Текст книги "Военный инженер Ермака. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Михаил Воронцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)

Военный инженер Ермака. Книга 1

Глава 1

                                                 

"В лето 7090 от Сотворения мира,

храбрый атаман Ермак с вольным казачьим войском

двинулся за Урал в сибирскую землю, находящуюся под властью жестокого татарского хана Кучума.

Победы следовали одна за другой,

но путь был тяжёл, рати редели, порох таял. Враг намного превосходил числом.

Поддержка из Руси, измученной Ливонской войной,

была мала и запаздывала. Смерть Ивана Грозного окончательно разрушила надежду на помощь государства. Купцы Строгановы, организовавшие экспедицию, теряли к ней интерес.

Отряд Ермака

укрылся в захваченном городе Искере,

столице татар на берегу Иртыша,

и держал его, стиснув зубы,

в ожидании суда истории и чуда."

Хроника минувших веков

Глава 1

Пролог

* * *

…Шедший впереди струг с треском налетел на что-то. Раздались крики и ругань.

Зря мы решили плыть этой ночью, подумал я. Очень зря. Не было раньше здесь ничего под водой. А теперь появилось.

Я вспомнил, как когда-то давно на мою колонну в Афганистане напали почти так же. Подбили первый танк и перегородили проход, а потом началась стрельба. Я был еще молодым капитаном инженерных войск.

И тогда, и сейчас, я мог бы не рисковать своей жизнью. Никто меня не заставлял ни сидеть на пыльной броне БТРа, ни стоять на деревянной палубе лодки.

– Максим, зачем тебе это нужно? – морщился седой полковник, которому я подал рапорт о прикомандировании. – Ты обучение провел? Провел. Отлично все сделал, даже мне понравилось. Поэтому оборудуют позиции и без тебя. Справятся! Нечего подставлять голову под пули. Там, куда ты просишься, их летает очень много. Горячее места в Афгане сейчас нет.

– Нужно, товарищ полковник, – упрямо сказал я. – Как говорится, если хочешь, чтоб было сделано хорошо, сделай сам. Если я буду контролировать, может, это спасет чью-то жизнь.

– Тут ты прав, – вздохнул он. – Ладно, езжай.

И, помолчав, добавил:

– Я тебя хорошо понимаю.

И сейчас я мог не покидать город и не отправляться на строительство нового острога. Опыт у казаков есть, инструменты – тоже. Все сделали бы сами.

Но со мной будет лучше и надежнее. Поэтому я здесь – на лодке, идущей по Иртышу.

Снова там, где полным-полно врагов. Но теперь вместо БТРа у меня казачий струг, а вместо «калашникова» – пищаль шестнадцатого века.

– Всем пригнуться! – приказал сотник Матвей Мещеряк. Хотя сам этого не сделал. Остался стоять рядом со мной на носу лодки, с ненавистью глядя на заросший кустами берег.

Приказал очень вовремя, потому что через секунду засвистели стрелы, со стуком впиваясь в лодку. Стрелы не простые, древко обернуто подожжённой смоляной паклей.

К счастью, на нашем струге в человека не попала ни одна. Не зря я сделал высокие щиты у бортов! От стрел они спасали очень хорошо. И лодка не загорится – дерево обмазано глиной, пропитано раствором березовой золы. На крайний случай у нас есть «пожарная команда» – несколько человек, которые должны наблюдать за огнем. Смолу водой не потушить, но у них под рукой мокрые шкуры, которыми легко накрыть пламя.

По берегу ударила наша пушка. Гром прокатился над Иртышом, и татарские боевые вопли разбавились криками боли. Картечь знает свою жестокую работу.

Затем грохнули пушки с остальных стругов, и началась пальба из пищалей. У татар хана Кучума тоже имелись ружья, но меньше, чем у нас. Главное оружие врага – стрелы. И огромное превосходство в числе.

Проходят века, а тактика засад не меняется. Заблокировать колонну и напасть на нее с разных сторон.

– Заряжай! – хрипло орал Мещеряк.

Татарские стрелы были повсюду. Огненные и обычные. Они вонзались в борта и визжали над головами. Одна из них, горящая, пущенная навесом, ударила в палубу в шаге от моей ноги. Почти не отвлекаясь и перезаряжая пищаль, я затушил ее ногой.

