Текст книги "Военный инженер Ермака. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Михаил Воронцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

Военный инженер Ермака. Книга 2

Глава 1

                                             

Будто сразу подул холодный ветер, небо помрачнело, покрылось тучами. Город сначала замер, услышав то, что все ожидали услышать, но во что в глубине души все‑таки не верилось. Наступила тишина. Перестали звенеть пилы, кузнечные молоты. Люди начали собираться у острога.

– Значит, придется повоевать, – развел руками незнакомый мне казак. – Ну что ж, дело привычное.

Я тоже пошел к острогу. Наверное, сейчас будет какое‑то совещание, на котором я должен присутствовать.

Так и случилось.

В большой избе начали собираться все начальники – Ермак, сотники, староста и остальные. Скромничать и ждать приглашения я не стал, зашел вместе со всеми.

Когда все зашли, дверь закрылась, Ермак оглядел нас мрачным взглядом.

– Ну что, – сказал он. – Начинается потеха. Прохор, расскажи, что знаешь.

Командир разведки Лиходеев поднял голову.

– К полудню здесь будет передовой отряд Кучума. Всадники. Не очень большой… хотя их уже больше нас, полтыщи точно есть. На город они, конечно, лезть не будут. Но убить кого‑нибудь им очень хочется.

– Убирай своих за стены, – произнес Ермак. – В округе им будет не спрятаться, когда полчище татар сновать здесь будет.

– Уже дал команду, – кивнул Лиходеев. – Людей надо беречь. Хотя некоторые говорят, что их в лесу не найдут.

– Не надо нам такого, – отрезал Ермак. – Да и какая от них польза будет там?

– А за ними идут основные силы, – продолжил Лиходеев. – Тысяч десять их, не меньше. Собрал Кучум всех, кого мог. Идут с обозом, но быстро. Только пыль стоит над степью, к облакам поднимается. Через несколько дней будут здесь. Первый отряд ненамного их опередил. Не стал Кучум его сильно отпускать, побоялся, а может, задумал чего.

– Быстро собираем все с огородов за стеной, – сказал Ермак, повернувшись к старосте. – Врагов кормить нельзя.

– И не будем. Отправил всех, кого можно, – ответил Тихон, – а Матвей послал с ними казаков для охраны. Быстро соберем, до полудня точно успеем. Когда боязно, у людей сил прибавляется. Никто не хочет стрелу в спину из леса получить.

– С рудника людей забрать. Стреляные деревянные пушки тоже занести. Незачем врагу рассказывать об оружии, которым его однажды победили.

– Конечно. Эх, жаль, того, что мы там построили, но делать нечего. Хорошо хоть железа и руды запас сделали большой. А пушки здесь приспособим куда‑нибудь в виде бревен, только чтоб все не знали, что это такое.

– С едой у нас как?

– Хватит. И еды, и даже воды, если вдруг нас удастся от реки оттеснить. Измором нас не возьмут! Да они и не будут стоять здесь долго. Они так не делают. Тут не Европа. Пойдут валом, ждать не будут.

– Объяснить еще раз людям, что если упадет огненная стрела, тушить ее только песком. Водой только, если изба загорелась. И вообще по двору не шастать, особенно детворе. Стрелы будут лететь навесом над стенами, как тучи.

– Уже объяснял, но еще повторю. И людей пошлю, кто у меня в помощниках, пусть лишний раз глянут, все ли готово. А то кто‑нибудь махнул рукой на все, а от его избы остальные могут заполыхать.

– Хорошо, – согласился Ермак. – Главное, как начнется, пусть твои люди, кто не на стенах, следят, чтоб пожары не пошли. Это главное сейчас. Если будет совсем плохо, пусть и бабы, какие побоевее, помогают. Деваться некуда.

– За наших баб я ручаюсь! – заверил Тихон. – До них некоторым казакам далеко. Ухватом машут лучше, чем те саблей. Многие и черта лысого не побоятся, а перед своей бабой, особенно когда и впрямь виноваты, робеют.

Собравшиеся дружно загыгыкали. Шутка немного разрядила обстановку. Один из сотников негромко сказал другому «это он про тебя говорит», тот в ответ со смехом несильно двинул его кулаком в плечо. Даже Ермак улыбнулся.

