Текст книги "Военный инженер Ермака. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Михаил Воронцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

Один татарин, правда, все‑таки не выдержал, попытался сбежать или перебраться на другое место, но был сбит стрелой прямо в спину и рухнул на землю, больше не двигаясь.

Расчет был, наверное, на то, что от стрел щиты и ветки защищают, а из пищалей попасть в темноте будет сложно. Но сомневаюсь, что эта тактика эффективна. Правда, днем рубить колья будет еще тяжелее. Была бы ночь потемнее… Но сегодняшняя ночь на нашей стороне, а ждать Кучум не захотел.

На стену пришел Ермак, стал рядом с Матвеем. Сделав выстрел, я подошел к ним.

– Может, вылазку? – предложил Александров.

– Нет, – подумав, ответил Ермак. – Тех, кто под стенами, все равно больше, чем нас. Быстро не справимся. И может оказаться, что это засада Кучума. Он послал их ломать рогатины еще и затем, чтоб нас выманить. Завяжемся в бою, и мигом прискачут.

Сверху было видно, что многие бревна уже попадали на землю. Сколько татар полегло при этом – непонятно, но если так будет продолжаться, скоро останемся без защитных кольев.

– Не хочется порох пушками тратить… да придется! – вздохнул Ермак. – Огонь!

И грохнули пушки. Почти залпом, почти одновременно. Грохот разорвал ночь, картечь ударила по копошащимся внизу врагам.

Оттуда раздались крики, стоны, а потом в лагере забил барабан, и татары побежали назад. Некоторые напоследок подожгли принесенный с собой хворост, но большой пользы им это принести не могло – древесина пошла на рогатины сырая, так просто она не сгорит. А обуглившись, станет еще прочнее.

Стрельба из орудий оказались для татар все‑таки чересчур.

Многих раненых татары потащили с собой, но некоторые, судя по крикам, остались лежать у стен. По убегавшему врагу мы успели сделать еще по разу выстрелить из пищалей и выпустить довольно много стрел.

Вторая часть боя тоже за нами.

Уничтожили довольно много врагов, сохранили рогатины и не поддались на провокацию – не выскочили наружу. Все хорошо. Жаль, потратили порох, но тут уже ничего не поделаешь.

Однако главное сражение ждет впереди. Они случится уже скоро. Надо только дождаться солнца.

Глава 3

Мутный рассвет разливался по небу, как вода. Сначала он казался серым, потом – розоватым, будто небо покраснело от предчувствия беды. Я стоял на стене, у амбразуры, и держал арбалет. Спать хотелось просто жутко. Беспокойная случилась ночь. Неподалеку по настилу ходил Мещеряк, посматривал на казаков, на город, в сторону врага и что‑то бурчал себе под нос. Угрюм с утра, как и все мы. Не оттого, что не выспались – хотя и это тоже. Все знали: сегодня будет бой. Настоящий. Не то, что происходило ночью.

Часть татар уже выдвинулось на позиции. На расстоянии в километр стояли деревянные щиты, наподобие тех, с которыми лежал хворост, были сложены горы деревянных лестниц и рогатин с крюками. Там находилось пара сотен человек – как конных, так и пеших. Сейчас почти все сидели на земле, лошади были без наездников. Горело множество костров. Зачем – не знаю.

Ядро из пушки до них достанет, если выстрелить навесом. Но тратить драгоценный порох, чтобы убить одного или двоих, нельзя. Картечь на таком расстоянии бесполезна, и татары это знают. Да и ресурс у пушек не бесконечен, даже у тех, которые не самодельные, не из железных листов. Многое зависит от того, какими зарядами пороха стреляли, но в среднем можно сказать, что до сотни выстрелов. Пушки у нас не бронзовые, те выдерживают во много раз больше. Бронза – это роскошь.

В татарском лагере пока было почти тихо. Раздавались голоса, звенел метал, ржали лошади, но это можно было назвать тишиной.

На стене города были все, кто мог держать оружие. Ждать объявления тревоги бессмысленно, все начнется с минуты на минуту. Казаки почти не разговаривали. Просто ждали. Время тянулось очень медленно.

А потом спокойствие закончилось.