На струге за нами заполыхал парус, а потом огонь перекинулся и на палубу. Я выругался. Струг принадлежал сотне Гаврилы Ильина, а там умрут, но не будут слушать советов. И, похоже, многие сегодня действительно умрут. Разгорись пламя – спасения не будет.

От злости я ударил кулаком по борту лодки.

Если сейчас все не погибнем, серьезно поговорю об этом. Ильин будет в ярости, я заполучу еще одного врага, но деваться некуда. Надо принимать меры. Отвага в бою – хорошо, но в придачу к ней необходим еще и разум с дисциплиной. Видел я таких, кому море по колено. Много видел! Столько они бед приносят себе и людям.

…А потом татары бросились к стругам.

Берега совсем близко, вода здесь неглубокая, да и плавать в отрядах Кучума умеют. Россыпи черных голов виднелись над поверхностью. Рукопашной схватки нам не выдержать – татар слишком много.

Я схватил один из своих зажигательных горшков – почти настоящую «гранату», заряженную порохом с железными осколками. Поджёг ее, и, выждав несколько секунд, швырнул к берегу.

Грохот и вспышка прорезали ночь, снова раздались крики боли, но толпа не уменьшалась.

Давайте зажигалки! – крикнул я. – Огонь по воде!

Казаки, которых я научил обращаться с зажигательной смесью, повернули рычаги. Желто-оранжевое дымящееся пламя вылетело из длинных железных стволов и разлилось по реке. Мне показалось, что крики заглушили даже грохот выстрелов.

С остальных стругов тоже ударили огнеметы.

– Колдовство! – завопил кто-то из татар, срываясь на визг.

Нет, не угадал. Химия, инженерное дело и большой военный опыт.

Не боящиеся ни пуль, ни сабель враги кинулись обратно на берег. Они убегали от огня и падали, сраженные казачьими выстрелами.

Первый натиск отбит. Но врагов очень много, отступать они не собираются, и скоро начнется новая атака.

Как далеко перенесла тебя, советского офицера Максима Аверина, судьба, подумал я. За секунду сквозь время и пространство. Но жаловаться не стоит. А вот готовиться к новому бою – надо.

* * *

Я сидел на деревянной скамье во дворе своей дачи и вглядывался в закат. Ветерок приносил запахи хвои и прогретой травы, чуть слышно гудели шмели. Вся округа дышала приближающейся тишиной. Мир успокаивался и замирал в ожидании ночи.

На вид мне давали лет шестьдесят с небольшим, хотя мой паспорт с такой оценкой не соглашался и нагло заявлял, что его владельцу уже больше семидесяти. Но я был высоким, сухощавым и спокойным, уверенным в себе. Старался всегда держать осанку. Говорили, что я даже в майке и спортивных штанах выглядел, как человек, привыкший к дисциплине и порядку.

Тело еще хранило следы армейских тренировок. Каждый день у меня начинался с зарядки, отжиманий, пробежки до речки и обратно. Пенсионер? Ну и что! Возраст – лишь цифры в документах. Во всяком случае, так я себя подбадривал.

Рядом лежала моя овчарка Турана. Большая, чёрно-палевая, с проницательным взглядом. Ее имя связано с сибирской рекой Тура – по молодости я неоднократно бывал в тех краях. Турана не лаяла по пустякам и понимала команды с полуслова. Я нередко говорил, что она умнее людей, и не очень шутил. Ей, как и мне, было уже много лет.

Я провёл рукой по её жёсткой шерсти. Турана повернула морду и лизнула мне пальцы.

– Наше время проходит, – сказал я. – Но ты держишься. Молодец.

Я поднял глаза к небу. Там, за верхушками сосен, не спеша гас свет.

В такие минуты вспоминается многое.

Афган. Взрывы. Запах сухого камня и крови. Те, кто не вернулся. Те, кто предал. Те, кому спас жизнь.

Потом – долгие годы в оборонке. Секретные объекты, подземные командные пункты, водозаборы, бункеры, расчёты устойчивости грунтов, проекты подземных хранилищ и шахт. Я кандидат наук, геофизик.

А теперь вот дача, кузница, Турана.

Жена умерла несколько лет назад. Сын и дочь приезжали ко мне редко. Очень редко. Но я не винил их и постоянно помогал им деньгами.

