Текст книги "Военный инженер Ермака. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Михаил Воронцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)

Глава 5

Утро выдалось свежее, с легким туманом над землёй. Ворота в острог были уже приоткрыты – стража зевала, подперев щеку кулаком. Я кивнул, пошёл по тропке к речке. На том же месте, что и в прошлый раз, я умылся, потом разделся и прыгнул в воду.

Холодная, но после нее бодрость приходит и боевой настрой. Кажется, что горы снести сможешь! Я немного поплавал немного, вернулся в городок и собрался к кашеварке (есть после купания хотелось зверски).

Но не дошёл – из-за угла вышел незнакомый казак. Высокий, хмурый, с серьгой в ухе.

– Пошли, – сказал он. – Тебя Ермак в острог зовет.

Объяснять ничего не стал. Мы молча прошли сквозь ворота и оказались во дворе острога. Я обратил внимание на несколько больших по местным меркам строений и полуземлянок с окнами. Оружие и порох в них хранят, догадался я.

Правильно сделано – если рванет, то взрывная волна уйдет вверх и не разнесет острог, а окна – чтоб огнем для освещения внутри не пользоваться. Пришлось, наверное, постараться, чтоб сырость внутри не скапливалась. Порох ее очень не любит. Капризный он предмет. От воды сыреет, от огня взрывается. Все ему не так.

Как выяснилось, меня жали. Десяток с лишним человек, и все очень важные здесь персоны.

Ермак стоял в центре – спокойный, как камень, глаза прищуренные. Рядом – знакомые и новые лица. Андрей Собакин, «старый волк», начальник стрельцов (его нетрудно было узнать по отличающемуся от остальных кафтану и по лицу – точно есть что-то волчье, разведчик Прохор Лиходеев, начальник охраны Лука Щетинистый.

А еще кузнец Макар, плотник Дементий Лапоть с обрубком доски подмышкой и огромным увесистым мешком за плечами, и все сотники – Мещеряк, Шрам, Черкас, Ильин, Гроза, Болдырев.

Кое-кого я уже знал, а других мне показал Никита. У меня на лица память хорошая, так что одного от другого быстро отличил.

Хотя лица у всех одинаково суровые. Очень хотелось пошутить, спросить, чего такие мрачные, не выспались, что ли, но не стал. Могут шутки не оценить, и о последствиях этого лучше не думать.

Немного поодаль стоял есаул Елисей Скрыпник. О нем мне тоже рассказывал Никита, и он мне сразу не слишком понравился. Худой, как жердь, жилистый, глаз косит. Улыбка совсем недружелюбная. Глаза чёрные, угольные, взгляд скользит, как лезвие.

Не самый приятный в общении человек, решил я. Но должность у него важная. По сути третий человек в отряде после Ермака и Матвея. А то и вообще второй, есаул ведь, как бы выше сотника, хотя правой рукой Ермака Никита назвал все-таки Матвея. Надо будет с ним поосторожней.

– Ну что, – сказал Ермак. – Надо твой самострел в деле поглядеть. Кто-то его уже видел, а кто-то – нет. Бери его и пойдем в лес испытывать.

– Понял, – ответил я и принес самострел из своей избы. Доску и шкуру не стал брать – мишени захватил с собой плотник.

Мы пришли на то же место с поваленным деревом, около которого я уже опробовал самострел.

Дементий поставил, доску, отошел, и я послал стрелу.

Все прошло, как и в тот раз, очень удачно! Доску, шкуру и мешок с травой стрелы били, как надо. Затем появились цели, которых раньше не было.

Для начала кожаный татарский доспех. На пятидесяти метрах стрела его будто не заметила. Не будет жить враг после такого, точно не будет.

Затем на этот же доспех нацепили пластину из меди (татары, какие побогаче, иногда использовали такие). С ней было уже сложнее, но на том же расстоянии и она пробивалась. Судя по удивленным и одобрительным лицам, я понял, что нынешние самострелы отряда так точно не умеют.

Дальше настало время кольчуги – зинджира, как она называлась у татар. Она была еще прочнее, но на пятидесяти метрах билась! Конечно, многое зависело от угла попадания, но тем не менее.

Последним был деревянный татарский щит. Та же история, хотя под углом стрела могла после пробития и застрять. А если его еще и укрепить бычьей кожей или металлом, то ситуация еще сильнее ухудшится. Но пока что вот так!

