Текст книги "Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница"
Автор книги: Михай Эминеску
Соавторы: Иоан Славич,Ион Караджале,Джеордже Кошбук,Василе Александри
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 42 страниц)
Высший свет (англ.).
[Закрыть]
Перевод И. Константиновского
Эдгар Бостандаки – молодой человек, занимающий в классической гимназии, недавно основанной в его родном городе, должность младшего преподавателя музыки, рисования, гимнастики, фехтования и религии. Пока гимназия имеет лишь один класс и содержится на средства города, но есть надежда, что в будущем году откроются еще три класса и она перейдет на иждивение государства. Несмотря на большую нагрузку, связанную с преподаванием пяти столь важных предметов, молодой Бостандаки все же находит время для посещения местного избранного общества, где он слывет истинным джентльменом. В самом деле, Эдгар имеет несомненный успех в салонах Тыргу-Маре. По-французски он говорит с детства и прекрасно разбирается во всех тонкостях моды, так что к нему частенько обращаются за консультациями по этим вопросам. Но профессия хроникера хай лайф не легка, потому что ему приходится писать о дамах, а дамы, как известно, весьма привередливы и капризны. Скажешь что-нибудь хорошее про одну, тотчас обидится другая; писать дурное тоже нельзя – это бы значило прослыть негалантным; описывать несколько подробнее, чем положено, одну – немедленно возникнут подозрения и пересуды; забудешь кого-нибудь упомянуть – тотчас вызовешь гнев и раздражение… Особенно все это неизбежно в таком ограниченном, избранном обществе, как общество Тыргу-Маре, где хроникеру хай лайф следует быть вдвойне осторожным. Тяжелая профессия, ничего не скажешь! Но молодой Бостандаки, остроумный малый, с изысканным воспитанием, казалось, был для нее рожден. И его хроники из жизни высшего общества Тыргу-Маре регулярно печатались в ежедневной газете ближайшего крупного провинциального города.
– Ладно! – может сказать читатель. – Но ведь светский репортер – человек, и – особенно если он молод – у него, несомненно, имеются свои склонности, симпатии и антипатии. Он сидит в углу салона с записной книжкой в руках и внимательно приглядывается ко всему; в вихре вальсирующих пар глаза его, наверное, различают несколько фигур, которые покажутся ему грациознее, а среди них ту, что очаровательнее всех остальных.
– Ну да, разумеется, – отвечу я. – Но светский хроникер должен уметь преодолевать свои симпатии и быть совершенно объективным. А далеко не каждый сумел бы это сделать так, как Туртурел [107]107
Туртурел– голубок (рум.).
[Закрыть].
– Какой Туртурел?
– Эдгар Бостандаки… Туртурел – это ласкательное имя, которым звали его в детстве маменька, папенька и старшие сестры… Туртурел – не правда ли, это отлично звучит? Во всяком случае, именно этим, довольно прозрачным псевдонимом подписывает Эдгар свои светские корреспонденции.
И все же, несмотря на свою корректность, бесстрастие и галантность, он допустил однажды ошибку в своей «светской записной книжке».
По инициативе комитета, состоящего из дам высшего общества Тыргу-Маре, в салонах Королевской гостиницы состоялся «большой филантропический бал, половина доходов которого должна была пойти на нужды страждущего человечества, а другая половина – на увеличение бюджетных фондов местной классической гимназии до ее перехода на иждивение государства». Майор предоставил для бала полковой оркестр, специально прибывший из резиденции префектуры.
Бал удался на славу. Он был отнюдь не хуже любого бала в уездном городе. Памятуя о благородных целях этого предприятия, местные дамы превзошли в туалетах самих себя. Отлично были представлены также военные мундиры и даже фраки, хотя в последних были лишь субпрефект, примарь и Туртурел. Остальные мужчины явились в сюртуках, а некоторые даже в коротких пиджаках. Гостей принимали дамы из комитета во главе со своей председательницей, госпожой Атенаисой Григорашко, женой субпрефекта. Веселье продолжалось до семи часов утра, когда рассвет коснулся розовыми пальцами дверей горизонта и, потушив своим светом керосиновые лампы, напомнил наконец неутомимым танцорам, что, увы, настала пора расставаться.