В кузнице, пристроенной к дому, я выковывал ножи, петли, кованые ограды, сувениры и много чего еще. Глазомер у меня до сих пор еще тот! Могу взять в руки камень и сказать его вес и размеры почти до граммов и миллиметров. То же самое и с температурой раскаленного железа. Легко узнаю его по цвету.

На даче всё было вычищено и отполировано. Местные часто заходили ко мне. Некоторые, поглядывая на украшенный кованным железом дом, говорили, мол, дед богатый, наверное, в лихие девяностые сколотил капитал. На это я только посмеивался. Богатство – это не деньги. Это то, что у тебя в голове.

На шее у меня всегда висел амулет – странный кусочек неизвестного металла. Гладкий, тёмно-серый, в форме капли. На его поверхности – круг, внутри которого – руна, похожая на три переплетённые молнии. Я нашёл этот осколок в Сибири, ещё молодым инженером, в одной из геофизических экспедиций. Металл был странный – не магнитился, не окислялся, не царапался. Учёные ничего определённого не сказали. Какой-то сплав. С тех пор амулет всегда со мной. В экспедициях, в лесах, под землёй, за рабочим столом, на пенсии.

Я встал, потянулся, и Турана поднялась следом. Ночь спускалась быстро. Только что было солнце, а затем, словно по волшебству, сумерки.

Неожиданно Турана застыла, навострила уши и глухо зарычала.

– Что случилось? – насторожился я.

Тут же послышался треск за забором, и я увидел двоих людей в темных масках. Турана рванула к ним, но не успела. Выстрелы прозвучали почти как щелчки, только знакомо пахнуло порохом. На стволах были глушители. Турана рухнула на землю.

В этот миг я будто снова стал офицером. Ни страха, ни паники, ни эмоций. Только расчёт. Они меня наверняка недооценивают. Этим надо воспользоваться.

– Дед, стой на месте и останешься жив! – прошипел один из грабителей, подойдя вплотную и тыкая «макаровым» мне в грудь.

– Чего вы хотите? – спокойно спросил я.

– Тупой, что ли? Денег! Говори, где хранишь! Быстро!

Я схватил пистолет, вывернул бандиту запястье, и оружие оказалось в моей руке. Выстрел. Пуля угодила ему прямиком в лоб, и грабитель упал, не издав ни звука.

Но второй успел поднять пистолет. Мы выстрелили почти одновременно. Я попал ему в голову, а его пуля ударила меня в сердце.

Я опустился на землю, и наступила темнота.

Сознание возвращалось медленно, будто сквозь вязкую трясину. Сначала был только холод. Сырой, ползущий под рубаху, проникающий в кости и в каждую мышцу. Потом шум – шорохи листвы, плеск реки неподалеку и голоса людей.

Я открыл глаза. Надо мной вечернее небо, уже тёмное, но ещё не совсем чёрное. И сибирский лес. Ветви над головой, еловые, тонкие, и силуэты – несколько фигур, склонившихся рядом.

– Слышь, дышит он… – радостно произнес кто-то. – И глаза открыл. Я же говорил – не помер. А ты, Матвей, все свое – «мертвец», «мертвец»… Экий ты мрачный!

– Лука, помолчал бы ты, а? – ответили ему. – Только что не дышал.

Я посмотрел по сторонам. Рядом четыре человека, и ещё несколько стояли в отдалении.

– Где я?

– У реки, – хмыкнул тот, кто говорил, что я жив. – У Иртыша. В паре верст от города Сибирь. Ничего не помнишь, что ли? Я тоже думал – ты всё. Душа на небо, тело в землю. А ты вон…

Он замолчал, и его лицо – загорелое, с морщинами, скривилось в странной улыбке. Я внимательно посмотрел на него. Судя по разговору, именно этого человека звали Лукой. На вид ему было лет сорок-сорок пять. Борода торчала клочьями, нос крючком, а голос с хрипотцой.

Одет в старинный темно-коричневый кожаный кафтан с рукавами до локтя. За поясом сабля. На груди – перевязь с деревянными трубочками. Берендейка, всплыло название, когда-то прочитанное в книгах по истории. В этих трубочках оружейный порох. А в той кожаной сумке на боку, значит, пули, пыжи и фитили и прочее.