Правда, ненадолго.

– У всех все готово? – сдвинув брови, сурово спросил он, повернувшись к командирам боевых подразделений.

Те дружно закивали. Как я понял, действия на случай нападения на город были распределены уже давно. Правда, с тех пор появились еще и огнеметы.

Ермак будто прочитал мои мысли.

– Максим, напомни всем еще раз про огнеметы. Как действовать, чтоб все работало, и чтоб врага пожечь, а не своих.

Об этом я уже говорил, когда испытывали огнеметы, и потом. Но Ермак прав, лучше повторить. В бою можно забыть многое. Эмоции и рефлексы вытесняют разум… а чтоб этого не случилось, надо повторить еще раз.

Я даже встал, чтоб меня было лучше видно.

– Огнемет хорошо действует на пять сажень. Этого хватит, чтоб достать врага даже за рвом. А если качать очень сильно, то и дальше огонь пойдет. Но делать этого не надо! Когда пламя далеко бьет, горючая жидкость расходуется быстрее. Ее и так хватит только на полминуты, а вдали так еще меньше. Да еще и сами свои рогатины перед рвом пожжем, татары спасибо скажут. Огнеметы запускать только если большая толпа ров преодолеет и на стену полезет. И только по команде, чтоб все сразу! Попробуем татар напугать. Так‑то они не боятся, что на них со стен летит все, что можно, но такого огня еще не видели. Надо зацепить как можно больше врагов, прежде чем они начнут бояться огнеметов.

– И чтоб стены не пожгли, – исподлобья произнес Ермак. – Хоть мы их глиной и промазали. Одно дело – огненная стрела, а другое – это. Неправильно кто что‑то сделает, и заполыхают стены.

– Все будет, как надо, – заверил артиллерист Семен. Огнеметы были отданы в его ведение.

– Говорил своим. Все понимают. Дам команду вовремя. Я в таких делах соображаю. Из пушек они привыкли стрелять с пониманием – чтоб враг был не далеко и не слишком близко, чтоб успеть перезарядиться… тут надо головой думать!

– Хорошо, – сказал Ермак. – Главная наша надежда – как раз на огнеметы. Если кто выстрелит раньше, чем нужно, подведет всех. Поэтому пусть потом не обижается, если выживет. Порох экономить. В начале Кучум пустит бросовых воинов, «ялангучи», как они у татар называются. Брони у них почти нет, их задача – заставить потратить порох, порубить рогатины, да заполнить хворостом ров. Их стрелы легко возьмут, поэтому в начале бить больше из луков и арбалетов. А как основные пойдут, тогда налегаем на пищали да пушки.

– Все, расходимся. Посчитать своих, чтоб все вернулись. Как придут, закрываем ворота. Если у кого хватило ума далеко уйти – назад через стену по веревке полезет, как татарин.

На этом разговор закончился, и мы вышли из избы.

Около острога стояли жители города. Казаки, стрельцы, работники, женщины, дети. Лица у всех были серьезные. Страха в глазах нет, тоски – тоже, а серьезная суровость – здесь, вот она. Понимают, с чем скоро столкнутся. До того, как мы вышли, разговаривали между собой, потом замолчали и повернулись к нам.

Местных я не увидел никого. Все – вогулы, остяки, сибирские татары, купцы, рабочие, рыбаки, то есть те, кто только что жил в городе, ушли. Это не наша война, молчаливо сказали они. Русские, разбирайтесь сами. Шансов у вас немного, но если вдруг победите, мы вернемся и жизнь начнется по‑прежнему. А если не победите, и город отойдет к Кучуму – мы тоже вернемся.

Ермак остановился, посмотрел на людей и поднял руку, чтоб привлечь внимание, хотя особого смысла в этом не было.

– Идут татары к нам, – негромко сказал Ермак, но в тишине голос его дотянулся до самых дальних уголков города. – Их много. Очень много. Но мы готовились, и мы победим. Отступать нам некуда. Стоять будем до конца. Если не справимся, пощады не будет. Помощи нам ждать не от кого. Надеяться можно только на свои руки. Мы сражаемся за Русь, но она – далеко.

