Текст книги "Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница"

Автор книги: Михай Эминеску

 
Ушла навек любовь моя
С мечтами золотыми,
И навсегда прощаюсь я
С напевами моими.
 
 
Забвенье прячет их в сундук
Своей рукой бесстрастной.
Не дрогнет ни единый звук
В душе моей безгласной.
 
 
А сколько ручейков лесных
И сколько звезд небесных,
Любовь и горечь дней моих
Я схоронил в тех песнях!
 
 
Из глубины глубин ко мне
Взмывали эти звуки,
И я с собой наедине
Рыдал от сладкой муки.
 
 
Из сердца рвался мой напев
Преодоленьем боли.
Скорблю, что, сердцем охладев,
Я не страдаю боле.
 
 
Возникни вновь хотя бы раз,
Яви мне милосердье, —
Верни сиянье темных глаз,
Их свет сильнее смерти.
 
 
Пусть дрогнут у тебя уста
Улыбкою усталой,
Пусть воплотится в жизнь мечта,
Чтоб жизнь мечтою стала,
 
 
Чтоб ночь была, чтоб мир притих,
Чтоб вышла ты из сада,
Как из таинственных ночных
Страниц Шехеразады.
 
 
Да, это был волшебный сон,
Спокойный, тихий, нежный,
И был за это обречен
Исчезнуть неизбежно.
 
 
Ты слишком ангел, думал я,
Не женщина земная,
И мой восторг – любовь твоя
Не надолго, я знаю…
 
 
Мы веровали, может быть,
Чрезмерно в чары эти,
Дерзнув о боге позабыть
И обо всем на свете.
 
 
Иль в мире счастью места нет?
Лишь миг в земной юдоли
Сиял его священный свет
Преодоленьем боли.
 

1888

 
Когда воспоминанья вновь
Меня влекут в былое,
К тебе, к тебе, моя любовь,
Иду порой ночною.
 
 
И та же самая звезда
Над тем же самым домом
Манит меня, как и тогда,
Своим лучом знакомым.
 
 
Восходит кроткая луна
Над темными дубами,
Признаниям любви она
Внимала вместе с нами.
 
 
Обнявшись, мы клялись не раз
В любви взаимной, вечной,
Сирень, вся в белом, подле нас
Роняла цвет свой млечный.
 
 
Угаснет ли моя любовь,
Уйдя в воспоминанья,
Когда ручьи кругом звенят,
Как светлых струн рыданья,
 
 
Когда луна среди дубов
Скользит в тиши укромной,
Когда глаза твои блестят
Так сладостно и томно?
 

1883

 
У одиноких тополей
Бродил я дотемна;
Меня в округе знали всей,
Не знала ты одна.
 
 
Глядел не раз я на окно,
Где жизнь твоя текла,
Меня все поняли давно,
А ты не поняла.
 
 
Как жаждал я, чтоб ты нашла
Хоть слово для меня,
Чтоб ты хоть день мне отдала —
И мне хватило б дня!
 
 
Хоть час один побыть с тобой,
Обнять тебя хоть раз,
Услышать милый голос твой
И умереть тотчас!
 
 
О, если б взгляд твоих очей
Мне засиял тогда, —
Как вспыхнула б во тьме ночей
Чудесная звезда!
 
 
Бессмертен был бы твой удел,
Ты век была б живой,
Нетленный мрамор бы одел
Прекрасный облик твой.
 
 
И стала б ты одной из тех,
Каких уж боле нет:
Богиней, белою как снег,
Из тьмы минувших лет.
 
 
Ведь я любил как в смутном сне
Языческой душой,
Что от отцов досталась мне
Из древности глухой.
 
 
Сегодня, после долгих лет,
Я больше не тужу,
И ты печально смотришь вслед,
Когда я прохожу.
 
 
Теперь твой стан, черты лица,
Как и у всех других…
И тусклым взором мертвеца
Взираю я на них.
 
 
Ты не сумела уловить
Тот дивный луч во мгле,
Перед любовью засветить
Лампаду на земле.
 

1883

 
И если тополь в поздний час
По стеклам хлещет с силой,
То лишь затем, чтоб в сотый раз
Напомнить мне о милой.
 
 
И если звезды в вышине
Мерцают над рекою,
То лишь затем, чтоб в сердце мне
Хоть каплю влить покоя.
 
 
И для того луна всплыла,
И прочь гроза несется,
Чтоб память о тебе жила,
Покуда сердце бьется.
 

1883

 
День примчится, день умчится.
Все старо и вечно ново.
Зло, добро узнать случится,
Размышляй, ища благого.
Не надейся и не бойся.
Ты не верь волне текучей!
Пусть зовут, – не беспокойся,
Сам себя ничем не мучай.
 