То есть человек совершенно не похож на участкового полицейского, появления которого следовало бы ожидать после того, что случилось. Вообще ни капельки. Или власти устроили еще одну реформу правоохранительных органов, о которой я ничего не слышал. И теперь вместо полицейских вооруженные пищалями стрельцы и опричники.

Рядом с ним стоял совсем молодой белобрысый парень. Лицо красное, взволнованное.

Третий – Матвей, которому Лука говорил о том, что я жив. Невысокий, плотный, с густой черной бородой и грозными бровями. На кожаном кафтане – прямоугольные металлические пластины вперехлёст. Куяк название этому доспеху, услужливо подсказала память, не забывшая содержание прочитанных исторических книг.

А четвёртый человек, как я понял, здесь самый главный..

Крепкий, широкоплечий,повыше остальных. Возраст на вид такой же, как у Луки и Матвея. Черная борода, лицо суровое, будто вырубленное временем и боями. Поверх темного кафтана поблескивала кольчуга.

– Живой он, Ермак Тимофеевич, – весело сказал Лука. – Глаза открыл, смотрит.

Ермак? Тот самый⁈

Облокотившись рукой на землю, я сел. Голова загудела, но тело слушалось. Удивительно послушное, гибкое тело. Ноги крепкие, руки жилистые. Не мои. Мои старые, с артритом и ссадинами от дачной работы. А эти – молодые, сильные.

Только висок побаливал.

Моя одежда – почти один к одному с той, в которой Лука. Тот же кафтан и перевязь с деревянными трубками, черные полотняные штаны и кожаные сапоги.

Что происходит? Я очутился в шестнадцатом веке? В другом теле⁈

– Живой? – спросил Матвей, пристально глядя мне в глаза.

– Да, но память отшибло, – ответил я. – Ничего не помню.

Голос, как и тело, был не моим, чуть хрипловатым.

– Илья, поведай, как все случилось, – приказал Матвей.

Молодой парень, глядя на меня, принялся взволнованно рассказывать.

– Сегодня с тобой мы стояли на карауле. С утра всё спокойно. А как начало темнеть, разглядели татар в лесу. Сколько – непонятно. Может, десяток. А может – целый отряд!

– Двоих уложили с ружей, – продолжил он, – а трое до нас добежали. Два татарина на тебя кинулись, видать, решили, что ты главный, а я с третьим зарубился. Одного ты саблей быстро уложил, а второй непростым оказался. В шитом кафтане, с бронзовой булавой. Он тебя ею по голове и перетянул. Ты упал, я думал, что все, но тут из-за кустов волк! Настоящий, огромный! Я таких больших отродясь не видывал! Морда умная, будто и не зверь вовсе. Прыгнул на татарина, сбил с ног, перегрыз горло и скрылся в лесу. Я своего одолел, бросился к тебе, но ты лежал, как мертвый. Я поначалу решил, что все!

– Посмотри на меня, – вдруг произнес Ермак, и я столкнулся взглядом с его черными, как ночь, глазами.

Взгляд – как у гипнотизера или у колдуна. Что-то подозревает. Пронизывает насквозь, словно рентген.

– Ты помнишь, что ты Максим? Казак из караула Луки Щетинистого? Родился в слободе на Белой реке? Служил в пограничной заставе, а потом ушел с нами?

Я ненадолго задумался.

Сказать им, кто я, по всей видимости, означает только одно – быть тотчас повешенным или сожженным на костре. Ни одно, ни другое меня не устраивает. Поэтому… Хорошо, что имя казака, в чьем теле оказался, совпало с моим. Не запутаешься.

– Да, – ответил я. – Но больше я почти ничего не помню. Только свет… яркий, как в самый солнечный день… он подхватил меня, понес ввысь и забрал память. А потом были голоса. Они говорили со мной.

Можно было бы придумать какую-нибудь красивую мистическую историю о том, что видел на небесах, но я решил, что не стоит. Чересчур взгляд у Ермака умный и недоверчивый. Может что-то заподозрить, и тогда плохо дело. Меньше говоришь – меньше шансов ошибиться.

Илья отодвинулся от меня подальше, остальные остались на месте, только положили ладони на рукояти сабель.