Люди молчали. Я смотрел на лица и пытался понять – все ли готовы сражаться? Неужели никто сейчас не жалеет, что пошел в сибирский поход, или что не вернулись, когда стало понятно, что бросили людей те, кто организовывал экспедицию?

Но не нашел ни одного боязливого или сомневающегося лица. Даже дети, вмиг повзрослевшие, глядели сурово и жестко.

– Говорить много не буду, – произнес Ермак. – Все знают, что делать. Кто что забыл за воротами – быстро заканчивайте и возвращайтесь. Ворота скоро закроются. Запасайтесь водой. Она у нас есть, но пусть будет еще. В каждой избе на неделю. Для питья и на случай пожара. Ну, с богом!

Все разошлись.

Я нашел Дашу, подошел к ней. Пусть все думают, что хотят. Да и не время для сплетен,

Она стояла грустная, но спокойная.

– Пожалуйста, не выходи, когда будут стрелять или если кто‑то все‑таки прорвется, – попросил я ее.

Она улыбнулась.

– Это уже как получится. Если кого ранят, то придется. Но ты тоже… поосторожней…

Я взял ее за руку, затем отпустил. Даша снова слегка улыбнулась и ушла к лекарне. Около нее Аграфена что‑то говорила своим громким голосом. Давала указания, судя по всему. Мда, скоро у наших лекарей появится много работы.

…Они показались к полудню, как и было обещано. Но первым свидетельством их приближения стал дым на другой стороне реки. Это полыхал наш рудник.

Затем показались и те, кто его поджег. Уже на нашей стороне Иртыша.

Все наши, кроме мирных жителей, взобрались на стены и смотрели. Командиры хмурились – толпа здесь не нужна точно. Чем больше людей стоит на настиле, тем больше шансов получить стрелу. Но все хотели взглянуть на врага, и отказать в этом командиры не решились.

Татары двигались медленно и уверенно. Отчасти это была показная уверенность. Но только отчасти.

Они действительно были уверены в своей победе.

Их было не менее полутысячи, и от блеска оружия и пестроты знамён казалось, что на нас движется целая армия.

Было ясно, что это лишь передовой отряд, и сейчас большой опасности он не представляет. Ворота Кашлыка заперты, люди на своих местах свои места на стенах, пушки заряжены. Крепость ждала нападения. Впрочем, прибывшие к городу штурмовать и не собирались. Их слишком уж мало для атаки. Они прибыли впереди основного войска, чтобы подготовить приход главных сил, а до этого посеять страх, показать, что ничего хорошего защитников Сибира не ждет.

Несколько всадников в яркой одежде, вооруженные луками и копьями, вырвались вперёд и остановились напротив крепости. Один из них, судя по всему, командир, поднял вверх саблю и громко крикнул что‑то на своём языке. Татары ответили ему диким хором, словно многоголосая стая хищных птиц. Следом начали бить в бубны, звуки которых тяжело и гулко разносились над равниной.

Затем татары начали вести себя совсем нагло.

Несколько всадников подъехали ближе и пустили стрелы. Стрелы, пущенные навесом, воткнулись на излете в наши деревянные стены.

Да уж. Из лука стрелять татары умеют. Это, наверное, лучшие стрелки, и стрелы, похоже, необычные – легкие, с другими наконечниками. Очень уж издалека выстрелили, больше, чем за полкилометра до города, но стрелы долетели. Хорошо рассмотреть их, впившихся в дерево в середине стен, возможности не было.

– Стрелять могут, – усмехнулся Матвей, положив руку на рукоять сабли. – Но пока лишь пугают.

Я не ответил. Стоял молча и смотрел. Матвей прав – нас пугаются запугать. А себя – наоборот, подбодрить.

Татары продолжали действовать. Они начали развешивать флаги и тамги (флаги с родовыми знаками – геометрическими фигурами и прочим), показывая нам – «мы пришли», «это теперь наше». Ткань развевались на ветру, словно яркие пятна под солнцем.

Затем татары, почувствовав, что сделали нужный эффект, начали подъезжать ещё ближе, по прежнему эпизодически выпуская стрелы.

