Текст книги "Военный инженер Ермака. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Михаил Воронцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

– Огонь не возьмет эту одежду, – усмехнулся Кучум. – Как быстро мы сможем сделать много ее?

– Несколько месяцев на это уйдет, – ответил Карачи. – Мы соберем весь войлок, какой найдем у людей, и сделаем еще. На это будет нужна шерсть, но ее можно добыть. Мы делаем юрты, ковры… значит, сделаем и одежду. А уж глиной промазать ее – дело нескольких дней.

– Как все просто оказалось, – задумчиво сказал Кучум. – Удивительно. Значит, огненные трубы Ермака станут бессильны?

– Не совсем, – отрицательно покачал головой Карачи. – Но мы победим. Теперь мы знаем, с чем столкнемся, к тому же у нас будет очень хорошая защита.

– Из оружия у него останутся одни пушки и ружья. Порох ему последним обозом доставили.

– Да, – подтвердил Карачи. – Но он его очень много потратил на защиту Искера, а новых обозов, по слухам, не предвидится. А еще скоро случится то, что лишит Ермака и этого. Может, даже сегодня ночью.

* * *

Проснулся я резко, как от толчка. Будто кто то тряхнул за плечо и шепнул в ухо – вставай. Но в избе никого не было. Никаких звуков, только слабый свист ветра за окном. Некоторое время я лежал, прислушиваясь, но не услышал ничего подозрительного.

Но все равно было почему‑то не по себе.

Я так сильно устал за последние дни или интуиция почувствовала какую‑то угрозу? Раньше со мной такое бывало. Не всегда, но периодически. Несколько раз даже крепко выручило.

Я сел, нашарил сапоги и натянул их. Сон возвращаться, похоже, не собирается, а сидеть внутри в темноте невыносимо.

Ночь была тёмная. Звезды будто кто‑то притушил. Пахло сыростью – похоже, на утро обещался дождь. Острог, внутри которого находилась моя изба, был пуст, только где то за дальним сараем что‑то шевельнулось – скорее всего, собака.

У ворот острога стояли два часовых. Оба опирались на пищали и скучали.

– Ночь какая тихая, – сказал мне один из них.

– Да. Даже слишком, – согласился я.

Я вышел из ворот острога.

Город спал. Избы казались неживыми. Лишь в паре из них сквозь окна виднелись маленькие огоньки – светила свеча или лучина.

Я поднялся по лестнице на стену и посмотрел на Иртыш – черный, как смола. Только вдали что‑то мерцало – наверное, кто‑то жег костер. Татары? Едва ли. Скорее всего, рыбаки или охотники из местных.

И вдруг послышался крики.

– Кто ты? Стой! Стой!

Затем за стенами острога разгорелся огонь – стали видны его отблески, а потом раздался чудовищный взрыв. Земля заходила ходуном, изнутри острога вверх ударило пламя и полетели искры, а вместе с ними взлетела крыша порохового склада. Я инстинктивно ухватился за стену, чтобы не упасть.

Мелькнула мысль – живы ли те, кто ночевал в остроге, неизвестно, но пороха у нас теперь точно нет. Остался лишь тот, что в пушках, да который у казаков при себе.

В городке раздались крики, люди начали выскакивать на улицу. В первые секунды никто ничего не понимал.

Какой‑то человек, успев до взрыва перескочить стену острога, забросил крюк на внешнюю стену и быстро карабкался по веревке наверх. Меня поразило то, что он был в казачьем кафтане, хотя кто он, в темноте я рассмотреть не сумел. Судя по всему, именно он устроил взрыв. Никакого оружия, кроме подаренного Ермаком засапожного ножа, у меня с собой не было. Выхватив его, я бросился наперерез.

Глава 7

В темноте на секунду показалось, что это Савва Болдырев. Та же густая, черная, как смоль, борода, такой же кряжистый силуэт в зеленом казачьем кафтане, который здесь только у него одного. Неужели Савва предатель?