Из дальнего лагеря донеслись барабаны. Сначала глухие и неспешные, как удары сердца. Один, затем другой. А потом сразу десятки. С разных концов лагеря, разного темпа, разной силы, будто соревнуясь друг с другом. За ними следом заревели горны, и огромный человеческий муравейник зашевелился.

Враги пошли к городу. Не отдельным отрядом, а всем войском.

Забил колокол, хотя все всё знали и так.

Началось.

Татары выдвигались на передние позиции не толпой.

Отдельно шла легкая пехота, одетая в длинные кафтаны, широкие штаны (шалбар), тюбетейки или войлочные шапки. Вооружение – луки, сабли, кинжалы. Часть татар несла с собой лестницы, вязанки хвороста, крюки на веревках и на длинных шестах впридачу к тому, что уже лежало в километре от Сибира на земле.

За ней приближались к городу тяжелые пехотинцы – уважаемые бойцы, знать, ветераны. Вооружены были почти так же, как легкие, только сабли выглядели потяжелее и посолиднее. Одеты уже были в кожаные доспехи, а у некоторых виднелись даже кольчужные вставки. Кое‑кто вообще являлся счастливым обладателем полноценной кольчуги. Таких, к счастью, было очень немного.

Радовало только одно – пищалей у татар было всего ничего. С порохом, похоже, беда у них еще большая, чем у нас. Ну а те, кто все‑таки тащил с собой ружье, был смертником. Таких мы будем уничтожать первыми.

С флангов ехала конница. Понятно, что для штурма они спешатся, но не идти же два километра пешком!

А перед всеми отрядами шли ялангучи. Это слово – производное от тюрского «яланг», которое переводится как «голый», «обнаженный». Пушечное мясо, вспомогательные войска. Те, кто пытался срубить ночью рогатины. Некоторые из них были ранены, перебинтованы какими‑то тряпками и шли с трудом. Большинство вооружено даже не саблями, а большими ножами, топорами или дубинами. Некоторые держали деревянные щиты. Одеты в халаты, но многие выглядели совсем как оборванец. Они несли вязанки с нарубленными ветками деревьев и устанавливаемые на землю щиты.

Лестниц не было ни у кого. Очевидно, план боя заключался в том, что они все‑таки уничтожат рогатины, а потом, по возможности, завялят своими телами ров. На большее рассчитывать нереалистично. До стен они не доберутся, приспособления для штурма им не нужны. Хотя у некоторых я заметил деревянные крюки с привязанной к ним веревкой. Оптимисты, однако.

А за ними, точнее, по их телам, пойдут уже другие.

Потом, когда все войска оказались во втором лагере, в отдалении появился Кучум со свитой. Он ехал в центре, окруженный своими советниками, командирами, телохранителями и прочими, в общей сложности человек пятьдесят. Для хана разбили шатер километрах в полутора от Сибира.

Далековато. Чтоб прибить Кучума, ядра и пороха мы бы конечно не пожалели, но на таком расстоянии из пушки можно попасть разве что в крупного слона.

Через минуту, после того, как шатер хана гордо вознесся над степью, рядом с ним появился темный флаг – тамга хана.

Сигнал.

Тут же зазвучал рог – глубоким гортанным ревом. Как кричит огромное раненое чудовище. Ему ответил другой рог, с голосом потоньше – турец, изогнутая медная труба. Дальше – барабаны, мелкие и большие, и другие рожки, маленькие, направляющие толпу в бой.

Вторя им, начались крики.

– Аллаху акбар! Алга! Йа, Хак! Уррра!

И самое жуткое для нас сейчас слово:

– Диварга!

Оно означало «стена». Приказ «лезть на стену».

Ялангучи с безумными криками кинулись вперед. Некоторые били себя по щекам, доводя себя до еще большего исступления. Они обтекали город с разных сторон, подходя к нам и вдоль реки, намереваясь прорваться к пристани и к воротам.

Они, как и ночью, несли деревянные щиты, вязанки, и были готовы умереть.

За ними шла легкая пехота, держа перед собой луки с приготовленными стрелами. Их задача была в том, чтобы оказать поддержку ялангучи, обстреливая защитников города. Близко они приближаться не собирались. Попасть из лука метров со ста пятидесяти для татар особого труда не составляло. И их была не одна тысяча человек.