 
Много видим мы событий,
Много звуков ловим ухом, —
Только помним ли, скажите,
Все уловленное слухом?
О себе предайся думе,
Предпочти уединиться, —
И пускай в житейском шуме
День примчится, день умчится.
 
 
На стальных весах мышленья,
Чуждых всякого пристрастья,
Полно взвешивать мгновенья,
Выверять личину счастья,
Порожденного мгновеньем, —
Вмиг пропасть оно готово!
Удовольствуйся сужденьем:
Все старо и вечно ново.
 
 
Знай, что ты живешь в театре.
Пусть актер гримасы строит,
Роль одну играет за три, —
Но лица и грим не скроет!
Отойди… Ведь он, без чувства,
Тронуть сердце криком тщится.
И на поприще искусства
Зло, добро узнать случится.
 
 
Что прошло и что настало —
Одного листка страницы.
Узнает в конце начало
Дней постигший вереницы.
Все, что было, будет сущим.
Ты о бренности земного
В настоящем и грядущем
Размышляй, ища благого.
 
 
Знаешь сам, всего на свете
Распорядок изначален.
Длинный ряд тысячелетий
Мир и весел и печален.
Те ж актеры в новом гриме…
Слушать их опять настройся,
Хоть давно обманут ими,
Не надейся и не бойся.
 
 
Подлецы, грязнее тины,
Строят мост к победам шумным.
Обойдут тебя кретины,
Будь ты хоть из умных умным.
Но не бойся, ты не робок:
Кончат дракой неминучей!
С ними ты не стой бок о бок…
Ты не верь волне текучей!
 
 
О, не верь, пловец, сирене!
Мир тебя в тенета тянет,
Чтоб других сменить на сцене,
Тащит в бездну, где и дна нет.
Осмотрительно, сторожко
Прокрадись и тихо скройся…
У тебя – своя дорожка,
Пусть зовут, – не беспокойся!
 
 
Не польстись на их приветы.
Помолчи, когда клевещут.
Знаешь сам, твои советы
Достоверностью не блещут.
Пусть болтают и бранятся, —
Удались на всякий случай…
Да не надобно влюбляться:
Сам себя ничем не мучай.
 
 
Сам себя ничем не мучай,
Пусть зовут, – не беспокойся.
Ты не верь волне текучей!
Не надейся и не бойся,
Размышляй, ища благого.
Зло, добро узнать случится…
Все старо и вечно ново…
День примчится, день умчится…
 

1883

 
Прошли года, как тучи, стороною
И растворились в небе без остатка…
Былые сказки, ереси, загадки
Уж не имеют власти надо мною…
 
 
Уж стало горьким все, что было сладко,
Вечерний сумрак овладел душою.
С усталою закатною порою
К чему былой восход играет в прятки…
 
 
К чему рука перебирает струны
Давно забытой, отзвучавшей лиры —
Не зазвенят в душе былые звуки!
 
 
Я никогда не буду больше юным!
Проходит счастье – остаются муки…
Проходит жизнь, как облака в эфире.
 

1883

 
Угасла жизнь Венеции счастливой,
Замолкли песни, отблистали балы,
Лишь от луны на мраморе портала.
Как в старину, сверкают переливы.
 
 
И бог морской грустит во тьме канала:
Он юн – и верит, что былое живо,
Звеня волнами, просит он тоскливо,
Чтобы невеста из гробницы встала.
 
 
Но спит она, над нею – тишь могилы,
Один Сан-Марко – страж ее бесстрастный, —
Как прежде, полночь отбивает с силой,
 
 
Провозглашая медленно и властно
Зловещим, низким голосом Сивиллы:
– Не воскресишь умерших, все – напрасно!
 

1883

 
Не сон ко мне приходит полнощною порою —
То смерть стучит в окошко, зовет меня с собою,
По хоженым дорогам увлечь меня стремится,
Чтоб между ней и жизнью я позабыл границы…
Но на весах рассудка не вздрагивают чаши,
И смерть меня не манит, и жизнь ее не краше.
 

1883

 
День завтрашний ты открываешь,
Покончив с днем вчерашним счет,
Но все ж всегда перед тобою
Твой день сегодняшний течет.
 
 
Один уходит, и приходит
Другой на смену в светлой мгле,
Так одновременно заходит
И всходит солнце на земле.
 
 
И катят в быстрой смене волны
По руслу одному свой бег,
Сменяясь, опадают листья, —
Так жизнь течет из века в век.
 
 
Над тьмой ночной возносит утро
Корону солнечных лучей,
А смерть – лишь плод воображенья
И только жизни казначей.
 