Но когда диверсант повернулся и выхватил нож, я понял, что ошибся. Это не Болдырев. И не казак. Лицо – татарское, смуглое, хотя, похоже, намазано чем‑то, чтобы скрыть эту самую смуглость. Густая борода, скорее всего, приклеена.

Татарин притворился нашим сотником, чтобы пройти мимо охраны в острог и взорвать пороховой склад. Надо признать, у него все получилось. Почему вырядился именно в Савву? Скорее всего, из‑за его необычного кафтана (кто там из охраны будет всматриваться, сразу видно, что это Болдырев, а не кто‑то другой), густой бороды, скрывающей половину физиономии и ястребиного носа, так похожего на татарский.

Савва, ну почему тебе его никто не свернул по молодости на бок? Глядишь, лазутчик бы и не пролез.

Но теперь не до шуток. Татарину, чтоб сбежать, надо закрепить крюк на стене, немного спуститься по веревке и соскочить на землю – прыгать с самого верха, с пяти метров, будет высоковато, можно переломать ноги. Даже если сначала повиснуть на руках – у меня нож, останется без пальцев. А еще плюс к этому перед осадой казаки щедро натерли край смесью жира с дегтем, поэтому она стала скользкой, как лед.

У нам уже бежали люди.

У лазутчика оставалось всего несколько секунд, и он кинулся на меня. Нож в его руке был большой, куда мощнее моего засапожного. Татарин широко махнул им, но я оказался наготове, и успел отскочить назад. Враг, осознав, что я не так прост, попытался ударить меня по выставленной вперед руке, я мигом убрал ее, и тут все кончилось.

Грохнула пищаль, тяжелая пуля ударила татарина в спину, и он мёртвый свалился на деревянный настил.

Снизу кто‑то крикнул:

– Что там?

– Всё в порядке! – ответил я.

Ко мне подбежал казак с еще дымящейся пищалью в руках, за ним еще один, и еще. Тут же примчался и Лука – начальник охраны с саблей в руках.

– Савва, что ли? – ахнул он, не разглядев, потому что татарин упал лицом вниз.

– Нет, – ответил я. – Вырядился под него, чтоб пройти в острог.

Мёртвое тело перевернули.

Лука с расширенными глазами от изумления глазами потянул за «Савву» за бороду, и та отклеилась.

– Хитро придумано, – произнес Лука и перекрестился. – А где сам Савва? Небось пьяный у жены под боком валяется? Чего не идет посмотреть на самого себя?

Разговаривать я не стал и спустился вниз. Лестница под ногами скрипела, словно жаловалась на происходящее.

– Мертв! – крикнул Лука вниз.

– Несите его сюда, – послышался в ответ голос Ермака.

Там, где стоял пороховой склад, теперь был обугленный остов. Бревна, черные, как кости после пожара, торчали в небо. Разломанная и отлетевшая крыша валялась неподалеку. Порох хранился ниже уровня земли, изба‑склад стояла над ямой, из‑за этого острог почти не пострадал – взрыв получился направленный ввысь.

Вокруг суетились казаки. Кто‑то поливал остатки огня ведрами воды, кто‑то таскал обгоревшие доски, кто‑то просто стоял, ошалело глядя на развалины.

Пострадали только двое, несших службу у ворот. Один сидел, держась за голову, второй стоял и слегка раскачивался, как пьяный, повторяя:

– Гром… как гром грянул…

Ермак стоял около останков склада.

Я подошел к нему.

– Пороха нет, – сказал он тихо. – Всё. Остался только в пушках, и у казаков, сколько они с собой носили. И всё.

Тело татарина‑диверсанта притащили за ноги в острог. Люди собрались вокруг него. Хмуро смотрели и переговаривались.

– Савва, глянь, – сказал кто‑то из казаков, – ну вылитый ты!