Теперь выстрелы становились гораздо прицельней. Одна стрела вонзилась совсем близко от меня.

Ермак громким голосом отдал команду всем, кто сейчас на стене не нужен, спуститься вниз. На настиле остался стоять лишь удвоенный отряд охраны да пушкари – они следили за тем, чтоб если татары начнут стрелять огненными стрелами, те не подожгли бочки с огнеметной смесью.

Скоро татары осмелели совсем. Приближались метров на двести пятьдесят, крича, смеясь и стреляя.

А среди них особенно выделялся один.

Насколько я мог его рассмотреть, он был очень молод. А еще сухощав и жилист, одет в ярко‑красный кафтан с чёрными вышивками. Голову покрывала высокая чёрная шапка с медной бляхой на лбу, в руке он держал изогнутый лук. Конь под ним был великолепен – черный, как ночь, с широким крупом и мощной шеей. Всадник явно гордился собой. Он вырывался вперёд чаще других, смеялся, издевательски кричал и подъезжал метров на сто пятьдесят, рискуя получить пулю или стрелу.

С разрешения Ермака в него выпустили несколько стрел. Все они прошли мимо. Не то, что бы наши совсем не умели стрелять, но всадник, несмотря на свою якобы бездумную браваду, постоянно двигался, и это очень мешало. Его конь мгновенно подчинялся приказам – сворачивал в сторону, останавливался и снова начинал бег.

Стрела из лука летит на такое расстояние секунды три, а за это время татарин успевал проехать достаточно. Несколько стрел попали совсем далеко от него – наши лучники попытались предугадать, где он будет через несколько мгновений, но ничего не вышло.

– Вот ублюдок! – с ненавистью произнёс стоящий рядом казак, увидев, как очередная стрела вонзилась в землю в нескольких метрах от всадника.

Из пищали стрелять тоже далековато. После ста метров пуля летит уже абы как. Да и прицелов на наших ружьях никаких. Тут есть о чем подумать, но, разумеется, не сейчас.

– Порох на него не тратить! – приказал Ермак. – Он этого и хочет – показать, что наши ружья бессильны.

Нет, выход из ситуации должен быть. Наказать этого наглеца надо. Он враг, причем враг хитрый, смелый и умный. От таких надо избавляться в первую очередь. Нельзя позволить противнику почувствовать себя победителем еще перед боем. Для этого в старину до начала схватки и проводились поединки. Сейчас времена изменились, но суть осталась той же – дать уверенность своим, унизить и запугать врагов.

Оставив все посторонние мысли, я стал смотреть, как он двигается. На первый взгляд, абсолютно хаотично. Но я все‑таки много лет провел в науке, и знаю, что это не так. Рано или поздно мозг человека начинает вырабатывать определенный алгоритм.

Ага…

Я взвел свой арбалет. Сейчас посмотрим, кто кого. Средневековая хитрость против точных алгоритмов.

Расстояние все то же, метров сто пятьдесят – двести. Доспехов на нем нет. Странно, судя по одежде и великолепному коню, он мог их себе позволить точно. Наверное, не носит все из‑за той же бравады.

Прицелился. Прикинул место, где он должен быть через несколько секунд. Болт из моего арбалета должен полететь немного быстрее, чем стрела лучника.

Выдох…

Выстрел!

Болт почти невидимой молнией полетел ко всаднику и ударил его точно в грудь. Татарин покачнулся в седле и упал вниз, повиснув в стременах. Очевидно, уже мертвый. Умный конь, почувствовав, что с хозяином что‑то случилось, бросился вдаль от города, к своим.

Казаки закричали от радости.

Татары ответили воплем ярости. Два десятка всадников ринулись к нам и выпустили стрелы, но ни одна не попала, хотя несколько пролетели очень близко.

Продолжая дико орать от злости, кучумовцы вернулись обратно на безопасное расстояние.

– Как ты в него попал? – удивился стоящий рядом Лиходеев. – Он же прыгал из стороны в сторону, как ужаленный.

– Рассчитал, – скромно пожал плечами я. – Только с виду казалось, что он скачет просто так.

