет!
 
 
Если ж не захочет милый
Тотчас полететь ко мне
На горячем скакуне,
Пусть он будет взят могилой,
В адском пусть горит огне!
 
 
Пусть в когтях нечистой силы
Корчится от страшных мук,
Пусть лишится ног и рук,
Пусть он будет вздет на вилы
Или на железный крюк!
 
 
Пусть Страшилищем Зеленым
Будет он всегда гоним
Иль чудовищем иным:
Храконитом разъяренным,
Кровососом – духом злым!
 
 
Бабка воет, бабка стонет,
И жужжит веретено,
Но невидимо оно:
Бледный месяц в тучах тонет.
Все вокруг черным-черно.
 
 
– Приходи же, мой желанный,
Хоровод оставь тотчас,
Берегись девичьих глаз:
Взгляд их, ласковый, обманный,
Порчу наведет как раз.
 
 
В холе б я тебя держала
И своею ворожбой
Отвела бы глаз дурной,
Отвела б гадюки жало
От тебя, любимый мой.
 
 
Летним вечером ты дойну,
Заблудившись, пел в лесу.
Увидав твою красу,
Шелк кудрей и стан твой стройный,
Горе в сердце я несу.
 
 
Ах, я чахну без надежды,
Я хочу тебя ласкать,
От себя не отпускать,
Царские хочу одежды
Для тебя, дружок, соткать!
 
 
Дни проходят и недели…
Как тебя приворожить?
Длинную свила я нить,
Мне остался клок кудели,
Мало мне осталось жить…
 
 
Ах, мне не снести страданий!
Ах, ему я не мила!
Бот к концу кудель пришла… —
Бабка издает стенанья,
Смотрит в сторону села,
 
 
А затем кричит визгливо,
На восток оборотясь:
– Слушай, тьмы и мрака князь,
Слушай, враг небес спесивый,
Ты, что мучаешь, ярясь,
 
 
Род людской и час мучений
Превращаешь в сотню лет;
Сеятель грехов и бед;
Ты, за несколько мгновений
Обходящий целый свет!
 
 
Я зову тебя, слабея,
Мне не жить теперь, не прясть,
На меня нашла напасть!
Помоги! Не зря тебе я
Душу отдала во власть!
 
 
И на вопль колдуньи сразу
Отозвался серный ад;
Опахнул старуху чад;
Два горящих красных глаза
На нее из тьмы глядят.
 
 
Говорит ей черт лохматый:
– Кончится твоя беда:
Приведу его сюда!
Повози за то меня ты
На себе вокруг пруда.
 
 
Бабка сладила с нечистым
Дело пополам с грехом.
Сатана на ней верхом
Едет с гиканьем и свистом,
Словно на коне лихом.
 
 
Хочет поскорей старуха
На себе юнца женить.
Размоталась пряжи нить,
Что есть силы, что есть духу
Стала бабка семенить.
 
 
Любострастница седая,
И ужасна и смешна,
Скачет бешено она;
На старухе восседая,
Хрипло воет Сатана.
 
 
И несется за Клоанцей
Призраков зловещих рой;
Все увлечены игрой
И кружатся в диком танце
Предрассветною порой…
 
 
Лес грохочет, сотрясенный
Страшным смехом Сатаны,
И до самой глубины
Растревожен омут сонный —
Царство вечной тишины.
 
 
Мчится бабка… Треплет ветер
Космы спутанных волос…
Вся она во власти грез,
Жаждет, чтоб попал к ней в сети
Недоступный Фэт-Фрумос.
 
 
– В холе я б его держала
И своею ворожбой
Отвела бы глаз дурной,
Отвела б гадюки жало, —
Только б стать ему женой!
 
 
Лес гудит, рябится омут,
Но вдали петух поет:
Черта оторопь берет…
Сатана и ведьма тонут
В глубине стоячих вод.
 
 
Волны пенятся и плещут.
По воде круги идут.
Взбаламучен тихий пруд,
Камыши вокруг трепещут,
Филины крылами бьют.
 
 
Постепенно затихает
Плеск спадающей волны…
Дремой заросли полны…
В просветлевшем небе тает
Серебристый диск луны.
 