 
Так в смене быстрой, неизменной
Проносится за мигом миг, —
Движенье вечное вселенной
Я в этой истине постиг.
 
 
Пусть год и этот пронесется
И канет в прошлое в тиши, —
Ведь постоянно ты владеешь
Сокровищем своей души.
 
 
День завтрашний ты открываешь,
Покончив с днем вчерашним счет,
Но все ж всегда перед тобою
Твой день сегодняшний течет.
 
 
Пускай проносятся пред нами
Картины жизни чередой, —
Их бег незыблем под лучами
Бессмертной мысли, как покой!
 

1883

 
Лунный серп над темной кущей,
Листьев шорохи глухи.
И сквозь заросли ольхи
Слышен дальний рог зовущий.
 
 
Дальше, дальше, глуше, глуше,
Замирая вдалеке,
Неутешную в тоске
Соблазняет смертью душу.
 
 
Что умолк ты, звук надрывный?
Я готов с тобою в путь…
Вновь меня когда-нибудь
Позовешь ли, рог призывный?
 

1883

 
Птицы смолкли. Тихо стало,
Сон крылами веет в очи.
Спят цветы, склонясь устало, —
Доброй ночи!
 
 
Лишь в траве ручья журчанье —
Словно сладостная дойна.
Лес уснул. Вокруг молчанье, —
Спи спокойно!
 
 
И, качаясь, лебедь дремлет
На воде, в тени осоки…
Тише! Пусть его объемлет
Сон глубокий!
 
 
И луна взошла, и тени
Все чернее и короче.
Все – мечта, все – сновиденье…
Доброй ночи!
 

1883

 
Года проходят, я старею…
Но день за днем, за шагом шаг
Все больше очарован ею, —
Не знаю чем, не знаю как.
 
 
Один лишь взгляд ее мгновенный
Испепелил меня совсем.
Не женщиной обыкновенной —
Вошла другим, не знаю чем.
 
 
В ней целой жизни воплощенье:
Сиянье слов, молчанья мрак.
И голос сладостный, как пенье,
Зовет в тиши – не знаю как.
 
 
Порабощен тоской бескрайной,
Иду дорогой, глух и нем,
Постичь очарованья тайну
Не знаю как, не знаю чем.
 

1883

 
Всей своей душой живою
Вверься сердцу моему!
Не страшись, – про нас с тобою
Не проведать никому.
 
 
Нам уйти отрадно будет
В стародавние леса,
Где молчанье ночи будят
Древних буков голоса.
 
 
Звезды в густолистой сети
Ярко блещут в поздний час.
Кроме звезд, никто на свете
В эту ночь не слышит нас.
 
 
Как душисты косы эти…
О, доверься мне, решись!
В эту ночь никто на свете
Нас не видит, не страшись!
 
 
Над лесной притихшей глушью
Поднимается луна.
Слышишь дудочку пастушью?
Как светло грустит она.
 
 
Зачарованный, грустящий,
Ей в ответ вздыхает лес…
Я томлюсь в волшебной чаще
Тайной всех твоих чудес.
 
 
Милый ангел, недотрога!
Отстраняя и маня,
Смотришь нежно, смотришь строго…
Как ты мучаешь меня!
 
 
В чаще озеро луною
До глубин озарено
И, от чар ее хмельное,
Одиночеством полно.
 
 
В камышах его прибрежных
Волны зыблются чуть-чуть,
Будто мир тревог мятежных
Не дает ему уснуть.
 
 
Но на миг зеркальной гладью
Волны лягут, не дыша, —
Ты смеешься, в воду глядя,
Ты на диво хороша!
 
 
Да и ночь подобна чуду, —
Мы одни здесь, но везде
Блещут звезды, звезды всюду:
Звезды в небе и в воде.
 
 
Ветви липы, ветви ивы…
Как чудесно в их тени!
До чего мы здесь счастливы,
До чего мы здесь одни!
 
 
Пусть луна из тучки выйдет,
И блеснет над миром вновь,
И в моих объятьях видит
Светлокудрую любовь!
 

1883

 
Уходишь ты, – и нет спасенья:
Года грядущие темны…
Мои глаза в твои движенья,
В твою улыбку влюблены.
 
 
О жар любви, – горит зачем он
Таким мучительным огнем?
Твоя душа – коварный демон
С прекрасным, мраморным челом.
 
 
Как ты бледна! Сверкают очи,
Меня навек околдовав.
Твой влажный взор чернее ночи,
Он и капризен и лукав.
 
 
Ловлю движенья, от которых
Исходит золото лучей…
Твоих ресниц неясный шорох
Над жизнью властвует моей.
 