Прохор в ответ только покрутил головой.

…Как говорил классик, два дня мы были в перестрелке. Не знаю, кем был убитый мной татарин, но больше враги не пытались играть с нами в эти игры, хотя иногда и пускали стрелы навесом во двор, надеясь, что она там убьет кого‑то.

Но ничего из этого у них не вышло. Часовые на стенах мигом предупреждали людей о выстрелах, а за несколько секунд можно было легко укрыться у стены ближайшей избы. Постоянно стрелять татары не стали, хотя стрел у них, похоже, запас был огромный.

Глядя на это, мы даже открыли ворота – сейчас это относительно безопасно, а доступ к воде нужен. Да и людей это немного успокоило. Не так страшен черт, как его малюют.

А затем, уже ближе к вечеру, земля будто застонала. Послышался непонятный приближающийся гул.

Признаюсь, я не сразу догадался, что это. Вбежав на стену, я увидел, что над степью, располагавшейся за Кашлыком между лесами слева и справа, на расстоянии в несколько верст висит бледный дым. Минут через десять гул превратился в топот лошадиных копыт, а еще через несколько минут показались первые всадники.

– Господи Иисусе! – пробормотал стоявший рядом со мной пожилой казак и перекрестился. – Такого я еще не видел…

Глава 2

Толпа врагов была чудовищной. Казалось, что фигуры татар никогда не перестанут выплывать из облака пыли вслед за первыми всадниками – отрядом, опережавшим основные силы.

Боже мой, сколько же их⁈

Татары шли двумя бесконечными колоннами. С флангов ехали обозы с телегами, сложенными юртами и всевозможным снаряжением. Над всадниками плыли стяги – длинные, разноцветные, с тамгами и символами родов. Их развевало ветром, и иногда солнечный луч высвечивал сверкающие золотые нити на тканях.

Не меньше десяти тысяч. Скорее всего, больше. А в городе четыреста бойцов. Есть у нас хоть какие‑то шансы?

Они начали останавливаться в нескольких километрах от города. Близко подходить не стали, но и слишком далеко смысла не было. Кучум чувствовал себя в безопасности. До города оставалось километра три.

Мы видели их, а они – нас.

На стене Сибира был весь город. Все были словно заворожённые этой медленной, уверенной работой огромной военной машины, разворачивающейся прямо у нас на глазах.

Я нашел взглядом Ермака. Он стоял молча, хмурился и сжимал кулаки. Рядом с ним был Мещеряк, такой же мрачный и напряжённый.

Через несколько минут начали раздаваться первые звуки строительства лагеря. Раздался металлический лязг топоров, кто‑то громко кричал команды. Татарские солдаты начали сооружать укрепления – не оттого, что опасались нашего внезапного нападения, а потому что привыкли это делать, и Кучум не стал менять привычный распорядок.

Татары выставляли телеги по кругу, образуя живую стену, быстро и сноровисто сбивали палатки и шатры.

Через час работы место уже стало узнаваемым военным лагерем. В самом его центре вырос огромный ханский шатёр, яркий и заметный даже на таком расстоянии. Его полотнище было явно шёлковым – оно вспыхивало на солнце яркими красными и золотыми цветами. Шатёр казался каким‑то фантастическим сооружением, не вписывающимся в суровый пейзаж сибирской степи. Рядом с ним немедленно выстроились охранники, их блестящие доспехи отражали последние лучи заката.

Когда солнце окончательно исчезло за горизонтом, в лагере татар загорелись костры. Сначала один, затем ещё и ещё – вскоре весь лагерь засверкал огнями. Костры были расставлены непонятным узором и казались огромной горящей сетью, охватывающей землю вокруг шатра хана. Время от времени ветер приносил звуки из лагеря – стук молотков, ржание лошадей, иногда раздавались резкие команды на татарском языке.

Вражеский лагерь становился все более шумным. Особенно хорошо слышались звуки труб и барабанов. Видимо, происходило что‑то вроде построения или переклички. Лагерь казался огромным злым муравейником, готовящимся к нападению.