…Когда толпа оказались в пятидесяти шагах от нас, ударили пушки.

Каждая по своему участку, шрапнелью. Только железные, одноразовые деревянные орудия мы берегли на крайний случай.

Шрапнель скосила передние ряды. К крикам ярости примешались и крики боли, но те, кого от шрапнели спасли тела их товарищей, добежали до рогатин. Спрятавшись за вязанками хвороста и щитами, они принялись рубить колья, как своего злейшего врага (в принципе, сейчас так и было).

Хуже всех пришлось тем, кто шел вдоль реки. Там стояла наша «сорока», и она собрала огромный кровавый урожай. Жаль, что ее очень долго перезаряжать. Впрочем, и остальные наши пушки скорострельностью не отличались.

Мы начали стрелять из пищалей. Против них щиты и хворост были бессильны.

Несмотря на то, что сейчас стоял день и цели были, как на ладони, вести огонь пришлось куда в более тяжелых условиях, чем ночью.

Тому виной были лучники.

Стреляли они часто и стрел не жалели. Только ты собрался выглянуть из‑за бревна, как в тебя летит целая стая стрел. На ста пятидесяти метрах наши пищали были очень неточны. Бесполезный расход пороха.

Я застрелил одного ялангучи из пищали и отложил ее в сторону. Сейчас не они главная проблема, а лучники. Несколько казаков уже оказались ранены.

Но мой арбалет вполне мог прицельно бить на том расстоянии.

…Щелк. Болт ушел и вонзился татарину в грудь. Он удивленно вскинул руки, не ожидая такого, и упал на землю. Следующий мой выстрел убил его соседа.

– Передайте дальше – у кого самострелы, пусть бьют по лучникам! – заорал я.

Мой крик повторил Ермак.

– Самострелы – по лучникам! – заорал он.

Их у нас всего пара десятков, из них новейшего, моего образца, несколько штук. Но даже они сыграли огромную роль. Скоро не понравилось татарам, что раз минуту десяток их товарищей начинают падать, пробитые тяжелыми арбалетными болтами, и они отошли метров на пятьдесят. На таком расстоянии наши арбалеты стали не так эффективны, но их луки тоже.

Несколько кучумовцев пытались стрелять из пищалей, но прожили, как я предсказывал, очень недолго, став первой целью для жестоких защитников города.

Пригибаясь, чтобы не получить стрелу, ко мне подошел Мещеряк.

– Иди к воде! Татары плывут на лодках!

И я кинулся к выходящим на реку воротам.

О этого момента там все было не так уж и плохо. Слева стояла «сорока», которая была, что называется, чересчур даже для безразличных к своей и чужой жизни. Благодаря ей колья оставались в целости и невредимости, с другой стороны города татары тоже подойти не смогли, но сейчас к пристани двигались десятки маленьких лодок.

Очевидно, кучумовцы решили, что смогут добиться успеха здесь. На лодках было несколько человек с пищалями, и они выстрелили по стругам‑броненосцам. Не знаю, пробили ли пули их броню, но ответ был сокрушающим.

Татары не догадывались, что на стругах установлены пушки.

А теперь бойницы открылись.

Струги открыли огонь, и каждый пушечный выстрел выбивал людей в какой‑то лодке, а в паузах между перезарядками били пищали. Огонь велся бегло, артиллеристы сидели в стругах опытные.

Осознав, что атак самоубийственна, оставшиеся лодки спешно повернули назад.

Но со стороны поля ялангучи, потеряв половину своих, все‑таки прорвали строй рогатин. Сначала в одном месте, потом в другом, третьем, и вот они уже начали забрасывать ров вязанками хвороста и досками. Полностью сделать это не получилось, но страшного в этом кучумовцы не нашли ничего – ров только задерживал атакующих, делал их продвижение медленным.

Оставшиеся в живых ялангучи бросились в ближний лагерь за лестницами и были готовы вернуться обратно. Теперь с ними пойдет пехота – как легкая, две трети которой оставили обстрел города из луков, так и тяжелая, до сих пор не принимавшая участия в бою.