Я даже почувствовал гордость.

– Работает, – подвел итог Мещеряк, стараясь остаться невозмутимым. – И очень хорошо.

– Да, – закивали все.

– Пошли в город, – сказал Ермак. – Будем думать, делать ли такие самострелы и сколько.

Холодок еще стелился по полу избы, хоть печь была натоплена с утра. Мы сидели тесно – кто на лавках, кто на чурбаках. Здесь были все, кто ходил сегодня со мной в лес. А у стены, чуть в тени, сидел Тихон Родионович, староста города.

Среднего роста, плотный, с круглым лицом и густой седоватой бородой. Лоб с залысинами, но волосы всё ещё тёмно-русые, аккуратно приглаженные. На носу сидела линза в медной оправе – большая редкость, откуда только добыл он ее. А на указательном пальце правой руки – широкая, въевшаяся чернильная полоса.

– Ну, – сказал Ермак, – самострел мы посмотрели. Дело хорошее. Теперь скажите мне по-простому: лучше ли он, чем пищаль?

Собакин кашлянул, сдвинул брови.

– Смотря как судить, – начал он. – Пищаль, коли рядом бьёт – дырку в бревне сделает. Но пороху мало. А если дождь – фитиль гаснет. И пока перезарядишь его…

Лиходеев кивнул.

– Самострел не шумит. Стрела летит быстро. В дозоре или засаде – вещь незаменимая.

– И в бою, – вставил Болдырев. – Из пищали быстро не выстрелишь. А самострел вдвое чаще бьет, если умеешь управляться с ним.

– Сколько нам таких нужно? – спросил Ермак.

На миг повисло молчание. Потом Мещеряк сказал:

– На каждого лучше. Или хотя бы на половину людей. Порох – не навоз, сам не появится. Обозов давно не было. А когда будут – одному Богу ведомо. А дерево, кожа, железо – у нас своё. Из лука татарин может стрелу и дальше навесом пошлет, но она так менее страшна. А по пробитию брони мы выигрываем. Будем пытаться использовать самострелы вместо пищалей, ничего другого в голову не приходит.

Все согласно закивали головами.

– Сколько в день таких сделаете? – Ермак повернулся к Макару.

Макар протёр руки, уставился в потолок.

– За день не управлюсь ни с одним. С первым получилось быстро, потому что металл подходящий имелся. Но он быстро кончится. А с тем железом, что мы добываем, возни много, – ответил он. – Его сушить надо, обжигать, а еще бить крицу – то есть, получившееся мягкое железо, выгонять из него все нехорошее, потом цементировать, засыпав углем… Раз в три дня можно, да и то, если всё бросить и только самострелами заниматься. Но я ж ещё ножи, топоры, подковы кую…

– Доски я порублю быстро, – вставил Лапоть. – Но… тут ещё одно.

Он встал, почесал в затылке.

– Доска-то нужна хорошая и сухая. Но у нас такой мало. Штук на пятнадцать самострелов может хватит. А надо-то, выходит, чуть ли не двести.

В избе недовольно засопели.

– Сырая доска не годится, – продолжил он. – Ведёт её, скукоживает, она гниёт. Сушить как? Если по-обычному – год уйдёт. Если у печки – то можно быстро, меньше месяца, но постоянный глаз необходим. Не досмотрел – доска треснет или пересохнет.

Я поднял голову.

– Нужно строить отдельную сушильную избу. С решётками, с дымоотводом, с равномерным теплом. Там можно класть доски и сушить под надзором. Сменами. Один следит – другой спит.

– Дело говоришь, – произнес Мещеряк, и все в избе одобрительно закивали головами.

– И кузню вторую надо, – сказал я. – Я сам могу ковать. Только не отвлекаясь. Мне бы помощников, а Макар пусть текущим займётся – ножи, подковы, крюки. Ну и самострелами, если будет время. А я – только самострелами. И всем, что к ним – стрелами, наконечниками.

Макар криво улыбнулся и закивал головой. Ермак и остальные тоже согласились.

– Ну, если так – железа надо больше. А то вдруг не хватит. Надо увеличить добычу. Ну и пара подмастерьев нужна, – произнес я.

– Организуем, – проговорил староста. – Есть у меня один. Кузнецу по молодости помогал, потом руку повредил, но лупить кувалдой ещё может. И ещё двое – молодые, но понятливые.