Затем барабаны застучали особенно громко, и я подумал, что татары решили устроить демонстрацию силы. Звуки стали совсем резкими, яростными, нагоняющими страх. Некоторые из стоящих на стене начали креститься.

Но к ночи все успокоилось. Барабаны замолчали и лагерь татар окончательно превратился в мерцающий остров огней, по которому бродили тени воинов и лошадей. Около города неторопливо ездили группы дозорных, осматривающих окрестности и город.

Они внимательно смотрели на нас. Я буквально кожей чувствовал их презрительные взгляды.

Но взглядом нашу крепость не возьмешь, поэтому я, постояв еще немного, отправился спать. Завтра просыпаться с рассветом. День будет трудный. Чтобы пережить его, понадобится много сил.

Очень трудный.

Думаю, татары затягивать с атакой не будут, однако ночью они не пойдут – их обычная тактика такая.

На стенах осталась только охрана и с полсотни казаков, приданных им в усиление.

… Но скоро я проснулся от странного ощущения тревоги. В горле пересохло, а сердце тревожно билось в груди. Вокруг стояла необычная тишина, такая, от которой мурашки забегали по коже. Я тихо сел на лавке, настороженно прислушиваясь.

За окном светила полная луна, и её серебристый свет проливался в окно, заливая пол избы мёртвенно‑бледными пятнами. Было прохладно. Обычно ночь приносила с собой хотя бы шорохи травы, шелест деревьев, тихие голоса казаков на стене, а сейчас – ничего, будто мир замер в ожидании чего‑то неизбежного.

Я накинул кафтан, застегнул ремень, взял арбалет и тихо вышел на улицу. Воздух был прохладным и свежим, но тревожное чувство только усилилось. Вокруг словно все замерло. С улицы открывался хороший вид на стены, и я увидел на них силуэты казаков, застывших и напряженно вглядывающихся куда‑то вдаль.

Я поднялся на стену, встав рядом с молодым казаком. Его лицо было недоуменным.

– Что происходит? – тихо спросил я его.

– Не знаю, Максим, – шепотом ответил он. – Татары вдруг затихли. Даже те, которые ездили под городом, куда‑то делись. Хоть Ермака буди. Хотя что ему сказать? Что все странно затихло?

Я посмотрел в сторону лагеря татар, сиявшего в ночи россыпью огней. Но сейчас даже там царила полнейшая тишина, никакого движения, ни голосов, ни обычного шума, который был там не так давно. От этого молчания становилось еще тревожнее. Ночь была безоблачная, не темная, но в такой дали, конечно, разглядеть ничего невозможно.

И вдруг он ожил топотом лошадиных копыт.

Невероятная толпа всадников во весь понеслась на город. Черное облако посреди ночи. Без криков, голосов, барабанов и звона оружия.

Казак вытаращил глаза от удивления.

– Штурм? Ночью? На лошадях⁈

Я тоже ничего не понял. Не, если господа кучумовцы действительно хотят попробовать в конном строю преодолеть рогатины, ров, а затем и пятиметровые стены, то мы всей душой «за». Как говорится, милости просим. Беспричинный суицид во вражеской армии нам только на руку. Колоссальная экономия пороха и сил. Но сильно рассчитывать на коллективное помешательство как‑то глупо.

– Татары! – заорал я во весь голос.

Через секунду мой крик подхватили другие, потом кто‑то ударил в колокол, и со всех изб, на ходу застегивая доспехи‑куяки, посыпались казаки.

На стену взобрался Ермак, Матвей, сотники и другие. Лица – недоуменные.

– Ермак Тимофеевич, что происходит? – спросил я.

– Не знаю, – коротко и сурово ответил он. – Что‑то задумали.

Всадники – их были тысячи – остановились метрах в двухстах пятидесяти от стен. Можно было бы выстрелить, толпа‑то стоит большая, но команды пока не было.

И вдруг…

Среди татар начали появляться маленькие огоньки. Один, другой, третий, двадцатый, сотый…

А затем татары ринулись вперед.

Все стало ясно.

У них с собой были огненные стрелы.

Подъехав метров на сто или ближе, всадники выпускали стрелу по городу, затем отъезжали назад. Там, в отдалении, поджигали вторую стрелу, и снова бросались ближе, чтобы запустить вверх маленький огонек.