– Свет, говоришь, – кивнул Ермак. – Ясно. Есть еще у меня чутье. Уж больно глаза твои стали непонятными. А в глазах – душа человека. Я это очень хорошо чувствую. Точно свет, не тьма вокруг была? И дух какой-то в теле волка спас тебя. А духи редко людям помогают. Разве что шаманам, но ты не шаман. Ты только что был мертвым – не в беспамятстве, а именно мертвым, бездыханным, с небьющимся сердцем, а потом ожил. Странно.

Повисла тишина. Кто-то, выслушав слова атамана, перекрестился, кто-то наполовину вытащил саблю из ножен, кто-то провел в воздухе рукой – наверное, сделал знак от нечистой силы.

– Ты помнишь, кто я? – спросил Ермак.

– Тебя зовут Ермак Тимофеевич, – ответил я. – Ты наш атаман. Мы идем по Сибири, присоединять ее к Руси.

Знай, как оно обернется, читал бы о походе Ермака поподробнее. А так только и знаю, что воевал он с татарами хана Кучума и его союзниками в конце шестнадцатого века. Город с символичным названием Сибирь (Сибир), около которого мы находимся – захваченная казаками татарская столица на Иртыше. Татары еще называют его Искером или Кашлыком.

Да уж, дела!

– Так и есть, – кивнул Ермак. – Это помнишь. Ну так что, по-прежнему с нами ты или нет? Смотри на меня и не обманывай!

– С вами, конечно, – ответил я. – Почему ты так спрашиваешь, Ермак Тимофеевич? Со мной все хорошо.

– Не врешь? – строго произнес Матвей. – Губитель рода человеческого умеет врать. Эх, отец Игнатий не вовремя в дальний острог к Камню поехал. Сейчас бы он все объяснил нам.

– Ладно тебе, Мещеряк, – ответил атаман. – Странно все случилось, но не вижу я зла в его глазах. Возвращаемся в город. Сможешь ехать на лошади? – это он уже мне.

– Да, смогу, – ответил я. – Подождите немного.

Я спустился к берегу и наклонился над рекой.

Из воды на меня посмотрел мужчина лет тридцати, с короткой черной бородой. Высокий, худощавый, скуластый, задумчивый.

– Вот какой ты теперь, – сказал я себе. – Ну что ж, пусть будет так.

Я зачерпнул воды и умылся. Холодная вода Иртыша словно смыла с меня боль в голове, и я почувствовал себя намного лучше.

«Камень», о котором говорил Матвей, – не что иное, как Уральские горы, географическая граница между Европой и Азией и граница между тогдашней Русью и чужой, дикой и своенравной Сибирью.

Мы – в Сибири.

И я должен выжить в этом жестоком мире, используя свои знания и опыт. Я – военный инженер. Я знаю очень многое. Даже как делается оружие, знаю. Это здесь очень пригодится. Поэтому постараюсь быть готовым ко всему. Надо смотреть, сохранять спокойствие, держать язык за зубами и действовать.

Я вернулся к казакам, залез на лошадь – тело само подсказало, как это сделать, и мы направились к городу.

Ехали неспешно, тропой вдоль берега. Корни деревьев вылезали на поверхность, а колючие ветки тянулись к лицу. Лошадь, крепкая гнедая кобыла, шагала уверенно, будто знала дорогу сама. Я сидел в седле спокойно, не напрягаясь, хотя в прошлой жизни на лошадях почти не ездил. Мышечная память делала всё за меня.

Впереди ехал Ермак, чуть позади – Матвей Мещеряк, хмурый, молчаливый, поглядывающий с подозрением. Лука Щетинистый ехал сбоку, что-то тихо напевая себе под нос. Он не считал меня угрозой, или хорошо умел прятать свои мысли.

Позади тянулся отряд – около тридцати человек. Все, как и я, в кожаных кафтанах с короткими или длинными рукавами. У некоторых на груди – кольчужные или металлические вставки, как у Матвея, но попроще, с зазорами.

За плечами – ружья с фитильными замками (ручные пищали), у пояса – сабли и ножи. В строю чувствовалась опытность. Никто не суетился, все двигались слаженно. Это явно были настоящие воины, не новобранцы, а походные казаки, много повидавшие и не раз проверенные боем.

Сибир уже близко. Я это понял по шуму и запаху. Пахло дымом и едой, доносились человеческие голоса, стуки, лязг, ржали лошади.