Ермак задумчиво кивнул. Потом посмотрел на Лаптя:

– Сможешь избу-сушилку заложить?

– Смогу. Только надо людей. Пять-шесть человек, чтоб рубили, клали, бревна и глину носили.

– Выделю, – пообещал Тихон.

– Тогда так, – произнес Ермак, вставая. – Макар остаётся в кузне. Максим берёт помощников и отвечает за самострелы. Лапоть с плотниками сушильню ставит. Железо заготавливаем. У кого есть вопросы?

Вопросов не было ни у кого.

– Работать начнём сегодня. Времени нет. А через неделю – чтоб еще несколько самострелов появилось.

Тихон Родионович медленно поднялся.

– Я списки составлю. Кто пойдёт в сушильню, кто ставить кузню, кто потом к Максиму. И склад мы ему отдадим – тот, что у стенки, где бочонки с припасами раньше хранили. Только порядок там навести. А то крысы железо пожрут, хе-хе.

Все кивнули.

– А теперь… – проговорил Ермак.

– Теперь нам надо решить, возьмем ли мы обратно Максима к себе в отряд, или он будет нам помогать, как простые жители города. Кто хочет сказать?

Есаул Скрыпник вздохнул, почесал щеку и произнес:

– Не знаю я… Непроверенный он. Раньше был наш, а теперь вон как… Кто знает, что там на деле случилось, когда татарин ему по башке двинул… Тяжело с тем, кто ничего не помнит… И про кого сведущие в колдовских силах всякое говорят…

– Он человека моего спас, – возразил ему Лиходеев. – Двух кучумовских татар убил. Одного ножом зарезал, не побоялся с ним на саблю идти. Оружие нам будет делать, которое лучше нашего. Сколько мы его будем проверять-то?

Все в избе одобрительно закивали. Со своего места поднялся Матвей Мещеряк.

– Я тоже поначалу смотрел на него очень косо. Но отец Тихомолв сказал, что все хорошо, да и Максим проявил себя, как лучшие наши бойцы. Двух татар победил в бою, спас своего товарища! А мог пройти мимо, и никто бы ничего не узнал. Сколько мы его проверять будем? Что он должен сделать, чтоб мы ему наконец-то поверили? Голову Кучума принести на тарелке?

Все, кроме Скрыпника, загоготали.

Мещеряк, довольный впечатлением, продолжил.

– Да и то кто-нибудь скажет, что этого мало! А, между тем, когда в поход собирались, столько людей к нам пришло, которых никто не знал! Да, оказались среди них и трусы, и подлецы, но жизнь – она такая! Что вообще происходит? Какой-то шаман забил нам головы своими фантазиями!

– Ну, кто за то, чтобы взять Максима обратно к нам в отряд? – спросил Ермак.

– Я, – сказал Мещеряк. И все за ним, кроме Елисея, сказали «я». Последним, после долгой паузы, сказал «я» и Ермак.

Вопрос был решен.

– Эх, жаль отец Игнатий сейчас опять не в городе, – вздохнул Ермак. – Ну да ничего.

– Подойди к иконе.

Я встал и шагнул к стоявшей в углу иконе. На ней – лик Спаса. Перед ним горела свеча.

– Клянешься ли ты быть верным товарищем нашим? Не предавать, не бежать, не уклоняться? – сурово спросил меня Ермак.

– Клянусь.

– Клянешься ли, что будешь силу и знание отдавать делу общему, во славу земли Русской?

– Клянусь.

– Клянешься ли слушаться старших – меня, сотников и назначенных над тобой?

– Клянусь.

– Клянешься ли молчать, где надо молчать, и говорить правду, где правда нужна?

– Клянусь.

– Тогда вот тебе крест. Приложись.

Я приложился. Лоб коснулся тёплого дерева. Затем Ермак сказал:

– С этого дня ты снова свой. Казак нашего отряда. Похоже, что ты умеешь и оружием действовать, и кузнечным молотом… но сейчас нам молот нужнее. Верните ему оружие.

Лиходеев выглянул за дверь, кого-то подозвал, дал ему указание, и через минуту молодой казак принес в избу саблю, пищаль, «берендейку» с порохом и сумку (там, судя по всему, лежали пули, пыжи, фитили и прочее).