Сначала их было несколько десятков, затем сотни, а потом, за считанные секунды, небо превратилось в живой огненный поток, пульсирующий и растущий прямо на наших глазах.

Картина – не оторвать глаз от этой картины. Ужасно и одновременно завораживающе красиво. Тысячи огненных стрел плавно поднимались к небесам, достигали наивысшей точки и устремлялись вниз, по плавной дуге, прямо на город.

И всё это в полной, пугающей тишине. Никаких криков, труб, барабанов – лишь тихий свист огня в воздухе.

– Прячьтесь! – закричал Ермак. – Будьте готовы тушить!

Мог бы и не говорить. Все мгновенно поняли, что происходит, и спрятались за толстенными бревнами стены.

Пламя на стрелах мерцало и пульсировало, словно живое. Они впивались в деревянные стены, втыкались в землю, застревали в крышах изб и сараев. Иногда они разбрасывали искры, которые тут же гасли в сырой глине, покрывающей стены и крыши.

Стрелы падали, как метеоритный поток. Как огненный дождь, посланный богами на людей.

Несколько стрел воткнулась в деревянный настил рядом со мной и продолжили гореть. Но здесь они вреда не принесут – толстая доска легко не загорится, а наши доски еще и все в глине.

Весь город, все крыши были усеяны горящими огоньками.

Но они не превращались в большое пламя. Пожары не разгорались. Меры, которые мы приняли, оказались эффективны. Глина и матушка‑земля надежно сберегали наши постройки.

Раненых я тоже пока не видел, хотя что тут ночью разглядишь. Но никто не стонал от боли, и никого не тащили к лекарне.

Даша, ради Бога, не вздумай выйти сейчас на улицу. Плохая погода. Идет колючий огненный дождь.

Со стен начали стрелять. Из пищалей, луков и арбалетов. Пушки пока молчали. Ночь, расстояние большое, но наверняка не для одного татарина запуск огненных стрелд станет последним, что он сделает в своей жизни.

– Смотрите на пристани! – резко прокричал кто‑то рядом. – Проверьте струги, струги!

Я слез со стены, и, ежесекундно ожидая, что в меня вопьется стрела, побежал к реке. Ворота были открыты.

Возле берега, где стояли наши струги, также виднелось множество огоньков – стрелы падали на землю, втыкались в щиты, закрывавшие наши лодки. На одной из них, к сожалению, начинал разгораться пожар. Но несколько казаки с вёдрами воды уже бежали к ней, поэтому больших неприятностей можно было не ожидать.

На стенах тоже быстро тушили огонь, хотя большая часть стрел гасла сама. Избы тоже не пострадали… ан нет, обманываю.

Слева внезапно возникло небольшое зарево. Я подбежал и увидел, что загорелся небольшой сарай, которому очень «повезло» – он оказался буквально истыкан огненными стрелами. Похоже, более опасными оказались те, которые впивались не в крышу, а в стены. В таком случае языки огня «лижут» дерево своей верхней частью – самой горячей.

Пламя охватило часть крыши и быстро разгоралось, отбрасывая красные, тревожные отблески на соседние строения. Но люди уже были там. Несколько вёдер воды, песок, мокрые шкуры, и огонь побежден.

Наверное, на этом сарае экономили глине, когда готовились. Или поленились, что более вероятно.

Я снова понялся на стену. Очень хотелось отомстить за нападение. За то, что город хотели спалить дотла.

Темно, но я не промахнусь.

Я поднял арбалет. Вот он, вражеский солдат. Скачет ближе с горящей стрелой. Много пакли наматывали татары, и горючего материала не жалели. Тяжелые стрелы становятся, совсем издалека их не запустишь.

Выстрел.

Лошадь от неожиданно натянувшихся поводьев чуть ли не встала на дыбы. Горящая стрела упала на землю, а за ней и всадник. Испуганная лошадь, потеряв хозяина, побежала к татарскому лагерю.

Вражеский солдат был убит, не ранен. Лежал не шевелясь.

Теперь он так и останется здесь до конца штурма – мертвых татары в таких ситуациях не забирают.