Сейчас будет так – несколько человек прислоняют к стене лестницу и держат ее, чтоб ту не оттолкнули, а остальные лезут наверх. Другие вообще обойдутся без лестниц, забросят крюки и полезут по веревкам. Перерезать их просто только с виду.

У нас осталось последнее средство. Огнеметы. Зажигательной смеси не много, но такого еще татары не видели.

Я подошел к Ермаку. Он сражался наравне со всеми – так же стрелял из пищали, затем перезаряжал ее. Одна из стрел на моих глазах скользнула по его кольчуге.

– Сейчас надо будет начинать! – сказал я.

Ермак понял, о чем я. Устало оглянулся и кивнул

– Да.

Со всех сторон разом показались длинные железные трубы, наклонённые вниз. Огнеметы готовы. У нас их восемнадцать.

Таинственные железяки, торчащие над стенами, могли бы насторожить татар, но безумие схватки достигло уже такой степени, что на подобные вещи внимания не было никакого. Мы не боимся ни пуль, ни картечи, а тут какие обмотанные веревками трубы. Просто смешно!

Завыли рожки, толпа закричала и через проделанные проходы ринулась к стенам города. Вот они миновали остатки рогатин, пробежали по вязанкам хвороста и доскам, подставили лестницы, бросили крюки, даже не удивляясь, что с нашей стороны за это время не прозвучало ни одного выстрела, и…

И тут из нелепых железок полилось пламя. Самое настоящее, какое бывает в костре или при пожаре. Струя огня на десяток метров сначала влево, затем вправо. Так, чтобы всем внизу досталось. Никого не обделяя своим вниманием.

Те крики, которые раздавались над полем боя раньше, оказались тишиной по сравнению с тем, что я услышал сейчас. Не знаю, чего в них было больше – боли или ужаса.

Татары стояли внизу очень плотно. Они специально рассчитали так, чтобы оказаться под стенами одновременно, и поплатились за это.

Около города заполыхал огненный ад.

Под пламя попало несколько сот человек.

Горящая смесь прилипала к коже и одежде, сбить его не удавалось. Даже упасть на землю не у всех вышло – настолько велика была толпа.

Татары ринулись обратно, но ров был наполнен ветками, досками и прочим, что они принесли с собой, чтобы быстрей преодолевать его. И теперь все это заполыхало гигантским костром.

Некоторые кучумовцы успели убраться с огненного пространства, но далеко не все.

Я оглянулся на казаков.

В своей жизни они чего только не перевидали, но такое предстало их глазам впервые. Такого потрясения на лицах здесь я еще не видел. Большинство крестилось, остальные просто стояли. Видеть смерть от стрелы, сабли, пули для них было чем‑то привычным, но такое…

Что теперь?

Сквозь дым мы видели лагерь татар. Те смотрели на бушующее пламя. Раздавались редкие затихающие крики тех, кто еще не успел умереть.

Через час огонь и под стенами, и во рву погас, но татары не нападали. Никаких сигналов слышно не было. Татары сидели на земле или ходили из стороны в стороны, не показывая привычной бравады или презрения к врагу.

– Неужели что‑то случилось? – мрачно пробормотал я так, чтобы меня никто не услышал.

Какой тонкий у меня сегодня юмор.

Потом прошло еще несколько часов. Ермак начал отпускать со стен людей, чтобы те по очереди могли отдохнуть и поесть. Ничего не происходило до самой темноты. Только потом, ночью, была опять объявлена тревога.

– Зашевелились, – сурово сказал Прохор, вглядываясь в темноту и положив руку на ствол ружья. – Сейчас снова пойдут. Мало им оказалось.

Но он оказался неправ.

Татары собирали лагерь и уходили, оставив своих мертвых, штурмовые лестницы и мусор. Перед этим прогудел лишь один рожок – тихо, печально, признавая поражение.

Татары уходили туда, откуда пришли.

Казаки молчали, чтобы неосторожным словом не спугнуть это чудо – победу. Только сейчас многие поняли, как мало у нас было шансов. Но мы выиграли, черт побери, выиграли!

* * *

Ночь была тихой. Неслышно светили безразличные к миру людей звезды, и луна одаривала землю своим мертвенным светом.

Кони шли медленно. Ночью путь тяжелее, но Кучум хотел только в темноте, чтоб она хоть немного скрыла позор того, что случилось.