Пищаль тяжелая, обмотанная веревкой. На стволе кое-где следы ржавчины, но он еще постреляет. Сабля – простая, затертая у гарды, но ухоженная. Казалось, что прежний владелец ей доверял больше, чем ружью.

– Теперь это снова твое, – произнес Ермак. – по праву. Береги.

Я молчал, не зная, что сейчас сказать. Почувствовал, что теперь у меня по-настоящему началась новая жизнь.

– Служить ты теперь будешь в кузнецах, – продолжил Ермак. – Самострелы – дело сейчас самое важное. Начальствовать над тобой будут только двое: я и Матвей Мещеряк. Понял?

– Понял, – кивнул я.

Мещеряк шагнул ближе. Лицо у него было спокойное, даже, я бы сказал, нарочито спокойное. Посмотрел он на меня прямо, внимательно, будто впервые увидел.

– Не подведи, – сказал просто. – Мне балаболы не нужны. Если сказал, что сделаешь – чтоб было. А нет – скажи заранее. У нас тут война. Каждый день может стать последним.

Я снова кивнул.

Староста Тихон Родионович подошел к нам.

– А по хозяйству, – сказал он, – иди ко мне. Что нужно – материалы, еда, люди – скажи. Я решу. Но чтоб без беготни. И следи, чтоб воровства не было. А то в кузне железо, а железо – вещь дорогая.

– Понял, – ответил я.

Когда мы вышли из избы, я сразу подошел к старосте.

– Тихон Родионович, первым делом как раз хочу посмотреть, где у нас железо добывают. Посмотреть руду. Оценить, что и как. Без этого мне никуда. Надо ведь понимать, на что рассчитывать. А если будем на сотни самострелов работать – нужно много. Очень много.

Староста на секунду задумался, потом кивнул.

– Очень правильно говоришь. Пойдём. Сам давно хотел проведать, что там и как.

Я быстренько отнес пищаль в свою избу (сейчас она мне не нужна), но нацепил саблю и повесил на плечо самострел. Затем мы вышли из города и спустились к пристани.

– Через реку пойдём. Рудник тут недалеко, в кустах, за рекой. Там еще до нас татары железо добывали, хотя они с ним не очень умеют обращаться. Струг видишь на том берегу? Он привез к нему рабочих и охрану. Без охраны, сам понимаешь, нельзя. Татары шныряют. Хотя на рудник пока не нападали.

Староста подозвал двух людей, мы сели в лодку и они повезли нас на противоположную сторону Иртыша, к стругу. В нем, как выяснилось, находился казак с пищалью. Часовой. Или сторож, вернее сказать.

– Железо, – рассказал Тихон, пока мы плыли, – добывают из болотной руды. Собирают рыжеватые корки в земле, просушивают, потом в кузню. Много не берут – железа пока что хватает. И на хозяйство, и на пули, и на стрелы. Много стрел не делали, потому что не полагаются на них. Против татарской орды с луками не выстоять. И пуль тоже достаточно, потому что порох закончится гораздо быстрее. Вот так!

Иртыш тек медленно, неспешно. У кромки воды стояли лопухи, склонившиеся деревья. Надоедливо звенели комары.

Мы выбрались на берег прошли ещё с полверсты по тропинке. Я уже начал чувствовать знакомый запахи земли, влаги, гниющей травы, смешанные с чем-то металлическим, едва ощутимым, но знакомым мне ещё с тех времён, когда я работал с буровиками.

Наконец мы оказались на небольшой вырубке у кромки болота. Там, сильно в грязи, копались трое мужчин в длинных рубахах с закатанными рукавами, неспешно вытаскивали лопатой рыжие кусковатые породы в бочку. Чуть поодаль, у дерева, сидели четверо казаков с пищалями и луками – охрана.

Староста махнул им рукой. Они кивнули.

– Вот, – сказал он. – Наш рудник. Какой есть. Не велик, но руда тут имеется. Слой хороший. Глубже вода. Там уже не достать, тонешь. Но пока хватает.

Я подошёл ближе, взял кусок той самой руды. Он был тёмно-бурого цвета, местами с жёлтыми вкраплениями, ломался ломко, от него остался рыжий след на ладони. Болотная руда, как я и думал. Лимонит, скорее всего. Бурый железняк. Качество… нормальное. Не сказать, чтоб богатое, но жить можно.