На другой день господин Туртурел отправил почтой свою корреспонденцию под рубрикой «Светская записная книжка», сопроводив ее запиской: «Прошу выслать, как всегда, пятьдесят экземпляров газеты по моему адресу». А вечером наш светский репортер, состоявший также секретарем дамского комитета, огласил в присутствии его членов отчет о материальных результатах филантропического предприятия. Здесь излишне приводить весь текст этого сугубо официального документа. Ограничимся выводами: «Валовой доход бала – 575 лей; расходы – 368 лей; чистый доход – 207 лей; 103 леи 50 бань ассигновано на увеличение бюджетных фондов местной гимназии; 103 леи 50 бань – на нужды страждущего человечества».
После того как господин Эдгар Бостандаки поблагодарил дам от имени местной гимназии, а господин примарь – от имени страждущего человечества, собрание было объявлено закрытым и присутствующие уселись за карточные столы.
Еще через два дня прибыли долгожданные экземпляры газеты «Голос зубра», в которой была напечатана корреспонденция господина Туртурела под заголовком: «Как у нас развлекаются».
«В субботу вечером состоялся наконец блестящий благотворительный бал, организованный комитетом под председательством грациозной мадам Атенаисы Григорашко, урожденной Пержою…
…Многочисленная публика, состоящая из высших представителей общества Тыргу-Маре, присутствовала на балу, и каждый из присутствующих счел своим долгом засвидетельствовать почтение и признательность очаровательной председательнице инициативного комитета, любезной и досточтимой госпоже Атенаисе Григорашко…
…Под звуки военного оркестра, исполнившего с большим темпераментом воздушный вальс, поплыли танцующие пары, точно подхваченные волнами океана. По временам казалось, что даже время остановилось, чтобы посмотреть, как в бешеном темпе, охваченные горячим вихрем, проносятся мимо диковинные цветы, словно оторванные от земли неистовым ветром страсти… Госпожа Атенаиса Григорашко – божественная королева божественного вальса…
…Внезапно, по невидимому сигналу, раскрываются двери в соседний салон… Ужин! Настала минута отдыха!.. Мадам Атенаиса Григорашко занимает место во главе стола и со свойственной ей грацией приглашает гостей…
…Хлопают пробки, производя шум, подобный стрелковой атаке, но этот грохот нисколько не пугает пирующих…
…Шампанское льется рекой, госпожа Атенаиса Григорашко и здесь подает пример: она подымает свой бокал, как божественная Феба, и с непревзойденной поэтической грацией притрагивается горячими губами к его холодным краям…
…Но вот музыка снова зовет нас. Да здравствует вальс! Неутомимая сильфида, мадам Атенаиса Григорашко…»
И вот тут-то в слове «сильфида» была ужасная, неприличная опечатка…
На другой день, это было как раз в воскресенье, остроумный репортер, сидя в Центральном кафе, самодовольно читал друзьям свою корреспонденцию. Молодежь слушала его с восхищением и, я бы даже сказал, с некоторой завистью, ибо понимала, как счастлив тот, кто обладает не только талантом, но и целой колонкой в газете, где он может сказать так много приятного знакомым дамам! В то время как слушатели еще продолжали комментировать блестящую корреспонденцию, а ее автор старался объяснить своим друзьям значение таких уподоблений, как «божественная Феба», в кафе появился господин субпрефект Рауль Григорашко, муж «неутомимой сильфиды». Господин субпрефект важно раскланялся со знакомыми и, подойдя к Эдгару Бостандаки, заговорил неожиданно суровым тоном:
– Господин Туртурел! Я запрещаю вам, осел вы этакий, отпускать дурацкие шутки по адресу моей жены, госпожи Григорашко!
И, нервно пройдясь по кафе, он добавил:
– A-t-on jamais vu pareille insolence! [108]108
Невиданная наглость! (франц.).
[Закрыть]
Эдгар ничего не понимает… Но Рауль снова обернулся к нему, размахивая хлыстом, с которым никогда не расставался.
– В следующий раз, если вы позволите себе что-либо подобное, я просто выдеру вас за уши!
– Но…
– Оторву уши! Понятно? Espèce d’imbécile! [109]109
Болван этакий! (франц.).
[Закрыть]
И, разъяренный, покинул кафе.
Присутствующие были вне себя от изумления. «В чем дело?.. – спрашивали они друг друга. – Что его так обидело?.. Феба?.. Или что-нибудь другое?»
– Ничего не понимаю, – промолвил бедный Туртурел, пожимая плечами.