Болдырев вышел из‑за спин и посмотрел вниз. Лицо его перекосилось, будто он увидел двойника.

– Вот те раз, – пробормотал он. – А и правда похож…

И действительно, похож был даже с полуоторванной бородой.

А кафтан – вообще один в один. Он у Саввы особенный, как я уже говорил. Сшит из плотного темно‑зеленого сукна, с красной тесьмой на плечах и швами, обведенными тонкой желтой нитью. Ворот разрезной, с изящной застежкой. Этот кафтан он привез еще из Руси, и очень гордился им.

И вот татарин вырядился в точно такой. Наверное, давно готовили диверсию, но перед штурмом, по счастью, у врагов не получилось.

– Вот как нас обманули, – сказал тихо Ермак, глядя на тело.

Ермак обвел взглядом казаков‑часовых. Те уже немного пришли в себя, хотя были совсем недалеко от склада. Повезло, что не задело отлетевшим бревном.

– Вы что скажете? – спросил Ермак ледяным голосом. – Как вы его пропустили?

Старший из часовых, худой парень с рыжеватой бородкой, переминался с ноги на ногу.

– Мы… приняли его за Савву, Ермак Тимофеевич, – сказал он и сразу взглянул на землю.

– Приняли за Савву? – Ермак не повысил голоса, но так, что слова будто стали тяжелее. – Вы на лицо хоть смотрели?

Казаки опустили головы вниз и ничего не отвечали.

Потом один все‑таки сказал.

– Непонятно было, что это не он… Только когда достал что‑то и фитиль поджег. Да и то, не сразу… Мы же на него не смотрели… Посчитали его своим… А он с окна сорвал пузырь и бомбу туда, внутрь… Мы ничего и сделать не успели. Кинулись к нему – но он крюк на стену, и туда. А потом грохнуло. Бомбу он бросил, бомбу…

Я подошел ближе.

– Как она выглядела?

– Круглая, – сказал старший. – Такая… глиняная, наверно. Или железная… Фитиль, как у пушки, горел с искрами, а потом – бух!

Он махнул рукой.

– Даже кафтан у него такой же, – вставил кто‑то из толпы. – Ну как тут разглядишь в темноте?

Толпа зашумела. Кто‑то выругался, кто‑то пнул ногой землю.

Ермак окончательно оторвал у тела бороду и спросил у всех:

– Откуда он взялся? – спросил Ермак. – Кто его видел в городе?

Ответили не сразу. Потом вперед вышел один из купцов. Лицо – испуганное, будто боится, что и его в чем‑то обвинят.

– Торговал сегодня на рынке… Мясом… А потом ночевать остался, сказал, что возвращаться по темноте не хочет… Раньше я его не видел, хотя всех тут знаю… Назвал себя Закиром…

Купец развел руками и снова спрятался в толпе.

Ермак постоял еще, не шевелясь, глядя на обугленный остов склада. Огонь уже погасили, но дым еще струился.

– Всё, – громко сказал он. – Разойтись по домам. До утра.

Народ переглянулся и быстро выбежал из острога. Многие из людей, наверное, побывали в нем впервые. Остались одни казаки.

– Что теперь с порохом? – вздохнул Мещеряк.

– С порохом? – Ермак глянул на черные балки, торчавшие из земли, как зубы. – Его нет. Утром будем думать. Сейчас – ночь. Всем отдыхать. Проверить всех купцов, кто у нас остался. Вдруг тут не один такой.

Утро выдалось хмурым. Ночь была тяжелая, тревожная. Думаю, никто толком не спал. Повсюду расхаживали часовые, но город все равно лежал настороженный, будто сам не верил, что проснется целым и в темноте не случится еще что‑нибудь.

На рассвете Ермак созвал всех на совещание. Пришли все, кроме Черкаса. Он, несмотря на ночное происшествие, отправился на лодке в далекую Русь.

– Семен, говори, что у нас осталось, – сказал он.