– Сколько тут в день набирается? – спросил я.

– Бочка. Иногда две, если повезет.

– Этого мало, – покачал я головой. – Теперь надо будет больше.

Староста нахмурился.

– Ну, давай думать, сколько надо людей.

Я встал, оглядел место. Земля здесь мягкая, торфяная. Сырая, но не трясина. Расчистить территорию, выкопать отводной ров… А если соорудить навесы – сушить можно прямо тут.

– Надо увеличить добычу, – сказал я вслух. – Без железа войну не вытянем. Самострелы его требуют много. И еще стрелы. Даже наконечник на каждую стрелу железа просит. А стрел надо… по пятьдесят на человека минимум. И самострельщиков больше сотни. И кто знает, что, кроме самострелов, еще понадобится.

Староста молчал, слушал. Я продолжил:

– Значит так. Надо сюда больше людей. Хотя бы человек шесть. Можно поставить тут яму или временную кузню и обжигать прямо на месте, но лучше это делать все-таки в городе. Здесь опасно.

Тихон медленно кивнул.

– Раньше жгли на яме в городе, но сейчас перестали, потому что запас небольшой образовался. Решим сделать обжиговую печь – сделаем. Да и с рабочими разберемся. Будет их столько, сколько нужно. Железо сейчас, получается, важнее остального. А насчет охраны надо с Ермаком или Матвеем поговорить, пусть выделяют людей. Здесь я не властен.

Потом усмехнулся уголком рта:

– Говоришь складно, правильно! Начинай тут командовать, коли дело знаешь лучше остальных.

– Я не командир, – скромно ответил я. – Но если что-то действительно знаю лучше, другие пусть слушают. Общее дело от этого только выиграет.

* * *

Шатёр хана Кучума был натянут над помостом, обит изнутри коврами и шкурами, а в углу курился благовонием кедровый дым. Рядом с ним лежала сабля в чернёных ножнах – подарок бухарского хана, тонкая, изогнутая, с рукоятью из рога. Кучум сидел, прислонясь к подушке, глядя на медленно плывущие облака. Около него, будто тени, стояли двое стражей.

В шатёр быстро, низко кланяясь, вошёл человек в одежде купца. Он опустился на колени и, не поднимая головы, ждал, пока хан разрешит ему заговорить.

– Слушаю тебя, – произнёс Кучум, не поворачивая головы.

– О повелитель, – начал тот, – стало известно, что тот человек у Ермака сделал самострел, который гораздо сильнее старых. Он пробивает и дерево, и доспехи. Вероятно, Ермак прикажет сделать много таких.

Кучум медленно повернул голову и посмотрел на сидящего на коленях.

– Я так и думал… – произнёс он, будто размышляя вслух. – Все это было не просто так.

Он замолчал на мгновение. Затем выпрямился, откинув подушку, и взглянул на одного из стражей.

– Он должен быть мёртв. И как можно быстрее.

* * *

Глава 6

Уже когда поплыли обратно, я стал думать, как организовать обжиг руды, без которого нам никак. Его смысл в том, чтобы удалить влагу, органику и сернистые соединения, подготовить материал к плавке, сделать его более хрупким.

Вариантов у меня всего два – печь (простая, без горна, он тут не нужен), или обжиговая яма, которая была в городе, но сейчас «временно закрылась».

У каждого способа свои плюсы и минусы.

Рыть яму – дело быстрое. Пару часов с лопатой – и вот она, обложил камнем, натаскал дров, заложил слоями руду с хворостом, поджёг – и жди. Или продолжить жечь в старой. Но! Дыму – как из пекла, тепло – куда угодно, только не в руду. Половина жара уходит в землю, ещё часть – в воздух. Руда греется неравномерно, часть пережигается, что усложняет потом работу с ней, часть недожигается. И дым в радиусе версты видно, хотя это дело уже двадцатое.

Строить печь уже сложнее. Камни таскать, глину месить, стены вымазывать, топку делать. Но зато – тяга стабильная, жар держится дольше, руда прогревается лучше. Можно несколько обжигов в сутки проводить. Да и теплопотери меньше. Если правильно всё заложить, дрова сгорят медленно, горение будет ровным. И дождь нестрашен. Хоть крытую избу вокруг возведи – и пусть дым выходит через трубу.