 
Уходишь ты, – не оттого ли
Вдруг порвалась живая нить?
И я себя жестокой боли
Не стану в жертву приносить.
 
 
И будет шаг бесповоротным…
Где губ томительная дрожь?
Ужель дыханьем мимолетным
С ума, как прежде, не сведешь?
 
 
Я мог предать тебя злословью,
Я не владел уже собой, —
Так порождается любовью
Слепая ненависть порой.
 
 
Но все ушло с твоим уходом.
Не обратится время вспять…
А день за днем и год за годом
Друг друга будут повторять.
 
 
И осень поздняя сгустила
Туман над царством пустоты.
Как листья мертвые, уныло
Шуршат увядшие мечты.
 
 
Вся жизнь – безумье, бред и хаос.
Не получая, отдаем…
В бездонной вечности, казалось,
Мгновенье были мы вдвоем.
 
 
Волшебный миг – он скрылся где-то…
Я невозможного хочу,
Но возврати его, – за это
Я вечной скорбью заплачу.
 

1883

 
Из волн времен приходишь ко мне, любимый друг.
Кудрей сиянье льется, белеет мрамор рук,
А на лицо, что, словно чистейший воск, бело,
Призрачными тенями страдание легло.
Нежна твоя улыбка, твой взор глубок и прост.
Звезда ты между женщин и женщина меж звезд.
Твоей руки коснуться хотел бы – и дрожу,
Сквозь слезы в очи счастья растерянно гляжу.
 
 
Как мне тебя у мрака, у хаоса отнять?
Любимый, нежный ангел, как мне тебя обнять?
Лицом, от слез соленым, прильну я к твоему,
Тебя целуя жарко, в объятьях я сожму,
Твоим рукам холодным свое тепло отдам,
Согрев, прижму их нежно и к сердцу и к губам.
 
 
Но ты, бесплотный образ, увы, чужда земле,
Ты скрылась легкой тенью в холодной, черной мгле.
И тщетно простираю тебе я руки вслед,
Зову тебя – и слышу лишь тишину в ответ,
И остаюсь один я, тоскою удручен,
Тебя не в силах вырвать из темных волн времен.
 

1888

 
– Что ты, лес, качаешься,
Ветви свесив до земли?
Ветер стих, дожди прошли…
– Оттого качаюсь я,
Что проходит жизнь моя.
Дни за днями все короче
И длиннее стали ночи.
Свищет ветер в сучьях голых,
Гонит прочь пичуг веселых,
Дует, свищет, гонит лето.
Знать, зима уж близко где-то…
Как же ветви мне не гнуть?
Птицы к югу держат путь,
Ласточки за стаей стая
Прочь уносят, улетая,
Счастья моего крупицы…
Мчатся друг за другом птицы,
В дальней шири голубой,
Взяв мечты мои с собой,
Тают, как мгновения…
И теперь осенняя
Пустота осталась мне,
Чтоб я мог наедине
Коротать весь день-деньской
С собеседницей-тоской…
 

1883

 
Тоскую лишь о том,
Чтоб в тихой могиле
На берегу морском
Меня схоронили.
И снился бы мне сон,
И лес недалекий
С лазурью глубокой
 В воде был отражен.
Не надо мне свечей,
Венков, славословья, —
Из молодых ветвей
Сплели б изголовье.
 
 
Пусть слез надо мной
Никто не роняет, —
Осеннею листвой
Лишь ночь прорыдает.
Пока журчит волна
Пастушьей свирелью,
Над темною елью
Скользила б луна.
И пусть издалека
Сквозь старые липы
Доносятся всхлипы
Ночного ветерка.
 
 
Забуду навсегда
Земные скитанья,
И наметут года
Сугроб воспоминаний.
Звезда лишь в вышине —
Друг верный покоя —
Сквозь темную хвою
Пусть улыбнется мне.
От боли жестокой
Плачет ветер морской,
А я сольюсь с землей,
Совсем одинокий.
 

1883

 
Много есть цветов, но редкий
Скромный плод свой в мир приносит…
Сколько их еще в зачатье
Смерть безжалостная скосит!
 
 
Рифмоплетствовать нетрудно,
Коль ни мысли нет, ни чувства,
Нанизав слова пустые
Лишь по правилам искусства.
 
 
Но когда пылает сердце
И тоскою и страстями
И наполнен ум мятежный
Их немыми голосами, —
 
 
Как цветы в преддверье жизни,
Все стучится в дверь мышленья,
Доступ в мир широкий ищет,
Просит слов для воплощенья.
 
 
Для твоей незримой жизни,
Для страстей с тоскою рядом
Где найти бесстрастных судей
С ледяным спокойным взглядом?
 