Советники и телохранители держались в отдалении. Никто не хотел приближаться к хану в такую минуту. В плохом настроении Кучум был способен на что угодно. А что он мог сделать сейчас, даже подумать страшно.

Но один человек на лошади отличался от остальных.

Он ехал пусть и не рядом с ханом, но и не в такой дали, как все. Где‑то в тридцати шагах от него.

Кучум медленно обернулся, будто не веря, что кто‑то может даже отчасти нарушить его одиночество, затем кивнул, подзывая человека к себе. Тот немедленно подъехал, и его лошадь пошла рядом с конем хана.

– Слушаю тебя, мой повелитель, произнес человек.

На вид ему было лет сорок. Главным на его немного пухлом лице была одна черта – хитрость. То, как он сейчас подобострастно улыбался, как смотрел, говорило именно о ней.

– Скажи, Карачи, мы ведь все правильно сделали?

– Да, мой повелитель. Люди были потрясены. С таким они не сталкивались. Твои воины не боятся ничего, но увиденное сегодня для них слишком непонятно. Они должны это пережить. Огонь должен много дней приходить к ним во снах и воспоминаниях, чтобы они привыкли к нему.

– Сейчас мне кажется, что надо было снова идти на стены.

– Ты поступил мудро, не сделав этого. Люди могли не подчиниться приказу. Слишком внезапно все произошло. Мог произойти бунт. И было бы гораздо хуже.

– Мы проиграли, – скривил губы Кучум. – Проиграли.

– Нет, мой повелитель, ни в коем случае. Мы лишь отступили на шаг, чтобы наброситься на врага с удвоенной яростью. Победа любит смелых, но еще больше любит мудрых. Она придет к нам.

– Ты умный, Карачи, – мрачно хмыкнул Кучум. – Я помню, когда ты заманил в ловушку отряд Ивана Кольцо. Мне до последнего не верилось, что у тебя получится.

– Ты вдохновил меня на это, – расплылся в улыбке Карачи. – Без твоего согласия ничего бы не получилось. Ах, какая была битва! Сотни стрел из леса! Никто из казаков даже не успел схватиться за ружье. Обман – вот доблесть воина. Хитрость – оружие куда острее сабли.

Впервые за последние несколько часов Кучум улыбнулся.

– Ты так говоришь, будто знаешь, что делать.

– Знаю, мой повелитель. Знаю. Никто из тех, кто едет за тобой, не знает, а я знаю.

– Неужели? – недоверчиво поднял голову Кучум.

– Да, – ответил Карачи. – Нам всего лишь надо быть сильными и безжалостными. Не только к врагу, но и к своим. Они должны гибнуть за тебя, мой повелитель, и благодарить судьбу за то, что удостоила их такой чести.

– Безжалостными… – проговорил хан. – Безжалостными – легко. Нет ничего проще, чем выбросить жалость. Но неужели хватит только этого?

– Ты очень мудр, мой повелитель! – улыбка Карачи стала еще шире. – Нет, но я знаю, как справиться с новым страшным оружием Ермака. Мы вернемся!

Глава 4

На рассвете все жители Сибира собрались перед острогом.

Все, кроме погибших и раненых.

Ждали, что скажет Ермак. Как и перед нападением Кучума, все молчали, но это молчание было уже другим – счастливым, радостным. Но казалось, что люди еще не могут поверить, что все кончилось, что город выстоял, а враг – побежден.

Ермак остановился, повёл взглядом по рядам и заговорил. Не крича, но так, чтобы слышал каждый:

– Братцы… Сегодня мы стояли, как скала. Татарская орда ушла с позором! Каждый из нас видел, как шли на нас сотни… тысячи. Мы знали, что если дрогнем – нас сомнут, как сухую ветку. Но мы не дрогнули. Стояли. И отстояли! За это вам честь и хвала, братцы. Каждый заслужил свою долю, каждый сделал своё дело. Потому мы сейчас и живы.

Несколько человек перекрестились. Кто‑то глухо кашлянул.

Ермак оглянулся на в сторону степи, туда, где только что находилось войско Кучума.