В то время как присутствующие все еще обсуждали эту загадку и каждый предлагал свое объяснение, в кафе неожиданно появился господин майор Эдмонд Буздрогович, благодаря любезности которого благотворительное мероприятие получило военный оркестр. Никого не приветствуя и явно чем-то взбешенный, господин майор направился прямо к столу Эдгара с таким страшным видом, что последний невольно вскочил и застыл по стойке «смирно».
– Сударь, – закричал Эдмонд, и все увидели, что он вскипел при этом, как самовар, – это вы пишете все эти гадости?.. Отвечайте!
И разъяренный Буздрогович сунул Эдгару в лицо газету со знаменитой корреспонденцией.
– Да, я! – ответил молодой человек и отступил на шаг.
– А разве мадам Буздрогович, моя жена, не была на балу?
– Была.
– Почему же о моей жене вы не пишете ни слова?.. Почему вы даже не сочли нужным упомянуть ее имени?.. Пусть без комплиментов – она на это не претендует!.. – но не упомянуть даже ее имени?!
– Господин майор…
– Негодяй! – вскричал Буздрогович, и, прежде чем присутствующие опомнились, прежде чем кто-либо из друзей Эдгара сумел помешать этому, майор отпустил хроникеру две увесистые пощечины и вышел из кафе.
– Честное слово… теперь я уж совсем ничего не понимаю! – пробормотал Эдгар и выбежал вслед за ним.
1899
Перевод Ю. Кожевникова
Господин Маке сидит за столиком в пивной и ждет, когда подвернется кто-нибудь из друзей. Он весел, и ему хочется поболтать. Долго ждать не приходится. Проходит всего несколько минут, как появляется один из его лучших друзей, господин Лаке. Господни Лаке не в духе. Он подходит и садится за столик. Читатель извинит меня, что я не даю никаких указаний в отношении тона, жестов и тех проявлений темперамента, которые сопровождают этот диалог (указаний столь необходимых для выразительного чтения), и сам восполнит этот недостаток с помощью воображения.
Лаке. Добрый вечер, Маке.
Маке. Вечер добрый, Лаке.
Лаке. Давно пришел?
Маке. Нет. Минут десять назад. Пива выпьешь?
Лаке. Выпью.
Маке. Человек! Две большие кружки… (К Лаке.)Да что с тобой? Ты вроде не в духе…
Лаке. Настроения нету. Устал. Всю ночь до утра просидели у Космана.
Маке. С кем?
Лаке. Так, с друзьями. О тебе много говорили.
Маке. Да… Ну и что?
Лаке. Так, ничего. Пустяки! Ты что, людей не знаешь?
Маке. Значит, что же? Плохо обо мне отзывались, ругали?
Лаке. Ну вот! Это твой вечный недостаток – все преувеличиваешь.
Маке. Ты же сам сказал.
Лаке. Что я сказал? Ничего тебе не говорил. Я сказал всего-навсего, что таковы уж люди. Ты же хочешь, чтобы тебя только все хвалили и никто не осмелился покритиковать, хотя бы чуть-чуть. Вот видишь, это твой недостаток – ты слишком самоуверен.
Маке. Извини, пожалуйста. Я вовсе не самоуверен; меня только удивляет: неужели, кроме как обо мне, не о ком было говорить?
Лаке. Раз уж зашел разговор… В конце концов никто о тебе плохо не отзывался вслух… Это вполне понятно – не осмеливались: все знают, какие мы друзья… Но так, знаешь ли, пощипывали.
Маке. Что же именно они говорили?
Лаке. Да так, просто… ведь подлецы… Один из них тебя просто терпеть не может, а числится другом.
Маке. Кто это такой?
Лаке. Вот тебе и на! Тебе не все равно?
Маке. Хотелось бы знать.
Лаке. Это невозможно.
Маке. Слово чести, что не призову его к ответу и никогда не дам ему понять, что мне известно, как он обо мне отзывался.
Лаке. В первую очередь, ты даже не знаешь, что он говорил.
Маке. А что он сказал?
Лаке. Вечный твой недостаток – ты слишком любопытен.
Маке. Конечно, дружище, вполне понятно, что мне хочется узнать, что говорится на мой счет, особенно друзьями: я должен знать: на кого я могу положиться и кого остерегаться.
Лаке. Возьмем еще по маленькой?
Маке. Давай.
Лаке. Человек, две маленьких.
Пауза. Кельнер приносит пиво.
Маке. Ну?
Лаке. Что?