 
Ах! Тогда как будто небо
На тебя упасть готово.
Чтобы выразить всю правду,
Где найти такое слово?
 
 
Критик, что же дать ты можешь,
Ты – бесплодный пустоцвет?
Рифмоплетствовать нетрудно,
Коль ни чувств, ни мысли нет.
 

1883

 
Сквозь лепет струй, сквозь птичий щебет.
Чему внимаешь в час ночной?
Чей лик неуловимый лепит
Игра потока пред тобой?
Луна ль в него свой луч роняет,
Иль, в темный погружаясь вал,
То свет иной, возникнув, тает
Среди дробящихся зеркал?
 
 
Чей тихий голос слуху мнится,
Сквозь шелест хвой, сквозь трепет трав?
Быть может, это ветер мчится
И лист дрожит, к листу припав?
Весна овладевает лесом,
И каждый обновленный куст
Зеленым вспыхивает блеском
И шепчется, тысячеуст.
 
 
Но не весною ты встревожен
И не весною пробужден,
Лежишь на изумрудном ложе,
Как молодой Эндимион!
И не весну ты ждешь… другая,
Чей светел взор и дивен стан,
Пройдет сквозь тьму, полунагая…
Неистощим ее колчан.
 
 
Лес замер, как завороженный,
Застыл, дыханье затаив,
Следя за светом, отраженным
В струях ручья, под сенью ив.
Стопами легкими своими
Уснувшей не примяв травы,
Грядет охотница-богиня
В рукоплесканиях листвы.
 

1884

 
Из тьмы забвения, куда
Стекают, как ключи,
И боль, и радость, и беда,
И сумерек лучи,
 
 
Оттуда, кто уже угас
И не вернется вспять —
Хотел бы я, чтоб ты хоть раз
Пришла ко мне опять.
 
 
И если глаз твоих огни
Уже не вспыхнут вновь,
Спокойно на меня взгляни,
Потухшая любовь.
 
 
И если даже нежных слов
Ты не произнесешь,
Пойму я замогильный зов —
То ты меня зовешь.
 

1884

 
Слышен рожок, и под звездным мерцаньем
Стадо на холм потянулось с мычаньем.
Льется в овраге вода ключевая,
Ты под акацией ждешь, дорогая!
 
 
Светлая всходит луна над тобою —
Смотришь сквозь ветви с узорной листвою:
Влажные звезды роятся, мерцая,
Сердце тревожной тоской наполняя.
 
 
Тучи бегут, и луна уже выше.
Ввысь поднимают дома свои крыши.
Скрипнул журавль на ветру у колодца.
Ясно пастушья свирель раздается.
 
 
Скоро косцы возвратятся с покоса.
Сторож бьет в доску, чуть звякнули косы.
Звон, с колокольни слетев, проплывает.
Пламя в груди моей жарко пылает.
 
 
Скоро умолкнет село, засыпая.
Скоро увижу тебя, дорогая!
Мы под акацией сядем незримо,
Я расскажу тебе, как ты любима.
 
 
Склонимся в тень, голова с головою,
И, улыбаясь, уснем мы с тобою.
Кто не отдал бы всю жизнь за такую
Ночь светозарную, ночь золотую!
 

Жан Стериаде (1880–1957)

«Белильщицы»

 
Готов оставить ныне все прежние мечты,
Лишь разгадать бы тайну победной красоты.
Загадочное чудо, стремясь тебя понять,
Я безмятежность мысли решился разменять.
На мелочи и сказки созвучья слов дробя,
Их суетною песней хотел пленить тебя,
Из образов оковы сковать своей мечте,
Не дать прекрасной тени исчезнуть в темноте.
……………………………………………………….
И вот, когда мой разум в бессилии паденья
Из мук и боли сделал для милой украшенья,
Когда, как мрамор светлый, ты предо мной сияешь,
Когда лучистым взором глаза мне ослепляешь,
И в этом блеске ярком та мыслей глубина,
Что в их ночи сокрыта, мне больше не видна,
Когда к тебе сегодня моя любовь чиста,
Как ты сама, как прелесть твоя и красота,
Как жажда быть друг с другом, которой нет конца,
У света и у тени, у камня и резца,
Когда такой любовью сегодня сердце бьется,
Что ей нигде подобной под сердцем не найдется,
Когда люблю в тебе я так нежно и светло
Движенье все, улыбку, добро и даже зло,
Когда сегодня вижу в тебе свои мечты,
Меня, моя загадка, не понимаешь ты.
 

1886

 
Звезды новорожденной свет,
Стремясь к земле, проводит
В пространстве сотни тысяч лет,
Пока до нас доходит.
 