Есть над чем подумать. Тут, в городке, я уже видел глину – жирную, с синеватым оттенком. Такая отлично лепится и держит форму. Камней – сколько угодно. Особенно у берега, где лодки швартуют. Некоторые даже с ровными гранями, будто кто-то уже ими пользовался. Можно строить!

Вопрос в другом: кто будет строить? Хотя, если нет специалистов, я и сам могу сложить, не впервой. В молодости мы на полигонах подобное делали. В поле – печи для обжига, для сушки, для химии даже. Чего только не плавили. Но тут – чужие люди, чужая жизнь. Надо спрашивать.

Я направился к избе старосты. Внутри пахло пергаментом, дымом и квашеной капустой. Тихон Родионович сидел за столом, подслеповато смотрел какой-то документ. Рядом – еще стопка таких же. Гм, обрадовался я. Бумага в Сибире все-таки имеется. Хорошо, она мне пригодится!

– По делу али так, в гости? – улыбнулся он.

– По делу, Тихон Родионович, – ответил я. – Без дела пока нет времени ходить. А дело у меня, про какое и говорили – надо обжиг руды налаживать. Нынешних объёмов мало, а нам на самострелы, на стрелы, на всё остальное железа нужна гора. Думаю – делать простую обжиговую печь. Камни у нас есть, глина тоже. Только руки нужны.

Староста потер бороду, хмыкнул и посмотрел на меня с прищуром.

– Печь, говоришь… А не в яме? Проще ведь. Я малость в кузнечном деле кумекаю. Видел, как что происходит. Яма у нас уже есть.

– Проще, да не лучше. С ямой – дым, потери жара, руда плохая. А печь даст стабильный обжиг. Много железа в день делать сможем. Печь под крышей круглый год работать сможет.

– Кто сложит?

– Если никого нет – сам сложу. Только помощники нужны. Камни таскать, глину месить.

Староста хмыкнул.

– А не спеши сам. Есть у меня один – Иларион Прокопьев, каменщик. Из Пермского края пришёл с обозом. Остался тут. Бани ставил, печи клал. Глуховат, зато руки золотые. Работает не быстро, но надёжно.

– Тогда пусть он и будет. Я с ним рядом стану, если что, покажу, как надо. И нужно еще будет глину, камни и прочее таскать. Я все это все видел около городка.

– Дам людей. Для начала троих, с тачками и лопатами. Один малый – Ивашка, бегает быстро. Второй – крепкий такой, серьезный, зовут Трофим. А третий – из татар местных, по-русски хорошо понимает и соображать умеет. Кучума вроде недолюбливает. Он будет с лошадкой, подвозить.

– Отлично! – обрадовался я.

– Пойдем, место для печи выделю, – встал из-за стола Тихон.

Пока шли, Тихон кому-то дал указания, и через минуту к нам пришел Иларион – невысокий, широкоплечий, с копной седых волос, густыми бровями и отсутствием вообще какой-либо спешки в движениях. Он посмотрел на меня с некоторым подозрением. Хотя, возможно, у него просто был такой характер – на все глядеть с подозрением.

– Печь, говоришь? Не кузнечная?

– Не-а. Обжиговая. Для железной руды. Жар, чтоб в руду шёл, а не в землю. Камни и глина тепло держат.

Он долго молчал. Потом кивнул.

– Будет. Сейчас возьмусь.

– Отлично, – сказал я.

Потом мы с Тихоном пошли к Ермаку. Его не было, куда-то уехал, но с Мещеряком мы быстро договорились об усилении охраны рудника. Долго объяснять не пришлось. Матвей быстро понял, что увеличение добычи неизбежно привлечет внимание татар, и тогда жди беды. Он тут же позвал какого-то казака (десятника, как я понял), и начал обсуждать с ним, кто будет дежурить на руднике.

По дороге обратно к месту закладки печи Тихон сказал, что уже отправил дополнительных людей на тот берег.

…Быстро убрав с участка пни, парни натаскали с помощью тачек камней. Илларион начал класть основание «на сухую», без глины, а потом начал обмазку. Глина месилась ногами – мешали её с соломой, с навозом, песком. Сверху сделал вытянутую «бочку» – то есть топка внизу, а загрузка пойдет сверху. Потом дымоход с заслонкой.

Работа пошла, и хорошо. Даже татарин, который с нами работал, сказал, что у них такие делали для сушки керамики.