 
Слышит путник одинокий,
Проходя в ночной тиши,
Стон мятущейся души:
– Что же медлишь ты, жестокий,
Мой желанный, поспеши!
 
 
В холе я б тебя держала
И своею ворожбой
Отвела бы глаз дурной,
Отвела б гадюки жало
От тебя, любимый мой…
 

1842

 
На пригорке, за высокой
Монастырскою стеною,
Голос девы одинокой
Слышится порой ночною:
 
 
– С самых ранних лет забыта
Я роднею бессердечной.
За глухой стеною скита
Буду я томиться вечно!
 
 
Перед кем я провинилась,
И за что со дня рожденья,
Я всех радостей лишилась
И терплю одни мученья!
 
 
С детства в келье, как в пустыне,
Я тоскую, увядая.
Ах, без ласки сердце стынет,
Угасает жизнь младая!
 
 
Хоть бы кончилось скорее
Нетерпимое томленье!
Смерть, приди! В слезах старея,
Жду тебя как избавленья!
 
 
– Эй, сестра, не плачь напрасно! —
Вдруг услышала монашка, —
Словно ландыш, ты прекрасна,
Грех тебе скорбеть так тяжко!
 
 
И тебе ль, такой красотке,
С жизнью в юности проститься?
Подыми же взор свой кроткий.
Осуши свои ресницы!
 
 
Хочешь, чтоб исчезли слезы,
Чтоб в глазах любовь горела,
И на щечках рдели розы,
И душа, как птица, пела?
 
 
К нам иди в наш лес разбойный,
Здесь мои друзья лихие
Слушать звуки грустной дойны
Любят в вечера глухие.
 
 
Здесь над недоступной кручей,
Над горами и долами
Ястреб вольный и могучий
Машет черными крылами.
 
 
Здесь богач с тугим карманом,
Мироед, толстяк спесивый,
Мне, лесному атаману,
В ноги кланяется льстиво.
 
 
У меня есть кони: ветру
Не догнать их в чистом поле,
Есть кинжал и пистолеты,
Семеро друзей и воля.
 
 
Под чешуйчатой кольчугой,
Как и ты, ношу я крестик…
Стань же мне навек подругой,
Будем счастливы мы вместе.
 
 
Яхонт есть; во мраке ночи
Он искрится и сверкает.
Так твои, красотка, очи
Светом счастья засияют.
 
 
Четки, рясу, власяницу
Брось скорее в мрачной келье!
Там – печаль сырой темницы,
Здесь – свобода и веселье.
 
 
Там посты да песнопенья,
Покаянья да молитвы,
Здесь – земных страстей кипенье:
Жар любви и ярость битвы!
 
 
Нам неведомо, ушла ли
Дева с ним тропой лесною, —
Только больше не слыхали
Плача за глухой стеною…
 

1842

 
По-над Струнгой, в темной чаще,
Ждет народ – лихой, гулящий,
Под открытым небом спящий.
 
 
Люд бездомный, забубенный
Ночью дует в лист зеленый
Да стреляет в месяц сонный.
 
 
Если хочешь жив остаться,
С кошельком домой добраться,
Обходи их верст за двадцать!
 
 
Где-то спереди иль сзади
Ждут разбойнички в засаде,
Чтоб убить потехи ради!
 
 
Ты идешь тропой опасной,
Филин ухает ушастый,
В ближней роще свет неясный.
 
 
Восемь храбрых в полной силе
Рукава позасучили
Да винтовки зарядили.
 
 
Трое – крест святой лобзают,
Трое – силушку пытают,
Двое – тихо напевают:
 
 
– Гей, скажу я господину,
Не тревожь мою кручину,
Из ножон клинок я выну!
 
 
Гей, девчина молодая,
Весела тропа лесная,
Приходи к нам в лес, родная!
 
 
За кустом лежу с дубиной
Да с ружьем, с винтовкой длинной,
А душа полна кручиной!
 
 
Свиста ждать нам надоело,
Руки чешутся без дела,
Ретивое закипело!
 