– Враг ушёл. Но не забудем – он вернётся. И нам надо быть готовыми. Не будет легко. Каждый из нас видел, как смерть ходит рядом. Мы потеряли друзей. Кто‑то сейчас в лазарете стонет, кто‑то не вернулся. Но знайте – их кровь не зря пролита. Пока мы вместе, нас не сломать.

Люди стояли молча. Кто‑то тёр ладонью щеку, кто‑то кивал сам себе.

– Сегодня мы показали, что значит быть казаком, – сказал Ермак уже громче. – А потому что, когда придут снова – а они придут, – мы их встретим так же. И снова победим.

Он вскинул руку, будто подытоживая сказанное:

– За Русь! За братьев наших!

И по городу прокатилось громкое, будто на всю Сибирь:

– Ураааааа!

Затем Ермак пошел в «совещательную избу», и махнул всему «командному составу» следовать за ним. Все верно, надо срочно решать гору вопросов.

– Сколько наших погибло? – первым делом спросил Ермак.

– Четверо, – ответил Матвей. – Попали под стрелы. Еще четырнадцать раненых, но все несильно. Когда стоишь на стене, почти спрятавшись, стрела либо убивает, попав в шею или голову, либо бьет по рукам.

– Похороним, как полагается, – вздохнул Ермак. – А остальные пусть поправляются, и снова готовятся к бою.

– Вылечатся, Ермак Тимофеевич, – сказал Матвей. – Когда я был ребенком, мне мой отец говорил, что у победителей раны заживают быстрее. А мы победили.

– Надо быстрее хоронить татар, – добавил Мещеряк. – Нельзя, чтоб тела лежали на жаре. Я уже отправил гонцов за муллой. Не приедет – закопаем просто так без молитв. И никаких обид. Мы за муллой посылали.

– Приедет он, – махнул рукой Ермак. – Иначе он сделать не сможет. Но наши, кто за ним поехал, пусть говорят каждому встречному, что они за муллой. На всякий случай. Чтоб не говорили потом, что мы его не пустили. Нам надо показать, что мы честно воюем.

– Конечно, – кивнул Матвей. – Я им все объяснил.

– Тела относим на кладбище. Трофеи – сюда, перед острогом, в общую кучу. Потом делить будем, как полагается. Десятую часть – на общак, остальное – на каждого. Десятники, сотники – присматривать, чтоб ни у кого и мыслей не возникло себе забрать. Не дай бог кого заметим – будет бит кнутом.

– Что у нас с порохом? – Ермак повернулся к Семену, нашему артиллеристу.

Тот засопел.

– Плохо, Ермак Тимофеевич. – На второй такой бой не хватит. Осталась четверть от того, что была.

Ермак помрачнел.

– Без пороха нам беда. Хотя у нас есть огненные трубы, которыми мы и победили. Но все равно, в поле их не потащишь. Они только для стен.

Все согласно закивали.

– А теперь, – Ермак впервые за утро улыбнулся, – надо сказать о том, кто помог нам выстоять. Без его оружия не увидели бы мы сегодняшнего утра.

Он посмотрел на меня и встал.

Я вскочил со своего места, пока не зная, что говорить. Тут же встали и все остальные.

– Отныне будем звать тебя Мастером. И хочу я назначить тебя головою над кузнецами и плотниками. Чтоб ты говорил им, что нужно делать, а они тебя слушались, потому смотришь ты далеко вперед и знаешь то, что не знают другие. Согласны, братцы? Кто против – скажи сейчас!

Все казаки подняли вверх руки и закричали:

– Любо! Любо!

Кстати, Лапоть и Макар здесь тоже были. Обычно они на совещаниях руководства не присутствовали, поэтому их наверное пригласили специально для того, чтоб при них поставить им начальника. Меня, то есть.

– Братцы, благодарю за честь. Не подведу! – сказал я.

Не ожидал, честно говоря. Хотя и не рвался в начальники. Меня мой статус «советника» (или как его назвать) вполне устраивал. Все вопросы я мог решить с Ермаком или Матвеем. Они – люди с головой, к моим доводам прислушивались.

Потом Ермак взял какой‑то предмет, лежащий на столе и завернутый в ткань.

Держа его перед собой так, чтоб все видели, он развернул ее.

На его ладони лежал небольшой нож. Ермак вытащил его из ножен.