Скоро печь будет готова. Потом ей высохнуть – и вперед.

Но на этом сегодня рабочий день у меня не закончился. Еще оставалось два важнейших дела! Сушилка для досок и вторая кузница. За день, конечно, довести до ума не выйдет, но запустить процесс надо. Времени на отдых нет совсем!

Начнем, пожалуй, с сушилки. Надо спешить.

Без сухой, крепкой, хорошо вылежавшейся древесины всё остальное насмарку. Даже если выкую идеальные дуги, даже если стрелы будут остры, как иглы, но ложе поведёт, оно треснет или скрутится, то стрелок станет в бою мертвецом.

Я пошел к Лаптю, нашему плотнику.

– Ну что, надо сушилку для досок соображать. Как у Ермака и говорили. Самострелы из сырого дерева не пойдут.

Он поднял голову, почесал затылок.

– Помнить-то помню, – ответил он. – Только теперь сомневаюсь уже. На печи ведет доски ой как легко.

– Если по уму – не поведет, – сказал я. – Нужна именно изба-сушилка. Закрытая, с решетчатыми настилами внутри. Доски в которой лежат слоями, а между ними – зазор для воздуха. Внизу – печь, хотя бы даже небольшая. Пусть жар идет мягко, не прямо в доску, а в воздух. Чтоб равномерное тепло и воздух выходил.

Лапоть покачал головой…

– Ну давай попробуем.

– Понимаешь, как в бане, только чтобы доски не вспотели.

– Идем за старостой. Моих сил на все не хватит. На избу у нас дерева готового может и достаточно, а на самострелы надо отряжать людей, пусть рубят. Для них какие угодно не подойдут.

– За сушку, небось, разговор завести хотите? – догадался староста, увидев нас.

– Точно, – сказал я. – Без неё самострелам грош цена. Доска должна быть сухая, иначе беда.

Староста кивнул, потом повернулся к Лаптю:

– Сможешь?

– Справимся, – ответил тот. – Максим объяснил, как что. Только руки надобны. Избу делать и деревья для самострелов рубить. Из сырого бревна доску не напилишь. Нужен ясень, клен, береза.

– Я распоряжусь, – кивнул староста. – Людей отправлю и на избу, и в лес. Ты только укажи деревья, какие валить. Потом на лошадях – и в город. А здесь вы стройте. Под избу место есть, прямо за старой кузней.

И работа началась.

Лапоть взял двоих своих учеников – парней лет совсем молодых, почти подростков, но ловких, толковых. К ним добавили пятерых мужиков из команды лодочников – сейчас у них не было неотложных дел. Думаю, некоторые из них останутся в плотниках надолго – приоритеты сейчас такие.

Сначала расчистили площадку за кузницей. Там было сухо, грунт плотный. Выставили четыре угловых столба, глубоко вбили их в землю. Дальше проложим лаги, настелем пол из толстых плах. Приточные отверстия внизу – для свежего воздуха. Вытяжные отверстия вверху – для выхода влаги и перегретого воздуха. К ним заслонки для регулирования. Крышу сделаем из жердей и обмажем глиной с соломой – быстро, дёшево, эффективно.

Внутри – пять уровней решёток из жердей и тонких брусьев. Последний, конечно, опасный. Он под потолком, там будет скапливаться горячий воздух, и до беды будет недалеко. Но посмотрим, поэкспериментируем.

Там будут лежать бревна и доски. Поставим небольшую печь, по образцу обжиговой, только с меньшим жаром. Труба пойдет далеко за крышу, чтоб хорошо тянуло.

Подмастерья назвали сушилку «жарким сараем». Ну, пусть называют, как хотят. Главное, чтоб построили. Думаю, за день-два управимся. Изба получится большой, высокой, много досок сразу влезет.

Тем временем в лес отправились два десятка мужиков с топорами и пилами. Команда оказалась разношерстной – русские, татары, остяки, вогулы. В качестве охраны – трое казаков с луками и пищалями. Староста распорядился чётко: срубать деревья по списку Лаптя. Берёза – стройная, не старая. Клён, ясень, если попадутся. А не попадутся – искать. Рубить осторожно, аккуратно. Лапоть не выдержал, пошел с ними, чтобы показать нужные деревья.