Второй раз я выстрелить не успел. Огненный дождь прекратился, и татарская конница, подхватив своих раненых, понеслась обратно.

Десяток‑другой темных человеческих фигур остались лежать. Много выстрелов мы сделать не успели, целиться в темноте и на большом расстоянии тяжело, но кое‑что у нас получилось.

Часть стрел потушили, но большая часть погасла сама. Никаких неприятностей, кроме слегка загоревшегося струга, не случилось.

Огненная (и одновременно психическая) атака не удалась. Первый раунд мы выиграли. Враги понесли потери, а мы – нет. Ни одного раненого, как я понял. И никаких пожаров.

Глиняная защита дерева дала себя знать. Примитивные методы иногда очень эффективны.

Мысленно похвалив себя, я снова отправился спать, пытаясь заверить себя, что теперь можно расслабиться, что больше ничего до утра не произойдет.

Что называется, размечтался.

– Тревога! – раздался голос. – Татары!

И колокол. Второй раз за ночь.

Ой, блин. Неужто опять решили пострелять огнем? Ну попробуйте. Или Кучум решил испробовать тактику ночного штурма? Определенный резон в ней есть, но я о таком не слышал, и казаки говорили, что татары по ночам только вылазки и засады устраивают.

Ну да все когда‑то случается впервые.

На стену я захватил все свое оружие – и пищаль, и арбалет, и трофейный пистолет, и саблю. Воевать так воевать.

Ночь была не слишком темной. Луна светила, а не пряталась за облаками. Стены, крыши изб и пристань со стругами утопали в лунном серебре, отчего вся картина казалась немного ненастоящей, почти сказочной.

Казаки бежали к стенам, вооружённые луками, арбалетами и пищалями. Я быстро поднялся на настил и выглянул вниз.

К городу двигались толпы тёмных фигур. Все пешие, ни одного всадника, прикрываясь большими деревянными щитами и вязанками с ветками. Однако я не заметил ни одной лестницы. Да и в целом, татар было хоть и много, но явно не все войско.

– Штурм? – спросил я у Лиходеева. – Не очень похоже.

– Нет, – ответил он.‑ Кучум послал своих «низких воинов», «ялангучи», чтобы ночью рогатины порубить. Думает, так потерь меньше. Хотя ночь выдалась не слишком темная, не повезло им.

– Что будем делать?

– Стрелять, – пожал плечами Прохор. – А может, и вылазку сделаем. Посмотрим. Решать Ермаку. Плохо, что порох на них потратим. Они, видишь, спрятались. Стрела дерево и ветки пробивает плохо, придется пулей. Но если не палить, останемся без рогатин. А что еще хуже, татары воодушевятся. У них от успеха силы растут неимоверно.

Татары осторожно продвигались всё ближе, закрываясь щитами, вязанками и даже какими‑то тюками, наверное, набитыми хворостом, мхом и черт их знает чем еще. При свете луны они казались просто неясными бесформенными пятнами, медленно ползущими к нашим заграждениям. Луков у них я не видел. Видимо, они планировали порубить или попилить рогатины, поэтому из оружия у них в основном топоры.

– Ждите команды! – раздался голос Мещеряка. – Пусть подойдут ближе.

Над городом снова повисла тишина. Казаки не разговаривали, а диверсанты стремились идти как можно тише (хотя зачем, непонятно). Неужели думают, что их не видят со стен?

Первая группа татар почти добралась до рогатин, когда мы начали стрелять.

Все, тишина завершилась. Теперь говорят ружья.

– Огонь! – крикнул Мещеряк, взявший на себя сейчас командование.

Раздался залп, и через секунду снизу донеслись первые крики – тяжелые ружейные пули запросто пробивали ветки и дерево. Отстреливаться татары не пробовали. Их цель была одна – скрываясь в темноте, порубить рогатины и убраться.

Пока перезаряжались ружья, был слышен звук топоров и пил – татары ломали заграждение. Наши начали стрелять еще и из луков, но не знаю, насколько результативно.

Мда, противник у нас смелый и отчаянный. Вот так лежать под огнем и пытаться срубить неподатливую древесину…