 
Ружьецо ржавеет, братцы!
На коне хочу промчаться,
Дам гнедому поразмяться!
 
 
По-над Струнгой гомон птичий,
Да к чему ружье – без дичи,
Без стрельбы да без добычи?
 

1842

 
Желтый, словно свечка, свечка восковая,
С тусклым огоньком,
На дворе тюремном, молча остывая,
Он лежал, объятый тяжким вечным сном.
И никто слезинки не пролил о нем.
 
 
Кто глядел печально, кто в оцепененье,
Поли немой тоской…
Кое-кто крестился… Многие в волненье,
Губы сжав, качали скорбно головой,
И шептались люди тихо меж собой:
 
 
– Разве это Гроза, кровью обагренный,
Неужели он?
Рыскавший повсюду зверем разъяренным,
Тот, кто в злодеянья вечно погружен,
Ада не боялся, преступал закон?
 
 
А старик угрюмый с длинной бородою
Ближе к трупу стал,
Вынул две монетки дрогнувшей рукою,
Бросил к изголовью, в лоб поцеловал
И, крестясь, сквозь слезы так другим сказал:
 
 
– Люди, дом мой вспыхнул, и в мороз суровый
Он сгорел дотла.
В чистом поле дети и жена без крова.
Ни краюшки хлеба… Ох, беда пришла!
Руки опустились, жизнь мне не мила.
 
 
Я не видел света, в горе изнывая,
Ждал лишь смерти дня.
Человек же этот – он достоин рая!
Белого, как вьюга, горяча коня,
На холме в то время повстречал меня.
 
 
«Но томи, – сказал он, – сердце ты слезою,
Твердым будь душой!
Дам тебе я денег, дом тебе отстрою».
Выручил меня он из беды большой.
С той поры нужды я не знавал с семьей!
 
 
Вновь поцеловал он руку мертвеца
И побрел с клюкою, не подняв лица.
А народ печальный зашептал в волненье:
– Даст всевышний Грозе всех грехов прощенье!
 

1843

 
К нам зима явилась в гости,
Лето красное ушло:
Холодно, как на погосте,
Жить зимою тяжело!
 
 
Трудно нам без солнца, право,
Жить, от холода дрожа, —
Ни червонца, ни дубравы,
Ни бояр для грабежа!
 
 
Ну-ка, ворон, вороненок,
Погляди да успокой:
Может, с торбою червонных
Путник шествует какой?!
 
 
Он шагает, оробелый,
Обвязав платком башку…
Я пущу винтовку в дело,
Нет проходу кошельку!
 
 
Лес, признайся, бога ради,
Где листвы зеленой сень?
Здесь я сиживал в засаде,
Если надо – целый день!
 
 
К нам зима приходит в гости,
Лето красное, прости!
Ветви наги, словно кости,
Да и мне уж не цвести!
 
 
Нужно спрятать пистолеты,
Потрудиться под ярмом
И до будущего лета
Жить, как все живут кругом.
 
 
Вот весне бы выйти в поле,
Землю вновь расцеловать!
Добрым молодцем на волю
Полетел бы я опять!
 
 
Снова набок шапку сдвину,
Снова кудри отпущу,
Щуря глаз, винтовку выну,
В лист зеленый засвищу!
 
 
На боку клинок заветный,
Сотоварищ мой стальной, —
Пять со мною пистолетов
И винтовка за спиной!
 
 
Вновь гнедому расчешу я
Гривы спутанной волну
И, затягивая сбрую,
На ушко ему шепну:
 
 
«Ты, как дума, мчись, как ветер,
Ты не цокай тяжело.
Славно жить на белом свете,
Наше времечко пришло!
 
 
В темный лес под ветром свежим
Нам скакать с тобой вдвоем:
Путь солдатам перережем
Да жирок с бояр стряхнем!»
 

1843

 
– Юный Фэт-Логофэт,
Яркий солнечный свет
Твои кудри ласкает.
Ты постой, погоди,
На холме впереди
Черный змей поджидает.
 
 
– О девица-краса,
До колена коса,
Ожерелье на шее.
Не останусь с тобой,
Рвется палица в бой
И прикончит злодея.
 