И через полминуты он действительно показался. Были видны бревна пятиметровой крепостной стены и сторожевые башенки. По периметру стена тянулась примерно километра на полтора.

Над стеной виднелась купольная главка с крестом и чуть поодаль вытянутый вверх татарский шатёр с полумесяцем. Церковь и мечеть. В городе, должно быть, всегда стояла мечеть, а после захвата Ермак приказал выстроить рядом с ней церковь. Вечернее солнце золотило крест и полумесяц.

Внутри, насколько я знал из истории, плоские крыши татарских строений, деревянные домики казаков вперемешку с юртами, хозяйственные постройки и многое другое. Над городом медленно поднимался дым – кто-то варил еду, кто-то работал в кузне, кто-то готовил баню.

Перед Сибиром, словно зелёные ковры, тянулись огороды. Лес заканчивался, не доходя до города километр-полтора. Вырублен, как я понял, чтобы враги не подкрались под прикрытием деревьев.

Теперь мне здесь жить.

– Пришли, – сказал Ермак, не оборачиваясь.

И тут невдалеке в лесу прогремели выстрелы.

Глава 2

– В дозоре стрельба! – крикнул один из казаков.

– За мной! – рявкнул Ермак, и мы прибавили ходу. Кони перешли на рысь. Ветки хлестали по лицу, земля мелькала под копытами. Матвей вытянул саблю, Лука прокричал кому-то из молодых казаков:

– Без команды не стрелять!

Через минуту мы выскочили к опушке. Запах пороха еще висел над кустами. Двое казаков из дозорной группы, стояли, переводя дух.

– Чего случилось? – спросил Ермак, осматриваясь.

– Татаре были, – хрипло сказал казак. – Не местные, Кучума. Несколько человек. Подошли со стороны леса, наверное, хотели к городу пробраться. Мы по ним из пищалей. Одного точно свалили, другого, может, ранили. Они не ответили. Видно, не хотели лезть в бой. Пока мы перезаряжались, в кусты и бежать. Догнать не получится, уже далеко ушли.

– Разведчики, – сказал Лука. – Совсем зачастили. Кучум, похоже, готовит большое нападение.

– Это давно известно, – хмуро ответил Ермак. – Мещеряк, Лука, усильте караулы.

Лошади пошли шагом. Мы пересекли залитый уходящим солнцем луг, огибая огороды с капустой, репой, свёклой и тыквами, мимо пастбищ, где паслись козы, вытягивая шеи к проезжающему отряду. Вдалеке, как сгнившие зубы, чернели пни – следы недавней вырубки, расширявшей пространство перед городом.

Ворота Сибира находились у самой реки, рядом с лодочной пристанью, сделанной из бревенчатых мостков и укрытых навесами из бересты. Около нее стояло множество больших лодок – казачьих стругов. Несмотря на вечер, люди продолжали работать – выносили тюки, разгружали бочки, катили колеса. Стоял привычный шум поселения: лязг железа, плеск воды, лай собак, громкие разговоры людей.

Мы слезли с лошадей и пошли сквозь ворота. Внутри город был застроен плотно. Деревянные избы, юрты, мастерские.

У самого центра Сибира бурлил рынок. Вдоль грубо сколоченных лавок и разложенных на земле пологов толпились люди: русские, местные татары, ханты, манси. Кто в кафтане, кто в шкурах, кто в пёстром халате.

На верёвках висела вяленая рыба, на бочках, прикрытые ветками от мух, лежали куски копчёного мяса. Татарин в кожаном переднике ловко орудовал топором, разрубая овечью тушу и что-то объясняя покупателю.

Дальше шли шкурные ряды – бобры, выдры, песцы, медвежьи шкуры были разложены по доскам на притоптанной земле. Возле них суетились купцы. Здесь пахло прелым мехом и солью, которой натирали шкуры от гниения. Еще дальше торговали травами – насколько я успел заметить, мятой, полынью, иван-чаем, зверобоем и другими.

Старуха в платке расставляла узелки с кореньями и шептала что-то на татарском.

Поодаль были ряды глиняной и деревянной посуды, берестяных коробов, корзин и верёвок. Лежали корыта, ложки, ковши и даже детские игрушки – глиняные свистульки и куколки из тряпок. Около этого ряда крутилось много детворы.