 
Быть может, он уже угас
В просторах мирозданья
В тот самый миг, когда до нас
Дошло его сиянье.
 
 
Звезда потухла, умерла,
Но свет струится ясный;
Пока не видели – была,
А видим – уж погасла.
 
 
Была любовь, ее уж нет,
Затмилась мраком ночи,
Но все любви угасшей свет
Мне ослепляет очи.
 

1886

 
Ты видишь, – ласточки летят,
Под изморозью – виноград,
Орешин сиротлива дрожь…
Что ж ты нейдешь, что ж ты нейдешь?
 
 
О, если б ты пришла, любя!
Глядеть бы жадно на тебя,
Усталой головой прильнуть
К тебе на грудь, к тебе на грудь!
 
 
По рощам, по долинам роз —
Ты помнишь? – как тебя я нес,
Любуясь блеском милых глаз,
О, столько раз, о, столько раз!
 
 
У многих женщин, говорят,
Ничуть не меньше блещет взгляд,
Но пусть прекрасны их черты, —
Они – не ты, они – не ты!
 
 
Из ночи в ночь, из года в год
Тобой душа моя живет,
Ты мной любима навсегда,
Моя звезда, моя звезда!..
 
 
Печален осени закат,
Шуршит на тропах листопад,
Цветы исчезли, сжата рожь…
Что ж ты нейдешь, что ж ты нейдешь?
 

1887

 
Исцелить хотел я душу
Сладостной любви отравой.
И во сне призвал я Каму:
Кама – бог любви лукавый.
 
 
Прилетел прелестный мальчик
Вмиг на крыльях попугая,
И улыбка засветилась,
На устах его блуждая.
 
 
Он крылат, в его колчане
Вместо стрел – цветы сокрыты
С берегов священных Ганга:
Эти стрелы ядовиты.
 
 
Вот цветок мне в грудь вонзился,
Пущен мальчиком крылатым.
По ночам с тех пор рыдаю,
Сон не в сон на ложе смятом.
 
 
Наказал меня жестоко
Камадева своенравный,
Он – сын Неба голубого
И Иллюзии тщеславной.
 

1887

ДЖЕОРДЖЕ КОШБУК
СТИХОТВОРЕНИЯ

 
В зиму длительную ночью посойдутся кумы-сваты,
На скамьи у печки сядут в полумраке теплой хаты
И рассказывают сказки. Тороплюсь и я скорей
Тоже слушать про героев, королей, богатырей.
Дружно верим мы любому фантастичному событью.
Забываешься, уходишь вслед за сказочною нитью.
Вот рассказчик по старинке постепенно входит в роль.
«Жил да был, – он начинает, – жил-был некогда король…»
Как люблю я эти сказки с их медлительным подходом!
В них народ родной описан, и притом самим народом.
За простым повествованьем я слежу и часто сам
Отдаюсь непринужденно завлекательным мечтам.
Я младенчески блуждаю по стране воображенья,
Вековечных идеалов нахожу осуществленье.
Оживает каждый образ, что сызмальства мне знаком,
Тех, чей лоб мы увенчали полубожеским венком.
Что для мысленного слуха, что для умственного взора
Десять создало столетий, вижу все: в горах озера,
Степи с желтою травою, звезды в зимних небесах,
Сосен стоны, плач долины, луг в сверкающих цветах.
Сквозь туман решетку вижу, княжий терем различаю —
И бреду себе, блуждаю по неведомому краю,
По пределам аллегорий. Пробираюсь чащей роз.
Я встречаю, примечаю все, что в мифах родилось.
Вижу я Аэлетона и чертог его стеклянный,
Место, где Аргир под дубом спал, как будто бездыханный,
В час, когда пришла Елена с голубями. В стороне
Козлоногие толпятся, подавая знаки мне.
Трех чертей увижу злобных и с отважными их сечу,
На высоком плоскогорье крепость Черную примечу…
Сын Медеи!.. Эта сказка аллегорией своей
Говорит о правде жизни, и чудесно скрыто в ней
Под покровом идеала все, что худо в нашем мире.
О, когда бы я ни слушал эту сказку об Аргире,
Каждый раз я убеждаюсь, что народ, который рад
Разодеть скелет рассудка в столь блистательный наряд,
Совершить способен много. И орла поднять он в силе.
Человек находит счастье не в одной сырой могиле!
 
 
Вижу: в гору золотую Пипэруш-храбрец [64]64
  Пипэруш-храбрец– один из героев румынских народных сказок.