Скоро первые стволы выволокли из чащи. Затем – на телеги, и в город. Распилили их прямо у кузницы. Мда, влажность некоторых деревьев такая, что ногтём легко царапаются. Правда, не всех, некоторые очень даже ничего.

Вдруг послышался голос.

– Лодка вернулась.

Начальнику разведки Прохору Лиходееву сказал это один из его подчиненных. Тихо сообщил, почти шепотом, но я был рядом, и услышал. Прохор пришел посмотреть на наше строительство, любопытно ему.

Прохор тут же быстрым шагом пошел к причалу. Я – за ним. Интересно, почему говорилось так таинственно.

Лодка уже пришвартовалась. Из нее вылезли трое разведчиков. Один из них вел пленного татарина.

На нём был круглый шлем, вмятый сбоку, там виднелся след от пули, будто кто-то с силой вдавил ложку в кусок теста. Щека обожжена, кровь стекает по шее. Один глаз почти закрыт, второй стеклянно блуждает по сторонам, оглядывается. Пуля не пробила череп, но оглушила явно. Был бы порох посильнее, а дистанция поменьше, и пуля летела не вскользь, лежал бы мёртвым. А так – повезло. Идет, двигается, хотя руки связаны сзади веревкой.

Одежда – поношенный кафтан коричневого цвета, кожаный пояс, ножны с пустыми ножнами, башмаки порваны. Короткая кольчужная рубаха. Видно, не слишком бедный. Похоже, лазутчик. Волосы тёмные, в грязи. Лицо молодое, лет двадцать пять, губы сухие. На шее – амулет из кости с какими-то узорами.

– Врешь, не сорвешься, – сказал кто-то из стражи, когда татарин не то споткнулся, не то попытался вырваться. Прохор мрачно глянул на него и кивнул в сторону крепости.

– В избу. На замок и охранять.

– Не допрашиваем пока, – сказал Прохор кому-то. – Очухается – глядишь, сам заговорит. Сейчас у него в башке только звон и искры. Дадим отваляться.

Очень хотелось узнать, как его поймали, но спрашивать сейчас неудобно. Может, потом.

С пленного сняли кольчугу и втащили его в избу – ту самую, в которой я сидел. Заперли, и снаружи осталось два казака с ружьями – охрана.

Я вернулся к своей сушильне, глянуть, как идет работа. Сегодня у меня насыщенный день. Еще надо и кузню вторую закладывать и печь для обжига руды. А от этой беготни и организационной деятельности уже голова кругом.

И тут – выстрел.

В остроге.

Сначала один. Потом второй. Послышались крики.

Я выскочил наружу. У ворот острога уже толпа.

Забежав внутрь, я увидел окровавленное тело татарина около избы.

Пищали казаков-охранников еще дымились.

Там уже стоял Ермак и прочие руководители. Судя по физиономиям – недовольные, и очень.

– Говорил, что хочет что-то рассказать, если его не убьют, – оправдывался казак. – По-русски прямо! А как я дверь открыл, так он на меня и прыгнул!

– Тебя как учили? – зло сказал Ермак. – Без приказа не открывать! Видишь, что получилось? Плетьми бы тебя поучить, если словами не доходит… Ну да ладно, на первый раз прощаю. Помню о твоих заслугах в боях.

Рядом стоял начальник охраны Лука, и по его взгляду можно было точно сказать, что он прощать, в отличии от атамана, не собирается точно. Похоже, придется сегодня непутевому охраннику спать исключительно на животе, потому что филейная часть будет болеть.

Но может и правильно. Подверг недотепа риску и свою жизнь, и жизнь товарищей. И плюс ко всему ценного «языка» потеряли.

Надеюсь, кольчугу сохранили. На ней можно будет стрелы и другое оружие опробовать.

Казак стоял, опустив голову, и виновато разводил руками.

– Ай-ай-ай, – произнес, заглядывая в ворота, пожилой купец-татарин.

В острог ему вход был запрещен. Он смотрел на тело своего земляка-единоверца с расстояния.

– Такой молодой, и погиб ни за что, ни про что! Ну зачем воевать? Попался, так рассказывай! Будешь дружить с Ермаком, так он тебе жизнь сохранит! Зачем тебе этот хан Кучум! Он злой! Плохой он человек! Уже бы давно договорился с русским царем, и был бы мир на этих землях! Нет, хочет власти, хочет всеми повелевать! Тьфу!