Маке. Что же говорил этот друг?
Лаке. Он тебя терпеть не может… Не знаю, как зашла речь об умных людях, тут я и говорю: «Маке парень с головой…» Ведь ты знаешь, что я всегда считал тебя очень умным человеком; не потому, что ты мой друг. В конце-то концов разреши тебе прямо сказать: какой мне интерес увиваться вокруг тебя?.. Значит, о чем это мы говорим? Мы, слава богу, друг друга хорошо знаем, у меня тоже могут быть недостатки, но все должны признать, что я обладаю одним качеством – прямотой, искренностью. Так вот я тебе откровенно скажу, что я бы весьма сожалел, если бы собрались настоящие друзья и стали говорить, понимаешь…
Маке. Хорошо, мон шер, но кто же говорит?
Лаке. Ты.
Маке. Я?
Лаке. Я вижу, ты смотришь на меня с таким видом как… будто хочешь сказать, что ты мне не веришь.
Маке. Но скажи же прежде всего, во что верить? Ведь ты мне ничего не сказал. Ты сказал лишь, что один из друзей, которые собрались вчера, терпеть меня не может, а ты утверждал, что я умный человек.
Лаке. Вполне понятно, что я так утверждал.
Маке. Но что же говорил мой друг, который меня не переносит?
Лаке. Вот именно об этом я и хотел сказать, но что делать, раз ты меня все время перебиваешь? Вот он, твой вечный недостаток – ты перебиваешь.
Маке. Хорошо, больше не буду перебивать. Говори, я слушаю.
Лаке. Когда я сказал, что ты парень с головой, он сначала улыбнулся мне, дескать: простофиля ты, а потом и говорит: «Пусть он будет с головой, но все равно он… того – болван».
Маке. Болван?
Лаке. Болван.
Маке. Почему же это он меня считает болваном?
Лаке. Да по многим причинам…
Маке. Например?
Лаке. Ты все время пренебрегаешь службой.
Маке. Неправда!
Лаке. Тебя три раза чуть не выгоняли со службы…
Маке. Врет!
Лаке. Ты играешь в карты как шляпа, и все над тобой смеются!
Маке. Я – шляпа?
Лаке. Ты пьешь…
Маке. Пью? Две-три кружки пива за день!
Лаке. Ты взял жену без приданого…
Маке. Это мое дело! Какой осел! Прошу тебя, скажи, кто этот осел? Мне необходимо знать!
Лаке. Я же тебя с самого начала предупредил, что не скажу.
Маке. Почему же ты мне не скажешь, если сам утверждаешь, что ты мой лучший друг?
Лаке. Чтобы ты устроил мне с ним очную ставку? Не имею никакого желания.
Маке. Честное слово – нет! Клянусь всем самым дорогим для меня, что я даже словом никогда не обмолвлюсь. Я хочу только знать его имя, чтобы остерегаться и презирать его.
Лаке. Это невозможно, Маке.
Маке. Клянусь честью! Умоляю, назови мне его.
Лаке. Вот видишь, это вечный твой недостаток – не умеешь хранить тайну. Я тебе ясно заявил, что не скажу. У меня много недостатков, какие хочешь, но любой и каждый может подтвердить, что у меня есть одно качество: я умею держать язык за зубами. Я не люблю ходить и трезвонить повсюду, как ботало.
Маке. Тогда разреши мне тебе заявить, что ты мне не друг, как я раньше думал.
Лаке. Я? Я тебе не друг? Это я-то? Браво! Мерси!
Маке. В конце концов друг – это…
Лаке. Конечно, я дурак, что все тебе рассказываю… Ладно, буду молчать. Будь я неладен, коли хоть когда-нибудь тебе что-нибудь скажу… (Обращаясь к кельнеру.)Человек, две маленьких.
Маке. Ну… а этот друг больше обо мне ничего не говорил?
Лаке. Он многое болтал… Но в конце концов… почему тебя это волнует?
Маке. Меня не волнует, только мне обидно видеть, до чего же может дойти человеческая подлость. Ты говоришь, что это мой друг?
Лаке. Да.
Маке. Близкий друг?
Лаке. Конечно.
Маке. Но что он еще говорил?
Лаке. Не скажу, ты рассердишься. Ведь ты сам должен признать, что недостаток твой – вспыльчивость.
Маке. Клянусь честью, я не рассержусь.
Лаке. Он говорил про твою жену… что она…
Маке. Что?!