 
– О мой витязь, тебя
Я хотела б, любя,
Уберечь от напасти.
Змей так зол и жесток,
Он собьет тебя с ног,
Растерзает на части.
 
 
– Золотая звезда,
Любоваться б всегда
Красотой неземною.
На расправу я лют,
Змеи в страхе бегут,
Им не сладить со мною.
 
 
– О мой славный орел,
Ты откуда пришел
С этой речью певучей?
Змей ногою одной
На земле, а другой
Достигает он тучи.
 
 
– Ты, как птичка, легка
И прекрасней цветка.
Не пугайся, девица, —
Чрез моря мой гнедой
Перескочит стрелой
И сквозь тучи промчится.
 
 
– Юный Фэт-Логофэт,
Ты очей моих свет,
Златокудрый, нежданный,
Подожди, я молю,
Ведь тебя я люблю,
Богатырь мой желанный.
 
 
– О девица-краса,
До колена коса,
Коль тебе я по нраву.
Я на битву пойду,
В честь тебя я найду
Или смерть, или славу.
 

1843

 
Прославлю день счастливый, долгожданный день свободы,
Свет надежды справедливой, озарившей все народы:
В наши души проникает гордый луч добра и братства
И людей освобождает от оков холодных рабства.
 
 
Жил цыган под тяжким игом гнета многовекового,
Но мечтал он, угнетенный, о собрате справедливом,
И румын рукою сильной смело рвет его оковы,
И цыган, отныне вольный, просыпается счастливым!
 
 
Нынче солнце светит ярче! Веселей людские лица!
Как душа моя ликует! Стала жизнь ясней и краше!
Пробуждается Молдова, вся поет и веселится,
Человечности призывы слышит вся Молдова наша!
 
 
Славься, милая Молдова! Славься, родина, вовеки:
Рабский ты ярем разбила, справедливость даровала!
Я в святой твоей заботе о согбенном человеке
Вижу вольности грядущей величавое начало!
 

1844

 
Если б дал ты, добрый боже,
То, что мне всего дороже, —
С неба ангела послал,
На земле сыночка дал!
 
 
Дня и ночи было б мало —
Столько б я его ласкала,
Утешала как могла,
Целовала, берегла,
 
 
Берегла без дня, без срока,
Больше, чем зеницу ока,
Лишь бы петь порой ночной:
«Баю-баю, мальчик мой!»
 
 
Если б небо не скупилось
И послало эту милость,
Снизошло ко мне, даря
Мальчика, богатыря, —
 
 
Не было б его счастливей,
Не было б его красивей,
Обойдите целый свет —
Никого нежнее нет!
 
 
Пены личико белее,
Света ясного милее.
Пусть покажут, у кого
Глазки слаще, чем его!
 
 
Я бы маленькому пела,
Замолкая то и дело,
Замолкая, чтоб опять
Рот и глазки целовать.
 
 
Я б его заговорила,
Чтобы в нем взыграла сила
И светлее белый свет
Стал бы от его побед.
 
 
Я б к груди его прижала,
Приласкала, укачала,
Прогнала бы сон дурной…
«Баю-баю, мальчик мой!»
 

1845

 
Пускай захочет Магомет,
Велит пророк святой,
Чтоб насладиться мог чуть свет
Я сбывшейся мечтой!
Чтоб Царь Морской, старик седой,
Владыка на волнах,
С челом, увенчанным звездой,
Повис в моих сетях.
 
 
Я беден, рыбу я ловлю,
Мала моя ладья,
А по ночам в Скутари сплю
В прибрежных травах я.
Я Абдуллах – меня сильней
Гребца не знал Босфор,
Качаюсь в лодочке моей,
Горит любовью взор!
 
 
Когда б царя во всей красе
В моих сетях нашли,
Я приобрел бы сразу все
Сокровища земли!
Куплю я множество обнов,
Индийские шелка,
Мисирских резвых скакунов,
Что легче ветерка.
 