Наш артиллерист сидел мрачный настолько, что дальше некуда.

– Всё, – сказал он. – Пороха больше нет.

В избе зашевелились и завздыхали. Не то, чтобы это никто не знал, но все‑таки.

– Около каждой пушки остался на пару выстрелов, – продолжал Семен, – и у казаков – на двадцать у каждого. Кто сколько привык с собой пороха носить. У некоторых, может, и тридцать, а у некоторых дай бог десять. И все.

– На большой бой не хватит, – сказал Мещеряк. – Если будем снова защищать стены, надежда только на огонь.

– Огонь есть, – сказал я. – Все огненные трубы на месте. Даже смесь осталась. Половину из того, что было, израсходовали. Но надо делать ее еще. Живица, спирт, жир – лучше с рыбы. Его и добывать проще. За рыбой по лесу рыскать не надо.

– Значит, делаем, – кивнул Ермак. – И огненных труб еще. Бочки вроде есть, у нас их много. Кучум вернется. Залижет раны и вернется, это точно. Живицы у нас море, в лесу сосен тьма, да и остальное будет. Порох теперь экономить. Стрелять только при необходимости. А лучше из лука или арбалета. Будем ждать караваны. А ты, Максим, бросай все дела, и ищи серу. С ней мы сможем делать порох сами.

– Постараюсь найти, Ермак Тимофеевич, – пообещал я.

Я вернулся в свою избу. Около нее до сих пор валялся обугленный кусок бревна, отлетевший после взрыва порохового склада. Но она не пострадала, хотя черная отметина после удара осталась.

А внутри, рядом с лавкой, лежала добыча, доставшаяся мне после дележа трофеев. Я получил ее в благодарность за мои огнеметы очень много. Наверное, больше всех, даже больше Ермака с Мещеряком.

Вопрос, что с этим богатством теперь делать.

Несколько татарских сабель (очень украшенных), пяток ножей, много монет (как ими тут распорядиться?), несколько перстней (их я точно не одену, скорее всего, они снимались с мертвых тел), и самое ценное для меня – два татарских лука со стрелами. Они очень интересны. Как будет время, испытаю, сравню со своим арбалетом. Но это не сейчас.

Теперь, самое главное, наладить безостановочное производство огненной смеси и искать серу. Все остальное – полумеры.

И тут в дверь постучали. Судя по звуку, рукоятью сабли. Потом она резко распахнулась, и снаружи показался Ермак.

– Поехали, – сказал он без всяких вступлений и объяснений.

Мда, ненадолго мы с тобой, Ермак Тимофеевич, расстались. Ну спасибо, хоть постучал, потому что здесь вообще было принято ходить в гости без стука. Ну разве что в темноте ситуация менялась, потому что места дикие, идет война, и неузнанный гость сильно рисковал своим здоровьем.

У городских ворот стояли уже оседланные лошади.

Ермак поехал первым, следом я, за нами Матвей Мещеряк, нахмуренный, будто у него болела голова, и начальник разведки Прохор Лиходеев. Позади на лошадях сидели три казака‑охранника, с суровыми лицами и длинными пищалями на ремнях.

Я быстро догадался, что встреча будет с разведчиком. На такую я уже однажды ездил, когда нас предупредили о нападении на рудник, и поначалу Ермак тоже ничего не говорил мне.

Мы ехали по лесной дороге. Утренний воздух был влажным и прохладным, лес пах смолой и сыростью. Деревья по обеим сторонам дороги казались одинаковыми, бесконечными – высокие сосны, иногда березы, местами осина и редкие кедры. Дорога постепенно становилась уже.

Мы ехали не слишком долго, и остановились, когда впереди показалась фигура человека.

На дороге стоял татарин. Он держал за повод небольшую темную лошадь, был без оружия – по крайней мере, его видно не было. Я сразу понял, что это не Шамсутдин, которого мы встречали в прошлый раз. Этот человек был моложе, худее, лицо у него было угрюмое, непроницаемое. Он носил простой серый кафтан, подпоясанный веревкой, и старую шапку из овчины.