Лаке. Что она… Да глупости все это, что тут говорить. Да! Но я его здорово обрезал: «Я не позволю, – сказал я ему, – задевать честь жены моего друга!»
Маке. Как? Честь моей жены?
Лаке. Дескать, она слишком красива и слишком молода для тебя, что она вышла за тебя только потому, что была бедной, но…
Маке. Что?
Лаке. Что в театре у нее… «Бесплатная ложа», – возразил я. «А на какие деньги два раза в день, и утром и вечером, она катается по шоссе?» – говорит. «Тоже бесплатно», – поддел я его. «А лето проводит в Синае тоже бесплатно? – не унимается он. – Откуда такая роскошь?»
Маке. Какой подлец!
Лаке. А потом он почти открыто намекнул на другого друга…
Маке. На кого?
Лаке. Этого я не скажу…
Маке. Послушай, Лаке! Ты знаешь, это уж слишком! Ты должен немедленно его назвать.
Лаке. А если я не хочу?
Маке. Захочешь, слышишь! Иначе получишь от меня пощечину!
Лаке. Ну вот, видишь, твой вечный недостаток – грубость.
Маке. Достаток, недостаток… Сейчас же говори, на кого он намекал?
Лаке. Ты хочешь обязательно знать?
Маке. Да!
Лаке. На Фэникэ.
Маке. На мужа сестры моей жены? На моего свояка?
Лаке. На Фэникэ, на твоего свояка.
Маке. Подлец! Каналья! Кто он такой! Ты должен назвать его имя!
Лаке. Видишь ли, твой вечный недостаток…
Маке. Ничего не хочу знать! Ты должен назвать его!
Лаке. Не скажу.
Маке. Тогда я дам тебе пощечину, понимаешь!
Лаке. Пожалуйста! Только ты очень-то на меня не налетай. Интересно выходит! Но конечно, я во всем виноват, а не ты… Я поспешил предупредить тебя, чтобы ты остерегался друзей, чтобы ты, как последний дурак, не доверял любому и каждому, я обращаю твое внимание на то, как судачат сплетники про твою честь и про честь твоей жены, – и ты, вместо того чтобы поблагодарить, набрасываешься на меня… Ну что же, ты меня заставишь впредь избегать тебя…
Маке. Значит, ты не хочешь мне сказать?
Лаке. Нет.
Маке. Мерси. (Подзывает кельнера и расплачивается.)
Длительная пауза, во время которой Маке барабанит пальцами по столу. У него такой вид, словно он что-то глубоко обдумывает. Появляется новый посетитель, Таке; он подходит к столику друзей.
Таке. Добрый вечер.
Лакеи Маке. Добрый вечер.
Таке. Ну и трепач же ты, дружище Лаке! Заставил меня потерять целую ночь. Я сидел и ждал тебя до рассвета, как идиот, у Космана.
Лаке. Прошу тебя, извини. Я никак не мог, просто падал от усталости. Мне необходимо было отдохнуть как следует ночью. Я лег спать в восемь часов.
Маке (поднимается и в ярости кричит).А! Значит, ты вчера вечером лег спать рано! Этой ночью ты не был у Космана? Теперь я знаю, кто этот друг! Получай! (Отвешивает ему две звонкие оплеухи и уходит.)
Лаке. Вот видишь? Это его недостаток – он скотина! Да еще грубый… и не умеет себя вести!
1900
Перевод И. Константиновского
Файв-о-клок по-английски пять часов дня. В великосветском обществе каждая дама назначает определенный день (jour fixe), когда она принимает гостей и потчует их чашкой чая в пять часов дня. Поэтому в высшем свете говорят еще и «five o’clock tea», то есть пятичасовой чай. Дамы из высшего круга обычно публикуют в хронике Клаймора свой приемный день к сведению многочисленных знакомых и друзей. Например, в газете «L’indépendance Roumaine» [110]110
«Румынская независимость» (франц.).
[Закрыть]напечатано:
«Madame Esméralde Piscopesco five o'clock tea tous les jeudis» [111]111
«Госпожа Эсмеральда Пископеско принимает по четвергам в пять часов дня» (франц., англ.).
[Закрыть].
«Сегодня как раз четверг, – подумал я, – схожу-ка я к мадам Пископеско».