Клинок – прямой, чуть сужающийся к острию, сантиметров четырнадцать длиной. Лезвие острое с обеих сторон. На пятке клинка – крошечное клеймо в виде волчьей лапы.

Рукоять из берёзового капа, тёплого, с мягкой шероховатостью, которую сразу хотелось почувствовать пальцами. Конец рукояти обжат лосиной костью, закреплён крошечным медным гвоздём.

Ножны – грубая чёрная кожа, пахнущая дымом, с роговой вставкой, чтобы лезвие не прорезало. С внутренней стороны подбиты тонким войлоком – чтоб нож не бренчал. А еще петля для ремня и узкий язычок, чтоб за сапог вставлять.

Ермак взял нож двумя руками и протянул мне.

– Засапожный. Чтобы был с тобой всегда.

Я взял. Рукоять легла в ладонь так, будто специально для мой руки и делалась.

– Спасибо, братцы, – сказал я. – Спасибо, Ермак Тимофеевич.

Казаки опять закричали «любо», а потом начали подшучивать:

– Смотри, не порежься.

– Если лапти наденешь, в них нож не совай!

Мне оставалось только улыбаться.

– А теперь – все за работу! – произнес Ермак, подведя итог совещанию, или, вернее «малому кругу», как они назывались у казаков. – Как сделаем все, поделим трофеи, так потом и браги можно выпить у костра. Но это будет не сегодня!

– Черкас, останься, – проговорил Ермак Черкасу Александрову.

Тот кивнул и вернулся от двери к атаману.

Мне было очень интересно, о чем Ермак хотел поговорить наедине с Черкасом, но это сейчас не моего ума дело. Может, потом узнаю. Похоже, что‑то очень важное. Даже Матвей не остался для разговора.

А вообще, пусть говорят о чем угодно. Где Даша, вот что меня сейчас интересует. Я видел ее в толпе, когда говорил Ермак, но там мы едва смогли встретиться глазами, а хочется чего‑то большего.

Да, именно так. Не прятаться от всех, не встречаться, как шпионы, на речке, а обыкновенной человеческой жизни. Здорово, когда тебя встречают вечером. И обнимают, когда ты спишь.

Красивая Даша девушка. Красивая, умная, таинственная и интересная. Но как бы не вышло так, что перевезти ее к себе будет задачей посложней, чем присоединить Сибирь к Руси. Думаю, казаки, скажи я им о своей проблеме, в один голос бы сказали что‑то вроде:

– Упрямится баба? Найди себе другую, хахаха!

И действительно! В отряде я теперь человек далеко не последний, и все знают, что выстояли мы благодаря моим изобретениям. Проходя по улице я не раз ловил на себе нескромные женские взгляды. Свободные девушки тут есть. И вдовы (да, жизнь такая штука), и приезжие с обозами (раньше обозы ходили часто). Многие казаки направились в поход вместе с женами, а другие взяли в жены или сожительницы татарок или женщин из вогулов или остяков (не люблю это слово, но точнее не скажешь). У местных свои преимущества – с мужьями не спорят, делают то, что им говорят, и если выпил лишнего, пилить не станут. Казалось бы, вот оно, счастье!

Но нет. Меня интересует таинственная и своенравная Даша.

…Я встретил ее у лекарни.

– Увидимся сегодня?

– Да… – ответила она. – Вечером, как начнет темнеть.

На этом мы и расстались. Здесь, на виду у всех, я пока что серьезный разговор затевать не стал.

А теперь вернемся к делам.

Отойдя от лекарни, я подумал, стоит ли поговорить с кузнецом Макаром и Лаптем. Потом решил, что нет. У нас здесь не армия, всевозможные субординации и прочее отходят на второй план. Надо будет делать то‑то и то‑то – скажу. А текущую работу плотники и кузнецы и так знают. И без моего назначения народ к ним ходил лошадь подковать да телегу починить. Как‑то справлялись! Строить из себя большого начальника здесь точно не нужно.

А чем теперь заниматься? Какие задачи теперь перед нами? С момента моего появления здесь мы жили одним – ожиданием штурма города. Теперь он произошел, мы отбились. Кучум, понятное дело, на этом не успокоится, но некоторое время у нас есть.