– Вот, – сказал татарин, не произнеся никаких слов приветствия и протянул Ермаку какой‑то сверток.

Ермак взял его, потом повернулся ко мне и молча передал мне в руки.

– Смотри.

То, что я принял за сверток, оказалось куском толстого войлока, промазанного глиной. Он был тяжелый, плотный, на ощупь похожий на сырую шерсть. С одной стороны войлок выглядел практически целым, а вот с другой был сильно обожжен, почернел, глина на нем обгорела и покрылась трещинами. От войлока еще исходили остатки запаха гари.

– Что это такое? – спросил Ермак у татарина.

– Это Кучума, – ответил тот без эмоций, будто речь шла о чем‑то совершенно обычном. – Его воины испытывали это, прежде чем уйти в степи. Они хотят не бояться огня.

– Ты сам видел это? – спросил Мещеряк.

– Да, – ответил татарин. – Издалека. Его воины надевали одежду из этого, и их поджигали. Они горели, но не гибли. Это было не очень далеко отсюда. А потом они продолжили идти в степи. Но я смог подобраться и утащить кусок ткани.

Я щупал и осматривал ткань. Похоже, от огня она спасала. Вопрос, какие были температуры и как долго горел огонь, но тем не менее. Мы из подобного материала делали перчатки для наших «огнеметчиков», но здесь он был гораздо толще.

– Спасибо тебе, – сказал Лиходеев, и передал татарину слегка позвякивающий кошель. – Если еще что‑то узнаешь, сразу говори.

Татарин кивнул, запрыгнул на лошадь и быстро, даже не попрощавшись, уехал.

– Плохо дело, – сказал я. – Этот войлок предназначен специально, чтобы выдерживать огонь.

– Что значит «выдерживать»? – переспросил Мещеряк.

– Значит, что огнемёты, на которые мы рассчитывали, теперь будут намного слабее, – ответил я прямо. – Внутри войлочной одежды огонь будет жечь хуже.

– Смотрите, – продолжил я, показывая войлок. – С одной стороны он почти целый, огонь его не прошел насквозь. Только поверхность обгорела. Если воины Кучума оденутся в такие накидки, то смогут залезть на стены.

Все замолчали. Мещеряк мрачно потирал подбородок, Ермак хмурился, Лиходеев задумчиво смотрел в землю.

– И что теперь делать? – спросил наконец Ермак.

– Надо думать, – ответил я. – Усовершенствовать огнеметы. Но и это не поможет полностью. Теперь они знают, что наш огонь не всесилен, и их уверенность вырастет. Огонь перестанет быть для них смертельной угрозой, а станет лишь препятствием.

Ермак мрачно кивнул.

– Значит, они снова придут, и придут подготовленными, – сказал он, глядя в лес, словно вражеские отряды уже приближались к нам сквозь деревья.

Мы еще немного постояли молча. Лес вокруг был тихий, прохладный, спокойный, он ничего не знал о наших проблемах. Ермак наконец‑то дал знак возвращаться.

– Пора обратно, – сказал он.

Мы сели на лошадей. В обратный путь отправились в молчании, погруженные в тяжелые размышления. Я держал в руках кусок войлока и думал, что теперь все изменилось. Огонь был нашим главным оружием, нашей надеждой, но теперь и она пошатнулась.

По сути, мы остались безоружными. Пороха нет, а огнеметы теперь неэффективны. Все плохо.

– Надо искать пирит, – сказал я по дороге Ермаку. – Найдем его, будем с порохом. Надо отряжать чуть ли не всех на поиски, благо Кучум сейчас ушел. Других вариантов я не вижу. Я объясню, как этот камень выглядит, и пусть все отправляются. Составить маршрут, и вперед. Иначе беда.