 
Куплю эбеновый каяк
В узорах золотых,
Дам высечь на его краях
Корана мудрый стих.
Найму я тридцать молодцов,
Им весла в руки дам,
Чтоб влек меня отряд гребцов
По голубым волнам!
 
 
Пусть я не так уже богат,
Мне пышность не нужна,
Не нужен визирский халат
И пляска скакуна!
Мечи табесские остры —
Пусть их возьмет другой!
На исфаганские ковры
Я не ступлю ногой!
 
 
Я поклянусь тебе, аллах,
Морской твой талисман
Пусть нужен мне – но я не шах,
Не визирь, не султан!
Мне украшенья не под стать,
Кафтан не по плечу,
И в день байрама я ласкать
Красавиц не хочу!
 
 
Я превратил бы сердце в сеть,
Потоньше взял бы нить,
Ушел бы в море песни петь
И счастье в сеть ловить.
Топала дочь поймать смогу,
Красотку Бюльбюли:
Она поет на берегу
В зеленом Кандили!
 

1845

 
Люди, разве вы застыли в неподвижности, в дремоте,
Разве вам еще не слышен гордый голос торжества,
Что стремится к небосводу, всех будя в своем полете, —
Разве сердцем вы не пьете
Славы будущей слова?
 
 
Люди, люди, ощутите сердца вашего волненье,
Громкий голос возрожденья – он звенит у вас в груди,
Он могуч и непреложен, как земное притяженье,
Он как зов, как вдохновенье,
Он как знамя впереди!
 
 
Человечество, поднявшись из глубокой летаргии,
Семимильными шагами к цели радостной идет:
Пробуждайтесь и румыны – братья, братья дорогие!
Жизнь проснулась – и впервые
Сброшен сна столетний гнет!
 
 
Солнце чудное зажгла нам величавая свобода,
И теперь к нему стремятся все земные племена, —
По-орлиному стремятся к ясным высям небосвода,
Прямо к пламени восхода, —
Им победа суждена!
 
 
Разве ты, народ румынский, равнодушен к переменам?
Неужели ты навеки слепотою поражен?
Иль участвовать не хочешь в новом братстве вдохновенном?
В счастье мирном и нетленном
Славных будущих времен?
 
 
Долго ль мир клеймить вас будет, о страны румынской дети?
Или вольность не мила вам, не боитесь вы хулы?
Долго ль будете покорны вражьей злобе, черной плети,
Волочить возы столетий,
Как покорные волы?
 
 
Подымайся, брат мой кровный, и вперед – во имя жизни!
Ради вольности высокой – самой жизни не жалей!
Мир глядит на вас, румыны, – сладко все отдать отчизне,
Только б вызволить из плена
Мать-отчизну поскорей!
 
 
Счастлив тот, кто рвет оковы, попирает тиранию,
Счастлив воин, увидавший: вольность старая жива!
Счастлив, павший за отчизну за поля ее родные, —
Людям, павшим в дни такие,
На бессмертье все права!
 

1848

 
О Молдова дорогая,
Милая сердцам горячим!
Край, чьи земли покидая,
Каждый горечью охвачен.
Жизнь сладка в твоих пределах,
Все цветет под солнцем вешним:
Для моих мечтаний смелых
Нет преград в просторе здешнем!
 
 
Больше в небе синеоком
Мне твоя не светит зорька, —
Сердце в трауре глубоком,
Ухожу, вздыхая горько!
Час разлук, путей опасных…
И дрожат мои колени, —
А в душе моей погасли
Все отрадные виденья!
 
 
Доведется ль мне счастливым
В край родной вернуться снова,
Чтоб к твоим приникнуть нивам,
Ненаглядная Молдова,
Вновь узреть твои долины,
Цепи гор твоих могучих,
Чьи надменные вершины
Затерялись в грозных тучах?
 
 
Вновь узреть твои дубравы
И мерцанье рек спокойных;
Про любовные забавы
Вновь услышать в нежных дойнах?
Небо самое смеется,
Улыбается, колдуя, —
Все здесь родиной зовется:
Здесь любим я, здесь люблю я!
 