[Закрыть]идет,
Вот со змием изумленным поединок он ведет.
Из груди панциреносной у дракона пламя прыщет,
Богатырь же трех прелестных королевских дочек ищет.
Уповая под землею отыскать их невзначай,
Гонит змиев, и проходит белый свет из края в край.
Сын старухин вырастает не как прочие, а втрое.
В небо палицу кидает, словно мяч, рука героя.
Совершив, с подмогой счастья, достославные дела,
Улетает он на крыльях небывалого орла.
Вот и браком сочетался он с меньшою королевной.
Пипэруш, о витязь храбрый, образец отваги гневной!
Сердце льва, душа героя, вечно сильная рука, —
Вера в близкую победу у тебя была крепка.
Ты алмаз преданий наших, ты венчанный триумфатор!
 
 
Вот и Красный Император и Зеленый Император. [65]65
  Красный Император, Зеленый Император– персонажи многих румынских и молдавских народных сказок.


[Закрыть]
Вижу прутья, что Зеленый вставил в девичье окно,
Чтоб единственную дочку уберечь, могло оно.
А она – краса красавиц! Над челом – луны сиянье,
Солнце ей лицо ласкает, а в лице – очарованье.
На плечах сверкают звезды серебристой красотой.
 
 
Там блюдет святые рощи Понедельник наш святой.
Там живой воды истоки. Среду вижу я святую:
Сказ ведя о семизвездье, сеет вьюгу ледяную,
На весь мир туманы стелет, снег наносит до поры.
Вот и Пятница святая: у стеклянной той горы
Для волшбы цветы сбирает, соки трав и зерна мака,
Останавливает солнце и из книги Зодиака
Тихо вслух ему читает. Вот дурной отводит глаз
Вторник-свят, пугает зиму и весной пленяет нас.
Вторник-вечер нагоняет страх на девок слишком смелых.
Вижу я лукавых бабок, в чародействе наторелых.
Те судьбу тебе предскажут, эти хворь заговорят,
Сны неясные толкуют, видят лет грядущих ряд, —
Но молиться и поститься надо им в усердье рьяном.
 
 
Дальше вижу поле жизни, все заросшее бурьяном.
Вижу я поляну счастья, вижу, как идет по ней
Шагом медленным девица, всех разумней и нежней.
Целомудренно лилеи грудь невинную лелеют.
В золотых у девы косах розы пышные алеют.
Не любви ли это символ, красоты чудесный клад?
Восхитительнейший образ поэтических отрад!
Розы песни напевают. То Иляна-Косынзяна [66]66
  Иляна-Косынзяна– Дева-Краса, героиня румынских и молдавских народных сказок.


[Закрыть].
Улыбнется – холод минет, зацветет весной поляна.
Под стопами оживает цвет, увянувший вчера.
Солнце путь свой прерывает, хоть ему спешить пора, —
Трое суток после бродит, словно пьяное, шатаясь.
Запоет Иляна песню – и трепещут, содрогаясь,
Небо с звездными цветами, поле с звездами цветов.
На заре она родилась, месяц на небе был нов.
Спит на золотой кровати, умывается росою,
Одарили три бутона колдовской ее красою,
Чтоб по ней, по Косынзяне, целый мир с ума сходил.
 
 
Там же молодец-красавец грустно по лесу бродил:
Он влюблен, и все свершит он для Иляны-Косынзяны!
Он родителей покинул, он ушел в чужие страны.
Дни и ночи он блуждает, горько плача и стеня.
Оседлал, Иляны ради, солнецветного коня. —
Конь у молодца волшебный, конь поистине чудесный,
Так высоко он летает, бороздя простор небесный,
Что и звезды не поспеют и отстанут наконец!
Ах, Иляна-Косынзяна! Ах, прекрасный молодец!
Красота и благородство, дар высокий, величавый
Вдохновенного народа! С добрым сердцем, доброй славой
 
 
Вы живые нам примеры безупречной красоты.
В вас навеки воплотились две народные черты:
Поэтическая сила и полет воображенья.
Вот откуда эти чары, этих образов рожденье.
Вам навеки в мире сказка золотой воздвигла трон.
Феи, дивные виденья, вкруг меня со всех сторон.
Вот Зорилэ и Мурджилэ – сон их клонит вековечный,
Вон три бабки-ворожейки там, где пруд белеет млечный.
Вижу в дереве лавровом спрятавшуюся красу,
Вижу я змеиный терем в очарованном лесу.
Как похитить королевну, между змей там разговоры.
Вижу край, где головами друг о друга бьются горы.
Вон я вижу Ченушоткэ [67]67
  Ченушоткэ, Стату-Палмэ-Барбэ-Кот, Сургэ-Мургэ, Сфармэ-Пьятрэ, Стрымбэ-Лемне, Лягэнэ-Мунци, Ушор-ка-Вынтул, Наудэ-Наведе, Нагреу-ка-Пэмынтул —персонажи многих румынских и молдавских народных сказок.