– Хорошо, – вздохнул Ермак. – Правильно говоришь.

…В тесном дворе острога не протолкнуться было – казаков набилось столько, что доски частокола, казалось, вот‑вот лопнут. Сотни глаз смотрели на меня. Сотни людей – загорелые, в кафтанах, кто‑то с поседевшей бородой, кто‑то едва юнец, но с саблей за поясом. Стоял шум. Кто‑то спорил о делах, кто‑то ругался, кто‑то зевал. Я взобрался на бочку, чтоб хоть немного возвыситься над толпой. Сразу стихло.

– Значит, так, – начал я. – Слушайте внимательно. Мы ищем камень, что зовётся пирит.

Люди переглянулись. Кто‑то хмыкнул:

– Камень? Нам нужен камень? Зачем?

– А вот затем, – ответил я, – что с ним у нас появится порох. Все знают, что у нас его почти не осталось.

Казаки дружно затихли. Чем грозит отсутствие пороха, все понимали хорошо. А знали бы еще, что огнеметы скоро почти перестанут работать…

– Камень желтоватый, блестит, словно золото. Увидите такой – сразу берите кусочек и везите сюда.

– Где его искать? – спросил один из казаков.

Я кивнул.

– Слушайте. Пирит любит скалы и берега рек. Особенно там, где вода размывает землю, обнажает корни и камни. Он часто прячется в глине, в сланце, бывает в гальке. Иногда валяется прямо на поверхности – кажется, что кусок золота в грязи лежит. Иногда – глубже. Бывает большими кусками, бывает мелкими. Ищите жёлтые искры под солнцем.

– Сколько искать? – хмуро спросил кто‑то сзади. – День, два?

– Сколько понадобится, – отрезал я. – Поймите: без него – никак.

Казаки зашумели, кто‑то недовольно, кто‑то охотно – мол, поищем, куда деваться.

– Не бродите просто по лесу, – добавил я. – Глаза открыты держите! Вниз по рекам, в оврагах, у обрывов, особенно там ищите.

Я спрыгнул с бочки. Гул голосов поднялся вновь. Ко мне подошли сотники, чтобы определиться, кто куда поедет.

На следующий день десятки казаков выехали в разные стороны. Отряды расходились, как лучи от солнца, оставляя острог почти пустым и тихим. Я тоже сел в седло – не могу же сидеть в избе и ждать.

Три дня мы мотались по окрестностям. Объехали леса, бродили по руслам рек, лазили по глинистым обрывам.

Ничего.

Даже дети у местных спрашивали – может, видели такой камень? Те таращились, качали головами.

– Камень‑то жёлтый? – уточнял кто‑то из казаков. – А не золото ли ищем?

– Не золото, – повторял я, – пирит.

– Ну а если золото найдем? – устало усмехался другой.

Я только махал рукой.

На четвёртый день мы ускакали ещё дальше – казалось, ещё чуть‑чуть, и мы упремся в край земли. Наверное, почти сотня километров от острога, за рекой, за лесом. Я сидел в седле часами, спина и ноги ныли, будто пробежал марафон.

И всё без толку.

Каждое утро начиналось одинаково – быстрое холодное умывание, завтрак, седло. День за днём одна и та же дорога, те же обрывы, те же вопросы к местным рыбакам и охотникам. Ответы одинаковые: никто не видел, никто не знает.

К вечеру лошадь шла уже неохотно, я сам держался в седле с трудом, мышцы наливались тяжестью. Но останавливаться нельзя.

Однако дни шли, а мы возвращались в острог лишь с усталостью.

Ермак молча смотрел, как мы въезжаем, и только кивал:

– Ну?

Я качал головой.

Казаки ворчали, но продолжали искать

Пять дней я провёл в седле, почти не слезая. И всё зря.

Похоже, что что мы все‑таки остались без серы. И значит, без пороха. Следующего штурма мы не выдержим.