 
Наступает час прощанья,
Горе в сердце мне струится, —
Все былое упованья
Оставляю на границе!
Вновь душа к пути готова,
Но Молдову не забуду, —
Так прощай, моя Молдова, —
Коль вернусь я, счастлив буду!
 

1848

 
Скольжу над обрывами, страха не зная,
Угрюмых ворон на пути обгоняя.
 
 
Я в сани запряг молодого коня
И знаю – никто не обгонит меня!
 
 
С мечтою к небесным стремлюсь я пределам
По белым снегам за конем моим белым.
 
 
Сугробы мой конь прорезает, могуч, —
За ними пушистые марева туч.
 
 
Стремится мечта моя к зорьке высокой,
А сам я, изгнанник, – к отчизне далекой!
 
 
Стволы свои тщетно пытались согнуть
Деревья и снегом осыпать мой путь!
 
 
Напрасно и небом рожденные вьюги
Скрывали от взора поля и яруги.
 
 
Напрасно и волки в сторонке лесной
Хвостатою вьюгой бежали за мной, —
 
 
И волки и сонмы стволов онемелых
Терялись в туманах студеных и белых.
 
 
Мечта моя мчится к волшебной звезде,
А сам я – к отчизне – желанной везде!
 
 
Дороги отчизны цветами покрыты,
Стучите, стучите, стучите копыта!
 
 
На дальней звезде моя радость живет,
И к ней я мечты направляю полет!
 
 
Смеюсь я, к отчизне душой проникая,
Душа моя словно в преддверии рая!
 
 
Звезда голубая горит в вышине:
То ангел любви улыбается мне.
 
 
Развейтесь, туманы, – звезда надо мной!
Исчезни, чужбина, – вот край мой родной!
 

1849

 
С каждым днем теряю силы,
Одинокий и больной.
Мне поля родные милы,
А томлюсь в стране чужой.
Вижу я: по небу птица
Мчится прямо на восток,
И туда же луч стремится,
Тучку гонит ветерок.
 
 
– Птичка, легкое созданье,
Я твой путь узнать хочу!
– Богом мне дано заданье —
Я в Румынию лечу.
Отнесу отчизне радость,
Глас гармонии святой,
Чтобы песенная сладость
К сердцу путь нашла прямой.
 
 
– Светлый луч, томясь в изгнанье,
Я твой путь узнать хочу!
– Богом мне дано заданье —
Я в Румынию лечу.
Поцелую осторожно
Я страны любимой грудь
И изгнаннику, возможно,
Облегчу тернистый путь.
 
 
– Тучка в солнечном сиянье,
Я твой путь узнать хочу!
– Богом мне дано заданье —
Я в Румынию лечу.
Напою луга и нивы
Освежающим дождем,
Распустились чтоб на диво
Все цветы в краю твоем.
 
 
Вдаль летите, луч и птичка,
Неба голубой тропой,
Утешенье отнесите
Вы отчизне дорогой.
Тучка, землю увлажняя,
Сделай так, чтобы в тиши,
В листьях лавра утопая,
Рос цветок моей души!
 

1852

 
Любимая всем сердцем, звезда, душе родная,
Исчезнувшая рано во тьме небытия,
Ты жизнь мне согревала, лишь для меня сияя,
Когда на свете были мы вместе – ты и я.
 
 
О нежное сиянье, ласкающее очи,
Ищу тебя все время среди светил ночных,
Любовь моя стремится к тебе во мраке ночи
В безмолвный край бессмертья в просторах мировых.
 
 
Прошли в печали годы, еще пройдет немало,
С тех пор как в час несчастный я потерял тебя,
И вечности подобна печаль отныне стала,
И утешенья в горе не знаю я, скорбя.
 
 
Любви моей блаженство и все, что сердцу мило,
О будущем великом прекрасные мечты
В один вы миг погасли, как на небе светила,
Оставив за собою пустыню темноты.
 
 
Погасли вы, и жить мне отныне одиноким,
И в мире утешенья иного больше нет,
Чем страстною мечтою лететь к лучам далеким,
Искать за гранью жизни тебя, твой вечный свет.
 