[Закрыть], – он на выдумки не плох:
В деревенскую повозку запрягает пару блох!
Вижу я, как мать змиева мечет полымя из пасти,
Час ночной танцует с внуком, – вижу всяческие страсти.
Ну, а вот и знаменитый Стату-Палмэ-Барбэ-Кот.
Сургэ-Мургэ влез на печку и набил горохом рот.
Вот и старый Сфармэ-Пьятрэ, с ним болтает Стрымбэ-Лемне.
 
 
В высоте орлы-гиганты там явились, как во сне, мне.
Всем известно, что под сенью их величественных крыл
Станет молодец цветущий краше, нежели он был.
Вижу я Лягэнэ-Мунци, вижу я Ушор-ка-Вынтул,
Даже Наудэ-Нуведе и Нагреу-ка-Пэмынтул.
Вот колдуньи, вурдалаки, Матерь-Ночь, царица тьмы.
Вот мороз, одетый в шубу, на дороге в край Чумы.
Вот коварный Недруг мира, вот и Голод, злой и дряхлый.
Прохожу я через рощи, где цветет бессмертник чахлый,
В ту страну, где, если плюнешь, попадаешь в никуда…
 
 
Эти сказки лет минувших живы в сердце навсегда.
Эти образы, чаруя, предо мной проходят снова,
Воскрешая дивной силой время века золотого,
Воскрешая в сердце память о беспечном, ясном дне,
И тепло воспоминанья улыбаются во мне.
Я несусь в былое мыслью, то суровою, то нежной.
Вот и холм Капитолийский и Олимп с вершиной снежной.
Вижу я совет бессмертных, вон тритоны, Минотавр,
Вон Циклоп с единым глазом. На челе героев – лавр.
Боготворчество Эллады, – вновь его созданья живы!
Все, что создали аэдов [68]68
  Аэды– народные певцы и сказители в античности.


[Закрыть]вдохновенные порывы,
Вновь душой переживаю; в этих мифах для меня —
Наших сказочных героев близнецы или родня.
Эти образы святые мифологии античной
Крепко слиты с миром сказки, с малолетства нам привычной.
Все тесней они сливались, – те же темы там и тут!
И уже, отождествляясь, смысл и образ предстают.
Миф Эллады заблудился, – полулюди, полубоги
Перешли в пределы наши по открытой им дороге
Доказательством единства древних эллинов и нас.
Из своих великолепий сохранила посейчас
Стаи сказок и поверий неугасшая Эллада, —
Их хранит народ румынский, их и воскрешать не надо.
Не исчезнуть им, доколе жив на свете наш народ.
Сургэ-Мургэ Полифему кровным братом предстает,
Рад, что снова глаз обрел он, уязвленный Одиссеем.
Пипэруш, достойный витязь, схож с классическим Тезеем.
Тот боролся с Минотавром и героев побеждал,
Этот змиев и драконов в дерзкой схватке упреждал.
Древних греков государи, их могучесть и дородство,
С Императором Зеленым обнаруживают сходство.
В нашей сказке оживают все созданья древних дней:
Мы богинь, и нимф, и граций превратили в местных фей.
Марс, Меркурий, Зевс, Венера – ими прочно завладели
Наши Вторники и Среды и другие дни недели.
Со своим зловещим мифом жив доныне царь Эдип,
В наших сказках то и дело с ним мы встретиться могли б,
Сонмы ужас наводящих злобных гарпий и грифонов
Мы, румыны, превратили в наших змиев и драконов.
Славный Молодец-Красавец – это древний Аполлон,
А Иляна-Косынзяна – не Диана ль тех времен?
Он – Адонис, что Елену усыпил, любовь лелея,
А она – сама Елена, дочь владыки Тиндарея.
Предсказали наши судьбы Парок вещие слова, —
Нет, не умирали Парки, всё их троица жива.
 
 
Как люблю я наши сказки с их медлительным подходом!
В них народ родной описан, и притом самим народом.
За нехитрым описаньем я слежу и часто сам
Отдаюсь непринужденно завлекательным мечтам.
Я простым внимаю людям, их улыбками я тронут.
В той же люльке был лелеян, той же тканью был пеленут
Воин с побережья Тибра и у ног Олимпа грек.
Полон гордых дум, но чистых я и в наш печальный век:
На земле сегодня тесно для рассеившихся всходов,
Для детей, рожденных в лоне величайших из народов.
Я хочу воскликнуть громко, чтоб по свету разнеслось,
С гордо поднятой главою: «In Arcadia – et nos!» [69]69
  «И мы были в Аркадии!» (лат.)


[Закрыть]
 

1886