Сколько его? Вопрос хороший. Зима здесь начинается в ноябре. По зиме татары сюда большой отряд из далеких степей не поведут. Могут – но маловероятно. Лошади по снегу ходить не любят. А если выпадет глубокий снег – совсем встанут. Холода здесь начинаются рано, в ноябре уже зима напропалую. То есть, на попытку взять реванш у Кучума в этом году всего месяц, ну два. Поэтому – нет. Татарам только месяц к себе в степи возвращаться, а еще нужно будет время раны зализать да подумать, что делать дальше. Поэтому следующий большой бой – только по весне.

Я облегченно вздохнул. До весны – целая вечность… А потом одернул себя – до холодов может случиться все, что угодно. Нападения из‑за угла, маленькими или не очень отрядами случатся обязательно. Поэтому расслабляться рано.

Какая главная наша проблема? Правильно, отсутствие пороха. Без него завоевание Сибири невозможно. Огнеметы, конечно, штука потрясающая, но правильно сказал Ермак – в поле ими не повоюешь. Они только для защиты стен, хотя показали себя безумно эффективным оружием. И «боеприпасы» к ним найти проще – живица, жир, спирт, все это можно сделать самим. Наверное, их надо будет сделать еще штук тридцать – тогда мы практически полностью перекроем стену. И запасаться ингредиентами для огненной смеси. Чем больше – тем лучше. Перестраховка – дело благородное.

А если говорить в целом, то надо искать серу. Точнее, пирит – остальные способы ее добычи выглядят нереалистичными, вроде ее извлекания из шкур и рогов. На несколько выстрелов так ее достать можно, но не более того. Без серы порох – не порох, хотя смесь селитры с углем тоже взорвется. Но взорвется как – как хлопушка или петарда, а нам нужное резкое повышение давления, способное вытолкнуть пулю из ствола на большое расстояние. Этим всем сера и занимается.

Я уже просил разведчиков поискать залежи пирита, но пока что никаких новостей. То ли забыли об этом, то ли действительно в окрестностях Сибира их нет. В таком случае, наше дело плохо, и очень. Скорее всего, мне надо будет верхом на лошади объезжать все вокруг.

Если найдем серу, селитру (вторую часть пороха) добыть можно. Да, из навоза, но лучше это, чем валяться, пронзенным татарской саблей. С чистоплюйством так или иначе покончим. Третья пороховая составляющая, уголь, для нас не проблема.

Что еще? Наши стены выстояли, не загорелись, Да и остальные деревянные сооружения. Но надо будет усиливать противопожарную безопасность. Если б татарам пришло в голову обложить стены хворостом и поджечь, нам пришлось бы несладко. Поэтому надо сделать вот что – устройства, по сути похожие на огнеметы, но чтобы они лили не огонь, а воду. Эдакие пожарные брандспойты. Меха начнут выкачивать из бочек воду и лить ее вниз.

Пушки, арбалеты и стрелы будем продолжать делать. Те орудия, которые привез Ермак, скоро истощат свой ресурс. Струги – броненосцы оказались замечательной идеей! Атаку с воды они отразили. Не факт, что захватив пристань, татары смогли бы пройти дальше, но если б мы лишились лодок, потеря была бы колоссальный.

Кстати, надо пойти посмотреть, как они там поживают. Татары в них стреляли. Скорее всего, пули пробили деревянную броню. Она против такого не предназначена.

А вот и нет!

Пули пробив первую доску, дальше застряли. «Многослойная защита» сделала свое дело. Пуля теряла устойчивость, сваливалась с траектории и вязла. Изнутри в месте попадания лишь виднелся небольшой выступ. А так – ни трещин, ничего такого, что могло бы напугать. Возможно, стреляли слишком издалека, или в ружьях был стишком маленький заряд пороха. Хотя нельзя исключать, что я недооцениваю броню, которую я сам же и изобрел.

Но внешний вид «броненосцев» был забавен. Казалось, что передо мной не лодка, а огромный, раздутый от ярости ёж. Стрелы торчали из бортов, из щитов, из мачты. Некоторые были переломаны, некоторые до сих пор пахли гарью. В одном месте штук десять собрались почти в пучок, словно татары целились в одну точку, надеясь сделать там возгорание.