Лакей во фраке и белых перчатках ввел меня в роскошный салон богатого особняка Пископеско. Однако там никого не оказалось. Неожиданно я услышал голоса в глубине салона. Ах вот что, это разговаривают в маленькой интимной гостиной, отделанной в стиле Людовика XV. Два женских голоса щебечут наперебой, напоминая чириканье воробьев. Направляюсь туда и застаю мадам Мэндику Пископеско со своей сестрой, мадам Тинкуца Попеску. Госпожа Мэндика встречает меня со своей обычной грацией и приглашает принять участие в беседе. Признаюсь, я всегда питал слабость к тому, что французы называют la causerie [112]112
Беседа (франц.).
[Закрыть], и поэтому охотно посещаю светское общество. Иными словами, мне нравится беседовать с дамами высшего света. Я нахожу в этих беседах гораздо больше прелести, чем в мужских разговорах. Женщины умеют сказать тысячу пустяков с такой грацией, что это выглядит куда более интересным, чем серьезные мужские разглагольствования. Простой цветочек, ленточка, еле уловимый нюанс в тоне или любой пустяк, облагороженный проницательным женским умом и произнесенный с тем необыкновенным изяществом и с теми нежными голосовыми модуляциями, которые свойственны одним лишь женщинам, да еще при этом сопровождающийся прелестной игрой глаз, приобретают для меня невыразимое очарование. Обо всем этом я думал, входя в салон мадам Пископеско. Мне предстояло провести здесь восхитительные минуты.
Я. Вы разрешите, мадам Пископеско…
Мэндика. Вы пришли как раз вовремя…
Тинкуца. Вы были в…?
Мэндика. Замолчи!.. Дай мне сказать… Вы были вчера вечером в цирке?
Я. Да, был.
Тинкуца. Кто еще…
Мэндика. Да замолчи ты, бога ради! (Ко мне.)Вы видели Мицу?
Я. Вашу сестру?
Мэндика. Нет… Мицу Потропопеску, ту молоденькую, знаете?
Я. Да; она была в ложе напротив…
Мэндика (к Тинкуце).Видела?
Тинкуца (ко мне).С кем?..
Мэндика. Молчи!.. (Ко мне.)В какой шляпке она была?
Я (в замешательстве).В какой шляпке?..
Тинкуца хочет меня прервать.
Мэндика (закрывая ей рот ладонью).В большой шляпе, правда?
Я. Да…
Мэндика (к Тинкуце).Видала? (Ко мне.)Бле-жан-дарм? [113]113
Ярко-голубая (франц.).
[Закрыть]
Я. Кажется…
Мэндика. С лентами вье-роз? [114]114
Темно-розовый (франц.).
[Закрыть]
Я подтверждаю это кивком головы.
(К Тинкуце.)Будешь в другой раз спорить?
Тинкуца. Погоди, увидим… (Ко мне.)Она была с мужем?
Мэндика (к Тинкуце).Помолчи!
Тинкуца. Нет, позволь уж и мне спросить! Почему только ты можешь задавать вопросы?
Мэндика (мне).Она была с Потропопеску?
Я (в замешательстве).Мне кажется, что…
Мэндика. Разве она не была с Хараламбиной?
Я (в еще большем замешательстве). С какой Хараламбиной?
Тинкуца. Со своей мамашей.
Я. С мамашей?..
Мэндика. Такая маленькая, уродливая старушонка, похожая на сморщенное яблоко, да к тому же еще и расфуфыренная…
Я (вздыхая).Правильно.
Тинкуца. С крашеными рыжими волосами.
Я. Да, да…
Тинкуца (к Мэндике).Видела?
Мэндика. Что именно?.. Будто ее мать ничего не знает! (Ко мне.)Кто-нибудь входил к ним в ложу?
Я. В ложу?
Тинкуца. Митикэ не приходил?
Я. Какой Митикэ?
Мэндика. Вот те на! Какой Митикэ!..
Тинкуца. Митикэ – лейтенант Лефтереску…
Я. Поверьте мне… честное слово…я, так сказать, не могу сказать, потому что…
Мэндика. Потому что вы кавалер и не хотите выдавать даму!
Тинкуца. Но вы же видели Лефтереску в цирке?
Я. Помнится, он сидел в партере прямо передо мной…
Мэндика. Возле ее ложи!.. (Тинкуце.)Теперь ты поняла? Видишь, как ты глупа!
Тинкуца. Это невозможно!
Я (взглянув в окно и увидав закрытую карету, подъехавшую к дому).Говоришь о волке, а мадам уж у дверей.