Церковь и мечеть находились около стены острога – внутренней крепости Сибира, огороженной таким же частоколом из бревен, что и внешние стены. Он представлял собой квадрат со стеной в шестьдесят метров. Даже над воротами, сейчас открытыми, нависли похожие сторожевые башни. Под ними стояли два хмурых казака с саблями и пищалями. Очевидно, в острог пускали далеко не всех. Всего башен было шесть – по одной на каждом углу и две – над большими воротами.

Вдруг к нам подошел старик. Лет семидесяти, с лицом коренных жителей Сибири. Лицо морщинистое, глаза запавшие, жидкая борода. Одет в темный холщовый балахон, на груди висит кожаный мешочек. На людей старик не смотрел – взгляд уставлен куда-то вниз, в землю.

Мы остановились.

– С чем ты пришел, Нельмак? – спросил Ермак. Было видно, что этого человека сейчас ему не очень хотелось видеть.

– Кум-Яхор приглашает тебя к себе, атаман, – глухо сказал старик с сильным акцентом. – Сам он прийти не может. Его не отпускают духи. С ночи он слушает голос земли и голос неба. Сидит в юрте своей, не ест, не пьёт, только вдыхает дым и слушает. Духи держат его возле себя.

– Пусть приходит, как отпустят! – хмыкнул Матвей. – Шаман вогулов находится в городе только потому, что атаман казаков ему разрешил здесь быть.

– Окажется поздно, – не поднимая головы, ответил старик. – И еще он просил привести с собой казака по имени Максим Задумчивый. Того, кто только что был мертв. И пусть его сопровождают сильные воины.

Ермак и Матвей переглянулись.

– Вот оно что, – покачал головой Матвей. – И откуда он узнал о том, что случилось?

– Идем, – сурово сказал Ермак.

Он кивнул Луке, и тот, заметно помрачневший, вместе с двумя казаками отправился следом за атаманом и мной. Причем шли они так, будто я стал задержанным.

Нельмак остался на месте.

Недалеко от стены, на пустом пятачке стояла одинокая юрта. Над ней висел легкий дымок, а у порога сидела старая женщина и что-то перетирала в деревянной ступке. Она подняла глаза, посмотрела на Ермака и ничего не сказала.

– Жена, – бросил Лука.

Ермак махнул мне:

– Пошли.

Юрта была широкой, натянутой из оленьих и медвежьих шкур, украшенной висюльками из костей, зубов, птичьих черепов. Воздух внутри густо пах дымом, сушёными травами и чем-то ещё – древним, мускусным. В глубине сидел шаман – худой, высокий старик лет семидесяти, одетый в шкуры. Кожа у него была тёмная, лицо – как кора векового дуба, всё в прорезях морщин. Грудь украшена ожерельем из когтей, сбоку лежал бубен и нож с резным костяным лезвием.

Он не встал, не обернулся, не поприветствовал. Просто сидел, глядя в пол, рисуя пальцем круги на ковре из шкур. Только когда Ермак, Матвей и Лука сели, он медленно поднял глаза. Я остался стоять. Сопровождающие казаки тоже не садились.

– Здравствуй, Кум-Яхор, – сказал Ермак. – Ты пригласил нас, и мы пришли.

Шаман молчал. Я чувствовал на себе его взгляд – тяжелый, враждебный, проникающий внутрь. Он произнёс что-то на непонятном языке. Затем он поднял бубен, дважды ударил в него и указал на меня.

Потом медленно, очень медленно, заговорил все на том же странном языке. Голос у него был низкий, гортанный. Женщина перевела:

– В нем появилось зло. Оно пришло из Нижнего мира и может погубить нас всех. Мне сказали об этом духи.

Я вытаращил глаза и едва не выругался. Только этого мне не хватало.

– Зло? – переспросил Ермак.

– Да, – перевела ответ шамана женщина. – Зло. Его душа темна, она ищет крови, чтоб испить ее своим черным ртом.

– И что нам делать? – вздохнул Ермак.

– Тело – это чаша, в которое налита душа. Если разбить чашу, черная душа разольется и уйдет сквозь землю вниз – туда, откуда она пришла, и не сможет вредить людям.

– Убить? – спросил Матвей. Ермак мрачно посмотрел на него, как бы удивляясь, что тот не понял такого очевидного намека.