 
О, как тебя любил я, всем сердцем, всей душою,
Нежнейшая услада, любовь, звезда моя,
И столько, столько счастья изведал я с тобою,
Когда на свете были мы вместе – ты и я!
 
 
Мой белоснежный ангел, мое очарованье,
Сон золотой, прекрасный в моей глухой судьбе,
Там, в небесах, исчезла, ушло цветка дыханье,
Одно воспоминанье оставив о себе.
 
 
Мои воспоминанья – в сокровищах бесценных
Свиданий, поцелуев, что жгут все горячей,
В неугасимом свете тех дней благословенных
И тех венецианских чарующих ночей!
 
 
Мои воспоминанья – тех дней венок прелестный,
Что сердцу утешенье несет всегда, всегда,
Сливаясь со звучаньем бессмертных арф небесных,
Когда в ночи тебе я молюсь, моя звезда.
 
 
Твоя любовь была мне, как дар, как пробужденье
Поэзии и счастья в моей душе, в крови,
Тебе в твой край далекий шлю ландышей цветенье,
Как нежный отзвук нашей всегда живой любви!
 

<1853>

 
Нет не годы и не версты —
Между нами только звезды!
 
 
А подумаешь, так просто
Это слезы, а не звезды, —
 
 
Что из глаз моих скатились,
В чистом небе засветились,
 
 
Как росинки в час рассвета
На цветах любого цвета.
 
 
Много слез я пролил в жизни
За судьбу моей отчизны!
 
 
За изгнанников, живущих
Лишь мечтой о милых пущах,
 
 
Сколько раз я плакал горько!
А счастливых слез восторга
 
 
Обронил лишь только две я —
Эти звезды всех светлее!
 

1853

 
Под злобный грохот пушек, гремящих здесь и там,
Я прохожу печально по крымским берегам.
Могильною землею ступаю я повсюду:
Здесь каждый холмик прячет костей истлевших груду.
 
 
Взлетали с визгом бомбы в сырой осенней мгле
И рвались с тяжким громом, ударив по земле.
И почва вся разрыта – она перемешала
В себе обломки ружей с осколками металла.
 
 
Затопленные в бухте видны мне корабли.
Сожженный Севастополь в клубящейся пыли.
В дыму свои руины раскинул над холмами,
Окутан в белый саван тумана облаками.
 
 
Великая картина отсюда мне видна…
Теперь венками славы украшена она,
А сколько было крови, и ужаса, и страха,
И все это по воле тщеславного монарха!
 
 
Прошло ль землетрясенье, разрушив все кругом,
Иль с неба пало пламя, небесной кары гром?
Нет, не землетрясенье, не пламень божьей кары —
Следы людской здесь злобы и ненависти ярой.
 
 
Повсюду здесь остался на грустных берегах
След свежих разрушений, руин остывших прах.
И тут и там венчает безвестные могилы
Качаемый ветрами на взгорье крест унылый.
 
 
Когда, когда ж, о боже, пора настанет та,
В которой воплотится святой завет Христа,
Когда в печальном мире не станет зла и тени,
А человек не будет орудьем разрушений?
 
 
И день навек прекрасный, прославленный взойдет,
Когда любой властитель, что был он слеп, поймет
И воцарится в мире великих чувств богатство:
Свобода, справедливость, и равенство, и братство.
 
 
В те думы погруженный, перехожу овраг
И у одной могилы я замедляю шаг.
Она разбита бомбой, что с высоты упала,
И на земле остались осколки пьедестала.
 
 
Ядро лежит здесь рядом, расколото оно
И, словно чаша смерти, теперь росой полно,
А сквозь разбитый мрамор упрямо прорастая,
Свой вытянула стебель ромашка полевая.
 
 
Ядро – посланник смерти – превращено в сосуд
(О тайна провиденья!), откуда птицы пьют.
Из смерти жизнь родилась, из тьмы взошло светило,
И венчик на могиле ромашка распустила.
 
 
О, если б реки крови, что пролиты в боях
На этих бастионах, на выжженных холмах,
Плод добрый принесли нам – права на возрожденье
Страны моей родимой в век горький угнетенья!
 

1855