Тинкуца. Да, это она!
Мэндика. Какая нахалка!..
Я (охваченный дурным предчувствием, беру шляпу и пытаюсь ретироваться).Разрешите мне откланяться… Очень рад, что нашел вас, как всегда, веселыми и очаровательными. К сожалению, я вынужден вас покинуть.
Тинкуца (преграждая мне дорогу).Так скоро!
Я. Уверяю вас… весьма срочное дело…
Мэндика (загораживая дверь).Даже не выпив чашечку чая?
Я (весь во власти своих предчувствий). Честное слово…
Мэндика. Как раз теперь?
Тинкуца (выхватывая шляпу из моих рук).Это невозможно!
Вынужденный покориться, я падаю в кресло.
Лакей. Мадам Потропопеску.
Мэндика становится пунцовой, Тинкуца синей, я бледнею. Появляется мадам Мица Потропопеску, удивительно красивая и, как всегда, в шляпке бле-жандарм. Дамы нежно целуются.
Мица. Вы не можете себе представить, ма шер, какой мороз на улице… Если так продержится всю ночь, сурепица совсем пропадет!
Я. Не думаю, как раз недавно я говорил с арендаторами…
Мица. Да ну вас! Мне об этом написал сам Потропопеску!
Мэндика (к Мице).Вы были вчера?..
Тинкуца (к Мэндике).Помолчи! Дай мне спросить. (К Мице.)Вы вчера были в цирке, мадам Потропопеску?
Мица. Да.
Мэндика. Од…
Тинкуца (к Мэндике).Замолчи!.. (К Мице.)Одна?
Мица. Нет. С маман.
Тинкуца. С маман?.. Браво!
Я (решительно вставая).Прошу прощения, но я…
Мэндика (не давая мне взять шляпу, тихонько).Как раз теперь? В самый интересный момент!.. (Нажимает на кнопку звонка.)
Тинкуца. И… много было народу в цирке?
Мица. Полно.
Мэндика (все еще нажимая кнопку).Что за олухи? Не слышат!
Появляется лакей.
Я не тебя звала. Твое дело стоять в передней. Где эта корова Роза? Почему она не подает чай?
Лакей уходит.
Тинкуца (к Мице).Был там кто-нибудь из знакомых?
Мица. Нет, почти никого… Были, конечно, Константиняска, Думитряска, Василяска, Джеорджяска, потом обе Огретиняну…
Появляется горничная Роза
Мэндика. Где чай?
Роза. Он готов, мадам.
Мэндика. Какого же черта ты не подаешь?
Роза. Он уже подан, в салоне.
Мэндика. Что же ты, дура, молчала?!
Роза уходит, недовольно ворча.
Попридержи язык, нахалка!
В это время мадам Тинкуца Попеску молча играет перламутровым ножом для вскрытия писем, а мадам Потропопеску поглядывает в зеркало, пытаясь поправить завиток непокорных волос на лбу. Мадам Пископеско непринужденным жестом приглашает нас в большой салон, где сервирован чай. На столе стоит самовар и серебряный чайный сервиз с монограммой Э. П., на которой изображена графская корона.
Тинкуца (к Мице).Кстати, вы нам так и не сказали, кто еще был в цирке.
Мица. Я ведь говорила… Обе Огретиняну…
Тинкуца. Нет… из мужчин…
Мица. Из мужчин?
Я быстро направляюсь в маленький салон и хватаю шляпу.
Мэндика. Вы разве не выпьете чаю?
Я (крепко сжимая в руках шляпу).Почему же… я выпью.
Тинкуца. А разве Митикэ… Разве он не был в цирке?
Мица. Митикэ?! Какой Митикэ…
Тинкуца. Лефтереску!.. Младший лейтенант!
Я (торопливо глотая чай и обжигаясь, к Мэндике).Прошу прощенья, но я должен…
Мица (весело смеясь, к Тинкуце).Ах, Лефтереску? Ваш Митикэ?..
Тинкуца. Ваш, нахалка вы этакая!
Мица. Нет, ваш, хамка!
Уронив чашку, я отталкиваю мадам Пископеско, выбегаю в переднюю и мигом выскакиваю на улицу. У ворот я сталкиваюсь с Лефтереску.
Я. Куда вы идете?
Лефтереску. На файв-о-клок к мадам Пископеско.
Я. Убегайте, несчастный!
1900