– Я не зло, – возмутился я. – Это глупость. Никакой крови я не ищу. Что он такое говорит⁈

– Спасибо тебе, Кум-Яхор, за совет, – произнес Ермак. – Решим, как поступить.

Мы вышли из юрты, и казаки по приказу Луки связали мне сзади руки толстым кожаным ремнем.

Очень невесело. Стоило ли обретать новую жизнь, чтоб тут же ее потерять?

– В посаженную избу его, – распорядился Ермак. – Завтра вернется отец Игнатий и послушаем, что он скажет. Шаманы могут знать о том, что происходит, но они нам не указ. Но если и Тихомолв подтвердит, что он – зло…

Дальше говорить Ермак не стал. Все и так ясно.

«Посаженная изба» оказалась бревенчатым сооружением с маленькими окошками, похожими на бойницы, с глубокими деревянными ставнями, которые снаружи закрывались на крепкий засов. Стены толстые, дверь тяжелая, окованная железными полосами с замком и засовом снаружи.

Внутри, как и следовало ожидать, оказалось неуютно. Сруб освещался слабым светом, пробивавшимся сквозь щели в ставнях и в крыше. Посреди избы – грубо сколоченный стол из потемневших досок, лавка у стены, широкая, но жесткая, предназначенная для сна заключённых. Была еще печь, но никаких дров рядом с ней.

В углу стояла кадка с водой, рядом ковшик. Под кадкой пол мокрый, видно, она немного подтекала. Мне принесли еду – кусок хлеба и деревянную миску с рыбой. Есть хотелось, несмотря на всю ситуацию.

Что за чушь нес шаман? Какая черная душа? Какой поиск крови? То, что он мог узнать о моем появлении здесь, это ладно. Шаманы умеют тонко чувствовать мир вокруг… но с чего он решил, что я желаю зла? Или он специально обманул Ермака? Очень на это похоже. В Сибири шестнадцатого века много разных племен, поэтому все очень непросто. Шаману вогулов Ермак разрешил жить в захваченной им татарской столице, но является ли шаман его другом?

Понятно, что здесь политика – Ермак, как умный человек, привлекает на свою сторону исконных жителей этих мест, или, хотя бы, добивается их нейтралитета. Но, похоже, среди них есть те, кто пытается причинить вред.

Хотя, может, шаман просто заблуждается. Показалось ему что-то – и поверил в это. В любом случае, мою судьбу завтра решит походный священник. Буду надеяться, что он порядочный человек.

Несмотря на тревоги, я хорошо выспался. Утром мне снова принесли еду. Я все съел и продолжил ждать суда над собой. Только когда стемнело, дверь снова открылась.

Вошел казак и с ним мужчина лет пятидесяти. Сухой, в темной рясе, с аккуратной седой бородой. Священник отряда Игнатий Тихомолв.

– Ты, стало быть, тот, кто потерял память, и кого шаман вогулов назвал «темной душой»? – улыбнулся он.

– Да, я. Вроде того… – я развел руками.

От его улыбки мне стало спокойней. Да и лицо у человека умное, рассудительное.

– Я здешний иерей. Игнатий. Казаки прозвали меня Тихомолвом. Хотя обычно я говорю не так уж и тихо.

– Максим, – скромно ответил я.

– Вообще-то, мы знакомы, – снова улыбнулся Игнатий. – Пойдем со мной. Надо поговорить

Церковь в Сибире стояла неподалеку от стены острога, с внешней стороны. Все правильно – в острог входить имеют право не все, а в церковь – кто угодно. Рядом с ней – келья отца Игнатия, сложенная из тесаных бревен, с крошечным окошком.

В церкви было очень чисто, пахло ладаном и еловыми лапами. Мы (я, Игнатий и казак-конвоир) заглянули в церковь, а затем прошли в келью. Меня поразило число книг в ней. Я узнал церковнославянские буквы.

– Видишь ли, – сказал Игнатий, глядя мне в глаза, – не очень понятно, что с тобой случилось. Да еще и шаман подлил масла в огонь. А он, хотя и язычник, замечает многое.

Я ответил не сразу.

– Моя душа не стала черной, – проговорил я. – Крови она не хочет. Не знаю, что произошло, но зла людям я не желаю. Я потерял память, но когда меня окружил свет, я многое узнал о мире и хочу применить эти знания во благо.